Я садовником родился

– Я слышал краем уха, что желтый цвет всегда связывали с изменой. Неприятный цвет.

– Ну и что?

– И очень уж яркий. Я бы даже сказал: пронзительный. Значит, я свободен?

– Ладно тебе прикалываться. В общем, спасибо, Леонидов, – с чувством сказал Серега. – Ты настоящий друг…

– Но мы теперь и сами справимся, – закончил фразу Алексей. – Что ж, ставлю мою интуицию против твоего прагматизма, что дело тут в цветах, а не в бухгалтерии. Спокойной ночи, малыши, – не удержался он от того, чтобы не съязвить. – Удачи вам!

Серега Барышев не отреагировал на подколку, пошел трудиться дальше. А Леонидов пошел домой. Он даже не переживал свою отставку. Куда они денутся? Все равно придут! И в ножки поклонятся. Потому что Вика – это трава.

2

Александра встретила его словами:

– Опять что-то случилось?

– С чего ты взяла? – он поцеловал жену в прохладную щеку, тонко пахнущую ландышами, и спросил: – Как Ксюша?

– У нас все хорошо. А у тебя? Леша? Не молчи! И не отводи глаза! Я уверена: что-то случилось!

– Снова женщину убили, – нехотя сказал Алексей. – На этот раз в третьем подъезде.

– И?

– Что и? Там Барышев.

– Леша, я боюсь! – вздрогнула Саша.

– Чего?

– Ну, я же тоже из дома выхожу! Иногда одна. Прошу Сережку за Ксюшкой присмотреть, пока она спит – и в магазин. А вдруг?

– Ерунды не говори, – отмахнулся Алексей. – Во-первых, он поздно вечером «работает», во-вторых, убивает только…

И тут он замолчал. Задумался. Цветы? Женщин с именами цветов? А как же Вика? Замужняя дама, имеющая двоих детей. И запах… Резеда. Интересно, а какие духи были у Лилии?

– Саша, у тебя есть желтый пакет?

– Какой пакет?

– С подсолнухами. Из ближайшего супермаркета.

– Конечно, есть. Я туда часто захожу. Удобно: рядом с домом, работает круглосуточно, весь ассортимент…

– Выброси его, – прервал жену Алексей. – Пакет.

– Ты что, Леша?! Почему?!

– Срочно. Выброси.

– Ну, знаешь!

– И не выходи вечером из дома. Как стемнеет – никуда не выходи.

Жена, кажется, обиделась. Молча поставила на стол тарелку с куриным супом, хлебницу и солонку. Леонидов глотал обжигающий суп и все думал, думал, думал…

– Саша, ты знаешь мать убитой девушки? Лилии? Из соседнего подъезда?

– Полину Михайловну? Знаю, конечно! Она нигде не работает и частенько сидит на лавочке у своего подъезда с соседками. Иногда на детской площадке. Не сейчас, конечно. Летом, весной. Когда тепло. Я тоже там останавливаюсь, когда с Ксюшей гуляю.

– Женский клуб, да? – усмехнулся Леонидов.

– А что? Да, клуб! Именно женский! Мужья же не хотят ни говорить, ни слушать о ценах на рынке, о детских болезнях, о…

– Хватит, хватит, – замахал он руками. – Не грузи меня. Вы тоже не желаете знать о мужских проблемах! Я просто хочу, чтобы мы, если вдруг встретимся с Полиной Михайловной, попытались ее разговорить. Я уверен, что в полиции она совсем не то расскажет. Я имею в виду, не то, что нужно.

– Почему?

– Потому, – отрезал Алексей. – Она усиленно будет вспоминать, кто и за что мог убить ее дочь. Подозрительных знакомых, нервных ухажеров, сомнительных подружек. А причиной может стать ерунда какая-нибудь. С ее точки зрения. И убийца не похож на маньяка.

– Что ж. Я слышала, завтра похороны. Хочешь, подойду постою в толпе? Народу наверняка будет немало.

– Вот и постой. Послушай, что люди говорят.

Когда жена ушла к маленькой дочке, Леонидов обшарил всю кухню и, найдя несколько желтых пакетов с картинкой «Подсолнухи», разрезал их кухонным ножом на кусочки и выбросил в мусорное ведро. От греха подальше.

… В субботу ему представился случай поговорить с матерью убитой девушки. На этот раз они с Александрой отправились на прогулку вместе. Светило яркое, почти весеннее солнце, напоминая о том, что февралем заканчивается зима и вслед за ней должна прийти весна. И хотя в наше время нельзя ни в чем быть уверенным до конца, весну еще никто не отменял.

Леонидовы возвращались из магазина и уже почти дошли до своего подъезда, когда Александра толкнула мужа в бок:

– Леша, вон там, у соседнего подъезда, Полина Михайловна стоит.

– Где? – пригляделся Леонидов.

