– Ну вот что, братишки, – по лексике Ползуна чувствовалось, что в молодости он служил на флоте, – мы тут немного отвлеклись, а Бравлин-то добрую мыслю подал. Пускай гирканский парнишечка поведает, как ему видятся наши основные задачи на данном этапе развития. Порою с чужой-то колокольни лучше видать…

Возражающих не нашлось – все были слишком злы, чтобы спорить, – и Сумукдиар подошел к большому столу, став на пустое место напротив Бориса Туровского. Он не собирался выступать на Вече и. теперь торопливо размышлял, с чего начать и как поубедительнее преподнести свои соображения.

Еще он подумал, что великий князь Иван не так прост, как полагают многие, и во всяком случае на голову умнее и дальновиднее большинства присутствующих. А если характером и волей не крепок, так это не каждому дано и не с каждого требовать следует. В эти минуты ему померещилось даже, что Ползун чем-то напоминает удава-полоза, который не всегда решается атаковать сильнейшего противника, но и жалить ядом исподтишка не способен, хотя при случае запросто может удушить чрезмерным дружелюбием стальных объятий…

– Высокочтимые вожди, да продлит Повелитель ваши годы! Сограждане по великому царству Белой Рыси, отцы и братья, к вам обращаюсь я, друзья мои! – заговорил Сумукдиар, поневоле перефразируя известную речь своего кумира. – Всех нас сегодня, в каком бы государстве мы ни жили, должна сплотить общая угроза. Отразить нашествие Орды возможно лишь титаническим совместным усилием. Только объединив разрозненные дружины в могучее войско, должным образом вооруженное да воодушевленное общим помыслом, сумеем мы разгромить наймитов Магриба, отбросим врага в породившие его пустыни, а затем, если удастся, сможем выжечь каленым железом, огнем и серой поганое логовище. И я уверен, что Вече примет решение, во исполнение коего на поле брани встанут рядом в дружбе и согласии полки рыссов, средиморцев, сарматов, хозар, а также народов, живущих на другом берегу Гиркана…

Его прервал Бравлин, сказавший с лязгающим варяжским акцентом:

– Какой же мы можем быть единый? Мы есть разный, вы есть разный. Вы есть хотеть воевать, мы есть мирный.

– Не такие уж мы разные, – возразил Сумук. – Рыссы отсчитывают историю от племенного клана Рыси. Мы – потомки парфян, или парсов, ведем свой род от племен Барса. Даже тем, кто не искушен в геральдике, нетрудно сообразить, что Барс и Рысь – родственные тотемы. Стало быть, и мы, и вы происходим от единого корня – древних арийских народов, обитавших в предгорьях на границе Хиндустана и Парфии…

Все варяги, сидевшие в зале, одинаково поморщились. Любые упоминания о древности происхождения иных племен эти северяне всегда воспринимали очень болезненно. Странное дело для народа, все ярлы которого тянут свой Род аж от самого Одина.

Помрачневший Бравлин, сын Хаскульда, сказал, напыжившись, кривя тонкие губы и гораздо сильнее – видать, от волнения или умственной перегрузки – коверкая слова:

– Я не есть толковать про разный кровь, кровь может быть одинаковый. Но ваш Средиморье не есть мир и дружба, ваш Средиморье есть охвачен междоусобищем, как много пьяный викинг.

– Именно, именно, – обрадованно заблеял Андис. – Вы бы сначала сами помирились, а потом уж нас звали к единству!

– Да поймите же, гиппопотамы вы толстокожие, – чуть не взвыл Сумукдиар. – Народы наши заколдованы. Злые чары, наложенные магрибскими магами, помутили рассудок даже самым добрым людям, эти чары толкают на резню, грабеж и насилие. Если снять проклятые чары, то снова – пусть не сразу – наладится мирная жизнь, вернется дружба промеж всеми племенами.

Скептически усмехаясь, вернулся в разговор поникший было Ефимбор:

– Так уж-таки и помиритесь? Ой ли! Когда ж это было, понимашь, чтоб ваши, средиморцы – с чарами или без оных – жили в мире и согласии?

