Глава 10

Лучи раннего солнца били прямо в глаза, пробиваясь даже сквозь плотные металлические жалюзи. За окном пели птицы, яркие и заливистые, населяющие лагерь круглый год. Их не касались войны и политические перемены. Все, что им было нужно — обилие еды и тепла, а этого в Бугенвиле было предостаточно. Как и яркого солнца. За два с половиной года работы в Араве Эрика так и не привыкла к столь раннему и яркому рассвету, сна ей постоянно не хватало, и, будучи по своим биоритмам «совой», утренний подъем она преодолевала с большим трудом. Ей требовалось как минимум полчаса, чтобы прийти в себя, выпить чашечку крепкого кофе, принять душ, и только после этого она была в состоянии разговаривать о чем-либо. Правда, это не касалось тех экстренных вызовов, когда ее вытаскивали среди ночи в госпиталь, сообщая, что прибыла новая партия раненых или у кого-то начались осложненные роды и нужна женщина-врач, потому что местные женщины не всегда соглашались рожать у врачей-мужчин. Тогда она вскакивала с кровати, просыпаясь мгновенно, забывая напрочь о своих биоритмах. Но таких случаев становилось все меньше и меньше в последнее время, так как столкновения сепаратистов с властями случались намного реже, уступая место переговорам, инициируемым международными наблюдателями.

Острову предложили дать автономию, хотя сами себя они давно уже провозгласили Республикой Мекамуи, вскоре даже планировалось провести выборы правительства. Рудники закрыли, восстанавливать разрушенные города никто не собирался, да и не на что было, все деньги давно разворовали, оставалось надеяться только на помощь международных организаций, как это обычно и бывает. Но люди все равно были рады тому, что война заканчивается и можно строить хоть какие-то планы на будущее. Мирное будущее.

Вследствие этого поговаривали, что в скором времени иностранный штат госпиталя значительно, если не совсем, сократят, передав управление в руки местных властей, когда они будут сформированы, а гуманитарные организации, подобные «Милосердию», свернут свою деятельность или же сократят ее до минимума, но оставляя медикаменты. Но пока это были лишь разговоры, никаких официальных извещений не поступало, и медики работали в обычном режиме, оказывая помощь местному населению, и работы, надо сказать, хватало с лихвой на всех. Правда, некоторые врачи уже уехали, отработав контракт, замену им не присылали, так как ожидали сокращений и средства на программу урезали значительно, и получалось, что нагрузка на оставшихся работников ощутимо увеличилась.

Эрика подумала, что сегодня, пожалуй, надо будет пойти в госпиталь пораньше, так как следовало еще проверить наличие инструментов и перевязочного материала, в последние дни его стало не хватать, а они до сих пор не оформили запрос на новые поставки. Она потянулась в кровати и улыбнулась, вспомнив, как вчера Данила пришел очень поздно и, прокравшись в кровать, все-таки растормошил ее, уже спящую, своими ласками.

Эрика почувствовала запах кофе, распространяющийся по всему дому. Запах этого напитка никогда не мог оставить ее равнодушной, а местный кофе был особенный по аромату и вкусу, пожалуй, лучший, который она пробовала за всю свою жизнь, и она никогда не могла отказать себе в удовольствии выпить лишнюю чашечку. Особенно по утрам. Она встала, подумав с улыбкой, что Данила, наверное, уже давно на ногах, раз успел заварить кофе, ожидая, когда она проснется. Она тихонько вышла на балкон и остановилась в дверном проеме, заглядевшись на его профиль. Когда он о чем-нибудь напряженно думал, на лбу его всегда собиралась глубокая вертикальная складка. В такие минуты он совершенно отвлекался от внешнего мира и ничего вокруг не замечал. Она завидовала этому качеству — даже при жутком шуме он мог сосредоточиться на своей работе, не отвлекаясь на окружающих.

Данила сидел, одной рукой поддерживая кружку с кофе на подлокотнике кресла, а другой сосредоточенно делая какие-то пометки в своем блокноте. Лицо его было озабоченным, погруженный в свои мысли, он и не заметил ее, притихшую в дверях. Еще утро не успело набрать свои обороты, а он уже продумывал свой рабочий день. В этом был весь Данила, не умевший отвлекаться от проблемы, пока она не была решена. И Эрика понимала, почему он был таким. Этому было простое объяснение — она была точно такая же!

