В первые недели жизнь в Грингейбле показалась Энн невыносимо пресной. Она скучала по звенящему веселыми голосами Домику Патти, ей не хватало общества подруг. Прошлой зимой ее переполняли прекрасные грезы, теперь все они рассыпались в прах. Ей больше не мечталось — слишком она была недовольна собой. К тому же оказалось, что если одиночество, расцвеченное грезами, — превосходная вещь, то одиночество без грез — довольно унылое существование.
      После тяжелой сцены в парке Энн больше не видела Роя, но к ней приходила Дороти.
      — Жаль, конечно, что ты не выходишь замуж за Роя, — сказала она. — Мне так хотелось, чтобы ты стала моей сестрой. Но ты поступаешь правильно. С ним можно умереть от скуки. Я его люблю, он милый парень, но в нем нет ничего интересного. У него приятная внешность — и это все.
      — Но ты останешься мне другом, Дороти? — спросила Энн.
      — Ну, конечно! Если не сестрой, то подругой ты мне будешь всегда. И не надо себя казнить. Сейчас Рои и правда в растрепанных чувствах — я целыми днями слушаю его жалобы и стоны, — но это быстро пройдет. У него это всегда быстро проходит.
      — Всегда? — изумленно переспросила Энн. — А что с ним и раньше такое случалось?
      — Ну, конечно, — откровенно призналась Дороти. — Дважды. И оба раза он так же стонал и жаловался. Правда, те девушки не отказали ему, как ты, — они просто вышли замуж за других. Разумеется, когда он познакомился с тобой, он утверждал, что никого по-настоящему до тебя не любил, что все прошлые романы были просто юношескими увлечениями. Но все равно, по-моему, тебе не стоит очень за него переживать.
      И Энн решила не переживать. Она испытывала смешанное чувство облегчения и досады. Рой уверял ее, что никого до нее не любил. Наверное, он и сам в это верил. С одной стороны, Энн стало легче — оказывается, она вовсе не погубила его жизнь, как он утверждал. Человек, у которого такая потребность кого-то боготворить, найдет себе другую богиню. С другой стороны — еще одна утраченная иллюзия. Энн стало казаться, что скоро у нее не останется ни одной.
      В первый же вечер после возвращения в Грингейбл она с опечаленным лицом вошла из сада в кухню.
      — Что случилось со Снежной Королевой, Марилла?
      — Я так и знала, что ты расстроишься, — вздохнула Марилла. — Я и сама расстроилась. Эта вишня росла тут, когда я была еще девушкой. У нас в марте случился страшный буран, и ее свалило ветром. Оказалось, что у нее подгнил корень.
      — Как мне будет ее не хватать, — грустно сказала Энн. — Крыльцо без нее стало какое-то голое. И потом… когда я раньше приезжала в Грингейбл, меня всегда встречала Диана.
      — У Дианы сейчас много других забот, — многозначительно заметила миссис Линд.
      — Ну тогда расскажите мне все последние новости. — Энн по привычке устроилась на ступеньке крыльца у задней двери.
      — Да мы же тебе почти обо всем писали, — сказала миссис Линд. — Впрочем, ты, наверное, не знаешь что Саймон Флетчер на прошлой неделе сломал ногу. Вся семья не нарадуется по этому поводу: теперь они могут переделать все дела, которые им запрещал этот старый самодур.
      — У него в роду все были самодуры, — заметила Марилла.
      — Еще какие! Его мать имела обыкновение вставать на молитвенных собраниях, перечислять все недостатки своих детей и просить присутствующих помолиться за то, чтобы они исправились. Конечно, дети жутко злились и вели себя еще хуже.
      — Ты не рассказала Энн про Джейн, — напомнила Марилла.
      — Что там рассказывать! — пренебрежительно фыркнула миссис Линд. — Ну, в общем, Джейн Эндрюс на прошлой неделе приехала домой и объявила, что выходит замуж за миллионера из Виннипега. Сама понимаешь — ее мать тут же раззвонила эту новость по всему Эвонли.
      — А я рада за старушку Джейн, — искренне улыбнулась Энн.
