Прогулки по радуге

Главным правилом было соблюдение нейтралитета, то есть исключалось проявление симпатии той или иной стороне воюющих. Кроме того, было дано множество инструкций, как избегать тропических болезней, обеспечивать себе элементарную гигиену, и, чем больше слушала его Эрика, тем больше она понимала, что о понятиях комфорта, к которым она привыкла в той, как она теперь говорила, жизни, придется забыть, так как здешние условия были совершенно другими и к ним ей еще надо было привыкнуть.

Ее привезли сначала в Буку, город неподалеку от Аравы, где было более спокойно, на маленьком, старом самолете, который трещал и скрипел во время полета, и Эрике все казалось, что он вот-вот развалится, однако, судя по спокойствию остальных пассажиров, это было обычным делом и никого нисколечко не беспокоило. В самолете, до отказа забитом людьми и их вещами, так что даже в проходе один на другом были свалены огромные тюки, пассажиры испытывали нестерпимую духоту и жару. Эрике все казалось, что ее сердце не выдержит такой жары, и она была безумно рада, когда они наконец приземлились. Из Буки ее отвезли в Араву на вертолете. Она никогда до этого не летала на вертолетах и ужасно боялась, однако это оказалось не так страшно, и было даже интересно смотреть сверху на непривычный пейзаж тропических островов, не считая ужасающего зрелища обгорелых зданий, лежащих угольно-черными островками на территории всего города. Паренек Джо, который ее встретил, запихнул ее чемоданы, набитые большей частью книгами, лекарствами и словарями, все приговаривая, что им стоит поторопиться, пока они не стали добычей желающих поживиться.

— А что, у вас так много воруют? — спросила Эрика по дороге.

— Ох, доктор, раньше был порядок везде, но с этой войной, сами знаете, всем на порядок наплевать, одни воюют, а другие на этом стараются наживиться. — Эбеновый паренек многозначительно вздохнул, причмокнув ярко-красными губами. Такие губы (и такого же цвета зубы!) она уже видела у других местных жителей и поначалу все не могла понять, отчего это. Это, да еще и красные плевки на всех дорогах, которые она принимала за кровь, привели ее в ужас, наводя на мысль о повсеместном туберкулезе. Оказалось, что это всего лишь местный заменитель курева, только его жуют — орех бетель, или «буаи», как некоторые его называли, смешанный с горчицей и мелом, дающий в итоге ярко-красный цвет губам, зубам и слюне и оказывающий легкое наркотическое действие. Жевали его все без исключения: мужчины, женщины и молодежь, в любое время суток, и даже находясь на работе, и она уже не удивлялась этому. «Да, — в который раз подумала она, преодолевая отвращение при виде красных плевков, — ко многому здесь еще придется привыкать».

По разрушенной, а потому сильно ухабистой дороге ее привезли в лагерь, который офис «Милосердия» обустроил для своих работников. В общем-то это был даже не лагерь, а хорошо огороженная территория, где ютились близко друг к другу деревянные домики на сваях, в которых и размещались сотрудники. Место было выбрано из-за близости к госпиталю, который расположился в здании бывшей школы, так как настоящий госпиталь был сожжен сепаратистами, как и многое другое на острове.

— Ну здравствуй, Эрика. — К ней подошел невысокий худощавый мужчина в очках, одетый так же, как и все в компаунде, в длинные холщовые брюки, ботинки на толстой подошве и рубашку с длинными рукавами. — Меня зовут Фил, я возглавляю здесь команду медиков и очень рад нашему пополнению. Добро пожаловать в Бугенвиль и в наш госпиталь!

Эрика кивнула и пожала его руку, все еще с любопытством оглядываясь по сторонам.

— А вот здесь ты будешь жить. Джо перенесет твои чемоданы, и можешь располагаться. — Фил остановился около одного из домиков, открывая дверь и жестом приглашая Эрику войти. — Комфорт не бог весть какой, но базовые условия есть, туалет, душ, газовая плитка, сетки на окнах…

— Даже душ и газовая плитка? — удивилась Эрика. Она представляла себе все гораздо хуже.

