– Я думала… полагала… фургон… я могла бы устроиться там.
      – Нет места. Все забито багажом.
      – Тогда я, пожалуй, сама найду себе местечко в лесу, – начала она, но остановилась, вспомнив о диких зверях, и, быть может, ядовитых змеях. Они могут подкрасться, когда в лагере все стихнет. Раздраженно фыркнув, она побрела к тому месту, которое он указал, и начала расстилать одеяла. Нет, он самый невыносимый из мужчин! Со времени их последней ссоры его отношение к ней было холодным – вплоть до полнейшего равнодушия. Ограничиваясь элементарной заботой об удобствах, насколько позволяли условия, он игнорировал ее, смотрел сквозь нее, когда их пути пересекались. Такая грубость лишь усиливала раздражение Беренис. Себастьян вел себя так, словно она и не существовала, и Беренис чувствовала себя оскорбленной. Если он намерен и дальше так вести себя с ней, то есть ли смысл оставаться рядом с таким грубияном?
      Она металась и ворочалась на неровной земле, ее вдруг стала пугать непроглядная темнота леса, рычание животных, рыскающих вокруг лагеря. Она слышала осторожные шорохи в подлеске и была уверена, что там скрываются подкрадывающиеся индейцы. Она натянула на голову грубое одеяло, тоскуя по успокоительному ощущению его сильного тела рядом и рукам Себастьяна, дающим защиту. Проваливаясь в беспокойный сон, она подумала, как было бы хорошо уткнуться лицом в его широкую грудь, зная, что он охраняет ее от всех опасностей ночи.
      Она, наконец, задремала, но проснулась от панического ужаса: показалось, что кто-то дотронулся до одеяла. В ту же секунду она оказалась в объятиях Себастьяна, прильнув к нему всем телом. Он держал ее, успокаивал и гладил рукой по спине, словно испугавшегося ребенка. Здравый смысл подсказывал Беренис, что нужно отодвинуться от него, но она не могла пересилить своего страха и спрятала лицо в его накидке. Она дрожала, измученная, не в силах испытывать никаких чувств, кроме одного-единственного желания: чтобы он был рядом. Он подвинулся так, чтобы ее голова лежала у него на плече, и чувство успокоения снизошло на нее.
      Себастьян не шевелился, лежа на спине и уставившись в темноту. Сейчас, в ясном лунном свете, напряженность и драматизм их отношений были очевидны. Себастьян пытался мысленно проанализировать и понять, что же происходит. Он был тронут тем, что Беренис так нуждалась в нем сейчас, и ощущал ее мягкое тело, доверчиво свернувшееся рядом. Он пришел к неприятному заключению, что поступил как подлец. Он не имел права привозить сюда Беренис. Брачный договор мог быть расторгнут без большого ущерба для обеих сторон. Разве он не клялся когда-то, что, если спасется от гильотины, то посвятит жизнь исправлению несправедливостей, допущенных его семьей по отношению к крестьянам, и никогда в будущем не причинит никому зла?
      Революция!.. Какое безобидное слово, и как ужасно было видеть свою страну, раздираемую на части кровавым конфликтом… Месть угнетенных масс была скорой и жестокой – каждый, хоть отдаленно связанный с ненавистной аристократией, приговаривался к смерти без суда и следствия. Эта дьявольская машина смерти, которую мятежники называли «Мадам Гильотина», была установлена в центре Парижа. Ее лезвие непрерывно мелькало вверх и вниз, извергая фонтаны крови, телеги грохотали по мостовым, увозя на смерть сотни мужчин, женщин и детей, единственным преступлением которых была принадлежность к привилегированному классу.
      До сих пор у него перед глазами стояла толпа разъяренной черни, а в ушах звенели визгливые, злобные выкрики: «А bas Les seigneurs! A has Les tyrans!» Они казнили короля Людовика XVI и королеву Марию-Антуанетту. «А я выжил в этом царстве террора», – думал Себастьян, и верил, что спасся, чтобы исполнить потом какую-то богоугодную миссию. Он вспомнил девушку, которую любил безответно – Жизель. Она встала во главе грозной женской организации, известной под названием «Мегеры», состоящей из безжалостных гарпий в женском обличье, которым доставляло радость видеть страдания и пытки, наслаждаться местью и упиваться кровью невинных жертв.
