Я садовником родился

Желтый контрастирует с голубым и усиливает его, а зеленый глушит. Желтый и красный выступают ярче на черном фоне. Высота букета должна в полтора раза превышать высоту вазы. Но это все конспекты. Всего-навсего записи лекций. Можно выучить их наизусть и повторять каждый день как молитву. Можно линейкой измерять углы и расстояния, строго следовать рекомендациям специалистов. А потом преподнести букет, как совершенство, образец вкуса, по безумной цене. Кому надо потратить деньги, тот заплатит и не поймет. И будет обидно. Очень обидно. Разве ради этого существует гармония? Разве на продажу?

Чувствовать гармонию – это дар божий. И глядя на море цветов, безошибочно и без всяких конспектов выбрать несколько идеально дополняющих друг друга – тоже дар. Никакая линейка здесь не поможет. Потому что красота – это прежде всего душа. Песнь души. И каждый поет ее по-своему. Одни стихами, другие нотами, третьи цветами. У красоты много языков, и все они международные. Одни поют, другие слушают. Кто кем родился.

Я всю жизнь стремился быть певцом красоты. Так почему же меня не понимают? Что во мне не так?

Значит, не дано. Как обидно! Нельзя же все время красть чужое. Все эти лилии, розы, маргаритки… Они живые, и с ними так тяжело! Может, попробовать с мертвым цветком? Душа-то просит! Она так и ищет свою песню.

Нет, надо заканчивать поиски. Если уж так все пошло, то надо заканчивать…

2

Совесть у Леонидова проснулась во время обеда. С трудом прожевывая плохо прожаренную и жирную отбивную, он подумал: «А все-таки я свинья». И со злостью отодвинул тарелку с другой свиньей, так бездарно закончившей свой земной путь. Даже ее смерть никому не принесла морального удовлетворения. «Буду вегетарианцем, – решил Леонидов, а потом подумал: – Должно быть, это был хряк. И ты – хряк! Такой же толстый. Зачем ждать понедельника? Хочешь начать новую жизнь – начни сейчас».

Серега Барышев остался единственным другом, который еще хоть как-то поддерживал с ним связь. Звонил, заезжал и просто помнил о дне рождения Алексея и его семейных праздниках. Остальные приятели исчезли, как только он стал коммерческим директором, потому что ему было не до них. Работа, болезни маленькой дочки, бесконечные домашние дела и снова работа. Барышев – трудяга, но это дело ему не раскрыть никогда. Тут нужна сообразительность. Голые ноги в воде. Сие есть символ. А символами мыслят, как правило, маньяки. Ловить маньяка занятие неблагодарное. Можно всю жизнь его ловить, если не умеешь вычислить, влезть в его шкуру. Мыслить его терминами и все переводить в символы. Голые ноги в воде. Что сие означает?

Леонидов полез в карман за мобильным телефоном. Но позвонил он не Сереге. Хочешь помириться наверняка – заходи издалека. А с мужем проще мириться через жену. Тем более если она у тебя же и работает. Леонидов был стратег, поэтому позвонил в филиал Анечке Барышевой, поставить ее в известность, что собирается заехать после обеда. Посмотреть, как идут дела, ну и заодно поболтать.

– Ну, как Серега? – первым делом спросил он, добравшись до места.

– Работает, – улыбнулась Анечка.

– Да я знаю, – с досадой сказал Алексей. – Вчерась встретились. У трупа.

– Где?!

– Разве он ничего не рассказывал? Возле моего дома женщину убили.

– Нет, не рассказывал, – упавшим голосом ответила Анечка.

– И про меня?

– Что-то случилось? – погрустнела она. – Вы поссорились?

– Ссорятся женщины. Мужчины, как бы это сказать? Гм-м-м… Неприличными словами выражаться не будем. В общем, между нами возникли определенные разногласия. Он сейчас где?

– На работе.

– Дай мне номер его телефона. Позвоню Сереге, а потом займемся делами филиала.

– Да у нас все нормально.

– А должно быть отлично. Лучше всех, больше всех. Нельзя на месте топтаться. Я тебя все время другим в пример ставлю как лидера продаж. Так что требуй от меня что положено, не стесняйся. Поддержу.