— Ну газ мы привозим в баллонах, так что экономим, как можем, чтобы не закончить его до завоза следующей партии, а душ подключен к баку с водой, который нагревается от солнечной энергии, так что по утрам вода холодная, но не ледяная, а к обеду уже совсем ничего. Правда, когда период дождей, с нагревом дела обстоят похуже, но все равно стоит жара, так что не замерзнешь, это я тебе обещаю, — засмеялся Фил.

— Это вы сами тут все понастроили? — продолжала оглядываться Эрика.

— Кое-что мы, но в основном это все уже было в таком виде, когда мы приехали. Здесь было что-то вроде интерната для школьников и учителей. Город-то ведь был центром рудниковой промышленности, здесь находилось много рабочих и австралийских консультантов, они так отстроили город, что он, по рассказам, был просто райским уголком, особенно в сочетании с природой — это сказка! Но, видимо, переборщили с рудниками. То ли землю не поделили с местными племенами, то ли прибыль, то ли дело в экологии, сейчас уже трудно сказать, почему началось восстание за независимость. Итог, к сожалению, один: практически все сожжено, город разрушен, люди лишились всякой поддержки правительства, ни тебе продовольственных поставок, ни медикаментов, ничего, только бойня и разрушение. Уже погибло несколько тысяч людей, сколько погибнет еще, даже трудно предположить. А ведь этот остров называли «раем на земле», а теперь его называют «островом печали». Такая вот разница. — Фил погрустнел, было видно, что он принимает все это очень близко к сердцу. — Ну да что я тут рассказываю, сама все увидишь и разберешься. Наше дело лечить людей, кто бы они ни были, правильно?

Эрика кивнула, для нее еще было не совсем привычно разговаривать на английском, хотя заложенные спецшколой знания совсем не забылись. Но произношение людей, с которыми она встречалась, а особенно местных жителей, сильно отличалось от того, к чему привыкло ее ухо в родной школе и у репетитора.

— Значит, так, ты пока располагайся, освежись, а я зайду через час, и пойдем посмотрим госпиталь и все остальное. И смотри не снимай сетки с окон, а то комаров здесь столько, что никакие противокомаринные средства не спасут!

Эрика поднялась в дом, разглядывая темные душные комнаты, в спальне был вентилятор, которым нельзя было пользоваться из-за экономии электроэнергии, поэтому там было так же, как и в остальных комнатах, жарко и душно, как и снаружи, и даже хуже благодаря плотным сеткам на всех окнах. Устройство дома было максимально простым: кое-какая посуда на кухонном столе, плитка, деревянный стол с такими же самодельными стульями, огороженная душевая кабинка и неизвестно откуда взявшийся незатейливый пейзаж на стене, оставленный, видимо, предыдущими жильцами. На стенах виднелись следы от раздавленных насекомых, пахло сыростью, а внутри шкафов — плесенью. «Надо бы почаще проветривать», — подумала Эрика, по-хозяйски изучая скудное содержимое шкафов. Кто-то заботливо оставил на кухне несколько бутылок с минеральной водой и банки с мясными консервами. На столе ярким пятном выделялась корзина с фруктами. Эрика с любопытством заглянула в нее — манго, бананы, киви, все гигантских размеров и благоухающие характерным терпким ароматом. Она взяла манго, улыбнувшись мысли, что на родине это считается экзотическим фруктом, а здесь, скорее всего, это самый дешевый продукт, растущий на деревьях вдоль дорог сам по себе. Ей говорили, что Бугенвиль считается островом самых огромных фруктов в тихоокеанском регионе, и, глядя на корзину, в это легко можно было поверить.

