- Специалисты находят, товарищ командующий, что Зосимов может вернуться в строй. Правда, не так скоро, - добавил В. Н. Корнев, поддерживая надежду командующего встретиться с Зосимовым снова на Балтике.
      - Пусть выздоравливает как следует. Там будет видно. Без работы не останется, - ответил М. И. Самохин. - Когда медицина определит срок, выделим специальный самолет. И о прикрытии позаботимся. Так и передайте летчику!
      - Есть, товарищ командующий!
      Выйдя от командующего и простившись с В. Н. Корневым, я поспешил в госпиталь. Сначала, как обычно, побывал в палате у Теплинского. Потом направился к Зосимову и Павлову. Улыбку мне было не сдержать, конечно. Уже с порога я объявил:
      - Эвакуация разрешена командующим. Приказано передать: будет специальный самолет с прикрытием, как только немного станешь на ноги.
      Зосимов очень обрадовался. Сомнений не оставалось: опасный круг, в котором находился Зосимов, был разорван. Усилиями медиков госпиталя и командования своевременно удалось мобилизовать и призвать на помощь пошатнувшуюся было волю летчика к выздоровлению Это обстоятельство и сыграло едва ли не решающую роль на одном из труднейших этапов борьбы за его жизнь и возвращение в строй.
      Будни войны продолжаются
      Боевая работа в полку шла своим чередом. Летчики мстили за кровь боевых друзей, за дорогих ленинградцев, находившихся под варварскими обстрелами и бомбежками в тисках вражеской блокады.
      20 сентября 1942 года восемь наших Як-1 сопровождали штурмовиков Ил-2, наносивших штурмовой и бомбовый удары по кораблям противника в Финском заливе. Обеспечив "илам" успешное выполнение задания, истребители сопровождения в воздушном бою с противником, численно превосходившим их вдвое, сбили четыре "фиата". Отличились Журавлев, Нетребо, Ткачев, Романов, Рубцов. "Илы" и "яки" потерь не имели.
      Спустя несколько дней, 26 сентября, восьмерка наших "яков", прикрывавших наземные войска в заданном районе, одержала победу над четырнадцатью истребителями противника, уничтожив два Ме-109. Отличились младший лейтенант Нетребо и сержант Ткачев. В этом неравном воздушном бою смертью храбрых погиб один из лучших летчиков полка, заместитель командира 2-й эскадрильи старший лейтенант Максим Савельевич Королев. Не стало нашего любимого Макса, как называли его друзья.
      На поиски я отбыл вместе с комиссаром эскадрильи политруком Ю. В. Храмовым. Место происшествия нашли быстро. Но, увы, надежды наши не оправдались. Помогать было некому. Капитан Романов, доложивший о гибели Королева, к сожалению, не ошибся. Летчик был убит в воздухе. Падал вместе с самолетом с высоты около трех тысяч метров.
      С невыразимой душевной болью смотрели мы на все, что осталось от нашего однополчанина, с которым еще сегодня утром разговаривали, слышали его смех, шутки. Что-то тяжелое сдавило грудь. Мы долго стояли молча, обнажив головы. Случившееся казалось настолько невероятным, что даже вещественные доказательства не хотелось принимать за реальность.
      - Но ничего не поделаешь, - говорил Слепенков - Война. Слабости не место.
      Мы бережно подняли останки М. С. Королева.
      Похороны состоялись 28 октября 1942 года со всеми возможными в то время воинскими почестями. Была вторая половина пасмурного ленинградского дня. Низкие, тяжелые облака, дождь. Траурная процессия была готова двинуться в свой печальный путь на Румболовскую высоту, это десятый километр Дороги жизни, от бывшей усадьбы Оленина в Приютине - четыре километра. Там Всеволожское кладбище.
