Таким образом, хотя произведением Аврелия Виктора признается только "Liber de Caesaribus", все же традиционная последовательность текстов сохраняется и то, что в заглавии поставлено на первое место, именно "Liber de Caesaribus", в тексте занимает третье.
      Основанием, по которому выделено как подлинно принадлежащее историку Аврелию Виктору произведение "De Caesaribus", является главным образом весьма оригинальный его стиль. В одном из подзаголовков, именно к "Origo gentis Romanae" Аврелий Виктор назван Afer. Есть и другие указания на африканское его происхождение. Чрезвычайно витиеватый и трудный для понимания стиль "De Caesaribus" вполне подходит к тому, чтобы быть образцом "африканского красноречия" (eloquentiae Africanae) или "африканской напыщенности" (tumoris Africi). Кроме того, только в этом сочинении можно усмотреть некоторое единство замысла и отражение личности автора, чего нельзя сказать об остальных трех сочинениях, из которых "Origo gentis Romanae" представляет собой незначительный да к тому же незаконченный отрывок, а "Epitome" - подбор сведений о римских императорах. Они кратки и выхвачены у различных авторов, между прочим, также и у Аврелия Виктора. Что же касается до "Liber de viris illustribus", то это - набор жизнеописаний героев и некоторых героинь эпохи Республики, которые с одинаковой долей вероятности и с полной безосновательностью исследователи приписывали когда-то Плинию, Светонию, Корнелию Непоту и др.
      Историограф IV в. Аврелий Виктор - засвидетельствованная в античной литературе личность, имя его запечатлено и в надписях. На основании этих данных, а также некоторых намеков, встречающихся в самом тексте сочинения "De Caesaribus", можно получить о нем следующее представление. Африканское происхождение Аврелия подтверждается не только указанным выше обозначением его как Victor Afer в Оксфордском и Брюссельском списках и африканским стилем красноречия, но еще и его собственными замечаниями. Так, про императора Септимия Севера, которого он очень восхваляет и которому посвящает наиболее обширную биографию, он говорит, что тот был "gentis nostrae" (De Caes., XX, 6) 7* т. е. его земляком, а африканское происхождение Севера бесспорно. В другом месте (XL, 19) он, рассказывая о борьбе Максенция с узурпировавшим власть в Африке Александром, с горестью говорит о разрушении красивейшего города Карфагена и живописных мест Африки. Далее, из его же собственных слов (XX, 5-6) мы узнаем, что он родился в сельской местности в скромной семье человека, не получившего никакого образования. Образование и упорная работа позволили самому Аврелию выйти из скромной среды и открыли ему путь к служебной карьере. При этом он высказывает мнение о счастливой судьбе его родной земли, которая дала жизнь хотя немногим, но весьма славным хорошим людям. Свиде-{216}тельствующий о нем Аммиан Марцеллин (XXI, 10) застает его уже занимающим высокое положение в обществе и известным историком. С ним встречается император Юлиан, осыпающий его щедрыми милостями в расчете, вероятно, на то, что Аврелий Виктор внесет в свою историю описание и его славных подвигов. Из сообщения Аммиана видно сразу несколько этапов в развитии карьеры Аврелия. Прежде всего Аммиан называет его консуляром, хотя в IV в. это был просто почетный титул, не означавший, что человек такого звания непременно когда-то был консулом. Затем он получил от Юлиана должность префекта Паннонии. Значительно позже он стал префектом города Рима. Награждение его медной статуей в свете высказанного предположения можно рассматривать скорее всего как награду за литературный труд. Но возможно, что для этого были и другие причины. Сам Аммиан объясняет это высокими моральными качествами Аврелия, которые он обозначает словом sobrietas (трезвость, выдержанность). Мы знаем, что эту добродетель Аммиан приписывает и Юлиану как философу, имевшему очень возвышенные представления о жизни и своей миссии. Возможно, что Юлиан нашел в лице историка Аврелия своего единомышленника.
