Рабдина сразу же привязалась к Бунги и всегда с радостью оставалась с ней, но ей было трудно находиться на одном месте дольше десяти минут. В итоге она носилась по лагерю целыми днями, засовывая свой любопытный носик во все дела, и вскоре стала всеобщей любимицей, так что скучно ей не было — всегда находились желающие пообщаться с ней. Даниле же было просто спокойнее, когда он видел ее смеющееся личико рядом с собой, и он ни на минуту не пожалел о своем решении взять ее в Бугенвиль.

К моменту, когда к ним присоединился новый член команды — Эрика, приехавшая в их лагерь в качестве врача-волонтера, красивая, с огромными печальными зелеными глазами, серьезная и упрямая в своем решении отдать работе всю свою энергию, Данила работал в Бугенвиле уже около года. Он приехал туда сразу, как только их офис решил открыть в Бугенвиле свое представительство, реагируя таким образом на восстание и полную неразбериху, творившуюся в этом удивительно красивом месте с уникальной природой. Его прислали возглавить представительство, и вот уже почти пятнадцать месяцев он жил в этом лагере, занимаясь проблемами сотрудников госпиталя, выбивая деньги на продовольствие, лекарства и на существование всей программы. У него было не так уж много помощников, и на его плечи ложились все ежедневные проблемы, включая и то, что было очень трудно найти желающих приехать в этот богом забытый край и помочь их миссии.

Когда он узнал о том, что к ним едет врач из России, он был рад пополнению и ждал с нетерпением ее приезда. Дополнительные руки были им просто необходимы. К тому же она была русская, как и он. Путешествуя по свету столько лет, он довольно редко встречал соотечественников среди коллег. Здесь, в Папуа — Новой Гвинее, иногда можно было увидеть русских пилотов, журналистов или туристов — любителей подводного плавания. Пилотов нанимали для перевозки грузов в провинции, по большей части они приезжали из Владивостока. Сам он с ними виделся редко, так как до Бугенвиля они обычно не добирались, их территорией считалась провинция Маданг. Бывало, что, пока он не выберется домой в короткий отпуск, он не разговаривал по-русски вообще. Разве что Рабдину иногда учил некоторым словам, чтобы с бабушкой и дедушкой могла общаться. И конечно же постоянно заказывал пачки книг из дома. В принципе за всю свою жизнь он провел вне России больше времени, чем дома, но родители с детства прилагали все усилия к тому, чтобы Данила не потерял интереса к корням, не забыл родной язык и откуда он родом. И хотя в детстве он стал было больше разговаривать на английском, звучавшем вокруг него повсеместно, родители упорно продолжали общение на русском и даже параллельно с местными школами проводили домашнее обучение по школьной программе России. Это было нелегко, он сопротивлялся двойной нагрузке, но в итоге это дало ожидаемые результаты — Данила вырос русским не только по паспорту, но и по внутреннему состоянию.

Кандидатура Эрики была отобрана в штаб-квартире «Милосердия», и к Даниле в руки попало уже готовое решение вместе с биографией. Это вызвало у него радость от возможности поработать с русским врачом (кто бы мог подумать, что он встретит землячку на другом конце света!), любопытство, как она попала в реестр «Милосердия», и недоумение. Судя по всему, она несколько лет работала в хорошо оснащенной столичной клинике, причем была достаточно узким специалистом, совершенно не имела опыта работы в полевых условиях, и что послужило причиной ее желания пуститься в такое далекое путешествие, было ему непонятно. Однако они были рады и такому специалисту, потому что других врачей с более солидным и обширным опытом привлечь им практически не удавалось. Такие, как Фил, были редким исключением, и Данила всегда радовался, что их госпиталю так повезло с ним.

Эрика приехала в тот день, когда Данила находился в другом городе, встречая груз с гуманитарной помощью. Это был один из тех нелегких дней, когда он встречался лоб в лоб с совершенно неожиданными проблемами. В порт в Киете прибыло судно, доставившее груз от их организации для Бугенвиля. Груз составляли продукты питания и медикаменты для офиса. Когда судно прифрахтовалось и начали отгрузку, неожиданно подъехал джип, оттуда выскочили вооруженные и разъяренные представители повстанцев и начали кричать, чтобы остановили выгрузку. Выяснилось, что они подумали, что это груз от правительства Папуа — Новой Гвинеи, поэтому ни в какую не хотели принимать их подачки, как они выразились. Данила объяснил им, что это донорская помощь от «Милосердия», не имеющая отношения к правительству ПНГ. Однако даже после его объяснения повстанцы упирались, сказав, что, если они примут груз, это будет означать, что они признают свою несостоятельность, якобы они не могут обеспечить сами себя. Это был один из их пунктиков — идея, что они ни в ком не нуждаются. С большим трудом Данила убедил их в необходимости медикаментов для их больных, потом уговорил и на прием продуктов питания, указав, что они пойдут беременным и роженицам для поддержания их здоровья. После долгих совещаний между собой сепаратисты наконец дали согласие на отгрузку. Но каких нервов это стоило Даниле! Они чуть не лишились такого долгожданного груза!