Алексей улыбнулся Анечке и с телефоном отошел в сторонку. Барышев отозвался сразу:

– Оперуполномоченный Ба…

– Вольно. Капитан Леонидов у аппарата.

– Леха?! Слушай, я рад. Ты извини за вчерашнее. Я все понимаю.

– За сегодняшнее. Дело было за полночь. Черт с тобой, извиняю. И за завтрашнее заранее извиняю тоже.

– За завтрашнее? – удивился Барышев.

– Ну да. Я решил тебе помочь, Серега, поэтому придется с тобой общаться. А ты парень бесцеремонный. Из-за огромного роста, должно быть. То, что тебе комариный укус, другому ой как бо-бо.

– Леха! Я…

– Проехали, не тормози. Скажи лучше, как у тебя дела? С убитой женщиной?

– А никак. Чиста, аки лист белый. Недаром Лилией звали.

– Как?!

– Ли-ли-ей. Повторяю по буквам: первая «Леня», вторая «Ирочка», третья снова «Леня», четвертая снова «Ирочка»…

– Пятая «Барышев, я не глухой». Просто удивлен. Слушай, ты бы заехал ко мне.

– Куда?

– Да хоть в офис.

– А что я от тебя там узнаю в перерывах между телефонными звонками? У тебя в кабинете сколько аппаратов, коммерческий, два, три, пять?

– Один. Плохо у тебя, Барышев, со знанием оргтехники. Недоработано. Телефоны в офисах многоканальные. У меня предложение: я сейчас у твоей жены в филиале.

– Ревную.

– Ко мне или к филиалу?

– К обоим.

– Так вот: ты приезжай. Пока доберешься, как раз и будет конец рабочего дня. И жену, наконец, увидишь, и ревность полечим, и о деле поговорим.

– Идет, – обрадованно сказал Серега. – Слушай, а почему ты удивился, когда узнал, что убитую Лилией зовут?

– Вот об этом и поговорим. Отбой.

– Есть! – в трубке раздались гудки.

– Скоро муж приедет, – улыбнулся Леонидов Анечке. – Рада?

Она мило покраснела. Алексей подумал, что видел в жизни только двух столь легко краснеющих женщин: Анечку Барышеву и свою жену Александру. Интересно, часто они друг другу звонят?

– Ну, давай, Анна, рассказывай, – он уселся рядом с ней и, щелкнув мышкой, открыл балансы постоянных клиентов филиала…

… К концу дня приехал Серега. Они уединились в кабинете у Анны, где Леонидов кисло сказал:

– Больше всего на свете мне не хотелось бы сейчас услышать, что убитая девушка была продавщицей в павильоне цветов. В фирме, принадлежащей некоему Николаю Лейкину. Но ты ведь именно это мне сейчас и скажешь. Так?

– Так, – открыл рот от удивления Серега. – Откуда знаешь?

– Хочешь верь, хочешь нет: интуиция.

– Ну что цветы продавала, это можно предположить. Раз Лилия. А насчет Лейкина?

– Про дедуктивный метод слышал? – таинственно понизив голос, сказал Алексей.

– Ну.

– Есть новейшие разработки в этой области. Фамилия цветочного магната складывается из первой буквы имени убитой, притяжательного местоимения «ей» и трех первых букв слова «кинули».

– А имя?

– Имя… Серега, это еще сложнее! Ты сначала с фамилией разберись. Суть метода уловил?

Минуты три Барышев напряженно раздумывал, потом обиделся:

– Кончай прикалываться. Если бы ты не был мне другом, я бы тебе…

И он сжал огромный кулак. Леонидов вовремя вспомнил, что Серега имеет разряд по многим видам спорта. В частности, по боксу. Злить его не стоит.

– Ну, пошутил, – тут же сделал он обратный маневр. – Без обид. Дело обстояло так: прогуливаясь в воскресенье с ребенком от первого подъезда ко второму, я встретил своего бывшего одноклассника Николая Лейкина, приехавшего навестить больную продавщицу. Мы минут десять постояли, поговорили, потом он дал мне свою визитку и ушел. Взять продавцом в цветочный павильон девушку по имени Лилия очень в его стиле. В школе Лейкин был розовым романтиком. Да и сейчас… – Алексей кашлянул: – В общем, своеобразный парень.

