Укрощенная любовью

      – Но у меня есть мои драгоценности!
      Он продолжал нежно гладить ее пальцы. Выражение его лица в тусклом свете фонаря было настороженным.
      – Продать их – ты это имела в виду? – спросил он неуверенно.
      Перегрин был достаточно практичен, чтобы понимать, что им понадобится намного больше, чем сумма, вырученная от продажи нескольких драгоценностей. С точки зрения закона ситуация тоже казалась сомнительной. Беренис уже была женой Себастьяна по доверенности, и все, что оставалось – это церковная церемония. Все это было так сложно… Он, несомненно, обожал Беренис, но хотел ли он направить течение своей жизни по такому ненадежному руслу?
      Беренис почувствовала его нерешительность и была уязвлена и рассержена. Храбрый герой рыцарских романов, которые она поглощала в бесчисленном множестве, не стал бы мешкать. Он бы немедленно ухватился за возможность спасти свою даму сердца. Ничто не остановило бы его на пути к страстной любви, не помешало бы объявить ее своей и похитить прямо из-под носа у Себастьяна. В глубине души она признавала, что пришла сегодня ночью с намерением отдаться Перегрину. Найдя невесту обесчещенной, Себастьян вынужден будет отпустить ее?..
      А если нет? Она вздрогнула, вспомнив это худое, суровое лицо и пронзительные зеленые глаза, которые сверкали так угрожающе, что лишали ее сил и вызывали болезненное головокружение. Нетрудно было представить, что, лишенный удовольствия наслаждаться ее девственностью, он станет безжалостным тюремщиком и превратит ее жизнь в сущий ад исключительно ради мщения.
      – О, Перегрин, не оставляй меня! Я боюсь! – взмолилась она, внезапно охваченная безотчетной паникой.
      Он снова обнял ее, лаская под накидкой ее обнаженное плечо, скользя руками вдоль податливого, прильнувшего к нему тела. Прежде он не был способен заниматься любовью со знатными дамами – возможно, сегодня все будет по-другому. Привыкший к услугам проституток, которые знали, как возбудить его, и в ответ не требовали ничего, кроме платы, он оказывался бессилен с любой другой женщиной, как бы сильно ее ни хотел. Но сегодня он ощущал в себе желание, и, вдобавок, удовольствие от того, что воображал себя героем, совершающим доблестные подвиги в Америке, может, даже спасающим Беренис от диких индейцев! Это давало ему возможность почувствовать себя зрелым и мужественным. Он целовал ее лицо, ощущая вкус слез, взволнованный этими новыми ощущениями.
      Беренис начали одолевать сомнения. Прежде они почти никогда не оставались наедине, и между ними не было ничего, кроме пылких взглядов, легких прикосновений кончиками пальцев и нескольких целомудренных поцелуев. Мысль о том, чтобы уступить ему, казалась такой привлекательной в монастырском уединении ее комнаты, но сейчас, когда они были вдвоем, она начала колебаться. Кроме ночного одеяния, на ней ничего не было, и каждый изгиб и впадинка оставались незащищенными под его исследующими пальцами. Она попыталась оттолкнуть его, но он застонал, словно от боли:
      – Пожалуйста, Беренис, не останавливай меня, умоляю! Ты нужна мне. Я хочу тебя…
      Она страстно хотела сдаться, но в то же время была напугана. Его лицо было таким красивым и чувственным, светлые волосы растрепались, отчего он казался совсем мальчишкой. Как она могла отказать ему? Вдруг она осознала, что он перестал ласкать ее и замер, внимательно к чему-то прислушиваясь.
      – Шшш, – прошептал он предостерегающе. – Снаружи кто-то есть! – Резко отстранившись от нее, он вскочил на ноги. Она услышала как он сквозь зубы выругался, и до ее слуха тоже донесся голос, принадлежащий сторожу Барнаби. Он подошел к входу в грот, его окрик отскакивал от мерцающих стен:
      – Есть здесь кто-нибудь?
