Красный террор в годы гражданской войны

      Г[осподи]н Аберсон, отвечая г[осподи]ну Лодыженскому, замечает, что ни одна из организации не пожелала бы брать на себя ответственности в способствовании репатриации. Дело, таким образом, не в репатриации, а в оказании помощи тем, кто желает вернуться на родину. Может быть, желательно, дабы избежать могущих иметь нежелательные последствия недоразумений, изменить редакцию резолюции. Он предлагает следующую редакцию: "Верховный комиссар будет уполномочен вести переговоры в видах обеспечения помощи русским беженцам, которые пожелали бы вернуться на родину в условиях" и т. д. по предложенной редакции. Такое изменение или иную равнозначную формулировку.
      Д[окто]р Ладыженский поддерживает свою точку зрения и говорит, что было бы неправильно оставлять детей беженцев без помощи в Болгарии по недостатку средств, а вместе с тем находить средства на репатриацию людей, безопасность коих на родине не может быть гарантирована. Дело помощи верховного комиссара должно быть ограничено нуждающимися в таковой европейскими беженцами.
      Председатель замечает, что верховный комиссар не принимает на себя никакой финансовой ответственности в области репатриации: он будет только заботиться о защите репатриированных со времени возвращения в советскую Россию. Если д[окто]ру Лодыженскому известны случаи, указывающие, что с репатриированными нехорошо обращались, ему следовало бы поставить об этом в известность верховного комиссара. Что касается русских детей в Болгарии, то верховный комиссар не принимал на себя никакой ответственности в отношении их, как это и указывается в сообщении Комитету. Несмотря на это, он сделал все возможное, чтобы им помочь.
      Графиня Панина, признавая резолюцию в том виде, в котором она изложена г[рсподи]ном Вольфом, в этом виде поддержанной представителями Земско-городского комитета168, имеющей чересчур общий характер и не могущей быть принятой, предлагает внести в нее поправку,"точно определяющую ее значение".
      Комитет определил разрешение вопроса отложить на конец заседания. Обсуждение вопроса возобновилось внесением графиней Паниной проекта резолюции г[осподи]на Вольфа в измененном виде. Предложенная графиней Паниной редакция гласила:
      "Имея в виду кризис, переживаемый в настоящее время русскими беженцами в Польше и Румынии, и надеясь, что верховный комиссар соизволит продолжать переговоры и шаги, уже предпринятые в целях устранения затруднений существующего положения, имея в виду, что известная часть беженства выражает пожелания возвратиться на родину, Совещательный комитет" и т. д. следовала резолюция в том виде, в котором она была внесена г[осподи]ом Вольфом.
      По оглашении этого исправленного проекта, представитель Russian Relief and Reconstruction Fund169 г[осподин] Комлози обратился к д[окто]ру Нансену с вопросом о том, "откажется ли он от попечения судьбы желающих возвратиться на родину беженцев, если никакой резолюции принято не будет", на что д[окто]р Нансен ответил отрицательно. Ввиду этого г[осподи]н Комлози заявил, что "при таких условиях он считает резолюцию бесполезной, так как существуют особые основания для того, чтобы не выражать своего мнения по этому вопросу в заседании Комитета".
      Как значится далее в протоколе, г[осподи]н Вольф внесенную графиней Паниной поправку поддержал. Председатель выразил готовность ее принять, а г[осподи]н Лодыженский заявил, что он против резолюции.
      При голосовании резолюция в предложенной графиней Паниной редакции была принята Совещательным комитетом голосами всех против одного голоса д[окто]ра Лодыженского, при одном воздержавшемся (господи]н Комлози).
      Таковы обстоятельства, вызвавшие и сопровождавшие разногласия по вопросу о репатриации представителей русских общественных организаций в составе Совещательного комитета при верховном комиссаре д[окто]ре Нансене.