– В чем это выражается?

– Руки с маникюром, голова лысая, шея с цепью.

– Бандит? – напрягся Барышев.

– Я сказал: руки с маникюром.

– А-а-а… Голубой!

– Фантазии у тебя, Серега, ни грамма! Мысли шире. Флорист.

– А это не одно и то же? – подозрительно спросил Барышев.

– Представь себе, нет! Хотя… Я ж не проверял.

– А хочешь? – прищурился Серега.

– Иди ты! Я женат! У меня двое детей!

– Что ж. Аргумент. Значит, ты этого Лейкина хорошо знаешь?

– Знал. Когда мы школу-то закончили?

– И телефончик свой он тебе, конечно, оставил?

– Ну, оставил.

– Это хорошо, – обрадовался Серега. – Потому что Лейкин – единственная зацепка. У него с покойной был роман.

– А туфля? Разве не зацепка?

– Что?

– Чей туфля?

– Понятия не имею!

– Так никому и не подошла? Ты, надеюсь, примерял?

– Леонидов, ты что, Золушку мне предлагаешь искать? С тридцать девятым размером ноги?

– Какой размер обуви у ее мамы?

– Я тут прихватил на всякий случай. Вдруг да поможет? Взгляни.

И Барышев достал из кармана пачку фотографий:

– Она такого же роста, как и ее дочь, сто пятьдесят пять – сто шестьдесят сантиметров. И ножка маленькая.

Снимки оказались семейные. Групповые. Алексей принялся их разглядывать. Настоящее карликовое семейство: маленькая мама, маленький папа, маленькие дети, даже члены семьи мужского пола были не намного выше Лилии. А ее саму Алексей узнал с трудом. Девушка на фотографии была юной, свежей и милой, хотя и некрасивой.

– Сколько ей лет?

– Двадцать три.

– Двадцать три?! А вчера показалась мне такой старой! Я подумал: лет сорок.

– Смерть, знаешь, никого не красит. Тем более такая. Она, между прочим, всю жизнь прожила в твоем доме. С родителями и братом. Ты должен был часто ее видеть, – тихо сказал Барышев.

– Ну не помню я ее! Не помню! Некрасивая девица, маленького роста, наверняка тихоня. Глазки в пол, вежливое «здравствуйте». Может, Сашка ее и знала. Но я-то в этом доме не так уж давно живу!

– Не ори. Кстати, а почему ты вчера был не на машине?

– Ха! Так она теперь ночью на охраняемой стоянке! Потому что магнитолу у меня, по-русски говоря, с…ли.

– Вот! А дело это на меня повесили. О вскрытых и ограбленных машинах. В вашем дворе такое, между прочим, часто происходит. Когда магнитолам того самого, ноги приделывают. А почему ты, гражданин Леонидов, в полицию не заявил?

– Потому. Я знаю, каков шанс найти вора. И не хочу терять драгоценного времени.

– Вот она, значит, какая, твоя гражданская позиция!

– Хорошо, хорошо! Мне уже стыдно. Готов искупить свою вину. Что у тебя есть кроме Лейкина?

– Ни-че-го. Ты прав на сто процентов: тихоня, скромница, внешность ниже среднего, без особых талантов. Нет ни единого повода ее убивать. Дружная семья, мама, папа, я. И братик. Студент-очкарик. Квартира трехкомнатная, достаток средний. Лейкин своим девицам неплохо платит, между прочим.

– Как он за ней ухаживал?

– А я знаю?

– А вот и узнай. Тебе непременно надо выяснить, во-первых, чьи туфли были в пакете…

– Опять!

– Черт, что там еще имелось? Напомни! Кефир, йогурт и две сдобных булочки?

– Ну да.

– А жила она с родителями и братом?

– Ну да.

– А на работе у нее ты был?

– Ну да.

– Там тепло, холодно?

– Нормально.

– Тебе, может, и нормально. Медведь! Обойди все лейкинские павильоны.

– Зачем?

