Стожары

      - Могу.
      - Меня научишь?
      Алеша Семушкин все пытался завести с Федей серьезный разговор о партизанских делах.
      - Обожди, торопыга, - остановил его Захар. - Дай ему передохнуть с дороги. Будет у вас время, всласть наговоритесь. - И он пристально вглядывался в мальчика.
      Федя был гладко острижен, худощав и казался неразговорчивым.
      "Ничего... это его солнышко тамошнее присушило, - успокаивал себя Захар. - Он у нас тут, как на дрожжах, поднимется". И старик в который раз спрашивал Федю, не болит ли у него где.
      - Ничего не болит, дедушка. Я левой рукой пудовую гирю выжимаю. Я уж боролся с одним на станции.
      - Ну и как?
      - Да он не по-честному: подножку дал. Только я все равно вывернулся.
      - Видишь, нельзя тебе пока силой мериться. Ты у меня тихо жить будешь, покойно.
      - А мы его старшим поставим над всеми ребятами, - вдруг заявила Маша, которой давно хотелось сказать Феде что-нибудь приятное. - Мы его вот как слушаться будем!
      - Что еще за старшим? - покосился Захар. - Внучек отдыхать приехал.
      - Я ненадолго, дедушка. В ремесленное училище поступать хочу, сказал Федя.
      - Ну вот, - нахмурился Захар, - только через порог перешагнул, а уж на дверь оглядываешься. Ты поживи, присмотрись, может, и другая какая путевка выйдет.
      Ребята готовы были просидеть с Федей до позднего вечера, но Захар вовремя намекнул, что дорогим гостям пора честь знать, и они, поблагодарив за угощение и распрощавшись, направились по домам.
      Захар вышел проводить их до угла.
      Мороз, точно искусный стекольщик, застеклил лужи хрупким ледком, и они блестели в лунном свете, как парниковые рамы.
      Где-то близко, в придорожной канаве, звенел неугомонный ручеек, словно хотел сказать, что никакие заморозки теперь не остановят шествующей весны.
      И Захару показалось, что вот и к нему в дом заглянула весна - приехал внучек.
      Старик улыбнулся и направился в избу.
      Вот сядут они сейчас с внучком рядком, выпьют посемейному, без чужих глаз, еще по стаканчику чаю и обо всем по душам поговорят. Но ни разговор, ни чаепитие не состоялись. Примостившись на лавке и подложив под голову вещевой мешок, Федя крепко спал.
      - Умаялся, соловушко! - шепнул Захар.
      И, присев около Феди, задумался. Много лет прожил он на свете. Сколько земли вспахал, лугов выкосил, садов вырастил. Пчела его любит, конь понимает, знает он любое крестьянское дело. Но некому ему, старому человеку, передать свое умение в надежные руки - нет у него ни сыновей, ни внуков.
      А вот теперь есть с кем выйти в поле, есть кому показать, как ходить за плугом, как беречь каждое зернышко.
      "Никуда я его не отпущу, - подумал он про Федю, - доброго колхозника выращу. Стожары ему родным домом станут. Не забудут Векшина в деревне".
      Неожиданно мальчик шевельнул во сне губами, перевернулся на другой бок. И тут старик услышал, как из развязавшегося мешка на пол что-то посыпалось. Он нагнулся, протянул руку, и зерна тонкой струей потекли ему в ладонь.
      Захар подошел к лампе, прибавил огня и замер от удивления: на ладони лежали крупные, литые зерна пшеницы.
      Старик кинулся к лавке, чтобы разбудить Федю. Но мальчик спал так сладко, что Захар пожалел и только перенес его на кровать и укрыл одеялом.
      Потом вернулся к лавке, опустился на колени и начал бережно собирать рассыпанные на полу зерна.
      x x x
      Утром Федю разбудил легкий стук по дереву. Дед Захар сидел у порога и сколачивал из дощечек скворечню. На столе лежала горка пшеницы. Солнце било в окна, и зерна горели, как литые из меди.
      Федя вскочил с кровати, заглянул в свой мешок:
      - Вы уж все знаете, дедушка?
      - Смотрю и глазам не верю! - Захар покачал головой. - Чудо прямо, что зерно домой вернулось.