      — Да я ничего не имею против Джейн — она неплохая девушка. Но на миллионершу она не тянет, и я уверена, что у этого ее миллионера нет никаких достоинств, кроме денег. Миссис Эндрюс говорит, что он англичанин и состояние нажил на шахтах, но я убеждена, что он окажется янки. Деньги-то у него точно есть — Джейн вся осыпана драгоценностями. А на обручальном кольце у нее такая огромная гроздь бриллиантов, что оно кажется подделкой.
      В словах миссис Линд слышалась горечь. Подумать только — серенькая некрасивая Джейн Эндрюс обручена с миллионером, а у Энн вообще нет никакого жениха — ни богатого, ни бедного. А уж как хвастается мать Джейн — с души воротит.
      — А что случилось с Джильбертом Блайтом? — спросила Марилла. — Он на прошлой неделе приезжал домой, так я его еле узнала — похудел, побледнел — сам на себя не похож.
      — Он очень много занимался зимой, — пояснила Энн. — Вы же знаете, он получил диплом с отличием и премию Купера. Ее никому не давали уже пять лет! Вот и переутомился. Да и все мы устали.
      — Во всяком случае, у тебя есть степень бакалавра искусств, а у Джейн нет и никогда не будет, — с мрачным удовлетворением изрекла миссис Линд.
      Через несколько дней Энн пошла навестить Джейн. Но оказалось, что та уехала в Шарлоттаун — заказывать наряды, как гордо сообщила ее мать.
      — Не станет же она шить себе новый гардероб в Эвонли!
      — Я слышала, что она выходит замуж? — спросила Энн.
      — Да, Джейн нашла свое счастье, даром что она и не бакалавр искусств, — ядовито отпарировала миссис Эндрюс. — У мистера Инглиса огромное состояние, и в свадебное путешествие они поедут в Европу. А когда вернутся, поселятся в роскошном мраморном особняке в Виннипеге. Джейн только огорчается: она так хорошо готовит, а муж запретил ей этим заниматься. В богатых домах для этого держат повара. Еще у них будут две горничные, конюх и садовник. Ну а как у тебя дела, Энн? Что-то не слышно, чтобы ты в университете отхватила себе жениха.
      — А я останусь старой девой, — рассмеялась Энн. — Я никак не могу найти себе человека по душе.
      Энн намекала на то, что если даже она и останется старой девой, то не потому, что никто не позвал ее замуж — в конце концов ей ведь делал предложение Билли Эндрюс. Но миссис Эндрюс тут же нанесла ответный удар:
      — Разборчивые невесты всегда остаются ни с чем. Я слышала, что Джильберт Блайт обручился с какой-то мисс Стюарт. Чарли Слоун говорит, что она красавица. Это правда?
      — Я не знаю, обручился ли Джильберт с мисс Стюарт, — со спартанской выдержкой ответила Энн, — но она действительно очень красивая девушка.
      — Одно время я думала, что ты выйдешь за Джильберта, — сказала миссис Эндрюс. — Смотри, Энн, как бы тебе не растерять всех своих поклонников.
      Энн решила, что не имеет смысла продолжать дуэль с противником, который на выпад рапиры отвечает ударом дубины.
      — Ну, раз Джейн нет дома, я пойду. — Надменно кивнув хозяйке, она встала. — Приду как-нибудь в другой раз.
      — Конечно, приходи! — с нарочитым радушием воскликнула миссис Эндрюс. — Джейн нисколько не возгордилась и всегда рада видеть старых друзей.
      Жених Джейн приехал в Эвонли в конце мая, в доме Эндрюсов сыграли роскошную свадьбу, и молодые отбыли в Европу. Миссис Линд злорадствовала, что мистеру Инглису никак не меньше сорока лет, что он не вышел ни ростом, ни сложением и в волосах седина.
      — Чтобы позолотить такую пилюлю, никакого золота не хватит, — ядовито заключила она, перечислив все его недостатки.
      — А по-моему, он добрый и мягкий человек, — заступилась за подругу Энн. — И видно, что очень любит Джейн.
      — Ха! — только и произнесла миссис Линд.
      На следующей неделе Энн поехала в Болингброк на свадьбу Филиппы Гордон. Фил в свадебном наряде была прекрасна как фея, а преподобный Джо так светился от счастья, что никому не показался некрасивым.
