- Весь народ в поле, а я отлеживаться буду! Вот зима придет, за все и отболею.
      - Нельзя, тетя Катя! Идите домой, - сказала Лена. - Без вас управимся.
      - Да что вы меня уговариваете, как маленькую! - обиделась Катерина.
      - Я бригадир сейчас. Могу и приказать, - шутливо пригрозила ей Лена. - Саня, веди ее домой!
      - Я вот замок на калитку повешу, - пообещал Санька.
      - Силой берете, озорничаете, - усмехнулась Катерина и, доверчиво опираясь на плечо мальчика, побрела к дому.
      Глава 36. ГРАД
      День выдался на редкость душный, безветренный, и мальчишки не находили себе места. Спастись можно было только на реке. Сюда они и собрались. Кто нырял, кто плавал саженками, кто прыгал с обрыва.
      Санька проделал перед ребятами свой излюбленный номер - водолаза под водой. Всунул в рот камышинку, в руки взял большой, тяжелый булыжник и, погрузившись в воду с головой, прошел по песчаному дну реки. Потом он вылез из воды и лег рядом с Федей на горячий песок.
      - Гроза будет, - сказал Федя, посматривая на облака, которые собирались на горизонте то в высокие башни, то в огромные скирды.
      - А ты почему знаешь? Облака, они и обмануть могут, - заметил Санька.
      - Я не только по облакам... Другие приметы есть. Смотри вот: клевер листочки складывает, ласточки над самой водой летают. А цветы как пахнут... они всегда перед дождем так.
      Горячий песок обжигал тело, и мальчишки снова полезли в воду.
      Девяткин, измазав все тело черной жидкой грязью, сидел у самой воды и занимался тем, что забрасывал всех вылезающих из речки ошметками грязи. Больше всех, как заметил Санька, доставалось Феде. Тот дважды пытался выбраться из воды, но каждый раз Девяткин залеплял ему живот и грудь черной, как деготь, грязью, и Федя вновь лез в речку обмываться.
      - Терпи, казак! - добродушно хохотал Девяткин. - В Стожарах грязь целебная, как на курорте. Принимай ванны.
      - Ты играй, да не заигрывайся, - подошел к нему Санька. - Чего пристаешь, как репей?
      - В опекуны записался! - Девяткин презрительно сплюнул сквозь зубы. Дружка, как телка на веревочке, водишь...
      Федя пошарил в корягах, потом подплыл к Девяткину и протянул ему влажный губчатый зеленый комок:
      - А вот эту штуку знаешь? Тоже целебная.
      - Скажешь еще! Тина какая-то...
      - Серьезно говорю. Как натрешься, так кровь и заиграет. Испытай вот...
      Девяткин недоверчиво отодвинулся:
      - Очень нужно!
      - Эх, ты, тины испугался! - засмеялся Санька.
      Федя еще на прошлой неделе познакомил Саньку с этой речной губкой-бодягой. Сейчас Санька взял бодягу у Феди из рук и потер себе грудь, но не очень сильно. Грудь вскоре порозовела.
      - Хорошо! - похвалил Санька. - Сейчас бы наперегонки с кем! - И кинул губку Девяткину: - Ну, и теперь слабо?
      Подзадоренный Девяткин поднял губку, зачем-то понюхал и осторожно провел ею по груди.
      - Сильнее надо! Как мочалкой в бане. - И Санька, не жалея сил, обеими руками принялся натирать Девяткину грудь, плечи, спину.
      - И ничего нет такого... Выдумали тоже! - отдувался Петька, поворачиваясь то одним боком, то другим.
      Прошло несколько минут, и тело Девяткина густо покраснело. Вдруг он вскочил, закрутился на месте, словно его обожгли крапивой, и бросился на Саньку и Федю:
      - Вы что... сговорились?
      Те со смехом прыгнули в речку.
      - Голова! Это же бодяга! Ею люди от простуды лечатся! - кричал из воды Санька. - Крепче спирта действует.
      А Петька, ругаясь, катался на берегу, вскакивал, швырял в Саньку и Федю грязью и снова валился на песок.
      - В воду лезь, в воду! - посоветовал ему с другого берега Федя. - Все пройдет.
