Ящер страсти из бухты грусти

– Я поеду, но из тюрьмы ты от меня будешь получать только письма с угрозами.

Мэвис глянула на Сомика:

– А ты?

– Поезжайте. А на мне все равно блюза нависла.

Все направились к двери.

– Не беспокойся, милочка, – крикнула им вслед Мэвис. – Никуда тебя не посадят. Мэвис об этом позаботится.

ДВАДЦАТЬ ДЕВЯТЬ

Пока в городе не появился Стив, самым жутким доисторическим зверем на Центральном побережье был “кадиллак” Мэвис Сэнд 1956-го года. С откидным верхом, лимонно-желтого цвета, с огромной хромированной решеткой радиатора, которая, казалось, заглатывала дорогу не жуя, с позолоченными подножками, трепетавшими на ветру, точно бакенбарды на пружинках. Дневные завсегдатаи прозвали машину “Бананом”, а однажды, одержимые честолюбивым замыслом, изготовили огромную синюю наклейку “Чикита” и пришпандорили ее на крышку багажника, пока Мэвис хозяйничала в баре.

“Ну что ж, – сказала тогда Мэвис, более чем озадаченная подобным рвением, – это не первый банан, на котором я катаюсь, но размерами он бьет рекорд по крайней мере на фут”.

Даже в молодости Гейб не водил ничего похожего на “Банан”. Руля машина слушалась, как баржа, а тряслась и дергалась на ухабах и выбоинах, как идущая ко дну шаланда. Гейб случайно ткнул в кнопку электропривода и сложил крышу, а теперь никак не мог сообразить, куда нажимать, чтобы водворить ее на место.

Биолог засек “мерседес” Вэл на склоне холма, в стороне от главной дороги ранчо. Рядом стояли шесть других машин – сплошь спортивные вседорожники с приводом на четыре колеса, среди них два “блейзера” и два “субурбана”. У машин располагалась группа мужчин в черных тренировочных костюмах, самый высокий рассматривал их “Банан” в бинокль и говорил что-то в рацию или сотовый телефон.

– Может, следовало взять менее приметную машину? – пробормотал Гейб.

– А почему мы не поехали на вашей, Говард? – спросила Вэл, съежившаяся на переднем сиденье.

Говард, несгибаемый, как манекен, сидел сзади и щурился, точно попал на солнечный свет впервые в жизни.

– Я владею “ягуаром”. Превосходная кузовная работа, таких больше не делают, если не считать “бентли” и “роллсов”. Отделка внутренних поверхностей – под орех, с сучками.

– И не ездит, а?

– Извините, – ответил Говард.

Гейб остановил “Банан” у ворот для скота:

– И что мне теперь делать? Они на нас смотрят.

– Поезжай вперед, – ответила Вэл. – За этим мы сюда и приехали. – Ни с того ни с сего она вдруг осмелела.

Гейбу же нахальства недоставало:

– Скажите мне еще раз кто-нибудь, почему шериф не пристрелит нас вместе с Тео и Молли?

Вэл постепенно прониклась духом предприятия, понимая, что это единственный способ искупить то, что она наделала со своими пациентами.

– Я – психиатр, Гейб, а у тебя – ученая степень. Полиция не стреляет в таких людей, как мы.

– Ты шутишь, правда?

Тут вмешался Говард:

– Чтобы получить иммунитет от огнестрельного оружия ученая степень обязательна, или жизнь, посвященная науке, тоже засчитывается?

– Поехали, Гейб, – сказала Вэл. – С нами все будет в порядке.

Гейб посмотрел на нее, и она ему улыбнулась. Он улыбнулся в ответ – ну, вроде того, – и двинул “Банан” на пастбище, к пяти вооруженным до зубов мужикам, которые им совсем не обрадовались.

Тео обыскал всю пещеру, щелкая одноразовой зажигалкой, от которой забыл отказаться вместе с остальным пристрастием к траве. Похожий на храм зал был наглухо закрыт со всех сторон, если не считать входа, где их караулил Бёртон. Возвращась к Молли, Тео постарался обойти Морского Ящера по большой дуге. Молли караулила у выхода.