      — На медовый месяц мы повторим путь Евангелины в Новой Шотландии, — сказала Фил, — а потом поселимся на Паттерсон-стрит. Мама в ужасе — по ее мнению, Джо должен был хотя бы выбрать приличный приход. Но для меня и трущобы расцветут розами, если там со мной будет Джо. Ох, Энн, как же я его люблю — даже сердце ноет!
      Энн всегда радовалась удаче своих друзей, но, когда все кругом счастливы, кроме тебя, на душе становится грустно. В Эвонли ее ждала новая радость — и печаль. На этот раз причиной была Диана. От нее прямо сияние исходило — как от всякой женщины, рядом с которой лежит ее спеленутый первенец. Энн смотрела на молодую мать с чувством, которое было сродни благоговению. Никогда раньше она не испытывала к Диане ничего подобного. Неужели эта бледная женщина со счастливыми глазами — та самая розовощекая чернокудрая Диана, подруга ее безвозвратно ушедших школьных лет? У Энн возникло тоскливое чувство, что она сама так и осталась в том далеком прошлом, а в настоящем ей нет места.
      — Правда, красавец? — гордо спросила Диана. Толстенький младенец был до смешного похож на Фреда — такой же круглый и такой же красный. У Энн не хватило духу назвать его красавцем, но она с жаром заверила Диану, что он совершенно очарователен и вызывает такое умиление, что его хочется непрерывно целовать.
      — Я вообще-то хотела девочку и собиралась назвать ее Энн, — призналась Диана. — Но теперь, когда появился маленький Фред, я не променяла бы его на тысячу девочек. Какая девочка может сравниться с моим сокровищем?
      — Каждый ребенок — самый замечательный для своей матери, — улыбнулась миссис Аллан. — Если бы родилась маленькая Энн, ты бы радовалась ей точно так же.
      Миссис Аллан приехала погостить в Эвонли впервые после отъезда. Она была все такая же веселая и добро, сердечная, и Энн и ее подруги страшно радовались встрече с ней. Жена нынешнего пастора выглядела достойной женщиной, но ее никак нельзя было назвать родственной душой.
      — Мне так хочется, чтобы он поскорее заговорил, — вздохнула Диана. — Чтобы сказал «мама». А его первое воспоминание обо мне было приятным. Мое первое воспоминание о маме — как она меня шлепает. Наверное, я это наказание заслужила, но мне жаль, что я помню именно это, — я ведь очень люблю маму.
      — А у меня сохранилось только одно воспоминание о моей маме, и оно согревает мне душу, — поведала миссис Аллан. — Мне тогда было пять лет, и меня в первый раз пустили в школу со старшими сестрами. Когда окончились уроки, сестры пошли домой в разных компаниях, и каждая считала, что я с другой. А я вместо этого убежала с девочкой, с которой мы играли на перемене. Мы пошли к ней домой — это было совсем недалеко от школы — и принялись делать песочные куличики. И вот в разгар этого увлекательного занятия явилась моя запыхавшаяся и страшно сердитая старшая сестра. «Скверная девчонка! — закричала она, схватив меня за руку, и поволокла домой. — Сейчас получишь на орехи! Мама страшно сердится. Тебя ждет хорошая порка».
      Я вся тряслась от ужаса. До этого меня ни разу не пороли. По-моему, я никогда в жизни не была так несчастна, как тогда, по пути домой. Я же не хотела сделать ничего плохого! Феми Камерон пригласила меня в гости, и я не знала, что без спросу никуда ходить нельзя. Неужели мама меня на самом деле выпорет? Дома сестра притащила меня на кухню, где мама сидела очага, не зажигая света. Я едва держалась на ногах от страха. А мама… мама прижала меня к груди и поцеловала. «Моя дорогая, — нежно сказала она, — я так боялась, что ты потерялась». Она не стала ни ругать, ни упрекать меня — только предупредила: если хочешь куда-то пойти, нужно всегда спрашивать разрешения. А вскоре после этого она умерла. И это мое единственное воспоминание о ней. Правда, приятно так помнить свою маму?