      Девяткин бултыхнулся в речку, и жжение вскоре утихло. Но он еще долго сидел в воде и на чем свет ругал Федю и Саньку, которые не иначе как сговорились против него.
      К полудню громоздкая, неуклюжая туча, подернутая фиолетовой дымкой, повисла над Стожарами.
      Резкий порыв ветра пригнул траву к земле, покрыл реку частой рябью, взвихрил сено на верхушке стога.
      Сверкнула белая молния, с высоты с сухим треском ударил раскат грома, словно где разорвали огромный кусок коленкора, и тяжелые косые струи дождя, как стрелы, пронзили реку.
      Река закипела, забулькала, на ней заплясали фонтанчики воды.
      - Тревога! - закричал Федя и бросился к участку.
      Мальчишки побежали следом. Дождь, тяжеловесный и плотный, захватывал дыхание, слепил глаза.
      От околицы, во главе с Машей и Зиной, мчалась группа девочек. На пригорке Маша поскользнулась и, как по льду, прокатилась по скользкой, грязной дорожке.
      Все ворвались на участок. Посевы вздрагивали, клонились к земле.
      - Побьет "коншаковку", побьет! - закричала Маша, бегая по участку, и вдруг яростно погрозила грозовой туче маленьким кулаком: - Погоди же ты, черная, погоди, лохматая!..
      - По ней бы из орудия прямой наводкой, как вот по фашистам, или из "катюши", - мрачно сказал Санька, - враз бы разнесло. Но чем помочь посевам сейчас - никто не знал. И тут Федя вспомнил, как спасают от ливня рассаду в парниках.
      - Ломай шалаш! Закрывай посевы! - закричал он.
      Через минуту от шалаша не осталось и следа. Мальчишки, словно щиты подняв над головой кто лист железа, кто кусок фанеры, кто дощатую дверцу, прикрыли клетку с "коншаковкой". Но щитов все же было мало. Санька с тревогой озирался по сторонам.
      За изгородью на пригорке, прибитые ливнем к траве, лежали длинные дорожки холстов. Под кустом сидела бабка Манефа, как видно не успевшая собрать их до дождя.
      Санька быстро перелез через изгородь.
      В этот миг молния, похожая на огненный крест, разорвала небо, и над головой так загремело, что бабка Манефа в ужасе закрылась платком. А когда выглянула, то увидела, что холсты, как живые, ползут по земле вслед за каким-то босоногим мальчишкой. Манефа с криком кинулась вдогонку. Но тут путь ей преградила изгородь. Пока старуха искала входную дверцу, бежала через участок, мальчишки уже успели натянуть холсты над клеткой с пшеницей.
      Манефа схватила хворостину и принялась охаживать их по спинам.
      - Бабушка, мы ж на минутку всего! - обхватила ее сзади Маша. - Ничего им не сделается, твоим холстам.
      Ливень сменился градом.
      С деревьев посыпались сбитые листья, дорожки точно присыпало солью.
      Бабка Манефа вдруг схватилась за голову, ахнула и полезла под натянутые холстины.
      Град гулко барабанил по листам фанеры и железа, оттягивал вниз холсты, сек ребят по рукам и головам, скатывался за вороты рубах.
      То и дело слышались восклицания:
      - Ой, мамочки! Мне по уху ударило!
      - Бронебойными садит!
      - Бабка Манефа, ау! Жива еще?
      - Гвардия, стоять насмерть!
      - Мне три шишки на лбу набило!
      - Скоро ли он кончится, проклятый!
      - Девчонки, - приказал Федя, - уходите! Все уходите! В укрытие!
      - Сами уходите! - ответила Маша и вскрикнула: крупная градина пребольно щелкнула ее по затылку.
      Степа вдруг побежал по участку, сорвал с чучел соломенные шляпы и надел их девчонкам на головы.
      На участке показались Андрей Иваныч, закутанный в плащ-палатку, и дед Захар в шапке и полушубке.
      - Вот это орлы! - закричал Захар. - С градом схватились!
      Но учитель при виде столь необычного единоборства только улыбнулся и принялся помогать ребятам держать холсты.
      Вскоре град отодвинулся в сторону, пошумел еще немного в перелеске и наконец совсем затих.