Снаружи Бёртон орал:

– Кроу, мы уже заперли твоих дружков! Это твой последний шанс договориться! Даю тебе пять минут, а потом мы пустим газ!

Тео в панике посмотрел на Молли:

– Нужно вывести отсюда этих людей, Молли. Как только влетит первая газовая граната, все будет кончено.

– Разве нам не нужны заложники?

– Для чего? Он не собирается вести переговоры. Ему нужен я и, возможно, ты – в мертвом виде.

– А почему ты не позвонишь кому-нибудь и не расскажешь все, что знаешь? Тогда у Бёртона не останется причины нас убивать.

– Я знаю только то, что видел. Линдер мертв, и с лабораторией его никто больше связать не сможет. Я уже сказал Вэл и Гейбу. А теперь они попались ему в лапы. Какой я идиот, что впутал их сюда.

– Прости, – сказала Молли.

– Подожди. – Тео вытащил телефон и набрал номер. На другом конце прозвонило восемь раз – Тео уже посматривал на индикатор батареи: осталось лишь четверть заряда, – и тут ему ответили.

– Гвоздворт, – сказал Паук, оставляя абонента в неведении относительно того, что тот позвонил офицеру информации Управления полиции.

– Гвоздворт, это Тео Кроу. Мне нужна твоя помощь.

– Неважный денек выдался, Тео?

Ну что за мудак, подумал Тео.

– Слушай, я в ловушке...

– Я знаю, в чем ты, Тео. Ты не забыл еще? Я знаю всё. На самом деле, я рад, что ты позвонил. Как раз хотел у тебя кое-что спросить.

Тео с трудом подавил в себе желание заорать на этого маньяка высоких технологий.

– Прошу тебя, Гвоздворт, я не знаю, сколько у меня батарейка продержится. Окажи мне услугу. Очень нужно.

– Сначала ты мне.

– Давай! – рявкнул Тео.

– Ну, в общем, мне позвонил Бёртон и сказал, что твоя соучастница называет себя Кендрой, Малюткой-Воительницей Чужеземья. Я тут пошарил, и выясняется, что в окружную психиатрическую клинику несколько раз поступала некая Молли Мичон. И оставляла адрес Хвойной Бухты. Вот я и хотел бы поинтересоваться...

– Это она, – сказал Тео.

– Ух ты – не шутишь? Не может быть!

– Вот она стоит, прямо тут. – Тео посмотрел на Молли и пожал плечами. – Слушай, ты предупреждал, чтобы я не совался на ранчо. Ты что – знал о подпольной сети Бёртона?

– Возможно, – ответил Гвоздворт.

– Не юли. Ты все знаешь. Я хочу понять – есть ли у тебя доступ к информации, которую можно использовать как улики: денежные переводы, чеки, оффшорные счета, журналы регистрации телефонных разговоров, все такое? То, что ты мог бы отдать прокурору штата?

– Ну и ну, Тео, ты заговорил, как настоящий коп.

– Ты можешь это достать?

– Тео, Тео, Тео, не глупи. Я не только могу это достать – у меня все это есть. Я собираю досье уже много лет.

– Ты можешь отнести его прокурору прямо сейчас?

– А что мне за это будет?

– Гвоздворт, он нас убьет.

– Говоришь, Кендра стоит рядом, а? Поверить не могу.

Тео содрогнулся – на полпути от паники к ярости – и ткнул телефон Молли.

– Скажи что-нибудь как Кендра.

Молли откашлялась и заговорила в трубку:

– Сдохни, гноесосный свинячий мутант! Во мне ты почувствуешь только вкус холодной стали!

– О боже мой! Это она! – простонал Паук.

– Она, она, – сказал Тео. – Ну – теперь ты нам поможешь?

– Мне нужна норвежская копия “Боевых малюток”. Она у меня будет?

Тео прикрыл микрофон и посмотрел на Молли:

– Норвежские “Боевые малютки”?

Молли улыбнулась.

– “Кендра VI: Боевые малютки на арене горячего масла”. Норвежская версия – единственная с полной обнаженкой во всех сценах на арене. Большая редкость.

