Глава 9

АТАМАН КРАСНОЗНАМЕННЫХ

Разбудившая его Удака в полупрозрачных шароварах выглядела исключительно соблазнительной и вдобавок казалась такой свеженькой, словно не было бурно проведенной ночи. Убедившись, что ее возлюбленный пытается продрать глаза, красавица бодро потребовала, толкая Су-мука в бок:

– Вставай. Твой родственник со своими приятелями ждут у ворот.

– Какой еще родственник? – заворчал Сумукдиар и, переворачиваясь на другой бок, пробормотал, снова погружаясь в блаженную дремоту: – Третий день не даете выспаться – то один колотит в дверь, теперь вот ты…

Вздрогнув, он проснулся окончательно, внезапно покрывшись холодным потом – Агарей вдруг понял, что едва не проговорился. Еще мгновение – и ляпнул бы: позавчера, мол, известный тебе понаслышке рысский воевода Златогор меня разбудил… Объясняй потом этой болтунье, что оговорился спросонок!

Удага сказала весело:

– Там Фаранах и Гасанбек с девицами, собаками и… – она хихикнула: – …и евнухом. Ты вроде собирался на охоту с ними ехать.

– Помню, – признал смущенный гирканец. – Брательник все расхваливал свою новую «ханум». Говорит, глаза, как у джейрана, а ножки – как у…

– Слона! – разозлилась вдруг Удака. – И задница, как у бегемота. Она самая – Джейла из женского эскадрона.

Хмыкнув, Сумукдиар выглянул в окно. По мостовой растянулась неровным конным строем живописная компания. Кроме Фаранаха здесь был его дружок-гуляка лег Гасанбек, служивший сотником в Мидийском полку, две ярко и пестро разодетые смазливые девицы, а также, к огромному удивлению гирканца, маг-алверчи Нухбала, которого Удака, видимо, и зачислила в евнухи. Вокруг лошадей неторопливо прогуливались Рыжий и Черный – псы непонятной породы, совершенно незаменимые на охоте. Увидев в окне Сумука, все пятеро, исключая почему-то четвероногих, завопили, разбудив весь квартал:

– Сумук, выходи! Сумук, выходи! Всех зверей без тебя переловят!

Наоравшись, они блаженно захохотали, весьма довольные своим остроумием. На этот раз к их голосам прибавилось конское ржание. В ответ по всей округе затявкали потревоженные собаки.

– Иду, – буркнул джадугяр.

– Завтракать не садись, – снова крикнул Фаранах. – А. то тебя от стола не оттащишь. Дотерпи до привала.

Кое-как умывшись, Сумукдиар натянул походную одежду и тонкую кольчугу, поверх которой накинул плащ-невидимку – ярко-красный изнутри, но покрытый серо-зелеными пятнами снаружи. Затем подвесил к поясу пару кинжалов, рассовал по укромным местам еще кое-какое оружие, взял футляр с луком и колчан со стрелами, после чего задумался, не забыл ли какую мелочь.

– А броню зачем нацепил? – засмеялась Удака. – Уток боищься?

– Шакалов. Двуногих… – Сумук решительно двинулся к выходу, бормоча по дороге: – Хрен я уеду голодным.

На кухне он скоренько соорудил себе монументальный бутерброд типа дюрмек, завернув в квадрат лаваша кусок вареной осетрины.

Когда, пришпорив коня, джадугяр демонстративно начал жевать. Гасанбек восторженно провозгласил:

– Точно Фаранах говорил, что его брательник без завтрака из дома не выйдет.

– Помалкивай, пока из тебя самого дюрмек не сделали, – зашипела на него Удака.

– Он такой, – подтвердил Фаранах, сделав серьезное лицо. – Запросто может тебя сожрать. А кости драконам скормит.

Гасанбек явно не успел с утра опохмелиться и сказал, мотая болевшей головой: мол, в наше просвещенное время даже волшебник не сумеет скрыть следы преступления. «А мы скажем, что ты пал жертвой хастанских налетчиков!» – предложил Фаранах. Гасанбек признал, что в таком случае убийца, конечно, улизнет от наказания, но тут же попросил, чтобы похороны состоялись по всем обычаям его горного народа, причем уточнил, что на его могиле желательно зарезать дюжину жертвенных хастанцев. «Одного лега заколем – хватит с тебя», – отрезала Удака, отчего-то не любившая этого неглупого и безобидного парня.

