- Не мне, а вам, - поправил его Каменцев. Кальянраман лишь тяжко вздохнул. Затем произнес:
      - Мне не хотелось бы, чтобы господин Ассафар рассматривал меня как большую проблему для экспедиции...
      - Н-да, он, чувствуется, человек суровый, - мельком взглянув на угнетенного пациента, произнес Каменцев. - Но, прибудь мы в Штаты, договариваться с ним ни о чем не потребуется, там в любом случае запланирована долгая стоянка.
      - Что вы имеете в виду? - В тусклом взгляде пакистанца мелькнул отблеск какой-то одному ему ведомой идеи.
      - Я ничего не имею в виду, - холодно отозвался Каменцев. - Я просто рассуждаю с точки зрения медика, обязавшего себя во главу угла ставить гуманность и нужды больного. В данном случае - больного, которому грозит кома. Далее - выбирайте сами. Если вы находите в себе силы продержаться... Впрочем, есть иной выход: я могу официально обратиться к начальству, и...
      - Да вы что! - отмахнулся Кальянраман. - Ни в коем случае! У нас и так достаточно неприятностей. И мне за них изрядно досталось... В общем, я вам признателен, доктор. За помощь и за участие. Когда следующий укол? - смущенно кивнул на использованный шприц.
      - Желательно - завтра в это же время, - твердо заявил Каменцев. - Вам, дружище, придется выдержать режим жесткой экономии. Иначе не выдюжить.
      Шатаясь от безысходности, Кальянраман покинул санчасть.
      После обеда, покуривая с Забелиным на верхней палубе, Каменцев поведал товарищу о визите ученого мужа, услышав в ответ:
      - По-моему, мы перемудрили. И как бы ваши намеки этот тип в чалме не воспринял бы ненужным для нас образом.
      - Не думаю, что он станет...
      - А я думаю, что ни в шпионы, ни в диверсанты мы категорически не годимся, - отрезал Забелин.
      Каменцев хотел возразить, но слов не нашел. Отведя взгляд в сторону вечернего моря, рябившего низкими и ровными гребнями спокойных волн, он согласился в душе с правотой соратника - единственного человека на этой проклятой посудине, которому можно было довериться.
      УОЛТЕР
      Прибыв в Осло, Уолтер немедленно связался с одним из хорошо ему знакомых русскоязычных бруклинских мафиозо, попросив встретить его в нью-йоркском аэропорту с профессиональными телохранителями.
      Мафиозо, в начале своей эмиграции работавший под началом Уолтера в качестве наемного менеджера, был безгранично обязан своему прошлому боссу, адаптировавшему его к заграничной жизни, а потому, не задавая никаких праздных вопросов, безукоризненно просьбу исполнил, и сразу же на выходе с таможни возле прибывшего из Европы пассажира возникли четверо громил, бдительно осматривающихся по сторонам и в качестве пароля произнесших пару фраз, несших в себе подтверждающую благонадежность их статуса информацию.
      - Машина рядом с выходом? - коротко поинтересовался Уолтер у одного из охранников.
      - Естественно...
      - К ней вполне могли присобачить бомбу - Мордоворот снисходительно усмехнулся, кривя губу:
      - Учли, начальник...
      Однако сюрприза избежать не удалось: при следовании из аэропорта в город, на одну из заранее подготовленных ушлым гангстером конспиративных квартир, в машине раздался телефонный звонок, и, с некоторым удивлением обернувшись на гостя-клиента, охранник передал Уолтеру трубку:
      - Вас...
      - Здравствуйте, - вкрадчиво прошелестел незнакомый голос. - С прибытием!
      Уолтер, сжав зубы, молчал.
      - Вы все делаете грамотно, - продолжил неведомый собеседник, - но ваша осторожность, уверяю вас, совершенно напрасна. Давайте договоримся о следующем: вы посвящаете в ваши не доступные никому мысли доверенного человека или же составляете определенный документ, предназначенный для немедленного вскрытия в случае... ну, понимаете... И таким образом создается необходимый паритет. Если вы согласны, то за моральный ущерб мы завтра же переводим на ваш счет сто тысяч долларов.