      При обсуждении вновь поставленной на очередь перед русской зарубежной общественностью проблемы репатриации надлежит прежде всего отметить исключительно
      неблагоприятные условия, в которые в настоящее время поставлено русское беженство в связи с переживаемым кризисом мирового масштаба в областях как экономической, так и правовой. Ненормальность этих условий, крайне затрудняющая разрешение проблемы, явилась вместе с тем главной причиной разногласия, возникшего в среде представителей русских беженских организаций в Совещательном комитете при Верховном комиссариате по русским делам. В этом отношении достаточно указать на имевшийся в виду Комитета случай насильственного изгнания из пределов Польши группы русских беженцев, которая в течение 48 часов пробыла в нейтральной зоне, отгоняемая вооруженной стражей от границ обеих стран. Характерно, что с точки зрения действующих ныне почти повсеместно исключительных паспортных правил эти русские беженцы, самовольно перешедшие из советской России в Польшу, ныне утратили право на законное пребывание в каком бы то ни было государстве мира. Не подлежит сомнению, что указанные действия польского и советского правительств не могут быть оправдываемы никакими государственными и правовыми соображениями: им, в известной мере, можно лишь найти объяснение в переживаемом кризисе и притом в области не экономической, а правовой. Борьба с подобными явлениями несомненно представляет значительные, подчас непреодолимые, затруднения. Тем не менее учреждения, коим вверена охрана правовых и материальных интересов русского беженства, не должны единственно под давлением опасения принятия теми или иными правительствами репрессивных мер, отказываться от осуществления своей прямой задачи -- защиты русского беженства от произвольных действий властей.
      Между тем в настоящем случае совещательный орган при верховном комиссаре направил свои усилия к разрешению вопроса о судьбе беженцев в Польше и Румынии по линии наименьшего сопротивления, признав необходимость их репатриации единственно ввиду вероятности неуспеха представительства перед польским и румынским правительствами об отмене предположенной ими насильственной высылки части беженцев в советскую Россию. Таким образом, и при сложившихся фактических условиях проблема репатриации может быть сколько-нибудь удовлетворительно разрешена лишь при непременном проведении правовых начал.
      1. Главнейшее из них заключается в признании за русскими беженцами, ныне являющимися политическими эмигрантами, права убежища. Если в первое время после захвата большевиками власти, когда так называемое советское правительство еще не было признаваемо иностранными государствами, русские беженцы не могли быть вполне отождествляемы с политическими эмигрантами, то в настоящее время, после состоявшегося признания советской власти многими иностранными правительствами, целый ряд распоряжений большевиков создал для русских беженцев совершенно особое правовое положение в советской России, могущее быть охарактеризованным как постановление вне закона. Для государств, которые, подобно Польше, признали советское правительство, приведенный вывод не может быть оспариваем. Русские беженцы в этих государствах являются выходцами другого государства, оставившими родину по политическим побуждениям и не только подвергающимися опасности преследования за государственные преступления, но уже признанными советской властью политическими преступниками, лишенными как политических, так и имущественных прав. На основании советских декретов такому праволишению подвергнуты все беженцы, самовольно оставившие пределы России до определенного срока, вне всякой зависимости от побуждений, которыми руководился каждый отдельный беженец; а потому совершенно произвольным должно быть признано распоряжение польского правительства о предоставлении права убежища лишь таким русским беженцам, которые могут доказать наличие политических побуждений при оставлении советской России. Такой же характер русское беженство сохраняет и в государствах, не признавших советского правительства. Отрицание правительствами этих государств правового характера власти большевиков и издаваемых этой властью распоряжений не устраняет само по себе юридического значения: а) оставления беженцами своей родины по соображениям политическим и б) наличия неизбежного преследования их в случае возвращения в советскую Россию за действия, направленные против власти большевиков. Таким образом, принципиально не отвергаемое до настоящего времени ни одним из европейских государств и нарушаемое лишь отдельными распоряжениями власти право политического убежища является правовым основанием для пребывания русских беженцев за границей.
      2. Право политического убежища неразрывно связано с правом свободного избрания места жительства, а, следовательно, и с правом свободного передвижения. Действующие в настоящее время паспортные правила, крайне ограничивающие эту свободу, обычно объясняются соображениями экономического и финансового характера. В отношении русского беженства соображения эти сами по себе не устраняют противоречия этих правил праву убежища. Прямым нарушением права убежища представляются существующие ныне особые стеснения права свободного передвижения в отношении русских беженцев.
      3. Репатриация русских беженцев, как политических эмигрантов, является политическим актом, связанным с подчинением так называемому советскому правительству и признанием правового характера как власти большевиков, так и издаваемых ими декретов. Положение это само по себе не требует доказательств. Репатриационная политика верховного комиссара усиливает политическое значение предпринимаемых им в этой области мер. Этим, между прочим, объясняется удостоверенный самим верховным комиссаром факт принятия большевиками деятельного участия в организации репатриации беженцев.