– Да-да, отродясь они не дружили, атарпаданцы всегда убивали хастанцев, – поспешил наябедничать Андис, жена которого – хастанка из-под Царедара – была типичной кликушей и всячески подзуживала впавшего в маразм старика. – Нет, не будут они дружить, опять передерутся.

С трудом сдерживаясь, чтобы не превратить алхимика в кучку дерьма, гирканец заверил Вече, что в действительности дела обстоят как раз наоборот – в прежние времена средиморские народы не враждовали. Заявление это, подтвержденное историческими примерами, князья встретили недоверчиво. Нахмурив брови, Борис осведомился:

– Говоришь, были времена, что сыны ваших племен достигали согласия, а тем паче сражались плечом к плечу?

– Сколько угодно. Мы вместе оборонялись против арабистанских и хозарских нашествий, вместе бились под красными знаменами повстанческой армии Парпага, вместе пошли под крыло ярла Асвильда. А уж при Джуга-Шахе и вовсе не знали у нас вражды.

«Посмел бы кто при Лазаре Потапыче свару сеять», – подумал он.

– Обожди, сынок, все это в далеком прошлом, – грустно вздохнул Ползун. – А сегодня чего творится – небось лучше меня знаешь. Где ваша былая дружба?

– Справимся, дайте срок, – срываясь на злобное рычание, ответил Агарей. – Клянусь, я разобьюсь в лепешку, но разорву злые чары проклятых колдунов Магриба!

О, как понимал он в эту минуту кровавое неистовство Джуги! Ведь и последний царь Белой Рыси, как сейчас Сумукдиар, остался по существу один среди людей, может быть, честных и неглупых, но не умеющих или не желающих глядеть дальше своего курятника. О вождь несчастливый, суров был жребий твой!.. Что поделать, если самые четкие и убедительные доводы, самые разумные предостережения о неминуемых опасностях бессильно отскакивают от упрямого непонимания замшелых недоумков? А ведь бывают дела, когда промедление смерти подобно – как сейчас, например. И пришлось великому правителю проявить сверхъестественную свирепость, чтобы поворотить на путь истинный упиравшихся адептов расчленения державы на беспомощные лоскутки удельных владений.

А вот он, Сумукдиар Хашбази Ганлы, лишен сегодня этого крайнего, но верного средства вразумления непонятливых… Что же сделать, чтобы растолковать этим самолюбцам, какая судьба ожидает не только их народы, но и самих князей, ежели не возвысятся они над прадедовским заветом: мол, моя хата с краю? Да и возможно ли вообще переубедить их, если они откровенно не желают заставить себя пошевелить мозгами?!

Возможно, понял вдруг Сумукдиар. Имелось такое средство – пусть не слишком надежное, но убедительнее этого ничего быть не могло. Лишь бы только получилось, а там они поймут. Даже они должны понять, если остается у них под шапками хоть капля соображения!

– Могу предложить вам безошибочную проверку, – сказал джадугяр напряженным от волнения голосом. – Многие знают, что я способен задавать вопросы своему Двойнику, живущему в потустороннем мире Теней.

Он объяснил удивленным князьям, что события в нашем и соседнем Мирах развиваются примерно одинаково, то есть и там, за гранью Реальности, тоже наверняка была похожая ситуация. Если вызвать Двойника, он поведает, как решали сходные проблемы его предки и что из этого получилось.

Недоверчиво поджав губы и безжалостно комкая пятерней бороду, хозяин терема сказал задумчиво:

– Много ли нам радости с того, ежели тебе в самом деле явятся какие-то картины? Сможем ли мы проверить, правду ты нам потом расскажешь али придумаешь удобную тебе сказочку?

– Вы увидите все, что привидится агабеку Хашбази, – заверил Светобор. – Я открою вам его мысли. Мне-то вы, надеюсь, еще доверяете?

Князья и воеводы явно пребывали в замешательстве, не зная, чего бы им решить. Наконец Веромир, отчаянно махнув рукой, сказал тихо: «Ну, с богом!» Остальные тоже– многие, конечно, без охоты – согласились.