      Неожиданно донесся привычный звук летящего поблизости истребителя Як-1, а затем Ме-109. Еще мгновение, и Як-1 показался из облачности. Он шел на посадку против старта - первый признак неблагополучия на борту. Наших "яков" в то время в воздухе не было. Невольно возникали вопросы: откуда и что с ним? Из-за облаков вынырнул Ме-109. По-воровски, с яростью хищника он гнался за подбитым "яком". Полого пикируя, Ме-109 имел большое преимущество в скорости перед "яком" на посадке. Стервятник, словно коршун, настиг жертву и дал очередь. Як-1 с высоты не более 50 метров свалился в отвесное падение... Раздался взрыв на земле, и в небо потянулись клубы густого черного дыма. Бандит безнаказанно скрылся.
      Тяжелое это было зрелище - убийство на наших глазах. Несколько человек во главе с Храмовым бросились к месту падения самолета. Я остался у гроба: там, куда поспешили товарищи, доктор не требовался.
      - Армейский "як", - сообщил вернувшийся вскоре Храмов.
      На месте происшествия тотчас заработали люди, чтобы потушить огонь, попытаться установить личность погибшего и сообщить в его часть или в вышестоящий штаб.
      Кортеж наш двинулся. Пока ехали, погода заметно улучшилась. Небо почти очистилось. Показалось низкое солнце. Лишь изредка его закрывали набегавшие облака, уплывавшие на запад.
      С. Я. Плитко открыл траурный митинг. От командования полка слово четырежды орденоносцу майору Горбачеву. По числу наград он первый в полку. Горбачев приблизился к открытой могиле друга. Сбросил накинутый на плечи кожаный реглан и передал кому-то подержать. Долю минуты молчит. Сосредоточенный взгляд его обращен вдаль, в сторону Ленинграда. Силуэт города в ясную погоду хорошо виден с Румболовской высоты. Слегка кашлянув, Горбачев начал. Никто из нас не мог знать тогда, что выступает он в последний раз, что воевать ему осталось совсем недолго. Всего три дня.
      Его речь была по-настоящему трогательна:
      - Прощай, Максим! Дело, которому ты отдал молодую жизнь, в надежных руках твоих верных друзей. Их у тебя много. Друзья твои подтверждают сегодня клятву - довести наше правое дело до победного конца. Это будет обязательно сделано, несмотря ни на какие трудности. Придет радостный день Победы! В новых песнях Родины, в ее делах народ прославит героев-воинов и золотом впишет их имена в свою историю. В ней сохранится и твое славное имя, дорогой Макс. Смерть фашистским оккупантам!
      Его гневно возвысившийся голос в конце слетка дрогнул. Горбачев отвернулся. И все увидели, как бесстрашный мастер воздушного тарана, не стыдясь навернувшихся скупых слез, поднес к глазам носовой платок.
      Вслед за Горбачевым выступил капитан Г. А. Романов. У него М. С. Королев был заместителем. Их связывала крепкая боевая дружба. Они были неразлучны. Вместе дрались и в этом последнем воздушном бою. Их разлучила смерть. Но только физически. Ибо в сердце друга М. С. Королев оставался жить. И, как все павшие, будет вечно жить в делах и памяти поколений.
      От молодых летчиков выступил сержант В. И. Ткачев. Молодые принимали эстафету от старших. В ту грозную пору они быстро мужали, набирались опыта и боевой мудрости и, в свою очередь, передавали эстафету дальше, новым отрядам поступавших летчиков. Пятерка однокурсников, они одновременно прибыли к нам в полк: Ткачев, Чернышенко, Сальков, Левенский, Бокалов. От ее имени и говорил сейчас Василий Ткачев...
      Подполковник Слепенков был задумчив. Он не собирался выступать. И не выступил. Немногословный по натуре, он не любил говорить в подобных случаях. Но и без слов однополчане хорошо понимали своего командира, всегда готового в бой, чтобы отомстить за кровь и гибель своих товарищей.
      Под звуки автоматного салюта гроб с останками М. С. Королева опустили в могилу. Это была одна из первых могил полка на Румболовской высоте. Надо сказать, далеко не все летчики, погибшие в бытность нашу в Приютине, похоронены там. Многие покоятся в других, не всегда точно известных местах, для некоторых могилой стали холодные воды Финского залива. Но никто не забыт! Всем балтийцам, у которых нет могилы на земле, сооружен общий памятник в Лиепае.