– Температуру воздуха выясни, вот зачем. А причину я тебе потом скажу. Черт, придется, видимо, моей жене заняться икебаной.

– Ты постоянно слова какие-то неприличные употребляешь, Леонидов. Флорист, икебана. А этого Лейкина, между прочим, можно просто взять за грудки и как следует потрясти.

– Ну, потряси. Признание в убийстве ты, может быть, и вытрясешь. А если это не он? Если и в самом деле маньяк?

– Да? Маньяк? Одной жертвы? Маленький такой маньячек. Исполосовал девчонке лицо и шею, снял ботинки, опустил ее ноги в воду и успокоился.

– Погоди, Серега, еще не вечер. Еще не вечер…

3

А когда настал долгожданный вечер, Леонидов словно невзначай поинтересовался у жены:

– Сашенька, ты знаешь, что такое икебана?

– Ну, допустим, знаю. А ты откуда знаешь такое умное слово?

– Сашенька! – развел руками Леонидов. Что означало: ну, разве я дурак?

– Лешенька! Ты последнее время все больше о кредитах и процентах говоришь. И вдруг об искусстве создавать цветочные композиции! Ты не заболел?

– Здоров. Так тебе это интересно?

– Очень!

– Честно?

– Мне безумно интересно. Как и все, что не касается твоей работы.

– Так вот, – торжественно сказал Леонидов: – Ты не хотела бы заняться икебаной? Это ж такая радость творчества! Такое счастье!

– Уже занимаюсь. Моя самая удачная и любимая композиция пятнадцать минут назад крепко уснула, наконец. И я счастлива.

– Да что ты говоришь? – встрепенулся Алексей. – Ксюшка уснула?

– Ну да.

– А Сережа?

– И Сережа. Уже одиннадцать часов, а у него первая смена. Так что, займемся икебаной?

– Само собой. Барышев-то прав! И в самом деле слово какое-то неприличное.

И он прижался к жене, пытаясь одной рукой дотянуться до кнопки и выключить бра, а другой расстегнуть пуговицы на ее халате. Радость творчества захватила его вполне.

… Лейкину он позвонил из офиса, после девяти часов вечера, подумав, что цветочный бизнес не требует от хозяина присутствия в рабочем кабинете до полуночи и Колька уже расслабляется дома перед телевизором. Трубку взяла женщина, которая недовольным голосом сказала:

– Алло? Говорите.

– Николая, пожалуйста.

– А кто его спрашивает?

«Друг детства», – хотел было ляпнуть Леонидов, но сдержался. Сказал официально:

– Леонидов Алексей Алексеевич, коммерческий директор фирмы «Алексер». По делу. Срочно.

Видимо, женщина слегка напугалась, потому что Лейкин подошел к телефону не сразу и голос его был напряженным:

– Слушаю вас.

– Коля, это Леша Леонидов. Ты мне свою визитку оставлял.

– А! Леша! А мать черт знает что наплела!

– Ты прячешься, что ли? К телефону сам не подходишь?

– Не. Другое. Ты насчет денег?

– Каких денег? Нет. Слушай, Коля, жена моя скучает. Вязать – зрение портить, сериалы надоели. Вот психотерапевт и посоветовал ей для успокоения нервов заняться чем-нибудь отвлекающим. Созидательным. Икебана, говорит, подойдет. Ты как насчет икебаны? Ты же этот, как его, флорист? Это связано?

– Леха! Да ты даже не представляешь себе, как это здорово! В каждой веточке, в каждой травинке отражена сама великая Мать Природа! Это же творчество с большой буквы! А?

– Ну да, ну да, – без энтузиазма сказал Леонидов. После бурной ночи он не выспался и теперь думал о творчестве с тоской. Не надо бы так увлекаться. Потом спохватился: – Коля, а у тебя книги есть? Про это?

– Само собой! Сколько хочешь!

– Так я к тебе заскочу на днях?

– Буду рад!

– Ты все в том же доме живешь или тоже переехал?

– В том же.

– И все с мамой?

– Да.

– Номер квартиры напомни.