      Все оглянулись по сторонам. Посевы на участке кое-где были прибиты к земле, только "коншаковка" стояла прямая и невредимая.
      Захар растроганно посмотрел на ребят:
      - Я вам... я вам не знаю что за это... подарок сделаю... медом угощу..,,
      - Бедовый народ! - вздохнула бабка Манефа. - Холсты у меня утащили.
      - Мы ж для дела, бабушка! - сказала Маша.
      - Я разве жалуюсь! Народ, говорю, вы бедовый. Вон шишки-то на головах, как сливы спелые. Да вы подорожник прикладывайте, подорожник... А то еще медный пятак хорошо помогает.
      - А теперь, битые, сеченые, марш по домам! - сказал учитель. Обсушиться, переодеться... Бой, так сказать, закончен.
      - А у нас без потерь, Андрей Иваныч, - заметил Федя.
      - Все равно.
      Санька с тревогой поглядывал за изгородь в поле:
      - Андрей Иваныч, а как там в поле, не знаете?
      - Вот идем посмотреть с Захаром Митричем.
      - Тогда и я с вами.
      Но пойти в поле пожелали почти все ребята.
      Они перебрались через разлившийся мутный поток в овражке, поднялись к Старой Пустоши и столкнулись с Катериной.
      Катерина шагала впереди колхозниц, босая, без платка, с мокрыми, слипшимися волосами.
      - Обошлось, Андрей Иваныч! - увидев учителя, сказала Катерина. - Не задел нас град, стороной прошел. А дождь только на пользу... А у вас, ребята, как?
      - И у нас хорошо, тетя Катя! - крикнула Маша.
      Глава 37. ЗЕРНО
      Хлеба покрывались бронзовым налетом.
      По вечерам в поле согласно кричали коростели, пахло отсыревшей ржаной мукой, и луна, похожая на медный таз, висела так низко, что хотелось подпрыгнуть и кинуть в нее камнем.
      Ребятам казалось, что еще не все беды миновали и с посевами снова должно что-то случиться: выпадет град, налетят прожорливые птицы, пронюхают про богатый урожай суслики и мыши, заберутся на участок поросята или коровы.
      Они целыми днями дежурили на участке.
      Но погода стояла ясная, безоблачная. Для устрашения птиц Степа Так-на-Так соорудил еще несколько чучел с трещотками и вертушками. Алеша Семушкин повсюду расставил свои капканы "смерть сусликам". Суслики особого желания умирать не проявляли, но Маша, зазевавшись, однажды угодила ногой в один из капканов, после чего три дня ходила, - опираясь на палочку, и, к немалому удовольствию Семушкина, должна была признаться, что капкан его конструкции - штука опасная.
      Потом, когда "коншаковка" посмуглела, начались новые тревоги. Маша по нескольку раз в день пробовала на зуб зерна и бегала к деду Захару:
      - Дедушка, перестоит же пшеница, осыплется!
      - Ничего, ничего, - успокаивал старик, - пусть еще солнышка попьет.
      Наконец "коншаковка" созрела. Тяжелые усатые колосья клонились к земле и шуршали сухо и жарко, точно жесть.
      - Насытилось зернышко, дошло, - сказал Захар. - Завтра на зорьке и начнем.
      Но и тут без споров не обошлось.
      Санька сказал, что они с Федей в момент скосят всю клетку, не оставят ни одного колоска.
      Маша решительно запротестовала. Это им не трава, а сортовая пшеница; они же косами так размахаются, что вымолотят все зерна.
      - Нет, мы с Зиной серпами жать будем. А вы - снопы вязать.
      - Мы... вязать?.. - возмутился Санька.
      - И правильно, - согласился Захар. - Смекать надо, чего каждое зернышко стоит. Тут тонкие руки требуются.
      Как ни досадно было мальчишкам, но пришлось смириться.
      С вечера девочки заготовили перевясла. Захар вызубрил серпы.
      Маша не утерпела и обежала с десяток колхозных изб:
      - А мы завтра "коншаковку" снимать будем! Хотите посмотреть?
      В воскресенье рано утром, когда пшеница была волглой и мягкой, на участке собрались колхозницы.