Две женщины, видимо, обсуждали что-то совсем невеселое, на их лицах не было улыбок. Та, у которой на голове был черный шарф, все время промокала глаза белым носовым платочком. Леонидов просительно посмотрел на жену:

– Подойдем?

Ксюша сладко спала, и Саша согласно кивнула.

– Здравствуйте! – улыбнулась она женщинам. – Как здоровье, Полина Михайловна?

Та снова промокнула глаза платочком:

– Да откуда же здоровье, Сашенька? На одних таблетках живу. Горе-то какое? – И она тяжело вздохнула: – Горе.

– Ой, я пойду, – заторопилась ее собеседница. – Тесто поставила для пирогов. Перестоит ведь тесто!

– Это мой муж Алексей, – представила жена Леонидова.

– Очень приятно, э-э-э… – тот сделал вид, что никаких справок о матери убитой девушки не наводил.

– Полина Михайловна, – подсказала она. – Что-то редко вас видно с женой.

– Работа.

– Да. Работа… Дочка тоже все работала… Про горе-то мое слыхали?

Леонидов участливо вздохнул: да, наслышаны. Торопливо заговорила жена, выражая Полине Михайловне соболезнования по поводу смерти ее дочери. Леонидов напряженно раздумывал, как бы вклиниться в разговор и задать наводящий вопрос. И во время возникшей паузы сказал:

– А вот я слышал, что в первом подъезде в среду вечером тоже убитую женщину нашли.

– Ох! – вздрогнула Полина Михайловна. – Похороны-то сегодня! Ведь скоро выносить будут! Чего же я здесь стою-то? Надо Викушу в последний путь проводить! Прямо эпидемия в нашем доме! Второе убийство! Скорей бы уж поймали этого мерзавца!

– А вы разве ее хорошо знали? – насторожился Алексей. – Вику?

– А как же! Лиля-то почти год у нее работала!

– Как работала? – удивился Леонидов. – В одной фирме, что ли?

– В какой там фирме! – махнула рукой Полина Михайловна. – Моя-то без образования вовсе. Потом уже на курсы пошла учиться, когда в цветочный магазин устроилась. На этих, как их…

– Флористов, – подсказал Алексей.

– Вот-вот. Букеты, значит, делать. А до того подрабатывала где могла. Вот Викуша и уговорила ее за детьми присматривать. Двое их у нее. Старшей-то девочке тогда уже тринадцать исполнилось, но все равно трудный возраст, а младшей всего четыре года. Болезненная очень девочка, в садик нельзя. А Викуша как раз службу хорошую нашла. Главным бухгалтером.

– Постойте, – не удержался Леонидов. – У нее же, как я знаю, муж дома сидит. У меня друг в полиции, – попытался оправдать он свою осведомленность.

– Что ж, – вздохнула Полина Михайловна. – Петя-то не всегда ведь такой был. И он работал. Только человек простой, не при должности. А она женщина образованная. Яркая. Очень уж модная. Хорошо одевалась…

Леонидов вспомнил дорогую норковую шубку покойной, яркий пестрый платок на голове. С цветами. Слишком уж яркий. Да, это сейчас модно. Только такая пестрота и простота юной девушке к лицу. А Виктория была дамой при большой должности. Похоже, что у покойной бухгалтерши имелись деньги, но не было вкуса. И она любила модно одеться.

– … Высокая, стройная, – продолжала меж тем Полина Михайловна. – Я Лиле-то всегда говорила: у хозяйки своей учись, как одеваться, как себя подать. И надо сказать, что и моей перепадало. Викуша-то, бывало, то духи ей свои подарит, то губную помаду. То еще какую косметику. Последний раз вот, платок подарила. На голову. Чистый шелк! Дорогой, итальянский. Один купила себе, а другой дочке моей, – она снова стала вытирать платочком навернувшиеся на глаза слезы. – В подарок. Это уже после того, как Лиля у нее работать перестала. Заходила иногда, помогала Вике. Уже не за деньги, а по доброте. Лиля-то моя добрая девочка была. Добрая… Да… Петр хоть и дома сидел, но все равно руки не женские. А Викуша целыми днями на службе. И по субботам, бывало, тоже. И домой свои документы брала. Балансы какие-то, отчеты.

– Значит, она до последнего времени делала Лилии подарки? – уточнил Леонидов. – И ваша дочь ими пользовалась? В смысле, вещами Виктории?

– Ох, – снова вздохнула Полина Михайловна. – Как же: пользовалась! Как лежало все на полке, так и лежит. И духи, и помада. Платок тот же. Все, бывало, говорила: «Мама, это не мой стиль». И то сказать: я уж боялась, что дочке замуж-то и не выйти. А тут сам хозяин стал за ней ухаживать. Я уж подумала: повезло!

Но про Лейкина Алексею дослушать не пришлось. Проснулась и завозилась Ксюша, да из первого подъезда вышли две женщины в черных платках, направились прямиком к Полине Михайловне, чтобы вместе идти к третьему на вынос тела. Алексей понял, что ничего интересного узнать больше не удастся.