      ______________ * 7 Далее в ссылках на "De Caes." указываются только глава и параграф.
      Указание на служебное положение Аврелия мы находим и в некоторых надписях. Так, одна (надпись Orelli, 3715) гласит: AURELIO, VICTORI XV. VIRO. SACR LEC. AUGG. PRO: PR. PROV. PANN. INF. PATRON. R. Р. Н. V. D. D. (rei publicae honore usus decreto decurionum). Из этой надписи узнаем о том, что Аврелий был членом коллегии 15 жрецов для совершения жертвоприношений по законам августов. В списках консулов мы встречаем какого-то Виктора консулом совместно с внуком Валентиниана в 369 г., но наш ли это историк неизвестно. Среди префектов Рима мы находим Аврелия Виктора упомянутым в 389 г. при Феодосии (molto post) в надписи CIL, VI, 1186, 6.
      Этими же данными определяется время его жизни: можно за несомненные ее даты принять 361 г., год встречи с Юлианом, и 389 г., а также 369 г.предположительно год его консульства. Следует принять во внимание еще то, что Аврелий о событиях времен Диоклетиана говорит "nostra memoria" (XXXIX, 6), а о времени Константина Великого "memoria mea" (XL, 14). Кроме того, несомненно ко времени его жизни надо отнести 346 г.- год консульства Филиппа, в течение которого ничем не была отмечена - к сожалению Аврелия 1100-я годовщина основания города Рима и, наконец, 358 г.- консульство Цереаля, во время которого был разрушен землетрясением город Никомедия, о чем Аврелий пишет тоже как о событии, происшедшем "nostra aetate". Императора Константина он называет один раз "imperatorem nostrum" (XLI, 10), другой раз "principem nostrum" (XLII, 5). Таким образом, надо принять, что он прожил долгую жизнь от самого начала IV в. до 90-х его годов. Упоминаемый в жизнеописании Опилия Макрина автором его Юлием Капитолином писатель Аврелий Виктор по прозвищу Пиний 8* несомненно какое-то другое лицо. Итак, если действительно авторство Аврелия бесспорно только для сочинения "De Caesaribus", то он довел свое повествование до 360 г. и о Юлиане говорит только как о цезаре, получившем этот титул и соответствующую ему власть из-за многочисленных восстаний галлов и вторжений германцев на их земли.
      ______________ * 8 SHA, I, 203: Verba denique Aurelii Victoris, cui Pinio cognomen erat...
      Есть упоминание об Аврелии Викторе и у более поздних историков. Так, например, Иероним Далматский в письме к некоему Павлу просит прислать ему "commentarios Fortunatiani et propter notitiam persecutorum Aurelii Victoris historiam" 9*. Все исследователи, и в том числе Моммзен, думают, что это относится к книге Аврелия "De Caesaribus", поскольку у Лактанция все гонители христиан называются: persecutores.
      ______________ * 9 "Записки Фортунатиана и историю Аврелия Виктора ради сведений о подвергавших христиан преследованиям" (Hieron., Ер., 10, 3).
      Упоминается Аврелий Виктор и у Павла Диакона, писателя IX в. в его труде "De gestis Longobardorum" (II, 18). То обстоятельство, что историк Павел Диакон вычитал у Аврелия вскользь брошенное замечание о Коттийских Альпах в рассказе о расширении состава римских провинций в счастливое первое пятилетие правления Нерона (De Caes., 5), доказывает, что в IX в. историю Виктора читали очень внимательно и принимали на веру каждое его слово.
      По столь же частному вопросу о термине "frumentarii" (De Caes., XXXIX, 44) вспоминает Аврелия Виктора и один греческий историк, Иоанн Лид в своем сочинении "О магистратах римского народа" 1*0.