Закрыв глаза и слух, Сумукдиар привычно окружил себя сферой джамана, отсекающей узы, что связывали его со Средним Миром. Освободившийся разум джадугяра легко скользил по недоступным пониманию лабиринтам Вселенной, подбираясь к обиталищу Теней. Всякий раз, обращаясь за подмогой к сверхъестественным силам, волшебники вынуждены отдавать взамен часть собственной жизни, но сейчас Сумук не думал об этом, ибо приноровился подкреплять свое говве-а-джаду из потоков магической энергии, которые пронизывали субстанцию, разделявшую Миры.

Он напряг усилия: где-то поблизости пульсировала до боли знакомая сфера духовной эманации – значит, совсем рядом работал разум Двойника. Еще несколько мгновений, последние манипуляции волшебства – и оба сознания соединились. Сумукдиар снова воспринимал потусторонний мир глазами своего Двойника, не переставая дивиться извращенной невероятности этого места.

Двойник спускался в подземелье. Точнее – не спускался, но его увлекала вниз движущаяся лестница. На мраморных стенах светились немыслимо яркие фонари, а вокруг стояли странно одетые люди, причем женщины здесь почему-то носили нелепые платья, непристойно оголявшие ноги намного выше колен, но тщательно прикрывавшие грудь. Двойник сошел с лестницы, шагнул в проход между светящимися колоннами, и в тот же миг из темного тоннеля вырвалось чудовище, на лбу которого сверкали два огненных глаза. На голубом боку кошмарной твари распахнулись двери. Двойник вошел внутрь, где, на удивление Сумука, было светло и уютно, как в горнице. Толкнув кого-то, Двойник машинально извинился, сел на удобную мягкую скамью, обтянутую кожаным чехлом, и приготовился читать книгу. Не в силах более смотреть на безобразно непривычные картины окружающего, Сумукдиар поспешил направить мысли своей Тени в желанное русло, и перед его внутренним взором развернулись события давнего прошлого потустороннего мира…

…Из-за пустынь и степей, лежавших далеко за великой рекой, темным облаком надвинулось на Отчизну пращуров несметное войско кочевых племен, ведомых безжалостным полководцем. Завоеватели уже прошли полсвета, предавая огню попадавшие у них на пути цветущие страны, истребляя целые народы и перепахивая поля под посевы ячменя для своих кривоногих низкорослых коней. Вот уже Орда вырвалась на простор южных равнин, и навстречу захватчикам выступили дружины близлежащих княжеств.

Защитники Отечества заметно превосходили числом завоевателей, однако каждый князь управлял своей дружиной по собственному разумению. Зачастую удельные владыки заботились не столько о разгроме врага, сколько о том, как бы подставить под неприятельский удар ненавистного единокровного соседа. Ордынцы же, четко выполняя приказы единого главнокомандующего, умело использовали ошибки, медлительность, неопытность и разобщенность оборонявшихся, а потому быстро и без труда разгромили все дружины поодиночке. А затем торжествующие завоеватели, жестоко надругавшись, подвергли мучительной казни побежденных горе-вояк. И вся огромная страна на долгие столетия загремела под ярмо чужеземных варваров.

Сумукдиар открыл глаза и рухнул, утомленный, на лавку. Златогор торопливо подал ему кубок с прохладным освежающим напитком, и джадугяр одним глотком опрокинул в себя шипучую пузырящуюся жидкость. Вече подавленно молчало, переваривая увиденный ужас. Наконец Герослав промямлил очень неуверенно, запинаясь и не поднимая глаз:

– Ну и что же отсыдыва следует?

– Да ни хрена особенного, – ответил, посмеиваясь, Пушок. – Всего-навсего: ежели не объединим силы наших вотчин, то неминуемо будем биты и порабощены. В единстве – сила, в силе – истина.

Чорносвит огрызнулся:

– Ты еще докажи, что Орда нам угрожает.