Алексей записал продиктованный Лейкиным адрес и решил, что в эти выходные обязательно заедет к матери – он у нее не был уже давно, – а заодно и к Лейкину, который живет в том же доме, на минутку заскочит. Окинуть взором всю эту икебану. Если человек убивает женщин с именами цветов, должны же у него быть некоторые странности. Почему-то он так и подумал: женщин, а не женщину. А сыщицкая интуиция Алексея редко подводила.

…все цветы мне надоели

Подумаешь, какая оказалась недотрога! Ей дело предлагают, а она вздыхает и глазки к небу! Не хочу! Ах, святая! Скажите, пожалуйста! Как в детской игре, честное слово! Все цветы мне надоели, кроме… Лилия!

– Ой!

– Что с тобой?

– Влюблена!

– В кого?

– В садовника.

Ха! Да если рассказать ей про этого мерзавца правду, так сама убежит от него на край света! Она еще дома у него не была! И вообще все они сволочи и мерзавцы. Мужчины. Незачем вешаться на шею первому, кто обратил на тебя внимание. Она подумала, что этот козел влюблен! Бедняжка! Разве они умеют любить?!

Вообще-то мир принадлежит им, этим козлам. И надо как-то приспосабливаться. Собственно, не так уж они мне неприятны. Некоторые даже ничего. Почти ничего. Вот именно: ни-че-го! Ничего я к ним больше не чувствую! Надоели.

Но приспосабливаться надо. Думала когда-то, что, выбравшись из грязного болота, куда меня затолкала судьба, найду чистую, приличную работенку, познакомлюсь с порядочным человеком. Богатым, разумеется. Машина дорогая, квартира большая и хорошая. Дача огромная. И море любви. Ха! Порядочных и богатых давно уже разобрали. Остались только богатые и с заскоками. Те, кого и за большие деньги терпеть не будешь. Недолго можно, и то если хорошо заплатят.

… Подумать только, он снова принес мне цветы! Да меня от них тошнит! Как можно за несколько месяцев так устать от этой работы! Последнее время я постоянно чихаю. Может, виновата пыльца? Аллергия? Так вот: я решила все ей рассказать. Ну сколько можно? Пора и настоящим делом заняться. Среди мужчин тоже есть любители экзотики. Одни любят розы, а другие и на лилию могут запасть. Символ чистоты и непорочности. Ну вот, опять я об этом! О цветах! Как же я хочу отсюда уйти! Не могу, ну не могу больше смотреть каждый день на то, как другие мужчины устраивают другим женщинам праздник! Неужели я завистливая? Да неужели же кого-то любят? Нет! Это ложь! Они делают это за тем же, зачем он приносит мне цветы! Чтобы их грязные деньги пахли ландышами или розой! Но они по-прежнему пахнут деньгами. А я по-прежнему их беру. Хотя слово себе давала, что не буду, что надо остановиться, наконец!..

…Она сама виновата. Берегла себя, берегла, вот и умерла непорочной. Надо было раньше со мной пойти. А ведь, должно быть, обидно – умереть девственницей? Все это понимают, и все спешат. А ей непременно замуж сначала хотелось. Замуж!

– Лилия?

– Ой!

– Что с тобой?

– Влюблена!

Быть может, я не права, и от этого мне так страшно? Я хожу и все время оглядываюсь. В моей жизни было много страшного, но умереть из-за того, что тебя назвали именем какого-то цветка? Ха-ха! Как это нелепо! Ведь именно ему я и обязана своей работой, этому имени. И знакомству с Лилией. Теперь понимаю, что просто ей завидовала. Ведь мой цветок ничуть не хуже. «Я желаю тебе всего наилучшего» – означает он.

Я действительно желала ей всего самого лучшего. Но вынуждена была ею воспользоваться. Не получилось. И может, это хорошо, что лилия так и осталась белой?

Глава 2

Вика

1

Поговорив по телефону с Лейкиным, Алексей решил: пора домой. В самом деле, разве можно столько работать? Домой он и так приедет не раньше десяти часов вечера. Поесть и спать. А жить когда?