      Потом он подумал о своей собственной жизни. Себастьян горько улыбнулся, обнимая Беренис и вспоминая множество других женщин, с которыми потом сводила его судьба. Он подумал о тех давних мечтах и страстях, желаниях и страданиях. Какими важными они казались тогда, и какими незначительными, мелкими – сейчас. Но когда он встретил Беренис в доме ее отца, на одно мгновение в его мозгу сверкнула мысль: «Это она!»
      «Это была ошибка», – заключил он грустно, держа ее в своих объятиях. Нет ничего, что было бы единственно важным и необходимым. Жизнь – не более чем промежуток времени между рождением и смертью. Он часто размышлял об этом, бродя вдвоем с Квико по охотничьим тропам. Это были периоды серьезных раздумий, к чему располагало величие природы и вселенски-безбрежное пространство. Он проникал в самые отдаленные уголки своего сознания, ища ответы на множество тревожащих вопросов, но всегда возвращался таким же растерянным и неудовлетворенным, как и прежде.
      Беренис тоже не спала, думая о своем. Ей трудно было постигнуть суть этого состояния беспокойного счастья, в котором она пребывала. Она находилась в странной ситуации, когда едва ли сознавала иную реальность, кроме этого крепкого плеча под ее головой. Себастьян был щитом, укрывающим от страха, и ей казалось унизительным признаться в своей слабости. Он был ее врагом, и она ненавидела его, но каким-то непостижимым образом эта ненависть понемногу угасала. Он был грубым, ужасным человеком, и в то же время иногда, лишь иногда, он мог быть сердечным, даже милым, как тогда на Мадейре с тем добрым старым испанцем, доном Сантосом, и Беренис предпочла, чтобы он никогда не проявлял этой стороны своего характера. Намного легче было думать о нем, как о безжалостном пирате…
      Она повернулась на бок в изгибе его руки, почувствовав, как расслабленные мышцы моментально напряглись. Она радовалась, что он был здесь; мир вокруг казался пустым и примитивным. И вдруг откуда-то донеслись странные, совершенно, казалось, неуместные здесь звуки: один из парней играл на флейте, выводя нежную, переливающуюся мелодию. Это было последнее, что слышала Беренис, погружаясь в сон…
 
      Она проснулась с первым, слабым проблеском рассвета, расстилающегося, словно тонкая вуаль, по небу и разгоняющего облака. Солнце всходило в пышности радужных оттенков, и птицы начали свое утреннее щебетание. Воздух был прохладным, и роса тяжело лежала на одеялах. Беренис почувствовала, что ей чего-то не хватает. Она с грустью поняла, что рядом с ней больше не было Себастьяна.
      Спящие понемногу зашевелились. Слышались ругательства и смех, и громкое зевание. Двое уже сидели на корточках возле тлеющих углей, грея руки о дымящиеся кружки кофе. Третий поднимался, протирая глаза. Но где же их командир?
      Перенапряженные мышцы Беренис запротестовали, когда она попыталась пошевелиться, и она не представляла, как сможет выдержать еще один день в седле. Сейчас ей больше всего на свете хотелось двух вещей – воды, чтобы умыться, и чашку крепкого кофе. В условиях городской жизни она получала их как нечто само собой разумеющееся, но здесь, кажется, ей придется самой позаботиться о себе. Ее глаза блуждали по поляне, бессознательно ища Себастьяна. И хотя Беренис скорее бы умерла, чем призналась себе в этом, но ей хотелось знать, почему он покинул ее. Она сердито поднялась на ноги, пытаясь разгладить складки помятой юбки. Отбросив спутанные волосы с лица, она заметила Себастьяна возле костра и стала украдкой наблюдать. Казалось, он был счастлив в этих диких, примитивных условиях и чувствовал себя своим в этой устрашающего вида компании, которая называла его Капитаном. Стыд охватывал Беренис при мысли о том, что этот грубый человек, который командовал ими, словно какой-то атаман разбойников, был ее мужем.