Разложив свои вещи и приняв теплый душ, который на самом деле был слабой струйкой воды, Эрика переоделась в легкие джинсы и рубашку, повязав на голову платок, чтобы убрать мешавшие ей волосы. От жары они слипались маленькими завиточками на лбу, и ей приходилось постоянно убирать их. До прихода Фила оставалось еще немного времени, и она присела на открытом балконе, разглядывая территорию лагеря и людей, снующих туда-сюда, перетаскивая какие-то ящики с пометкой «Милосердие», баллоны с питьевой водой и что-то еще, чего она не могла разглядеть. Эрика откинулась на спинку плетеного кресла, затянувшись сигаретой. Она никогда не была заядлой курильщицей, разве что иногда покуривала за компанию с подругами на вечеринках, но никогда это по-настоящему не было ее привычкой. Она вспомнила о сигаретах после смерти Макса, тогда она сидела подолгу наедине со своими мыслями, и, чтобы хоть как-то притупить их горечь и остроту, она начала курить, помногу, не замечая, как пустеют пачка за пачкой, не замечая, как это превращается в зависимость. Макс тоже много курил… Макс… Она закрыла глаза, медленно выдыхая дым. «Вот я и здесь, любимый, — тихо прошептала она, — здесь, на острове печали. Ты так и не успел попасть сюда, зато это сделала я. Я сделал шажочек к воплощению твоей мечты. Мне трудно. Я не знаю, что и как будет дальше, справлюсь ли я, выдержу ли я, найду ли я здесь то, что ищу… Но первый шаг я сделала… И я прошу тебя дать мне силы пройти этот путь до конца».

— Ты кто?

Вопрос прозвучал откуда-то снизу, и Эрика сначала не поняла, кто это, вздрогнув от неожиданности. Потом из-за дерева высунулась голова маленькой чернокожей девочки лет трех-четырех, опрятно одетой, с аккуратно заплетенными косичками. Лицом она была больше похожа на африканский тип, чем на меланезийцев, населяющих Бугенвиль, и, значит, вряд ли была ребенком кого-то из местного персонала.

— Ты кто? — повторила девочка свой вопрос, уставившись на нее с нескрываемым любопытством.

— Я — Эрика, а ты кто?

— Я — Рабдина. Ты откуда приехала?

— Из очень далекой страны, — улыбнулась Эрика. Наверное, дочка кого-нибудь из сотрудников, хотя странно видеть в таком месте детское лицо. — Ты, боюсь, о такой стране и не слышала.

— Ты летела на самолете?

— Да, очень долго летела, над океаном.

— Я тоже летала на самолетах, — гордо сообщила девчушка, расплывшись в ослепительно белозубой улыбке. — Много летала. Я все знаю про самолеты, вот так-то! Я тебе принесу банан! Хочешь?

— Постой, у меня есть бананы, лучше давай я дам тебе конфет! — Эрика поманила ее к себе наверх. Рабдина не замедлила подняться, остановившись в дверях, с любопытством оглядывая чемоданы Эрики, все еще стоявшие в комнате. Эрика вытащила из сумки прихваченный в аэропорту шоколад. — Держи!

— Спасибо. А у тебя еще много есть?

— Много, не волнуйся, я его тоже люблю. Заходи в гости, будем вместе лопать шоколад.

— Зайду! — Девочка так же стремительно убежала, как и появилась.

Пока Эрика смотрела ей вслед, к дому подкатила машина Фила, и она сделала последнюю затяжку, докуривая свою сигарету.

— Эрика, ты готова? — Голова Фила высунулась из окна машины. — Я тебя жду внизу!

— Иду, уже спускаюсь. — Она быстро затушила сигарету и спустилась вниз.

— Закрывай двери, тебе придется быть все время начеку, даже на территории лагеря, — предупредительно сказал Фил. — Мы дадим тебе рацию, настроенную на наш канал, ты будешь носить ее с собой постоянно, таким образом будешь в курсе всех наших переговоров, сможешь услышать, если что срочное, или запросить помощь, если понадобится. Не удивляйся, — сказал он в ответ на ее вскинутые брови, — мы здесь в военных условиях, перестрелка может начаться в любом месте в любую минуту. И хоть они вроде бы уже оставили Араву и переместили бои глубже в горы, все равно иногда случается пальба.