      Приведенные положения предопределяют отношения русских беженских организаций и русской зарубежной общественности к проблеме репатриации.
      4. Политическое значение репатриации с точки зрения интересов коммунистической власти может быть расцениваемо различно. Несомненно, однако, что само беженство в своей борьбе за освобождение России от большевистского ига не имеет основания противодействовать возвращению в советскую Россию лиц, добровольно того пожелавших, вне зависимости от тех побуждений, которыми могут руководиться при этом отдельные лица. Принудительное пребывание их за границей может иметь лишь разлагающее влияние на беженскую среду, а потому содействие репатриации этих элементов не может быть отвергаемо. Однако такое содействие репатриации не должно выявляться во вступлении, хотя бы косвенно, через посредство третьих лиц, в какие-либо договорные отношения с большевиками, неизбежно связанные с признанием советской власти и правового характера их декретов, а также с принятием ответственности за судьбу репатриируемых в советской России. Совершенно иное значение имеет оказание материальной помощи лицам, возвращающимся в Россию по добровольному желанию на свой риск и страх, при том, однако, условии, чтобы оказываемая в этих случаях общественная помощь не была производима за счет средств, предназначенных на помощь беженству.
      5. Репатриация может быть допускаема лишь при условии свободного согласия репатриируемых. Свобода такого волеизъявления определяется не только отсутствием принуждения или угрозы такового, но и сознательным отношением пожелавших вернуться на родину к созданным большевиками правовым и экономическим условиям жизни в советской России. Русская зарубежная общественность, в лице своих организаций и отдельных членов, должна поэтому прилагать все усилия к возможно широкому распространению в своей среде сведений о советской России. По этому поводу нельзя не указать, что данные, исходящие как от верховного комиссара д[окто]ра Нансена, так и от г[осподи]на Вольфа об обстоятельствах, сопровождавших репатриацию нескольких групп беженцев, не могут не вызывать серьезных опасений. Прежде всего, статистические сведения о количестве русских беженцев в Польше и Румынии, "добровольно выразивших" желание вернуться в советскую Россию, по-видимому, свидетельствует о том, что Верховным комиссариатом в достаточной мере не учитывается то влияние, которое неизбежно оказали на свободу волеизъявления беженцев угрозы польского и румынского правительств насильно изгнать их из своих пределов подобно тому, как это фактически было выполнено польским правительством в отношении одной группы беженцев. В связи с этим не лишено значения то обстоятельство, что до настоящего времени наибольшее количество репатриированных усилиями д[окто]ра Нансена относится к беженской группе, водворенной в Болгарии, где, как известно, положение беженцев было исключительно тяжелым170.
      Таким образом, представляется несомненным, что применяемый д[окто]ром Нансеном метод репатриации не устраняет возможности принятия этих мер в отношении таких лиц, которые изъявили согласие вернуться в советскую Россию единственно под влиянием угрозы выселения насильственного. Еще в меньшей мере имеющийся материал свидетельствует о знакомстве репатриируемых с правовыми и экономическими условиями жизни в советской России. То обстоятельство, что верховный комиссар придает значение серьезной гарантии личной безопасности репатриируемых заключенным им с советским правительством соглашениям, свидетельствует, по-видимому, о недостаточном знакомстве Верховного комиссариата с указанными условиями. В этом отношении обращает на себя внимание последняя часть принятой Комитетом резолюции, в которой высказывается пожелание о предоставлении репатриируемым "достаточной охраны, дающей им возможность восстановить свои жилища и восстановить экономическую деятельность". Пожелание это, по-видимому, лишено всякого реального значения при действии декретов, которыми русские беженцы лишены всего принадлежащего им в советской России имущества и даже права домогаться возвращения такового от третьих лиц. Введение приведенных слов в резолюцию может явиться источником заблуждения репатриируемых относительно ожидающих их в советской России условий существования.
      СВОДКА
      сведений об отношении советской власти к реэмигрантам
      Реэмиграция, как таковая, началась с февраля 1921 г., когда французские власти в целях скорейшего рассредоточения русских военных контингентов (находящихся в лагерях Галлиполи, Лемноса и Кабаджи171) начали усиленно пропагандировать идею возвращения на родину.
