Вдруг зычный голос пророкотал:
      - Вечир добрий, хлопцы!
      - Добрий вечир, - хором отозвались остальные.
      - А це шо за штудент? - остановил вошедший свой тяжелый взгляд на Черненко.
      - Гость из Запорожжя, - отозвался Соколовский.
      - А! - кивнул головой вошедший и тут же предложил: - Так що, хлопцы, поиграем?
      Маленький верткий парень вынул карты. Человек пять уселись тут же на полу. Началась игра с шутками, прибаутками и с ругательствами. Пустовавшее днем общежитие превратилось в притон бандитов. Один из картежников вскочил с пола как ошпаренный.
      - Одного обчухали, кто на его мисто? - крикнул под хохот остальных человек с зычным голосом.
      Никто не отозвался.
      - Слухай, штудент, у тебя гроши е? - обернулся он к Черненко.
      - Е, - нехотя ответил Черненко.
      - А в очко вмиешь?
      - Трохи вмию.
      - Так сидай, подучишься грати краше. "Эх, с волками жить - по-волчьи выть", - решил Черненко и сел в круг картежников. Сначала он выиграл, затем меньшую ставку проиграл. Наступила его очередь держать банк. Черненко обыграл всех, кроме верткого парня, выигравшего маленькую сумму.
      - Чи вы бачили? - не удержался кто-то из наблюдавших.
      Все сразу заговорили об удачливом банкомете. Вертлявый парень, собрав деньги, сунул их Черненко. Человек с зычным голосом, очевидно самый завзятый игрок, бросил с досадой карты и устремил взгляд на удачливого новичка.
      - А ти, штудент, знаешь, кого ти обиграв? - с угрозой спросил он.
      - Нет, не знаю.
      - Про атамана Ангела чував?
      - Чував.
      - Так от я и е атаман Ангел. Поняв? - изрек проигравший.
      "Вот как пришлось встретиться с Ангелом! Не хотелось бы наживать такого опасного врага", - подумал Черненко.
      - Панове, - громко произнес он, - давайте устроим на мой выигрыш общий ужин.
      Все одобрительно зашумели.
      Утром Черненко нарасхват стали приглашать пить чай.
      Каждый хотел выказать ему свое расположение. Из разговоров Черненко стало известно, что девять человек, проживающих в общежитии, являются связными петлюровского подполья, прибывшими во Львов из разных районов Украины. Остальные - петлюровские офицеры. А затем Черненко пригласили к сотнику.
      Сотник Яворский долго молча в упор рассматривал Черненко. Тот спокойно выдержал его взгляд.
      - Ваша фамилия Черненко - настоящая?
      - Да, настоящая.
      - Расскажите все о себе, где родились, кто ваши родители, чем занимаются, состав семьи, где учились, с какого времени принимаете участие в борьбе. Рассказывайте медленно, я буду записывать.
      "Проверка", - понял чекист и постарался как можно убедительнее рассказать свою биографию.
      Потом сотник сказал:
      - Беседу продолжим у капитана. Пойдемте... Пан Черненко с Украины, представил его сотник пожилому капитану.
      - Галайда, - назвался тот, протягивая руку Черненко.
      У окна в кабинете Галайды сидел красивый польский поручик.
      - Пан поручик, разрешите начать беседу? - спросил Галайда.
      - Проше, - раздалось в ответ.
      - Как вы оцениваете положение на Украине? - спросил Галайда.
      Черненко опешил от неожиданности.
      - Вы поняли мой вопрос? - переспросил капитан.
      - Вопрос-то понял. Но не знаю, с чего начать.
      - Неважно, с чего вы начнете. Важно, чтобы вы правильно отобразили действительное положение дел.
      - Коротко говоря - положение трагическое, - решился Черненко, - таково мнение мое и атамана Новицкого.
      - Трагическое? - удивился капитан. - Для кого - для нас или для большевиков?
      - Для Украины, - уклончиво ответил Черненко.
      - Факты?
