В обоих случаях пронесло. Мысли работали с лихорадочной быстротой, хладнокровие и трезвый расчет сделали свое дело. В обоих случаях летчик правильно исходил из того, что немцы его заметили. Пытаться скрыться, повернуть назад или шарахнуться в сторону - значит привлечь к себе внимание, вызвать подозрение, рисковать быть схваченным. Мобилизуя остатки физических сил, всю свою волю, летчик уверенно шел мимо. Он показывал врагу, кося глазами в его сторону, что идет по своим делам не первый раз, хорошо все тут знает, немцев в том числе, что они его не интересуют и не пугают, остерегаться их он и не думает, поскольку "свой". В эти критические мгновения жизнь Храмова оставалась в его собственных руках: он верил в безотказность своего пистолета.
      На третий день он почувствовал, что линия фронта уже недалеко. Последние километры и сам огневой рубеж нельзя было преодолевать днем. Предстоял самый опасный этап.
      Вот и долгожданная ночь штурма. Если духом летчик по-прежнему оставался несгибаемым, то физические силы его были близки к истощению. Голова болела, как никогда. Открытая рана продолжала кровоточить. Его снова и снова знобило. Слабость и недомогание мешали ползти вперед. Вот и речка, извилистая и неширокая, с обрывистыми голыми берегами. Глубина ее Храмову неизвестна. Она разделяет немецкий передний край и наш. До наших - не более пятисот восьмисот метров. Но каких! В ночное небо то и дело взлетают осветительные ракеты. В промежутках стреляют пулеметы, посылая в темноту заградительные очереди. Используя складки местности и темные интервалы между ракетами, Храмов по-пластунски пробирался к реке.
      Неожиданно перед ним оказалось вражеское пулеметное гнездо. Это было в самый последний момент, когда очередная ракета погасла и Храмов готов был прыгнуть под обрыв. Летчик не стал связываться с фашистом, пытавшимся преградить путь к обрыву. Чуть ли не заглядывая в лицо врага, Храмов резко махнул рукой. Это должно было означать: "Не мешай своему выполнять срочное и особой важности задание". Воспользовавшись заминкой противника, он в мгновение ока исчез под обрывом. И когда взвилась очередная ракета, его уже не было видно. Когда же стало темно, летчик бросился в воду. Глубина оказалась небольшой, всего до пояса. Вслед за очередной ракетой по воде хлестнули пулеметная и несколько автоматных очередей. С нашего берега тоже заговорил пулемет. Он бил не по летчику, а в сторону вражеского пулеметного гнезда, как бы прикрывая переход человека с того берега. Фашист был вынужден отвечать. Пулеметчики, нащупав друг друга, завязали между собой яростную перестрелку, потеряв Храмова, уже успевшего прижаться к своему берегу.
      Обессиленный, мокрый до нитки, выбрался Храмов на свой берег. И тотчас услышал окрик на чистейшем русском языке. Храмов сказал подбежавшему к нему, что он летчик. Русские парни не стали больше ни о чем спрашивать, сопроводили его в штабную землянку. Там быстро во всем разобрались, уложили его до утра отдохнуть. На следующий день ему помогли добраться до своей части. От направления в госпиталь, предложенного армейскими товарищами, отказался.
      И вот наш Юрий Васильевич дома.
      После лечения и отдыха он снова стал летать и громить фашистов. Он сделал 195 боевых вылетов, провел 17 воздушных боев, сбил шесть вражеских истребителей. Четырьмя орденами Красного Знамени, орденом Красной Звезды и многими медалями отмечен боевой путь коммуниста Храмова. Полковник в отставке, доктор военно-морских наук, профессор Ю. В. Храмов живет и трудится в Ленинграде.
      Оказание врачебной помощи воздушному стрелку-радисту и Герою Советского Союза Павлу Ильичу Павлову. "Личный фактор" летчика в аварийной ситуации. Боевая учеба летчиков. Некоторые итоги боевой работы полка за год
      Половине всех раненых летчиков полка первая помощь оказывалась на своем аэродроме, на глазах у однополчан. При этом во всех случаях они торопились к месту происшествия Конечно, не ради любопытства, готовые по-своему на все, только бы спасти боевого друга, облегчить его участь.