      - Где моя жена? - озлобленно буркнул Уолтер.
      - Если вы согласны, - повторил голос, - то уже через час она будет дома.
      - Согласен, - проронил он. - Что дальше?
      - Дальше остается рассчитывать на ваше умение держать слово и на благоразумие, естественно...
      Послышался щелчок, и в трубке воцарилась многозначительная тишина.
      Сквозь затемненное стекло Уолтер, болезненно прищурясь, обозревал знакомую панораму дороги, пролегшей мимо убогих домиков и закопченных тоннелей неблагополучных районов Куинса.
      Теснящиеся по его бокам громилы с выученным тактом помалкивали, сонно и безразлично взирая в зеркала бокового обзора.
      Уолтер призадумался.
      Сделанное ему предложение отличалось несомненной логикой и целесообразностью, однако он никогда не желал следовать ничьей указке, предпочитая и в самых благоприятных условиях выработать собственный страховочный вариант, напрочь ломающий канву известной партнеру или же противнику схемы.
      Но что здесь придумать? И вообще стоит ли выкидывать фокусы, за которые способно последовать смертельное наказание?
      Возвращение жены, откуп - все это хорошо, но только не учтено одно: он ведь не трус и не собачка на привязи. И где-то там, в океане, болтаются сейчас нормальные ребята, рассчитывающие на его помощь и способные погибнуть ни за что. Забыть о них? Сохранить собственную жизнь, наплевав на чужие?
      Он - парень не набожный, циничный, но бог-то ведь есть! И спас его бог не ради завтрашнего перевода круглой суммы на счет и трогательной встречи с супругой... Истина состоит в ином.
      Собственно, как подумалось рассеянно, стремление к богу и равнозначно стремлению к истине. Бог и есть истина. И если, как утверждают материалисты, бога нет, то слово "истина" им надо бы устранить из своего обихода...
      Объяснять что-либо гангстерам он не стал.
      Дождался, ходя из угла в угол предоставленной ему охраняемой квартиры, приезда заплаканной жены, сбивчиво рассказавшей, будто ее похитили на улице, затащили в машину и отвезли, завязав глаза, в невесть какой район, где она сидела в подвале особняка под присмотром двух азиатов, откуда лишь сегодня ее отвезли в верхний Манхэттен, где выбросили на одном из пустырей Гарлема.
      Предоставив супруге осваивать новое жилище, Уолтер связался с бывшим подчиненным, а ныне криминальным боссом, попросив у него лишь убежища и квалифицированную охрану.
      Затем, сконструировав головоломную операцию, через надежного человека он связался с Диком Энберном, офицером ФБР, англосаксом, без малейшего акцента владевшим русским языком.
      С Диком он познакомился около двух лет назад, когда тот, ведший расследование одной финансовой махинации, к которой косвенно был причастен грешный Уолтер, вцепился в бизнесмена, знавшего множество тайн делового мира русскоязычной общины, как фокстерьер в лисий хвост.
      Надежды Дика прищучить и завербовать многомудрого и авторитетного воротилу не сбылись: Уолтеру, заранее упредившему вероятность провала аферы, удалось вывернуться, оставив сыщика с носом.
      Расстались они, впрочем, без взаимных обид: полицейский на всем протяжении расследования вел себя деликатно, откровенно брезгуя методой дешевого шантажа и выкручивания рук, и Уолтер с удовольствием оставил у себя его карточку, согласившись, что в жизни бывает всякое и зарекаться от необходимости будущих встреч с полицейским способен только дурак.
      Карточка действительно пригодилась.
      На встречу, внемля рекомендациям Уолтера, Дик явился соблюдая все правила конспирации: вначале в доме произошла авария со светом, портье связался с компанией, обслуживающей дом, и полицейский очутился в квартире под видом одного из электриков.