      - А факты, пане капитане, таковы. Большевики оккупировали не только Украину. Они оккупировали душу нашего парода. Широкие массы селян поддерживают большевиков, потому что им дали землю. А о рабочих и говорить нечего. Трагедия именно в этом.
      - А разве разверстка и чрезвычайка... не отрезвили?
      - В том-то и дело, пане капитане, что пока нет.
      - Пся крев! Огнем и мечом надо уничтожать большевицку заразу! неожиданно выкрикнул поручик. - Огнем и мечом! - повторил он, рассекая стеком воздух.
      - Пан Вишневский может не сомневаться, - угодливо подтвердил Галайда. Действовать будем огнем и мечом. - И снова обратился к Черненко: - Ваша организация имеет связь с повстанческим отрядом?
      - Нет.
      - Почему?
      - Действующие повстанческие отряды находятся под ударами советских воинских частей, которые неотступно преследуют их. Устанавливать связь с повстанческими отрядами - значит поставить под удар с таким трудом созданную, глубоко законспирированную организацию.
      - Вот оно что! - разочарованно процедил капитан. - А что же делает ваша организация?
      - Организует силы, готовит их к бою, выжидая, когда созреет обстановка, чтобы нанести решающий удар.
      - Доки сонце зийде, роса очи виист, - язвительно заметил Галайда.
      Долго еще он спрашивал Черненко, пытаясь отыскать слабые места в его аргументации о "трагическом положении" на Украине. Наконец, исчерпав все вопросы, он обратился к польскому офицеру:
      - Пан поручик имеет вопросы к пану Черненко?
      Пана поручика интересовали главным образом сведения военного характера.
      - Какой гарнизон в Елисаветграде?
      - Большой.
      - Какие части стоят в городе?
      - Точно сказать не могу.
      - В каком направлении двигаются по железной дороге воинские эшелоны и каких родов войск?
      - Воинских эшелонов по пути к границе не приходилось видеть, но на каждой станции военных много.
      Взбешенный поручик подскочил к Галайде и принялся распекать его:
      - Сколько раз я приказывал уделять больше внимания сбору военных сведений!
      Галайда развел руками:
      - Новицкий - военный человек, должен был бы понимать...
      - И он понимает, - вступился Черненко. - Атаман сам собирает эти данные, считая, что они ему пригодятся
      к началу выступления. А для Львова, говорил атаман, эти данные ни к чему, так как они текучие.
      - Я доложу о нашей с вами беседе пану генералу, - сказал Галайда, заканчивая разговор.
      Вечером в общежитие вбежал петлюровец Мазур.
      - Хлопцы! Атаман Ангел поймал чекиста! Смотрите!
      Все сгрудились у окна. Среднего роста молодой человек, худой, смуглый шел между двумя бандитами.
      В этот вечер разговоров в общежитии было мало - все прислушивались к тому, что происходило наверху.
      ...На рассвете Черненко услышал доносившиеся со двора глухие удары заступа. Мучительно хотелось встать и выглянуть в окно, но он заставил себя дождаться, пока первым поднимется кто-нибудь другой. Поднялся Мазур.
      За ним вскочили и другие. Вышли из общежития и остановились у дверей. В глубине двора возле каменной стены орудовали атаман Ангел и его напарник. К ним направился Мазур. Вскоре он вернулся.
      - Ангел говорит: чекист из Каменец-Подольской чрезвычайки. В яме уже. И родная мать не найдет теперь.
      Держа в руке лопату, к ним подошел Ангел. Одутловатое небритое лицо его было красным.
      - И часто вас посещают чекисты? - спросил Черненко, ни к кому не обращаясь.
      Ангел внимательно посмотрел на него и бросил:
      - Бувае.
      Когда Ангел отошел на почтительное расстояние, Соколовский шепнул Черненко:
      - Наши говорят, что это Ангел деньги добывает. Высмотрит еврея с деньгами и тащит его сюда и кричит: "Чекист!" Некоторые откупаются и уходят подобру-поздорову.
