ГЛАВА 22

— Куваяма, ты быстро бегаешь? — как-то вечером спросил Фукуда у Кику, пока в бараках еще не погасили свет. Ему хотелось включить Кику в команду заключенных, приписанных к кухне, — тех, кто во время Праздника весны должны были доставлять пищу. — Ты, кажется, был мастером по прыжкам с шестом. — Кику склонил голову, но ничего не ответил. — Если ты и впрямь быстро бегаешь, это заметно усилит шансы нашей команды.

Эстафетный бег был для заключенных одной из редких возможностей заключать пари на сласти, нижнее белье, спортивные туфли. Фукуда объяснил, в чем проблема:

— Уже три года подряд в эстафете побеждает команда учителей физкультуры, а в команде мастерской по ремонту автомобилей есть отличный бегун, который на осенних соревнованиях пришел вторым, чуть-чуть не дотянул. Мы с Хаяси, Накакура и еще одним парнем из второй кухонной бригады составили команду, и, если ты к нам присоединишься, всем им будет облом: никто ведь не знает, что ты быстро бегаешь. Если мы выиграем, то получим все призы: нажремся столько шоколада и рисового печенья, что они у нас обратно полезут! Так быстро ты бегаешь или нет?

— Если надо, постараюсь, — сказал Кику, подняв голову.

— Нет, мне нужно точно знать!

— По правде говоря, меня это мало волнует, — ответил Кику.

Подошел Накакура и раздраженно закричал:

— Ты что, ничего не понял? Если мы победим в эстафете, каждый получит по двадцать штук рисового печенья.

Яманэ прервал Накакура и спросил у Кику, за сколько тот пробегает стометровку.

— Я уже год не бегал, но раньше три раза пробегал за десять и девять десятых.

У парней так и отвисли челюсти, а Фукуда немедленно вписал Кику в список участников эстафеты. Кику выглядел несколько удрученным, но возражать не стал.

— Чего ты выпендриваешься? — пробормотал Накакура, расстилая простыню. — Если бегаешь так быстро, то почему сразу об этом не сказал? Знаешь, как тебя прозвали охранники? Лобо! Сокращение от лоботомии. Некоторым, особенно самым буйным, здесь ее делают. Удаляют часть мозга, чтобы сделать «поспокойнее», и ты превращаешься в растение. Вот они и прозвали тебя Лобо!

Спортивная площадка исправительной колонии была посыпана песком, привезенным пятьдесят пять лет назад, когда здесь готовили участки для посадок. Этот великолепный песок поднимался в воздух при сильных порывах ветра. Его давно уже размыли бы ливни, если бы не окружавшие спортплощадку бетонные стены. Кику схватил горсть песка и швырнул его вверх.

— Становится жарко, — сказал Фукуда, а Кику согласно кивнул и начал разогреваться: потянул мышцы ног, несколько раз подпрыгнул, пробежался, высоко поднимая бедра, помассировал лодыжки.

— Настоящий профи, — заметил наблюдавший за ним Накакура. Каждому хотелось бы иметь такие мускулы, как у Кику.

В первом забеге участвовало шесть команд по четыре человека. Каждому участнику предстояло бежать двести метров: Фукуда, Накакура, Хаяси и Кику. Стоявший рядом охранник потешался над Кику:

— Куваяма, ты только не урони по рассеянности эстафетную палочку, когда будешь ее передавать!

Первые участники выстроились на беговой дорожке и по свистку помчались. Команды физкультурников и авторемонтников выступали во втором забеге. Фукуда стартовал хорошо, пришел вторым и передал эстафетную палочку Накакура. Тот бежал недостаточно быстро, и бегун из команды столяров с ним сравнялся. Накакура подставил своему противнику подножку, но тот пнул его так, что Накакура потерял равновесие. Он отчаянно пытался удержаться на ногах, тогда соперник шлепнул его по плечу, и Накакура рухнул лицом вниз. Хаяси с Фукуда застонали. Накакура тотчас вскочил, но потерял двадцать метров и пришел последним. Взбешенный, он передал палочку Хаяси, потом попытался ударить кулаком бегуна из команды столяров. Фукуда его удержал:

— Болван! Ты же первым сделал ему подножку! Хаяси пришел пятым, но расстояние между ним и лидером оставалось слишком большим.