      Однажды в Паневежисе возвращался с задания подбитый торпедоносец. Экипаж радировал: летчик ранен, штурман убит. Еле дотянув до края аэродрома, самолет с ходу сел на фюзеляж со стороны, противоположной старту, вблизи аэродромного медпункта. В момент удара о землю фюзеляж деформировался, и самолет загорелся. Врач торпедоносцев капитан А. Н. Лебедев и я, находившиеся у медпункта в ожидании летчиков с задания, бросились к самолету. Вместе с нами бежал предусмотрительно с ломиком в руках майор Жолудь из управления авиадивизии. Подкатила и наша "санитарка". Слышны крики стрелка-радиста. У него сломана нога. Лишен малейшей возможности что-либо предпринять. Командир экипажа молчал.
      Со стороны, противоположной языкам пламени, с помощью ломика и других инструментов был немедленно обеспечен доступ к стрелку-радисту. Тем временем с другого борта специалисты аэродромной службы укрощали огонь. Несколько человек занимались высвобождением остальных членов экипажа. Люди работали быстро, слаженно, без лишних слов понимая друг друга. Никто не думал о личной опасности быть поглощенным пламенем взрыва. Он мог случиться в любой момент. Но не случился. Пожар удалось ликвидировать и предупредить его возможные тяжелые последствия. К сожалению, летчик оказался мертв. Он скончался, посадив самолет.
      У стрелка-радиста (в воздухе он был невредим) имелся открытый перелом обеих костей голени, случившийся при аварийной посадке, множество ушибов и ссадин. Стопа оказалась повернутой каблуком сапога в сторону. На носилках пострадавшего доставили на аэродромный медпункт и уложили на перевязочный стол. Вокруг многие из тех, кто только что действовал на месте происшествия. Представители командования полка и дивизии, находившиеся здесь же, обращаются к спасенному с множеством вопросов, желая уточнить обстановку. Это были вполне закономерные вопросы, однако нельзя было ими злоупотреблять. Мы прекратили "интервью" и предложили всем, кто не имеет отношения к дальнейшему оказанию помощи, оставить медпункт. Распоряжение было выполнено незамедлительно.
      Алексей Николаевич наложил пострадавшему наркозную маску Эсмарха в виде проволочного каркаса, накрытого несколькими слоями марли, принял из рук сестры открытую ампулу с хлорэтилом и дал непродолжительный наркоз. При полном обезболивании я придал стопе правильное положение, остановил опасное кровотечение перевязкой нескольких сосудов в ране, наложил асептическую повязку и транспортную шину М. М. Дитерихса. Ввели морфий, противостолбнячную сыворотку и организовали бережную эвакуацию пострадавшего в госпиталь.
      Случалось иногда и так, что вслед за одной аварийной посадкой следовали вторая и третья. И тогда создавалась особо напряженная обстановка для всех, встречавших самолеты, но в первую очередь для медиков. Ибо в центре таких аварийных событий всегда оставался пострадавший человек. Ему требовались прежде всего врач и медицинская сестра. От их находчивости и распорядительности порой во многом зависели и жизнь раненого, и его возвращение к летной работе. Неспроста еще в 1865 - 1866 годах гениальный хирург Н. И. Пирогов писал в своих знаменитых "Началах общей военно-полевой хирургии": "Если врач в таких случаях не предпримет себе главной задачей действовать сначала административно, а потом и врачебно, то он совсем растеряется и ни голова его, ни руки не окажу г помощи".
      14 сентября 1944 года с аэродрома Паневежис взлетал Герой Советского Союза капитан Павел Ильич Павлов. Командир полка Павел Иванович Павлов и я наблюдали взлет самолетов на задание, находясь у командного пункта управления полетами. На взлете у "яка" Павла Ильича отказал мотор, когда шасси еще не были убраны. Высота 5 - 6 метров, скорость 160 - 180 километров в час. От летчика требовалось упростить внезапно возникшую аварийную ситуацию, облегчить ее возможные последствия. Первое, что мгновенно и верно оценил Павлов, было то, что посадка на колеса недопустима. Взлетная полоса уже позади. Хотя внизу и оставалось еще ровное летное поле, но впереди - препятствие. Оно угрожало лобовым столкновением на пробеге. При этом возникла бы громадная сила удара, равная величине отрицательного прямолинейного ускорения. Величина эта зависит не только от скорости и веса движущегося тела, но и (в решающей степени!) от длины пути торможения. Наибольших значений (при всех прочих равных условиях) отрицательное ускорение достигает, когда скорость мгновенно гасится до нуля, что и бывает при ударе о неподатливое препятствие. Тяжелые последствия такого удара самолета, весившего около трех тонн и двигавшегося со скоростью более полутораста километров в час, представить себе нетрудно. Нельзя было не выключить и зажигание, не рискуя взорваться при падении.