      Уолтер поведал ему о контрактах, подписанных с арабом, об ограблении квартиры, перипетиях плавания, о своем побеге с судна, похищении жены и, наконец, о телефонном звонке в машину, незамедлительно последовавшем по дороге из аэропорта, замечая, как в глазах полицейского с каждой секундой утверждается какая-то растерянная беспомощность.
      - Я просто не знаю, к кому в данной ситуации обратиться, - откровенно поделился Уолтер. - Понимаю, что данный вопрос далек от специфики вашей службы, но куда прикажете мне звонить? В ЦРУ? В Пентагон? Все равно так или иначе ваша контора ближе к данным ведомствам, нежели моя частная лавочка... Понимаю и другое: меня легко принять за спятившего идиота. Это вполне объясняет и прыжок в ледяное море, и подозрения, связанные с фанатиками-террористами, к примеру. Но чем тогда объясняется похищение моей жены? Моим личным заказом?
      - Подумаем, - неопределенно отозвался Дик, теребя ворот синей нейлоновой куртки с желто выштампованным на ее спине названием сервисной компании. - Но не могли бы вы, кстати, оказать мне ответную услугу? Коли уж нам довелось внезапно встретиться... Вы знаете некоего Алекса Волина? По-моему, у вас с ним был совместный бизнес...
      - Ну?..
      - Каким образом он связан с господином Михайловым, проживающим постоянно в Швейцарии? - непринужденным голосом вопросил Дик.
      Уолтер хмуро улыбнулся. Сказал огорченно:
      - Разочарую вас. Я, знаете ли, не перепуганная девица, которая, смятенно припав к плечу защитничка, решившего воспользоваться заполошностью ее состояния, может ему и отдаться в порядке, так сказать, оперативной благодарности. Постоять за себя я сумею и без вашего участия.
      - Да я же чисто по-человечески... - развел руками Дик.
      - Вон оно что! - вскинул брови Уолтер. - Тогда - извините. И позвольте вам рассказать, что был у меня приятель, большой дока в искусстве кадрить прекрасный пол. И когда в случае отказа ему в знакомстве он начинал канючить это самое "да я же с вами хочу чисто по-человечески...", то я уже твердо знал: сделай мадам первую уступку, через какой-то час ее наверняка и воодушевленно будут трахать!
      Дик смущенно рассмеялся.
      А Уолтер, чеканя слова, между тем вполне дружелюбно продолжил:
      - Времени после последней нашей встречи прошло достаточно, а потому нахожу необходимым еще раз вам повторить: в стукачи я не гожусь по многим причинам. Существует, во-первых, такое туманное понятие, как нравственность. Во-вторых, получать блага и деньги за счет сотрудничества с полицией, тем более ставя это как цель, могут исключительно пропащие люди. Я, например, считаю, что куда приятнее заработать на жизнь умом или руками, но не языком, облизывающим чье-то ухо либо задницу. И потому сегодняшний разговор веду с вами только потому, что являюсь гражданином, пекущимся о безопасности своей страны, о безопасности людей на судне, поставленных на грань гибели из-за злой воли вероятных преступников, а кроме того, надеясь, что подобная доверительность с моей стороны по отношению именно к вам... - выдержал паузу, - будет по достоинству оценена вашим руководством... Так что наивно рассчитываю услышать от вас слово "спасибо".
      - Спасибо, - учтиво произнес Дик.
      Под конец рабочего дня, усевшись за свой стол в опустевшем офисе на шестнадцатом этаже небоскреба на Federal Plaza, 26, офицер ФБР тяжко призадумался, анализируя прошедшее рандеву с русским бизнесменом. рассказанная им история отличалась известного рода изыском, но какие делать из нее выводы он не знал.
      Ну, болтается где-то в океане иностранное судно с иностранным экипажем, ну - смыло какого-то чудака за борт, ну - мусульманская команда, часть которой имеет следы боевых ранений...
      Маршрут и цели экспедиции официально утверждены, вполне соответствуют задачам Гринписа...
      Что остается? О чем писать рапорт? О похищении жены Уолтера, теперь уже неактуальном и недоказуемом?