К его громыхающему голосу прибавилось старческое дребезжание Андиса:

– И докажи, что сюэней направляет Магриб!

Ничего не могло быть проще. Сумукдиар приготовился изложить в неотразимо логичной последовательности отшлифованный за последний год набор доказательств, но ему не дали сказать. Неожиданно для многих в спор вступил, отбросив обычную невозмутимость, Борис Туровский:

– Это я вам в два счета докажу. Сегодня в храме задержан наемник, злоумысливший убить во время церковной службы Великого Волхва Светобора. Мои хлопцы допросили злодея со всем, каким возможно… хм-хм… беспристрастием. Установлено, что негодяй давно спутался с магрибскими колдунами, и еще он сознался, что вчера получил приказ убить как можно больше людей из списка: Светобора, Пушка, Ползуна, Охрима, Алберта, Веромира. По его словам, гонец, передавший приказ, объяснял: убить их надо, чтобы не допустить единения наших княжеств супротив Тангри-Хана.

– Ну и что? – сделал непонимающее лицо Ефимбор. – Говоришь, магрибцы хочут подсобить сюэням – так что с того? Мало ли кто и кому помогает… Да, конечно, мирные добросердечные магрибцы побаиваются могущества Белой Рыси, ведь мы накопили несметные стада драконов и мамонтов, потому-то страны Магриба нам и гадят исподтишка… – Он почувствовал, видать, что сболтнул очередную глупость, и резко поменял тему: – Надобно договориться с ними по-доброму и поскорее ликвидировать наше оружие магического поражения – тогда и бояться нас никто не будет.

– Только наше оружие уничтожить? – распаленно переспросил Пушок. – А ихнее?

– А какое наше дело до ихнего оружия? – вскричал Андис– Нехай плодят себе дракошек, сколько им угодно– нам от этого ни тепла, ни холода…

Дрожащим от переполнявшего его безудержного гнева голосом, то и дело порываясь схватиться за меч, Саня произнес слова, похожие на обвинение:

– Предлагать одностороннее разоружение, когда враг стоит на пороге, может только изменник!

А воевода Алберт задумчиво проговорил: почему, мол, Магрибцы поручили своему лазутчику ликвидировать всех видных рысских князей, – исключив лишь Ефимбора и Чорносвита? Уж не прочит ли Магриб одного из них царем Рыси, а другого – королем над Будинией?

В ответ Ефимбор завизжал тонким, почти бабьим голосом – так кричат обычно пойманные за руку мелкие базарные воришки. Разобрать слова было непросто, но смысл понятен: дескать, за такие оскорбления положено платить кровью.

– Чью кровушку имеешь в виду? – ласково осведомился Ползун, выхватывая из-под стола топор с широким и тяжелым лезвием. – Ежели твою собственную, так могу устроить по старой дружбе.

Все разом повскакивали с мест, засверкали клинки, опять посыпались ругательные слова. Только дубовые доски стола в три локтя шириной разделяли ожесточившихся врагов. Перебранка вновь грозила перерасти в потасовку, поэтому рассудительный Борис, разряжая накал страстей, провозгласил:

– Горячи вы больно, пора остудить пыл… Златогор, ты славишься как бард – спой нам что-нибудь под настроение.

Молодой воевода охотно ударил по струнам. В наступившем подобии тишины и спокойствия мятежно зазвучали рифмы его новой песни:

Оборвав струны на последнем аккорде, Златогор отложил инструмент и, не поклонившись, сел на прежнее место возле гирканца. Публика песню восприняла неоднозначно: некоторые бурно восторгались, Пушок, Сумук, Алберт и Веромир в том числе, тогда как другие, не таясь, морщились, но вслух недовольства выражать не осмеливались.

После этого перерыва правители уделов вернулись к вопросу о возможной войне, но разговор клеился вяло: Ефимбор и его раскольничье охвостье откровенно не желали выбирать царя – даже на время столь опасного и угрожаемого положения. Пушок и Охрим кипятились, требуя решить вопрос безотлагательно, а Веромир, Борис и Алберт чего-то выжидали, явно намереваясь присоединиться к стороне, которая победит в споре. Поскольку оба великих князя – главные претенденты на трон – больше отмалчивались, в перепалке участвовали только второстепенные персонажи.