      ______________ * 10 Johannis Lydi, De mag. populi Romani, III, 7: 'Evфev oitvai, oc Biktwр otoрikc v t otoрia tv uфvлiwv фрovuevtaрiovc ode t прv vouaoфvai ti tc tov пaлatiov eфnviac t прv фрovtiеov.
      Этим и ограничиваются наши сведения о жизни и деятельности Аврелия Виктора, а также о том влиянии, какое он мог оказать на историков последующих столетий.
      Этих сведений, правда, немного, но они все же дают нам представление о большом авторитете Аврелия Виктора как историка Римской империи. IV в. н. э. был богат в отношении историографии, и именно латинской. В числе римских историографов, {217} кроме Аврелия Виктора, можно упомянуть Лактанция, некоторых авторов "Historiae Augustae", во всяком случае, Лампридия, который посвятил ряд своих биографий римских императоров (например, Макрина) "Великому Константину", Вописка Флавия, биографии которого нам лучше известны 1*1, и нескольких анонимных авторов сочинений, издаваемых под именем Аврелия, Евтропия, наконец Аммиана Марцеллина. Из них только последний составил монументальный труд по истории Римского государства. Сочинения других авторов представляют собой преимущественно небольшие по объему биографии или монографии.
      ______________ * 11 См. ВДИ, 1960, № 1, Приложение.
      Чтобы составить представление о пышности африканского стиля Аврелия Виктора, который дал одно из самых веских оснований, для того, чтобы выделить сочинение "De Caesaribus" среди написанных другими авторами и другим стилем как ему принадлежащее, разберем несколько образцов.
      Особенно ярко выделяются стилевые особенности нашего автора при сопоставлении мест, сходных по содержанию, но взятых из разных сочинений. В нашем случае это вполне можно сделать, так как главы "Epitome" последовательно соответствуют главам в сочинении "De Caesaribus", сохраняя те же заголовки и сходясь очень близко по содержанию. Покажем это на следующем примере в дословном переводе текста.
      В главе 2-й, посвященной Тиберию, у Аврелия Виктора в "De Caesaribus" сказано: "subdolus et occultior, hisque saepe simulando infensus, quae maxime cuperet, et insidiose deditus, quae odio erant; ingenio ad repentina longe acriore; bonis initiis idem perniciosus, quaesitissimis in omnem fere aetatem sexumque libidinibus; atque atrocius puniens insontes suos pariter externosque" ("он был лукав и очень скрытен: притворно проявлял враждебность к тому, чего больше всего хотел, и коварно высказывал склонность к (тому), что было ему ненавистно. При решении внезапно возникавших дел он проявлял гораздо более острый ум, и сам же губил добрые начинания. Был способен на самый изысканный разврат с людьми любого возраста и пола и особенно жестоко карал невинных как своих [близких], так и посторонних...").
      О том же примерно и на основании того же источника, именно "Истории" Диона Кассия (кн. VII), во второй главе "Epitome" сказано так: "Eloquio clarior, sed ingenio pessimo, truci, avaro, insidioso simulans ea se velle, quae nollet: his quasi iufensus, quibus consultum cupiebat; his vero, quos oderat, quasi benevolus appare is. Repentinis responsionibus aut со siliis melior, quam meditatis". ("Красноречие его было выдающимся, но характер прескверный: он был суров, жаден, коварен, притворно показывал, что желает того, чего совсем не хотел, проявляя враждебность к тем, кому особенно благоволил, а к тем людям, которых ненавидел, относился как бы явно с расположением. Внезапные его ответы или советы были лучше обдуманных".)
      В сочинении Аврелия встречаются столь трудно выраженные фразы, что они не только не поддаются переводу в соответствующей им стилевой форме, но часто оставляют переводчика в недоумении, правильно ли он их понял. Например, "De Caesaribus, 1, 2; XX, 8; XXXIII, 13.