Челюсть у Тео отпала. Так вот от чего теперь зависит его жизнь?

– Так есть у тебя копия или нет?

– Еще бы.

– Ты ее получишь, – сказал Тео в телефон. – Я приведу Кендру лично и голышом тебе прямо в кабинет, если ты начнешь шевелиться немедленно.

– Сильно сомневаюсь, – сказала Молли.

– Я отправлю файл в Сакраменто, – сказал Паук, – но едва ли тебе это как-то поможет. Даже если ты скажешь об этом Бёртону, он все равно прикончит тебя. Тебе нужны СМИ.

– СМИ? На вертолетах? Мы слишком далеко к северу, никто сюда не успеет добраться.

– Нет! – крикнула Молли.

– Я позвоню им, – сказал Паук. – Придержи парней минут двадцать, от силы – двадцать пять.

– У нас здесь придержать их можно только голой публикой, да ревнивым морским чудовищем.

– Это что – еще одна твоя наркотическая галлюцинация? – спросил Паук.

– Это то, что есть. Если они пустят газ, двадцать минут мы не продержимся.

– Не пустят.

– Откуда...

– Двадцать пять минут. И “Боевые малютки” должны быть в оригинальной коробке.

Паук повесил трубку. Тео щелкнул крышкой телефона.

– Я же сказала – никаких вертолетов, Тео, – произнесла Молли. – Даже если мы выйдем, ты же знаешь – они сделают Стиву больно. Ты должен ему позвонить и сказать, что никаких вертолетов не надо.

Тео понял, что сейчас у него поедет крыша. Он сжал кулаки и постарался не заорать ей в лицо. Голос его сорвался до шепота:

– Молли, Бёртон нас прикончит, даже если выпишут ордер на его арест. Если ты хочешь, чтобы твой дракон выжил, ты должна его отсюда вывести, пока сюда никто не нагрянул.

– Он не хочет уходить. Не хочет меня слушать. Посмотри на него. Ему уже на все плевать.

Сержант Рич Шеридан: шесть футов три дюйма, тридцать два года, волосы темные, усы и длинный нос крючком, сломанный в нескольких местах. Как и у других парней на холме, на нем были бронежилет, шлем с радиосвязью и, разумеется, оружейный пояс. У него одного в руках не было винтовки М-16. Вместо этого он говорил по сотовому телефону. Полицейским он прослужил десять лет, восемь из которых прирабатывал на Бёртона. Если бы это было официальным выездом “Тактической группы особых средств борьбы”, Шеридан был бы вторым по званию, но поскольку командир не кормился из кармана Бёртона, Шеридан был первым.

Он оставил бинокль болтаться на шее и подождал, пока его люди возьмут под прицел каждого из пассажиров подъезжавшего желтого “кадиллака”. По сотовому телефону на него орал шериф Бёртон:

– Меня тут прижали к земле, Шеридан! Разбирайся там побыстрее и тащи свою жопу сюда. Ну?

– Слушаюсь, сэр. Что вы хотите, чтобы я с ними сделал?

– Выясни, кто они такие. Потом надень наручники и оставь там. И поживее.

Шеридан разъединился.

– Всем выйти из машины. Руки держать так, чтобы я их видел.

Двое мужчин и женщина подчинились, люди Шеридана обхлопали их со всех сторон. Когда наручники защелкнулись, Шеридан развернул к себе мужчину помоложе.

– Кто такой?

– Гейб Фентон. Я биолог. – Гейб слабо улыбнулся. – Славные у вас шлемофоны. Вы бы хорошо вписались в почетный караул, когда я приду оформлять подписку на “Еженедельник коррупции”.

Шеридан не отреагировал.

– Что вы здесь делаете?

– Защита вымирающих видов. В той пещере – очень редкое существо.

Вэл поморщилась:

– Разве ты должен был ему об этом сообщать? – прошептала она.

– Откуда вы узнали? – продолжал допрос Шеридан.