— Доброе утро ранним пташкам! — весело воскликнула Эрика, отвлекая его от записей.

— Ты что-то рано. — Данила поднял голову и притянул ее к себе свободной рукой для поцелуя. При этом он придерживал блокнот открытым, не отрывая ручки от бумаги. — Я думал, ты еще поспишь, еще нет и половины седьмого. Отдохнула бы, понежилась в кроватке. Может, и я бы к тебе присоединился. Не соблазняет? — Но по смеющемуся лицу Эрики было понятно, что в его утреннее «присоединение» к ней в кровать она не поверила. Слишком уж озабоченный вид был у ее мужа, чтобы можно было поверить в то, что он способен вернуться мыслями к занятиям любовью. — Кофе?

Данила наконец отложил блокнот и привстал налить кофе из планшера.

— Конечно, и побольше! — Эрика опустилась в кресло напротив, с наслаждением делая обжигающий глоток своего любимого напитка. — Мне сегодня надо бы пораньше появиться на работе, до сих пор не оформлен запрос на поставки для госпиталя, а снабженцы без описи того, что в наличии, ничего не выдадут, ты же знаешь. А что ты строчишь с утра пораньше?

— Да так… Делаю пометки для одной сегодняшней встречи, приезжают потенциальные доноры, надо подготовить для них побольше информации, может, дадут денег еще на проект. Они думают, что если стрелять стали меньше, то люди здесь сразу стали жить лучше. Вот и покажу им, насколько хорошо они живут. А ты, значит, опять собралась работать допоздна? Не пора ли сбавить ритм, дорогая? Как врач ты-то уж должна лучше всех знать, что в твоем положении…

— В моем положении женщины занимаются и более тяжелым трудом до последнего, и ничего, — прервала его Эрика.

Они возвращались к этому разговору не первый раз, но она упрямо не хотела уменьшать объем своей работы. Она считала, что раз беременность переносится ею нормально, то и нет никаких поводов для беспокойства.

— Единственное, что меня беспокоит, так это то, что иногда приходится работать без перчаток. Мало ли какая зараза прицепится, никогда не знаешь, — задумчиво проговорила она, положив руку на свой округлившийся животик. — Не хотелось бы подцепить инфекцию в такое время. Именно поэтому мне надо бежать и оформлять запрос, иначе опять останемся без нужных материалов!

Эрика допила кофе и удалилась принимать душ. Через пятнадцать минут она уже садилась за руль своего старенького джипа, помахав на прощание Даниле и послав ему воздушный поцелуй. Ей не требовалось много времени для того, чтобы собраться. Одевалась она просто, свободные брючки и рубашка стали ее незаменимыми друзьями, о косметике она забыла уже давно. Было бы смешно и неуместно краситься в такой обстановке, где ни на одном лице не было и следов макияжа и где у людей были совсем другие проблемы в жизни. Порой она с насмешкой вспоминала времена, когда для выхода из дома ей требовалось не меньше часа, чтобы уложить волосы, подкраситься, выбрать наряд, подходящую сумочку, обувь. Боже, как давно и нелепо все это было. И как людям могут казаться важными такие незначительные вещи? Она не осуждала тех, кто жил такими ценностями, но сама бы она ни за что не хотела вернуться к тому образу жизни.

— До вечера, если не увидимся в обед! — крикнула она, заводя мотор джипа. В голове ее уже вертелись тысячи забот, связанных с работой. Еще не доехав до госпиталя, мысленно она уже была там.

— Не задерживайся, — послал ответный поцелуй Данила, обеспокоенно провожая ее взглядом. Она была уже на пятом месяце беременности, но это мало отражалось на ее энергии и подвижности. Наоборот, это, казалось, придает ей какой-то дополнительный стимул к жизни, и она бралась за все дела с еще большим энтузиазмом. Единственное, чего он смог добиться от нее на период беременности, так это отказа от сигарет и уменьшения количества потребляемого кофе. Все остальное в ее жизни оставалось по-прежнему, включая даже ночные дежурства в госпитале и перелеты на вертолете во время медицинской эвакуации. По негласному соглашению коллеги старались не беспокоить ее, когда это было возможно, и избавлять от слишком тяжелых случаев, но это плохо удавалось, так как она сама брала на себя максимум всего, что было возможно, не пропуская мимо себя ни легкую, ни тяжелую работу.