      Пришла Катерина со всем своим звеном, Татьяна Родионовна, Андрей Иваныч, бабка Манефа.
      - Тетеньки, вы только не потопчите чего, не сходите с дорожки! умолял Семушкин, бегая вокруг женщин.
      К клетке подошли Маша и Зина Колесова, стали по углам. Серпы, как и полагается, лежали у них на плечах. Захар кивнул им головой. Девочки сняли серпы и разом нагнулись, словно переломились в поясницах. Левой рукой они захватили по полной горсти пшеницы, подвели снизу зубчатые серпы, с мягким хрустом срезали желтоватые прохладные стебли и положили их на перевясла. Восемь - десять горстей, и сноп готов.
      - Федя, вяжи! - кивнула Маша.
      Саньке досталось вязать снопы за Зиной Колесовой.
      Он не очень ловко, но сильно стянул перевясло, завязал узел.
      - А споро идут! - зашептались женщины, следя за девочками.
      - Спины не разгибают.
      - Захват-то какой, захват!
      - Сразу видно - колхозный народ.
      - Добрые жницы растут!
      Подбадриваемые замечаниями взрослых, Маша и Зина старались изо всех сил.
      Серпы так и мелькали у них в руках.
      Но вскоре Зина стала частенько разгибаться и потирать поясницу.
      - Спинка заболела! - зашипел сзади Санька. - Может, в холодочке полежишь? Тоже мне, жница-синица!
      Неожиданно на колючее, как щетка, жнивье шагнула Катерина. Она раскатала засученные рукава кофты и взяла у Маши серп:
      - Что у вас тут за пшеница такая?
      Аккуратно подбирая стебелек к стебельку, она срезала горсть пшеницы да такую горсть, что Санька даже ахнул от изумления, - высоко подняла ее на вытянутых руках, попестовала, словно малого ребенка, и оглянулась на женщин:
      - Вот это хлебушек! Руки оттягивает, будто гирю держу. Жалко вот, делянка-то маловата.
      Катерина нажала два снопа и передала серп Татьяне Родионовне.
      - Мы растили, мы сами, и уберем! - заволновалась Маша.
      - А ты не жадничай, - засмеялась Катерина. - Всем испробовать охота.
      Вскоре вся пшеница с пятой клетки была убрана. До полудня снопы сушились на солнце, потом их отвезли к риге, обмолотили, провеяли и, ссыпав зерно в мешок, понесли в правление колхоза.
      Все шли серьезные, торжественные, только малыши бежали впереди и кричали на всю улицу:
      - "Коншаковку" несут!.. "Коншаковку"!
      В конторе члены правления обсуждали какие-то дела.
      Ребята внесли мешок в комнату.
      - Сюда его, сюда, на почетное место! - Татьяна Родионовна вышла из-за стола, приняла мешок и поставила его на лавку в переднем углу, где висели план колхозных угодий и диплом Сельскохозяйственной выставки.
      - Кто из вас подарок подносить будет? - шепотом спросил у ребят Андрей Иваныч.
      - Саня Коншаков, - также шепотом ответила Маша. - Его родного отца пшеница.
      - Нет, - покачал головой Санька, - ее Федя спас. Пусть он подносит.
      - И совсем не я, а дедушка, - смущенно отказался Федя.
      - Что еще за счеты! - остановил их Захар. - "Коншаковка" сама за себя голос подаст. А если цифирь какая нужна, у Маши все записано.
      Маша протиснулась вперед, раскрыла свой дневничок и скороговоркой принялась высчитывать, сколько зернышек было посеяно на клетке э 5, сколько взошло, сколько стебельков погибло от стихийных бедствий - в эту графу у нее попали и град, и жук-кузька, и Долинка, по недосмотру забежавшая на участок, и Санька с Петькой - и, наконец, сколько колосков сохранилось и принесло урожай.
      Кругом засмеялись:
      - Это счетовод! Свела баланец! Нам бы такого в правление.
      К мешку один за другим подходили бригадиры, звеньевые, колхозницы, бережно брали на ладонь по щепотке зерна - такого тяжелого, так напоенного солнцем, словно земля отдала ему все тепло и свет, поглощенные ею.