Кавалькада выехала из городских ворот и не слишком быстро направилась по дороге, что тянулась вдоль морского берега. Не успели они миновать первую деревушку, как Фаранах забеспокоился: не стерли бы собачки свои нежные лапки. После вялой перебранки Гасанбек взял в седло Рыжего, а Черного – сам хозяин. Дальше началась обычная для этой компании история: Нухбала, насупившись, молчал, молодежь обсуждала важнейшие городские события вроде нарядов известных красоток и результатов скачек. Говорили также о драках между аристократами и – кто из чиновников берет больше взяток.

Сумука эти сплетни мало волновали, поэтому он лишь изредка вставлял язвительные замечания, но Гасанбек спешил авторитетно высказаться по любому поводу, стараясь перекричать остальных. Заговорили о состязании поэтов – он подробно объяснил, как надо правильно писать стихи, зашла речь о модах – поведал, какие платья и белье носят франкские, кельтские, анатолийские и парфянские дамы, а уж о войне – тут он подавно лучше всех знал обо всем.

– Ну дитя гор, – выдохнул наконец потерявший терпение Фаранах. – Может, научишь меня, как собак дрессировать?

– Он больше по части ездовых тараканов знаток, – заметил Сумукдиар.

Развеселившись, Удака. поинтересовалась, не подскажет ли всезнающий и многоопытный Гасанбек, в какой позе женщине удобнее рожать. «Ты же везде побывал, все испытал», – пропела она ангельским голоском. Лег набычился и, устремив злобный взгляд почему-то на джадугяра, предложил тому отъехать в сторону и «поговорить». Все покатились со смеху и наперебой стали советовать агабеку не соглашаться, поскольку дикое «дитя гор» может и прирезать. Даже анемичный Нухбала забеспокоился и напомнил, что дуэли между аристократами разрешены лишь в определенные дни.

«Или он давно не ходил с битой мордой, или спьяну хочет, чтобы его превратили в каракатицу, или действительно предстоит серьезный разговор, – подумал Сумукдиар. – Не собирается же он, в самом деле, выяснять со мной отношения. А с другой стороны, какие могут быть серьезные разговоры с этим разгильдяем…» Легонько потянув поводья, гирканец и лег замедлили бег своих коней, отстав от остальных десятка на три-четыре шагов.

– Нужно поговорить, – сообщил Гасанбек конспиративным шепотом. – Ты должен знать, что мы, молодые аристократы, недовольны положением дел в Акабе, а нам, в свою очередь, известно, что у тебя много влиятельных друзей в Белой Рыси… – Он выжидательно смотрел на волшебника, но тот молчал, поэтому сотник продолжил: – Мы предлагаем тебе союз. Надо свергнуть продажного эмира со всей его камарильей, разогнать возвысившийся за последние годы качкыно-дедеркинский сброд и поставить у власти уважаемого и разумного представителя древнего рода.

– Понял, – усмехнулся Сумук. – Вы намерены провозгласить шахиншахом меня.

От неожиданности мидийский сотник аж поперхнулся, потом принялся путано объяснять: дескать, речь идет не о столь высоком титуле, а лишь о султанате, да и к тому же на роль султана Агарей Хашбази Ганлы не годится, поскольку не пользуется поддержкой со стороны старейшин влиятельных родов.

– Мы рассчитываем, что ты сумеешь склонить на нашу сторону гирканскую верхушку, включая марзабана Эль-хана и вождя союза племен Бахрама Муканну. Кроме того, за тобой пойдут многие армейские командиры.

– Погоди! – забеспокоился Сумук. – Бахрам всего лишь брат моей матери, а в вашем заговоре, как я понял, участвует и Фаранах – его родной сын. Почему же ты обращаешься ко мне?