      - Помните, дедушка, мы с вами через лес пробирались? Вас тогда немцы схватили. А котомка с зерном у меня осталась.
      - Так ты же, Федюша, через сколько рук потом прошел: солдаты, госпиталь, санаторий... А зерно целехонько. Ума не приложу. Волшебное какое-то!
      - Оно и есть волшебное... Кому ни расскажу, как мы с вами его от немцев спасали, все говорят: "Счастливое зерно. Сто лет жить будет". Ну, я и берег. Только одному раненому в госпитале десять зернышек подарил очень уж он просил. Домой потом послал, в Поволжье.
      Захар подошел к столу, пропустил пшеницу сквозь пальцы:
      - Ну что ж, зернышки, поплутали по белу свету, поскитались. Пора вам и в землю ложиться, расти да колос вынашивать. - И он попросил внука про пшеницу никому пока не рассказывать: времени прошло много, и неизвестно, сохранили ли зерна свою всхожесть. - Потерпи до лета, Федюша. Колос будет - тогда и людей порадуем.
      Глава 8. СВОИМИ ГЛАЗАМИ
      На другой же день история с "быстротой и натиском" на реке стала известна всем стожаровским мальчишкам. Особенно постарался в этом Алеша Семушкин.
      В большую перемену он собрал во дворе около себя половину класса и принялся клятвенно уверять, что своими глазами видел, как векшинский внук нырнул в ледяную воду и вытащил Машу Ракитину.
      В школе не очень доверяли рассказам Семушкина, так как всегда и все он видел "своими глазами": и где упала падучая звезда, и когда пробился родник в овраге, и как молния расщепила кряжистый дуб в Субботинской роще.
      Но появление Феди Черкашина было так необычно, что ребята на этот раз слушали Семушкина охотно и доверчиво.
      - Силен парень! - захлебывался от восторга Семушкин. - В реку, как тигр, бросился. Оно и понятно: партизан.
      - А Коншаков где был? - спросила Зина Колесова.
      - Что там Коншаков! Молодец среди овец... А Девяткин так совсем перетрусил. - Семушкин уморительно изобразил в лицах, как Санька с Петькой растерянно бегали по берегу реки и кричали: "Караул, спасите!"
      - На нас тень наводит, - шепнул Девяткин Саньке.
      Они стояли под березами в школьном саду и наблюдали за грачами, которые, заселив прошлогодние гнезда, орали от радости, как пьяные.
      Петька пошел к дровяному сараю, где Семушкин "наводил тень", а Санька сделал вид, что его интересуют только грачи.
      Но уши его были настороже. Он давно знал, что Семушкин любит сочинять про него всякие небылицы. Он, Санька, и малышей в бабки обыгрывает, и задачки у Маши списывает. Что-то он сейчас плетет мальчишкам!
      - Выхваляется этот Черкашин - жуткое дело! - сообщил вернувшийся Девяткин. - Будто мы с тобой нарочно Машу на лед заманили, а потом бросили.
      - Это кто так говорит? Черкашин? - вспыхнул Санька.
      - Семушкин передает... Они уже дружки с Черкашиным, водой не разольешь.
      Весь день Санька не находил себе места.
      Мальчишки гурьбой следовали за Семушкиным, и тот охотно, каждый раз с новыми подробностями, повествовал о векшинском внуке. По его словам выходило, что Федя не кто иной, как знаменитый партизанский разведчик, он восемь или десять раз ходил в ночной поиск, самолично захватил двух фашистов и имеет боевое ранение - шрам на боку.
      После уроков, когда Санька с приятелями возвращался домой, разговор вновь незаметно перешел на Федю.
      - Далось вам! - осердился Санька. - Ну и отправляйтесь, цацкайтесь с ним!
      Мальчишки остановились у моста и замолчали. Река почти очистилась, вода шла мутная, волоча отдельные запоздалые льдины.
      - Скоро рыбалить пойдем, - сказал Степа Так-на-Так.
      - Семушкин говорит, они гранатой рыбу будут глушить, - заметил Петька.
      - Откуда у него граната? - вдруг насторожился Санька.