      Возвращаясь домой по Березовой аллее, мимо Ивового омута, Энн чувствовала себя более одинокой, чем когда-либо. Она давно уже не ходила этой дорогой и едва узнавала ее. Маленькие березки превратились в высокие деревья. Все изменилось. Энн хотела только одного: чтобы скорее кончилось лето и она начала бы работать. Может быть, за работой жизнь не будет казаться такой пустой.

      На лето в Приют Радушного Эха приехали Ирвинги. Энн с удовольствием провела у них в июле три недели. Мисс Лаванда не изменилась, Шарлотта Четвертая стала совсем взрослой девушкой, но по-прежнему обожала Энн.
      Поль тоже превратился во взрослого молодого человека. Ему исполнилось шестнадцать лет, он коротко остриг свои каштановые кудри и больше интересовался Футболом, чем феями. Но между ним и его учительницей все еще царило полное взаимопонимание. Ведь родство душ не исчезает с годами.
      Энн вернулась в Грингейбл от Ирвингов пронизывающе холодным и сырым июльским вечером. В заливе бушевал свирепый летний шторм. Не успела Энн войти в дом, как по оконным стеклам застучали капли дождя.
      — Тебя провожал Поль? — спросила Марилла. — Почему ты не оставила его у нас на ночь? Дождь скоро разыграется не на шутку.
      — Ничего, он быстро добежит до Приюта. И он обязательно хотел вернуться домой. Ну что ж, я чудесно у них погостила и рада видеть вас всех снова, мои милые. Дэви, ты что, еще вырос?
      — На целый дюйм, — гордо ответил Дэви. — Я уже сравнялся с Милти. Здорово, правда? Теперь он не будет задирать нос и хвастать, что выше меня. Послушай, Энн, а ты знаешь, что Джильберт Блайт умирает?
      Энн застыла, уставившись на Дэви, не в силах пошевелиться или сказать хоть слово. Ее лицо так побледнело, что Марилла испугалась, как бы она не потеряла сознание.
      — Дэви, нельзя же так пугать людей! — сердито сказала миссис Рэйчел. — Энн, что с тобой? На тебе лица нет! Мы не хотели тебя расстраивать.
      — Это… правда? — с трудом выговорила Энн так, что ее голос никто не узнал.
      — Джильберт действительно тяжело болен, — подтвердила миссис Линд. — Не успела ты уехать к Ирвингам, как он заболел брюшным тифом. Неужели тебе никто не сказал?
      — Нет, — ответила она все тем же голосом.
      — У него с самого начала была тяжелая форма. Доктор сказал, что он так исхудал, что теперь его организму трудно сопротивляться болезни. Ему наняли сиделку, делают все возможное. Энн, возьми себя в руки! Пока есть жизнь, есть и надежда.
      — Сегодня у них был мистер Гаррисон, и он говорит, что надежды уже нет, — вмешался Дэви.
      Марилла, выглядевшая уставшей и измученной, встала, взяла Дэви за руку и выволокла его из кухни.
      — Милая, да что ж с тобой делается! — воскликнула миссис Рэйчел, обнимая смертельно бледную Энн. — А я верю, что Джильберт выздоровеет. У всех Блайтов очень крепкий организм.
      Энн тихонько высвободилась из объятий миссис Линд и, ничего не видя перед собой, вышла из кухни и поднялась по лестнице к себе в комнату. Там она опустилась на колени перед окном, уставившись невидящими глазами в темноту. За окном хлестал дождь. Из леса раздавались стоны могучих деревьев, которые терзала буря, а с побережья доносился грохот разбивающихся о берег волн. Джильберт умирает!