Кику, поджидавший Хаяси, дважды глубоко вздохнул и, когда Хаяси был от него на расстоянии пяти метров, побежал.

— Смотрите, это же Лобо, он непременно рухнет! — веселились участники эстафеты, и прекратили свои шуточки только после того, как Кику набрал полную скорость.

За одну секунду он обогнал бегуна перед собой. С бесстрастным выражением лица под обескураженными взорами опередил еще одного. По рядам зрителей пробежал шепоток. Серая тюремная роба Кику хлопала на ветру так, что казалось, она сейчас разорвется. Он пришел к финишу вторым. Товарищи по команде бросились его обнимать. Кто-то из зрителей вскочил и прокричал:

— Молодец, Лобо!

В мгновение ока его окружила толпа заключенных.

— Признавайся, ты олимпийский чемпион? Ты в самом деле профи?

Не успев перевести дыхание после бега, Кику кончиками пальцев вытер пот со лба и обвел всех таким взглядом, словно его окружали враги. К нему подошел Яманэ и пристально взглянул в бледное лицо Кику.

— Отпад! — воскликнул он и в шутку дал Кику подзатыльник.

Порыв ветра взметнул песок над спортплощадкой, Кику непроизвольно зажмурился. По его потной коже побежали мурашки. Он приоткрыл глаза, но белая пелена песка мешала что-либо разглядеть: окружившие его заключенные казались плотными нависшими над ним тенями, тычущими в него пальцами. Кику почувствовал, что теряет сознание, и посмотрел на землю. У него было странное ощущение, будто рядом с ним сидит на корточках кто-то покрытый белым песком. Он содрогнулся от мысли, что это женщина, вернее, клубок красной плоти, когда-то бывший женщиной. Этот яркий образ вспыхнул в его воспаленном мозгу.

— Кику! Что с тобой? — склонился к нему Яманэ. — Тебе плохо?

— Чего они вокруг меня столпились? — сказал Кику, с трудом прийдя в себя.

Яманэ обнял Кику за плечи:

— Ты произвел на них сильное впечатление, все дело в этом. Они никогда не видели такого бега.

— Дайте мне побыть одному, — взмолился Кику. — Оставьте меня в покое. Ничего особенного я не сделал.

Он двинулся к просвету в окружавшей его толпе, но не успел: она тут же сомкнулась.

— Тебя надо показать по телевизору! — закричал кто-то из толпы, схватил Кику за плечи и возбужденно принялся их трясти.

Кику вырвался из его рук и опустился на корточки, обхватив голову руками и прикрывшись, как щитом, курткой. Тут появился охранник и отогнал толпу. Встряхнув Кику за плечи, он спросил:

— Куваяма, ты что, спятил? Что с тобой происходит?

Кику был неподвижен, как скала.

— Это все заходящее солнце, — сказал стоявший поблизости заключенный. — Эти парни совсем отмороженные, солнце как шарахнет их по голове, так у них изо рта пена идет и крыша едет.

Застывшего в позе эмбриона Кику отнесли в медпункт. Он дрожал и покрылся холодным потом. Казалось, он онемел. Врач попробовал сделать ему успокоительный укол, но руки и ноги Кику так одеревенели, что игла согнулась, но в вену не попала. Зубы стучали с такой силой, что медсестра испугалась, как бы он не откусил себе язык и сунула ему в рот полотенце. Товарищи по команде тоже пришли в медпункт.

— Док, а он сможет бежать в финале? — задал Накакура мучавший всех вопрос.

Врач усмехнулся.

— Вы, наверное, шутите? Я не уверен, что он вообще прийдет в себя!

— Простите, — выступил вперед Яманэ. — Я полгода провел в психбольнице, и мне довелось вытаскивать там парня, у которого был точно такой же приступ. Я воспользовался приемом, который применяют в каратэ, чтобы приводить людей в чувство. Разрешите, попробую?