      – О, миледи, это вы? – сказала Далси, увидев, что ее хозяйка ставит чайник на угли костра. – Давайте я сделаю это. Нехорошо, если вы испортите свои руки.
      – Не глупи! Ничего не случится с моими руками. Но нам бы не помешало еще и ведро воды. – Она увидела брата, выходящего из-за деревьев. – Дэмиан! – крикнула она. – Принеси мне, пожалуйста, немного воды!
      Себастьян стоял у главного лагерного костра и вскинул голову при звуке ее голоса. Он был небрит, волосы его растрепались, и в этом ясном утреннем свете он казался Беренис совсем чужим. Одна часть ее существа соглашалась, что лучше, если он будет держаться подальше от нее. Но куда было деваться от воспоминаний о тех ночах страсти, которые они провели вместе и той горько-сладкой нежности его объятий только что прошедшей ночи?
      – Я слышал, вам нужна вода? – резко спросил он, останавливаясь рядом с суровым выражением загорелого лица.
      Беренис вздернула подбородок, сверкнув в его сторону глазами:
      – Да. Я хочу смыть вчерашнюю грязь. Вы можете не делать этого, но я привыкла к чистоте.
      – Тогда возьмите ведро и принесите воды из ручья, – ответил он, стоя, широко расставив ноги и уперев руки в бока. – Мадам графиня должна учиться сама заботиться о себе.
      – Но мне может помочь брат, – начала она, видя, как его приятели посмеиваются над ней.
      Неприятная улыбка тронула его губы:
      – О нет, мадам! Вы сделаете это сами.
      – Я принесу, Себастьян, – вмешался Дэмиан, переводя тревожный взгляд с одного сердитого лица на другое. – Она не привыкла к такой работе.
      Себастьян заколебался, затем сказал, пожав плечами:
      – Ты оказываешь ей медвежью услугу. Она должна учиться выживать здесь.
      – Она научится, я обещаю. Дай ей время! – Дэмиан взял ведро и, обняв ее за талию, сказал:
      – Идем, сестричка! Сделаем это вместе, хорошо?
      Далси была смущена, чувствуя, что это ее обязанность – заботиться о своей хозяйке, но она понимала, что Себастьян говорит разумные вещи. В таких условиях беспомощность была только помехой. Поэтому она начала разжигать огонь и помогать Квико готовить завтрак. Уличная девчонка, которая никогда не жила в деревне и чьим единственным опытом общения с природой было наблюдение за стадами скота, которые гуртовщики перегоняли через Лондон на бойню смитфильдского рынка, Далси казалась очарованной лесом, птицами, чувством неограниченной свободы.
      – Думаю, мне бы хотелось быть женой фермера, – призналась она Квико, который ничего не ответил, а просто посмотрел на нее своими сверкающими черными глазами.
      Вернувшись, Беренис почувствовала сильный голод и с готовностью приняла предложенную Далси еду, добавив к ней и маисовые лепешки, которые служанка достала из корзины. Она только успела немного умыться и причесаться, когда Себастьян приказал сворачивать лагерь. Но прежде чем они тронулись в путь, подошел Грег и вручил ей сверток.
      – Что это? – спросила она, недоверчиво его разглядывая.
      – Мужская одежда.
      Она зашла за деревья и через несколько минут появилась, одетая в рубашку и жилет поверх полотняных брюк, стянутых поясом, потому что они были ей слишком широки. На ногах она оставила свои малиновые кожаные сапожки. Себастьян усмехнулся, увидев ее.
      – Вот это другое дело, – сказал он. – По тебе еще нужна соломенная шляпа. – Он нашел одну в своем ранце.
      – А это что такое? – спросила Беренис, указывая на полотнище из грубой шерсти, украшенное широкими нашивками.
      – Индейцы называют это «серапе». Быстрым движением он набросил ей на голову просторную накидку, расправляя ее на плечах так, чтобы оставались открытыми лицо и шея, а руки – свободными. Накидка доходила ей до середины икр, и он стянул ее кожаным поясом. Целую вечность, которая длилась не более секунды, она ощущала его руки, завязывающие пояс, на своей талии, и не могла встретить его взгляд, вспоминая другое время, другое место, когда эти сильные, чувствительные пальцы скользили по ее телу.