      На каждого человека раз в жизни снисходит Откровение. С Энн это случилось в ту страшную бессонную ночь, когда за окном бушевала буря, а душа ее разрывалась от отчаяния. Она же любит Джильберта! И всегда его любила! Только сейчас она поняла, что не может выбросить его из своей жизни — как не может отрубить и выбросить свою правую руку. Но это Откровение пришло слишком поздно! Она даже не может провести рядом с ним его последние часы. Если бы она не была так слепа и так глупа, у нее было бы право сидеть сейчас у его постели. А теперь он никогда не узнает, что она его любила, — так и уйдет из жизни, думая, что она к нему равнодушна. Боже, как страшно заглядывать вперед! Какая черная пустота ее ждет! Нет, она не вынесет этого! Скорчившись на полу у окна, Энн впервые в жизни захотела умереть. Если Джильберт покинет ее без единого слова, без единого знака, она не сможет жить. Ей незачем будет жить. Они принадлежат друг другу. Он вовсе не влюблен в Кристину Стюарт — он никогда ее не любил. Надо быть отпетой дурой, чтобы не понять, какие неразрывные узы связывают ее с Джильбертом! Рой Гарднер только льстил ее самолюбию — а она приняла это за любовь! А теперь ей придется расплачиваться за свою глупость, как расплачиваются за преступление…
      Миссис Линд и Марилла, прежде чем лечь спать, подкрались к двери Энн, молча покачали головами и ушли. Буря бесновалась всю ночь, но к утру утихла. В непроглядной тьме Энн увидела бледную полоску рассвета Вскоре алая кромка очертила силуэты окрестных холмов Тучи уплыли и теперь клубились на горизонте, а над Грингейблом раскинулось серебристо-синее небо. На мир опустилась тишина.
      Энн поднялась с колен и неверными шагами спустилась по лестнице. Когда она вышла во двор, свежий ветер подул ей в лицо и остудил воспаленные глаза. Вдруг она услышала веселый свист и через минуту увидела Пасифика. Энн покинули последние силы, и, чтобы не упасть, она схватилась за ветку ивы. Пасифик был работником Джорджа Флетчера, а Джордж Флетчер жил рядом с Блайтами. Миссис Флетчер доводилась Джильберту теткой. Пасифик наверняка знает…
      Парень размашисто шагал по дорожке, насвистывая веселую песенку. Он не видел Энн. Она попыталась окликнуть его, но голос ей не повиновался. Только когда он уже почти прошел мимо, ее трясущиеся губы наконец выговорили: «Пасифик!»
      Тот остановился и весело пожелал ей доброго утра.
      — Пасифик, — с трудом произнесла Энн, — ты уже был у Флетчеров?
      — Был, — дружелюбно ответил он. — Вчера вечером мне передали, что заболел мой отец. Но была такая буря, что носа не высунешь. Вот я сейчас и вышел спозаранку. Пойду короткой дорогой через лес.
      — А ты не знаешь, как себя чувствует Джильберт Блайт?
      Только отчаяние заставило Энн задать этот вопрос. Она больше не могла выносить неизвестности — лучше уж узнать худшее.
      — Ему лучше, — ответил Пасифик. — Ночью у него был кризис, и теперь доктор говорит, что он скоро поправится. А то ведь чуть не отдал Богу душу! Это все ваш университет — Джильберт совсем там измотался. Ну ладно, мисс Энн, я пошел. Отец просил не задерживаться.
      И он, насвистывая, отправился дальше, а Энн стояла и смотрела ему вслед. Затуманенные горем глаза постепенно прояснялись. Пасифик был нескладный и некрасивый парень, но сейчас этот гонец, принесший радостную весть, показался ей прекрасным. До конца своих дней при виде его круглой смуглой физиономии Энн с благодарностью будет вспоминать то мгновение, когда он пролил бальзам на ее кровоточащее сердце.
      Она еще долго стояла под ивами — уже и свист Пасифика затих вдали, — чувствуя невероятное облегчение и радость, как бывает, когда тебя минует страшная угроза. Энн вдруг увидела, что на кусте рядом с ней распустились розы. На цветах жемчужинами дрожали капельки дождя. А над головой в кроне большой ивы пели птицы — в унисон песне, звеневшей у нее в душе. Туманное утро расцвело счастьем.

      — Я пришел пригласить тебя прогуляться по сентябрьскому лесу, — сказал Джильберт, неожиданно выходя из-за угла дома. — Мы давно не навещали наши укромные уголки.
      Энн, сидевшая на крыльце, подняла на него озабоченный взгляд.
      — Я бы с удовольствием, — вздохнула она, — но сейчас не могу. Вечером я иду на свадьбу Алисы Пенхаллоу, а платье еще не готово. — Она показала на лежавшее у нее на коленях облако светло-зеленого шифона. — Пока я все доделаю, уже нужно будет одеваться и идти. Извини, Джильберт, никак не получается.