      Завернувшись в свою накидку, Беренис быстро побежала навстречу, пока он не спустился по ступеням и не обнаружил их. Она чуть было не налетела на него. Его перепуганное лицо выглядывало из-под широкополой шляпы. В одной руке он держал фонарь, в другой – ружье.
      – Барнаби! – сказала она твердо, напуская на себя грозный вид. – Это я, леди Беренис! Я ищу Шебу. Ты не видел ее? Боюсь, что лунный свет выманил ее на улицу, чтобы поохотиться на кроликов. Глупая собачонка!
      – Нет, мэм, я ее не заметил. Но вам не следует бродить здесь одной, миледи – слишком много разбойников и подозрительных субъектов шатается по ночам. Они могут причинить вам зло. Вас проводить к дому?
      – Подожди меня в саду, – сказала она высокомерно. – Мне нужно забрать свой фонарь.
      Пыхтя и ворча себе под нос, Барнаби кивнул, повернулся и, зашаркав ногами, скрылся в темноте. Она бросилась обратно в грот, где в тени стоял Перегрин.
      – Я должна идти, милый, – сказала она тихо, почувствовав странное облегчение от того, что им помешали.
      – Так скоро? – запротестовал он. – Ты всегда ускользаешь от меня…
      – Скоро этого не будет, обещаю. – Она серьезно посмотрела на него, взволнованная его огорченным видом, его словами, его страстью.
      – Ты ведь поедешь в Америку, правда?
      Он кивнул, и Беренис прильнула к нему на мгновенье. Он слегка коснулся ртом ее губ, и она оставила его. Свет фонаря, раскачивавшегося в ее руке, когда она бежала, отбрасывал неясные блики на окружающие предметы.
      На обратном пути к дому Беренис специально для Барнаби все время звала Шебу, нарочито громко извещая, будто бы видела ее в ближайших кустах и приказывая ему шарить вокруг в бесполезных поисках. Он проводил госпожу до крыльца террасы и заковылял в сторону кухни, еще раз предупредив, чтобы Беренис не забыла хорошо запереть дверь. Беренис с облегчением вздохнула, ступив в темноту гостиной, полагая, что теперь-то она, наконец, в безопасности. Не успев сделать и шагу, она заметила темную фигуру во мраке комнаты и чуть не вскрикнула, когда перед ней возник Себастьян. Одной рукой он резко схватил ее запястье, а другой забрал у нее фонарь и поставил на стол.
      Его голос, холодный, язвительный, злой, казалось, прорезал ночной воздух:
      – Где это вы были, мадам? Наслаждались полуночной прогулкой?
      Беренис дрожала, пульс ее бешено стучал, но она с негодованием попыталась вырвать руку:
      – Как вы смеете шпионить за мной? Я думала, вы уже спите!
      Он негромко усмехнулся, при этом так сильно сжав ее руку, что она поморщилась.
      – Черт вас побери! Встречались со своим любовником, не так ли? С этим кичливым хиляком Перегрином!
      – Мы с вами пока еще не женаты, сэр! – парировала она, хотя почувствовала, как краска стыда залила лицо.
      – Ну так скоро будем, ma cherie, и я хочу быть уверен, что руки соблазнителя не покушаются на мою собственность ни до, ни после свадьбы, даже если мне придется приковать вас к кровати, чтобы не допустить этого. – Хотя внешне он казался спокойным и уравновешенным, Беренис уловила холодный блеск в его глазах и с ужасом поняла, что настроение ее будущего мужа не предвещало ничего хорошего.
      Он возвышался перед ней: могучий, огромный, вызывающий трепет! И он выглядел еще внушительнее полураздетым, так как снял бархатный фрак и атласный жилет, которые были на нем раньше. Его белая рубашка была расстегнута до пояса, открывая взору широкую грудь, покрытую спутанными черными волосами. На нем по-прежнему были узкие бриджи и высокие сапоги из мягкой кожи, но теперь во всем облике Себастьяна чувствовалась какая-то необузданность, словно внешние атрибуты джентльмена были отброшены в сторону. Беренис ощутила приступ настоящего примитивного животного страха за себя и Перегрина.
