— Удар ниже пояса, Глеб. Это будет сложно, понимаю. Но, в конце концов, я могу уехать на какое-то время и приезжать домой навещать ее. И годика через два вернусь. А там посмотрим.

— Ладно, надеюсь, ты ее убедишь, а я, как и договорились, как только найду что-нибудь интересное, дам тебе знать.

И он нашел. Он завез к Максу на работу распечатки с информацией о Бугенвиле. Это был остров, входящий в состав Папуа — Новой Гвинеи, где жители подняли восстание за независимость. Несколько лет там уже шла яростная гражданская война, полная разрушений и кровопролития, и, как это бывает на войне, люди были лишены элементарных вещей, включая медицинскую помощь, в которой они так отчаянно нуждались. Представители «Милосердия» открыли там свой офис, послав врачей работать в местном госпитале, обеспечивая население гуманитарной помощью в виде продуктов питания и медикаментов. Но возникла необходимость в дополнительных сотрудниках, так как количество нуждающихся в медицинской помощи было огромно и они не справлялись с потоком больных.

Когда Макс увидел распечатки, сердце его забилось от предвкушения. Это было именно то, что он искал. В его представлении именно в таких местах и протекала настоящая жизнь, без прикрас, без излишней отшлифованности, полная воздуха, эмоций и самореализации. Ему не потребовалось много времени, чтобы принять для себя решение. Теперь надо было поговорить с Эрикой. Он долго морально готовился к этому разговору, зная, что это будет нелегко. Эрика была не из тех людей, которые понимали и одобряли подобные акции. Для разговора он выбрал один из их тихих совместных вечеров, чтобы никто не отвлекал их. И даже наедине с ней он все не знал, как начать, и в итоге просто дал ей прочитать распечатки, которые принес Глеб.

— Что это? — Эрика отвлеклась от подпиливания своих ногтей и пробежала глазами текст, не найдя для себя ничего особо интересного. — Решил увлечься изучением гражданских войн в Тихоокеанском регионе? — спросила она, вернувшись к своим ногтям.

— Это Глеб принес. Я же тебе говорил, что встретил его недавно. На этот остров их организация набирает врачей. Не просто набирает, они им жизненно необходимы.

— Ну? Хочешь заняться рекрутингом? С чего это тебя вдруг заинтересовало? — Эрика наконец подняла голову и внимательно посмотрела на Макса. Что еще за идеи взбрели в его голову? Она заметила, что в последнее время он стал несколько странным, часто можно было видеть его с отвлеченным взглядом, мысли его витали где-то далеко, о работе он рассказывал реже и с меньшим энтузиазмом, чем раньше. Но она не вдавалась в его проблемы, не считая их серьезными. По-видимому, она ошибалась. Слишком уж странный был взгляд был у ее мужа.

— Я хочу туда поехать, любимая. Мне это нужно. Я хочу помочь этим людям, хочу сделать что-то важное в своей жизни, хочу увидеть жизнь, как она есть, а не в причесанном и выглаженном виде, как я вижу здесь. Хочу получить опыт, который я никогда не получу здесь, понимаешь? — увлеченно говорил Макс. Его глаза горели, было видно, что эта идея захватила его, как пламя. — Я стал задыхаться здесь, я хочу увидеть мир, но не курорты, пляжи и музеи, а мир других людей, которым нужна моя помощь как воздух. Нужна так, что иначе они просто не выживут. А я могу ее предоставить. Я хочу понять других людей изнутри, а не по книжкам, хочу сделать что-то такое, что сделает мою жизнь не бесполезной.

— Ты с ума сошел или мне надо серьезно воспринимать твои слова? — Эрика не знала, как реагировать. Слишком это было для нее неожиданно. — Тебе мало проблем в твоей клинике? Тебе мало лечить людей здесь? Твоим больным, по-твоему, ты не нужен?

— Нужен, но кроме меня здесь есть столько образованных врачей, что я один не делаю в море погоды. А я хочу приносить ощутимую пользу. Заметную. И тем людям эта помощь нужна больше, чем здешним. Просто потому, что у них не так много шансов ее получить.