      - Золотая пшеничка! - почтительно говорили люди.
      - Богатый хлеб!
      - Сила!
      И так же бережно ссыпали зерно обратно в мешок. Только бабка Манефа, подув на зерно, отправила его в рот.
      - Что ты, бабушка! - кинулась к ней Маша. - Целый гектар загубила! И, услышав смех, заспорила: - Ну да, гектар! Егор Платоныч помните с чего начал? С трех колосков.
      Но бабка ничего не слышала. Закрыв глаза, она долго жевала пшеничные зерна, потом громко причмокнула языком, облизала губы и истово перекрестилась:
      - Слава тебе... Дожили до белых пирогов.
      - Ну что ж, ребята... - Татьяна Родионовна оглядела стоявших у порога детей. - Превеликое спасибо от колхоза. И вам и Захару Митричу. Доброе вы зерно вырастили. Принимаем его в сортовой фонд... Заприходуй, Клаша, - кивнула она счетоводу, - трудодни молодым колхозникам начисли, премию, все как полагается.
      - Зерно под номером пойдет или заименуем как? - спросила Клаша.
      - Есть уже название... лучшего не придумаешь, - сказал учитель: - в честь Егора Платоновича Коншакова.
      Глава 38. БРИГАДИР
      Хорошо спится на рассвете! Катерина подошла к кровати и тронула Саньку за плечо. Но сон еще крепко держал мальчика: Санька мычал, натягивал на лицо одеяло, яростно отбивался ногой. Катерина решила было не будить мальчика так рано, но потом вспомнила, какой сегодня день, и вновь наклонилась над ним.
      - Вставай, сам же просил разбудить... На Старую Пустошь выходим.
      Санька открыл глаза, огляделся и сразу вскочил на ноги. Он тоже все вспомнил. В эти дни, когда по всему району начался подъем запущенных земель, их колхоз решил наконец взяться за Старую Пустошь. Вот почему сегодня стар и млад двинулись к Старой Пустоши.
      В первые дни колхозницы срывали кочки, засыпали землей ямы, рытвины, корчевали кустарник. Мальчишки свозили валежник и хворост в огромные кучи и разжигали костры. Длинные языки пламени взвивались высоко к небу и завывали, точно сердитые псы.
      Санька с Федей с таким усердием орудовали около костров, что лица у них покраснели, как у кочегаров, волосы пропахли дымом, подпаленные брови и ресницы закурчавились и на рубахах от стреляющих из костров угольков появились дырочки.
      Затем на расчищенную Старую Пустошь выехали пахари.
      Саньку по-прежнему тянуло к коням.
      Как-то раз он встретил при въезде в деревню подводу, запряженную Муромцем. На ней ехала Анка Спешнева, возившая молоко в город вместо Евдокии Девяткиной.
      Заунывно скрипели немазаные колеса, вовсю трезвонили жестяные бидоны, но сонная, разомлевшая от жары возчица ничего не замечала.
      Санька остановил Муромца, потрогал упряжь, растолкал Анку:
      - Смотри: седелка на боку, дуга завалилась. Колеса скрипят, на сто верст слышно. Разве так стожаровские ездят? Да я бы сквозь землю со стыда провалился!
      - Тоже мне наставник! - фыркнула Анка.
      - Наставник не наставник, а требует по делу, - подошла Татьяна Родионовна. - Ты, Нюра, нашу колхозную марку не порочь. Народ знаешь как судит: какова упряжь, таковы и хозяева... Ну-ка, Коншаков, покажи, как с лошадью нужно управляться.
      Санька быстро перепряг лошадь, выровнял дугу, поправил седелку, туго затянул чересседельник.
      - Картинка! - похвалила Татьяна Родионовна. - Вот что, Саня: зайди-ка вечерком в правление... Поговорить надо.
      Медленно тянулось время в этот день. Саньке даже казалось, что солнышко решило совсем не закатываться и светить до нового утра. Наконец стемнело. Отказавшись от ужина, Санька полетел в правление. У крыльца постоял немного, отдышался от бега и в контору вошел неторопливым, степенным шагом.
      Татьяна Родионовна была не одна.
      За столом сидели члены правления, Андрей Иваныч, Лена.