В машине Алексей только и думал об этом: когда жить? В выходные хочется выспаться, на отдыхе тупо валяться на пляже. В праздники пить и есть, как после длительной голодовки, до праздников ходить по магазинам. А жить когда? Смотреть интересные фильмы, ходить в театры, быть может, даже в музеи, на выставки, встречаться с интересными людьми. Ведь он ничего этого не видит. Главный подсказчик – реклама. Смотреть то-то, читать то-то, обязательно сходить туда-то. Оно и рассчитано на занятых людей. Те, у кого есть время, сами решают, что читать и что смотреть. Куда пойти. Как провести отпуск активно, а не лежа у моря на песке или в гамаке на даче. У них есть время отделить зерна от плевел. Им не нужна реклама, они сами в поиске. Поиск – смысл жизни. Узнать, найти, получить от этого ни с чем не сравнимое удовольствие. Потому что сам, без подсказки. Кстати о рекламе. Рекламный отдел работает плохо. Какое уж тут удовольствие!

Леонидов машинально взглянул на панель приборной доски: десять вечера, через два часа начнется новый день. Да, похоже, сегодня пожить он уже не успеет. Есть и спать. Звонит мобильный телефон. Кто бы это мог быть? Кому сегодня так хочется жить, что не хочется спать?

– Алло?

– Леха, ты где? Это Барышев.

– В машине.

– А машина где?

– Подъезжаю к стоянке.

– Будь добр, загляни в третий подъезд.

– Что-то случилось?

– Случилось.

– Серега, время позднее загадками говорить. Подробнее.

– Подробнее – некоторые в аварии попадают, когда по мобильным телефонам в машине много треплются. А ты мне еще пригодишься.

– Корыстный ты человек, Барышев.

– А то. Отбой.

Что ж там случилось? Без вариантов. Серега попросил заглянуть в третий подъезд, голос усталый и злой. Выходит, еще один труп? Значит, все-таки маньяк? Поганое дело. Леонидов зарулил на стоянку, оставил там боевого коня, и на этот раз не стал геройствовать, прыгнул в подошедший автобус.

Прибыв в указанное место, мгновенно оценил обстановку. Полицейские машины и «Скорая» стоят у третьего подъезда. Дверь оного распахнута и даже приперта камешком внушительных размеров, чтобы не затруднять вынос тела и выход-вход сотрудников полиции. Люди, судя по всему, внутри. Убийство Лилии произошло возле первого подъезда, а сам Леонидов живет во втором. Пропустив эту дверь, он направился сразу к третьему.

– Куда прешь? Нельзя! – преградил ему дорогу дюжий мужик в камуфляже.

– Меня ждут, – отмахнулся Леонидов.

– Прокуратура, что ли?

– Хуже. Эксперт по особо странным преступлениям.

– А такие есть?

– Уже есть. Новая штатная единица. Не слыхал?

Мужик в камуфляже задумчиво покачал в руке резиновую дубинку. Леонидов слегка удивился: дубинка-то ему зачем? Новая штатная единица? Как он, однако, отстал от жизни! Барышев выглянул вовремя.

– Леха? Здорово! Тут еще одна девица. Убита примерно с час назад.

– Аналогичный случай?

– Тот, да не тот. Не знаю пока. Посмотришь? Проходи.

И Барышев любезно пропустил его вперед. Леонидов победно взглянул на мужика в камуфляже:

– Ну вот, а ты не верил! Говорю ж тебе: новую штатную единицу ввели.

– Какую единицу? – подозрительно спросил Барышев. – Опять твои шуточки?

– Черт, а чего ж так темно? – выругался Леонидов, попав в маленький предбанник между первой дверью и второй.

– Ночь.

– Ага. Души человеческой. Электрического света не выносит, так и просит тело бренное активно лампочки в подъездах бить. – Он сделал шаг вперед, на ощупь. – Где она?

– Вон лежит, – кивнул Серега на женское тело. Алексей пригляделся. Ноги на ступеньках, голова на кафеле. И машинально отметил: обута.

В самом подъезде было светлее. Женщина лежала возле будочки вахтера, крохотной комнатушки, огороженной фанерой. Когда-то здесь по очереди дежурили жильцы, но потом среди обитателей подъезда начался раздрай из-за денег, и окно в будочке заколотили той же фанерой. Леонидов потрогал хлипкую дверь, потянул за ручку. Она тут же открылась.