В лагерь он вернулся поздно, едва успев к ужину. Ужинали в лагере обычно все вместе, так было веселее, да и было время пообщаться. Они наняли повара, который в мирные времена работал в местном ресторане и теперь остался без работы, так как заведение их было разрушено, а клиенты все сбежали. Он готовил нехитрые блюда из того, что было, но, по крайней мере, это было съедобно и ни у кого не болела голова о том, чем бы перекусить после работы.

Поцеловав выбежавшую к нему навстречу Рабдину, Данила присел за общий стол. Он сразу же заметил новенькую, так как она явно выделялась из общей компании своей еще не успевшей загореть и обветриться холеной кожей, красивейшими волосами и напряженным взглядом. Было заметно, что она еще не совсем освоилась с языком и старательно прислушивается к общей речи, стараясь вникнуть в разговор.

— О, Дэн, с приездом, — поприветствовал его Фил, — присаживайся, как все прошло? Ты что-то задержался.

С чьей-то легкой руки Данилу с самого начала стали называть Дэн, так как имя это легче произносилось сотрудниками. Многие даже и не знали его настоящего имени.

— Как всегда, не без эксцессов, но все уже разрешили. — Данила принялся за свой сандвич, поглядывая на Эрику с любопытством. — Конечно же забыли предупредить людей в порту, что идет этот груз, конечно же не все документы были отправлены, люди не были готовы к приему помощи, но что я люблю здесь, так это то, что, если есть терпение, все проблемы разрешимы. Но, скажу я вам, мы чуть не отправили корабль неразгруженным обратно.

— Да ты что! Ну и народ, им помогают, а они отказываются.

— Гордые! Да и поначалу они решили, что груз из ПНГ, а не от нас. Но потом они, к счастью, во всем разобрались.

— Какая им разница, от кого помощь? — заворчал Стивен. — Не так много им и предлагают, в их положении не стоит быть слишком разборчивыми.

— Есть разница, и большая, они же пытаются доказать, что могут быть независимой страной, понимаешь? — Данила, казалось, совсем не был взбешен произошедшим. — Поэтому их можно понять. Хотя больным в госпитале, возможно, не до политических разборок, когда они умирают от недостачи лекарств. Ладно, главное, что все закончилось благополучно.

— Кстати, познакомься, это Эрика, доктор Эрика, которую мы так ждали! — Фил кивнул в сторону Эрики.

— И заметь, она превзошла все наши ожидания! — добавил верный себе Стивен.

— Ну уж, Стив, фантазию твоих ожиданий трудно превзойти! — Данила обернулся к Эрике. — Очень приятно, я — Дэн. Данила, вернее. — Он привстал, чтобы пожать ее руку, отметив про себя нежность ее кожи. Они здесь уже давно забыли, что такое ухоженные руки, и он вдруг подумал, как скоро она тоже станет такой же равнодушной к своей внешности, погрузившись в будни, полные тяжелой работы и влажной жары. «А мне-то какое дело до этого, — одернул он сам себя внутренне, — лишь бы работала нормально». Из вежливости по отношению к остальным он не переходил на русский, решив удивить ее потом.

— Она будет жить рядом с нашим домом, — доложила Рабдина, — там, где раньше жил дядя Кларк. Значит, я смогу часто заходить к ней в гости и она будет угощать меня конфетами.

— Что, уже успела очистить все запасы сладкого у нашей гостьи? — Данила укоризненно покачал головой. — Дай человеку освоиться, Рабди, а то она сбежит от нас, даже не начав! Ну как тебе у нас здесь, Эрика? Лучше или хуже, чем ожидала? — Он заметил, как она сразу напряглась от того, что к ней обратились с вопросом.

— Да я на пятизвездочный курорт и не была настроена, так что пока все нормально, — ответила она, медленно выговаривая английские слова. Голос у нее был певучий, с легким бархатом, она тоже разглядывала шефа, про которого уже много слышала и который, как ей показалось, слишком уж пытливо ее изучал, как будто искал ответы на все вопросы сразу. Стивен уже успел рассказать ей о загадочной истории об удочерении Рабдины, и она невольно почувствовала уважение к этому странному мужчине, способному на такой поступок. Это выбивалось из рамок обычных мужских поступков, и ей было любопытно, что же из себя представляет этот человек. Но самой интригующей новостью, убившей ее наповал, стало то, что Дэн русский! Стивен не знал подробностей, а Эрика еще не так освоилась, чтобы расспрашивать других. В итоге она решила, что он, скорее всего, просто потомок каких-нибудь русских эмигрантов. Увидев его и услышав безупречный английский, она лишь удостоверилась в своих предположениях.