– Ты можешь представить, чтобы старый Бахрам согласился серьезно разговаривать с этим охламоном? – удивился Гасанбек. – Слушай дальше. Мой Мидийский полк и твой Гирканский захватят столицу, мы разрушим Черный Храм и принудим Уалкинасала подписать фирман об отречении. После этого совет племенных старейшин выберет султана, ты станешь Верховным Джадугяром, Фаранах – Великим Визирем, я – военным назиром, а твоего дружка Шамшиадада мы согласимся поставить во главе мухабарата. Согласен?

Это была авантюра похуже той, что пытались учудить три дня назад рысские маги. Заговор, основанный на дележке мест в правительстве между дюжиной приятелей, не имеет надежды на успех, но аристократической молодежи этого объяснить невозможно – они слишком верят в собственную принадлежность к высшей касте, которой все подвластно. Поэтому Сумукдиар спросил жестко:

– А Шамшиадад согласен? Какие гильдии на вашей стороне: купцы, землевладельцы, городские ремесленники чиновники? Договорились ли вы с марзабанами главных провинций, командирами воинских частей?

Гасанбек смущенно пожал плечами – подобные мелочи горе-заговорщиков явно не интересовали. Вздохнув, Сумук сказал назидательным тоном:

– Серьезные дела так не делаются. Я, конечно, могу привести в Акабу конных гирканцев и дюжину драконов, так что Уалки мы прирежем. Но потом начнется кровавый хаос. Надо тщательно все продумать.

– Нечего думать! Просто ты призовешь своих друзей из Царедара, и рысские дружины наведут здесь порядок, – заикаясь, предложил лег, явно озабоченный предложением «думать».

Не обращая внимания на его мимику, гирканец попытался объяснить, что решающее значение для переворота имеют не иноземные солдаты, но личность вождя. Нельзя избирать монарха после мятежа. Гасанбек пискнул: мол, не видит в Атарпадане влиятельного деятеля, которого бы любил народ. Сумукдиар возразил, что общим уважением пользуются многие вожди племен, в частности тот же Бахрам Муканна. Лег признал, что за Бахрамом пошли бы и простолюдины, и часть чиновников, и военные, но старика отвергнут владельцы земель и прочих богатств. Все помнят, что Муканна командовал туменом в повстанческой армии Парпага и отстаивал сомнительные идеалы маздакитов и хуррамитов.

Джадугяр досадливо отмахнулся.

– Переворот – не игра в деревянных солдатиков, – сказал он раздраженно. – Вот слышал небось, рысские маги попытались вернуть Единого бога, но кое-чего не предусмотрели, не собрали все силы в один кулак – и проиграли. Если всерьез собираетесь брать власть, необходимо заранее каждую мелочь подготовить. И к тому же, когда собираешься вести серьезный разговор, нечего брать с собой таких вот… – Он кивнул на ехавшего впереди Нухбалу. – Или он тоже участвует в вашем заговоре?

Отрицательно мотнув головой, Гасанбек ответил, что мага-алверчи они не звали, он сам навязался и отделаться от него не было возможности. Сумукдиар поморщился и пришпорил коня, догоняя остальных. Нухбалу он считал законченным мерзавцем, а потому – вероятным прислужником Темных Сил в лице Абуфалоса, Хызра и Тангри-Хана. А интуиция подводила учеников Джуга-Шаха весьма и весьма нечасто!

Проклятая охота здорово спутала его планы. Гирканец рассчитывал уже этим вечером вернуться в Ганлыбель, подготовить первую сотню яиц гадовранов, а на рассвете отправиться в поход за оружием олимпийцев. Эта поездка на природу с девками вынуждала его задержаться, и Сумукдиар поневоле начал нервничать. Слабо развитое ясновидение предрекало ему какие-то неприятности в самое ближайшее время. Вдобавок возле Белой Скалы, где была развилка, Фаранах вознамерился повернуть направо.

– Ты куда едешь? – сердито поинтересовался Сумук.

– В Кипарисовую рощу, конечно. Отдохнем, повеселимся.

– Нет уж, мне обещали хорошую охоту, и я буду охотиться! – Джадугяр уже не мог сдержать ярость. – Едем в Хызылский лес!