      На следующий день, 29 сентября 1942 года, командир полка получил задание прикрыть войска в районе Анненское - Арбузово - Московская Дубровка - 1-й и 2-й Городки. Группу истребителей из шести И-16 и четырех Як-1 возглавлял Я. 3. Слепенков. Барражируя в заданном районе, наши летчики на высоте 4000 метров встретились с двадцатью Ме-109. Завязался неравный воздушный бой. Фашисты, имея численное превосходство, надеялись на легкую победу. Но стервятники не знали, что слепенковцы бьют не числом, а умением. По-суворовски. Враг забыл, что наши летчики - у себя дома, защищают родное ленинградское небо. Внизу у них - родная советская земля. Сознание всего этого удесятеряло их силы в схватке с бандитом, ворвавшимся в чужой дом.
      Моральное превосходство и мастерство наших летчиков одержали верх. Противник вынужден был отступить, потеряв два Ме-109. Оба они упали южнее поселка No 3 торфоразработок, в двух километрах восточнее Марьина. Их сбили Слепенков и Ткачев.
      - Рубанули двоих - за Королева и за вчерашнего брата-армейца! отрапортовал командир встречавшим его однополчанам.
      Пропагандист Д. М. Гринишин оформил плакат-"молнию" "Бить врага по-слепенковски!". Отмечалась и боевая работа В. И. Ткачева. Всего лишь три месяца назад он прибыл из училища, а уже имеет три личные победы. Очень скоро он стал опытным летчиком.
      Майор Горбачев накануне последнего вылета. Слепенков и Плитко в госпитале у раненых. Годовщина полка. Итоги за три месяца боев
      После ужина 30 сентября 1942 года майор Иван Илларионович Горбачев и я возвращались домой. Было темным-темно, грязно. Шли тропинкой по памяти, а кое-где на ощупь.
      - Держитесь за мною, дорогой. Выведу точно, - говорил Горбачев, шагавший впереди. Слово "дорогой" была его любимая форма обращения. Даже упрекая кого-либо, он говорил: "дорогой".
      В тот вечер Горбачев был в хорошем настроении, разговорчив.
      - Вы знаете, дорогой, жену свою вчера видел во сне. Догонял, бегая за нею вокруг стола. И я, и она громко смеялись. Так и не догнал. До чего же любопытное явление - сновидение! Что медицина думает по этому поводу?
      Коротко я рассказал механизм сновидений с позиций павловских физиологических представлений того времени о сне как о разлитом торможении коры головного мозга, на фоне которого отдельные центры могут бодрствовать, воссоздавая порой в искаженном и причудливом виде картины из пережитого.
      - Это интересно, - отозвался Горбачев. - Многие тайны природы раскрыты. А непознанного, дорогой, - бездонная пропасть. Удивительное дело: чем больше люди узнают, тем больше открывается неразгаданного. Но, обратите внимание, это не пугает человека, а подзадоривает его неистощимую жажду знаний. Шаг за шагом он раздвигает представление о мире. Давно ли было - летать не умели? Летаем! Полетят и на другие планеты! Будет достигнуто многое, о чем сегодня и не мечтается...
      Я шел вслед за Горбачевым и думал о том, насколько он любознательный и как хорошо выражает свои мысли, касаясь сложных проблем, заглядывая в отдаленное будущее людей Земли. Потом он замолчал. Молчал и я. Не хотелось перебивать ход его мыслей. А он вдруг стал напевать только что появившуюся тогда песню Соловьева-Седого "Играй, мой баян". Пел Иван Илларионович приятным тенором, очень душевно:
      Играй, мой баян, и скажи всем друзьям,
      Отважным и смелым в бою,
      Что, как подругу, мы Родину любим свою...
      - Спокойной ночи, дорогой, - сказал он, пожимая мне руку на прощанье.