– Этот район – ареал распространения калифорнийской красноногой лягушки, которая находится на грани исчезновения. Я увидел, как мимо проезжает машина вашего подразделения, и у водителя на лице было как раз такое выражение: а не поохотиться ли мне на каких-нибудь редких лягушек? – Гейб глянул на одного из борцов с терроризмом – приземистого латиноса, злобно зыркавшего на него поверх прицела М-16. – Вон – именно так он и смотрел.

– Мы не пользовались служебной машиной, – без выражения ответил Шеридан.

– На самом деле, – вступила Вэл, – я – психолог-клиницист. У меня опыт ведения переговоров по освобождению заложников. Дома я сканирую ваши частоты, и когда услышала, как вызывают ваш отряд, решила, что вам может понадобиться моя помощь, раз вы базируетесь так далеко к северу. Доктор Фентон согласился меня сопровождать.

– Нас не вызывали по радио. – Шеридан отмахнулся от Вэл, словно та была насекомым. Он посмотрел на Говарда. – А вы?

– Говард Филлипс. Я здесь просто для того, чтобы узреть отвратительную древнюю тварь, восставшую из мрака стигийских бездн, чиня хаос и разор всей цивилизации и пируя плотью человеческой. – И Говард улыбнулся, как улыбался бы гробовых дел мастер при виде опрокинутого автобуса с пассажирами. Тем не менее, то была явная улыбка.

Шеридан тупо смотрел на Г. Ф., не говоря ни слова.

– У него ресторан, – быстро вмешался Гейб. – Мы прихватили его с собой, чтобы он принял у вас заказы. Готов спорить, парни, – никто не позаботился завернуть себе в дорогу обед, правда?

– Кто велел вам приехать сюда?

Гейб посмотрел на Вэл и Говарда, в надежде получить подсказку.

– Никто, – ответил он.

Шеридан кивнул.

– Мы посадим вас вон в тот фургон ради вашей же безопасности. Заприте их в блок К-9. Нам пора.

ТРИДЦАТЬ

– Слушай, – шепнул Тео, повернувшись одним ухом к выходу. – Машины. Спецназ приехал.

Молли глянула в глубину пещеры. В цветных вспышках Стива она разглядела, что паломники сгрудились вокруг Морского Ящера и гладят его по чешуе. Она снова обернулась к Тео.

– Ты должен остановить вертолеты. Позвони и останови.

– Молли, ни твоему Стиву, ни нам от вертолетов с репортерами вреда не будет. Все дело в тех парнях, которые только что подъехали.

Тео высунул нос из пещеры и заметил, как на береговой террасе ярдах в ста от входа остановились два вседорожника. Ну еще бы, подумал он, они по-прежнему считают, что им понадобится прикрытие.

Молли схватила меч и едва не проткнула желудок Тео.

– Если его ранят, я никогда не прощу тебе этого, Тео Кроу. Я выслежу тебя хоть на краю земли и прикончу, как радиоактивную пакость, которая ты и есть.

– Это кто сказал – Кендра или Молли?

– Я не шучу! – завопила она.

В глубине пещеры взревел Стив.

– Не надо сходить с ума, Молли. Я стараюсь, как могу. Просто твоему приятелю хотелось одного – сожрать меня. Другого реального мотива, похоже, у него не было.

Молли рухнула на колени и бессильно опустила голову, будто кто-то высосал из нее всю энергию через клапан в сапоге. Тео подавил в себе желание ее утешить: чуть тронешь за плечо – того и гляди, динозавр накинется.

И тут его осенило. Он откинул крышку телефона и набрал номер “Пены Дна”.

Мэвис Сэнд всю жизнь совершала ошибки и училась на них. Под таким углом зрения ей со временем стало ясно, что она знает лучше, чего людям надо. Гораздо лучше их самих. Следовательно, Мэвис постоянно лезла не в свои дела. По большей части, она предпочитала пользоваться информацией как инструментом, а сплетнями – как методом его применения. То, что человек знает, – и то, когда он это узнал, – управляет тем, что человек делает. (Паук, дергавший за цифровые ниточки из своей подвальной паутины, придерживался такой же философии.) На Мэвис сегодня обрушилась куча проблем, и ни одна из них непосредственно ее не касалась. Тем не менее, она размышляла над ними все утро, но придумать, как можно манипулировать информацией, чтобы их решить, ей все-таки не удалось. Потом позвонил Тео, и все встало на место. Тео прав – можно воспользоваться инстинктами монстра, чтобы всем выбраться из пещеры, но если она правильно разыграет партию, удастся избавиться и от парочки других проблем.