Охранник и врач сначала воспротивились, но Яманэ убедил их, что никакого риска нет, и они разрешили. Получив добро, Ямане обнял Кику сзади и большим пальцем принялся ощупывать область основания черепа, а когда нашел нужную точку, резко на нее нажал. Тело Кику дернулось, плечи развернулись, лицо вскинулось к потолку. И так же внезапно его руки и ноги распрямились, глаза раскрылись, а губы зашевелились. Яманэ быстро вытащил из его рта полотенце.

— Кику, ты меня слышишь? Если да, моргни! Я пытаюсь тебе помочь, ты понял?

Кику моргнул.

— Ты чего-то боишься? — спросил Яманэ. Кику снова моргнул.

— Я хочу, чтобы ты сейчас закричал, заорал так громко, словно из тебя кишки вываливаются. Доверься мне, это поможет. — Яманэ давал свои инструкции замедленным ровным тоном, как будто читал стихи. Звук его голоса доносился откуда-то издалека, словно из соседней комнаты. Кику снова моргнул, а потом издал такой вопль, что даже койка затряслась. Этот пронзительный, дикий крик длился довольно долго, а когда все же иссяк, плечи Кику затряслись: он плакал.

— Что тебя пугает? — прошептал ему на ухо Яманэ. — Постарайся выговорить свой страх. Пока он сидит у тебя в горле, я от тебя не отстану. Тебе надо от него избавиться.

Кику яростно затряс головой.

— Слушай, Кику. Спустись на землю. Ты сейчас как дитя. Если ты сдашься, если позволишь страху себя побороть, все будет кончено. Как только сдашься, для тебя начнется сущий ад. Ты должен выговорить то, что тебя гложет. Что бы это ни было!

— Я… я… — задыхался Кику запрокинув голову.

— Вот именно… Ты. Ты смертельно боишься чего-то, дрожишь, как лист, и орешь, как младенец. Со мной тебе нельзя притворяться. Я хочу тебе помочь. Что тебя преследует? Что пугает?

— Лицо, — признался наконец Кику.

— Чье лицо? — настаивал Яманэ.

— Лицо женщины. Она смотрела на меня.

— Кто эта женщина?

— Не знаю.

— Знаешь. Ты должен ее знать.

— Не знаю. В самом деле не знаю.

— Просто выговори это. Ты ее знаешъ!

— Черт побери, не знаю! Ее лицо вспыхивает и гаснет, как свет. Дерьмо собачье! Дерьмо-о-о! Это моя мать. Но я ее не знаю. Она вынашивала меня девять месяцев, но я ее не знаю! Мы встречались всего один раз, откуда мне ее знать? На ней ярко-красный свитер, а лицо тоже красное — кроваво-красное. Даже не лицо, а огромное красное яйцо, без глаз, без носа, без ушей, без волос, без ничего! Я не знаю этой женщины. Но это именно то, от чего я не могу избавиться! Проклятье! И она говорит со мной, говорит, чтобы я прекратил. «Пожалуйста, прекрати!» — говорит она снова и снова. Но я не знаю, что именно прекратить. И как? Что?

Яманэ аккуратно вытер пот со лба Кику и вокруг рта.

— Ты слышишь меня, Кику? — спросил он снова. Кику моргнул. — Отлично. Теперь слушай меня внимательно и делай в точности так, как я скажу. Ты должен выбросить эту картинку из головы. Вместе со словами. Я хочу, чтобы в голове у тебя не осталось ничего, кроме звуков… Ну, что ты слышишь?

— Твой голос… Голос Яманэ.

— И все? Прислушайся! Кику закрыл глаза.

— Я слышу крики людей.

— Это играют на площадке. Что-нибудь еще?

— Машины… Кажется, грузовик… Гудки…

— Что еще?

— Птицы поют.

— Правильно, их много на деревьях за окном. Но я уверен, что ты слышишь кое-что еще. Что именно?

— Шаги, только очень мягкие, словно кто-то идет в домашних тапочках или босиком. Скрип кровати, твое дыхание, кто-то сглатывает слюну, дыхание других людей, что-то катится по столу, быть может, стакан, ветер, хлопающая занавеска, голоса детей, они играют в резиновый мяч, который плохо накачан… Колокольчики… Или это у меня в ушах звенит? Нет, где-то за горами звенят колокольчики. Да, я уверен: колокольчики.

— А как ты себя чувствуешь? — спросил Яманэ.