— Захотел суровой жизни повидать? Приключений? Езжай в любую нашу деревню, проведи там с месяцок, повидаешь столько, что на всю жизнь хватит, и больных и не больных, каких хочешь! — Эрика перешла на повышенный тон. Гладкая поверхность океана ее семейной жизни зашлась рябью и даже волнами, и было похоже, что скоро грянет шторм. Ее такой всегда послушный и предсказуемый муж, оказывается, вынашивал в голове совершенно безумные идеи и даже не делился с ней ими! Не все, как видно, просто в покладистом Максе, есть и у него подводные камни. Как это она проглядела этот момент! Главное, чтобы было еще не поздно его переубедить, чтобы огонь адреналиновых идей не поглотил его еще до конца, оставив место для разумных доводов.

— Как ты можешь сравнивать, Эрика. Ты видела фотографии? Ты прочитала, что они пишут о том аде, который там творится? Почему ты не хочешь понять, что эти люди страдают?

— Я могу понять, Макс, я не бесчувственная кукла и тоже медик, между прочим, но чего я не понимаю, так это того, почему именно ты должен туда поехать и спасать этот богом заброшенный остров? Что, в целом мире нет никого, кто бы мог туда поехать, только ты один у нас такой благодетель? — Эрика совершенно потеряла терпение. И главной причиной было то, что она знала: когда у Макса такое выражение лица, его не переубедишь.

— Я — потому что я этого хочу. Потому что я чувствую, что это будет правильно. Что это то, что мне нужно. Постарайся меня понять. Я не требую, что бы ты поехала со мной, я понимаю, что это нереально, но я бы мог поехать хотя бы на год-два. Это ведь не так долго — Макс все еще пытался убедить ее. Но по глазам своей жены он уже видел, что она не хочет его слышать. Совершенно.

— Ты хочешь оставить меня здесь одну? На два года? И это и есть твоя бесконечная любовь? Вот к чему мы в итоге пришли. Я просто тебе надоела, так и скажи, если так, и не надо для этого уезжать на край света! Я и сама могу уйти, труда не составит! — Эрика была близка к истерике. — Не зря эта дурочка Лена мне тут нотации читала, она, наверное, раньше меня узнала о твоих страданиях в родных пенатах, о твоем рвении умотать подальше от меня! Ну признайся, я последняя, кто слышит об этом? А может, Лена или кто другой подобный ей еще и компанию тебе составит? И как это мне в голову не пришло! — Эрика вдруг осеклась. Это было чудовищно. Она чувствовала себя отвергнутой женой, устраивающей истерику уходящему мужу. Это было вульгарно и унизительно.

— Эрика, ты сейчас горячишься и не хочешь разумно посмотреть на вещи. Давай подумаем, у меня есть еще время для подачи документов, давай вернемся к этой теме чуть позже. К моей любви это не имеет никакого отношения. Ты прекрасно знаешь, как я тебя люблю, поэтому несправедливо и бессмысленно смешивать одно с другим. Но у меня есть моя жизнь, которую я хочу прожить не бесполезно, понимаешь? Ну, пожалуйста, постарайся понять меня, любимая! — Макс попытался обнять ее, но она откинула его руки, выскочила в коридор, схватила ключи от машины и буквально выбежала из квартиры, хлопнув дверью.

Она поехала к родителям. Кому же еще она сейчас сможет вылить весь гнев, который кипел в ней? Это невероятно! Такого бреда она от своего муженька не ожидала. Он был готов бросить ее ради какого-то острова на краю света и еще требовал от нее понимания! Это выходило за рамки ее понимания. Слезы гнева и обиды жгли глаза, размазывая силуэты машин на дороге. «Надо взять себя в руки, иначе можно и в аварию попасть», — подумала она рассерженно.