      – Надеюсь, она чистая, – сказала Беренис, по-прежнему не глядя на него. Мне не хотелось бы заполучить вдобавок ко всему еще и блох.
      – Она чистая, – ответил он, мрачно усмехнувшись.
      Оказавшись снова в седле, Беренис направила свою лошадь по неровной тропе, в то время как солнце неумолимо всходило, безжалостно высасывая остатки влаги из раскаленной земли. К полудню стало невыносимо жарко. По лицу Беренис ручьями струился пот, одежда намокла и липла к телу, деревья качались перед глазами.
      Они ехали сквозь яркую завесу зелени, и кроны деревьев смыкались над их головами, защищая от палящих солнечных лучей и в то же время увеличивая влажность. Всевозможные мошки и москиты беспрерывно досаждали путникам, а птицы щебетали и пронзительно вскрикивали среди ярких цветов с приторно-сладким запахом. Беренис остановила взгляд на маячащей впереди прямой спине Себастьяна. Все это приводило ее в уныние. О, конечно, где-то были и города – ведь Америка осваивалась уже много лет, но здесь природа была девственная, словно джунгли, и древняя, как само время. Боже! Как она сможет жить в таком месте?
      Она взглянула на Перегрина, который ехал рядом, и поняла по выражению его лица, что в его голове проносятся те же мысли. Дэмиан, между тем, был окончательно очарован здешними местами и теперь увлеченно разговаривал с Грегом. Ей удалось уловить обрывки фраз.
      – Мне бы безумно хотелось оказаться среди тех, кто покорял эту землю, – говорил Дэмиан, – и стать владельцем какого-нибудь обширного участка…
      – Это можно устроить, – заверил его Грег. – Я научу тебя охотиться с луком и стрелами и покажу, как валить вон те высокие деревья, из которых получится отличный строительный материал. Здесь можно хорошо заработать – если знать как.
      Она никогда не видела Дэмиана таким счастливым. Его светлая кожа была тронута солнцем, а лицо прямо-таки светилось нетерпением поскорее надеть такой же, как у Грега, охотничий костюм. Беренис вздохнула. Она потеряла друга и союзника. Когда-то они были очень близки, но сейчас брат без ума от Америки и стремился ближе сойтись с этими грубыми парнями Себастьяна.
      – Не думаю, что когда-нибудь смогу жить здесь, – вмешалась она, успокаивающе гладя лошадь, которая шарахнулась, испугавшись неожиданно хрустнувшей ветки. – Я хочу уехать домой.
      – В Англию? Не глупи, Беренис! Теперь твой дом здесь, – ответил Дэмиан с необычной для него резкостью.
      Беренис нахмурилась. Брат никогда раньше так с ней не говорил. Перегрин оставался ее единственной надеждой, и она знала, что надо поскорее действовать, потому что с каждым шагом они все дальше удаляются от мира в заброшенную, дикую глушь. Когда они остановились отдохнуть и напоить лошадей, она шепнула ему:
      – Ты готов?
      – Все в порядке, – буркнул он, но, кажется, без особого энтузиазма.
      – Далси, – Беренис решила посвятить ее в свои планы. – Я ухожу!
      – Уходите, миледи? Что вы имеете в виду? Вы не можете! – Взволнованная, Далси схватила свою госпожу за руку, словно могла ее остановить.
      – Могу. Даже если я погибну, это все равно лучше, чем жить в сатанинской тени моего мужа. Не волнуйся: в случае удачи я позднее пошлю за тобой.
      Мужчины, усталые и голодные, привязывали лошадей в тени, где животные могли пощипать траву, и бросались под огромные деревья, наслаждаясь сиестой. Некоторые из них заняли места на постах охраны с ружьями наизготове, пристально и настороженно вглядываясь вдаль. Это были стойкие бойцы, многие из которых участвовали в войнах с индейцами.