      А с этим, - кивнув в глубь двора, продолжал Соколовский, - получилось иначе.
      "Сколько мна еще сидеть в этом бандитском логове?
      А сидеть надо. Неясно, что они собираются предпринять с этим "всеобщим восстанием", - размышлял Черненко на следующее утро.
      К нему подошел Мазур.
      - Хотел вас порадовать. С вашей Херсоныщны прибыл еще один человек женщина... Сидит в прихожей.
      - Спасибо, пане Мазур.
      Это сообщение очень встревожило Черненко. "Неужели атаман Новицкий что-то заподозрил и послал еще одного человека?" - подумал он.
      Черненко оделся и вышел в прихожую. Но там уже никого не было. К нему снова подошел Мазур:
      - Поговорили с землячкой?
      - К сожалению, не застал. А она не говорила вам о себе, кто она, откуда?
      - Как же, говорила. Это учительница Мария Гуржос из Глодоса. Ее прислал атаман Орел - Нестеренко. Интересовалась, есть ли здесь кто из глодосян.
      Черненко поблагодарил Мазура. И в самом деле, сведения были ценные. Что-то скажет Мария Гуржос о положении на Украине? Вернее всего то же, что и другие:
      Украина к восстанию готова.
      Вечером Черненко снова вызвал Галайда.
      - Идемте со мною, пане Черненко.
      Не спрашивая ни о чем, Черненко последовал за ним.
      - Мы едем к пану генерал-хорунжему, - объяснил Галайда. - Он приказал мне привезти вас к нему.
      "Держись, Степан!" - приказал себе чекист. Всю дорогу он обдумывал предстоящую встречу с петлюровским генералом Тютюником.
      Остановились у большого красивого здания. Галайда ввел Черненко прямо в кабинет генерала.
      В кабинете было трое военных: один, плотный, с холеным лицом и выдающимся вперед подбородком, сидел за большим письменным столом. Нетрудно было догадаться, что это и есть Юрко Тютюник - начальник повстанческого штаба.
      - Мне доложили ваше донесение о положении на Елисаветградчине, - начал Тютюник. - Что же там всетаки делается? - Он вскинул глаза на Черненко.
      Черненко повторил то, что докладывал Галайде. Тютюник бесцеремонно перебил его:
      - Все это я уже читал. Вы лучше скажите: может ли Новицкий со своей организацией поднять народ на восстание в порученном ему районе?
      - Нет, не может, - решительно ответил Черненко.
      - Почему?
      - За нами никто не пойдет. Утром мы поднимем восстание, а к вечеру красные нас раздавят.
      - Это если вы будете действовать изолированно.
      А если разгорится огонь восстания, скажем, на Волыни, перекинется на Киевщину, в соседние с вами уезды - Звенигородщину, Уманщину?
      Черненко старался запомнить каждое слово петлюровца - ведь тот говорил о планах восстания.
      - Так как же? - нетерпеливо переспросил Тютюник.
      - Это именно то, чего ждет Новицкий. Но время для этого еще не настало.
      - Новицкий считает, что на Украине все еще сильны симпатии к большевикам?
      - Да, пане генерале, именно так.
      - Не узнаю Елисаветградчину! - снова воскликнул Тютюник. - Ведь не так давно это был один из самых боевых участков борьбы с врагами Украины. Что же, неужто там забыли имя головного атамана Петлюры? - с пафосом закончил он свою тираду.
      Черненко молчал.
      - Что же вы молчите? Что говорят у вас о Петлюре?
      - У меня язык не поворачивается сказать вам об этом.
      - Нет, уж вы поворачивайте своим языком. Мы должны знать настроение своего народа.
      - Атамана Петлюру проклинают в народе.
      Петлюровский генерал крутанул шеей, как будто ему стал тесен воротник.
      - А вы знаете, пан Черненко, какими данными мы располагаем из вашей Херсонщины?
      - Нет, не знаю.
      - Подпольная организация Херсонщины имеет двадцать тысяч человек.
      "Мария Гуржос!" - подумал Черненко.