      - Черкашин обещал подарить. Он с собой привез, У него в мешке и патроны есть, и нож трофейный, и много еще чего. Алешка своими глазами видел.
      - Ну, это он... это уж он совсем прибавляет, - забормотал Санька, и неизвестно было, к кому относились эти слова: к Семушкину или к Феде.
      На душе было неспокойно. А если все это правда, что болтает Семушкин? Мальчишки же за Черкашиным по пятам будут ходить!
      И разве захочет кто-нибудь теперь слушать Санькин рассказ о том, как они с мачехой угоняли от врага коров и лошадей, как он спас Муромца! Бомба тогда разорвалась около самой конюшни. Старый, вислогубый мерин, одурев от страха, так взбрыкнул, что сшиб Саньку с ног и помчался в сторону деревни. Но Санька не растерялся, вернул Муромца. На груди у него остался багровый след от подковы. Но кого же удивишь теперь такой меткой, если у векшинского внука шрам на боку и мешок полон патронов!
      - Наговорит этот Семушкин... - Надо самим проверить, - предложил Санька.
      Мальчишки тут же наметили план. Они будут ждать на мосту, а Петька Девяткин зайдет к Векшину в избу и все, что надо, выпытает у Феди - ведь никто лучше его не умеет подлаживаться к людям.
      - Ты, главное дело, в мешок загляни, - наказал Санька.
      Девяткин подошел к избе, заглянул в окно и, убедившись, что деда Захара нет дома, толкнулся в калитку.
      - Теперь Девяткин зальется соловьем, - засмеялся Степа. - Мать родную продаст, другом-приятелем прикинется.
      Минут через тридцать Девяткин вернулся обратно.
      - Ничего такого и нет, - сказал он скучным голосом. - Сидит, посуду моет после обеда.
      И он сообщил, что Федя Черкашин оказался не очень-то разговорчивым и толком узнать от него ничего не удалось.
      Правда, в партизанском отряде Федя был, но занимался больше тем, что помогал деду Векшину собирать грибы, ягоды, готовить обед партизанам.
      - Кашевар, значит! - присвистнул Санька. - Ну, а фрицев сколько он захватил?
      - Ноль целых ноль десятых..., Не брали его в разведку, мал еще.
      - А мешок видел? Гранаты есть?
      - Тю... чего захотел! - фыркнул Петька. - Даже и патронов нет. Книги одни.
      - А еще?
      - Кружка с ложкой, белье, зерна какие-то...
      - Зерна?
      - Не то пшеница, не то еще что. Я не рассмотрел, неинтересно.
      - Поймал нас на живца Семушкин, - облегченно засмеялся Санька и после этого случая немного успокоился.
      Вскоре Федя пришел в школу. Его посадили в шестой класс.
      Учение мальчику давалось нелегко. Он многое перезабыл и сейчас старался изо всех сил, чтобы не отстать от товарищей.
      x x x
      Посоветовавшись с Леной Одинцовой, Маша созвала пионеров и рассказала им, что сама Татьяна Родионовна поручает им работать на участке деда Векшина.
      Ребятам это польстило. Помогать Векшину вызвались Зина Колесова, известная своим умением выращивать отличные помидоры, Алеша Семушкин и еще пять человек. Присоединился к ним и Федя Черкашин.
      Тут же после сбора Маша повела ребят на участок к деду Векшину. Участок лежал позади усадеб, примыкая одной стороной к реке, другой - к перелескам.
      Ребята остались за изгородью, а Маша с Зиной прошли на участок и заглянули в маленькую теплицу, оборудованную на месте старого блиндажа. Захар, склонившись над ящиками с землей, поливал из лейки рассаду.
      - Дедушка, мы пришли, - сообщила Маша. - Какая работа будет?
      Но дед Захар отнесся к этому без всякого воодушевления.
      - И много вас?
      - Девять человек. Если нужно, еще ребят соберем.
      - Куда столько! - испугался Захар. - Двоих-троих с избытком хватит. И чтобы рьяные до земли были, неотступные. Тебя вот, скажем, могу принять, Зину Колесову...
      - А мальчишек?
      - И не проси. Налетит этакая саранча, помнет все, затопчет, каждый стебелек обгрызет.