Что это было? Обида жены, которая перестала понимать своего мужа, или истерика избалованного ребенка, который вдруг увидел, что вещи устроены не только согласно его желанию? Ей было трудно решить, что именно движет ею и провоцирует такою бурную реакцию. Ясно было одно: Макс выходит из-под ее контроля, и это грозит ее личному благополучию. Она-то всегда считала, что знает его вдоль и поперек, что одно ее слово — и он изменит свое решение в ее пользу, да так всегда и было, а тут выходит, что он полон неожиданностей, бредовых идей и, самое главное, что не настолько он дорожит ею, раз так легко собирается все бросить и уехать на край света! Именно с этой тирады она и начала с порога родительского дома.

Родители, конечно, встали на ее сторону. Для них это было таким же шоком, как и для самой Эрики.

— Говорил я, что ничего хорошего из этого брака не выйдет! — громогласно шумел отец. — У вас слишком разные приоритеты в жизни и разное понятие о том, что и как от жизни нужно брать!

— Да он с ума сошел, твой муж. — У Луизы Иннокентьевны просто не находилось других слов. — Да что он вообразил о себе, паршивец, что он может вот так просто оставить жену ради своих бредовых идей?

— Вот и я о том же. — Эрика всхлипывала и усиленно кивала в знак полного согласия. Ей было невероятно жаль саму себя, и слезы ручьем текли из ее глаз.

Они еще долго возмущались по этому поводу, осуждая Макса как только могли, однако, когда бурные возмущения поутихли немного и стало понятно, что Эрика не хочет отпускать мужа ни под каким предлогом, Луиза Иннокентьевна решила поискать решение этой проблемы.

— Эрика, дочка, а может быть, ему что-то здесь другое предложить, чтобы поездок по свету было много, увлекательно?

— Да что ты, мама, он же медицину свою в жизни не бросит. И он хочет именно страдающим народам помогать. Прямо Мать Тереза в мужском обличье! Он считает, что зажрался здесь. Устал от легкой жизни. Конечно, жена денег не требует, вы с отцом предоставляете нам все условия для беззаботного существования, проблем никаких не испытывает, а теперь он, видишь ли, устал от такой жизни. Хочет приключений! — Эрика чувствовала себя так, как будто ее предали.

— Но он никогда не требовал от нас материальной поддержки, тут ты несправедлива, Эрика, — заметил отец. — Все, что мы делаем, это делается практически для тебя, а не для него.

— Ну да, а квартира, в которой он живет? Это не в счет? А наши отпуска? Это все только для меня?

— Но ведь ты бы не согласилась жить в квартире, которую бы он мог купить, и не согласилась бы отдыхать в тех местах, которые вам, как молодой семье, были бы по карману, так что в этом ты не права. Но принимать такие решения при наличии семьи — это все равно безответственно, в этом я с тобой согласен. Он не может тебя так оставить на два года. Это нонсенс. — Евгений Анатольевич прокручивал в голове возможные варианты разрешения ситуации. Решение зятя было для него непонятно, а потому он никак не мог придумать, что же он может сделать, что может предложить взамен, чтобы изменить его.

— Я знаю, что удержит его от этого безумного шага, — сказала вдруг мама после раздумий. — Ребенок. Если ты, Эрика, забеременеешь, он никогда тебя не оставит так надолго. Это уж точно. Если, конечно, он тебе нужен как муж и как отец твоего ребенка.

«Ребенок? А ведь это вариант!» — подумала Эрика. Он был ей нужен. И как муж, и как отец ее ребенка. Это было очевидно. Иначе бы она так не бесилась. Это было для нее своего рода открытием, видимо, раньше она недооценивала свою привязанность к нему. А сейчас она вдруг остро почувствовала, что, если он уедет, ей будет его очень не хватать. Что она должна сделать все, чтобы его остановить. И предложение мамы казалось самым удачным ходом. Он очень хочет ребенка. Он никогда не оставит ее в ожидании ребенка, их ребенка! Ну что же, хочет ребенка — получит ребенка, и тогда уж он будет в ее власти на все сто.