Он не мог не беспокоиться за нее из-за этого, но не мог и не гордиться тем, что его жена такая, какая есть. Вслух он постоянно журил ее за слишком большое усердие в работе и преданность своему делу, про себя же — отлично понимал ее и знал, что на ее месте он поступил бы так же. При этом он не мог не признать, что от Эрики он получал такое же встречное понимание. Работа требовала от него частых командировок, задержек до позднего вечера, часто возникали стрессовые ситуации, но она никогда не жаловалась, а лишь поддерживала его во всем и сопереживала ему.

— Трудоголики несчастные, — любил поговаривать Тони, верный друг семьи, который время от времени вытаскивал их на прогулки и на пикники на соседние, более спокойные острова, где можно было поплавать и даже полюбоваться на плескающихся дельфинов и касаток. — Ну как можно так работать! Вы же — молодая семья, я бы на вашем месте из постели не вылезал!

— Ну, Тони, ты преувеличиваешь. Ты за нас не волнуйся, мы все успеваем, — улыбались в ответ молодожены.

— А я вот волнуюсь, представьте себе! Я вообще не представляю, когда вы успели ребенка сотворить? А? Наверное, родится и тоже сразу на работу поползет. — Тони укоризненно покачал головой. Что-то у этих людей не в порядке с головой.

— Нет, Тони, мы его тебе на воспитание отдадим, — отозвалась Эрика, — раз ты у нас имеешь так много свободного времени!

— А я что, я не против! Уж я его научу, как правильно жить! Не сомневайтесь! — Тони, причмокивая от удовольствия, забулькал холодным пивом из банки.

— И попивание пивка на берегу океана будет одним и приоритетов в его программе воспитания, не так ли, Тони?

— А как же!

Эрика с Данилой только смеялись в ответ, они обожали Тони с его шутками и поддразниваниями, он разнообразил их порой слишком серьезную жизнь своим легким отношением ко всему вокруг. Правда, в последнее время он все чаще на полном серьезе укорял Данилу, что тот не отправляет Эрику на Большую землю, чтобы там спокойно доносить и родить ребенка.

— Ты что, мало насмотрелся жизни в этих краях? — ругал он Данилу. — Ведь если возникнут осложнения, вы можете даже не успеть доехать до нормального госпиталя?

Данила и сам это понимал. Он считал Эрику очень сильной и выносливой и не раз имел возможность в этом убедиться, но, когда она забеременела, он по-настоящему стал бояться за нее. Бояться, что с ней случится что-нибудь ужасное — выкидыш, кровотечение, что угодно — и он не успеет отвезти ее в Кернс. Кернс был ближайшим городом в Австралии, где находился достаточно крупный госпиталь. Они ездили туда несколько раз на регулярные осмотры, где и познакомились с доктором Керри, который обещал принять роды и наблюдать ее, когда она будет приезжать в Кернс. Ребенок развивался нормально, и Эрика уверяла, что нет никаких поводов для беспокойства и что она ни за что не бросит госпиталь до тех пор, пока это не станет действительно необходимо. После долгих споров договорились о том, что она поедет в Кернс на седьмом месяце беременности, а к предполагаемому сроку родов подъедет и Данила. Но, несмотря на это, страх Данилы за жену не проходил.

Эрика же, напротив, была энергична и весела. Когда она узнала, что беременна, то не могла поверить в это чудо. Повидав столько беременностей и родов, она впала в состояние радостного шока, когда сама ощутила, что носит в себе чью-то жизнь. Она не могла дождаться встречи, чтобы сообщить об этом Даниле, и прокричала новость прямо по рации, так что об этом в то же мгновение узнали все сотрудники проекта. Следующие полчаса эфирного времени были посвящены поздравлениям и бурным возгласам восторга и одобрения их друзей.

Но больше всех радовалась Рабдина. Вместо того чтобы, как опасались Данила с Эрикой, почувствовать ревность к будущему младенцу, она приняла эту новость как самое радостное событие в мире.

— Ура! У меня будет сестренка! Наконец-то! — кричала она на весь лагерь. — Как мне надоело сидеть дома с няней, теперь-то я буду не одна, у меня будет собственная сестренка, и я буду ее нянчить!

— Но это может оказаться братишка, ты не будешь возражать? — спрашивала Эрика, радуясь такой реакции.

— Нет, это будет сестренка, уж я-то знаю. И нянчить ее буду я, а ты можешь работать.