– Замок сломали, – вздохнул Барышев.

– Надо думать. – Алексей заглянул в будочку: – Интересно кто? Бомжи или наш маньяк? Популярное место, должно быть, у местной молодежи. Вон и банки из-под джин-тоника валяются. Пивные бутылки. Хреново. Затоптано все.

– Леша, у нее такие же шрамы на шее. И на лице.

– А кто она? Уже выяснили?

– Да. Паспорт в сумочке. Капитан Степанов поднялся наверх. К мужу.

– К мужу?! Так она что, замужем?!

– Ну да. Воробьева Виктория Сергеевна, тридцать девять лет. Прописана в этом доме. Вот уже десять лет. По адресу…

– Тридцать девять лет! Высокого роста!

Леонидов обошел мертвое тело, внимательно осмотрел женские ноги в тяжелых зимних ботинках.

– А размер-то, а?

– Ну, тридцать девять – сорок, не меньше. И что?

– А то. Ты, Сережа, туфельку-то ей примерь. На всякий случай. Вдруг у нее и убитой позавчера белой Лилии было что-то общее? К примеру, туфля. И такое бывает.

– Ничего у них не было общего! Ни-че-го! Точка. Та маленькая, эта высокая, та не замужем и вообще того-этого… Одним словом… Как бы поприличнее выразиться? Ну, словом, как сказал эксперт, половой жизнью не жила. – Алексей хмыкнул. Ну, Серега! Застенчив, как девица! Будто и сам того-этого. Барышев меж тем продолжал: – А эта замужем, двое детей, тридцать девять лет. Женщина в возрасте, – сказал Серега, которому не исполнилось еще и тридцати.

– В возрасте! – возмутился Алексей. – Имей совесть! Малолетка! А чем это так пахнет?

– Пахнет? – Барышев принюхался. – Не знаю, не чувствую.

– Эх, сыщик! Духами пахнет!

– Ну и что? От всех баб духами пахнет. Моя Анька каждый день на себя прыскает из флакона.

– Такими же?

– А я разбираюсь?

– Вот и узнай, что за духи. – Леонидов принюхался. – Резкий запах. Резеда, что ли? Как ты, говоришь, ее звали?

– Виктория Сергеевна Воробьева.

– Виктория. Вика.

– Вот именно. Никаких цветов. И тут мимо.

– А это что? – Леонидов обратил внимание на целлофановый пакет, разрисованный желтыми подсолнухами. Он валялся рядом с убитой. – А это что?!

– Пакет.

– А в нем?

– Продукты. Двухлитровая бутылка «Пепси», большой пакет чипсов, мороженое типа пломбир в количестве четыре штуки …

– Странный набор для матери семейства. Ни тебе батона хлеба, пачки пельменей, мяса-рыбы-колбасы. Хотя… Он желтого цвета. С подсолнухами.

– Кто?

– Пакет. Соображаешь?

– Ну и что? Подумаешь: пакет желтого цвета! Да этих пакетов полным-полно в супермаркете напротив! У кассы горой лежат! Полмикрорайона с этими подсолнухами ходит, так что ж, он их всех убивать будет, что ли?!

– Не знаю. Но пакет – это существенно.

– Леша, ты сам подумай. Это же звучит смешно: между двумя убитыми женщинами есть связь. А именно: из магазина, который работает круглосуточно (заметь: круглосуточно!), обе несли домой продукты в целлофановом пакете с картинкой «Подсолнухи»!

– Да. Именно. Кстати, обрати внимание: она обута.

– Обратил. Обута. А вдруг это вообще не он? Другой, а?

Барышев тронул за плечо эксперта, который был поглощен своими записями и на перепалку не обращал внимания.

– Как думаешь, Иван Андреевич? Он или не он?

– Раны характерные, – пожал плечами эксперт. – Той же штуковиной душили.

– А что за штуковина? – безнадежным голосом спросил Леонидов.

– А кто ж знает наверняка? Железная. Я вчера как раз экспертизу делал. Микрочастицы на коже убитой девушки присутствуют. Изделие, которым пользовался преступник, из металла.