— А как госпиталь, освоилась? — продолжал выспрашивать Данила.

— Разбираемся потихоньку, осматриваемся. Непривычно поначалу, но, думаю, еще неделя-две, и я уже войду в общий рабочий ритм.

— Ну ты слишком оптимистична, я думаю, это займет несколько больше, наши условия все-таки отличаются от цивилизованных клиник, так что тебе ко многому придется привыкать заново, но при желании все реально, а желания, я думаю, у тебя хоть отбавляй, судя по тому, что ты здесь.

Данила с удовлетворением отметил про себя, что взгляд у Эрики был открытый и прямой, она не прятала своих мыслей и эмоций. Он недолюбливал скрытных людей, ему всегда импонировали люди с открытой душой, без камней за пазухой, может быть, потому, что он сам принадлежал к их числу.

Когда все потихоньку стали расходиться, Данила пересел поближе к Эрике.

— Ты, наверное, уже слышала о том, что мы соплеменники?

Эрика вздрогнула от неожиданности. Чистейший русский!

— А я думала, вы…

— Ты, — поправил он.

— Ты из эмигрантов.

— Почему?

— Ну, как выглядишь, английский.

— О, у этой истории длинные ноги. Хочешь, расскажу?

— Давай.

— Только с одним условием: я рассказываю, как я здесь оказался, но и ты тоже. Договорились?

Эрика пожала плечами. У нее была заготовлена история для таких любопытных.

По первой оценке Данилы вновь прибывшая должна была вписаться в их «семью» без особых проблем. И во многом благодаря этому открытому взгляду, который так ему понравился с первого же вечера. Он наблюдал за ней последующие недели, не в силах оставаться равнодушным к ее упорству и невероятной работоспособности. Она почему-то ужасно трогала его, была в ней какая-то скрытая печаль, но он не считал себя вправе копаться в этом. Он начинал ловить себя на том, что все чаще и чаще находит предлоги зайти к ней в госпиталь или же заглянуть вечером к ней домой, чтобы обсудить ту или иную проблему. Для того чтобы заглянуть к ней в домик, предлог можно было особо и не искать, так как все чаще и чаще его маленькая разбойница бросала няню и убегала к своей соседке, которая всегда разрешала ей поиграть рядом с ней, давала различные чудесно пахнущие платочки и красивые прозрачные шарфики для платьев ее кукол и готовила очень вкусные фруктовые салатики.

Рабдина никогда не пытала Данилу, почему он возит ее везде с собой и заботится о ней. Она безоговорочно приняла на веру историю о смерти ее родителей на войне, рассказанную Данилой, но часто спрашивала, какими были ее родители, особенно мама, вынуждая Данилу придумывать на ходу чудесные истории о материнской любви. Не мог же он сказать ей, что практически не успел узнать ее родителей за короткие две недели. И он с ужасом думал, что в один прекрасный день ему придется рассказать ей правду, почему погибли ее отец с матерью, и быть готовым к тому, что она будет вправе винить его в их смерти. Но он не торопился с этим, решив дать ей время повзрослеть и созреть для объективной оценки. Заменив ей в какой-то степени отца, он был не в силах заменить ей мать, а няни не могли этого сделать как минимум в силу того, что Данила с Рабдиной постоянно меняли место жительства, а вместе с этим менялись и их помощницы. Поэтому сейчас, видя, как Рабдина привязывается к Эрике, Данила боялся, что девочка увидит в ней возможную замену маме, а на это не было никаких оснований. Он боялся, что, чересчур сильно полюбив Эрику, Рабдина тяжело перенесет потом их неизбежное расставание. Но поделать с этим он ничего не мог, так как Эрика поощряла приходы Рабдины, давая ребенку все больше поводов довериться ей, и никакими силами невозможно было ограничить их общение. Не застав Рабдину дома, Данила мог с полной уверенностью направиться к Эрике, зная, что там-то он ее точно найдет.

— Бунги, тебе надо бы построже быть с Рабдиной, не может же она все время беспокоить доктора Эрику, может, та устала и хочет расслабиться, а наша непоседа не дает ей даже передохнуть.

— Да разве ее удержишь, мистер Дэн, — недовольно ворчала Бунги, — я только отвернусь, как ее уже и след простыл! И все время там проводит, если видит, что доктор у себя.