Они смеялись, представляя непоседу Рабдину за таким серьезным делом.

— Да тебе же надоест! Тебе придется бросить свои прогулки и игры и только и делать, что заботиться о малышке? Не сбежишь?

— А малышка будет со мной играть и гулять, для чего же еще сестренки рождаются?

— Ну, конечно, для чего еще, как не составить тебе компанию в твоих играх!

Беременность протекала удивительно легко и не доставляла Эрике никаких хлопот, кроме разве постоянного желания что-нибудь пожевать. Она все время носила с собой пакетики с едой, и даже в кармане ее белого халата всегда можно было найти какие-нибудь печенья или сухофрукты. Данила с улыбкой называл ее «маленькая обжора», за что в него не раз летели огрызки от яблок в знак протеста.

— Ты знаешь, Данила, — сказала она, когда в первый раз ощутила шевеление ребенка, — я просто не могу поверить в это чудо! Даже сейчас, когда его ножки стучат так, как будто бабочки порхают в моем животе, я все еще не могу поверить в реальность существования нашего малыша. После тридцати лет практически пустого существования моя жизнь наполняется смыслом. Я наконец знаю, ради чего я живу. Ради чего мне стараться в этой жизни. После всех моих грехов судьба, кажется, поворачивается ко мне своей благосклонной стороной, прощая меня, или, по крайней мере, дает мне шанс. Может, если я дам жизнь этому маленькому существу, я искуплю свое прошлое…

— Знаешь, любимая, — осторожно ответил Данила, тщательно подбирая слова, — я никогда не копался в том, что случилось в том страшном прошлом, о котором ты вспоминаешь с такой болью, но, что бы там ни было, ты уже помогла стольким людям, спасла столько жизней здесь, на этом острове, практически бескорыстно, что, на мой взгляд, тебе пора давно уже перестать корить себя за прошлые ошибки. Оставь прошлое прошлому. — Он гладил ее волосы, стараясь не взволновать ее слишком сильно, зная, что эта тема до сих пор очень болезненна для нее. Он знал частично, что произошло, в основном даже не от самой Эрики, а от ее мамы. Он знал, как это выглядело со стороны, но не знал, что же на самом деле перенесла Эрика. Если бы он заставил ее рассказать о своих тогдашних ощущениях, то этим он заставил бы ее пережить все это заново, а этого он хотел меньше всего на свете.

— Да, наверное, ты прав, — вздохнула она, — пора мне посвятить все свои мысли ему. — Она с нежностью тронула свой живот.

— Или ей. Учти — Рабдина уверяет, что это девочка! — весело добавил Данила, прикладываясь щекой к животику в надежде почувствовать хоть какое-то шевеление.

— Еще рано, милый, вот подожди еще с месяцок, и будет тебе такой футбол, мало не покажется! А потом так вообще — праздник, который всегда с тобой!

— У меня уже есть праздник, который всегда со мной. — Данила с нежностью посмотрел Эрике в глаза. — Я серьезно, Эрика, ты и есть мой праздник, мое счастье, моя душа, мое сердце. Я так счастлив, что ты у меня есть. Но иметь два, а вернее, три, вместе с Рабдиной, праздника — это будет просто невероятно! И если это будет действительно девочка, то я вообще потеряюсь в вашем девчачьем цветнике!

Эрика, улыбаясь, смотрела на него, с любовью разглядывая мелкие морщинки, казавшиеся лучиками вокруг его карих глаз.

— Я тоже счастлива, Данила, счастлива от всего, что меня сейчас окружает, я просто схожу с ума по моему мужу, я довольна тем, что я делаю, я без ума от мысли, что у нас будет ребенок, я самая безумная и счастливая женщина на свете!

Эрика не лукавила. Она именно так и ощущала себя — как самую счастливую женщину на свете.

Глава 11

— У тебя все просто отлично, Эрика, малыш в полном порядке, твои показатели тоже, так что, я думаю, больших сложностей нам ожидать не стоит. — Доктор Керри водил ультразвуковым датчиком по ее животу, внимательно разглядывая на мониторе изображение плода.

Эрика улыбалась, глядя, как ребенок сосет кулачок, болтая ножками. Сколько раз она видела подобную картину, когда работала на ультразвуковой диагностике дома, но никогда это не вызывало у нее такого восторга и умиления. Ведь на этот раз это был ее собственный ребенок! И еще не родившись, он уже мог общаться с мамой через монитор. «Жалко, что Данила не мог увидеть сейчас эту картину, он был бы в восторге», — думала Эрика.