— Теперь я слышу твой голос. Я чувствую себя прекрасно.

— Отлично!

— Я слышу шум дождя. Никакого дождя не было.

— Капли дождя падают с крыши рядом с моей головой. Огромные, громкие и в то же время мягкие — аккуратные, спокойные капли дождя.

— Ты уверен, что это дождь? — спросил Яманэ.

— Разумеется! Я слышал его и раньше, в самом раннем детстве.

— Неужели? Кажется, я все понял… Кику, не вздремнуть ли тебе сейчас? — спросил Яманэ, подавая врачу знак ввести успокоительное.

Когда игла пронзила кожу, Кику слегка дернулся, но его тело тотчас же обмякло.

Ему казалось, что он превратился в крошечного жучка, ползущего по земле. В его уши — уши жучка — проник звук падающих капель. Еще не понимая, что с ним происходит, он стал тонуть в огромной капле. Звук нарастал, и появилось лицо женщины. «Пожалуйста, прекрати!» — повторяла она. И Кику прекратил. Он перестал дергаться и снова стал таким, каким был пять минут назад. И оставаясь собой, продолжал тонуть в капле, а вода начала темнеть и наконец стала блестящей, сверкающей, алой водой, пронзаемой лучами света. Оставаясь таким, каким он был пять минут назад, Кику тонул, тонул, полный ужаса, затягиваемый в глубины этой липкой, густой, красной воды.

Внезапно он все вспомнил и издал крик. Все, кто находились в медпункте, оглянулись и увидели, что Кику подскочил на кровати.

— Что случилось? — спросил врач. — Наверное, его разбудил выстрел.

Кику протер глаза, шлепнул себя обеими руками по голове и помотал ею. Он попытался выбраться из постели, отказавшись от помощи доктора. Хотя ему казалось, что в его теле не осталось ни одной целой косточки и кровь превратилась в лед, он опустил ноги на пол и, шатаясь, поднялся. Яманэ участливо поддержал его.

— Тебе надо поспать, — сказал он, когда Кику, ноги которого разъезжались в стороны, упал на него.

Кику еле ворочал языком:

— Я… я… д-д-должен б-б-бежать… Непонятно как, но Яманэ удалось уговорить врача и охранника.

— Вы видите? Он просто обязан бежать! Это первое желание, появившееся у него с тех пор, как он попал сюда!

Поддерживаемый Яманэ, Кику поковылял на улицу.

— Дай-ка я сам, — сказал он, наконец. — Я могу идти сам.

Оставшись без поддержки, Кику качнулся, но устоял. Осторожно-осторожно принялся массировать себе ноги.

— Сколько времени осталось до забега? — спросил он.

— Около семи минут, — ответил Накакура.

— Семь минут на то, чтобы кровь побежала по моим жилам, — пробормотал Кику.

— Ты уверен, что сможешь бежать?

— Смотри! — сказал Кику, распрямляя спину и напрягая все мышцы, чтобы заставить тело слушаться.

Жесткая материя робы прилипала к мускулам его рук и бедер, отчего все тело казалось напряженным стволом. Он как-то опрометчиво метнулся вперед, но когда чуть было не рухнул на землю, успел, как это делают опытные спринтеры, выставить вперед ногу. «Если можешь бежать под наклоном, ни за что не упадешь, — подумал он. — Наверняка первая обезьяна, поднявшаяся с четверенек, была спринтером. И мне придется бежать…»

На первом этапе бежал Фукуда и пришел третьим, позади соперника из команды физкультурников, казавшейся непобедимой, и ремонтника. Кику тем временем продолжал растирать себе руки и ноги, время от времени поливая голову водой. К нему подошел Яманэ.

— Ты уверен, что справишься? Накакура принял эстафетную палочку.

— Не упади на этот раз! — крикнул ему Хаяси. Накакура сумел прийти третьим, хотя парочка впереди упрочила свое лидерство. Когда побежал Хаяси, Кику выпрямился и вышел на беговую дорожку. Судя по всему, он примет эстафетную палочку, находясь в семи-восьми метрах от лидера и метрах в трех от ремонтника. Пока они ждали, бежавший у ремонтников на последнем этапе низкорослый и толстозадый парень обернулся к Кику и сказал:

— Ты что, всерьез? А я нет. Денег за победу все равно не дадут, бежать всерьез резону нет. Так что, если обгонишь меня, не задавайся. Я вообще здесь от скуки.