По исчерпании чисто логических аргументов пошла в Дело народная мудрость:

– Царский скипетр – палка о двух концах… Близ Царя – близ смерти… Супротив грозного царя и слова не Молвишь… Царево око видит далеко… Перво-наперво царь острог правит, потом уж – молитву…

Таким отвечали другими присловьями:

– Крепка рать воеводою, а держава – добрым царем… Царство разделится – скоро погибнет… Междуцарствие стократ хуже грозного царствия.

Конец пустой болтовне положил Иван Царедарский, он же Ползун, неожиданно для всех заявивший:

– Лады, братишки, нечего сейчас горячку пороть. Вот полезут поганые в новое наступление – тогда и придумаем, что дальше нам делать.

Ефимбор тут же поддержал своего давнего соперника – случай за последнее десятилетие невиданный. На том Вече и закончилось. Гости, враждебно распрощавшись, расходились по караван-сараям, то есть, как здесь говорили, постоялым дворам. Сумукдиар тоже собрался было в дорогу, но уже в сенях его перехватил Златогор, шепнувший:

– Задержись. Вече только начинается.

Такое известие по меньшей мере интриговало, и гирканец взбежал по лестнице вслед за другом. Ему очень хотелось попросить перед продолжением разговора короткую отсрочку, чтобы перекусить, но, как вскоре выяснилось, хозяин обо всем позаботился.

Изнуренных пятичасовыми дебатами гостей препроводили в трапезную, где Сумук, уже ничему не удивляясь, увидел всех заединщиков. Сразу после гирканского агабека робко вошел в палату и попросил дозволения присутствовать молодой князь Микола.

– Садись, – махнул ему Борис и велел слугам: – Налейте вина агабеку Хашбази Ганлы и князю Старицкому.

Некоторое время все ели-пили молча, стремясь поскорее утолить зверский голод опосля долгих и бесплодных словопрений. Наконец Пушок, решительно отодвинув позолоченную миску, полную небрежно обглоданных костей, пристально посмотрел на Ползуна и проговорил сердито и непочтительно:

– Ну что ж ты, старый, так быстро сдался? Нельзя, в самом деле, быть такой манной кашей.

Кинув на белоярца смешливый взгляд исподлобья, Ползун аккуратно положил на стол расписную деревянную ложку, обвел приглашенных изучающим взглядом, после чего произнес:

– А какой был смысл толковать с этими злыднями? Ясно ведь, как божий день: часть из них продалась Магрибу, другие – из глупости к Ефимбору в подпевалы попались. Лучше уж мы между собой погутарим, без лишних ушей… И на войне без них управимся – чай, хватит солдатиков в Царедаре, Белоярске и Змиеве.

– И в Турове, – твердо добавил Борис.

Задумчиво склонив голову, Великий Волхв признал, что Ваньша дело молвит, и предложил воеводам высказывать соображения насчет грядущей войны. Охрим начертил на карте возможные маршруты ордынского нашествия, подсчитал соотношение сил, которое получалось неудобным для Рыси. Вся Белая Рысь могла бы выставить рать, почти равную числом войску Тангри, однако без древлеборских, тигропольских и волчьегорских дружин рыссы уступали неприятелю раза в полтора.

– Герослав одумается и присоединится к нам, – почти убежденно сказал Добровлад Славомирский. – Он старик неглупый.

– Не забывайте и о сарматах, – добавил Алберт. – Ежели перетянем Сахадура на свою сторону, так силы и уравняются.

– Ежели перетянем, – Охрим подчеркнул интонацией свои сомнения в дружелюбии сарматского хана, – тогда может быть… Да и вообще – у него тридцать тысяч конницы, но пехоты вовсе нет.

– Сахадур-Мурза будет с нами, его-то уговорим, – проворчал Ползун. – Только все равно маловато силенок получается. Вот если бы еще Средиморье сплотилось да присоединило к нам свои гвардейские полки – сразу бы жить стало веселей. И лучше.