      — Может, пойдем завтра? — спросил Джильберт, которого отказ Энн, по-видимому, нисколько не обескуражил.
      — Обязательно.
      — Ну, тогда пойду домой и займусь тем, что собирался делать завтра. Значит, Алиса Пенхаллоу сегодня выходит замуж? Ничего себе — три свадьбы за одно лето! Фил, Джейн и теперь Алиса. А Джейн я никогда не прощу за то, что она не пригласила меня на свадьбу.
      — Не сердись на нее, Джильберт. Подумай, сколько у нас Эндрюсов — они и так еле поместились в доме. Меня позвали только потому, что Джейн считает меня своей самой старой подругой. Но это Джейн. А миссис Эндрюс пригласила для того, чтобы я полюбовалась на несравненное великолепие ее дочери.
      — Говорят, на ней было столько бриллиантов, что под ними трудно разглядеть саму Джейн?
      Энн засмеялась.
      — Да, бриллиантов было много. И нашу скромницу Джейн действительно почти не было видно за всеми этими украшениями, белым атласом, тюлем, кружевами, розами и флердоранжем. Но все же я поняла, что она счастлива — и мистер Инглис тоже, и миссис Эндрюс.
      — Ну ладно, — тогда я приду завтра. Желаю тебе хорошенько повеселиться.
      Джильберт повернулся и направился к своему дому, а Энн, глядя ему вслед, вздохнула. Он вел себя по-дружески… пожалуй, даже чересчур по-дружески. Оправившись после болезни, он стал часто приходить в Грингейбл и держал себя с нею с товарищеской непринужденностью. Но теперь Энн этого было мало. По сравнению с розой любви цветок дружбы казался ей лишенным цвета и аромата. А вдруг его чувство к ней перегорело окончательно? Радужная уверенность, что Джильберт любит ее по-прежнему, постепенно блекла в прозе будней. Энн преследовал страх, что ей уже никогда не удастся исправить свою ошибку. Может быть, Джильберт все-таки влюблен в Кристину? Может, он даже обручен с ней? Энн старалась гнать из сердца надежду и приучать себя к мысли, что в будущем место любви займет честолюбие. Она сможет сделать много полезного как педагог; кроме того, благоприятное отношение некоторых редакторов журналов к ее маленьким рассказикам дает надежду на определенный успех на литературном поприще. Но все равно… Энн вздохнула и занялась платьем.
      Когда Джильберт зашел за ней на следующий день, она встретила его с улыбкой на лице, свежая, как утренняя заря, и прекрасная, как звезда. На ней было зеленое платье — не то, что она сшила на свадьбу, а старое, о котором Джильберт как-то сказал ей на вечеринке в Редмонде, что оно нравится ему больше всех остальных. Изумрудный цвет замечательно оттенял бронзовые блики в волосах, лучистый блеск серо-зеленых глаз и нежно-белую, как ирис, кожу. Идя рядом с Энн по тенистой дорожке, Джильберт, искоса поглядывая на нее, думал, что она сегодня чудо как хороша. Энн же думала о том, что болезнь сильно изменила Джильберта, не оставив в нем ничего мальчишеского.
      День был прекрасный, солнечный и теплый. Наконец они дошли до знакомой поляны, которая летом голубела фиалками, а сейчас пестрела лиловыми астрами. За березовой порослью журчал ручей; издали доносился рокот моря.
      — Мне кажется, — тихо проговорила Энн, — что вон там вдали, в голубой дымке, лежит страна, где осуществляются мечты.
      — А у тебя остались неосуществленные мечты, Энн? — спросил Джильберт.
      Что-то в его голосе — что-то, чего Энн не слышала с того ужасного вечера в саду Домика Патти, — заставило ее сердце учащенно забиться. Однако она ответила нарочито небрежным тоном:
      — Ну а у кого же их нет? Нельзя, чтобы все до единой мечты осуществлялись. Если у тебя не осталось чем мечтать, считай, ты умер. Какой чудный аромат извлекает заходящее солнце из папоротников и астр! Как жаль, что ароматы нельзя видеть, — наверное, они невыразимо прелестны.