Первым побежал физкультурник, за ним ремонтник и, наконец, Кику. Ремонтник мощно стартовал и быстро сократил расстояние до лидера. Кику пытался не отставать, но действие лекарства еще не прошло, руки и ноги казались ему свинцовыми, он был далеко не в лучшей форме. Кику отчаянно надеялся на то, что уловит нужный поток воздуха и будет подхвачен ветром. Если он найдет верную точку, он сможет проскользнуть между воздушными потоками. Главное заключалось в том, чтобы стать крепче, заткнуть все поры, упразднить все перегородки между клетками и позволить ветру не толкать тебя, а нести вперед. Или, по крайней мере, так себя чувствовать.

На втором вираже Кику резко свернул налево. При этом он чуть не потерял равновесие, замахал руками, у него подвернулась левая нога. Но когда уже начал падать, он так сильно ударился о землю правой ногой, что мгновенно пришел в себя. Голова его прояснилась, и он ощутил себя в потоке прохладного воздуха, о котором так давно мечтал. Выйдя на прямую, он бросился за лидерами. Резкий спурт позволил ему приблизиться к ним. Казалось, все вокруг уменьшилось в размерах, мир стал бледным, матовым, двухмерным и на какое-то мгновение очень умиротворенным. Скорость смешала все краски пейзажа и каким-то образом слила их с его внутренним "я". Словно в темной комнате внезапно зажглась лампа, и тьма исчезла так быстро, что глаз не успел заметить, как она сгустилась в собственную тень, стала чем-то оформившимся. Песок, два бегуна впереди, орущие болельщики, тюремные здания, деревья с мягкими листьями, высокая серая стена вокруг, а за ней столбик маслянистого дыма, уходящий в небо… и даже сам Кику — все, казалось, разом сжалось, сократилось оттого, что так накалилось у него в голове. Так яркая лампочка пожирает окружающую темноту. Ему казалось, что перед ним странное, скользкое темно-красное животное, покрытое шерстью, сверкающей на кончиках. Стадион казался кишками животного, его селезенкой, дорожка с клубами пыли — кровеносным сосудом. Бегуны были белыми кровяными тельцами… И Кику вспомнил. Все до мельчайших подробностей… Что говорила ему та женщина? Быть может, она хотела остановить его, хотела, чтобы он опять стал тем, кем был за пять секунд до этого. Назад. Превратившись в комок красной плоти, устранив с лица все черты, быть может, она хотела что-то сказать ему? Идти вверх по ручью, плыть против течения, вернуться обратно в матку, в ее матку. И вспомнить. Да, точно! Вот что она хотела сказать. Вспомнить… тот звук, который они с Хаси слышали в комнате с резиновыми стенами. Нет, Хаси, это был не шум дождя. Но ты прав, звук был приглушен, доносился как бы издалека, сквозь преграды. И всякий его услышавший обретал покой. Это был звук бьющегося человеческого сердца. Вот что мы слышали в больнице: биение сердца. Это стучало сердце женщины, которую однажды застрелит выброшенный ею когда-то ребенок. Сердце моей матери. Женщины, которая оставила меня летом в коробке, оставила умирать. Но попыталась научить меня чему-то, умерев сама, превратившись в нечто сырое, резиновое. В это мгновение она научила меня всему, что я обязан знать, чтобы жить дальше, оставшись совсем один. Я понял: ничто другое ее не волновало. Она встала и подошла ко мне, она обращалась только ко мне. Она была удивительной матерью…

На финишной прямой Кику рванул вперед и обогнал обоих лидеров. Он пересек финишную черту, но все еще продолжал бежать, и ленточка обвивалась вокруг его груди. Товарищи по команде издали радостные вопли и бросились к нему, а Кику бежал и бежал. Он чувствовал себя почти невесомым, способным без всякого шеста перемахнуть через серую стену тюрьмы. Движимый струящейся вверх по ногам энергией, он подбежал к стене и, выплеснув последнюю каплю энергии, изо всех сил швырнул вверх красную эстафетную палочку. Она описала высокую дугу, сверкнула на солнце и скрылась из виду.