– Агабек обещает… – напомнил Пушок.

Веромир пошутил: мол, Агарей Сумук, конечно, добрый хлопец, но все же Агарей – это еще не эмир.

– Я попытаюсь… – потянулся встать Сумукдиар.

– Сиди уж, волшебник. – Светобор тяжело вздохнул. – Помирить и объединить страны, лежащие за Гирдыманскими горами, необходимо любой ценой. И не только потому, что мы нуждаемся в их подмоге, но и простое человеколюбие требует от нас поскорее прекратить братоубийственную бойню в Средиморье. Сколько ж можно мракобесием межплеменным маяться!

Алберт, сын Громарда, задумчиво добавил, что участие Средиморья понадобится в обоих случаях, по которому бы из путей ни двинулась Орда. Пойдет Тангри-Хан с юга – правители Средиморья должны будут пропустить через свои земли армию рыссов. Пойдет с севера – армия южан должна выступить к Волчьегорску, чтобы стать рядом с царевым войском.

– И еще одна мысль давно у меня вертится, – добавил воевода. – Если уговорим Бикестанского султана заключить договор о союзе, то получим тем самым подспорье в виде почти стотысячного войска и к тому же битву дадим не у себя под носом, но – за Гирканским морем.

Прищурив глаз, Борис усомнился, есть ли резон отправлять огромную армию в пустыню, где трудно будет не только солдат кормить, но и мамонтов в бою использовать – огромные звери увязнут в зыбучем грунте. Алберт спокойно парировал: дескать, и за морем найдется прочная площадка в степи, но зато в тамошнем жарком климате сподручнее будет применить огнедышащих ифритов и драконов.

– Мамонты в степи слишком уязвимы, – подал голос Микола Старицкий. – Как на ладони, если сверху нападут. Разумнее принять бой на южных наших рубежах, где много лесов и легко укрыть войска от воздушного противника.

– Сюэни на то и рассчитывают, – возразил Охрим. – Спят и видят, чтобы Рысь не помогла Бикестану, Царедар – Будинии…

– Все равно, – упорствовал Микола. – Не возьму я в толк, на кой ляд нам воевать за чужую землю.

Тонко усмехнувшись, Ползун уточнил:

– Мы, там, парнишечка, не «за чужую землю» воевать будем, но – на чужой земле. Большая разница, сынок.

Микола так и замер с разинутым ртом. Уразумев услышанное, понимающе закивал.

– Обождите, – продолжал великий князь Царедарский, все прочнее державший бразды правления. – Давайте разберемся в главном: согласны ли южные и юго-восточные страны пропустить рысские полки через свою территорию. Что скажешь, Агарей Хашбази?

Сумукдиар повторил слова Верховного Джадугяра: Атарпадан армию северян пропустит. Ползун покривился, будто кислятины отведал, и произнес, покачивая головой в знак своей неуверенности:

– Заверений главного чародея в таком вопросе недостаточно, а насчет лояльности вашего эмира есть сильные сомнения – гнида он поганая, доложу я вам… Мы бы предпочли, чтобы на троне Атарпадана, а еще лучше – всего Средиморского Султаната восседал верный друг, единомышленник и союзник Великой Белой Рыси.

Князь выжидательно поглядел на Сумука, но тот не осмеливался пока обещать что-либо конкретное. Обстановка на его малой родине была непростой, а возглавить столь склочный и трудноуправляемый эмират мог лишь человек, снискавший давнюю и прочную симпатию большей части своего народа. Ни Салгонадад, ни Агарей Хашбази Ганлы, ни даже его дядюшка Бахрам Муканна подобной всенародной любовью в Атарпадане не пользовались.

– Ты не спеши с ответом, подумай как следует, – мягко сказал Светобор. – Подыщи человечка, которого народ уважает, а уж мы подсобим его на престол посадить… У кого еще будут какие соображения?