      Однако что ни говори, а прошедшая встреча поселила в нем садняще-тревожное ощущение немалой важности происходящего там, в далеком океане.
      Но что конкретно докладывать начальству?
      Если бы хоть что-то доказательно указывало на злокозненность устремлений экспедиции...
      Если бы, скажем, тот же Уолтер слышал какой-нибудь разговор о попытке демонтажа и подъема из глубины ядерных боеголовок...
      А если предположить, что слышал? Скажем, не разговор, а его обрывок хотя бы... Убедить бизнесмена в целесообразности подобной конъюнктурной формулировки труда не составит. Слышал и слышал. А может, почудилось. Недоказуемо и ненаказуемо. Тем более, руководимый благородным позывом, он попросту не мог не сообщить о данном факте властям.
      В свою же очередь, он, агент Мертон Стюарт, имеющий оперативный псевдоним Дик Энберн, добросовестно исполняя служебные обязанности, доложил о заявлении благонамеренного гражданина по инстанциям.
      Мысль!
      Только так можно подвести реальную почву под это зыбкое дельце, заставив провернуться первую передаточную шестерню, способную вовлечь в движение последующую. Только так способно придаться значение поступившей информации и, соответственно, рапорту, в хлипкой надежде на то, что его не похоронят в дальнем ящике, а, испещрив неопределенными резолюциями, перепасуют в какую-либо компетентную инстанцию.
      Правда, прежде чем бумага попадет в чьи-либо ответственные Руки, под которыми находятся нужные кнопки, можно успеть не только вытащить из морских глубин все эти ядерные боеголовки, но и доставить их в тот же Нью-Йорк...
      Мертон Стюард поежился и, обреченно вздохнув, придвинулся к монитору компьютера.
      "Бюрократия погубит этот мир!" - подумал он, без энтузиазма зачиная очередной секретный документ.
      КРОХИН
      В последнее время Крохин чувствовал себя бесполезным, праздношатающимся типом, в чьих услугах никто не нуждался.
      Как переводчик на "Скрябине" он был абсолютно невостребован: и матросы, и командный, и ученый состав - все без исключения владели пускай топорным, однако вполне достаточным для профессионального и бытового общения английским, а часть экипажа знала и неведомый Владимиру арабский, так что роль его сводилась к неопределенному адъютантству у руководителя экспедиции. То есть, как определил его статус старпом Сенчук, он "был главным куда пошлют".
      После исчезновения штурмана, связавшись с Ассафаром, Крохин получил от него приказ: в случае обращения к нему снабженца Уолтера за содействием в телефонной связи с Америкой в таковой просьбе отказать, сославшись на аналогичную неисправность личного спутникового телефона.
      Подобное распоряжение озадачило его неясностью мотива, однако исполнил он его не вдаваясь ни в какие расспросы и расстаравшись в актерстве и лжи перед бизнесменом, а вернее, как уяснял вторым планом, перед своим работодателем - в подспудной надежде, что если не за труд, так за угодничество его оставят на твердой зарплате перспективного - авось пригодится! - лакея.
      Осознание себя никчемным приспособленцем, пытающимся ухватиться за надежную корку хлеба, было мучительно-постыдным, но, с другой стороны, понималось, что ни на что иное он не годится.
      Как же запутала его жизнь! Запутала, привела в тупик, а теперь пугала надвигающейся старостью, отсутствием дела, одиночеством, что и рождало лихорадочное желание ухватить кусок, должный обеспечить будущую праздную немощь. А заграничные скитания, как теперь понималось, диктовались поисками упущенных в юности приключений и впечатлений, стремлением компенсировать серую прошлую жизнь в тоталитарной стране принуждавшую его к функции послушного винтика в махине государственного агрегата.
      Агрегат в итоге развалился; он вывинтился из резьбы, но - сорвал при этом все свои витки, превратившись в расходную заклепку...
      Наверное, так.
      Через тонкую переборку, отделявшую судовую канцелярию араба и его адъютантский закуток, ему довелось услышать разговор между своим боссом и капитаном.