      - Вот и молодой Коншаков, легок на помине, - сказала председательница и поманила Саньку поближе к столу: - С конями, значит, умеешь управляться?
      - Ничего... получается...
      - И ребята тебя слушаются?
      - А как же!
      - Тут, Саня, такое дело. Жатва подходит, обмолот. Снопы надо возить с поля, хлеб государству сдавать. А людей не хватает. Вот и решили мы на правлении транспортную бригаду из ребят собрать. Только вот не знаем, кого за старшего над ними поставить. Ты как, Саня, думаешь?
      Сердце у Саньки упало. Значит, все еще нет ему полного доверия... Он помял в руках пилотку, подышал на красную звездочку и по привычке начал протирать ее рукавом гимнастерки.
      - Да побереги ты свою звездочку, Саня, - улыбнулась Татьяна Родионовна, - у тебя она и так светит, как ясный месяц. Кого же, по-твоему, в бригадиры поставить?
      - Федю Черкашина можно... или Степу Карасева, - с трудом выговорил Санька. - Они справятся.
      - А я предлагаю Коншакова, - подала голос Лена и переглянулась с Андреем Иванычем.
      - Это как понимать? - спросила Татьяна Родионовна. - Комсомол, значит, поручается за него?
      Лена обернулась к Саньке. Глаза их встретились. Санька смотрел серьезно и твердо. "Ты же меня видела, знаешь", - говорил его взгляд.
      - Поручаемся, Татьяна Родионовна. Уверена в нем, - сказала Лена.
      - Татьяна Родионовна!.. - Санька подался вперед - Да я... да мы... я такую бригаду соберу... Мы хоть тысячу пудов перевезем... Что хошь перевезем.
      - Только чур, - предупредил учитель, - про школу не забывать! В седьмой класс ты обязательно пойдешь.
      - Готовлюсь, Андрей Иваныч. Мы с Федей вместе занимаемся, - сказал Санька.
      - Ну что ж, - кивнула председательница. - Засучивай рукава, молодой бригадир, берись за работу. На другой день Санька пришел на конюшню.
      - Стосковалась я по тебе, Саня, - сказала ему Седельникова. - Дали мне тут на подмогу бабку Манефу, а она к коням подойти боится. Все крестит да увещевает их. Ты построже здесь командуй, по-мужски.
      - Это уж как полагается, - согласился Санька.
      Он вычистил конюшню, разложил траву по кормушкам, накачал в колоду чистой воды.
      Попасть к Саньке Коншакову в транспортную бригаду стало заветной мечтой всех стожаровских мальчишек.
      Но Санька принимал в бригаду с большим разбором. От каждого возчика он требовал, чтобы тот мог в считанные минуты словить, взнуздать и запрячь в телегу норовистую Лиску и проехать на ней узким кривым проулком, ни за что не зацепив осями; требовал он также, чтобы каждый возчик умел постоять за товарища, не жаловаться по пустякам взрослым.
      Началась уборка хлебов. В поле замелькали яркие головные платки жниц, белые рубахи косарей; словно большие степные птицы, замахали крыльями лобогрейки.
      В риге тонко, с посвистом завыла молотилка. Когда в ее зубастую пасть совали жаркий шуршащий сноп, она ворчала, задыхалась, словно пес над костью.
      Из хвоста молотилки вылетала легкая шелковистая солома, сбоку вытекало смуглое теплое зерно.
      Работы молодым возчикам хватало. Они доставляли к молотилке с поля снопы, отвозили зерно на заготовительный пункт.
      Санька знал каждую рытвину на дороге, каждый подъем и спуск и мог провести обоз хоть с закрытыми глазами. За ним упрочилась слава толкового и расторопного бригадира.
      На пути от Стожар в город лежало село Локтеве, дорога около которого после дождей превращалась в непролазную топь. Колеса увязали по ступицу, лошади надрывались. Однажды в этой хляби застряли три подводы. Пришлось на себе перетаскивать мешки с зерном на сухое место, распрягать лошадей и вытягивать телеги на руках.
      Мальчишки измучились, на чем свет изругали председателя локтевского колхоза Башлыкова.