Она вернулась домой на следующее утро, отоспавшись у родителей и с новыми силами и вдохновением для семейных подвигов. Пожалуй, ради сохранения мира в доме имеет смысл иногда идти на компромиссы», — думала она. Это было новым для Эрики. Но она видела в этом лишь проявление своей власти над мужем и возможность женщины крутить мужчиной при любых обстоятельствах. Правда, мысль о том, что вынуждало женщин идти на эти хитрости лишь желание сохранить своего мужчину, не так четко отпечатывалась в ее голове.

Макс уже ушел на работу. Он не звонил ей после того, как она ушла вчера вечером. Он знал, что ей нужно дать время остыть. Хотя он не был уверен, что она поменяет свое отношение к его планам. Поэтому он был очень удивлен, когда услышал по телефону ее бодрый голосок:

— Привет, Макс. Как дела?

— В порядке, как ты? Как спала? — Макс осторожничал. Он не знал, с чего бы это Эрика такая ласковая после семейной бури.

— Да все нормально. Ты сегодня дома ночуешь или в клинике?

— Ну если ты меня очень хочешь видеть, то дома!

— Хочу, хочу. Даже приготовлю что-нибудь вкусненькое. Знаешь, я согласна с тобой, что надо нам с тобой дать время на обдумывание. Ну насчет твоей поездки. Я подумаю, — милым голоском проворковала Эрика. — Только ты не торопи меня с решением, ладно?

— Не буду. Ты меня приятно удивила. Я очень рад, что ты решила подумать. Слушай, меня уже зовут. Пора на обход. Увидимся вечером. Целую!

Он повесил трубку, все еще сохраняя удивленное выражение лица. Все-таки его жена — удивительное создание. Никогда он не сможет понять и познать ее до конца. Когда ожидаешь от нее понимания — не получаешь его, а когда наоборот — она неожиданно превращается в ласковую кошечку. Он был уверен, что за этой ласковостью кроется что-то.

Однако вечером им увидеться не удалось. Пациент, которого Макс недавно оперировал в качестве ведущего хирурга, вдруг дал осложнение в виде внутреннего кровотечения. Макс остался в больнице, они стали готовить больного к повторной операции. Он нашел минутку позвонить домой и предупредить, что, возможно, придется остаться на ночь, так как не может оставить своего больного в таком состоянии.

— Не обижайся, ладно? Я отвечаю за этого пациента, я оперировал — мне и выводить его из этого состояния. — Голос Макса звучал виновато.

— Ладно уж, что мне с тобой поделать! — вздохнула Эрика. — Только завтра не задерживайся, а то мне вечером уходить.

— Куда?

— Подруга организовывает выставку молодых художников.

— И нельзя не пойти? Нам так о многом надо поговорить…

— Макс, это на тебя не похоже, — укоризненно начала возмущаться Эрика, — ты же всегда спокойно смотрел на такие вещи? Раз иду, значит, надо пойти, значит, мне это интересно.

— Ладно, ладно, не продолжай, иди, кончено, раз интересно. — Макс удержался от вздоха. —Мне пора, милая, пока, спокойной ночи. Я люблю тебя.

Этого пациента Макс вел уже не первую неделю. Случай был сложный, требовалась объемная и сложная операция, кроме того, у больного был сахарный диабет, что осложняло его состояние и предвещало самые разные осложнения. Но, взвешивая риск от операции и от последствий без операции, консилиум пришел к выводу, что все-таки необходимость операции в данный момент перевешивает риск, и больного стали готовить к ней. Это было в первый раз, когда Максу доверили пациента полностью — и подготовку к операции, и ведение самой операции в таком объеме. Он очень переживал за все мелочи, — возможно, оттого, что раньше только ассистировал при подобных сложных случаях, или оттого, что чувствовал, что от исхода этой операции зависит его переход в другую категорию профессионализма. Кроме того, он по-человечески привязался к этому больному, проводя многие дни в его палате, беседуя с ним и членами его семьи, настраивая его на самый успешный исход операции.