      Можно было бы привести еще много примеров изысканных и витиеватых фраз Аврелия Виктора и показать, что об одном и том же сюжете на основании одного и того же общего источника разные писатели-современники писали каждый, следуя свойственной им манере выражаться. Таким образом, приписать указанные отрывки одному автору не представляется возможным. О различных авторах "De Caesaribus" и "Epitome" свидетельствуют также и многочисленные противоречия. Так, например, о смерти императора Тита в "De Caesaribus" сказано, что он умер от яда по проискам брата его Домициана. В "Epitome" же,- что он умер от болезни. Многочисленные подобные противоречия отмечены в примечаниях к переводу.
      Сопоставление двух указанных сочинений не только по языку, но и по содержанию как отдельных глав, так и в целом приводит нас к некоторым существенным выводам.
      Во первых, "Epitome" не есть извлечение из сочинения Аврелия Виктора, как это было когда-то признано и отразилось в подзаголовке. Изложение событий в "Epitome" доведено до 395 г., а в "De Caesaribus" только до 361 г. Кроме того, полных текстуальпых совпадений в рассматриваемых двух сочинениях очень мало. Они эпизодичны и объясняются, главным образом, тем, что оба автора широко пользовались общим источником, именно биографиями цезарей Светония. Поэтому некоторое сходство содержанию встречаемся лишь в пределах первых 11 глав, кончая главами о Домициане, а кроме них еще только в главах XXXIV и XL (2) "De Caesaribus" и XLI (2) "Epitome". В остальном тексты совершенно несходные.
      Оба сочинения разделены на мелкие главы, каждая из которых посвящена правителю или (например главы 40-42) нескольким, одновременно обладавшим властью, хотя бы и чисто номинально. Как видно, такие формы исторических произведений соответствуют вообще приемам исторического повествования позднего времени, в данном случае IV в., и наблюдаются также в "Краткой истории" Евтропия. Если же на-{218}ряду с этим все же имеется капитальный труд Аммиана Марцеллина, заполнивший 31 книгу самым обстоятельным повествованием, то это наводит нас на мысль, что та или иная форма сочинений избирается автором не случайно, а соответствует основному замыслу его произведения.
      Краткие характеристики отдельных римских императоров и краткие очерки их управления свидетельствуют о том, что в центре внимания историка - не столько последовательный ход истории Римского государства, сколько личность или судьба каждого отдельного правителя. При этом, если сопоставить "De Caesaribus" Аврелия Виктора и анонимную "Epitome", то легко обнаружить, что они тем и отличаются друг от друга, что в одном из них на первое место выдвинуты различные судьбы правителей, в другом - личности их или их характеры. Одно дополняет другое.
      К сожалению, сочинения, известные нам под именем Аврелия Виктора, привлекли к себе сравнительно мало внимания специалистов филологов и историков. До замечательной находки Моммзена в Брюсселе среди ученых западного мира господстволо мнение Нибура, считавшего все добавления к какому-то незначительному ядру античного происхождения выдумками гуманистов XV или даже XVI в. 1*2. Серьезная исследовательская работа могла начаться лишь после находки Брюссельского кодекса, т. е. с середины 50-х годов прошлого столетия. Но солидных работ все же долго не появлялось, по крайней мере следов их мне обнаружить не удалось.