      Маша вернулась к поджидавшим ее ребятам и передала свой разговор с дедом.
      - А мы, значит, не рьяные, - обиделся Семушкин, Ребята решили поговорить с Леной Одинцовой.
      - Упрямый старик, - задумалась Лена. - А знаете, ребята, надо его задобрить. С пустыми руками к нему лучше не являться. Вот ты, Зина, покажи ему свою рассаду томатную. А вы, мальчики, птичьих кормушек понаделайте, скворечен.
      - Изгородь можем починить, - предложил Семушкин.
      - Мы ему семена клевера подарим. Помните, нам Андрей Иваныч прислал? - сказала Маша.
      - И еще семян надо собрать, - поддержал ее Федя.
      - Каких семян? - не поняла Зина.
      - Разных... Пшеницы там, ржи, овощей... Дедушка говорит, что хорошие сорта - их по зернышку искать надо.
      С этого дня ребята начали собирать семена. Ходили по соседним колхозам, беседовали с полеводами, огородниками, опытниками, выпрашивали у них на развод лучшие сорта семян. Через неделю они заявились к деду Векшину с внушительной коллекцией.
      Первым демонстрировал свои находки Алеша Семушкин. Он вывернул все карманы и высыпал на стол семена огурцов, брюквы, капусты.
      - Я и больше могу принести, вы только скажите...
      Дед Захар вооружился увеличительным стеклом и долго рассматривал каждый сорт. Потом принялся допрашивать Алешу: где найдены семена, на какой почве выращены, какова была их урожайность.
      - А я в школе выменял, у ребят, - помявшись признался Алеша, - на перышки...
      Старик смел все зерна в общую кучу:
      - Впустую старался. Семена без паспорта мне не нужны. Таким зерном только кур кормить.
      Больше других повезло Маше и Феде. Они принесли из Локтевского колхоза от опытника Колокольцева десять зернышек редкого сорта многолетней ржи и щепотку голозерного ячменя и смогли ответить почти на все вопросы деда. Захар записал историю каждого сорта в тетрадочку и убрал зерна в сундучок.
      - Ну что ж, засеем на пробу, попробуем. Охота есть - ищите и дальше. Но только, чур, с разбором, всякое безродное зерно не хватайте.
      Ребята теперь все чаще собирались в "терем-теремке", и Санька не мог понять, что их туда притягивает.
      Однажды он спросил Машу:
      - Все Федю слушаете, про его боевые дела? Как он щи да кашу варил?
      - Нет, мы семена собираем.
      - Какие семена?
      - Для посева. Я уже два сорта нашла. И больше бы достала, да дед Захар бракует здорово, спасу нет.
      - Игру завели? - усмехнулся Санька.
      - Зачем игру! - обиделась Маша. - Деду Захару помогаем. Ты погляди, что у меня есть. - Она достала из сумки несколько пакетиков с семенами. - Это тыква, это соя амурская. Учительница ботаники подарила...
      - Давай, давай, проверим! - Девяткин схватил из пакетика несколько тыквенных семечек, кинул их в рот. - Липовая твоя тыква! Подмоченная и затхлая.
      - Сам ты затхлый! - рассердилась Маша и убрала пакетики. - И не имей такой привычки - сортовой фонд хватать!
      - Фонд! - фыркнул Петька. - Мышам на разживу.
      Глава 9. ЗА ОКОЛИЦЕЙ
      Весна шагала семимильными шагами. Земля покрылась зеленой щетинкой травы, неумолчно заливался жаворонок, спирально уходя в небо, и с полей несло теплым, благодатным, полным тонких запахов воздухом.
      Дорога из школы домой в эти дни стала удивительно длинной.
      Ребят тянуло и к лесной опушке, где около рыжих островерхих куч уже хлопотливо сновали муравьи, и к топким берегам реки, где вспыхивали первые желтые цветы. Лес стоял еще голый и прозрачный. Только орешник, ольха да береза развесили длинные дымчатые сережки, и, продираясь сквозь лесную чащу, ребята поднимали облачко тонкой желтоватой пыли.
      На полях бойко пробивался из земли хвощ, и мальчишки охотно жевали его водянистые розовые стебли.