Пациента звали Георгий Николаевич, пожилой человек, фронтовик, он держался молодцом, несмотря на тяжелое заболевание, мучившее его долгие годы. Он принадлежал к той категории людей, оптимизма которых хватает не только на них самих, но и на всех окружающих. Румяное лицо с глубокими морщинами, густые брови, светло-голубые глаза, лучащиеся улыбкой. И бесконечное количество анекдотов и реальных историй, произошедших с ним за долгую жизнь. В палате Георгия Николаевича никогда не бывало пусто. Если не было посетителей — друзей, родственников, то комната заполнялась пациентами из других палат. Жизнь больных, как правило, скучна и уныла, и присутствие таких оптимистов по жизни, как Георгий Николаевич, является живительным источником. Обожали его не только пациенты отделения, но и врачи. Макс специально начинал каждое утро с обхода именно его палаты — это гарантировало заряд бодрости.

После того как прошла первая операция, все, казалось, шло нормально, и никто уже практически не ожидал никаких неприятностей. На всякий случай Георгия Николаевича держали в реанимации под постоянным наблюдением, и вот, когда все показатели уже практически стабилизировались, у него началось внутреннее кровотечение. Когда Макс узнал об этом, он почувствовал себя так, словно его ударили в солнечное сплетение так, что стало трудно дышать. В голове сразу завертелись возможные причины, и все сходилось к тому, что он совершил какую-то катастрофическую ошибку во время первой операции, чего-то он не предусмотрел, что-то упустил, и это «что-то» могло стать роковым для его пациента. Пациента, который доверил ему свою жизнь, поверил ему как врачу, как специалисту, как человеку. А он, Макс, подвел его…

Ночь выдалась ужасная. Во время повторной операции вывили причину кровотечения — сосудистые стенки были очень слабые, но никто не ожидал, что до такой степени и что разовьется настолько опасное осложнение. Крови больной потерял очень много. Вызвали бригаду сосудистых хирургов для поддержки во время операции, все вместе они боролись за жизнь Георгия Николаевича целую ночь. Перелили кровь. Много крови. Нашли все нужные медикаменты, сделали все, что могли. К утру состояние вроде бы стабилизировалось. Его перевели в реанимацию. Макс не отходил от него ни на минуту, следя за показателями и собственноручно делая все необходимые процедуры. «Если в течении суток не будет ухудшения, — думал он, — то надежда на нормальный исход будет вполне реальна». Время шло немыслимо медленно. Макс не спал вот уже вторые сутки, но не ощущал этого. Его мысли были сконцентрированы только на жизни этого человека, обладающего энергией десятерых. В эти минуты Макс жалел лишь об одном: что не знал такой молитвы, которая могла бы помочь сохранить эту жизнь. И он просто молча сидел рядом с ним, не спуская глаз с мониторов датчиков. Ближе к вечеру Георгий Николаевич умер. Так и не приходя в сознание.

Максу показалось тогда, что лучше бы умер он сам. Столкнувшись вот так вот лицом к лицу со смертью, он почувствовал себя совершенно беспомощным и ничтожным человечком, неспособным повернуть ход судьбы никакими силами. Однако его сознание жгли мысли еще и о том, что где-то он допустил ошибку, которая и послужила причиной неудачи. Такой трагической неудачи. Это была катастрофа. Как он сможет подойти к другому пациенту с таким грузом на сердце? Как он сможет вновь взять в руки скальпель? В его практике это была первая смерть пациента, за которого он был ответствен от начала до конца. Он знал, что случай будет сложным, но ведь они провели столько совместных консилиумов, столько раз вызывали консультантов из других отделений, чтобы вместе разработать тактику, что, казалось, продумали все возможное и невозможное. Оказалось, не все. Что-то упустили. Макс не смог выйти к родственникам, чтобы сказать им об этом. Он просто не мог этого выдержать. Он сидел в ординаторской, выкуривая сигарету за сигаретой, и смотрел невидящими глазами в пустоту.