      У него сразу же создалось впечатление, что эти люди давно знали друг друга, причем командир судна, обычно надменно-бесстрастный, вел себя по отношению к спонсору с подобострастием и преданностью собаки, учуявшей лакомство в руке хозяина.
      Сквозь переборку, пронизанную вибрацией судовых двигателей, разговор доносился неясно, обрывками: что-то о сбежавшем американце, затем прозвучала фамилия специалиста по подводным лодкам, после араб сказал, что его беспокоит Сенчук, а потом упомянулась и его, Крохина, фамилия. И тут отчетливо, словно в каком-то внезапном затишье, услышались слова Ассафара:
      - А, этот кретин... Нет, не надо его ни к чему привлекать... Пусть отдыхает. Может, он нам пригодится, а может, нет... Конечно, он дерьмо, но и дерьмо порой полезно в качестве удобрения...
      Далее раздались приближающиеся к двери шаги, и Владимир поспешил углубиться в изучение бумаг.
      Дверь раскрылась, он увидел араба, ответил на его испытующий взгляд рассеянной улыбкой, и тот, решив, вероятно, что звукоизоляция помещения вполне достаточна, снова прикрыл дверь.
      Придя в свою каюту и основательно хлебнув виски, к которому, как он понимал, уже органически пристрастился, Крохин задумался над своей дальнейшей судьбой.
      Итак. Он действительно был никем. Его попросту использовали и теперь хранили как кисть после побелки - вдруг пригодится чего подмазать?
      После организационной суеты в Москве, переговоров в министерстве, хлопотах в порту и, главное, проведенной совместно с Егоровым аферы с контрабандой его вполне могли уволить без выходного пособия, однако взяли в плавание, где он был бесполезен, как валенки в тропической Африке.
      Зачем же его взяли? Чтобы утопить, как свидетеля переправки контрабанды? Или в расчете на рабство?
      Далее. Что явилось причиной пропажи штурмана? Стихия? Едва ли. Осмотрительный и опытный моряк, ступив на палубу, едва ли мог повести себя как неумеха и растяпа.
      Сомнениям не было конца.
      Отчего араб захотел оставить Уолтера без связи? И отобрал - кстати, сразу же по своем прибытии - и его, Крохина, телефон?
      Чем, наконец, вызвано срочное прибытие спонсора на борт?
      Безответные вопросы возникали один за другим, вселяя безнадежность и страх.
      Он ощущал себя одиноким, преданным, отработанным, как печная зола.
      Хотелось поделиться своими мыслями и переживаниями с Каменцевым, но прошлый партнер по бизнесу, затаивший обиду, в своем озлобленном неприятии Владимира был категорически и вызывающе неприступен.
      Оставалось положиться только на Сенчука, открывшего ему глаза на вероятную опасность пребывания на борту "Скрябина" в качестве посвященного в преступление изгоя.
      Симпатии в Крохине старпом не вызывал. Высокие порывы души, как полагал Владимир, были ниже достоинства морского жестокого волка, чья грубая внутренняя сила унизительно подавляла волю и требовала безусловного подчинения, противиться которому не было ни возможности, да и ни желания, впрочем.
      Одновременно в старпоме, ставшем невольным партнером - мудрым, хладнокровным и изворотливым, Крохин чувствовал и свою защиту.
      Он признался себе, что действительно слаб, представляет собой жертву и теперь необходимо найти поддержку и даже, если угодно, надежного хозяина, коли холуйство, как и алкоголизм, вошло в устоявшуюся привычку.
      Попутно в нем с каждым днем укреплялась мысль о том, чтобы покинуть судно в Америке, где и остаться, продолжив пытать судьбу скитальца-авантюриста.
      Но до Америки еще предстояло добраться, каждодневно рискуя шкурой, способной бесследно кануть в глубинах Атлантики по прихоти проклятого араба. А с нынешней жизнью, какой бы жалкой она ему ни казалась, как бы он ни презирал и ни оплакивал ее, расставаться Крохин категорически не желал.