      - Ругай не ругай, а завтра опять то же будет! - сердито сказал Санька и вдруг решительно направился в село. - Пошли к Башлыкову, Федя, мы ему докажем...
      Злые, измазанные грязью, ребята отыскали председателя в правлении колхоза. Поняв, чего от него хотят, Башлыков заявил, что ему сейчас не до дороги.
      - В эту топь одного камня сколько нужно вбухать, песку. А на чем я возить буду? Где у меня подводы?
      - А мы вам поможем, - сказал Санька, - подвезем материал.
      - Если так - другой разговор, - подобрел Башлыков. - Помогайте!
      Возчики сдержали свое слово. Возвращаясь из города порожняком, они каждый раз нагружали подводы булыжником из речки, песком, хворостом из леса и все это сваливали около топи.
      Но Башлыков не торопился начинать ремонт дороги.
      "Погоди ж, проучим мы тебя!" - решил Санька, и однажды, не доезжая до села, молодые возчики свернули влево, а перед трясиной поставили жердь с надписью:
      "Здесь топь. Объезд влево. Председатель колхоза Башлыков".
      Эту выразительную надпись локтевский председатель увидел только на другое утро и схватился за голову. За сутки через усадьбы проехали десятки подвод и проторили новую широкую черную дорогу.
      Башлыкову волей-неволей спешно пришлось выслать к трясине людей и засыпать ее хворостом, щебнем, землей. Случай этот стал известен по всей округе. Колхозники, встречая в пути молодых возчиков из Стожар, первыми съезжали в сторону и с преувеличенным почтением снимали шапки: "Наше вам! Как там Башлыков здравствует после самокритики?"
      Домой Санька возвращался поздно вечером, пропыленный, обожженный солнцем. С грохотом стаскивал с натруженных ног сапоги, степенно садился за стол ужинать.
      - Ну как, кормилец, - улыбалась Катерина, - на зиму хлебом мы теперь обеспечены?
      - А как же... Сегодня по восемьдесят соток записали, - отвечал Санька.
      - Щей-то подлить, бригадир?
      - Можно...
      Часто Санька приводил с собой в избу Федю. Они вместе ужинали, а потом, обложившись книгами и тетрадями, садились заниматься.
      Катерина укладывала Феню и Никитку спать, чтобы они не мешали старшим, сама старалась ходить по избе на цыпочках и даже раздобыла для мальчиков вместо коптилки семилинейную лампу.
      После занятий Федя спешил к дедушке, но Катерина не отпускала его, укладывала спать вместе с Санькой, а утром кормила мальчиков завтраком и провожала на работу.
      Однажды в сумерки к избе Коншаковых приплелся дед Захар.
      Катерина встретила его у крыльца.
      - Нехорошо, Катюша! - сказал он с упреком. - Внука у меня сманиваешь.
      - Да вы посмотрите, петухи-то наши совсем замирились. - Катерина показала через окно в избу, где за столом занимались Санька и Федя. Похоже, и мой за ум взялся, в школу вернется.
      Дед Захар заглянул в избу, потом осторожно прикрыл створки окна и опустился на завалинку. Катерина села с ним рядом, задумалась.
      - Захар Митрич, опять я за старое. Отпустите Федю ко мне! Не обижайтесь, я прямо скажу: человек вы в годах, здоровье не ахти какое, не ровен час... всякое может случиться... И опять мальчик сирота сиротой останется. А он еще птенец бескрылый да неоперенный... Ему мать нужна.
      Дед Захар, опустив голову, долго не отвечал.
      - Я внуку худого не желаю... Да ведь обидно, Катюша; пока весна да лето-шум вокруг меня, смех, споры ребячьи. Я сам тут вроде помолодел с ними... А как осень, и опять я один-одинешенек...
      Катерине стало жалко старика.
      - Так и вы к нам переходите, - неожиданно сказала она, досадуя, почему такая мысль не пришла ей в голову раньше.
      - В вашу-то конуру? - удивился дед.
      - В тесноте - не в обиде, Захар Митрич. Поместимся как-нибудь.
      - Нет, - подумав, отказался старик. - А вот, если желаете, переселяйтесь ко мне. Со всем хозяйством. У вас что - закуток, два оконца, а у меня, как-никак, довоенный дом, раздолье.