— Макс, это случается у каждого хирурга. Такие случаи неизбежны. Мы не боги, а всего лишь люди и не можем предусмотреть все, — говорил ему Илья Петрович, его учитель и мудрый советчик еще со студенческих времен. — Ты не должен опускать руки из-за одного случая. Тем более твоей вины здесь нет. При таком диабете возможны всякие неожиданности. Такой организм — это черный ящик, никогда не знаешь до конца, чего ожидать. Иди домой, выспись и возьми себя в руки. Ты думаешь, у меня не было таких случаев? Были, и не один, это жизнь, мы постоянно берем на себя риск, без этого невозможно оперировать! При всем нашем старании мы не можем гарантировать успех во всех случаях, есть еще такое понятие, как судьба. И если человеку суждено умереть, он умрет, и ты ничего, к сожалению, не сможешь с этим поделать, как ни цинично это звучит. Мы пытаемся, мы делаем все возможное, но мы все равно слабее Провидения, понимаешь? Не терзай себя, иначе не сможешь двигаться дальше.

Макс кивнул. Он не мог говорить. Лицо его ничего не выражало. Оно казалось безучастной серой маской.

После оформления всех необходимых бумаг Макс поехал домой. Он сам не помнил, как очутился дома, принял душ и лег на диван, неподвижно глядя в потолок, продолжая пропускать через свои легкие бесчисленное количество никотина. Эрики не было дома. Она подошла через некоторое время, вернувшись из салона, где делала укладку и маникюр перед вечерним выходом.

— Что за дым по всему дому! — закричала она с порога. — Макс, у нас что, изба-курильня? Сколько же надо выкурить, что топор можно вешать в доме! Макс, ты где?

Зайдя в комнату, она остановилась как вкопанная, потрясенная видом своего мужа. Таким она его никогда не видела.

— Макс, что случилось? У тебя все в порядке, Макс? Да что с тобой? — Она начала трясти его за плечи, чтобы хоть как-то привлечь внимание к своему присутствию. — Да объясни, в чем дело, в конце концов?

— Мой больной умер. Георгий Николаевич. Звезда нашего отделения. Счастливейший в своем добродушии человек. Он умер, Эрика. Его больше нет, а я живой. А ведь я виноват в его смерти.

— Как умер? Это тот, из-за которого ты остался вчера? Кто сказал, что ты виноват? — Эрика лихорадочно соображала, что можно сделать, если это действительно вина Макса. Возможно, будет расследование, придется подключать людей, чтобы отмазать.

Зазвонил телефон. Это был Илья Петрович.

— Эрика, вечер добрый, как там Максим?

— Плоховато. Что случилось? Он нормально не рассказывает. Говорит, что он виноват в смерти пациента. Это так? Начнут расследование?

— Да нет, Эрика, это он на себя наговаривает. У больного был диабет, такие осложнения случаются, вина Макса разве только в том, что он не ясновидящий.

— А-а-а, — выдохнула Эрика, — ну тогда не так страшно.

— Страшно, Эрика, смерть всегда страшна, особенно когда это случается в твоей практике в первый раз. Впрочем, даже когда в десятый, все равно страшно. Ты побудь с ним, дай ему выговориться, напои, в конце концов. Ему надо снять стресс, ладненько? — Илья Петрович всерьез беспокоился за Макса. Гипертрофированное чувство ответственности его ученика может оказать плохую услугу в такой момент. Именно поэтому он попросил Эрику не оставлять Макса наедине со своими мыслями.

— Д-да… хорошо, — как-то не очень уверенно ответила Эрика, — до свидания, Илья Петрович, спасибо, что позвонили.

— Макс, это твой Петрович звонил, слышишь? Говорит, ты вообще ни при чем, чтобы так не переживал. — Эрика деланно бодрым тоном пыталась встряхнуть Макса.

Он ничего не ответил. Только продолжал курить.

— Может, ты со мной пойдешь на выставку? Развеешься, отвлечешься? А? Давай, собирайся, я подожду тебя!

Макс наконец посмотрел на нее, посмотрел с ужасом.