      - Позвольте вам сказать, что это грубая ложь. Двадцать тысяч подпольщиков! Да на всей Правобережной Украине даже большевики - легальная партия, стоящая у власти, не имеет столько членов. Да будь у подпольщиков не двадцать, а только одна тысяча, они бы давно провалились. Работать в подполье при большевиках неимоверно трудно!
      Тютюник пристально вглядывался в лицо чекиста и вдруг спросил:
      - А как действует ЧК на Украине?
      У Черненко перехватило дух. Неужели весь этот разговор был просто игрой в кошки-мышки и петлюровцам все о нем известно? Но он заставил себя ответить как ни в чем не бывало:
      - Пане генерале, ЧК сильно свирепствует.
      Тютюник встал.
      - Большевики, конечно, мастаки вести агитацию. Но единственное, перед чем можно у них преклоняться, - это ЧК. Здорово работают! Хамье, неучи стоят у власти, а такое умение! Дорого оно нам обходится. Вот... последние донесения с Правобережья... - И не договорил.
      Черненко едва сдержался, чтобы не улыбнуться - молодцы, чекисты, еще одно контрреволюционное гнездо раскрыли. Знал бы Тютюник, перед кем он воздавал должное силеЧК!
      На другой день Черненко был уже в Ровно. Ровенская экспозитура будто преобразилась. Прежде здесь было тихо, пусто. Теперь по коридору шныряли какие-то люди. Все как на подбор рослые, с военной выправкой. Это насторожило чекиста.
      Как ни хотелось ему поскорее вернуться на родину, он решил заночевать в Ровно, чтобы попытаться еще кое-что разузнать.
      Ночевка в общежитии экспозитуры оказалась небесполезной. Черненко удалось узнать, что в Ровно сосредоточивается петлюровский отряд Василия Нельговского для переброски на Советскую Украину. Сформированная из отборных петлюровских офицеров, хорошо вооруженная банда Нельговского была передовым отрядом армии бандитов, которую Тютюник намеревался бросить на завоевание Украины.
      Узнав о скорой переброске отряда, Черненко не мог больше ни минуты оставаться в Ровно. "Скорее, скорее домой!" - эта мысль не оставляла его.
      Через шесть дней после приема у Тютюника разведчик уже был в Елисаветграде.
      Визит чекиста в логово петлюровцев имел немаловажное значение не только для Елисаветградчины, но и для всей Украины. Проникнув в повстанческий штаб, разведав его замыслы, украинские чекисты смогли заблаговременно подготовиться к встрече "гостей" из-за рубежа.
      В течение 1921 года одна за другой были разгромлены отборные части петлюровцев под командованием Нельговского, Гулого-Гуленко, Палия-Сидорянского и самого генерал-хорунжего Юрко Тютюника.
      Не помогли ни подпольные контрреволюционные группы, ни помощь поляков, ни поддержка разведок Антанты, которые обещали бандитам "при успешном развитии событий" вооруженную помощь со стороны иностранных держав. Чекисты ликвидировали и подпольные контрреволюционные организации на Украине. Не избежал провала и атаман Новицкий со своими подручными.
      ...Покидая Львов, Черненко был уверен, что никогда больше не встретится с Тютюником. Но случилось иначе.
      Зимой 1923 года он работал в центральном аппарате органов безопасности в Харькове. Вечером раздался телефонный звонок.
      Председатель ГПУ УССР В. А. Балицкий сообщил Черненко, что Юрко Тютюник решил еще раз попытать счастья и переправился через советско-польскую границу. Его целью было оживить выдохшееся националистическое движение, создать новые центры контрреволюции на Украине.
      Едва ступив на советскую землю, Тютюник оказался в руках чекистов.
      - Не мешало бы вам повидаться со "старым знакомым", - усмехнулся Балицкий.
      Зайдя в комнату, Черненко сразу узнал Тютюника. Он сидел, опустив голову.
      - Не узнаете? - спросил Черненко.