– Прут? Железный прут? – тут же спросил Алексей.

– Прут толще.

– Проволока?

Эксперт тяжело вздохнул:

– А проволока тоньше. Хотя, – он пожевал губами, – смотря какая проволока. Ясно только, что не медная. Кто ж знает?

– И что вскрытие? – спросил Леонидов. – Первой девушки? Результаты готовы уже?

– Завтра передам официальное заключение. Вот ему, – Иван Андреевич кивнул на Барышева, – скажу. А вообще… Дело ведет прокуратура. Все вопросы к ним.

– А мне, по секрету?

– Вы, молодой человек, вообще частное лицо. Хотя и очень мне знакомое. В органах работали, признайтесь?

– Было.

– Так вот: у меня этих экспертиз каждый день…

– Маленькую какую-нибудь детальку, Иван Андреевич.

– Наличие небольшой дозы спиртного в организме.

– Пьяная была? – с надеждой спросил Леонидов.

– Небольшой, я сказал. Небольшой. Без сомнения, она где-то ужинала. В ресторане, я думаю. Содержимое желудка красноречиво. Морепродукты, пирожное с кремом. И выпила совсем чуть-чуть. Шампанского.

– Барышев, во сколько Лилия домой с работы ушла? – развернулся Алексей к другу.

– В семь.

– А убили ее в начале первого. Четыре с лишним часа. Где-то поужинала. С кем-то.

– Я же говорю: Лейкин.

– А здесь тоже Лейкин?

– А кто? Только мотив пока не ясен. Но не тянет, Леша, на цветочного маньяка. Никак не тянет.

– Вика. Трава такая есть, между прочим. В поле растет. Или на лугу.

– Трава? – усмехнулся Барышев. – Фантазия у тебя…

За их спинами лязгнули двери большого лифта. Леонидов обернулся: капитан Степанов поддерживал под локоть тщедушного трясущегося мужичка в спортивном костюме. Мужичок часто-часто моргал и все время щурился, пытаясь разглядеть людей, находившихся в подъезде. Алексей сразу догадался, что у него слабое зрение.

– Вика? – неуверенно позвал мужчина. – Вика, ты где?

– Петр Александрович, вы держитесь. Сюда гляньте, только постарайтесь держаться. Возьмите себя в руки. Это ваша жена?

Мужчины расступились, муж Виктории Воробьевой неуверенно моргнул еще пару раз. Потом взялся рукой за сердце.

– Нитроглицерина ему! – крикнул капитан Степанов. – Иван Андреевич!

– Господи! Да иду я! Иду! Как что, так Иван Андреевич! А я вам не «Скорая помощь»…

Пока откачивали Воробьева, капитан отвел Барышева в сторонку. Алексей услышал, как тот сказал Сереге:

– Убитая работала главным бухгалтером в коммерческой фирме. Семью содержала. А в фирме, между прочим, всю последнюю неделю были проблемы с налоговой инспекцией. Муж говорит, на нее хозяин давил. И даже грозил. Много знала. Вот тебе и мотив.

– Я говорил ей: брось эту работу! Ведь не платят просто так больших денег! Не платят! Я говорил! – тут же запричитал муж.

– Вот-вот, – тихо сказал капитан. Следующую фразу Леонидов едва расслышал: – Вместо того чтобы самому пойти заработать деньги, проще каждый день говорить жене: «Брось эту нехорошую работу!» И сидеть дома, и по-прежнему брать у нее деньги.

– Он не работает? – так же тихо спросил Барышев.

– Нет.

– Ну что теперь? Хозяина Воробьевой будем трясти?

– Само собой.

Алексей только плечами пожал и направился к дверям. Ну, трясите. Но это уже без меня.

– Эй, Леха! – окликнул его Барышев.

– Да?

– Погоди.

– Давай на улице поговорим. Здесь дышать темно и воздуха не видно.

– Ты только не обижайся, – сказал Серега, когда вышли на свежий воздух, и слегка придержал Леонидова за плечо. – Не обижайся, но проблемы с бухгалтерией мне как-то ближе, чем пакеты с подсолнухами. Деньги – это мотив. А пакет – твоя фантазия.