— Хочешь знать пол ребенка или оставим это сюрпризом?

— Доктор Керри, — рассмеялась Эрика, — вы забываете, что я сама работала на ультразвуковой диагностике! Я уже и так увидела, что девчушка очень спокойная и любит сосать свои кулачки!

— Ах ну да, — улыбнулся в ответ доктор Керри. Ему часто приходилось видеть эти счастливые лица будущих матерей, когда они получали возможность лицезреть своих малышей еще в утробе. И ему всегда становилось светло на сердце от счастья, излучаемого материнскими улыбками. — Тогда мне добавить больше нечего, Эрика, кроме того, что следовало бы тебя отругать за то, что тянула до последнего и прилетела не на семи месяцах, как обещала, а за три недели до родов! А если бы начала рожать в самолете?

— Не начала бы. И даже если бы начала, с моими первыми родами я бы успела дважды приземлиться и доехать до вашего госпиталя.

На самом деле доктор Керри был прав. Она достаточно самонадеянно дотянула практически до последнего, несмотря на бесчисленные уговоры Данилы, Фила и всех остальных окружающих ее в Бугенвиле друзей и коллег. Она уверяла их, что сможет распознать, когда срок родов приблизится, и пока она не видит никаких признаков и не хочет бросать госпиталь и пациентов. Работы было по горло, а врачей оставалось все меньше и меньше — только Эрика, Фил и Джонатан, врач, приехавший последним из волонтеров. А средний медицинский персонал состоял из местных или миссионеров. И хотя Эрика уже не дежурила по ночам, днем она проводила в госпитале долгие часы, и никогда ей не приходилось сидеть без дела.

Программа уже сворачивалась, и представительство «Милосердия» должны быть закрыть в течение ближайших месяцев. Ситуация в Бугенвиле более или менее успокоилась, хотя по-прежнему остались нерешенными многие вопросы, послужившие началу конфликта, но туда прислали наблюдателей и миротворцев ООН, и правительство пошло на некоторые уступки. Время от времени то там, то тут все еще звучали короткие перестрелки, и некоторые из сепаратистов до сих пор скрывались в горах, не желая идти на мирные переговоры.

Пациентов в госпитале меньше не становилось, так как за отсутствием других госпиталей в округе люди из близлежащих деревень шли к ним за помощью, и они не отказывали им, пока была возможность хоть как-то облегчить их жизнь.

— Вот уедем мы, и что с ними станет? — Данила не представлял себе, как они закроют госпиталь и оставят людей без медицинской помощи. — Они ужинали в один из вечеров, собравшись вместе уже совсем небольшой командой. — Ведь никто не отстроит им заново все разрушенное на этом острове, никто не возобновит завтра же поставки всего необходимого… Эти люди будут выживать своими силами, другого выхода у них просто нет.

— Но ведь они сами разрушили то, что у них было, — возразил Фил, — я никого не осуждаю и не оправдываю, но я не понимаю, зачем было все сжигать, ведь могли завоевать свою независимость и пользоваться потом всеми оставшимися благами. Столько оборудования, стоящего миллионы, столько хороших зданий, все пропало, все сожжено и разрушено. Ведь столько денег улетело на ветер вместе с пеплом! — У Фила были личные причины для подобной горечи. Его отношениям с Мирьям грозила настоящая опасность из-за местных традиций и отношения к ним ее семьи. И так как они до сих пор не были в состоянии разрешить эти проблемы, Мирьям все чаще с грустью говорила ему, что им придется расстаться, как только проект закроют.

— Трудно сказать. Может быть, для них это было олицетворением колонизации, не знаю. Факт тот, что теперь им придется совсем тяжко. — Данилу это заботило тем больше, чем ближе приближался день отъезда из Бугенвиля.

— С другой стороны, невозможно постоянно жить и надеяться на чью-то помощь извне, — вставила Эрика, — пока они сами не научаться быть ответственными за свою жизнь, никто не сможет им помочь.

Такие разговоры они вели очень часто, приближаясь к моменту расставания. Хотя была и надежда встретиться где-нибудь в другом месте, если все решат продолжить свою деятельность в «Милосердии».