      Между тем "Скрябин" миля за милей двигался к юго-западу.
      Уже потеплели морские ветра и повеселела вода, сменив свою ледяную оловянную оторопь на живые бирюзовые краски, а мутное северное солнце, словно увлекаемое вслед, становилось ярче, и небо - голубее и выше.
      Крохин по-прежнему бестолково маялся на своем адъютантском стульчике, изредка бегал по судну с мелкими поручениями араба и старался экономно расходовать внушительный запас спиртного, предусмотрительно и хитроумно протащенный на судно в контейнере с контрабандой.
      Вскоре ему удалось подслушать очередной разговор между арабом и капитаном, и разговор этот поверг Владимира в беспросветную тоску.
      - У Бермудских островов, - сообщил араб капитану, - к нам подойдет яхта с нашими людьми. Они доставят новые винты и все необходимое.
      - То есть в Америку мы не заходим? - спросил капитан.
      - А что там делать? У нас все есть: продукты, вода, горючее... И абсолютно нет времени... Наш товарищ в руках врага, и враг будет с ним беспощаден. К тому же я говорил со старшими... Они очень недовольны нами. Очень! Они считают нас... вы поняли кем?..
      - Да-да, - грустно поддакнул капитан. - Мне ставить в известность о наших планах помощников?
      - Не надо, - сказал араб властным голосом. - С информацией вообще не стоит торопиться. К тому же у меня появились дополнительные соображения... Но о них - позже. Я просто боюсь сглазить... На судне происходит невесть что! До сих пор не могу взять в толк, куда делся штурман!
      - На судне есть диверсант. Или диверсанты... - хриплым и мертвым голосом, от которого захолонуло нутро Крохина, произнес капитан.
      Возникла какая-то двусмысленная, зловещая пауза. Затем, не сподобясь на комментарии, араб устало произнес:
      - Один из них, я полагаю, уже выявлен. Но не насторожите его, поскольку крайне важно выявить всех...
      "Что за "диверсант"? - мелькнула в голове у Крохина испуганная мысль. И что за товарищ, попавший в руки врага? Какие еще "старшие"?"
      - А может, убрать всех чужаков? - предложил капитан. - Радикально! И конец всем сомнениям?
      - Повторяю: я не люблю спешить, - размеренно ответил Ассафар. - Тем более лазутчики могут быть в составе самых проверенных и надежных. Ведь как ни грустно, но продают в большинстве свои... А что эти чужаки? Сенчук? Да, он не нравится мне, но у него была масса возможностей донести на нас еще до начала плавания. То же и этот... Крохин. К тому же Сенчук - необходим. Как и Забелин. Забелин, кстати, инвалид, он крепится, но едва ходит... Вероятно, у него серьезные проблемы с позвоночником. И ни на какие подвиги он не способен. Во всяком случае, если бы он попытался поднять гребной винт батискафа, то уже бы не разогнулся... Филиппов послушен, его сын у наших друзей. Когда он пойдет на поправку, надо организовать связь с Чечней, это будет хорошим стимулом для любящего отца.
      - Я получил сообщение... - сказал капитан. - Парень сумел сбежать, когда подошли русские войска...
      - Н-да? Жаль. Но это, в конце концов, уже непринципиально. Филиппов прекрасно довольствуется прежними гарантиями. Усильте контроль за нашим гостем из МЧС, это шпион. Его надо лишить связи с берегом, пришла пора. И посмотреть, какие он предпримет действия.
      - Это несложно.
      - Ну а насчет доктора...
      Звякнул телефон внутренней связи.
      - Вас зовут на мостик, - сообщил Ассафар капитану. - Идите.
      Владимир вновь поспешил зарыться в бумаги, напустив на лицо безмятежное равнодушие, дабы не вызвать никаких подозрений босса, способных, в чем он теперь ни на секунду не сомневался, стоить ему головы.