      Первый эшелон репатриируемых, в общем числе до 1500 человек, был отправлен из Константинополя на пароходе "Решид Паша", вышедшем из Константинополя в Новороссийск 13 февраля 1921 года. Через два месяца "Решид Паша", вторым рейсом, отвез в Одессу около 2500 человек.
      Первый эшелон репатриантов был принят советской властью с мерами чрезвычайной предосторожности. На берег высаживались ежедневно только небольшими партиями, почему "Решид Паша" задержался на новороссийском рейде около месяца. Всех, высаживавшихся на берег, тщательно обыскивали, отбирали все деньги и ценные вещи и отправляли затем в ЧК.
      Как общее правило, все офицеры и военные чиновники расстреливались немедленно в Новороссийске, а остальные должны были заполнить особый опросный лист, заключающий в себе 31 пункт. Для рассмотрения содержания заполненных опросных листов была учреждена при ЧК особая комиссия. Результаты работ последней комиссии выразились в следующем. Большая часть унтер-офицеров была расстреляна, а меньшая часть выслана в концентрационные лагеря на севере России. Рядовых солдат и казаков перевели на содержание в местный Новороссийский концентрационный лагерь впредь до проверки правильности содержания опросного листа (в последнем, между прочим, требовалось указать предыдущую службу и место пребывания за последние три года, для каждого года отдельно, указать, имеются ли родственники в советской России, их адрес и пр.).
      По мере поступления ответов с мест происходило следующее: а) солдатам, давшим правильные показания в опросных листах, предлагалось поступить в Красную армию, а не желающим предлагалось поступить на работу в Баку, на нефтяные промыслы, с обещанием отпустить домой через шесть месяцев. В случае отказа от обоих предложений такие лица продолжали содержаться в концентрационных лагерях; б) лица, давшие неправильные показания в опросных листах, немедленно расстреливались.
      Таким образом, из общего числа 1500 человек, приехавших в Новороссийск на "Решид Паше", в феврале месяце 1921 г. было расстреляно до 500 человек.
      Второй рейс "Решид Паши" в Одессу большевики с внешней стороны постарались обставить помпезно. "Решид Паша" был встречен в Одессе оркестром, игравшим "Интернационал", с парохода кричали "ура" и пр. Затем повторилась абсолютно та же процедура, какая была проведена большевиками в Новороссийске: снимание с парохода небольшими партиями, расстрелы лиц командного состава, опросные листы и пр.
      Сведения, поступившие разновременно из различных источников, в том числе даже и из одесской большевистской прессы, определяют число расстрелянных репатриантов, прибывших в Одессу на "Решид Паше", в 30%.
      В дальнейшем репатриация носила до весны 1922 года уже отдельный и случайный характер, причем реэмигранты, прибывающие маленькими группами, либо имели возможность перед своим отъездом в советскую Россию заручиться тем или иным документом от представителей советской власти, либо, действительно, не имея за собой никаких грехов перед советской властью, рассчитывали на благополучное возвращение домой. Последняя надежда обыкновенно не оправдывалась, как можно судить хотя бы по данным прилагаемых выдержек из частных писем.
      Весной 1922 года в Болгарии начались гонения на русских и одновременно усиленная агитация за возвращение на родину. В результате сложившейся для русских мучительной обстановки вновь начались попытки организованного возвращения эмигрантов на родину. Отправлялись партиями иногда численностью от 100 до 200 человек, частью в Одессу, а частью в Новороссийск. Обычно небольшими группами. Например, в мае месяце с[его] г[ода] партия казаков в 180 человек отправилась из Варны в Новороссийск. Партия эта была посажена в карантин и тотчас же ограблена до нитки, офицеры были отделены и в тот же день расстреляны. В числе расстрелянных были: Войска Донского Войсковой старшина Баранов, хорунжий Зорин, сотник Фомин, подъесаул Ковалев и др. Оставшиеся казаки были постепенно отправлены по своим станицам в распоряжение местных особых отделов для производства детального расследования об их службе в Белых армиях.
      Частные письма, полученные простыми казаками из своих станиц, рисуют вполне определенную картину того, что ожидает возвратившихся на родину, даже таких казалось бы маленьких людей, как рядовой казак. Что же ожидает офицера, чиновника или просто интеллигентного человека -- это не подлежит никакому сомнению: в лучшем случае -- заключение в концентрационный лагерь в качестве заложника, подлежащего расстрелу при первом удобном случае.