      Сердце Беренис бешено колотилось. Все это будет нелегко, даже учитывая то, что Себастьян лег на траву, закинув руки за голову и закрыв глаза. Полковник Перкинс был назначен ответственным за охрану лагеря, и она заметила, что в сонной атмосфере расслабляющей сиесты он тоже начал клевать носом.
      – Мне на минуту нужно отлучиться, Далси, – громко объявила Беренис и направилась по узкой тропинке, ведущей к тому месту, где у ручья стоял Перегрин, держа в руках поводья двух лошадей.
      Как только кусты скрыли ее от лагеря, она бросилась к нему с бьющимся, словно барабан, сердцем. Его взволнованное лицо не прибавило Беренис спокойствия, и она рассердилась, думая, что он мог бы проявить и побольше рвения. Было ясно, что ей придется самой принимать каждое решение. Она почувствовала, что сомневается в его способности вынести такое рискованное предприятие, однако не оставалось ничего другого, как попытаться… сейчас или никогда.
      – Бежим? – прошептала она.
      – Да, – ответил он, вдохновленный ее храбростью и зачарованный тем, как солнечный свет сиял в глазах Беренис, превращая их в сапфиры.
      Перед ним стояла прекрасная женщина, и он хотел ее. Он был лишен женщин слишком долго. В Чарльстоне не было возможности найти проститутку, а Перегрин не привык сдерживать свои желания. Он не способен был думать ни о чем, кроме одного: скоро они останутся одни и у него будет возможность заняться с ней любовью.
      Беренис беспокоила практическая сторона:
      – Ты захватил еду, воду, пистолеты? – спросила она, стараясь сдержать раздраженные нотки, когда он обвил рукой ее талию. Сейчас, определенно, не время! Боже! У него еще будет достаточно возможностей доказать свою любовь. Почему он должен был выбрать именно этот момент?
      – Да, да. Я взял все, что ты сказала…
      – Хорошо. Едем, Перегрин! Нам нужно торопиться, – настаивала она.
      – Не волнуйся, дорогая, – пробормотал он, возбужденный идеей похищения чужой жены. Это было не впервые: он предпочитал опытных женщин – проституток или видавших виды замужних дам. Он находил Беренис даже более привлекательной, зная, что ею обладал Себастьян.
      – Мы не можем задерживаться! – Неожиданно Беренис стало не по себе при виде странного блеска его глаз. Он был ее спасителем, ее нежным рыцарем; но она, с ее израненными чувствами, была не готова принять его как любовника… не сейчас.
      Она быстро вскочила на лошадь, которая была спокойна под ее уверенной рукой, и Перегрин трусил рядом, когда они углублялись в лес. Нужно было возвращаться по следам отряда, но пока они не осмеливались на это. Вначале они должны оторваться на максимально возможное расстояние, чтобы уйти от погони, которая будет непременно, как только обнаружат их побег – а это может случиться в любую минуту.
      Отъехав подальше, Беренис пустила лошадь рысью, сдерживая желание мчаться еще быстрее. Она все время прислушивалась, ожидая услышать позади шум, означающий, что их исчезновение обнаружено. Но все было тихо. Лес подступал плотной зеленой стеной, а справа от них протекал ручей. Полуденная жара была нестерпима, но они не осмеливались остановиться, и когда, наконец, лес немного поредел, пустили лошадей в галоп. С каждым глухим стуком лошадиных копыт Беренис все больше охватывала буйная радость.
      Она сделала это! Она свободна! Полнейший восторг добавил ей безрассудства, и она опустила поводья, низко наклонившись, одной рукой придерживая шляпу, чувствуя, как низкие ветки хлещут ее по лицу.
      В конце концов, предусмотрительность взяла верх. Беренис знала, что не должна загонять лошадь, так как впереди еще длинный путь. Перейдя на шаг, они некоторое время ехали молча, затем она сказала:
      – Нам необходимо найти безопасное место для ночлега, пока не стемнело. Ты знаешь, как разжигать костер, Перегрин?
      – У меня в кармане есть трутница, – ответил он и добавил с сомнением:
      – Но мне никогда не приходилось пользоваться ею, разве что зажигать свечу.