      - Спокойной ночи, Иван Илларионович. И без сновидений. В этом случае сон наиболее крепок и полезен.
      - Спасибо, дорогой! Чаще всего у меня именно так и бывает.
      Мы разошлись. Он направился в маленькую отдельную угловую комнатку внизу, а я повернул за угол, чтобы с другой стороны дома подняться на второй этаж. Там среди коек летного состава 1-й и 2-й эскадрилий (3-я эскадрилья базировалась в Гражданке) находилось и мое место.
      На следующее утро вместе с летчиками я был в столовой на завтраке. День был праздничный для однополчан - ровно год назад, 1 октября, в Рузаевке полку вручили его святыню - Знамя. Эта дата считается днем основания части.
      Первые восемь месяцев минувшего года были посвящены освоению новой материальной части Як-1. Следующие четыре месяца - фронт. Боевая работа с аэродромов осажденного Ленинграда - Приютино, Борки, Гражданка. За этот короткий срок сделано и пережито немало. Обо всем, вероятно, скажет сегодня комиссар С. Я. Плитко в докладе на торжественной части вечера.
      Настроение у летчиков приподнятое. Они обмениваются поздравлениями, шутками.
      - Привет начальству от подчиненных! - услышали мы бодрый голос майора Горбачева. Широко улыбаясь, он шел между столами к своему месту в салоне командира, по обыкновению высоко подняв руку. Это была всем хорошо известная его манера здороваться с людьми.
      - Спал, дорогой, как сурок. И ничего не снилось, - сказал он, проходя мимо меня.
      После завтрака я направился на КП 1-й эскадрильи. Бывать там мне приходилось часто. Оттуда хорошо просматривался старт - взлет и посадка, там постоянно находилась дежурная санитарная машина. Поблизости стояли самолеты Слепенкова и Горбачева. Командир и его заместитель, как и другие офицеры штаба и управления, нередко заходили в просторную землянку 1-й эскадрильи. При необходимости их можно было найти именно там. Бывая на КП первой, я имел возможность знать обстановку.
      В начале двенадцатого поступила команда на вылет четверки "яков". В ее составе майор Горбачев, старший лейтенант Рубцов, лейтенант Постников и сержант Ткачев.
      Стою у самолета Горбачева. Мотор работает ровно, ритмично. Летчик ждет сигнала. Вот он сбавил обороты до самых малых и подзывает меня жестом. Быстро приближаюсь.
      - В госпиталь к нашим не собираетесь, дорогой? День-то праздничный. Надо бы поздравить. Если будете, привет всем. Павлова и Зосю - поцеловать от моего имени. А может, вместе под конец дня обернемся на легковушке? - кричал Горбачев, стараясь, чтобы я слышал.
      - Вас понял. Собираюсь быть. Давайте вместе! - выкрикнул я и приложил руку к головному убору.
      - Добро! - отозвался Горбачев и жестом приказал механику убрать колодки: ракета взвилась.
      "Яки" улетели. Жду их возвращения на КП первой имеете с С. Я. Плитко, находившимся там по своим делам. Минут за пятнадцать до конца вылета в землянке появился Слепенков. Ему я доложил о желании Горбачева навестить раненых под конец дня, до намеченного полкового вечера.
      - Это было бы неплохо. Съездите, доктор, вместе с Иваном и Семеном, сказал Слепенков, назвав комиссара и заместителя просто по имени. - Если обстановка позволит, и меня прихватите, - улыбнувшись, добавил он.
      Примерно через час от начала вылета над аэродромом появились вернувшиеся с задания "яки". Привычный звук моторов возвещал об этом безошибочно. Мы поспешили наверх вслед за командиром. В этот полет он собирался идти сам. Но возразил Горбачев. Корректно, но настойчиво. Убедил, что лететь - его очередь. И Слепенков уступил. Согласился.
      "Яки" приземлялись на наших глазах. Одного не хватало. Наблюдая посадку с близкого расстояния, по бортовым номерам, мы поняли: нет Горбачева.
      - Где же он? - с тревогой вырвалось у командира.