– Вот о чем еще надо помнить, – заговорил Веромир. – Ну допустим, двинем мы армию в поход на сюэней, оголим гарнизоны в своих уделах… и тут эти предатели Ефимбор с Чорносвитом ударят нам в спину, сожгут и разграбят наши княжества, перебьют и угонят в полон горожан и мужиков.

– Надо помозговать, – согласился помрачневший Ползун. – Может, приказ Тайных Дел чего-нибудь учудит?

– Тяжелое дело, но мы попытаемся, – отозвался Златогор, и в голосе его не прозвучало даже намека на воодушевление. – Охрана у них надежная, на каждом углу сторожат маги из регентов Велеса.

– И последнее, – молвил Алберт. – Стальные латы, копья, мечи выкуем, мамонтов и драконов откормим. Но недостаточно этого! Маловато у нас орудий магического поражения. Скажи, Сумукдиар, ты здесь главный мастер по этой части.

Сумук сжато изложил все, что успел выяснить насчет волшебного оружия Орды, упомянул ваджру, тарандров, гадовранов, сказал про Иштари, которое повелевает грозными явлениями погоды, про Хызра добавил. Потом он предположил, что колесницы Индры вроде бы не достались Тангри-Хану, то есть магрибцы, вероятно, увезли эти средства воздушного нападения к себе, на запад Черной Земли.

В заключение гирканец вытащил золотую пластинку с записью допроса лазутчика Садуллы. Он прокрутил избранные места, где говорилось о том, что Тангри-Хан и Хызр имеют в Белой Рыси множество сильных сторонников и что некие правители Будинии намерены не пропустить рысскую армию против Орды. Поскольку в Будинии было всего два влиятельных княжества – Змиев и Тигрополь, а Веромир выступал за единство, имя предателя не вызывало сомнений – Чорносвит.

Все эти новости не больно обрадовали князей, и лица правителей остались угрюмыми. После тяжелой паузы Охрим сказал без особой надежды в голосе: мол, единственное спасение – в том оружии Демиурга, которым, по слухам, овладел к концу своего царствования Джуга-Шах. Хоть и не хотелось огорчать друзей еще больше, гирканец вынужден был открыть им неприятную истину: воспользоваться оружием Единого бога смогут лишь те народы, которые признали Господа.

– В чем загвоздка? – удивился Пушок. – Срубим старых идолов, понастроим церквей с крестами – вся недолга.

– Полегче на поворотах! – окрысился Борис– Ежели я закрываю глаза на проповеди ваших попов, это вовсе не значит, что я готов креститься. И другим не позволю! Ишь обрадовались: люди, значит, все равны – да пошли вы подальше с этим равенством! Сегодня о равенстве поют, а завтра меня за ересь пытать станут, костры инквизиторские разожгут – хрен вам, не нужна Турову такая вера!

Князь разволновался не на шутку, и Светобор поспешил успокоить его своим негромким увещевающим голосом:

– Да, такое случалось, но этого больше не будет. Демиург милосерден и дозволяет каждому смертному почитать Его в меру сил и разумения. Отныне мы намерены проповедовать новый вариант веры – Учение о Праведной Славе, ибо невозможна жестокость в добром деле. Нельзя загонять людей в Царство Божие кострами и дыбой, плетью и розгами. Убеждать людей будем, разъясняя истинность Великого Учения, но ни в коем случае не навязывать силой.

– А если не примкнут к вам? – осведомился Микола.

– Должны примкнуть, – с фанатичной убежденностью провозгласил Великий Волхв. – Мудрость Учения беспредельна и безгранична, и нет у честных людей иного выбора, кроме как подчиниться Крестному Знамени!

– То-то… – многозначительно и угрожающе молвил Саня Пушок.

А прямолинейный Сумукдиар привел наиболее веский, по его мнению, довод:

– И вообще в едином царстве может быть лишь один бог на небе и один царь на престоле. Иначе враги без особого труда отнимут у нас и державу, и землю, и волю, и самые наши жизни!

Он был удостоен благосклонно-одобряющего взгляда великого князя Царедарского.