Все загалдели, возмущаясь, мол, в Хызыл и до вечера не добраться, и вообще, мол, там пошаливают отряды разбойника Горуглу. Не слушая их болтовню, Сумукдиар злобно куснул перстень, надетый на безымянный палец левой руки. Свет вокруг кавалькады внезапно померк, а когда сумрак рассеялся, компания оказалась на лесной опушке. Хызылский лес – редкие поросли сосен, чинар и бирюзовых елей – карабкался вверх по склону трехглавой горы Су-Пери, то есть Русалки. Если смотреть со стороны моря, кажется, что на берегу лежит, погрузив ноги в воду, обнаженная женщина – невысокая выпуклость живота и две пышные груди, увенчанные острыми пиками сосков.

– Ну и шайтан с ним, – сердито пропела рыжая Зейба, подружка Гасанбека. – Хочет охотиться – пусть. Только, будь добр, накорми нас, а то лично я проголодалась.

– Мы все проголодались, – поддержал ее Фаранах. – В Кипарисовой роще можно было бы от души нажраться в прекрасной харчевне, а здесь одни камни.

Посмеиваясь, Сумукдиар объяснил городским барышням обоего пола, что в центре Живота Русалки имеется небольшое озеро, где обычно полно гусей, уток и прочей водоплавающей птицы. На его предложение отправиться за дичью без особого энтузиазма откликнулись только Фаранах и Гасанбек, а Нухбала остался сидеть на каком-то разогревшемся на солнечных лучах камне.

– Трудно ходить, – пожаловался он плаксиво. – Кажется, я что-то натер об седло.

– Что ты мог натереть, мешок с трухой? – фыркнула Удака, и остальные девицы залились издевательским хохотом. – У тебя ж там давно ничего нет!

Оскорбленный маг демонстративно отвернулся к морю, а пятерка охотников – трое мужчин и два пса – двинулись, стараясь не шуметь, к озеру. Путь был недолог. Раздвинув прибрежные кусты, они увидели сотни птиц, плававших по зеркальной глади: утки, гуси, лебеди, гагары, кашкалдаки. Три лука заработали с предельной скорострельностью. Через некоторое время дичь забеспокоилась, почуяв неладное – слишком уж много птиц приняли странную позу «кверху лапками», – и стая за стаей поднялась в воздух.

– Достаточно, – сказал Фаранах. – Ну-ка, мальчики, тащите сюда эту падаль.

Рыжий и Черный послушно бросились в воду и быстро натаскали добычу к ногам хозяина. Сумукдиар тем временем прочитал простенькое заклинание, повинуясь которому на берег слетелись плававшие в озере стрелы. Нагруженные дичью охотники вернулись к лагерю, где уже пылал разведенный девицами костер. Вскоре запеченные в углях утки захрустели в зубах, и началась обычная для последнего времени веселая беседа – о войне.

Пыжась, чтобы показать свою осведомленность в делах большой политики, Нухбала поведал, что накануне его величество отправил в Арзуан огромную армию – пять тысяч пехоты, две тысячи конников, дюжину ифритов и полдюжины ползающих драконов – под общим командованием паши Улурзы Рахима.

– Побьют его хастанцы, – меланхолично обгладывая гусиную ляжку, заметил Гасанбек. – Он же поэт, ни черта в военном деле не смыслит. К тому же сумасшедший.

– Да-да, его в детстве не раз головой на камень роняли, – согласился Фаранах и взялся за новую утку. – Вот говорят, что не может человек сожрать подряд двух уток. Почему не может? Лично я уже третью ем.

– Раньше люди за раз барана съедали, – укоризненно сказал Гасанбек. – А ты про утку.

– Мы должны разгромить врага, – строго внушал Нухбала. – Истребить всех хастанцев до единого и очистить от этой заразы весь Арзуан. Чем больше убьем – тем чище будет воздух Отчизны.

– Мало вы их в Акабе убивали? – неприязненно осведомилась Удака. – Прямо на улицах заживо сжигали.

– Они нас довели, – гордо сообщил маг. – Сами виноваты.