— А откуда же тогда столько пациентов в госпитале, если бои не здесь?

— Мы ведь не только на раненых работаем, здесь осталась большая часть населения, включая женщин, детей, стариков, которые тоже нуждаются в помощи, как и любые люди, они болеют, рожают, рождаются, умирают, и здесь нет никого, кроме нас, кто бы мог оказать им квалифицированную медицинскую помощь. Сюда привозят больных со всего острова, так как больше госпиталей нет. Строится еще один в Буке, куда они хотят переместить столицу, там вроде бы не так все разрушено, но он еще не начал работу, так что все пока ложится на наши плечи. Не хочу пугать, но легко не будет. — Фил пытливо взглянул в глаза Эрике. Он уже был свидетелем того, как некоторые врачи не выдерживали и уезжали, не доработав до конца контракта, а эта девушка не выглядела слишком крепкой и закаленной, чтобы ожидать от нее чего-то другого. Правда, было в ее взгляде что-то граничащее между упорством и отчаянием, и это заставляло его думать, что они сработаются.

— Да я и не ожидала ничего легкого, Фил, ты не беспокойся за меня, со мной все будет в порядке. — Эрика улыбнулась открытой улыбкой, она понимала, почему Фил беспокоится, она и сама бы так думала на его месте. — А зачем машина? — удивилась она. — Разве ты не сказал, что госпиталь находится совсем рядом?

— Да, рядом, но таковы правила безопасности. — Фил развел руками, как бы извиняясь, — Даже сто метров вне лагеря нельзя пройти пешком. Зачем лишний риск? Ведь организация несет за нас ответственность как-никак, понимаешь? Не все так плохо, — засмеялся он, увидев, как лицо Эрики становится все более и более озабоченным. — Несмотря на все эти неудобства, у нас очень хорошая команда, мы как одна семья, мы в одной лодке и поэтому стараемся скрасить нашу жизнь, добавляя в нее праздников. Так что тебе еще у нас понравится, доктор Эрика!

Пока они пересекали на машине территорию лагеря, Эрика опять увидела девочку Рабдину, весело махавшую им вслед.

— Кто эта девочка? Ребенок кого-то из сотрудников?

— В каком-то смысле да. Эта наша достопримечательность. Она скрашивает наши вечера своей детской болтовней. А с чувством юмора, я тебе скажу, у нее все в порядке! И с любопытством тоже. — Фил засмеялся, вспоминая нескончаемый поток вопросов Рабдины. — А вообще-то она удочеренная дочка Дэна, нашего координатора. Он руководитель всей программы, как ты, наверное, слышала. Ты его скоро увидишь. Кстати, ты уже знаешь, наверное, что Дэн — твой соплеменник?

— Как это — соплеменник? У нас в стране племен давно уже нет! — засмеялась Эрика словам Фила.

— А здесь так всех называют, близких по крови и языку.

— А откуда ваш Дэн будет?

— Не знаешь? — хитро улыбнулся Фил. — Тогда не скажу, пусть будет сюрпризом.

— А разве разрешают сюда привозить детей? Опасно, условия все-таки не для малышей!

— В принципе не разрешают, да сюда семейные практически и не приезжают, а если и приезжают, то ненадолго. Просто у Дэна особенный случай с Рабдиной. Он как-то умудрился договориться.