      - Нет, - произнес Тютюник, не спуская глаз с Черненко.
      - Помните, осенью 1921 года вы принимали меня в своем кабинете на Подзамче во Львове.
      Тготюник порывисто встал.
      - Вы чекист?
      - Да.
      - И были у меня во Львове?
      - В качестве представителя атамана Новицкого.
      - Нет, - повторил Тютюник, - не помню.
      - А у меня память лучше. Помню, как вы интересовались настроениями селян, рабочих, интеллигенции. А потом вы спросили: "А как работает ЧК на Украине?" Я ответил, и вы сказали: "Здорово работает!" Теперь, пане генерале, сами убедились в этом.
      Тютюнику ничего не оставалось, как только подтвердить:
      - Да, теперь я в этом убедился на собственном опыте.
      Центральный Исполнительный Комитет Украины, приняв во внимание раскаяние Тютюника, помиловал его, а затем и амнистировал. В первое время бывший начальник петлюровского "штаба генерального" вел себя лояльно, помогал органам безопасности Украины вылавливать петлюровских шпионов и диверсантов. Но с развертыванием в стране сплошной коллективизации сельского хозяйства и ликвидации кулака как класса Тютюник изменил свое отношение к Советской власти. Он приступил к активной нелегальной деятельности по сколачиванию антисоветского националистического подполья. Но благодаря бдительности советских людей вскоре был разоблачен чекистами и понес заслуженную кару.
      Д. Смирнов
      ГОРЯЧЕЕ СЕРДЦЕ ЧЕКИСТА
      Жизнь ставила перед чекистами новые, все более трудные и ответственные задачи, требовавшие государственного подхода к их решению.
      Одной из таких важных проблем была борьба с детской беспризорностью тягчайшим последствием империалистической и гражданской войн, послевоенной разрухи.
      В стране насчитывалось не менее четырех миллионов детей сирот, не только потерявших родителей, но и оставшихся без крова, одежды и пищи, без всякого присмотра.
      Число обездоленных детей продолжало расти. Их родители умирали во время эпидемии тифа, голода в Поволжье.
      Оборванные, грязные, истощенные и больные беспризорники скитались по городам и селам, ютились в подъездах, в подвалах и на чердаках домов, под мостами. Попрошайничеством и воровством добывали они случайную пищу, занимались азартными играми, дрались.
      Летом ребята еще кое-как обходились: и переспать можно было где-нибудь, и выпросить, а то и стащить кусок хлеба на рынке у зазевавшейся торговки.
      Зимой маленьким оборвышам негде было спрятаться.
      И с наступлением холодов чумазые стайки невольных кочевников снимались из городов средней полосы и на буферах и крышах вагонов отправлялись за тысячи верст к югу, к теплу, к берегам Черного моря.
      Обессилев или задремав в пути, срывались, падали на рельсы, под колеса поездов. Замерзали на крышах и в тамбурах товарных составов. С каждого поезда железнодорожники и чекисты снимали скрюченные трупики погибших.
      А кем вырастут те, кто останется жить? Грабители и воры, "паханы" и "урки" преступного уголовного мира сколачивали из ребята шайки налетчиков, "домушников", "фармазонов". Содержательницы подпольных домов терпимости приоирали к рукам и превращали в проституток десятки и сотни девчонок-беспризорниц. Пробиравшиеся из-за границы шпионы тоже не прочь были завербовать на грязное дело беспризорников. И оставался у подрастающих ребят, если не принять срочных мер, один путь - путь преступлений.
      Бывало, расспрашиваешь беспризорника и видишь, как постепенно, шаг за шагом втягивали его в преступный омут главари воровских шаек: сначала мелкие поручения, потом воровство, а там и убийство.
      Все это происходило в чаду разудалых разгулов в притонах и воровских малинах, где прожженная шантрапа напропалую хвалилась друг перед другом своими похождениями и удалью. Ну как мальчонке не восхищаться, не стараться во всем подражать "урке"!