      - А и правда, Захар Митрич! - обрадовалась Катерина. - Вот и заживем одной семьей. Пойду со своими ребятами посоветуюсь.
      Глава 39. ЗВЕЗДЫ НА НЕБЕ
      Ласточки, прижившиеся за лето под карнизом, сегодня были немало встревожены: все утро в школьном дворике толпились ребята, шумно о чем-то спорили и с любопытством поглядывали на их гнезда. Но вскоре птицы успокоились. Все ребята куда-то ушли, и во дворике вновь стало тихо. Потом появились две девочки и сели на крылечко.
      - Ты как думаешь, - спросила Маша Зину Колесову: - сдадут наши переэкзаменовку?
      - Должны сдать... Готовились же! - рассудительно ответила подруга.
      - Еще как! А вдруг случится что-нибудь... Давай на ромашке погадаем.
      Девочки оборвали лепестки у десятка цветов - "сдаст - не сдаст".
      Получилось, что у Феди с Тимой все будет хорошо, а Санька испытания не выдержит.
      - Чепуха на постном масле! - рассердилась Маша и разбросала ромашки. - Все сдадут.
      Еще через некоторое время к школе прибежали Семушкин и Степа:
      - Ну, как наши? Сдали?
      - Ничего пока не известно, - сказала Зина.
      Ребята побродили по пустым школьным коридорам, попытались заглянуть в класс, но Андрей Иваныч сердито погрозил им пальцем.
      Пришлось сидеть и ждать.
      Наконец экзамены закончились. Ученики высыпали во двор. По сияющему лицу Тимки Маша сразу поняла, что все обошлось благополучно. Тимка рассказал, что почти все ребята, которые готовились летом, зачислены в шестой класс. Только двоим придется пойти в пятый.
      Вскоре показались и Санька с Федей.
      - С нами? В седьмой? - подбежала к ним Маша.
      Друзья кивнули головами.
      Маша хотела было на радостях крикнуть "ура", но тут взгляд ее упал на старую березу в школьном саду, и она шепнула Саньке:
      - Помнишь, что написал? Убрать бы надо...
      Санька смущенно покосился на ребят:
      - Ладно... потом!
      Но Маша подняла кусок стекла, подбежала к березе и принялась соскабливать со ствола слово "прощай". Подошли к дереву и остальные школьники.
      Но надпись, зарубцевавшаяся за лето, прочно держалась на коре березы.
      - Отойди, я сам! - Санька отстранил Машу от дерева, достал складной нож и перечеркнул "прощай". Потом оглянулся на ребят и выцарапал новое слово.
      - "Здравствуй, школа!" - прочел Федя. - Это и мне подходит. - И, взяв у Саньки нож, нацарапал внизу свое имя.
      - Дайте и я распишусь! - закричал Тимка.
      - Пожалейте вы березу-мученицу! - подошел сзади Андрей Иваныч и, разглядев, что написали ребята, улыбнулся.
      Постояв еще немного у березы, учитель вместе с детьми пошел к Стожарам.
      Они поднялись на пригорок и невольно остановились. В прозрачном воздухе и ярком свете солнца луга, нивы, деревья были так свежи и красочны, словно их прибрали к большому празднику.
      Шумели на ветру раскидистые старые ивы у реки, и в глазах рябило от серебристого блеска их листьев. Ослепительные тугие облака, похожие то на ветки с яблоневым цветом, то на белогрудых лебедей, плыли в просторном небе.
      Скошенный луг за рекой покрылся такой густой и сочной отавой, что, как ни старались коровы и телята выщипать ее, луг неизменно хранил свой изумрудный блеск.
      С полей несло запахом меда, печеного хлеба и еще чего-то невыразимо сладкого и приятного.
      Из-под ног, как резиновые, упруго вспрыгивали кузнечики, ударялись в лица. Кругом неумолчно звенело и стрекотало.
      - Хорошо-то как! - невольно вырвалось у Маши.
      - Что хорошо? - не поняла Зина Колесова.
      - И поле, и все... И луг наш, и лес, и речка. И облака на небе. Так бы вот шла и шла... Я так думаю: лучше, чем у нас в Стожарах, нигде и на свете нет.