Мэвис положила трубку, и Сомик спросил:

– Это кто?

– Тео.

– Разве старый дракон его еще не слопал? Парнишку, должно быть, заколдовали, я так полагаю.

Мэвис склонилась через стойку к Сомику, взяла его руку и сжала:

– Голубчик, надень-ка ты свою миленькую неотразимую шляпу, да сгоняй по-быстрому в аптеку. Мне там кое-что нужно.

– Слушаюсь, мэм. – Сомик уже морщился, поскольку его пальцы сплющились от рукопожатия барменши.

Когда блюзмен ушел, Мэвис сделала один быстрый звонок, а потом отправилась в кладовую и принялась рыться в коробках и выдвижных ящиках, пока не нашла то, что искала: небольшую черную коробку, из которой торчал длинный шнур с разъемом под автомобильный прикуриватель на конце.

– Не беспокойся, Тео, – сказала она. – Я давно уже доверила свою жизнь технике и прекрасно себя чувствую.

Мэвис хихикнула, и звук получился как у стартера, который пытается завести “форд” с пересохшим бензобаком.

Блюзмен не выносит, когда им помыкают. Авторитет его раздражает, подстрекает к бунту и подыгрывает его стремлению к самоуничтожению. Блюзмен терпит только одно начальство – старшего конвоя, когда все скованы одной цепью (ибо в иерархии Музы Блюза начальник конвоя уступает только старой хрычовке и молодой милашке, а сразу за ним идут дрянное пойло, сдохшая псина и Тот Самый Чувак). У Сомика же начальницей была истинная старая хрычовка: явный поворот блюзового винта, приводивший человека в такое замешательство, что блюзмен помельче, пожалуй, мог бы и застрелиться, сунуться под пулю, ужраться до смерти дрянным пойлом или расколошматить гитару и наняться на фабрику. Однако Сомик не зря нарезал уже восемьдесят кругов вокруг этого гадкого злобного солнца: его зрение приобрело перспективу. Именно поэтому он отправится в аптеку, как было велено. Он поговорит с этим белым мальчонкой-рыбоёбом, у которого остатки волос зачесаны на плешь так, что хлопают на ветру, точно крышка мусорного бака. А когда он все выполнит, то заберет у старой хрычовки свои кровно заработанные деньжата, которые та держит в заложниках, и утащит свою морщинистую черную задницу из этого городишки и лучше будет нянчить свое разбитое сердце в том передвижном капкане, которым была, есть и навсегда останется для него дальняя дорога.

Поэтому Сомик, как это принято в Дельте, пошаркал вразвалочку по бульвару (благоухающему сассафрасом и джайвом) прямиком в “Лекарства и подарки Хвойной Бухты”, и четыре синеперые квочки за прилавком чуть не растоптали друг друга, кинувшись в подсобку. Вы только вообразите себе – к ним затесался человек Черного Вероисповедания. А если он попросит пузырек “Афро-Лоска” или какой-нибудь другой этнически-ориентированный продукт, о котором они совершенно не осведомлены? Да тут пожарная сигнализация расплавится, вопя дурным голосом, точно издыхающая ведьма, когда их коллективный разум затормозит вдруг на всех парах. Неужели мы похожи на искательниц дешевых приключений? Неужели недостаточно того, что мы вывесили табличку NO HABLA ESPANOL[22] и тем самым признали наличие тридцати процентов населения, хоть и в отрицательной форме? Нет, мы лучше будем оступаться на безопасной стороне, спасибо большое, и не в песок зароем головы, а просто ринемся в подсобку.