      В приложениях к настоящей справке даны копии выдержек из писем из советской России, адресованных в огромном большинстве простым солдатам и казакам. В этих письмах дается категорический совет: в настоящее время возвращаться в Россию эмигрантам нельзя, так как их ожидает расстрел или смерть в тюрьме.
      Наша мамаша много пострадала -- четыре месяца сидела в тюрьме, а дяди Ивана, дяди Симеона совсем нет. Были вместе с мамашей, сейчас их нет... Ты нам пишешь, что будешь домой. Ну, смотря какое будет у Вас настроение. Если вы услышите какие слухи, что будет иное распоряжение и подходящая жизнь, а если так, как сейчас у нас живется, то лучше сидите на месте, потому, что таких людей здесь не желают... А может можно приехать к тебе, то пиши -- я приеду к тебе с сыночком Мишей... (Усть-Лабинская, 29 июня 1922 г.)
      Ты пишешь, чтоб тебе 2 или 3 ответа написали. Это для нас очень тяжело. Если одно письмо -- 250 000, то где же столько денег взять на три письма. Возьми на арифметику -- сколько будет денег... Теперь хлеб у нас порос травой... А сейчас есть нечего. Все меняют на хлеб что угодно, прямо на дурняка: за 2 фунта муки 1 одеяло; 10 фунтов -- шубка, 20 пудов -- 1 пара быков, ну прямо задурна берут; у кого хлеб есть, у того все есть, что хочешь... У нас, начиная от станицы Казанской, на восход все станицы совсем голодные. В нашей станице пока еще песенки кричат, а там уже разговаривать не могут. Ты пишешь, что хотя страдаем, а чести не теряем... Коньячек выпивать дюже не надо... Если думаешь домой, то кто от Вас приезжает, то яко наг, яко благ, чисто и остаются. Так, что дюже не рискуй по одному ехать. Ты пишешь деньги не жалейте -- да их нету... Хозяйство 1 конь, 2 коровы, 7 овец, была одна свинья, ну дак съели проклятые; 3 курицы, 2 цесарки, а нас 9 душ.
      Приезжай домой, да не сам, а с армией, кроме никак нельзя, а без армии не езди и живи там, а то дома идет ты сам знаешь, что. Смотри в оба, домой не езди, не езди. Идут люди в другой мир. Догадайся, как когда-то на станции перешли в другой мир 34 человека... Живи там до времени своего... Затем дорогие станичники и все дорогие кубанцы, держись, не езжайте никуда, бо приедете с одними ухами. Кто може знает ветеринарного фельдшера Кондрата Яковлевича Андреева. Он прибыл домой в одной исподней рубашке, без сподников, а за верхнюю одежду и говорить нечего... и... (Тифлисская, 3 мая 1922 г.)
      Дорогой братец. Если имеешь кусок хлеба, то живи там. Я начальник дивизии, получаю 15 миллионов рублей денег и не могу прожить. Пуд муки стоит 14 миллионов... Сейчас здорово волнуются солдаты и крестьяне. Говорят: обещали много всего, но ничего не дали. (Станица Лабинская 1922 г.)
      Моя жизнь плохая. Сейчас у нас сильный голод... Кабы пришлось встретиться, то не узнал бы меня. Я здорова, но сил нет. Весь народ, как больной, не евши. Кто из казаков пришел, те все каются, но я буду просить тебя, старайся придти домой, хотя будем умирать вместе. Хлеба очень плохие, но в некоторых местах высек град, помешал с грязью. Ты пишешь, где Кузьма. Положил свою голову в гор. Краснодаре. Когда вы ушли, а он воротился и жил в стану, а кто-то доказал... (Отрадная, б июня 1922 г.)
      Ты писал за дядю Василия и братца Михаила -- их уже нет, убиты в 1921 году, и Дмитрий С. тоже убит в 1921 году. Потом, ты спрашиваешь, как мы живем и питаемся. Живем очень плохо, страдаем голодом. Едим сурепу, макуху и кочаны из кукурузы. Уже у нас нет ни одной коровы -- проели. У нас пуд муки стоит 15 миллионов рублей, так что у нас деньги до того поднялись вверх, что уже спички коробочка стоит 50 тысяч рублей. А теперь, дорогой сынок, пришли нам с себя карточку. А относительно того, что ты спрашивал, чи ехать домой или нет, то мы советуем жить еще там... (Уманская, 6 мая 1922 г.)