      С отчаянием понимая, что до Америки уже не добраться и предстоит, изнывая от страха, невесть сколько качаться на волнах, в лучшем случае прибыв в итоге в порт приписки, он двинулся в каюту старпома, уверенный, что подслушанный тайный разговор руководства Сенчука наверняка заинтересует.
      Сенчук, открывший ему дверь, предавался, судя по лежавшим в изголовье дивана подушке и фразеологическому словарю американизмов, изучению тонкостей заокеанского британского языка.
      - Мне надо с вами срочно поговорить! - нервно произнес Владимир прямо с порога, и голос его предательски дрогнул.
      Сенчук, заговорщически сузив глаза, поднес палец к губам.
      Затем, заперев дверь, достал из объемистого кожаного портфеля какой-то прибор, похожий на бытовой стабилизатор напряжения, и включил его в сеть.
      Зажглась зеленым глазком контрольная лампочка.
      - Полезная штука! - произнес старпом, одобрительно глядя на прибор. Называется - генератор белого шума. Как мне объяснил один ученый хмырь, выделяет весь спектр частот - от самых низких до самых высоких, и наша болтология в них - как вопли упавшего за борт при хорошем шторме. Не знаю, просунуты ли в мой закуток чьи-то длинные уши, но предосторожность, как говорила моя матушка после очередного моего злостного хулиганства, позволяет избегнуть последствий... Ну, слу-щаю вас, мой верный друг! Можете говорить, как на исповеди у римского папы, даже надежнее.
      - Вероятно, - сказал Крохин, - мне действительно придется вести себя именно так.
      Сенчук выслушал его рассказ не перебивая, с посерьезневшим, даже угрюмым лицом.
      - Значит, безвременно покинувший нас коммерсант чего-то раскопал, подытожил рассудительно. - Так я и думал! - Он озабоченно походил по каюте. - У Бермуд, говоришь, подойдет к нам яхта? Та-ак! Вот где, оказывается, будет распаузка!
      - То есть?
      - То есть частичная разгрузка судна. И наш "контрабас" перекочует на другой борт.
      - А мы куда? В воду? - спросил Владимир. - С камнем на шее?
      - Зачем тратиться на всякие громоздкие излишества? - сказал Сенчук. - Не в тихой же заводи под грустной ракитой утопят! Дадут пинка в зад - и, считай, ты уже в морском раю!
      - Так что же делать?! - нервно воскликнул Крохин.
      - Ты не переживай, - сказал Сенчук, доставая рюмки и бутылку коньяку. Я бесплатно не умираю. И если будешь держаться возле Георгия Романовича, дорогого твое утопление будет стоить злодеям! Но держаться за меня, Вова, надо как за фал, скинутый тебе за борт! Отпустишь его, станешь вечным водолазом. Теперь - так. В отличие от басурманина твоего шербета с рахат-лукумом на обед и завтрак я тебе обещать не стану и виды Палестины в волшебном фонаре в качестве жизненных перспектив перед взором не раскину. Однако выбраться из волчьей ямы помогу. Условие одно: твоя верность, моя честь. Если, - уточнил, - перелопатить таким образом один афоризм, травленный на хорошей немецкой стали... К нему добавлю собственный: двойная жизнь - она короткая... Усекаешь? То есть - за двумя зайцами погонишься, от обоих по морде схлопочешь...
      - Я готов с вами... - Крохин набрал воздух для проникновенного уверения в своей безусловной надежности и тут же, теряясь в словах, бессильно выдохнул его через нос.
      Пристально глядя ему в лицо, Сенчук не без сарказма спросил:
      - Бандитик-то этот, дружок твой, Игорь, наверное, шлепнул тебе, кем я работал, когда был социально приличным человеком?
      - Ну... в КГБ, да...
      - А араб вроде не в курсе?
      -Нет.