Уинстон Краусс, подсчитывавший за своей перегородкой фальшивые “золофты”, поднял голову, увидел, как по проходу к прилавку топает Сомик, и немедленно пожалел, что не поставил пуленепробиваемое стекло. Тем не менее, Уинстон немало повидал на свете, к тому же невозможно предаваться фантазиям о домогательствах к дельфинам, хорошенько не изучив повадки чернокожих, – ибо именно с ними предпочитают якшаться морские млекопитающие, когда не якшаются с разными Кусто, как это следует из телеканала “Мир приключений”. Уинстон вышел из своей будки навстречу Сомику, едва тот приблизился к прилавку.

– Доброго здоровьица, брательник, во как, – произнес фармацевт с лучшим акцентом островитянина, который только мог изобразить. – Чего тебе притабанить, слышь? – И на лице его заискрилась приветливая улыбка, которой до глянцевого плаката турагентства недоставало лишь растафарских дредов и белого песчаного пляжа.

Сомик прищурился, снял шляпу, провел рукой по сверкающей лысине, отступил на шаг, склонил голову набок, с минуту поизучал фармацевта, а потом вымолвил:

– А я ведь точно говнишко из тебя повыбью. Понял, да?

– Простите, – закашлялся Уинстон, словно пытаясь вытолкать из горла невесть как застрявшего там аборигена Ямайки. – Чем могу помочь вам, сэр?

– Мэвис с “Пены” послала меня кой-чего у тебя спросить.

– Я знаком с ее медицинской картой, – ответил Уинстон. – Можете передать ей, чтобы позвонила мне, если у нее есть ко мне вопросы.

– Ага, да только не хочет она тебе звонить. Она хочет, чтобы ты к ней сам зашел.

Уинстон поправил свой галстук-шнурок.

– Мне очень жаль, но придется вам попросить ее зайти ко мне самостоятельно. Я не могу оставлять заведение без присмотра.

Сомик кивнул:

– Так она и думала. Она просила узнать, нельзя ли ей купить такую большую банку сахарных таблеток, которые вы тут втюриваете заместо настоящих микстурок.

Взгляд Уинстона метнулся в сторону задней комнаты, где его персонал сбился в кучку, как Анна Франк с семейством, и выглядывал наружу – в дверной щели блестели только глаза.

– Передайте ей, что я сейчас приду, – быстро сказал он.

– Она велела обождать тебя.

Уинстон потел чересчур наглядно – по скальпу катились жирные бусины.

– Я только сообщу персоналу об отлучке.

– И шевели ластами, Флиппер. Мое времечко не казенное.

Уинстон Краусс содрогнулся, подтянул кальсоны двойной вязки и заковылял вокруг прилавка.

– Дамы, я буду через несколько минут, – крикнул он через плечо.

Сомик перегнулся через прилавок, в упор посмотрел на поблескивающие в щели перепуганные зрачки, и громко сказал:

– Я и сам буду через несколько минут, дамы. Мне такой микстурки надо, чтоб помогло от здоровенного черного хрена, который с собой приходится таскать. А то такой тяжелый, что спина скоро пополам переломится.

В ответ за дверью втянули воздух так, что давление в барометре на стене резко упало – у Сомика даже уши заложило.

Уинстон Краусс обернулся и нахмурился:

– Неужели это было необходимо?

– Человек сам должен заботиться о своей репутации, – ответил Сомик.

Бёртон заставил их прикрывать себя, пока полз по камням и прибрежной террасе к “блейзерам”. Шеридан притаился за бампером, держа под прицелом своей М-16 вход в пещеру.

– Неважное утро, шериф? – приветствовал он Бёртона с едва заметной улыбочкой при виде помятого костюма от Армани.

Бёртон оглядел остальных членов группы: все они вглядывались в оптические прицелы, направленные на дыру в скале.

– Значит, нас только пятеро?

– Моралес тренирует сегодня школьную команду. Остальные на боевом дежурстве, мы не смогли их сдернуть.

Бёртон насупился.