ГЛАВА 23

Пластинки с записями Хаси продавались как пирожки. Его пятый сингл и второй альбом побили все рекорды продаж. Владельцы магазинов пластинок буквально осаждали офис господина Д, требуя от него новых поставок.

Хаси пришлось покинуть Ядовитый остров и оформить официальный брак с Нива. По этому случаю господин Д. устроил роскошный прием и зарезервировал для новобрачных целый этаж. Господин Д. предложил разослать приглашения всем знакомым Хаси: монахиням из сиротского приюта, Куваяма, одноклассникам из школы на острове, старым приятелям-наркоманам, знакомым проституткам… Хаси решительно отверг это предложение и разорвал уже напечатанные приглашения.

— Что с тобой, Хаси? Разве ты не понимаешь, что только благодаря этим людям ты смог выйти на большую дорогу? Не забывай, что они помогли тебе в жизни. Ты немногого добьешься, если будешь полагаться только на собственные силы.

— Нет, — возразил Хаси, — теперь я стал другим. Моя прежняя жизнь была чередой заблуждений, и я не желаю видеть никого из тех, кого знал до своего преображения. Они мне противны.

Прием в огромном зале, украшенном десятками ледяных скульптур, состоялся, как было запланировано, но Нива настояла на том, чтобы церемония бракосочетания прошла скромно в небольшом храме неподалеку от их нового жилья.

Свадебное путешествие в Канаду и на Аляску было отложено на год, чтобы Хаси успел закончить курс обучения, записал несколько пластинок, появился на радио и дал интервью на телевидении, снялся в клипах и рекламных роликах, полгода провел в гастролях. Все это подготовила для него Нива. Господин Д. предложил ей взять отпуск, но она считала, что не следует оставлять Хаси времени для размышления над жестокими событиями последних месяцев. Она объяснила господину Д., что Хаси бросили в открытое море вместо того, чтобы подержать еще некоторое время в воде и научить на ней держаться. Если бы у него не хватило сил и он начал тонуть, это послужило бы свидетельством того, что он изначально не способен плавать в открытом море. Концертная деятельность утомительна, но только благодаря ей появляются великолепные музыканты. В ходе турне все города стали казаться ему похожими, было невыносимо каждый вечер петь одни и те же песни. Накопилась такая усталость, что восторги зрителей и бурные аплодисменты уже не в силах были подвигнуть его на продолжение концертов. На последней стадии истощения он начал задаваться вопросом: а действительно ли приятно быть поп-звездой и можно ли любить такое занятие?

Самым важным был отбор музыкантов для группы. Хаси изложил господину Д. свои пожелания о составе ансамбля. Он предпочитал манеру французских поп-групп 60-х годов: чуть замедленные и простоватые ударные, гитару с пением в манере скорее Джанго Райнхардта, чем Джимми Хендрик-са, как это делал Джонни Холлидэй во время гастролей в Дании в 1963 году. Что касается самих музыкантов, то Хаси поставил два условия: во-первых, они должны быть геями и, во-вторых, у них не должно быть никаких денежных проблем. На вопрос господина Д., чем это объясняется, он отвечать отказался. По мнению Нива, Хаси хотелось, чтобы музыканты играли из любви к нему, а не с целью обогащения. Специфический стиль Хаси устраивал далеко не всех. Будучи противником чувственности, он не любил музыку, которая воздействует исключительно на эмоции, и убеждал музыкантов, что нужно оставить звук в его первозданной чистоте. Он настаивал на том, что ему нужна голая, бесплотная музыка, в которой отсутствует их пот и кровь. Он хотел, чтобы с ним выступали финансово обеспеченные музыканты, и был уверен, что, будучи гомосексуалистами, они не будут его презирать. Со временем Хаси научился мастерски управлять геями.

Как настоящий борец, он справлялся с Джоном Спаркс Симода, американцем японского происхождения, до того заведовавшим антикварным магазином, в котором выставлялись изделия эпохи Цинь. Сейчас Симода исполнился тридцать один год. Он был ударником с восьми лет. В юности он играл на западном побережье США в группе Ли Конница, а шесть лет назад, закрутив любовь с начальником японского филиала по производству шариковых ручек, приехал в Японию. Время от времени он играл в студии.