– Убитые всегда сами виноваты, скоро окажется, что хастанцы вообще сами себя убивали, – хохотнул Сумукдиар. – А кто будет виноват, когда дурак Улурза вернется побитый?

Тут Нухбала рассвирепел и визгливо закричал, что есть приказ одержать победу – стало быть, новый паша победит. И вообще, добавил он ехидно, Агарей Ганлы хоть и отбросил врага, но убитых было не так уж много, а Улурза Рахим всегда привозит десятки корзин с отрезанными вражескими ушами.

Это была истинная правда: Сумукдиар стремился разгромить неприятеля, не заботясь о трофеях, тогда как Улурза и прочие полководцы-самоучки всячески уклонялись от сражений, но зато безжалостно отрезали уши у мирных жителей. Причем не только у хастанцев, но и у единокровных братьев.

– Так там же главные победы измеряются не в убитых солдатах, а в изнасилованных женщинах, – засмеялся Фаранах. – Правда, Сумук?

– Не видел я там женщин, которых можно насиловать, – содрогнувшись, признался джадугяр. – Нухбала – и тот соблазнительнее.

Ревнивая Удака, сама родившаяся в тех краях, внезапно разозлилась и прошипела голосом, полным змеиного яда:

– Нашему Сумуку горянки всегда были не по вкусу. Ему нравятся беленькие – венедские женщины, сколотские, франкские. Об эллинках я уже не говорю!

– Да, у моего брательника губа не дура, – одобрительно произнес изрядно подвыпивший сынок Бахрама Муканны.

Фаранах и Гасанбек наперебой принялись обсуждать постельные достоинства и привычки женщин разных стран и народов, оперируя важнейшими параметрами, как-то: пышность талии, кривизна ног, объем груди, цвет волос и глаз, мягкость характера, а также общая культурность. К глубокому неудовольствию женской половины компании, сравнение получалось в пользу северянок. Вконец разобиженная танцовщица, подбадриваемая двумя потаскушками из женского эскадрона (их в городе так и называли – «конные шлюхи»), сварливо повысила голос:

– Это кобелиное отродье совсем забыло о чести, коли они способны так расхваливать северянок. Рыссы – все пьяницы, а их бабы – распутницы, спят с кем попало! А уж франкские и тевтонские…

Удака с поразительным знанием дела поведала о жутких извращениях, коим предаются женщины Запада – от эллинских и ромейских земель до обледенелых островов где обитают полудикие пикты и скотты. Столь толковое' темпераментное и красочное описание всевозможных поз и приемов, сопровождаемое соответствующими телодвижениями, невероятно возбудило мужчин (даже Нухбала заинтересовался), которые вознамерились безотлагательно лететь в Элладу и Галлию, чтобы испытать услышанное на собственной шкуре.

– Сумук, подай сюда дракона, – умолял пьяным голосом Фаранах. – Вези нас к этим чародейкам, к этим беззаветным жрицам Венеры и Амура…

Зейба, испугавшись сдуру, что мужчины в самом деле могут их покинуть, страстно залепетала:

– Не надо никуда лететь… Мы тоже так умеем, даже еще лучше.

Джейла захохотала, а смущенная Удака обозвала Зейбу дурой. «Ну дура, – согласилась та, – только в постели я лучше вас обеих, мне об этом все говорят». Она даже перечислила поименно несколько авторитетов, которые столь высоко оценили ее скромные достоинства.

Сумукдиар подумал, что сценка эта очень типична для человеческой породы. Породы, с которой он сам был связан все меньше… Люди неизменно доказывали, что не способны трезво оценивать истинное свое место в окружающем мире. Люди старательно обвиняли во всех неприятностях кого угодно – особенно когда у самих рыльце в пушку. Пьяная кликуша из Волчьегорска голосила: дескать, ее обманывают и притесняют власти, родичи, соседи. Средиморские политиканы истребляли соседние племена, оправдываясь, что те сами вынуждают их убивать. Удака искренне верила в развратность рыссок, хотя сама с двенадцати лет проявляла бешеный интерес к мужчинам, а в четырнадцать отец выгнал ее из дому, когда начинающая деревенская стерва учинила очередную безобразную оргию. Говорят, именно тогда на нее обратил внимание сам Горуглу… О люди, люди!..