      - Значит, и тут у него срывы. Неважная проработка кадров. Впрочем, что в этом мире есть идеального? Только газ, да и то в учебнике по физике. Ну вот. Хочу тебя просветить. Со всей присущей мне откровенностью. Кто ты и кто я? Отвечу: ты - мой агент, а я - офицер. Агент, вопреки твоим интеллигентским представлениям, вовсе не обязательно, что стукач. Это помощник. Подносчик патронов стрелку. Патронами этими, вовремя поднесенными, в первую очередь уничтожаются враги умного агента. Запомни, а если нечем, то запиши. Теперь. Глупый агент томится той мыслью, что он - не стрелок. Но не ведает, что на стрелка надо учиться. Всю жизнь, каждый день сжигая патроны.
      - Ваша главная роль в нашем тандеме моего самолюбия не затронет, сказал Крохин. - Более того - мне даже так много удобнее.
      Сенчук вальяжно откинулся на спинку дивана. Спросил:
      - И как же, друг Вова, поведай, ты, журналист вроде, дошел до жизни такой?.. Сидел бы себе на теплом стульчике в какой-нибудь газетенке, вокруг верстки, ножницы, карандашики... "Жигули" под окном. А если бы взятки брал, то, глядишь, и "Мерседес"...
      - Я никогда не брал взяток! - запальчиво поведал Крохин.
      - Ну и дурак, - ответил Сенчук спокойно. - Брал бы - не качался сейчас по волнам, надлежащую, как в песне поется, для себя выбирая.
      Крохин одним нервным глотком осушил рюмку. Сказал:
      - Я, Георгий Романович, может, и взаправду дурак! Но и карандашики, и стульчик, и машинку под окном - все это я давно прошел! Кстати, насчет взяток... Ну это и не взятки, в общем... Подачки скорее. И неинтересно мне это! Вы спросите, а интересно ли рисковать жизнью, тяготиться неизвестностью и болтаться в пространстве? А я отвечу: да, коли так суждено! Пойду ко дну значит, проиграл! А выберусь - ни о чем не пожалею, не зря все было! Что мне этот кабинетик и "Жигули"! Я тут попробовал годы, в них проведенные, вспомнить. И что? Пусто-а... Какие-то отрывочки... Пресмыкание перед главным, обязаловка, идиотские планерки, одна на другую похожие, беготня за грошами... И так - день ото дня. Существование. Работа на информационный унитаз. Какое в этих днях отдохновение было? Бабы и водка. Из-за баб, скрывать не стану, жена ушла к другому, благонравному и высоко и правильно ее оценивающему. А я поотдыхал от супружеской жизни, от соплей ребенка и тещиных взвизгов, да и понравилось, представьте, мне так вот постоянно отдыхать...
      - Тем более исполнен завещанный долг, - вставил Сенчук. - Потомка отстрогал.
      - А если хотите, то и так! - Крохин помедлил. - А что у вас... в семейном, так сказать, плане?
      - Что у меня? - задумчиво выпятил нижнюю губу Сенчук. - Да тоже ничего сенсационного... Программа воспроизводства потомства выполнена, ныне приблизился к возрасту, когда надо менять женщину с прошлым на девушку с будущим. Банальная дурь. Неизбежная, как аденома простаты. Посему лучше вернемся к твоей персоне, мой мальчик. Как понимаю, шло время, и вот втянулся ты в кривую перестройки...
      - Что-то в этом роде, - кивнул Крохин. - Были, кстати, и удачи, и деньги... Мелкие вдохновляющие победы. А теперь-теперь я на большой мели, чего отрицать? Могу, в чем нисколько не сомневаюсь, вернуться в газетный кабинетик, связи остались, профессия в руках есть... Единственное - полечиться от алкоголизма...
      - Такая самокритика мне по душе! - с ноткой удивления сказал Сенчук. Это вселяет надежду. А то окажешься в категории малопьющих или выносливых вообще труба!
      - Не понял...
      - То есть тех, кто пьет, а им все мало, или тех, кого выносят...
      - Упаси господь! - перекрестился Владимир. - И упаси господь вернуться в прошлое. Потому что у него нет будущего. И слово "кабинетик" означает для меня то же, что слово "смерть". Хотя в настоящем я - дерьмо, прав араб!