      Медленно потянулись минуты томительного ожидания. Слепенков и все, кто находился рядом, ждали с докладом Рубцова - заместителя Горбачева в полете. Ждали с надеждой услышать нечто успокоительное. Ведь бывало не раз, когда невернувшийся летчик садился на соседний аэродром и вскоре оказывался дома.
      С нарастающим нетерпением следили мы за Рубцовым. Казалось, он очень долго рулит на стоянку, закончив пробег. Выключив мотор, неоправданно задерживается в кабине. Даже его торопливая походка казалась сейчас недостаточно быстрой.
      Но вот Рубцов остановился в трех шагах от командира. Вид его мрачен.
      - Майор Горбачев погиб смертью храбрых, уничтожив в неравной схватке два стервятника, - доложил он.
      Всех поразила категоричность доклада. Не оставалось места для сомнений и надежд. И тем не менее хотелось сомневаться и надеяться.
      Слепенков после минутной паузы распорядился отменить на сегодня мероприятия, намеченные в связи с годовщиной полка, и немедленно организовать поиск в районе Нового Поселка.
      Поиски велись одновременно двумя группами. В них кроме меня участвовали С. Я. Плитко, Д. М. Гринишин, Т. Т. Савичев, М. В. Красиков. На третий день от наземных войск в полк пришло сообщение: майор И. И. Горбачев похоронен недалеко от правого берега Невы, на высоте с отметкой 16,5. Были присланы его парашют, деформированные при падении ордена, уцелевшее удостоверение личности.
      Много лет прошло с той поры. Но и теперь, вспоминая Ивана Илларионовича Горбачева, я слышу его живой голос, его последнее на этой земле слово "добро", заключавшее последнее желание - навестить в день годовщины полка раненых друзей, порадовать их чем можно. Но вместо радости встречи раненым предстояло узнать о гибели Ивана Илларионовича Горбачева и Максима Савельевича Королева.
      Годовщину полка мы отметили не первого, а пятого октября. Навестили раненых и провели юбилейный вечер.
      В госпиталь ездили Я. 3. Слепенков, С. Я. Плитке и я, имея с собой в качестве подарков сливочное масло, шоколад, печенье, белый и черный хлеб, мясные консервы и даже коньяк. В условиях блокады - целое богатство. Коньяк, хранившийся в аптеке в качестве лекарства для раненых летчиков, мы получали в то время от главного врача ВВС КБФ В. Н. Корнева. Расходовали и отчитывались по рецептам.
      Поднявшись на третий этаж, мы направились в палату к Зосимову и Павлову. Вслед за нами в нее вошли Теплинский, Пимакин, Емельяненко, Чернышенко.
      - Для Горбачева места в машине не нашлось? - с укоризной спросил Павлов комиссара. Плитко, не ответив, продолжал здороваться с другими, уступив место у постели Павла Ивановича мне.
      - О, доктор! Сегодня как-то особенно приятно видеть тебя! - воскликнул Павлов, с готовностью раскрывая объятия навстречу мне.
      - Не задерживай, Павел, - потребовал Зося, шутливо намекая, что и ему не терпится обняться.
      - Привет от Ивана Илларионовича, - сказал я, не собираясь информировать их о случившемся, как и было условлено между нами.
      - Жаль, что Иван не приехал, - отозвался Павлов. - В прошлый визит обещал быть первого, а сегодня уже пятое. Помешало что? У вас ничего не случилось? вдруг, как бы спохватившись, обеспокоенно спросил он, пристально глядя на Слепенкова.
      Яков Захарович тем временем разглядывал книгу, взятую им с прикроватной тумбочки Зосимова. Делая вид, будто не слышит обращенного к нему тревожного вопроса, Слепенков явно не спешил с ответом. Вероятно, обдумывал: сказать правду или пока ее скрыть. Предпочел правду.
      - Война помешала. Что же еще, - спокойно сказал командир, взглянув на Павлова. - Вместо Горбачева теперь у нас вы.
      Летчики всё поняли.