      Письма с Дона
      Область сильно голодает, особенно северные округа. Сеять почти никто не собирался, так как семян нет: все было отобрано по продналогу172. Весной власти из одной станицы посылали казаков в другую, иной раз верст за сто, за получением семян, но обыкновенно прибывавшие туда не только никаких семян не находили, но встречали жителей, едущих за семенами чуть ли не в их станицу.
      Скота почти не осталось. У тех казаков, что раньше имели по 30--40 голов, теперь едва ли осталось по паре. В прошлом году жители городов продавали или обменивали в станицах свои вещи на хлеб; теперь наблюдается явление обратное -- в Новочеркасск и Ростов везут станичники ранее173, чтобы на базарах купить хлеба.
      Людоедство факт, установленный даже в Новочеркасске, где продавали котлеты из человеческого мяса. Наблюдаются кошмарные сцены убийства матерями своих детей, чтобы не видеть их мучений, а затем самоубийства. Сообщающий знает два факта, когда в одном случае мать отравила всю семью, а в другом -задушила двенадцатилетнего сына.
      Свирепствуют эпидемии тифа, холеры и различных желудочных заболеваний. Смертность приняла громадные размеры, особенно это заметно на железнодорожных станциях, где в день умирают десятками. Покойники на кладбищах лежат в очередях, ожидая похорон, а привозимых из больниц, без гробов, сваливают в кучи, где они лежат по несколько суток.
      Мука, привозимая из-за границы для голодающих, им не попадает, а идет на Красную армию и для коммунистов. Настроение подавленное. На восстание надежды нет никакой. Вначале ждали прихода Краснова174, теперь уже никого не ожидают. Удивление вызывает Западная Европа, до сих пор не могущая понять, что советская власть провалилась окончательно. Опасаются, что при приходе своих снова вспыхнет месть, а потому мечтают о каком-то третьем лице, которое установит порядок и справедливость, ибо с коммунистами расправится само местное население при падении власти (это учитывают евреи и массами бегут в Финляндию, Польшу, Западную Европу и Америку).
      Отношение к интеллигенции стало хорошим. Начала распространяться подпольная литература, высмеивающая коммунистов, фельетоны Аверченко175, юмористические рассказы, частушки, высмеивающие власть, и проч[ее].
      В станицах террор не уменьшился и до сих пор производятся публичные казни, для чего станичники собираются набатным звоном, с церковной паперти предъявляется данному лицу обвинение, наскоро устраивается инсценировка суда и приговоров и тут же приводится в исполнение. Особенно свирепствовал террор во время и после рейда Назарова176, который, кроме громадного вреда населению, ничего не принес, ибо, где только проходил хоть один назаровец, следом шла смерть и разрушение. За приют на ночь одного из назаровцев или даже за разговоры с ним старшие в доме расстреливались, дети выбрасывались на улицу, имущество конфисковывалось, а все постройки сжигались.
      Всякое получаемое из-за границы письмо навлекает подозрение в установлении связи с белогвардейцами (и порой влечет за собою преследование). Вернувшиеся из-за границы исчезают через 3--4 дня бесследно, так как во всяком вернувшемся советская власть видит врага, таящего контрреволюционные замыслы. Амнистия -- это обман. По официальным заявлениям властей, их "последний враг -- это беженец за границей, ибо он мешает установить связь с Европой, а ей -- признать" их. Поэтому принимаются все меры к уничтожению эмиграции.
      Вчера приехал из дому и опять в Петровск. Жизнь на Кубани страшно скверная. Голодовка полнейшая, а грабежи и убийства небывалые. Я тоже чуть было от нападения воров не пошел на тот свет. Отделался порядочным ранением. Пиши, как живешь, но отнюдь не в открытых письмах и тем паче не разглагольствуй особенно, помня то, что если за тобой нет никакого контроля, то за нами их сотни. Ну, да ты, пожалуйста, пока что лучше не пиши, а то придут и заберут последний хлам. (Петровск Дагестанский, 25 апреля 1922 г.)
      Я сидел в подвале. Сидел за то, что соседи сказали, что мой сын офицер... Сейчас тянут сильно налог. 15 пудов с десятины, 150 пудов готовить надо на осень... Хотя ты и соскучился, и мы соскучились, но я советую тебе, когда попалось тебе хорошее место, то живи себе спокойно, а домой не ходи, потому что дома не дай Бог, что. А жена и дети твои не пропадут. (Кирпильские, 15 мая 1922 г.)