— Ну, значит, опять мне идти и вытаскивать ее оттуда. — Данила не слишком натурально вздыхал и отправлялся к соседке, мысленно радуясь возможности вновь ее увидеть. Бунги смотрела ему вслед, не слишком веря его вздохам и недовольству. Она была не слепая и видела, какими глазами мастер (так все здесь называли тех, на кого работали) смотрел на доктора Эрику. Рабдина-то понятно, почему не выходит оттуда, доктор с ней словно с подружкой разговаривает, на равных, какому ребенку такое не понравится, а вот мастер, тот о другом думает. «Помяните мое слово, скоро он сам из ее дома вылезать не будет», — говорила она своим приятельницам, которые тоже работали в лагере. Как это обычно и бывает, прислуга знала тайны своих хозяев еще задолго до того, как сами хозяева узнавали об этом.

Зачастую Эрика задерживалась в госпитале и приходила поздно, и тогда Рабдина, не дождавшись ее, с несчастным видом шла спать. В такие дни Данила все равно находил какой-нибудь предлог зайти к своей соседке и частенько, даже после долгого трудового дня, с удивлением заставал ее за чтением медицинских книг.

— Может быть, тебе стоит больше отдыхать, Эрика? Нам загнувшиеся от перенапряжения врачи не нужны! — шутливо говорил он, скрывая за этим свою тревогу за нее.

— Да опять попался сложный случай, вот сижу, читаю, все ли сделала правильно и что делать дальше. — Эрика не стеснялась признаваться в том, что не всегда была уверена в своих знаниях. За время работы в Бугенвиле она загорела, стала более уверенной в общении, но это никак не отразилось на ее колдовской красоте, как того ожидал изначально Данила, Эрика по-прежнему оставалась интригующей и по-своему хрупкой женщиной, притягивая Данилу, словно магнит.

— Да уж, я хоть и не врач, но в этой системе уже давно, и все равно каждый раз чувствую, что неизведанное не имеет пределов. — Данила уважал ее стремление все сделать правильно, несмотря на то что в данных условиях хаоса и переизбытка больных это было невероятно сложно. И все же он до сих пор не мог понять, что делала здесь эта девушка, вышедшая явно из обеспеченной семьи и не строящая на этом периоде своей жизни базу для последующей карьеры, как это делали многие другие, приехавшие сюда. Что толкнуло ее бросить все свое благополучие у себя дома и умчаться на край света.

У них в команде было пять-шесть врачей, одни постоянно менялись, другие оставались. Часть из них, такие как Фил и Марк, были преданные своему делу специалисты, которые время от времени делали перерыв в своей практике на родине для того, чтобы поработать в совершенно другом направлении, поделиться опытом, увидеть мир и не выпадать из обоймы международного реестра врачей. Другие, как, например Стивен и Рози, грубоватая, прямодушная молодая женщина, находились здесь потому, что таким образом набирали определенные бонусы для своей карьеры, дававшие потом возможность на дальнейшее обучение или на продолжение исследований у себя дома, открывая новые горизонты. Некоторые приезжали из стран третьего мира за заработком, так как даже их волонтерский оклад здесь был выше заработной платы у них дома. В побуждениях Эрики он не находил ни того, ни другого, ни третьего. Она еще не так встала на ноги как специалист у себя на родине, чтобы уже делиться опытом с другими, и она явно не нуждалась в финансовом плане, чтобы ехать сюда за деньгами. Это также не был юношеский романтизм, нет, это было нечто другое, нечто, что не давало Даниле покоя, потому что он чувствовал, что, не поняв эту причину, он не сможет понять до конца ее саму.

Но Эрика не шла на откровенные разговоры. Она была всегда вежлива, серьезна, держала дистанцию и намеренно уходила от любых разговоров о личной жизни. Даже общий язык общения не приблизил его к ней. Она явно никого не собиралась впускать в свой внутренний мир. Данила пускался в окружные пути и разговаривал с ней на отвлеченные темы: о путешествиях, достопримечательностях, литературе. И она обнаруживала немалые познания, признавая то, что побывала во многих странах, правда, это были все больше курортные места, причем далеко не самые дешевые. В литературе у них оказался схожий вкус, и он стал приносить ей почитать книги из своей большой библиотеки.

Несмотря на поражающую его твердость духа, она постоянно вызывала в нем желание оберегать и заботиться о ней. Данила всегда считал, что он просто относится к Эрике как к другу, который нуждается в его опеке, пока однажды, склонившись над ее затылком, пока она подписывала какие-то бумаги, он не поймал себя на том, что непреодолимо хочет поцеловать нежный изгиб ее изящной шеи.