– Насколько я знаю, у них только один ствол, но это полностью автоматический АК. Мне нужны двое по обе стороны от входа, один вон из той расселины, где прижали меня, может пустить газ, за ним – шоковые гранаты. Я останусь здесь со снайперской винтовкой снимать всех, кто прорвется сквозь группу захвата. Вперед, пять минут. По моему сигналу.

– Газа не будет, – ответил Шеридан.

– Что?

– Не будет ни газа, ни шоковых гранат. Вы же сами хотели, чтобы мы не отмечались при выезде. А это барахло – в сейфе управления. У нас только бронежилеты и личное оружие.

Бёртон снова оглядел воинство.

– Значит, парни, у вас у всех личные винтовки М-16 и ни одной гранаты?

– Так точно, сэр.

– Выходит, у нас ничья? У меня уже как-то была ничья, Шеридан. От ничьей мне ни холодно, ни жарко. Пошли. – Шериф сунул свежую обойму в свой 9-миллиметровый автоматический пистолет и повернулся к остальным. – Прикройте нас.

Бёртон вывел командира группы к точке сразу под входом в пещеру.

– Кроу? – крикнул он. – У тебя было много времени, чтобы обдумать мое предложение!

– Предложение? – переспросил Шеридан.

Бёртон шикнул на него.

– Я еще не решил! – прокричал в ответ Тео. – У нас здесь тридцать человек, с которыми все нужно обсудить, а они никак не могут между собой договориться.

Шеридан взглянул на Бёртона:

– Тридцать человек? Мы не можем расстрелять тридцать человек. Не буду я стрелять ни в какие тридцать человек.

– Пять минут, Кроу, – сказал Бёртон. – А потом выбора у тебя не останется.

– А что за предложение? – шепотом допытывался Шеридан.

– Об этом ты не волнуйся. Я просто пытаюсь разъединить подозреваемого и заложников, чтобы можно было его снять.

– Тогда нам лучше знать словесный портрет подозреваемого, как вы считаете?

– Он будет в наручниках, – ответил Бёртон.

– Ну вы и герой, мать вашу! – выпалил Шеридан.

С переднего сиденья “мерседеса” Живодер наблюдал, как Кормильца погрузили в фургон с клеткой внутри. Плохие Парни даже щелочки в окнах не оставили. Как же Кормилец будет дышать? Пересесть вперед и высунуть голову в окно он тоже не сможет. Живодеру было грустно за Кормильца. Он переполз на заднее сиденье “мерса” и улегся вздремнуть, чтобы тоска развеялась.

Едва войдя в “Пену Дна”, Сомик увидел у стойки бара Эстелль, и сердце его зашелушилось спекшейся коркой, точно с него слезала старая краска. Она распустила волосы, расчесала их, и они доходили ей до пояса. На Эстелль была розовая роба, заляпанная красками, а под ней – мужская белая майка. Его майка, понял Сомик. Эстелль смотрела на него так, как он всегда представлял себе возвращение в родной дом. Но его – блюзмена до мозга костей – традиция обязывала не показывать виду.

– Эй, девочка, а ты чего тут делаешь?

– Это я ей позвонила, – встряла Мэвис. – Это твой шофер.

– И на что это мне шофер?

– Я сейчас тебе скажу. – Эстелль взяла его за руку и повела в угловую кабинку.

Секунду спустя в бар протиснулся Уинстон Краусс, и Мэвис помахала ему из-за стойки:

– Сынок, я уже почти собралась сделать тебя самым счастливым человеком на всем белом свете.

– Меня? Зачем?

– Затем, что мне нравится, когда люди получают то, чего им хочется. А у меня есть то, чего хочется тебе.

– Правда?

Мэвис шагнула к стойке и тихим заговорщическим голосом принялась рассказывать Уинстону Крауссу самую приятную, самую волнующую, вопиюще эротическую сказку, которую только могла рассказать; правда, она старалась ни на секунду не забывать, что человеку, с которым разговаривает, больше всего на свете хочется окучивать с морских млекопитающих.

А в угловой кабинке между тем запасец показной невозмутимости Сомика мало-помалу таял. Эстелль улыбалась, хоть слезы и застилали ей глаза.