      ______________ * 12 Niеbuhr, Romische Geschichte, 2. AufL, т. I, стр. 88.
      В 1866 г. в Штуттгарте был издан полный перевод всех четырех сочинений на немецкий язык, выполненный выдающимся филологом, комментатором Вергилия, Форбигером 1*3. Переводу предпослано небольшое введение, в котором переводчик дает характеристику общего значения четырех сочинений. Возможно, что он частично повторяет прежние суждения Фоссия Аритцения и прочих. С другой стороны он не принимает мнения Нибура и оставляет открытым вопрос об авторстве трех сочинений, кроме сочинения "De Caesaribus", бесспорно приписанного самому Аврелию Виктору. Разбора содержания этого сочинения он не дает. К переводу своему Форбигер составил пояснительные примечания. В них, помимо сведений об отдельных лицах и о значении различных названий и терминов, он иногда указывает на расхождения в изданных в его время текстах и принимает конъектуры того или другого редактора. По этому случаю он называет издания Шрётера (1829 г.), Грунера (1757 г.) нередко также еще более раннее издание под редакцией Аритцения (1733 г.), отдавая иногда ему предпочтение перед другими. В 1883 г. в Лейпциге издательство Таухница выпустило стереотипное издание четырех сочинений под именем Секста Аврелия Виктора "Ad optimorum librorum fidem", но без имени редактора 1**4. В коротеньком предисловии дается лишь внешнее описание четырех издаваемых сочинений с выделением мест в подлинном сочинении Аврелия, где имеются сведения о жизни самого исгорика. Тут же сказано, что в основу текста положена редакция Грунера (1757 г.). В 1892 г. Франциск Пихльмайр подготовил школьное издание одного только сочинения "De Caesaribus" 1***5. В 1911 г. тот же Пихльмайр издал полный сборник четырех произведений, использовав для критического аппарата 13 списков, и сопроводил его обстоятельной статьей, излагающей историю рукописей, сводов, списков и изданий.
      ______________ * 13 Sextus Aurelius Victor, ubersetzt u. mit erlauternden Anmerkungeri versehen von Dr. A. Fоrbigеr, Stuttg., 1866. ** 14 Sexti Aurelii Victoris historia Romana ad optimorum fidem edita. Editio C. Tauchnitii stereotypa, novis chartis impressa, Lipsiae, sumpt. Ottonis Holtze, 1883. *** 15 Sexti Aurelii Victoris de Caesaribus liber, ad fidem codicum Bruxellensis et Oxoniensis recensuit Franciscus Pichlmayr, Programma Gymn. Ludovic. Monacensis, 1892.
      АВРЕЛИЙ ВИКТОР - ИСТОРИК-МОРАЛИСТ
      Судьбы предшественников, естественно, представляли большой интерес для каждого очередного правителя Римской империи: нам известно, что главным образом по этой причине Евтропий составил для императора Валента свой краткий очерк истории Римского государства примерно в 370 г., но он довел его только до 364 г. Мы знаем в точности, когда писал "De Caesaribus" Аврелий Виктор, но он оборвал свое повествование на еще более раннем моменте, именно на 361 г. Легко себе представить, что кто-то продолжил и дополнил эти работы, использовав в широкой мере (в 22-х эпизодах) труд Евтропия и другие источники. На первых порах этот неизвестный нам компилятор, возможно, хотел положить в основу своей компиляции сочинение Аврелия Виктора, и на протяжении первых 11 глав действительно в той или иной мере подражал его приемам использования такого источника, как биографии цезарей Светония, но потом отошел от него и, начиная с 15-й главы, больше ориентируется на {219} труд Евтропия, добавляя отсутствующие у того сведения и подробности преимущественно из личной жизни императоров, заимствованные из других источников. Так создан был четвертый вариант сборника "Epitome", более обильный фактическим материалом и доведенный до 395г.- года смерти Феодосия. Написано это сочинение в такой же форме, как и сочинение самого Аврелия, т. е. разделено на мелкие главы, соответствующие правлению каждого отдельного императора. Сочинение Аврелия Виктора написано с некоторым пренебрежением к точности изложения фактов, но с явной установкой на морализирование в духе соответствующей тому времени морали.