Они проехали до госпиталя, который располагался совсем рядом в двухэтажном здании, построенном достаточно добротно еще в мирные времена. Внутри все было переоборудовано под палаты, перевязочные и операционные. Сделано это было достаточно примитивно, только самое необходимое. Врачей было не так уж и много, все приезжие. Среди медсестер было несколько местных девушек, но были и иностранки, по большей части религиозные миссионеры, работающие в тех краях с давних времен. Больных было много, они лежали не только в палатах, но и в коридорах, и даже на полу. Запах стоял ужасный, и все это в духоте и жаре. Эрика постоянно отирала капли пота со лба, чувствуя себя неуютно оттого, что другие, казалось, не замечали этой жары.

— Жарко, доктор? — спросила ее, широко улыбаясь, чернокожая медсестра Бьеб. — Ничего, это только первый день, потом привыкнете! Там вон, в уголочке, баллон с водой стоит, если что — подходите, пейте, а то совсем плохо станет с непривычки-то. Вам, белым людям, наша жара — что для нас ваш холод. Собьет с ног — и не заметишь.

Эрика с трудом понимала, что говорит Бьеб, так как она произносила больше слов на пиджине, местной смеси упрощенного английского и немецкого, наследие колонизаторов, и Эрике эти слова не были понятны. «И к этому привыкну», — подумала она, в который раз убирая непослушные завитки волос под платок.

Фил провел ее по госпиталю, показывая, что где расположено и кто чем занимается. Зрелище откровенно ужасало. Больные лежали кто просто на полу, кто на кроватях в палатах и коридоре, часть людей просто сидели на полу вдоль облупленных стен. Грязные, потные, угрюмые лица, запахи гноя, пота и медикаментов — Эрике показалось на секунду, что она вот-вот грохнется без сознания. Но она взяла себя в руки и даже отметила, что, если улыбнуться кому-нибудь, в ответ угрюмое лицо тоже озаряется краснозубой улыбкой.

Работники госпиталя приветливо улыбались, с любопытством оглядывая красивую молодую женщину, непонятно как оказавшуюся на этом краю света. Один из врачей, Стивен, пошутил, что первое, что ему пришло на ум при виде Эрики, это что мисс красоты делает тур по миру и заглянула к ним для моральной поддержки.

— Нам бы это не помешало! — смеялся он. — Здесь моральная поддержка — на вес золота!

— А ничего, что плюс к поддержке я вам еще и с лечением помогу, а? — в тон ему отвечала Эрика.

— Ну это слишком много удовольствий сразу! Сжальтесь! Мое одинокое сердце не выдержит такой атаки красоты и ума!

Теперь уже послышался смех со всех сторон.

— На столько, сколько выдержит твое сердце, Стивен, не хватит всех красавиц мира! — парировал Марк, еще один врач, меняя при этом кому-то повязку на ноге. — Так что можешь не волноваться, Эрика, разбить ему сердце тебе не грозит, слишком уж оно крепкое!

Стивен и Марк провели здесь не один месяц, бок о бок, прекрасно осознавая, что в такую дыру мало кто приедет без особого мотива. Жить здесь было сложно, а вынужденная изоляция от внешнего мира, замыкавшая работников миссии в узком кругу лагеря, приучила их к тому, что без чувства юмора такой жизни не выдержит никто.

Работы было много, слишком много, и никто не шатался без дела. Причем разделения труда здесь, по всей видимости, не существовало. Пока Эрика наблюдала за работающим персоналом, она заметила, что один и тот же человек мог стоять на подмоге, поднося и унося инструменты, а мог сам делать перевязки или другие процедуры. Операции, конечно, оставались за врачами, но и тут не было такого понятия, как узкий специалист, врачи брали на себя любые случаи, с которыми больные поступали в госпиталь. Кто был свободен, тот и занимался пациентом, будь то ребенок с аппендицитом, солдат с открытой черепно-мозговой травмой или женщина в родах. Эрика смотрела на все это с расширенными от ужасами глазами, так как в своей недолгой практике она никогда не сталкивалась ни с чем подобным, разве что слышала кое-что из рассказов Макса и помнила некоторые темы из учебников. «Боже мой, как хорошо, что я взяла с собой как можно больше книг», — подумала она с некоторым облегчением. Но все равно это не спасет от трудностей, все равно что поступить заново в институт, только с более жесткими правилами и без права на ошибку, так как здесь под руками будут не резиновые муляжи, а живые люди.