— Ты что, не слышала, что я тебе только что рассказал? Человек умер. Человек, который мог бы еще жить да жить, если бы не попал в мою палату, в мои руки. Я несу ответственность за его смерть. Ты это можешь понять? — Глаза у Макса были полны отчаяния.

— Возможно, жил бы, а возможно, нет. Это его судьба. Это ему не повезло, а не тебе. И ты тут ни при чем. Ты, я уверена, сделал все возможное. Перестань раскисать, возьми себя в руки. — Эрике уже надо было уходить, но она не знала, как оставить мужа в таком состоянии. Она понимала, что ему нужна поддержка, но не хотела отменять свои планы, тем более что Макс — мужчина и должен иметь более крепкие нервы. В конце концов, он должен сам справиться со своим стрессом. — Мне уже пора уходить, может, тебе налить чего-нибудь? У нас там есть бутылка отличного виски, принести?

— Останься, Эрика. — Безысходность в его голосе поразила ее. — Останься, пожалуйста, ты мне так нужна. Мне просто нужно, чтобы ты посидела рядом и я бы мог обнять тебя и ни о чем не думать. Если у меня это получится. Прошу тебя…

В глубине души Эрика понимала, что ей надо остаться, тем более выставка не была такой уж важной. Но она никогда не меняла свои планы из-за Макса или из-за кого-либо другого. Это было бы слишком… слишком странно для нее. «Да и потом, — подумала она, — раз он на самом деле не виноват, то это просто пустые переживания. Скоро пройдет. И как можно работать врачом, если так близко к сердцу все принимать. Да и друзья обидятся, если не приду, обещала же». Она могла бы придумать себе еще тысячу причин пойти, чтобы только заглушить стучащуюся неприятным молоточком мысль, что надо остаться.

— Ладно, дорогой, ты что-то совсем раскис. Ты же мужчина, в конце концов, возьми себя в руки! Полежи, посмотри телевизор, я там новые фильмы принесла. Выпей чего-нибудь покрепче, расслабься. Я через пару часиков вернусь уже. Пока. — Эрика поцеловала его и застучала каблучками по лестнице, пытаясь оторваться от тянущей ее назад непонятной силы.

Эрика весь вечер чувствовала себя неуютно, ее не покидало чувство вины за то, что не послушала Макса и не осталась с ним. Несколько раз она пыталась позвонить домой, но никто не отвечал. «Наверное, уснул», — подумала она. Но все равно не могла успокоиться. Она не дождалась закрытия выставки и поехала домой, даже ни с кем не попрощавшись. Гнала машину на бешеной скорости, чудом избегая столкновений с другими автомобилями. Заходя в подъезд своего дома, она вдруг почувствовала, что сердце ее бьется, как будто перед прыжком в пропасть. Эрика остановилась перед ступеньками, держась за перила и тщетно пытаясь успокоиться. И сейчас, уже у двери, сердце колотилось, как бешеное.

Проклятый ключ никак не поворачивался. Руки дрожали и не слушались хозяйку.

— Да откроешься ты наконец или нет! — в сердцах воскликнула Эрика, терзая замок. То ли нервы совсем сдали, то ли с замком что-то случилось. «Надо успокоиться, — подумала она, — а то так недолго вообще ключ сломать. И ведь вроде не пила, а в голове полный туман». И зачем она пошла на эту выставку? Скучные работы, стандартная тусовка, все прошло по хорошо знакомому сценарию. Как и сотни подобных мероприятий.

Ключ наконец поддался ее усилию, и дверь отворилась. Первым, что ее поразило, была необычная тишина в доме. «Наверное, действительно уснул или ушел куда-нибудь», — подумала Эрика, пытаясь отогнать безотчетную тревогу.

— Макс? Макс, ты дома?

Эрика прошла в гостиную и увидела мужа лежащим ничком на ковре в странной, неестественной позе. Нагнувшись, она заглянула ему в лицо и застыла как вкопанная. Лицо Макса было перекошено, словно скрученное невероятной болью. Он не шевелился. И не дышал.