      – Он добрый друг – ничего более. Мы говорили о поэзии, музыке и театре. С ним можно говорить о высоком и изящном – о чем подобные вам не имеют ни малейшего понятия! – сказала она язвительно, надменно вздернув подбородок.
      Ее чопорные слова были встречены скептическим фырканьем:
      – Вы действительно полагаете, что я поверю такой чепухе? – заявил он ровным голосом. – Этот идиот воображает, что влюблен в вас. Это же ясно видно по тому, как он смотрит на вас, по дурацкой манере спешить подчиниться любой вашей самой глупой прихоти. Я все понял! Я наблюдал за ним весь вечер…
      – Тогда почему же вы согласились, чтобы он сопровождал нас в Америку? – спросила Беренис, мысленно удивляясь, почему она вообще утруждает себя спором с этим варваром.
      Они едва знали друг друга – и вот уже ссорились, словно были знакомы очень давно! Ей не хотелось признаться самой себе в том, что у нее возникло странное ощущение – будто они уже встречались раньше, давным-давно, в глубине веков. Все безрассудство и дерзость ее характера соответствовали тем же качествам его натуры. Он тревожил и смущал Беренис, и у нее появилось ужасное предчувствие, что ее жизнь уже никогда больше не будет спокойной и безмятежной.
      Отвратительная ухмылка скривила его рот:
      – Для меня это будет настоящим развлечением! Невероятно забавно посмотреть, как он сможет выдержать плавание и жизнь на корабле – такой франтоватый, такой надменный! А разве не истинное удовольствие – посмотреть на его встречу с разбойниками и охотниками? Они превратят его в котлету!
      – Вы жестокий и ужасный! – Она дернулась, пытаясь освободиться, но он не отпустил ее. Руки Себастьяна скользнули под ее накидку, и Беренис почувствовала близость его тела.
      – О да, в этом нет сомнения! – ответил он учтиво. – Я – как вы, англичане, это называете – хам? грубиян? И вы скоро сами убедитесь в этом.
      Она раздражала его, но нельзя было отрицать, как красива она была…
      Рука Себастьяна скользнула по ее обнаженному плечу, такому прохладному, такому нежному, что он почувствовал непреодолимое желание погладить его… И в то же время она приводила его в ярость. Как могла эта маленькая мегера вести двойную игру, когда должна была вот-вот стать его женой! Определенно, она ни в коей мере не была похожа на то уступчивое, кроткое существо, которое он ожидал встретить.
      Он прибыл сюда с искренним намерением сделать все от него зависящее, чтобы стать хорошим мужем: заботиться о своей жене, обеспечивать ее, требуя взамен немногого: чтобы она стала матерью его детей, умело вела домашнее хозяйство и заняла свое место рядом с ним в чарльстонском обществе. Он не ждал любви – этому болезненному чувству он уже давно закрыл доступ в свою душу, – и кроме того, в подобных браках-соглашениях это условие считалось неуместным. Мужья могли удовлетворять свою похоть на стороне, как повелось испокон веков. Перспектива иметь такую ослепительно красивую, своенравную сумасбродку в качестве невесты отнюдь не радовала Себастьяна: напротив, это сбивало с толку, напрочь расстраивая так тщательно продуманные планы.
      Во время обеда он понял, что она что-то задумала, и удалился в отведенную ему комнату в угрюмом настроении, мрачно размышляя о загадочности женской натуры. В его жизни было немало любовных связей, и Себастьяну казалось, что с самого детства всех девушек учат одному: что их сила заключается в скрытности и двуличии. Даже когда женщины лежали в его объятиях и шептали слова любви, в душу Себастьяна закрадывалось подозрение, что его обманывали. Лишь однажды он позволил себе отчаянное безрассудство влюбленности, и это закончилось предательством и страданиями.
      Жестко сжав губы, он смотрел на Беренис из-под нахмуренных бровей, мысленно представляя на ее месте очаровательную Жизель – женщину, которая разбила его сердце во время Французской революции. Она безумно жаждала власти и готова была кого угодно послать на гильотину, если это могло помочь получить богатство, влияние и могущество. Женщины! Вот и эта такая же – крадучись, тайком, под покровом ночи пробирающаяся на свидание с изнеженным денди…
      – Вы делаете мне больно! – голос Беренис вернул его к действительности.