      Вопросы морали занимали очень большое место в духовной жизни римского общества IV в. В первой же четверти этого века официальными актами общегосударственного значения была утверждена победа христианской идеологии над традиционной языческой: в 313 г. был издан известный Миланский эдикт, а в 325 г. собрался первый съезд христианских епископов - известный в исторической традиции под названием Первого Вселенского собора. Однако эта официальная сторона дела не отражает всей сложности действительности. В Римской империи как в ее западной - латинской, так и в восточной - греческой половине общество продолжало придерживаться различных убеждений, и противоречия между ними не только не сглаживались, а наоборот, обострялись. Мало того, внутри этих двух больших делений возникали более мелкие. Язычники делились на приверженцев существовавших и вновь формировавшихся философских учений: стоиков, эпикурейцев (еще продолжал существовать сад Эпикура в Афинах), пифагорейцев, последователей Академии, а кроме того, неопифагорейцев и неоплатоников. Среди христиан возникали так называемые ереси: донатистов, монтанистов, ариан, несториан и многие другие. Каждый считал, что нашел путь к истине, порицал, а иногда даже проклинал своих противников. Верховная власть в IV в. (в лице, например, Константина, Констанция, Юлиана) тоже принимала активное участие в борьбе этих идейных движений. Не приходится поэтому удивляться, что историк этого периода, принимаясь составлять жизнеописания монархов, правивших и в предшествующие века Римской империи, положил в основу своего труда замысел представить прежде всего моральный облик изображаемых им правителей.
      Если дать общее определение моральных установок Аврелия Виктора, то прежде всего следует отметить, что ни он сам, ни анонимной автор, написавший "Epitome" не принадлежат к христианам и очень далеки от церковных христианских кругов. В самом деле, ни в "De Caesaribus", ни в "Epitome" нет даже упоминаний о христианах. О религиозной политике Константина в изложении Аврелия Виктора имеется только одна фраза очень неопределенного содержания, именно: "Condendae urbi formandisque religionibus ingentem animum avocavit" (XLI, 12). Ее приходится понимать в том смысле, что основанию нового города (т. е. объявлению Византии новой столицей, Константинополем) и упорядочению религиозного вопроса он отдался с большим одушевлением. Но, по нашему мнению, нет оснований предполагать, что термин "religiones formandae" обозначает утверждение христианской веры, которой при Константине было предоставлено право на легальное существование. С другой стороны, в предыдущей главе о том же Константине Аврелием Виктором сказано, что им по восстановлению городов, разрушенных в борьбе с узурпатором власти Александром, в Африке "была учреждена должность жреца культа рода Флавиев" (XL, 28). Что же касается третьего историка, имя которого нам приходится неоднократно называть, именно Евтропия, то термин christiani употреблен в его "Краткой истории" лишь один раз, когда он говорит, что Юлиан преследовал христиан, не доводя, однако, борьбы до кровопролития.
      Приведенные данные позволяют нам сказать, что все три упоминаемых историка оставались язычниками и в этом отношении были в некотором идеологическом содружестве. Это объясняет нам обильные заимствования позднейшего из них у более ранних (т. е. составителя "Epitome" у Аврелия Виктора и Евтропия). То же обстоятельство проливает некоторый свет на исключительный почет, который Юлиан оказал Аврелию Виктору. Наконец, еще одним выводом из сказанного явится признание морального критерия, с которым Аврелий Виктор подходит к оценке личности римских правителей Империи, не христианским, а вытекающим из положений античной философии, которую в этот тяжелый момент названные выше историки стремились особенно возвысить и укрепить. Преимущественно - это мораль стоиков, во многих отношениях близкая к христианской. Вместе с тем Аврелий Виктор полон уважения к традиции древней римской доблести, что проявляется во многих местах его сочинения. Так, в главе о Гае Калигуле он с возмущением говорит о том, как этот император надевал на себя диадему и требовал от приближенных, чтобы они называли его господином (III, 12). Историк потом не раз возвращается к этому мотиву в главах о Домициане и Диоклетиане. Его волнует и много раз упоминается им вопрос о засорении римской армии варварами,- особенно когда повествование его доходит до времени правления Константина (XL) мысль, по-видимому, настолько ему близка, что он ее приводит уже в главе III о правлении Гая Калигулы, при котором порицаемое им явление еще не было ярко выражено. Но это - традиционное отношение римлянина к миру варваров. {220}
      Аврелий Виктор любит предаваться размышлениям о судьбе людей, о доблести, о значении усилий и борьбы. Он заканчивает ту же третью главу о Калигуле мрачным признанием бессилия человеческих устремлений перед судьбой (III, 19).