– Пошли, Саша, – вздохнул он и толкнул вперед коляску. – Ксюшу кормить надо.

– Извините, молодой человек! – окликнула его вдруг одна из женщин.

– Да? – обернулся Леонидов.

– Вы не могли бы нам помочь? Это недолго. Сейчас уже выносят, и, пока все на кладбище поедут, мы столы будем накрывать к поминкам. Столов-то маловато. И стульев тоже. Не поможете мужу перенести мебель из моей квартиры к Воробьевым?

– Конечно, – Алексей обернулся к жене: – Справишься одна с коляской?

Та кивнула и покатила Ксюшу домой. Народ начал подтягиваться к третьему подъезду, двое мужчин уже выносили из него крышку гроба. Пропустив обложенную со всех сторон цветами Викторию, которая отправилась в свой последний путь, Алексей прошмыгнул в подъезд. Похорон он не любил, хотя к трупам привык еще на прежней службе. Но каждый раз, очутившись на кладбище, думал: «Это я виноват. Недоработал». Этой смерти тоже можно было бы избежать, если бы бывший оперуполномоченный Леонидов не стал такой свиньей. Ведь знал, что Лилия первая, но не последняя! Знал! И сейчас подозревает, что он не успокоится. А они бухгалтерию Воробьевой взялись проверять! Надо положить этому конец. Алексей направился в квартиру к Воробьевым.

Вскоре он на пару с мужиком, от которого попахивало алкоголем, заносил в просторную прихожую обеденный стол. И когда вошел туда, понял, что не ошибся. Не зря согласился помочь. Ох, не зря!

…все цветы мне надоели

Как жить? Вика умерла. Как жить?!

Она давно уже стала чужой. Связывают нас только дети. И зачем только вышла за меня замуж? Может, потому, что ей, такой волевой и сильной, умной и решительной, был нужен рядом слабый, послушный мужчина в качестве мужа? Половичка, лежащего в прихожей, о который можно вытирать ноги? Да, я слаб. Характером похож на женщину. Она права. Как всегда, права.

Она смеялась над моими женскими увлечениями. Над цветами, которые я разводил, над вышивкой гладью и крестиком, над тем, что я люблю готовить. Но в нарядах-то, которые я ей шил, ходила иногда. Ведь ходила?! Зачем же тогда смеялась?

Как женщина может не любить цветов? У моей мамы вся квартира была в цветах. На подоконниках стояли горшки, на стенах висели кашпо, на застекленной лоджии красовалась огромная кадка с фикусом. Я привык к этому с детства. И в своей квартире хотел видеть то же: маленький рай, где пахнет душистой геранью, ветки традесканций свисают до самых плинтусов с полочек, развешенных по стенам. Я сам делал эти полочки из неструганной березы. Слышите, сам?! О, как тонка ее кожа, мгновенно слоящаяся и облезающая в неосторожных руках! А мои руки очень и очень нежные. Мои внимательные, умелые руки. Но она презирала эти полочки. И ни разу так и не полила мои цветы. За что?!

«Ошибка природы, – смеялась она. – Мой муж – ошибка природы». Но у природы не бывает ошибок. Даже в том, что мы с Викторией сошлись, была гармония. Я гармонично ее дополнял. Потому что ничего никому не дается в полной мере. Сильным людям не хватает слабости, слабым – силы. И надо ценить эту гармонию, а не разрушать ее изо дня в день. А она… Она разрушала!

Я терпел до тех пор, пока она не принесла обогреватель в мою комнату. Ведь у нас огромная четырехкомнатная квартира, зачем же так? Ну хочет она с девочками спать в тепле, так кто ж мешает? А у меня в комнате как раз сейчас цветет цикламен, или иначе альпийская фиалка. Удивительное растение – он отдыхает летом, а с октября до марта пышными фиолетово-красными цветками радует глаз. Но растение это капризное и цвести может только в прохладных помещениях.

Когда она выбрасывала черенки, принесенные мною из квартиры матери, я терпел. Хотя для меня они то же самое, что маленькие дети. Ну, разве можно? Всякому терпению есть предел. Мой любимый цикламен… За что?

Вика, Вика, почему ты умерла? Ты обрела покой, а я потерялся. Да, ты стала последнее время невыносима. Мои нервы натянулись до предела. Меня раздражала твоя работа, твои упреки, твое постоянное давление. Но я никогда не думал о том, чем и как жить, когда тебя не станет? Я всю жизнь был при тебе. А теперь остался при детях, которым надо есть, им надо покупать одежду, младшей игрушки, старшей мобильный телефон, потому что старая модель устарела, и новый компьютер. Они не привыкли жить на мою скромную зарплату. А теперь, видимо, придется. И если я сделаю еще раз что-нибудь дурное, то это будет только ради них. Ради наших с тобой детей.

Конец бесплатного ознакомительного фрагмента.