      Он немного ослабил хватку, раздраженный тем, что она владела способностью воскрешать воспоминания прошлого, которые он считал навсегда похороненными в своей душе. И все же, вглядываясь в неясные очертания ее лица, Себастьян, сам того не желая, был тронут решимостью, светившейся в ее глазах. Чувство, которое он считал давно умершим, болезненно шевельнулось где-то в груди, и пальцы, помимо его воли, погрузились в блестящую массу волос, струящихся по ее плечам. Прежде чем он осознал, что делает, Себастьян поднес ароматные локоны к губам.
      – M'amie, вы безумно прекрасны, – сказал он низким, хриплым голосом, от которого ее бросило в дрожь. Затем, испуганный столь явным проявлением собственной слабости, он намеренно разрушил впечатление от этого признания, добавив:
      – Соблазнительная маленькая ночная бабочка, вроде тех, что я посещал в публичных домах Нового Орлеана…
      Беренис вздрогнула и, охваченная яростью, крикнула:
      – О, как я вас ненавижу! Я не хочу быть вашей женой!
      Глаза его сузились, взгляд стал тяжелым:
      – Ваши желания здесь не при чем, глупое дитя! Это вопрос сохранения династии! Это вопрос бизнеса и объединения двух могущественных семей. То, что вы или я чувствуем по этому поводу, не имеет ни малейшего значения!
      – Вы невыносимы! – Беренис всегда с трудом сдерживалась, чтобы не вспылить, но сейчас дала волю чувствам.
      Ей ужасно хотелось осыпать его ударами, вырваться из рук и сопротивляться, чтобы заставить Себастьяна понять: она живой человек, а не вещь, которой можно пользоваться по чьему-либо усмотрению. С низким стоном, похожим на рычание, она изо всех сил уперлась ему в грудь руками и вырвалась, пытаясь спастись бегством. Но не тут-то было. Послышался треск разрываемой ткани, когда Себастьян схватил ее за пеньюар и снова притянул к себе, вырывающуюся и брыкающуюся, словно дикая кошка. Ее борьба была бесполезной. Руки Себастьяна сомкнулись вокруг нее, словно железные обручи, заставляя стоять на месте и легко подчиняя своей силе ее извивающееся тело.
      – Mon enfant, – хрипло зашептал он в ее волосы, – ты снова собираешься убежать к своему смазливому мальчишке-любовнику? И не пытайся, потому что если ты сделаешь это, я сверну твою хорошенькую шейку. Я никогда не буду рогоносцем!
      Прежде, чем она успела что-то сказать, он наклонил голову и захватил ее губы своими.
      Беренис была изумлена этой нежной лаской. Она ожидала жестокости, но его поцелуй был удивительно ласковым, губы мягко сомкнулись на ее губах с нежностью, которая так странно взволновала ее. Она изо всех сил пыталась сдержать чувство неизъяснимого трепета, когда тело помимо ее воли слилось с его мускулистым телом. Никогда прежде ее так не целовали, и она почувствовала удивление от вторжения его настойчивого, ищущего языка. Его движения словно посылали огненные импульсы ее нервам, и у Беренис появилось необъяснимое, смутное желание обвить руками шею Себастьяна и крепко прижаться к нему. Огромным усилием воли она сдержалась и попыталась спастись от его рта, но Себастьян твердо сжимал ладонями ее голову, не желая отказываться от очарования этого поцелуя. Обезумев от ярости на саму себя, на собственную реакцию, Беренис, наконец, оторвалась от его неумолимых губ.
      – Нет! Нет! – выпалила она, смущенная новыми запретными чувствами, которые испытывала, несмотря на ненависть к нему.
      Что же она за женщина, если его поцелуи способны превращать ее в животное – животное, стремящееся лишь удовлетворить свои низменные инстинкты? Казалось, в голове Беренис не осталось ни одной мысли; она только ощущала его губы на лице и шее, его руки, спускающие ворот ее ночной сорочки, чтобы коснуться обнаженной груди.