Гора снеди неожиданно растаяла, остались лишь кости, которые достались псам. Зейба, зевая во всю пасть, объявила, что хочет спать. «Вот-вот, самое время, – обрадовался Фаранах. – Сейчас мы разложим вас в позе этой самой горы». Он показал на устремленные в небо соски скал. Конные шлюхи изобразили возмущение, но возражать, конечно, не стали. Лихие охотники и охотницы, разбившись на пары и оставив Нухбалу стеречь коней, разбрелись по окрестным кустам. Сладострастные стоны и вздохи продолжались примерно до полудня, после чего все, кроме Сумука, утомленно разлеглись на коврах под деревьями.

– Мертвый час, – сонным голосом приказал Фаранах. – Сумук, чего не дрыхнешь?

– Скучно, – проворчал джадугяр. – Я уж лучше прогуляюсь по горам. Может, кабана или архара принесу.

Он запахнулся в плащ, накинул на голову капюшон и стал почти невидимым – серые, зеленые и светло-бурые пятна словно растворили его фигуру на фоне листвы, земли и камней. Уже вступив в лес, гирканец оглянулся – в центре лагеря слабо дымился угасающий костер, вокруг похрапывали мужчины и женщины, поодаль Нухбала накрылся с головой попоной. Кони щипали траву, псы доедали остатки за хозяевами. Картина была мирной, но что-то все-таки тревожило волшебника.

«Ничего, завтра же отправлюсь за оружием богов», – успокоил он себя и решительно двинулся в чащу. Перепрыгивая с камня на камень, он взбирался все выше в гору, где, как подсказывало ему чутье, водились крупные звери. Левая Грудь Русалки – отличное место для охоты. Поиск увенчался успехом – на уступе возле небольшого водопада, где горный поток низвергался в гранитную чашу, выдолбленную струей за многие тысячи лет, он обнаружил следы раздвоенных копыт. Похоже, сюда часто приходили на водопой самые разные животные, поэтому Сумук отполз подальше и примостился за обломком скалы чуть выше звериной тропы.

Ожидание затянулось. Олениху с двумя детенышами он пожалел, а настоящая крупная дичь все не появлялась Потом джадугяр почувствовал нарастающее беспокойство – где-то поблизости, не дальше полета стрелы, бродила опасность. Человек, зверь или демон – этого он не мог разобрать… Неожиданно ощущение опасности пропало и столь внезапное исчезновение угрозы насторожило его еще больше.

Наконец к воде подошел великолепный молодой тур, которого Сумук уложил первой же стрелой. Торопливо выпустив кровь и выпотрошив тура – в такую жару от требухи надо избавляться как можно скорее, – гирканец взвалил тушу на плечи и бодро поспешил в сторону лагеря.

Не успел он, однако, сделать и полусотни шагов, как сработал инстинкт опасности. Отбросив тура, джадугяр упал в траву, проворно откатился в сторону и укрылся позади груды каменных обломков. Затем, приготовив метательный нож, он осторожно выглянул из-за укрытия. Тревога оказалась преждевременной – человек, яркий цветастый халат которого бросился в глаза гирканцу несколько мгновений назад, растянулся в кустах слишком уж бездвижно… Осмотрев окрестности магическим зрением и не обнаружив никаких признаков врага, Сумукдиар подбежал к лежавшему.

За десять шагов он разглядел торчавшую из-под левой лопатки мертвеца стрелу, а подойдя вплотную, не без удивления понял, что убитый хорошо ему знаком. Неведомый лучник поразил Нухбалу в момент, когда тот сам целился в кого-то из лука. Вероятно, маг-алверчи поджидал в засаде Сумукдиара – других мишеней поблизости не имелось.

Еще раз оглядевшись, джадугяр перевел все свое внимание на убитого недруга. Нухбала был пронзен длинной тяжелой боевой стрелой, древко которой было выкрашено в черный цвет, а оперение – в красный. Вдоль древка тянулась вязь арабистанских букв: «Нет бога кроме бога…» Сторонники Единого так близко от Акабы?! Воистину мы живем в мире, полном чудес!