      - Эскадрилью вашу передадим Меркулову. Он уже исполняет обязанности. Василий Павлович Меркулов отличный летчик, ему и карты в руки. Макса, вероятно, заменим Сушкиным, - добавил Слепенков.
      Предупреждая их вопросы, командир рассказал подробности обстоятельств гибели товарищей, просил не переживать, беречь силы для выздоровления.
      - Так и стараемся, - ответил за всех Павлов.
      - Вот и молодцы! Жаль терять друзей. Но жертвы не напрасны. За три месяца боевых действий полка от наших с вами ударов враг понес вдесятеро большие потери.
      - Если точно - в одиннадцать раз большие, - добавил Плитко.
      - Так им, гадам! Я уже здоров, товарищ подполковник, а злости на фашистов у меня на троих хватит! Прошу вас: прикажите доктору похлопотать о выписке. Меня не слушают, - доложил командиру Иван Емельяненко.
      Реплика Емельяненко выражала общее желание не задерживаться на госпитальной койке, оставить ее как можно скорее. В общении с летчиками я всегда учитывал это их рвение в боевой полет, чтобы не ошибиться в оценках состояния их здоровья.
      - Доктор знает свое дело. Зачем же такие приказы? - ответил Слепенков. - Я бы пожелал доктору когда-нибудь после войны поведать людям о наших раненых и погибших. Пусть о них знают наши внуки.
      За последние дни состояние раненых улучшилось. Зосимову предстояло наложение гипсовой повязки на ногу для обеспечения ей надежного покоя и создания более выгодных условий для заживления ран бедра. Настроение у Дмитрия Ивановича бодрое. Он заметно окреп, на аппетит и сон не жалуется. Температура почти нормализовалась. Павлов самостоятельно ходит с палочкой. Бывает на прогулке во дворе госпиталя. Теплинский уже не кашляет. Садится, встает, прогуливается по коридору. Рука на косынке, движения в плечевом поясе постепенно восстанавливаются и уже менее болезненны. У Емельяненко кровоизлияния в белковые оболочки глаз рассосались. Раны заживали без осложнений, но еще не зажили, и оснований для выписки не было. Пимакин усиленно разрабатывает подвижность в локтевом суставе. Выписка по этой причине тоже задерживается. У Чернышенко ожоги почти зажили, переводится в Приютино на долечивание и отдых.
      По возвращении из госпиталя мы сразу попали на полковой вечер. Перед началом общего ужина, когда летчики и основной технический и руководящий состав полка сидели за накрытыми столами, с кратким словом к ним обратился командир. Он поздравил с юбилеем Вспомнил погибших и тех, кто находился на излечении в госпитале. Отметил бесстрашие и мастерство летчиков в бою, самоотверженный труд всего личного состава полка. Пожелал новых побед в боях с фашизмом, провозгласил здравицы в честь ленинской партии, Советского правительства, народа, наших доблестных защитников Родины.
      Затем так же кратко выступил комиссар Плитко. Воспользовавшись данными из готовившегося тогда наградного листа, подписанного командиром 8-й авиабригады Героем Советского Союза полковником Е. И. Преображенским и военкомом бригады полковым комиссаром М. Ф. Чернышевым 10 октября 1942 года, на присвоение Я. 3. Слепенкову звания Героя Советского Союза, он подвел некоторые итоги боевой работы полка. За три месяца летчики произвели 1850 боевых вылетов, сбито 55 самолетов противника. Наши потери в воздушных боях - 5 самолетов.
      Впереди шел командир полка - у него 90 боевых вылетов, 10 воздушных боев, 7 сбитых самолетов врага, в том числе 5 бомбардировщиков. Кроме того, в первые месяцы войны Я. 3. Слепенков, как уже отмечалось уничтожил на Южном фронте два Ме-109. Итого девять сбитых лично самолетов, две успешные штурмовки живой силы и техники противника, четыре разведывательных полета в тыл противника. В заслугу командиру справедливо ставились победы полка в целом, ибо в каждой из них была частица его души, его летного мастерства, которому учил личным примером в бою. 3а все время войны Я. 3. Слепенков провел 20 воздушных боев. Они принесли ему 18 побед: 13 личных и 5 групповых. Его опыт весьма поучителен для молодых летчиков. Они видели: что ни бой с участием командира, то. как правило, победа. Да еще и без потерь с нашей стороны. У Я. 3. Слепенкова 157 боевых вылетов. Дальнейшему росту личных боевых итогов Слепенкова помешала неожиданно случившаяся с ним болезнь, о чем подробнее я расскажу позже.