      – Да! Да! Какой потрясающий спектакль! – издевательски повторял он.
      Хуже всего была именно эта насмешка, которая явно свидетельствовала о том, что, несмотря на страстное желание, он все равно презирал Беренис. Движимый демонами страха и гордости, Себастьян положил ей руку ниже талии и прижал ее бедра к своим, чтобы Беренис почувствовала силу его желания.
      Она тихо вскрикнула. Как бы там ни было, это не может длиться вечно.
      – Вы не джентльмен, сэр. Пустите меня! – потребовала она.
      Словно откуда-то издалека она услышала его смех и громкий голос:
      – Non, mon tr?sor! Скоро это станет частью твоей жизни. Я покорю тебя, маленькая мегера!
      Ты научишься получать от этого удовольствие, когда я стану твоим мужем и хозяином…
      Такая наглая самоуверенность еще больше разожгла пламя ее ярости и придала силы. Беренис стояла, залитая лунным светом, ее кожа мерцала, словно мрамор, между полами распахнутой накидки.
      Голос стал низким и зазвучал угрожающе, когда она спросила:
      – Вы уверены, что победите, не так ли? Но я еще даже не начала бороться!
      Она бросилась через комнату, распахнула двери и, не оглядываясь, побежала вверх по лестнице, уверенная, что Себастьян преследует ее. Со вздохом облегчения она, наконец, захлопнула дверь и задвинула засов. Она плакала от бессильной злости и не могла найти слов: он был самым отъявленным, отвратительным, достойным лишь презрения грубияном. Бесчувственным! Толстокожим! Никто никогда не будет командовать ею и приказывать ей, что делать. Почему, ну почему отец с таким упорством стремится получить свою долю прибыли Себастьяна от торговли мехами? Ведь у него и без того достаточно денег!
      Контрабанда! Отвратительное занятие, которое было предметом обсуждения за обеденным столом. Контрабанда – этим все было сказано! До связи с людьми, промышляющими контрабандой, не снизойдет ни один порядочный джентльмен. Но времена меняются, и теперь отец мечтает породниться с Себастьяном, потому что тот вывез целую партию этих мягких, пушистых, пользующихся безграничным спросом шкур из своей страны прямо под носом у американской акцизной службы. Она, Беренис, будет принесена в жертву на алтарь Мамоны.
      Шеба спала в своей корзинке и даже не пошевелилась, когда Беренис скинула пеньюар и бросилась на высокую кровать с пологом, натягивая на себя холодные простыни. Мысли ее пребывали в смятении. Она не была уверена в чувствах Перегрина, хотя старалась убедить себя в обратном, и не могла избавиться от воспоминания о сильных руках и требовательных губах Себастьяна. Мужчины! Она ненавидела их, и больше всех – своего жениха. Она перевернулась на спину и сжала колени, словно стремилась сохранить свою девственность как можно дольше. Сердце ее неистово заколотилось в предчувствии надвигающейся на нее ужасной действительности в образе свадебного кортежа.
      Себастьян будет обладать ее телом! Эта мысль пугала ее. Это будет насилием над ее плотью – той плотью, которая была предназначена, как священный сосуд, для поэта – такого, как Перегрин. Множество сложных, противоречивых чувств охватывало Беренис, когда она лежала, устремив бессонные глаза на балдахин. Снова и снова возвращалась она мыслями к разговору с Себастьяном. Что бы она ни делала и как бы сурово ни осуждала его, она не могла изгнать из души его образ. Как будто он заклеймил ее своими поцелуями! Громко застонав, Беренис зарылась лицом в подушки, словно это могло спасти ее от рокового мгновенья, которое неумолимо приближалось.
 
      Две кареты неслись по скаковому кругу со сногсшибательной скоростью; копыта лошадей гулко стучали о камни беговой дорожки, громыхали обитые железом колеса. Это были легкие, высокие экипажи, быстрые и небезопасные, каждый из которых был запряжен парой потных, взмыленных лошадей, подобранных по мастям – черные с серым в яблоках.