Но еще сильнее потрясла агабека стрела, которую Нухбала собирался выпустить из своего лука. За последние дни Сумуку довелось видеть подобные снаряды, украшенные магрибским орнаментом. Стрела Сета! И еще две такие же стрелы лежали в колчане мага-алверчи.

Переложив все стрелы в свой колчан и подняв тура, гирканец снова направился к лагерю. Тщательно осматривая лес вокруг себя магическим восприятием, он одновременно пытался разгадать, какая драма разыгралась тут совсем недавно.

Картина получалась неприятная и запутанная. По всей видимости. Нухбала получил от прислужников Черного Пророка или Хызра – больше не от кого! – заколдованное оружие и приказ убить агабека Хашбази Ганлы. Это означало, помимо прочего, что рвущиеся к власти кланы разбогатевших в последнее время мелких хозяев и чиновников окончательно сговорились со жрецами кровавого культа Иблиса. Но была в этом деле и другая сторона – некие почитатели Единого бога пришли на помощь и подстрелили предателя…

Он резко остановился. Чем дальше, тем хуже! Место лагеря оказалось пустым. Ни людей, ни собак, ни скакунов. Усиленное волшебством чутье говорило, что за полчаса до его прихода здесь произошла короткая потасовка. Кто-то напал на беззаботную компанию, а заспанные городские гуляки почти не сопротивлялись и были, связанные, увезены в сторону Правой Груди. Магов среди нападавших явно не было – отпечатки копыт четко показывали путь похитителей. Вздохнув, Сумукдиар двинулся по следу.

Окружив себя кольцевыми волнами говве-а-джаду, делавшими его совсем невидимым, гирканец пересек впадину, разделявшую Живот и Правую Грудь, и углубился в лес. Дважды гирканский волшебник обнаруживал в кустах вооруженных воинов и прежде, чем те могли заметить его, накладывал чары, погружая караульных в полную неподвижность. Наконец впереди показался просвет между деревьями. Усыпив последнего часового, Сумукдиар подкрался к поляне, на которой были разбиты несколько шатров и горел костер. Фаранах, Гасанбек, Джейла и Зейба лежали со связанными руками и ногами, окруженные толпой вооруженного сброда. Похитители нагло посмеивались и смачно расписывали, каким надругательствам подвергнут, прежде чем убить, городских богачей.

Джадугяр шагнул на поляну, крикнув:

– Освободите их, собаки!

Разбойники проворно рассыпались, очень грамотно охватывая его полукольцом. Всего их было десятка три – здоровенные закаленные бойцы при мечах и копьях. Какая мелочь! Сумукдиар распахнул свой плащ, и алая подкладка магического одеяния полыхнула огненными языками джамана. Опаленные разбойники с испуганными воплями отшатнулись. С дальнего края стоянки просвистела стрела, но волшебник пренебрежительно прищурился, и заостренный стержень, покружившись в воздухе, мирно опустился к его ногам.

– Я же просил по-хорошему, чтобы вы освободили моих друзей! – вторично прикрикнул гирканец.

Хотя устрашенные разбойники явно не собирались повторять нападение, никто из них не спешил и разрезать ремни на пленниках. Это могло означать лишь одно – своего атамана они боялись куда сильнее, чем неизвестного мага. Наконец один из воинов осторожно приблизился к центральному шатру и что-то проговорил. Потерявший терпение Сумукдиар сам разрезал путы на запястьях и лодыжках Фаранаха и стал освобождать Гасанбека. Попутно он мысленно удивился, что не видит Удаку. Растирая онемевшие ладони, Фаранах свирепо заорал:

– Взбунтовавшиеся рабы!.. – и добавил массу непристойностей о разбойничьих родительницах. – Прощайтесь со своими зловонными жизнями, дети шакала и ослицы!

Нагнувшийся в этот момент, чтобы освободить Джейлу, Сумукдиар почувствовал появление у себя за спиной нового персонажа. Неторопливо обернувшись, гирканец увидел, как из шатра выходит черноусый мужчина богатырского телосложения. Разбойники мигом прекратили стонать и поспешно окружили своего командира.