Фил, наблюдая за выражением ее лица, усмехнулся, но решил приободрить ее:

— Не думай, что мы все приехали сюда с подобными навыками и знаниями. Большинство из нас научились многому на месте. Читать в книгах и видеть на деле — это совершенно разные вещи, хотя и взаимодополняющие друг друга. Даже мне, который провел в подобных местах не один год, и то приходится открывать для себя много нового каждый день. Ни один больной не похож на другого. Понимая это, мы здесь четко придерживаемся правила взаимовыручки. Никто не осудит тебя за вопрос и никто не откажет в помощи, если ты попросишь. Так что не смущайся, если поначалу не будешь чувствовать себя комфортно, все придет со временем. И еще — у нас тут отличные помощники, которые не дадут упасть, даже если сильно споткнешься. Вот, например, Мирьям, она медсестра, каких поискать надо. — Фил указал на смущенно улыбавшуюся девушку, стоявшую неподалеку от них.

Эрика благодарно улыбнулась словам поддержки, но в душе совершенно не успокоилась. Может, со временем она и станет смотреть на свою работу по-другому, но сейчас это все только пугало ее, вызывая дрожь в руках и спазмы в желудке. После того, как они закончили ознакомление с госпиталем, Фил сказал ей, что она может остаться здесь еще на какое-то время, чтобы осмотреться, но потом ей лучше пойти и выспаться после дороги, так как иначе она не сможет проснуться на следующий день.

— В госпиталь мы приходим довольно рано, — объяснил Фил, — так что утром поспать не удается, и это не считая ночных смен и авралов, которые возникают довольно часто. Так что используй сегодняшний день на адаптацию и набирайся сил для настоящего старта. Потом мечтать будешь о лишнем часике сна!

Со сном у Эрики в этот день проблем не намечалось. После перелета и обилия впечатлений она буквально валилась с ног и ей было абсолютно все равно, насколько жесткая у нее кровать и как душно под сетчатым балдахином над кроватью, защищающим от комаров. Ее это нисколько не волновало. Она просто легла, не раздеваясь, лишь скинув кроссовки, и моментально закрыла глаза. Не прошло и пяти минут, как она уже спала глубоким сном.

Глава 2

Данила Карелин вырос в самолетах, поездах и африканских заповедниках. С детства он привык к частым переездам из страны в страну, адаптируясь каждый раз к новым условиям, новой школе и заводя новых друзей. Это было нелегко, но жутко интересно. Его родители были родом из Тюмени и занимались изучением животного мира. Занимались они этим фанатично, отдавая делу всю жизнь. Сначала они работали в российских заповедниках, в тайге, в самых разных местах. Потом решили, что после северной фауны было бы интересно изучить что-то совершенно противоположное, и связались с английским обществом изучения животного мира африканского континента. Их труды были довольно известны в научном мире, а потому опытных советских ученых с радостью приняли для продолжения исследования в рамках английского проекта в Африке. Таким образом путешествия Карелиных вышли за рамки Советского Союза и приняли мировые масштабы.

Маленького Данилку они возили везде с собой, решив заранее, что не оставят его на попечение бабушек и дедушек, а покажут ему настоящую жизнь, полную захватывающих дух пейзажей и интереснейших людей. Может, кто другой и видел в такой жизни сплошные неудобства, малярию и изнуряющую жару, осуждая их за то, что они лишают свое чадо нормальной цивилизованной жизни со всеми удобствами, не говоря уж о нормальном образовании, но они видели в этом настоящую закалку для своего сына, возможность привить у него любовь к природе, познать ее, увидеть жизнь со всех ее сторон. Подтверждением правоты их выбора служило то, что маленький Данила впитывал все как губка и несомненно обожал жизнь, которую они вели.