      Все кругом, не переставая, возбужденно кричали – слишком крупные ставки были сделаны на победителя. Зрители расположились вдоль края зеленой лужайки, расстилающейся, словно огромный ковер, перед полукруглой террасой величественных белокаменных строений, которые образовывали великолепный Королевский Полумесяц Бата. Небо было ясно-голубым, и яркое солнце освещало это захватывающее и довольно скандальное представление, которое устроила леди Беренис Росситер, выставив свой фаэтон против экипажа чемпиона, сэра Хью Колдуэлла.
      Беренис замечала присутствие толпы, хотя все ее существо было сейчас устремлено к одной цели: наказать Хью, как он того заслуживал. Как он только посмел намекнуть, что она не способна управлять беговыми колесницами? Она приняла его вызов, желая доказать, что является достойным противником. Но главная причина заключалась в том, что Себастьян, который уехал с отцом в Стреттон Корт, будет взбешен, когда услышит об этом.
      Бат загудел, когда новость о состязании распространилась по городу. Злые языки с наслаждением смаковали эту последнюю сплетню о Беренис. Мало того, что из-за нее только что дрались на дуэли и что она приехала в сопровождении своего американского жениха! Причем стоило ему ненадолго отвлечься, как она бросила вызов одному из лучших наездников! Были заключены многочисленные пари, и большая толпа собралась, чтобы стать свидетелями этого события.
      – Я не позволю ему победить! – поклялась Беренис, когда, сжимая поводья затянутыми в перчатки руками, заставляла лошадей развить наивысшую скорость. Делом первостепенной важности было выйти победителем из этого состязания. Поражение будет означать, что она в очередной раз побеждена мужчиной. Это был скрытый вызов самому Себастьяну, который она бросала, показывая, что у нее есть собственная воля и ему никогда, никогда не подчинить ее.
      Хью изрыгал проклятья и хлестал кнутом своих серых, бросая их в погоню. Беренис оглянулась. Он нагонял ее, его лицо выражало изумление, смешанное с восхищением. Его лошади мчались с максимальной скоростью: уши прижаты, хвосты и гривы развеваются, ноздри расширились, глаза навыкате. Беренис, тем не менее, сохраняла запас сил и скорости, и только сейчас отпустила поводья. Фаэтоны пронеслись к финишной прямой, и, сделав внезапный рывок, Беренис пересекла финишную линию, опередив Хьюго буквально на волосок. Под одобрительные возгласы она бросила поводья своему груму и сошла на землю – с горящими от возбуждения щеками, с выбившимися из-под шляпки волосами.
      Дэмиан подскочил к ней и поцеловал, крикнув:
      – Прекрасно сработано, сестричка!
      Хью выпрыгнул из фаэтона, расталкивая локтями людей, окруживших ее.
      – Мои поздравления, леди Беренис! – воскликнул он с искренним удовольствием. Спортсмен до мозга костей, он достойно принял свое поражение.
      – Она победила вас, без всякого сомнения! – гордо сказал Дэмиан. – Моя сестра знает толк в лошадях.
      – Кто бы мог подумать? Старина Хью, уступающий лавры леди! – заметил другой денди, одетый в бежевые бриджи и зауженный в талии сюртук. – И к тому же чертовски хорошенькой, ей-богу! Ты не собираешься взять реванш и предложить ответное состязание?
      – Победителю решать, – ответил Хью, поклонившись Беренис. Выражение его глаз при этом сильно встревожило Дэмиана.