      Подожди, родненький. Все идет постепенно к концу, но очень медленно. Но Бог даст дождемся. Не торопись и сиди смирно. (Ялта, 25 июня 1922 г.)
      Даня, домой не рискуй!... Разлучила нас распроклятая русская революция. Жизнь у нас как-то ограничена... да вам, должно, понятно. (Станица Зассовская, 24 мая 1922 г.)
      Ты просил сообщить, какие казаки дома... Какие не уходили и какие поприходили, все живут дома припеваючи, как "макуха в прессе". (Зассовская, 26 мая 1922 г.)
      Прежде я пропишу о том, что письмо, которое было тобою пущено 27 марта, мы получили в конце Пасхи, 23 апреля по новому стилю. Премного благодарны за твое письмо и мы все рады были этим письмом до безумства. Но ничего не возрадовало нас так, как твои слова о дешевизне. Удивительно какая дешевизна и какая жизнь. Ах, две больших разницы между Россией и Болгарией. Ты просишь прописать, как в нашем краю на Кавказе. Легко нам сказать, но трудно описать, что творится. Ох, пропала Россия, пропал наш народ, пропала наша жизнь молодая. Голод до безумства, а именно товарищи довели. Вот, как ты знаешь, как мы жили, по сколько сеяли и по сколько было скота, кроме того какая сбруя была, затем теперь несем голод. Из десяти штук лошадей осталось полторы калеки, коров нет. Можно короче ответить: телка годовичка, лошадь и жеребенок -- и все хозяйство. Товарищи взяли 8 штук скота и до 300 пудов пшеницы. А теперь сидим и несем очень и очень невыносимую голодуху. Посев есть озимый четыре с половиной десятины, но трудно его ожидать. Как ты знаешь, Ставропольская губерния -обширная страна, урожайное уютное место, самая хлеборобная местность. В ней выкачано после вас силой хлеба тысячи миллионов пудов. А теперь там сильный мор и голод. Гибнут, как мухи, трудовые люди. Все уничтожено, запустел и Ставропольский край, зарастает мохом и полынем. Нет возможности описать гибель русских людей. Сильные грабежи, убийства. На степь не показывайся молодой человек -- убьют бандиты. Новостей -- книгу бумаги и тогда описать невозможно. Все очень дорого, невозможно жить... (Письмо получено терцами.)
      Здравствуй дорогой брат А. М. Уведомляю тебя я, что я дома живу, но как живу, ты даже не имеешь представления. Самое главное, что голодаю и страшно голодаю, и здоровье никуда не годится, прямо тебе скажу, инвалид, болит грудь, и ноги не годны, еле хожу, жизнь невозможная, не знаю, переживу я или нет до нового урожая, только нет, навряд. Работать нечем, осталось одна пара быков и те ни такие, как нужно. Словом, гибель и гибель на каждом шагу ожидается, посеву почти нет и в будущем жить нечем. Если тебе известно что-нибудь про К., то пропиши, а ему если увидишь, скажи в каком я положении нахожусь в самом и ужасном. Если бы ты встретился, то не узнал бы меня: земля, пала177, на 20 лет кажусь старше настоящего. Родители мои умерли без меня. Остался я один, помочи ожидать неоткуда, погибаем, большое множество у нас умерло людей, причина смерти -- голод, какой-то кошмар. Шлю тебе привет и желаю всего хорошего. Увидишь К., передай привет. Твой брат. (Письмо из Черкасского округа, Донской области).
      Один из офицеров, уехавший в 1921 г. с о[строва] Лемноса, пишет: Жизнь не плохая, хлеба хватает до нового урожая, а там опять с хлебом да и "зеленый лук растет". Последняя фраза, поставленная в кавычки, была у них условным знаком, что нужно читать не только по строкам, но и между строк. Вечером на огне были проявлены скрытые для простого глаза строчки, а в них оказалось следующее:
      "Жить нельзя, голод и восстание. Не знаешь, куда присоединиться. Если присоединиться к коммунистам, то убьют восставшие, если пристать к восставшим, то не будет помилования от коммунистов. Не верьте политическим ораторам и партиям. Держитесь своей военной организации. Только она и спасет Россию".