      В другом месте, в главе XXIV, посвященной Александру Северу, наш историк помещает пространное рассуждение о судьбе Римского государства. Он представляет себе его историю так, что от Ромула и до времени Септимия Севера оно непрерывно возрастало в своей силе, вследствие же действий, задуманных Бассианом (Каракаллой), остановилось как бы в высшем своем положении, а то, что оно после этого сразу же не распалось, было заслугой Александра Севера (XXIV, 8). Далее историк возвращается к основной своей мысли о причинах упадка Римского государства. Эти причины он видит в ослаблении внешней мощи и во внутренних распрях, в которых к тому же участвуют низшие классы и даже варвары (XXIV, 9). В дальнейшем мысль его усложняется и переходит в общую сентенцию об упадке вследствие распространяющейся преступности и недостатка образования и культуры. Итак, в конечном итоге наш моралист приходит к утверждению, что судьба людей и государства зависит от сил слепого рока, которому, однако, может долго и даже успешно сопротивляться человеческая доблесть. Но оказывается, что доблести человеческой приходится бороться не только против сил судьбы, но еще и сражаться с человеческими страстями, потому что ее сопротивление судьбе ослабевает по мере того как усиливаются людские пороки (XXIV, 10-11).
      Однако Аврелий не останавливается на этом пессимистическом положении. В дальнейшем повествовании, в главе XXXIII, посвященной Лицинию Галлиену, он, правда, рисует весьма мрачную картину упадка нравов и общей морали, когда стало обычным причислять к небожителям людей, своей порочной жизнью не заслуживших права на честное погребение (XXXIII, 25), но при этом дает понять читателю, что есть еще какой-то фактор исторического процесса, в конечном счете, исторической судьбы. Это fides rerum gestarum - трудно переводимое выражение, которое мы понимаем как "прочность дел человеческих". По-видимому, в свете этого понятия надо рассматривать и оценку деятельности Дидия Юлиана, Констанция и Галерия. В главе XIX, посвященной Дидию Юлиану, человеку весьма образованному, знатоку права (iuris urbani), выдвинутому на престол преторианцами, но удержавшемуся на нем недолго, Аврелий высказывает мысль, что, кроме просвещения (eruditio), правителю нужно еще ingenium (XIX, 3). Здесь слово это надо понимать, несомненно, в смысле практического опыта, изобретательности. В противопоставлении с eruditio - это именно практическая деятельность. В обширной главе XXXIX, посвященной частично управлению Диоклетиана, Аврелий, повествуя о разделении тягости управления государством и о назначении цезарями Констанция и Галерия, с которыми оба августа того времени - Диоклетиан и Максимиан - решили породниться, говорит, что хотя те были людьми малообразованными, но достаточно знали нищету сельской жизни и военной службы и были прекрасными деятелями государства (XXXIX, 26). Далее мысль автора выражена очень сложно, но в ней выявляются две пары противопоставляемых понятий: sensu mali, буквально - "благодаря ощущению зла", т. е. "познавшие в своей жизни беду (или зло)", expertes aerumnarum "кто не знает невзгод жизни" и sanctos prudentesque... promptius fieri и minus consulere. Из этих противопоставлений следует, что люди, прошедшие суровую школу жизни, скорее могут примениться к обстоятельствам и выполнить свой долг, а прожившие беспечно - менее полезны для совета. Следующий параграф закрепляет эту мысль на конкретных призерах. Здесь опять слово ingenium употреблено в таком же значении, что и выше. Упоминающиеся при этом Аврелиан и Проб отнесены Аврелием Виктором к положительным характерам.