      Ему были даны строгие указания – присматривать за ней, и он согласился на эти состязания лишь потому, что хотел увидеть на ее лице улыбку вместо хмурого взгляда. Можно было не сомневаться, что ему не поздоровится, когда вернется отец…
      Беренис засмеялась, испытывая подлинное счастье и радость от своей победы:
      – Возможно, да, сэр, а, возможно, и нет. – Тень пробежала по ее лицу, когда она добавила: – Мой жених скоро возвращается…
      Она отвернулась, погладила лошадей и дала груму специальные инструкции относительно ухода за ними. Их нужно отвести обратно в конюшню, обтереть, дать воды и хорошо накормить овсом. Эти гордые животные потрудились на славу; она подумала, что будет скучать по ним. Интересно, найдет ли она подобных им в Каролине, если, конечно, ей вообще будет разрешено ездить верхом… Она вызывающе вздернула подбородок. Себастьяну будет чертовски трудно остановить ее! Более важным достижением, чем победа в этом состязании, было другое: теперь ему придется признать, что она личность, с которой нужно считаться. Он уже должен был понять это, ибо в течение тех нескольких дней, которые они провели вместе в Бате, Беренис, что называется, «была нарасхват». Ни один бал, званый обед или карточная вечеринка не обходились без ее присутствия. Он держался на расстоянии после той ночи свидания с Перегрином, и Беренис избегала оставаться с ним наедине. Она с огромным облегчением вздохнула, узнав, что он уезжает с маркизом, но сейчас чудесные дни свободы подходили к концу. Скоро он вернется, и снова вернутся напряженные отношения между ними, превращающие все вокруг в поле повседневной битвы.
      – Готов дать пенни, чтобы узнать ваши мысли, – беспечный голос Хью вернул ее к действительности.
      – Они не стоят и фартинга, сэр, – ответила она, грустно улыбнувшись.
      – В самом деле? Как печально! – продолжал он. – Вы с нетерпением ожидаете замужества?
      – Нет, сэр, вовсе нет. – Она шла рядом с ним под деревьями, наслаждаясь тенью после горячности и страсти соперничества и отчаянно пытаясь запомнить все это навсегда – зеленую листву, цветы, солнце, величественный Бат, этот королевский курорт западной Англии, маленькие деревушки и мирные графства, которые так скоро будут навеки вырваны из ее сердца, – потому что она не могла представить, что сможет жить в Америке или что когда-нибудь вернется на родину.
      Они подошли к тому месту, где Дэмиан и его друзья собрались на пикник. Они восседали на ковриках и подушках, в то время как слуги суетились вокруг, расставляя раскладные столы, застилали их дамасскими скатертями и подавали многочисленные кушанья. Выстрелы пробок походили на залпы миниатюрной артиллерии после того, как темно-зеленые бутылки с шампанским были вынуты из корзинок со льдом. Бокалы поднимали в честь Беренис – их Дианы-охотницы, богини Погони. По пылкости восхвалений всех превзошел сэр Хью.
      – Кто научил вас править с таким мастерством, миледи? – спросил он, садясь рядом с ней, хотя с другой стороны место занимал Дэмиан, отведя себе роль хранителя ее нравственности.
      – Мой отец! – ответила она, прислоняясь к стволу раскидистого дуба и скрестив ноги под искусно отделанной бархатной юбкой своего черного костюма для верховой езды.
      – А-а, значит, этот не тот высокий, свирепого вида парень, который не отходил от вас ни на шаг с тех пор как вы прибыли в Бат? – Хью взял блюдо земляники со сливками с подноса проходящего мимо них слуги и передал ей. – Мне кажется, он ведет себя как настоящий собственник. И даже чересчур усердствует. Не любит, когда вы танцуете с кем-то из нас…
      «Это еще мягко сказано», – подумала Беренис. Себастьян бы упрятал ее в монастырь, дай ему волю. Лишь убедившись, что Перегрин сюда не приедет, он позволил отцу уговорить себя посетить имение. Но даже и в этом случае она была оставлена под надзором двух тюремщиков – Дэмиана и мисс Осборн.
      – Он имеет право вмешиваться в ее жизнь, сэр, – убежденно заявил Дэмиан. – Он и есть тот мужчина, за которого Беренис очень скоро выйдет замуж. Разве вы не знали? – Он хотел вежливо предупредить Хью, что Беренис будет принадлежать другому.
      – Возможно, и знал, – апатично ответил Хью, поднося к носу украшенную глазурью табакерку, затем обратился к Беренис:
      – Моя дорогая, мы будем безутешны, потеряв вас, но вы ведь еще останетесь здесь на несколько дней, верно?