      Но чаще всего школьники задерживались у околицы деревни. Разувались, снимали пиджаки и куртки и заводили бесконечные игры в войну, в лапту, в чижи на счет до ста очков, в городки на двенадцать фигур.
      Редкая игра обходилась без Саньки Коншакова.
      Пошлет его, бывало, мать к соседке за солью. Выйдет он на улицу, увидит, как мальчишки у околицы играют в лапту, и нахмурится от досады. Старшие объединились против маленьких, играют не по правилам, частенько плутуют. И загорится тут Санькино сердце:
      - Неправильно играете!
      Разобьются мальчишки заново на партии, уравняют силы, и игроков точно живой водой спрыснет.
      Санька, конечно, старший в своей партии. Каждому игроку он определит его место, укажет, кому за кем бить по мячу.
      Себя он всегда оставлял для заключительного удара.
      Вот взмахнул лаптой первый игрок - промахнулся. Нацелился второй тоже мимо. Не повезло и третьему. Доходит очередь до Саньки. На него с надеждой смотрят десятки глаз. Санька - старший, "матка", и он должен выручить свою партию.
      Санька не спешит. Он долго выбирает лапту по руке. По правилам, последний игрок имеет право на три удара по мячу. Первый и второй удары Санька наносит вполсилы. Мяч отлетает недалеко от кона. Противник торжествует - Санькина партия явно проигрывает.
      Но Санька спокоен. Он откладывает в сторону легкую дощечку, которой ударял по мячу, подходит к изгороди и вытаскивает из земли тяжелый кол. Долго примеривается, плюет на ладони и вдруг кричит:
      - Подавай!
      Один из игроков подбрасывает в воздух мяч. Обхватив кол обеими руками, Санька описывает им широкую дугу и с хеканьем наносит последний удар.
      Упругий резиновый мяч взвивается так высоко в небо, что кажется, никогда больше не опустится на землю.
      - Выручил! Выручил! - восторженно кричат мальчишки, стремглав бегут до заповедной черты и возвращаются обратно к кону.
      И так увлечется Санька игрой, что забудет обо всем на свете.
      Потом опомнится, прибежит домой и, не моргнув глазом, скажет матери, что луку у соседки не нашлось.
      - Я ж тебя не за луком посылала - за солью, - разведет руками Катерина.
      - Я и про соль спрашивал. Тоже нету...
      Как-то раз ребята затеяли игру в "колы-забивалы". В землю воткнули остро отточенный, как карандаш, осиновый кол. Рядом положили несколько березовых поленьев. Санька поставил всех мальчишек в круг и начал выбирать водящего.
      Неожиданно к ним подошел Федя Черкашин:
      - В колы играете? Знаю такую игру. А водят у вас как - по жребию или на охотника?.. Ага, по счету. Тогда и меня посчитайте. - И он втиснулся в круг.
      Санька смерил новичка взглядом.
      - Посчитаем, посчитаем, - согласился Девяткин и, подмигнув Саньке, стал на его место.
      И все улыбнулись, потому что знали: если Петька захочет кого сделать водящим, это так и будет.
      Девяткин ходил по кругу, тыкал мальчишек толстым пальцем в грудь и бормотал считалочку:
      - Катилося яблоко вокруг города, кто его поднимет, тот вон выйдет...
      На кого приходилось последнее слово, тот отходил в сторону. С каждой минутой круг все более сужался. Вот остались только двое: Петька и Федя. Девяткин в последний раз так ловко пробормотал "катилося яблочко", что водить досталось Феде.
      - Имей в виду: у нас до конца играют... пощады не просят, предупредил Санька.
      - А как же иначе, - согласился Федя и лег лицом на землю.
      Мальчишки побежали прятаться. Когда голоса и топот ног стихли, Федя поднялся с земли и постучал палкой в полено, предупреждая всех. что начинает поиски.
      Он заглядывал в канавы, в огороды, за дворы, шарил в кустах и, обнаружив игрока, со всех ног бежал к колу и троекратно ударял по нему палкой: игрок найден и должен выйти из укрытия.