      Сердце сжималось от боли, слушая, как похожий на старичка мальчишка, дымя подобранным на тротуаре окурком, залихватски рассказывает историю своих похождений. Сообщников не выдаст, как ни расспрашивай, главаря шайки не назовет: назови - завтра свои найдут и прирежут. Мальчишка любую вину готов взять на себя, только бы не выдать своих.
      Вот и ломай голову, чем ему помочь. Как спасти от страшной, нечеловеческой, свирепо жестокой жизни?
      Выход нашел председатель ВЧК Феликс Эдмундович Дзержинский.
      И вместе с Дзержинским на битву за маленьких обездоленных, за обиженных жизнью детей поднялись все чекисты страны.
      Известно, какой безмерной любовью любил этот человек детей.
      Еще до революции, находясь в царской тюрьме, Феликс Эдмундович писал сестре: "Не знаю почему, но я люблю детей так, как никого другого... Часто, часто мне кажется, что даже мать не любит так горячо, как я".
      Зтим же чувством проникнуто и другое его письмо, датированное 1902 годом: "Я встречал маленьких детей с глазами и лицом стариков. Это ужасно! Нищета, отсутствие семейного тепла и матери, воспитание на улице и в кабаках превращает этих детей в мучеников".
      В проклятое дореволюционное время бесправия и произвола Ф. Э. Дзержинский ничего не мог сделать для маленьких страдальцев.
      Зато как ярко, как безмерно расцвела, какие блистательные результаты дала горячая любовь Феликса Эдмундовича к детям после Великого Октября! В беседе с народным комиссаром просвещения А. В. Луначарским Феликс Эдмундович сказал, что он хотел бы сам стать во главе комиссии по улучшению жизни детей и включить в практическую работу этой комиссии весь аппарат ВЧК.
      - Во-первых, - развивал он свою мысль, - это ужасное бедствие, тут надо прямо-таки броситься, будто к утопающим, на помощь. А во-вторых, я думаю, что наш аппарат работает наиболее четко. Его разветвления есть повсюду, с ним считаются. Его побаиваются. А между тем даже в таком деле, как спасение и снабжение детей, встречаются и халатность и хищничество. Мы переходим к мирному строительству. Я и думаю: отчего не использовать наш боевой аппарат для борьбы с такой бедой, как беспризорность?
      Мнение, высказанное Ф. Э. Дзержинским, было поддержано и Народным комиссариатом просвещения, и Центральным Комитетом РКП (б), и Владимиром Ильичем Лениным. Суровая и беспощадная к врагам революции Чрезвычайная комиссия протянула беспризорным заботливые и ласковые руки.
      27 января 1921 года ВЧК разослала всем чрезвычайным комиссиям на местах циркулярное письмо о принятии срочных мер по улучшению жизни детей. В нем Феликс Эдмундович писал: "Сейчас пришло время, когда, вздохнув легче на внешних фронтах, Советская власть может со всей энергией взяться и за это дело, обратить свое внимание в первую очередь на заботу о детях, этой будущей нашей опоре коммунистического строя. И чрезвычайные комиссии, как органы диктатуры пролетариата, не могут остаться в стороне от этой заботы, и они должны помочь всем, чем могут, Советской власти в ее работе по охране и снабжению детей. Для этой цели, чтобы втянуть аппараты ЧК, Президиум ВЦИК назначил меня председателем упомянутой комиссии при ВЦИК по улучшению жизни детей. Пусть это будет указанием и сигналом для всех чрезвычайных комиссий..." [Из истории ВЧК, с. 423] Ф. Э. Дзержинский знал, какую огромную и действенную помощь в этой работе может оказать боевой Ленинский комсомол, с первых дней своего создания выступавший верным помощником партии во всех ее начинаниях.
      И, обращаясь к комсомольцам всей страны, председатель ВЧК говорил:
      - Без комсомола мы с этой задачей не справимся. Вы должны будете самым усердным образом помогать нам.
      Очень хорошо, если бригады комсомольцев будут делать внезапные проверки детских учреждений... Владимир Ильич назвал детские сады ростками коммунизма. Мы не можем допустить, чтобы дети страдали от голода и холода!