Эрика попыталась сделать ему искусственное дыхание и массаж сердца, но это не помогло. Она бросилась к телефону, но не дошла, почувствовав внезапно накативший приступ тошноты. От страха и ужаса. Она прислонилась к стене, прикрыв рот руками и прерывисто дыша. Ей хотелось кричать, но горло было сдавлено спазмом. Макс был мертв. Ее муж мертв. Жуткая реальность медленно доходила до нее, застилая сознание черной мглой. Потолок покачнулся, и она медленно сползла по стенке, теряя сознание…

Вскрытие показало, что у Макса был обширный инфаркт миокарда, тот самый редчайший случай спазма сосудов, который случается у молодых людей на фоне стресса или других до конца не выясненных причин. Патологоанатом, производивший вскрытие, был бесстрастен, он по роду своей работы привык видеть смерть и горе родственников и не давал волю эмоциям.

— Скажите, а… а если бы ему сразу, как только начался приступ, оказали необходимую помощь, он… он бы выжил? — запинаясь, спросила его Эрика.

— Трудно сказать, область поражения достаточна обширна, я не берусь делать какие-либо предположения в такой ситуации. — Патологоанатом с любопытством оглядел красивую, хорошо одетую молодую женщину, которая была бледна как полотно, но глаза ее оставались сухими, никаких признаков слез не наблюдалось. «Крепкие нервы, — подумал он, — другая бы на ее месте билась тут в истерике, а эта ничем не выдает своих чувств. А ведь раз спросила, значит, не было ее рядом, потому и помощь не оказал никто. Нелегко ей будет нести такой крест. Но я-то ничем помочь не могу». — Вот заключение и необходимые справки, — продолжил он вслух, — если у вас больше нет вопросов, то до свидания, у меня еще много работы. Мои ассистенты подготовят тело к выдаче через несколько минут.

— Да-да, спасибо, до свидания, пойдем, Эрика. — Ее мама торопливо забрала бумаги и отвела Эрику в сторону. Ей хотелось увести дочь поскорее из этого места, чтобы лишний раз не травмировать ее. — Мы сами все сделаем, дорогая, иди в машину, шофер отвезет тебя к нам домой.

Эрика, казалось, не слышала ее. Отдернув руку, она направилась к скамейке неподалеку, где сидела мама Макса. Анна Тимофеевна не могла заставить себя слушать ужасные слова патологоанатома, не могла слушать, как о ее сыне говорят, словно о безжизненном теле. Для нее Макс не был мертвым. Анна Тимофеевна тихо плакала, в глазах ее была такая боль, что на это невозможно было смотреть. Эрика молча села рядом, взяв руку свекрови в свою, и не находила слов, чтобы выразить то, что чувствовала.

— Анна Тимофеевна… мама, — наконец произнесла она, — я не знаю почему, — она запнулась, — почему Бог забирает таких людей, как Макс, так рано, я не знаю, но может быть, он был слишком хорош для этого мира. Этот мир не был достоин его. Я не была достойна его. И Бог решил, что ему место в лучшем мире. Вот так, наверное. Я знаю, что не сделала ничего, чтобы сделать жизнь Макса счастливее. Но я любила его. Правда, я осознала это слишком поздно, наверное, просто не хотела думать об этом раньше. Но я должна это сказать вам, чтобы он… чтобы он тоже услышал меня. — Глаза Эрики по-прежнему оставались сухими, лишь только глубокая вертикальная морщинка на лбу не исчезала, и взгляд ее был страшно пустым.

Анна Тимофеевна продолжала тихо плакать, она ничего не ответила, лишь кивнула и обняла Эрику, как бы принимая ее слова. Макс был ее единственным ребенком, ее гордостью, ее радостью, она вложила в него всю свою любовь и заботу, она смотрела, как он растет и развивается, как занимает свое место в жизни, оправдывая все их родительские надежды. Она гордилась его планами, стремлениями, она видела в нем продолжение своего погибшего мужа, но лучшее продолжение, более совершенное, и она всегда благодарила судьбу за подаренную радость в жизни.