Так было до того времени, пока Данила не вырос и не пришла пора определяться с его высшим образованием. Тогда они решили вернуться и осесть на какое-то время в России — определить сына в институт, оформить свои записи в серьезный научный труд, посмотреть, что изменилось дома за время их долгого отсутствия. Однако Данила не пошел по стопам родителей, как ожидалось. Насмотревшись «прелестей» жизни в развивающихся странах и всем сердцем полюбив людей, живущих там, он решил направить свои силы в другую сферу, позволяющую ему продолжать работать для этих несчастных людей, привлекая к ним внимание и деньги всего мира. Окончив институт и проработав пару лет в родном городе, он понял, что страсть к путешествиям передалась ему от родителей в полной мере. Усидеть на одном месте казалось совершенно невозможным. Он просто физически ощущал необходимость сорваться с места и уехать куда глаза глядят — лишь бы мчаться по неизведанным просторам, видеть и впитывать все больше и больше нового. Многочисленные друзья по всему свету помогли ему в конце концов устроиться в Красный Крест, и это дало ему возможность осуществить свою мечту. Родители остались в Тюмени, поняв, что возраст уже не тот, чтобы мотаться по свету, да и с годами люди имеют тенденцию тянуться к своим корням, своей земле. Они занимались составлением энциклопедии животного мира и были вполне счастливы.

Данила же выпорхнул из гнезда и вернулся к тому свободному парению, к которому привык с раннего детства. И вот в свои тридцать шесть лет он уже успел поработать в пяти странах, участвуя в проектах различных гуманитарных организаций, преимущественно в горячих точках, где они поставляли самое необходимое, привозили врачей, лекарства, всегда в напряженных условиях, всегда среди смертей и несчастий, всегда на пределе сил и возможностей. Однако он не ощущал, что устал от такой жизни. Его работа приносила ему удовлетворение, а это многого стоило в его глазах. Ни за что на свете он не согласился бы променять ее на спокойную размеренную жизнь в каком-нибудь благополучном офисе.

Приходилось ему работать и в тех странах, где он вырос, живя с родителями. Там он встречался людьми, которых знал с детства, советуясь с ними, как лучше помочь их народу. И когда он видел в их глазах уважение, смешанное с огромным признанием и благодарностью за то, что для них делалось, когда он слышал слова стариков о том, что люди не забыли о них, не бросили их на произвол судьбы, он забывал обо всех трудностях и отчетливо понимал, что выбрал правильный путь, хоть и сопряженный с постоянными скитаниями по свету и с опасностями. Так, работая в Руанде, он однажды оказался отрезанным на территории, окруженной разъярившимися толпами вооруженных людей, изгонявших белых со своих земель. Так проявлялся антирасизм, распространявшийся по африканскому континенту с ужасающей скоростью. К дележу власти примешалась ненависть к белому человеку за все исторически нанесенные обиды. Потерявшие от ярости и запаха крови разум люди сметали все на своем пути, с особенной жестокостью обрушиваясь на представителей белой расы. Это был разгар войны, жесточайшей по количеству кровопролитий.

Данила с местными помощниками доставлял медикаменты в отдаленные деревеньки, когда бои внезапно переместились в ту сторону, отрезав ему путь назад. Его черные «друзья» быстренько испарились в неизвестном направлении, спасая свои шкуры, и их можно было понять. За содействие белому человеку можно было потерять голову от взмаха длинного ножа или пулю в лоб. Данила стал искать возможности возвращения. После нескольких дней отсиживания в укрытиях и коротких ночных перебежек он наткнулся на семью черных фермеров, Этель и Ревы, которые, вместо того чтобы сдать Данилу воюющим, укрыли его у себя на свой страх и риск. Он прожил у них почти две недели, после чего кто-то из соседей его все-таки там увидел и донес на них. Этель убили прямо во дворе их дома, когда она вывешивала белье, Рева, услышав выстрелы, побежал за ружьем, но не успел, упав от пули, пробившей стекла на окнах и его сердце. Данила успел укрыться в подобии погреба, прихватив с собой их годовалую дочку Рабдину. По воле случае, стрелявших отвлекли взрывы по соседству, и они покинули дом, не найдя Данилу и решив, что он успел сбежать раньше. Они даже не тронули дом и хозяйство, не заметив автомобиль, закрытый в сарае, хотя обычно после таких нападений дома сжигались дотла. Переждав еще сутки, Данила решился бежать, взяв с собой воды и провизии, а также машину. Через двое суток дней ночных передвижений они с Рабдиной достигли города, где можно было укрыться в безопасности на территории международной организации.