      После ужина состоялась демонстрация кинофильма "Свинарка и пастух". Картина напоминала о любви, о довоенной жизни, невольно звала каждого содействовать быстрейшему возвращению людям мира и счастья.
      О моих врачебных делах, преимущественно в свободное от полетов время
      Работа врача авиаполка не ограничивалась предполетными опросами и периодическими осмотрами летчиков, снабжением их индивидуальными пакетами первой помощи и обучением правилам само- и взаимопомощи. В мои обязанности входило и наблюдение за взлетом и посадкой (причем у меня в распоряжении находилась санитарная машина с медицинской сестрой или фельдшером), и оказание уже на аэродроме помощи раненным в воздухе или получившим травмы при взлете и на посадке. Я участвовал в поисках не вернувшихся с боевого задания, должен был оценить состояние летчика на месте первой встречи и решить, необходима ли срочная эвакуация или можно временно лечить там, куда успевали доставить летчика подоспевшие на помощь, как правило, случайные люди.
      Кроме перечисленных были у меня и другие дела. Они постоянно сочетались и перемежались с тем, что составляло обеспечение боевых полетов текущего дня. Таковы, например, мои рабочие посещения в госпитале раненых. Хочу еще раз подчеркнуть значение целенаправленного общения с летчиками в различных ситуациях. Общаясь с ними, я, как врач, работал. Сообразно обстановке наблюдал, анализировал. Разные по форме и содержанию варианты общения соединялись в единое целое одним мотивом действий врача - заботой о здоровье каждого и полка в целом. Все, что я ни делал, подчинялось этой цели.
      Повседневное общение с летчиками сближало меня с ними, укрепляло доверительные отношения между на- ми. И это не только помогало мне лучше их лечить, но и позволяло глубже вникнуть в особенности и сложности их работы. Через общение с летчиками и техническим составом я узнавал особенности материальной части как своеобразного инструмента летчика, его рабочего места. Это давало возможность мне основательнее уяснять обстоятельства и механизмы авиационных ранений и травм, квалифицированно анализировать причины летных происшествий. Потому и назывался я врачом авиационным, в отличие от врачей авиабазы или врачей лаборатории авиамедицины. Они ведь тоже обслуживали боевые действия авиации. Но у них были свои задачи и соответственно свои названия: начальник лазарета, начальник медпункта, специалист ЛАМа (терапевт, окулист и другие).
      Одна из моих забот врача авиаполка состояла в том чтобы все летчики, находившиеся в строю, имели заключение военно-врачебной комиссии о годности к летной работе. Этим подчеркивались повышенные требования к состоянию здоровья летчика. Чтобы летать, он должен был не только быть вполне здоровым, но и иметь юридическое закрепление этого факта в своей медицинской книжке.
      Надо сказать, повседневные наблюдения врача авиаполка, периодические и внеочередные осмотры специалистами врачебно-летной комиссии являлись надежным контролем. Внеочередные переосвидетельствования в комиссии требовались, в частности, по окончании лечения раненого летчика. В необходимых случаях я направлял на комиссию лиц из числа наземной службы полка, когда требовалось решить вопрос о временно трудовой непригодности, чтобы (при отсутствии срочных показаний) госпитализировать на стационарное лечение, порою длительное.