      Нельзя не вспомнить день, когда эти документы о борьбе с детской беспризорностью прибыли к нам, в Тамбовскую губчека. После обычной дневной работы председатель губчека Я. Ф. Янкин попросил сотрудников задержаться и не торопясь, с подчеркнутой значительностью, вслух прочитал циркулярное письмо Феликса Эдмундовича.
      - Это не все, - сказал он, - к письму приложен подробный перечень того, что мы конкретно должны делать вместе с соответствующими отделами наробраза, наркомздрава, собеса, компрода и других советских организаций.
      Главная наша задача - немедленно доводить до сведения исполкома обо всех случаях хищений, злоупотреблений, разгильдяйства и преступного отношения к детям. Да, именно преступного отношения: ведь и разгильдяйство, и халатность, и малейшее попустительство расхитителям все это равнозначные категории наказуемых законом упущений и проступков, то есть самые заурядные преступления, влекущие за собой совершенно определенные наказания. А поэтому все дела, требующие наказания виновных, мы будем впредь немедленно передавать в трибунал и в народные суды для гласного разбирательства.
      Развивая эту мысль, Яков Федорович продолжал:
      - Я так понимаю, товарищи: преступник не только тот, кто похитил и потом сбыл на сторону по спекулятивным ценам предназначенный для беспризорных мешок муки или ящик с детскими ботинками. Не меньший преступник тот, кто мог схватить, но не схватил вора за руку, кто знал о махинациях спекулянтов, но не сказал нам об этом, не разоблачил их. Надо сурово наказывать тех, кто, работая в школьных буфетах, в детских домах и детских садах, наживается и жиреет на продуктах, предназначенных только детям. Разве у нас в городе таких нет? Вместе с комсомольцами нам надо вытаскивать их на свет божий, на скамью подсудимых. Потому что вся эта гниль, хочет она того или не хочет, в первую очередь способствует росту беспризорности.
      Он говорил, а перед моими глазами стояли посиневшие детские трупики-скелеты, которые прошлой зимой мы снимали с крыш поездов, проходивших через нашу станцию... Худенькие, покрытые грязью и коростой детские руки, тянувшиеся за подаянием... И самосуды на торговом рынке, когда под ногами потерявших человеческий облик торгашей и спекулянтов хрустят кости мальчишки, посмевшего стащить с лотка булку...
      - Сотрудники центрального аппарата ВЧК уже откликнулись на призыв Ф. Э. Дзержинского, - продолжал Янкин. - Они не только устраивают беспризорных детей, но и приступили к созданию денежного фонда помощи беспризорникам. А почему бы и нам не отчислять ежемесячно часть нашей заработной платы на создание и содержание детских домов? Конечно, каждому из нас будет жить чуточку труднее. Но зато многие ребята получат чуть больше того, что в трудных нынешних условиях страна им может дать. А разве не стоит ради обездоленных каждому из нас на одну дырку туже подтянуть свои пояса?
      Мы поддержали предложение Якова Федоровича. А напоследок уже все вместе наметили то, что надо будет сделать в самые ближайшие дни.
      Поздно закончился этот необычный, глубоко взволновавший всех разговор. Ведь не о налетчиках и шпионах, не о бандитах и не о контрреволюционном отребье шла речь в стенах чекистского особняка - речь шла о детях, о будущем Советской страны. Для этого стоило поработать и сделать все, что в наших силах. Придется заглянуть в особняки Хренниковых и Замятиных: там еще много ценностей. Не надо забывать и бывшего крупного мануфактурщика Котельникова: не может быть, чтобы он кое-чего не припрятал.