      Беренис начала беспокоиться. Их побег был хорош в теории, но сейчас действительность испугала ее, и она посылала небу горячие молитвы, чтобы они не попали в руки каких-нибудь мародерствующих бандитов. Тревожный взгляд вверх подтвердил, что солнце уже начинало садиться, отбрасывая таинственные тени, которые принесут блаженную прохладу, но, вместе с тем, и пугающую темноту.
      Они следовали вдоль ручья, который извивался и журчал и, наконец, широко разлился между низкими берегами, впадая в заросшее по краям озеро. Спешившись и напоив лошадей, Перегрин прильнул к воде. Он набирал ее в горсти и плескал себе в лицо. Он давно уже не снимал свой сюртук, его рубашка вся промокла от пота, бриджи были вымазаны в грязи, а сапоги покрылись толстым слоем пыли. Беренис с облегченным вздохом стащила серапе и шляпу, тряхнув головой, чтобы волосы рассыпались. Она опустила руки в прохладную воду, почувствовала приятное покалывание, и ей ужасно захотелось искупаться.
      Спустя мгновение она объявила:
      – Я собираюсь поплавать! Мы уже отъехали довольно далеко, и я не могу двигаться дальше, если не отдохну. Отвернись Перегрин, мне надо раздеться!
      Он начал было протестовать, считая, что еще слишком опасно задерживаться, но один взгляд на ее решительное лицо сказал ему, что спорить бесполезно, поэтому он услужливо отвернулся. Беренис разделась, оставив одежду лежать бесформенной грудой на траве, и вошла в воду, забыв о присутствии Перегрина и желая одного – смыть пыль и грязь. Даже мысль об аллигаторах, которые ужасали ее, когда она впервые увидела их в реке, не могла удержать Беренис.
      Она окунулась, затем смело поплыла, крикнув:
      – Как чудесно!
      Перегрин обернулся, и у него захватило дух от той картины, которая предстала пред ним. Она была словно наяда. Он не мог оторвать взгляда от плавных линий ее тела, просвечивающих сквозь воду, волос, плывущих позади нее, груди, приподнявшейся на мгновенье, когда она махнула ему.
      Всепоглощающая страсть, которую он сдерживал так долго, чуть не взяла верх, и он знал, что должен утолить ее.
      Беренис блаженствовала и не понимала его состояния, охваченная восторгом нового ощущения от купания обнаженной. Участвуя в пикниках с купанием в Брайтоне, она всегда надевала длинную фланелевую рубашку. Это же было что-то совершенно новое, и она поймала себя на том, что хочет, чтобы Себастьян был сейчас вместе с ней. Даже позволила себе помечтать, как было бы здорово, если бы его сильное, бронзовое тело оказалось рядом с ее телом в воде… ныряния, прикосновения, игры, поцелуи…
      Велев Перегрину отвернуться, Беренис вышла на берег и снова оделась, находя мужскую одежду не ограничивающей движения, свободной и приятной, намного более удобной, чем длинное платье:
      – Думаю, я закажу себе подобный костюм, когда мы доберемся до Джорджтауна. Это может открыть новый стиль в моде.
      – Действительно, может. – Он был готов согласиться со всем, лишь бы она позволила поцеловать себя.
      – Как было бы чудесно, если бы мы остались здесь навсегда, – мечтательно сказала Беренис, подвернула брюки и уселась на край берега, чтобы опустить босые ноги в воду. – Ты бы построил нам домик из бревен, и мы были бы счастливы, как дети, в этом лесу…
      Перегрин сел рядом с ней.
      – Беренис, дорогая… перестань говорить глупости, – мягко сказал он. – Не думаю, что я смог бы… Но когда же ты позволишь мне доказать свою любовь?
      – Скоро, – пообещала она неопределенно, ощущая его напряжение, его руку, обвившуюся вокруг ее талии, руку, скользящую к ее груди. – Не сейчас, но скоро.
      – Когда доберемся до Чарльстона? – Она слишком долго дразнила его, и Перегрин начинал терять терпение. Он заслуживал награды за то, что так круто изменил свою жизнь. Он не любил питаться иллюзиями. А именно это сейчас и происходило.