      Эти положения рассеивают мрачный тон вышеприведенных сентенций, в них не появляется ни сознания обреченности, ни фатализма и, по нашему мнению, отражаются демократические симпатии автора к древнеримским деревенским традициям. Нельзя не отметить, что в этих рассуждениях Аврелия несомненно находят отражение также актуальные вопросы философии, волновавшие его современников.
      Так пытался осмыслить и преодолеть мучительные трудности историк, еще не оторвавшийся от основ античного мировоззрения, глубоко верящий в гений римского народа, выросшего в труде, в жизнеспособность Римского государства,- пытался, несмотря на то, что ему пришлось запечатлеть в своих писаниях весьма мрачный период истории.
      Аврелий Виктор верит в предзнаменования (вспомним попутно, что суеверия ставили в упрек и Юлиану). Так, например, гибель всего рода Цезаря была, по его словам, предуказана тем, что засохла целая лавровая роща и произошел мор белых кур, назначенных для жертвоприношения (V, 26). В главе о двух Филиппах он рассказывает о чудесном гадании, когда в утробе кабана найдены были женские половые органы XXVIII, 4-5). В главе о Лицинии Валериане он говорит о необычном разливе Тибра среди лета, причем мудрейшие люди истолковали это как указание на нежелательности власти Валериана (который прибыл в Рим из Этрурии, откуда течет Тибр), "что тотчас же и обнаружилось") (quod quidem confestim evenit),- заканчивает свой рассказ Аврелий Виктор (XXXII, 5),потому что правление Валериана было действительно {221} неудачно и даже плачевно. О Сивилле и ее книгах он говорит в главе, посвященной императору Клавдию, с большим уважением (XXXIV, 3). В главе об императоре Каре он рассказывает о данном тому оракуле, согласно которому ему дозволено лишь дойти с победой до города Ктесифонта. Однако Кар, увлекшись успехом своих военных действий, вошел в самый город и тут же был убит ударом молнии. Аврелий находит это вполне закономерным, но делает из этого случая несколько неожиданный вывод, что бесполезно знать будущее (XXXVIII, 4-5).
      В своих политических взглядах Аврелий Виктор выявляет себя определенным сторонником монархии, но сохраняет при этом уважение к славным римским республиканским традициям, выдвигающим на первое место римский сенат. Присвоение правителями титула dominus и знаков царской власти он считает порочным и осуждает за недостойные действия Калигулу, Домициана и Диоклетиана (III, 12; XI, 2; XXXIX, 2). Последний правитель представлен им в общем положительно, но именно в качестве антитезиса и говорится о присвоении им царской одежды и титула dominus. Аврелий хочет, чтобы монархи в Риме были просвещенными, по-римски доблестными, мужественными и справедливыми. Считая, что все хорошее и плохое в государстве может быть изменено волею правителя (XIII, 7), он предъявляет высокие требования к его нравственности. В главе, посвященной Вителлию, Аврелий Виктор подводит как бы итог большому периоду в истории Рима перед приходом к власти Флавиев. Он отмечает, что, несмотря на обилие пороков у предшествующих монархов, у них были и обширные знания в области литературы и ораторского искусства, которые все же не дали им возможности хотя бы несколько искупить в глазах людей их общую порочность. Ведь, как пишет он далее, всем известно, что нравственность имеет большое значение (VIII, 7-8). В главе, посвященной императору Аврелиану, наш историограф пишет, что высокие моральные качества этого правителя обладали такой силой, что известие о его убийстве привело непосредственных виновников к гибели, на всех негодных людей навело страх, колеблющимся дало стимул, у каждого доброго гражданина вызвало чувство тоски и никому не дало повода к какой-либо дерзости или честолюбивому выступлению. После его смерти в Риме наступило междуцарствие, как и после правления Ромула. Историк заканчивает этот эпизод сентенцией, что все вращается как бы по кругу, но все же моральные качества правителя могут поднимать состояние государства на большую высоту или приводить его в упадок (XXX, 11-14).