      Но Джильберт не дал Энн увести разговор в сторону,
      — У меня тоже есть мечта, — медленно проговорил он. — И я упорно цепляюсь за нее, хотя у меня были причины думать, что она никогда не осуществится. Я мечтаю о доме с пылающим камином, собакой и кошкой, с голосами друзей — доме, где хозяйкой будешь ты!
      Затопленная волной счастья, Энн не могла выговорить ни слова.
      — Два года назад я задал тебе вопрос, Энн. Если я повторю его сегодня, может, ты дашь мне другой ответ?
      Энн все еще не могла говорить. Она подняла на Джильберта глаза, которые сияли счастьем всех бесчисленных поколений влюбленных. Это и был тот ответ, которого он ждал.
      Они пробыли на поляне, пока к ним незаметно не подкрались сумерки — такие же прекрасные, как те, что серебрились в Эдеме. Им надо было столько вспомнить, о стольком поговорить — о том, что каждый из них сказал, сделал, слышал, думал и чувствовал, о том, как они не могли понять сами себя и друг друга.
      — Я полагала, что ты влюблен в Кристину Стюарт, — сказала Энн с таким упреком в голосе, будто она сама не давала Джильберту все основания считать, что влюблена в Роя Гарднера.
      Джильберт рассмеялся веселым мальчишеским смехом:
      — У Кристины есть жених в родном городе. Она знала, что я слышал об этом. Ее брат, закончив Редмонд, сказал мне, что осенью в Кингспорт приедет учиться музыке его сестра, и попросил меня взять ее под свое крыло — она ведь никого не знает в городе и будет очень одинока. Я так и сделал. Тем более что она мне понравилась как человек. Очень славная девушка. Конечно, наши сплетники объявили, что у нас роман. Но мне было все равно. После того как ты сказала, что никогда меня не полюбишь, мне все стало безразлично. У меня не было другой девушки — и не могло быть. Я всю жизнь любил только тебя — с того самого дня, как ты разбила грифельную доску о мою голову.
      — Не понимаю, как ты мог любить дурочку, которая совершала одну глупость за другой, — засмеялась Энн.
      — Господи, да разве я не пытался тебя разлюбить! — воскликнул Джильберт. — И не потому, что ты вела себя так, а потому, что понял: когда на сцене появился Гарднер, у меня не осталось ни малейшей надежды. Но я не мог тебя разлюбить. Ты не представляешь, каково мне было эти два года! Ведь я считал, что ты собираешься за него замуж, и каждую неделю мне непременно кто-нибудь сообщал, что объявление о вашей помолвке ожидается со дня на день. И я верил в это — до того счастливого дня, когда получил письмо от Фил Гордон, вернее, Фил Блейк, в котором она сообщала, что ты отказала Гарднеру, и советовала мне попытать счастья еще раз. Я тогда уже начал выздоравливать и мог сидеть в постели. А после письма так быстро пошел на поправку, что доктор только диву давался.
      Энн засмеялась — потом вздрогнула.
      — Никогда не забуду ту ночь, когда я думала, что ты умираешь, Джильберт. Я вдруг поняла, что люблю тебя и что это знание открылось мне слишком поздно.
      — Ничего, любимая, слава Богу, не поздно. И мы все наверстаем. А этот день давай хранить в памяти как святыню.
      — Да, это день рождения нашего счастья, — проговорила Энн. — Я всегда любила этот лес и эту поляну, отныне она мне будет дороже во сто крат.
      — Но тебе придется долго ждать нашей свадьбы, — грустно сказал Джильберт. — Мне еще три года учиться на медицинском факультете. Да и потом я не могу тебе обещать мраморных особняков и бриллиантовых ожерелий.
      Энн засмеялась.
      — Зачем мне все это? Мне нужен только ты. Конечно, мраморные особняки и бриллианты — хорошая вещь, но когда их нет, остается больше простора для воображения. И я согласна ждать столько, сколько потребуется. Мы все равно будем счастливы, трудясь и дожидаясь своего часа — и мечтая о нем. Наконец-то мне опять есть о чем мечтать…
      Джильберт прижал ее к груди и поцеловал. Потом они пошли домой по темнеющему лесу и заколдованным полянам, овеваемым ветрами памяти и надежды, — принц и принцесса, только что коронованные на царство в королевстве любви.

 

ГОД ПЕРВЫЙ