– Я не просила бы тебя, если б считала, что это может быть опасно. Честное слово.

– Знаю, – ответил Сомик, и в его голосе прозвучала нежность, которую он обычно оставлял на долю котят и дорожной полиции. – Просто я бегал от этого всю свою жизнь.

– Не думаю, – сказала Эстелль. – Мне кажется, всю жизнь ты бежал ему навстречу.

Сомик ухмыльнулся:

– Ты же этого старого блюза с меня насовсем снимешь, правда?

– Сам знаешь.

– Тогда поехали. – Сомик встал и повернулся к Мэвис и Уинстону. – Мы готовы? Все готовы? – Он заметил, что брюки фармацевту спереди стали явно тесноваты. – Ага, мы готовы. Ты хоть больной, но тоже готов.

Мэвис кивнула, и в шее у нее негромко лязгнула какая-то механика.

– Второй поворот после выезда, не первый, – напомнила она Эстелль. – А оттуда вдоль побережья, поэтому никаких гор там нет.

– Но мне маску с ластами нужно взять! – взвыл Уинстон.

ТРИДЦАТЬ ОДИН

– Пять минут уже прошло? – Молли сидела по-турецки, меч лежал у нее на коленях.

Тео подскочил, будто в него ткнули ледорубом, и посмотрел на часы. Потом подкрался к выходу, прислушиваясь: спасение или смерть?

– Осталась примерно минута. Ну где же они, к чертовой матери? Молли, может, в укрытие пойдешь?

– В какое еще укрытие? – Она оглядела пещеру: совершенно пустая, единственное укрытие – тьма в самой ее глубине.

– Залезь за Стива.

– Нет, – ответила Молли. – Этого я делать не стану. – Из самого затылка ее разума послышался голос:

– Лезь в укрытие, взбалмошная девка. У тебя что – жажда смерти?

– У меня фиксация на расставании. Я не собираюсь отворачиваться и бросать кого-нибудь на произвол судьбы, – ответила она.

– Что? – спросил Тео.

– Я не с тобой разговариваю.

– Отлично, подыхай. Какая мне разница? – продолжал закадровый голос.

– Сволочь, – сказала Молли.

– Что? – снова спросил Тео.

– Да не ты!

– Молли, а как ты тогда заставила этих парней вылезти из пещеры и втащить меня внутрь?

– Я им просто сказала.

– Тогда отнеси им одежду и скажи, чтобы оделись снова.

– Зачем?

– Надо. И скажи, пусть держатся покрепче за бока Стива и не отпускают, что бы он ни творил.

– Ну и кто из нас теперь чокнутый?

– Молли, прошу тебя. Я пытаюсь спасти ему жизнь.

Бёртон сверился с часами.

– Ну, всё. По местам. Заходим.

Но сержант Шеридан был вовсе в этом не уверен.

– У них тридцать заложников, у нас никаких данных об их диспозиции и неполная команда. Вы хотите снять этого парня при тридцати свидетелях?

– Черт побери, Шеридан, разводи людей по точкам. Идем по моему сигналу.

– Шериф Бёртон? – Голос Тео из пещеры.

– Чего?

– Я принимаю ваше предложение. Дайте мне еще пять минут, и я выйду. Мы можем уехать все вместе. Остальные выйдут, когда мы уедем.

– Он же только один вам нужен, правильно? – сказал Шеридан. – Он один может повредить исходу операции?

Бёртон ворочал эту мысль в мозгу. Он собирался устранить констебля и эту бабу, но теперь приходилось все переигрывать. Если он сможет отделить Кроу от остальных, то избавиться от него можно будет и без свидетелей.

Зазвонил сотовый. Бёртон откинул крышку:

– Бёртон.

– Не стоило так пренебрежительно отзываться о моем весе, шериф, – сказал Паук.

– Гвоздворт, ты жирный кусок го... – Линия сдохла.

И вдруг по всей прибрежной террасе разнесся пронзительный вой блюзовой гитары. Бёртон и вся “Тактическая группа особых средств борьбы” обернулись и увидели, как по краю террасы, над самым обрывом мчится белый “универсал”.