      – Да, так же, как и он! – ответила она, злясь, что Дэмиан ведет себя, словно дуэнья.
      – Он интересный человек, – задумчиво сказал Дэмиан, жуя травинку. – Я с нетерпением жду того дня, когда отправлюсь с ним в Америку…
      – Это хорошо для тебя! – сердито крикнула Беренис. – Не тебе выходить замуж за этого отвратительного грубияна!
      Она нервно огляделась и, наверное, не удивилась бы, увидев Себастьяна, выглядывающего из-за ближайших кустов. Она не имела представления, когда маркиз собирался возвратиться, но это должно было произойти очень скоро, так как к уик-энду они намеревались вернуться в Лондон.
      Свадьба! С каждым днем она приближалась, но отнюдь не становилась для Беренис более желанной, чем раньше. Эта идиллия, это затишье перед бурей скоро закончится: никакого ухаживания кавалеров, никаких развлечений…
      Сидя на траве с нетронутым блюдом земляники на коленях, она была выведена из задумчивости какой-то суматохой, возникшей со стороны Королевского Полумесяца. Бросив взгляд туда, Беренис увидела тучную леди, направляющуюся прямо к ней. На леди было светло-вишневое шелковое платье, сшитое по последней моде – узкое, с завышенной талией. Но поскольку такой фасон подходил лишь обладательнице стройной фигуры, то женщина была в нем похожа на голубя с солидным зобом. Позади нее семенила Далси Райли.
      – О Боже, это мисс Осборн! Она ужасно назойлива, – простонала Беренис. – Нет сомнения, она пришла наказать меня за нескромное поведение! Ты не мог бы мне помочь, Дэмиан?
      – Я сделаю, что смогу, – пообещал он, готовый защитить ее от всех пришельцев. – Но ты ведь ее знаешь…
      – Леди Беренис! – загремела мисс Осборн. – Леди Беренис! Что все это значит?
      Беренис тяжело вздохнула и поднялась – стройная фигурка в черном, с белым шарфом вокруг шеи – полная противоположность мисс Осборн, которая остановилась перед ней, потная и задыхающаяся, с пылающим от негодования лицом под полями украшенной перьями шляпы. Она чувствовала свою ответственность за эту девчонку-сорванца, страшась маркиза и еще больше – графа. Если что-нибудь случится с Беренис, пока они в отъезде, жизнь мисс Харриет Осборн не будет стоить и ломаного гроша, и уж тогда нет смысла даже надеяться получить хорошие рекомендации.
      – Разве я не говорила вам, что собираюсь покататься верхом нынешним утром? – холодно ответила Беренис, и ее губы слегка дернулись, когда она поймала взгляд Далси. Миллисент была уволена, и ее место заняла Далси, что совершенно устраивало как Далси, так и Беренис. Сейчас новую служанку отрядили сопровождать мисс Осборн и держать над ней кружевной зонт, чтобы защитить лицо леди от солнечных лучей.
      – Ездить верхом – да! Участвовать в бегах – нет! Никогда не слышала о чем-то более непристойном! – пыхтела мисс Осборн. Любое иное движение, кроме неторопливой прогулки, вызывало у нее одышку, к тому же сегодня был жаркий день. Она благодарила Бога за то, что скоро освободится от этой беспокойной, недисциплинированной сумасбродки и найдет себе новое место в качестве компаньонки намного более сдержанной молодой девушки.
      – Вы не одобряете? – уклончиво спросила Беренис, зная, что о состязаниях не могло бы быть и речи, не будь мисс Осборн последние двадцать четыре часа прикована к постели.
      – Одобряю? – мисс Осборн подняла глаза и руки к небу, словно моля о поддержке. – Вы поступили нехорошо, миледи, в самом деле, очень нехорошо, и, прямо скажем, бесчеловечно! Вы прекрасно знали, что я больна. Одному Богу известно, как ужасно я страдаю, но терплю и никогда не жалуюсь. У меня очень слабое здоровье, а вы беззастенчиво пользуетесь этим. Что скажет обо всем этом ваш отец? А граф? Страшно даже представить!