      Мы понимали: не только обувь, одежда и продовольствие являются главным в борьбе за детей. Главное - человечное, сердечное отношение к обездоленным малышам, такое отношение, при котором вчерашние беспризорники, поверив чекистам, сами тянулись бы к ним, наконец-то почувствовали, что на свете есть настоящая, трудовая, а значит, и счастливая жизнь. Жизнь без страха перед завтрашним голодным и холодным днем, без леденящего ужаса перед неумолимой финкой беспощадного "пахана", без гнетущей мысли, что если сегодня не удастся украсть на базаре краюху хлеба, так завтра помру.
      Трудно было на первых порах: опыта, навыков работы с ребятами не было. Непривычное многолюдье царило в обычно тихих коридорах и комнатах губчека. Приходили учителя, представители городских предприятий, чаще других комсомольцы. Яков Федорович, довольно поблескивая глазами, успевал чуть ли не одновременно выслушивать сотни предложений и давать десятки советов. Он гонял нас - "давай быстрей!" - то туда, где заканчивался ремонт будущего детского дома, то на склад принять белье, которое собирали горожане для сирот, то в соседнее село привезти в город собранную крестьянами муку. И мы бегали, и на душе у нас было светло, как в большой, радостный праздник.
      А о буднях нашей работы по-прежнему знали немногие. Будни - это атака на "черный" рынок, на спекулянтов, у которых нашлось и наворованное полотно для пошивки постельного белья, и украденная у государства обувь, и ткани. Хуже было с продуктами: где взять хлеба, крупы, мяса? Не рассчитывать же и впредь только на добровольную помощь бедняков из окрестных деревень! Не могли идти в счет и мелкие перекупщики, торговавшие на городском рынке: не ради наживы торгуют, самим бы только-только прокормить своих детей...
      Выручила удачная операция на станции Грязи, где с недавних пор начало разбухать преступное болото темных проходимцев. Тщательно подготовив операцию, мы захватили на станции шайку мародеров, готовивших к отправке два вагона наворованного на городских складах добра. Захватили на месте преступления, с поличным, да так, что изъятые у них продукты едва поместились на двух десятках подвод вызванного из города конного обоза. И с тех пор как гора с плеч: наши детские дома были надолго обеспечены мясом, хлебом, сахаром и даже маслом!
      Хлеб пекли для ребят бесплатно в неурочное время городские пекари. Белье детишкам шили домашние хозяйки, жены рабочих и служащих. После уроков в городских школах добровольцы-учителя шли заниматься со своими подопечными детдомовцами. В театре и заводских клубах по субботам проводились непременно платные вечера и концерты, сбор от них поступал в пользу недавних беспризорников - теперешних воспитанников всех горожан. По воскресеньям комсомольцы проводили по всему городу "кружечные" сборы, чтобы потом купить ребятам то, чего они, не испытавшие радостей детства, еще и в глаза не видели никогда...
      Так благодаря горячему сердцу первого чекиста Феликса Эдмундовича Дзержинского было положено начало государственной важности делу возвращению беспризорникам украденного у них и растоптанного суровыми годами детства. Благородное и священное это дело с еще большим размахом и успехом продолжали вести впоследствии органы ОГПУ. Трудовые колонии, созданные чекистами-дзержинцами, дали путевки в жизнь многим тысячам обездоленных сирот. Но об этом не расскажешь лучше, чем рассказал в своих произведениях Антон Семенович Макаренко.
      Е. Муравьев
      ПОЛТОРА МЕСЯЦА
      В СТАНЕ АНТОНОВЦЕВ
      Во второй половине 1920 года - первой половине 1921 года несколько уездов Тамбовской губернии были охвачены кулацко-эсеровским мятежом, получившим название "антоновщины", по фамилии своего главного руководителя, видного тамбовского правого эсера Антонова.
      Антоновщина была опасной разновидностью контрреволюции, руководимой эсерами и опиравшейся главным образом на кулацкую верхушку деревни. Эсерами и кулаками в мятеж была вовлечена не только зажиточная, но и значительная часть середняцкого крестьянства, недовольного продразверсткой. В своей демагогической агитации антоновцы выдвигали лозунги: "Долой продразверстку!", "Свободная торговля!", "Советы без коммунистов!", "Да здравствует Учредительное собрание!".