      Вот и на этот раз я тщательно подготовил необходимую документацию (развернутые медицинские характеристики и медицинские книжки с приложением к ним строевых характеристик командования) для представления на гарнизонную комиссию при санотделе КБФ летчика 1-й эскадрильи лейтенанта Новикова и адъютанта (начальника штаба) 2-й эскадрильи капитана Чернова. (После того как под конец 1942 года перевели из Крестов в Бернгардовку лабораторию авиамедицины ВВС КБФ, необходимость обращаться в комиссию при санотделе флота отпала.)
      Лейтенант Г. В. Новиков только что вернулся из отпуска. Рвется в бой. Однако допускать Новикова к летной работе без заключения врачебной комиссии о его годности я считал невозможным. Хотя Новиков не был ранен в обычном смысле этого слова и в госпитале не лечился. Причина была несколько в другом. Около двух месяцев назад он попал в тяжелейшую аварийную ситуацию. Он почти не пострадал физически, зато претерпел сильнейшую нервно-психическую травму. С этим нельзя было не считаться. Такие бескровные повреждения бывали порой не легче повреждений телесных. Вот почему Новиков нуждался в самом тщательном обследовании состояния здоровья специалистами врачебно-летной комиссии.
      В воздушном бою над Ладожским озером самолет Новикова был подбит. Мотор и управление вышли из строя. Летчик мог только планировать в сторону берега, пользуясь большой высотой. Возможностей хватило только-только. В двух-трех метрах от кромки воды "як" ударился носом в громадный камень. Самолет разлетелся на мелкие осколки. Их разбросало далеко в стороны. Мотор откатился на двести шагов от злосчастного камня, вывернувшегося под воздействием громадной силы удара из своего места, тотчас заполнившегося водой. Мотор, вероятно, катился бы дальше, но помешало препятствие - валун еще больших размеров, чем первый.
      Комиссар Плитко и я, прибыв на берег Ладоги, тщательно исследовали место падения самолета. Но каких-либо следов погибшего, как мы были уверены, найти не смогли. Так бывало. Поэтому-то захоронение иногда носило символический характер.
      Решили обратиться на ближайший береговой пост наблюдения. Там мы узнали, что летчик жив и невредим! Находится в лазарете деревни Ириновка. Очевидцы, поспешившие на помощь, не верили ни себе, ни заверениям летчика, что после всего происшедшего можно остаться невредимым. Категорические возражения Новикова, стремившегося в полк с попутным транспортом, не помогли. Подоспевшие к нему на помощь оказались людьми непреклонными. Они вызвали санитарную машину и срочно отправили в лазарет, пока врачи основательно не разберутся. Сделано было правильно, конечно.
      Поспешили и мы в Ириновку. Радостный и все еще возбужденный от пережитого Новиков выбежал к нам и тут же выдал чечетку. Ему не терпелось поскорее и как можно убедительнее показать, что он невредим. Счастливые видеть Новикова живым, мы заключили его в свои объятия.
      Рассказывая о случившемся, летчик временами вздрагивал. Это была понятная нервная дрожь, напоминавшая легкое познабливание. Из телесных повреждений закрытый перелом ногтевой фаланги (кончика) мизинца левой кисти. И больше ничего. Ни единой царапины! Недаром говорили тогда у нас: "ВВС - страна чудес". Если бы сам не видел, вероятно, не поверил бы, что подобное возможно при таком приземлении, как у Новикова.
      К радости однополчан, мы вернулись из нашей казавшейся безнадежной поездки вместе с Новиковым После амбулаторного лечения с пребыванием в доме отдыха в Бернгардовке Слепенков, по моему докладу предоставил летчику месячный отпуск, увы, оставшийся уже позади.
      У капитана Чернова - обострение хронической язвы желудка. Он крайне нуждался в госпитализации и основательном лечении. От меня требовалось доказать это гарнизонной комиссии. Только она могла направить Чернова в госпиталь. В то время в подобных случаях иначе было нельзя: на учете был каждый человек. Доказательства, содержавшиеся в нашей медицинской характеристике, были надежными. Данные веса тела и роста больного, говорившие о его выраженном истощении и физическом ослаблении, дополнялись анализом крови. А рентгеновское исследование показывало "цветущую" язву.