      Иногда Федя уходил от кола слишком далеко. Тогда, точно из-под земли, выскакивали ребята и березовыми поленьями загоняли кол в сырую, податливую землю.
      Заслышав удары, Федя мчался обратно, но игроки уже исчезали.
      Снова в поиски.
      Наконец все мальчишки обнаружены.
      - Теперь тащи кол! - напомнил Санька.
      Но это было не так легко. Молодой, в соку, осиновый кол по самую маковку ушел в землю. Не за что было даже ухватиться. Федя нашел обломок железного прута и попробовал взрыхлить землю.
      - Железкой нельзя, не по правилам, - остановил его Санька. - Надо голыми руками.
      Федя попыхтел минут десять, но ничего не мог сделать. Пришлось водить еще раз. В землю воткнули новый кол, и все началось сначала. Теперь Федя искал осторожнее. Далеко от кола не уходил, зорче осматривался по сторонам.
      Наиболее опасным и хитрым игроком оказался Санька Коншаков. Он прятался в самых неожиданных местах.
      Второй кол Федя также не смог вытащить. На беду, он зашиб о камень ногу и захромал.
      - Проси пощады - пожалеем! - снисходительно предложил Санька.
      - Привычки такой не имею, - отказался Федя. Подбежала Маша.
      - Напали на свеженького, обрадовались! - закричала она на мальчишек и предложила Феде отыграться за него. - Они плутуют, наверное... Я их сразу выведу на чистую воду!
      Но Федя от помощи отказался. Игра затянулась до позднего вечера.
      Утром, нагнав прихрамывающего Федю по пути в школу, Санька насмешливо сказал:
      - Не отыгрался вчера! Сегодня после обеда опять водить будешь.
      - Я?! - растерялся Федя.
      - А кто же! У нас все по-честному играют. Степа Карасев прошлым летом две недели водил... похудел даже. А Девяткин как-то матери вздумал пожаловаться, так мы его потом от всех игр отлучили...
      И после обеда Федя снова пришел за околицу:
      - Давайте в колы играть. Я водить буду.
      - У тебя же нога болит, - удивились мальчишки.
      - Поджила малость.
      Но играть ребятам не хотелось. Они только что на вырубку собрались костры жечь. Санька даже коробку спичек из дому унес.
      - Ладно, - сказал он, - мы тебя прощаем.
      - Тогда считаю, что отыгрался, - сказал Федя.
      Мальчишки только переглянулись и смолчали.
      В другой раз затеяли игру в чижи. Подошел Степа Карасев.
      - Так-на-Так водит... на новенького! - обрадовались мальчишки.
      Степа был нерасторопен, доверчив, хитрить не умел, плохо разбирался в правилах игры. Ребята пользовались этим, и он постоянно был в проигрыше.
      Степу без конца "маяли" в чижи, заставляли бегать за мячом. А когда играли в войну, он обычно выполнял роль "конной тяги", перевозя на дребезжащей тележке ржавую трубу от миномета, которая в одном и том же бою была и противотанковой пушкой и гаубицей.
      Сегодня на Степе отводил душу Петька Девяткин. Федя сидел на бревнах и следил за игрой. Петька заслонял собой вычерченный на земле круг, и Степа никак не мог попасть в него деревянным, заостренным с обоих концов чижом.
      Мальчишки решили, что Степе теперь не отыграться до позднего вечера.
      Неожиданно Федя подошел к играющим, взял у Степы чиж:
      - Посиди, я за тебя отмаюсь.
      Через несколько минут чиж вкатился в круг. Федя предложил Девяткину сыграть еще одну партию. Петька вынужден был согласиться: после выигрыша не принято отказываться.
      Сыграли партию, и Федя вышел победителем. Началось "маяние". Федя играл расчетливо и точно. Он с такой силой ударял по чижу палкой, что тот с жужжанием пролетал над землей и падал далеко за дорогой.
      Петька терпеливо разыскивал чиж в траве и долго целился, стараясь попасть в круг. Но Федя, изловчившись, отбивал его палкой еще на лету это было по правилам - и отсылал в другую сторону, к огородам. Казалось, что круг был огражден незримой стеной.