Девочку предложили пристроить в приют, но Данила наотрез отказался, не видя для нее никакого светлого будущего в такой стране. На содержание подобных приютов у государства не было денег, и условия там были ужасающими. С тех пор маленькая Рабдина всегда сопровождала Данилу, в какой бы стране он ни находился. Ему приходилось нанимать нянек, чтобы они присматривали за ней, пока он был на работе, но он твердо решил, что, пока условия будут позволять, он не расстанется с ней, фактически удочерив ее. И если поначалу им двигала в больше степени благодарность ее родителям за свою спасенную жизнь, то позже он так привязался к ней, что уже и не мыслил себя без этой малышки с огромными черными глазами, кучерявыми волосиками и невероятно обаятельной улыбкой.

Случалось, он сходился с женщинами, жил с ними какое-то время, но это никогда не длилось достаточно долго, так как отношения их были построены в основном на сексе и не были обременены той духовной близостью, которая обычно отдаляет разрыв на неопределенное время. К тому же его идеи и работа всегда стояли для него на первом месте и отнимали все его силы. Иногда он задумывался о том, что придет когда-нибудь время, когда ему захочется оседлой жизни, возникнет потребность в создании семьи, уютного домашнего очага, но, по всей вероятности, это должно было произойти не скоро, так как на данный момент он не мыслил себя без своей работы. И если найдется такая женщина, которая будет согласна разделить с ним условия его жизни, болея за те же идеи, что и он, если она сможет полюбить Рабдину той же нежной любовью, что испытывал он, то тогда да, тогда он, возможно, согласится на спутницу жизни. В любом случае в настоящий момент его мало волновал этот вопрос, так как всегда находились более приоритетные проблемы, занимающие его мысли.

Здесь, в Бугенвиле, работать было тоже нелегко. Они постоянно испытывали нехватку всего — людей, медикаментов, правительственной поддержки, что было так важно для их операций. Но они как-то выкручивались, и во многом благодаря их сплоченной команде и преданному делу руководителю. И они старались не нарушать устои их лагерной семьи, их негласные правила взаимовыручки и взаимоподдержки, потому что в противном случае это могло осложнить и свести на нет всю их работу.

Рабдина и здесь конечно же жила вместе с ним. Она была единственным ребенком в лагере, так как организация не одобряла нахождение в Бугенвиле семей сотрудников, но Данила взял все под свою ответственность и уговорил начальство сделать исключение. У этой девочки никого не было в целом мире, кроме него, и он не представлял, как он может поместить ее в интернат, пусть даже самый хороший, в возрасте четырех лет — это было слишком рано для ребенка, который уже и так потерял своих родителей. А отправлять африканку в холодную Россию ему даже в голову не пришло. Так она и оказалась в Араве. Правда, из-за условий работы и частых командировок ему пришлось найти няню, которая бы жила вместе с ними, решая все их бытовые вопросы. Няню звали Бунги. Это была дородная невысокая женщина с добродушным лицом и широкой белозубой улыбкой. Ее дети были уже взрослыми, а мужа убили во время войны, так что она могла посвятить все свое время Даниле и его дочке, к тому же это давало ей возможность оплатить учебу детей в столице.