Бас-гитаристом был двадцатидевятилетний фотограф по имени Тору. Когда-то он был парикмахером и отправился в США фотографировать новые модели причесок. Там он и приобрел вкус к мужчинам, кокаину и джазу. Шесть лет назад его арестовали за хранение наркотиков и дали условный срок. На самом деле он был бисексуалом.

На гитаре играл двадцатидвухлетний Мацуяма Юдзи, единственный сын руководителя службы безопасности, обеспечивающей охрану крупных промышленных комплексов на восточной окраине Токио. Мацуяма брал уроки игры на гитаре еще в начальной школе. Его кумиром был Уэс Монтгомери. Он утверждал, что готов переспать с девушкой, но при условии, что она будет худосочной и непотливой.

На саксофоне играл двадцатиоднолетний Китами Хироси, происходивший из семьи врачей.

Ему пришлось отказаться от карьеры врача, так как он был дальтоником. Когда его родители внезапно развелись, Хироси остался с матерью, у которой было в Токио несколько квартир. Вначале он пытался освоить кларнет, потом стал выступать в качестве аккомпаниатора в варьете.

Аккордеонистом был Сидзуя Токумару, шестидесяти лет от роду, знаменитый композитор, существовавший на отчисления за авторские права на десяток сочиненных им хитов. В юности он выступал в аргентинском оркестре, и песня «Оле гуапа», исполнявшаяся под его руководством, навсегда осталась в анналах послевоенных танго. Его хорошо знали на рынке наркоты, где он нередко появлялся в поисках красивых мальчиков. Как-то он съездил в Рио-де-Жанейро, желая поживиться «свежатинкой».

Хаси назвал свою группу «Traumerei». Первые пять недель группа репетировала в частной студии господина Д. на Идзу. Хаси устраивал уровень музыкантов, и господин Д. был с ним согласен: наконец-то появилась великолепная группа, о которой можно было только мечтать. На этот раз Хаси уже не раздражался, как на предыдущих репетициях. Всем пяти музыкантам была свойственна особая чувственная манера исполнения, присущая педерастам, и ему приходилось только намекнуть им, и они сразу же понимали, что, например, во вступлении должен слышаться шум дождя, падающего весенней ночью на крышу.

Хаси был в восторге:

— Это потрясающе! Вы настоящие мастера!

Каждому музыканту была выделена личная комната. Все, за исключением «жаворонка» Мацуяма

Юдзи, поднимались не раньше одиннадцати. Даже если репетиция заканчивалась глубоко за полночь, в девять утра Мацуяма уже вставал, чтобы сделать гимнастику и провести тренировку по каратэ, а иногда он уезжал куда-то на мотоцикле и совершенно не общался с остальными музыкантами. От студии к морю круто спускалась тропинка. Утром Мацуяма ставил на газон деревянную кормушку с мелко нарезанными яблоками и благодушно наблюдал, как птички поклевывают фрукты, пока он пьет чай. Тору просыпался позже других. Когда все садились завтракать и отправляли кухарку будить его, он тут же появлялся, напевая всегда одно и то же: «Дай мне. Малыш, выдавить сок из твоего лимона, и он заструится по твоим ногам». В шелковой рубашке и фланелевых штанах, он благоухал кремом после бритья. В отличие от Мацуяма, Тору был разговорчивым, но мало интересовался, слушают ли его. «Эй, Китами, постарайся сегодня не стучать на втором такте в „Солитюд“. А где же глазунья? Ни у кого нет кассеты лауреатов „Грэмми-79“? Не могу вспомнить, кто получил приз „Госпел“. Кстати, вам известно, что TWA — единственная авиакомпания, которая разрешает перевозить кошек? Остальные запрещают любых домашних животных, даже птиц».

После этого позднего завтрака с полчаса занимались кто чем хотел, а потом начиналась репетиция, продолжавшаяся без перерыва до самого ужина. Каждый управлялся со своим инструментом, но Китами следил за тем, чтобы все играли слаженно, и не потому, что имел к этому особую предрасположенность, а просто потому, что никто не желал взять на себя ответственность руководителя.