      Внезапно он насторожился, услышав хруст ветки, но когда обернулся, было уже слишком поздно. Подобно тому, как чудовищный вулкан выплевывает поток лавы, тихая поляна, казалось, извергла толпу каких-то людей, высыпавших из кустов. Перегрин потянулся было за пистолетами, но его мгновенно схватили двое бандитов. Беренис вскочила на ноги, вскарабкалась на берег и оказалась прямо перед нападающими, вначале решив, что это люди Себастьяна, которые нашли их. Но она тут же поняла свою ошибку. Чужаки заполнили поляну, крича, указывая на нее, непристойно ухмыляясь, отчего все внутри у нее похолодело от страха. Один из них, пышно разодетый, выступил вперед, и она заметила, что у него было красивое лицо, мощное телосложение и властные манеры.
      – А ну, прекратите этот базар! – рявкнул он, заставляя остальных замолчать.
      Он в упор посмотрел на нее, и она выдержала его взгляд. У него было смуглое лицо с крупным носом и черными, глубоко посаженными глазами. Недвусмысленная улыбка скривила его чувственный рот, и он пробормотал:
      – Вот так удача, ей-богу! Подойди ближе, дорогуша, чтобы я мог получше рассмотреть тебя. Нацепила мужскую одежонку, а? Но тебе не удалось скрыть от меня эти женственные формы…
      – Посторонитесь! – скомандовала она, стараясь, чтобы ее голос оставался твердым. – Я не знаю, кто вы и что вы здесь делаете, но вы не имеете права задерживать нас.
      Ее властный тон вызвал среди бандитов новый взрыв хриплого хохота.
      – Ты только послушай! – засмеялся один из них, ткнув атамана под ребра. – Леди, черт меня побери! И она хочет пройти, миленькая крошка. Ты собираешься пропустить ее?
      Непристойные комментарии последовали за этой остротой, и Беренис украдкой бросила взгляд на Перегрина, но он дрожал от страха, и бандиты, захватившие его, злобно ухмылялись, толкая его от одного к другому. Потом кто-то ударил его кулаком по лицу, и он упал на колени.
      Атаман протянул к Беренис свою смуглую руку и самым сладким голосом произнес:
      – Не бойся. Я не причиню тебе зла!
      Она никогда не видела ничего подобного тому циничному расчету, который светился сейчас в его близко посаженных глазах, когда он откровенно оценивающе смотрел на нее, словно покупал корову на рынке. В глубине души она хотела, чтобы здесь оказалась Далси – она бы знала, как обходиться с этим ужасным человеком. Один из бандитов выскочил из-под руки главаря и попытался схватить ее. Она отскочила назад, жалея, что у нее нет оружия – ножа, дубинки, чего-нибудь…
      Атаман оттолкнул его, прорычав:
      – Она моя! Возможно, я и отдам ее вам позже – когда сам смогу вдоволь насладиться. – Затем он шагнул к ней, схватил за руку, и при прикосновении его пальцев Беренис закричала. Так велик был ужас, что она сразу даже не осознала, какое имя сорвалось с ее губ: – Себастьян! Себастьян!
      Ее испуганно-тоскливый голос разносился в вечернем воздухе, отдаваясь эхом среди верхушек деревьев, и ему вторили река, лес и горы.
 
      Себастьян услышал этот крик, скача по лесу и разыскивая Беренис. На секунду он натянул поводья, затем пустил коня в галоп, помчавшись в том направлении, откуда доносились крики. Его люди скакали позади.
      Ярость билась в нем, словно бешеный зверь, и в то же время он покрывался холодным потом от страха за нее. Сбежать с Перегрином! Как могла она сделать такую глупую и безрассудную вещь? В этих местах неспокойно, население жестоко и беспощадно. И вот теперь, похоже, она в беде. Быть может, ранена! Умирает! И когда он услышал, как Беренис зовет его, его переполнило желание спасти ее. Благодарение Богу, он оказался здесь вовремя!