      Мальчишки с веселым оживлением следили, как Девяткин бегал из стороны в сторону. Он пыхтел, ругался себе под нос, поглядывал на Саньку. А тот только посмеивался: ничего не скажешь, игра идет по-честному, по всем правилам.
      Начало смеркаться.
      - Домой пора, отложим до завтра! - взмолился Девяткин.
      - У Степы пощады проси, его выигрыш, - сказал Федя.
      - Конец игре, конец, - забормотал сконфуженный Степа. - Не надо завтра.
      Федя последний раз ударил по чижу, и тот, как стриж, прочертив вечернее небо, упал далеко за огородами.
      - Эх, ты! - Девяткин подошел к Саньке. - За свой конец вступиться не мог.
      - Поделом тебе! Не плутуй, по совести играй.
      - Родной, тоже...
      - Велика родня! На одном солнышке греемся, - засмеялся Санька.
      Глава 10. НА ПОЧТЕ
      Когда письмоносец Тимка Колечкин появлялся на деревенской улице с полной сумкой писем и газет, Катерина выбегала ему навстречу, затаскивала в избу и заставляла на глазах у нее перебирать всю почту.
      - Тетя Катерина, да я же помню... нет вам ничего, - почему-то виноватым голосом говорил Тимка.
      - Нет, ты покажи... может, запамятовал.
      Но письма от Егора опять не было.
      Катерина ходила грустная, молчаливая, часто задумывалась и с нетерпением ждала очередной почты. Правда, по вечерам она продолжала по-прежнему рассказывать детям о похождениях бравого солдата Егора, но делала это уже без прежнего увлечения, часто противоречила сама себе, что заметил даже Никитка:
      - А чего это тятька все одного и того же фашиста убивает? Сегодня рыжего, мордастого, и вчера, и третьего дня. Неужели он такой неубиваемый?
      - Разве все рыжего? - спохватилась Катерина. - Да все они на один лад... все противные.
      Однажды к Коншаковым забежал Петька Девяткин и сообщил Саньке, что завтра мать едет в город на двух подводах (Евдокия работала в колхозе возницей молока) и берет его с собой.
      - Поедем с нами, Коншак! Завтра же воскресенье. В кино сходим, на базаре побываем.
      Санька решил, что такого случая пропустить никак нельзя. Он вопросительно посмотрел на мать.
      - Поезжай, Саня! - обрадовалась Катерина. - На почту зайдешь, письма спросишь.
      - Это же Тимкино дело.
      - Тихий он очень... ему, поди, и писем недодают. А ты побойчее поговори там, побеспокой людей. Может, отцово-то письмо в уголочке завалялось, лежит себе и лежит. Хорошенько пусть поищут.
      - Ладно, зайду, - согласился Санька,
      Утром он помог неповоротливой Евдокии запрячь лошадей. Сам надел хомут на вислогубого, старого Муромца, затянул супонь, завязал чересседельник. Наконец тронулись в путь.
      Санька с Петькой ехали на Муромце впереди, Евдокия на другой подводе - сзади.
      По дороге подводы нагнали Тимку Колечкина.
      - На почту? - спросил Санька. - Садись, подвезем. Тимка забрался на телегу, снял широкий картуз и вытер вспотевший лоб.
      - Запарился, почтарь?
      - Тяжелая у меня работа, Коншак.
      - Что так?
      - Если письмо - у которых муж или там сын живой на фронте, так ничего. А намедни вот Ульяне Князьковой извещение привез: муж пропал без вести. А у нее пятеро ребятишек осталось. Третьего дня тетке Даше - сына убило. На той неделе - Вороновым. От меня люди, как от чумного, теперь шарахаются... Да и тятька все вспоминается. Нет, пусть другой кто за письмами ходит...
      - Ну-ну, - вздохнул Санька. - Раз поручено, доставляй. - И, помолчав, спросил: - У тебя отец кем на войне был?
      - Сапер... Тоже работа тяжелая. На мине подорвался. - И Тимка часто заморгал глазами. - Если бы тятька был жив, разве я бросил бы школу? Учился бы в шестом классе вместе с тобой.