      Когда он выскочил на поляну и увидел ее, бьющуюся в руках мужчины, что-то словно лопнуло в его мозгу. Он спрыгнул с лошади и накинулся на негодяя, схватив его за воротник и оттаскивая назад. В то же мгновение он узнал его:
      – Дарби Модифорд! Ты, собака! Модифорд, быстро опомнившись, вырвался и, приготовившись защищаться, прорычал:
      – Лажуниссе!
      – Каналья! Продолжаешь свои игры! – бушевал Себастьян. – Неужели ты не можешь получить женщину, не насилуя ее? На этот раз ты сделал неудачный выбор. Эта леди – моя жена!
      Его люди окружили банду Модифорда, и лучи заходящего солнца сверкали на пистолетах и ружьях. Дэмиан побежал к Беренис, которая сидела, съежившись, на траве, обхватив себя руками. Хотя ему было стыдно за поступок сестры, он инстинктивно бросился к ней, чтобы утешить. Но больше всего Дэмиан был взбешен поведением Перегрина. Он налетел на него и, схватив спереди за воротник, поднял на ноги.
      – Так ты для этого приехал в Америку? Чтобы обесчестить мою сестру? – крикнул он, свирепо глядя в его лицо. – Я знал, что у тебя сомнительная репутация – картежника, соблазнителя, но верил, что наша дружба хоть что-то для тебя значит. Боже мой, парень, сколько времени мы уже с тобой знакомы? Сколько раз ты пользовался гостеприимством дома моего отца? И вот как ты отплатил ему? Мне следует вызвать тебя на дуэль! Заставить посмотреть мне в лицо со шпагой в руке!
      Перегрин что-то забормотал и стряхнул руку Дэмиана. Он все еще дрожал от страха после нападения банды Модифорда, но куда больше боялся мести Себастьяна.
      – Я не собирался причинить ей вред, – бормотал он. – Совсем наоборот. Ты же видишь, что она несчастна…
      – Она молода и своенравна, – ответил Дэмиан с ранее не свойственной ему суровостью во взгляде. – Пройдет время, и она успокоится, если не будут вмешиваться глупцы вроде тебя.
      Беренис смотрела на происходящее с чувством невероятного, огромного облегчения. Себастьян пришел! Он здесь, он справится с этим отвратительным типом, который пытался ее изнасиловать.
      Модифорд рычал на Себастьяна, по-волчьи оскалив зубы:
      – Значит, она твоя, да? Мне бы следовало догадаться. Вернулся из Англии и прихватил с собой женушку, чтобы согревала твою постель. А я чуть не наставил тебе рога, разрази меня гром!
      – Ты всегда был вероломным негодяем, Модифорд! – Глаза Себастьяна метали молнии. – Что ты делаешь на моей земле?
      Все вокруг притихли, устремив взгляды на двух непримиримых врагов. Кого угодно и с той, и с другой стороны легко было переманить в лагерь противника – это Себастьян знал. Только горстка его людей была абсолютно надежна – полковник, Грег, Квико и несколько парней, у которых были личные счеты с Модифордом и его бандой.
      Увидев, что Себастьян не намерен нападать на него, Модифорд откровенно-нагло распушил перья перед Беренис:
      – Твоя земля, Лажуниссе? Это еще вопрос. Она была куплена на выручку от одного из наших набегов. Ты обманул меня с моей долей. Так что у меня есть полное право прийти сюда!
      – Ты лжешь, мерзавец! – отрезал Себастьян. – Ты получил свою долю. Добыча была честно поделена. Если ты спустил ее на пьянство, карты и проституток, это меня не касается. А сейчас я хочу, чтобы ты убрался с моей собственности.
      Модифорд прорычал проклятие и прыгнул, гибкий и стремительный, словно кошка. Лезвие ножа блеснуло на миг, когда он выбил пистолет из рук Себастьяна и занес над ним свое оружие. Но Себастьян отскочил, выхватив свой кинжал. Полоска стали казалась живым существом в его руке – злобным, жаждущим крови. Двое мужчин осторожно двигались по кругу, окрашенные алыми лучами опускающегося за горизонт солнца, пылающего на макушках сосен. Темнота наступала быстро, растекаясь по небу, словно пролитые чернила.