      Санька подумал о своем отце. Почему-то вспомнился летний погожий день, когда они всей семьей отправились в Локтеве, к родне в гости. Феня, разряженная, как невеста, в бусах и лентах, шагала впереди, за ней отец с Никиткой на плече, рядом с ним мать, а позади всех Санька. Он был сердит и ни с кем не разговаривал. Мать ради гостей заставила его обуть новые, скрипучие, с непомерно длинными носами штиблеты, а отец, пообещав повезти всю семью в гости в рессорной тележке, вместо этого повел их в Локтеве тихой полевой дорогой.
      Отец шел медленно, забредал по пояс в пшеницу, перебирал пальцами колосья, щурил глаза.
      - Мать, ребятишки! Благодать-то какая! Завалимся хлебом к осени.
      Потом, нарвав пустотелых дудок, он принялся мастерить дулейки, которые пели птичьими голосами; из стеблей пшеницы делал пищалки с жалостливым, тонким звуком; из веток ивы и ракиты - оглушительные свистульки. Невероятный концерт огласил окрестность. Ребята гудели, свистели, издавали соловьиные трели.
      Потом они вошли в лес. Молодой, прозрачный, он приветливо шумел листвой, точно Коншаковы шли в гости не в Локтеве, а вот к этим березам, осинам, елям. По каким-то неуловимым приметам отец находил гнезда птиц, выслеживал ежа, белку или, улегшись около муравьиной кучи, рассказывал про трудолюбивую жизнь ее обитателей. Ребята, как завороженные, бродили за отцом. Санька давно забыл свою утреннюю обиду, длинноносые штиблеты уже не тяготили его. Он набрал полную фуражку птичьих яиц, весь был облеплен паутиной, измазался смолой.
      - А в гости-то, Егор! - спохватилась вдруг Катерина. - Поди, заждались нас. - И, оглядев отца и ребятишек, всплеснула руками: - Я ли не обряжала их! Стирано, глажено... А на что вы теперь похожи? Углежоги, мазепы!
      - Не беда, - засмеялся Егор. - У нас тут и свой праздник ладный выходит.
      ...К полудню подводы прибыли в город. Евдокия сдала молоко и поставила лошадей кормиться. Потом, захватив сына, отправилась на базар.
      Санька с Тимкой пошли на почту.
      По дороге посмотрели картинки в витрине кино, купили в палатке розовых петушков в подарок малышам, заглянули на стадион, где когда-то Санька с отцом смотрели футбольный матч. Сейчас на стадионе в футбол никто не играл, а какие-то парнишки кололи штыками хворостяные чучела.
      - Они тоже воевать будут? - спросил Тимка.
      - Это у них всевобуч, - пояснил Санька. - Они еще пока гражданские.
      На почте служащий подал Тимке объемистую пачку газет и писем:
      - Стожаровские прибыли. Полным-полна ваша коробушка.
      - Тима, а нам письма нету? - шепнул Санька. - Давай посмотрим.
      Тимке самому не терпелось разобрать почту. Они вышли на сквер, сели на скамейку и принялись рассматривать письма: были тут и открытки, и затертые бумажные треугольники, и конверты, склеенные из газетной бумаги.
      - "Марине Ивановне Ракитиной", - прочел Тимка и представил, как сегодня вечером он зайдет с этим бумажным треугольником к Машиной матери.
      Тетя Марина долго будет вытирать фартуком руки, потом бережно примет письмо на ладони, поднесет близко к лампе, прочтет и, спохватившись, поставит перед Тимкой крынку с молоком, нарежет большими ломтями хлеб и примется угощать: "За себя не хочешь, за Андрея Иваныча поешь.. Чтобы он вот так же сыт был, поправился скорей".
      Это письмо Тимка занесет Колесовым.
      Старик Иван соберет многочисленную семью, пригласит соседей, оседлает нос очками в жестяной оправе и растянет чтение письма от сына-танкиста на добрый час.
      - А нам нет и нет, - вздохнул Санька и подумал, что же он скажет дома матери.
      Но что это? Пальцы его выхватили из пачки писем конверт из плотной белой бумаги. Адрес выбит четко, на машинке: область, район, сельсовет. "Село Стожары, колхоз имени Пушкина, Катерине Васильевне Коншаковой".