      Учитывая все это, Павел Ильич, летчик с быстрой реакцией и навыками, доведенными до автоматизма, принял единственно правильное решение: убрать шасси, выключить зажигание и садиться прямо перед собой на фюзеляж. Его действия осуществились мгновенно. Окажись на его месте кто другой, с иным "личным фактором", все могло закончиться иначе.
      Увидев упавший на взлете самолет, мы поспешили на помощь.
      Летчик пострадал серьезно. Удар на фюзеляж и отрицательное ускорение, возникшее при этом, оказались значительными. Они обусловили тяжелое динамическое воздействие на организм и удар летчика головой о прицел. В результате - общая контузия и сотрясение головного мозга с потерей сознания. Летные очки у пострадавшего сорваны на затылок. Летчик не без умысла успел это сделать одним рывком, стремясь уберечь глаза от возможных осколков. Наряду с этим шлемофон, вероятно слабо закрепленный, сдвинулся так, что горло оказалось сдавленным застежками. Потеря сознания от сотрясения головного мозга при ударе дополнялась и усугублялась острым кислородным голоданием от удушения застежками. Лицо синее, летчик не дышит.
      Сбежавшиеся к месту происшествия взволнованы, а некоторые решили, что наш общий любимец Павлов-маленький уже мертв.
      Внезапно возникшая сложнейшая ситуация превращалась в своего рода трудный экзамен для медиков. Но разве только от врача и медицинской науки может зависеть исход этого поединка? А если изменения уже необратимы? Возможно. Но не это владеет сейчас моими помыслами и не это определяет поведение сбежавшихся людей.
      В эти критические мгновения зовет и повелевает необходимость рациональных действий. Охваченные этим порывом люди вместе с врачом и под его руководством готовы бросить очередной вызов смертельной опасности и, не теряя бесценных секунд, принять еще один бой за жизнь пострадавшего.
      Мобилизовав собственную выдержку, я уже на бегу, оставив пикап, стал действовать, отдавать распоряжения. Лишних попросил не мешать. Необходимых с ходу привлек в помощь, коротко и ясно предлагая им выполнять то, что от них требуется. С участием расторопных помощников - боевых санитаров быстро открыли фонарь и немедленно устранили удавку, сжимавшую горло и крупные сосуды шеи летчика. Освободив его от привязных ремней, бережно извлекли и уложили на уже подставленные носилки.
      Зрачки у пострадавшего широкие, на свет не реагируют. Это - признаки глубокого бессознательного состояния. Мои пальцы властно тянутся к пульсу. Прощупывается! Слабый, но есть! Внезапно вспыхивает никому не заметная, внутренняя радость: не все еще потеряно! Сестра по моей команде быстро и четко занимается уколами для поддержания сердца и стимуляции дыхания. Она ловко открывает ампулы и передает их в чьи-то старательные руки, помогающие скорее набирать спасительное содержимое в шприц.
      Немедленно раздвигаю челюсти и захватываю инструментом язык, чтобы не западал и не препятствовал вентиляции воздуха.
      - Держите так, - предложил я одному из помощников у изголовья, вручая языкодержатель.
      - Есть, - послышался спокойный голос командира. Это он подвернулся мне под руку.
      Мы обменялись короткими тревожными взглядами и немедленно приступили к искусственному дыханию. В нужном ритме я сдавливал и отпускал грудную клетку летчика, а Павлов-старший в такт мне слегка потягивал и отпускал инструмент, удерживавший язык. Когда сестра закончила с уколами, языкодержатель перешел к ней в руки. Наблюдавший за часами доложил о трех минутах, оставшихся позади. Они показались вечностью. Только на шестой минуте последовал первый самостоятельный вдох с прерывистым хрипом и шумным выдохом. Затем второй, третий. Дыхание восстановилось! Заметно улучшился пульс. Синюшность лица исчезла. С облегчением вздохнули все, кто здесь находился. Было ясно: опасность грозной катастрофы миновала. Еще через несколько минут, уже в машине, на пути в лазарет, вернулось сознание. Павел Ильич задвигался и застонал. Открыл глаза и, ничего поначалу не понимая, с удивлением переводил взгляд то на сестру, то на меня, непрерывно щупавшего пульс на его руке.
      - Как дела, доктор? - спросил Павел Ильич тихо.
      Вопрос был вполне осмысленным и уместным Летчика интересовали его дела как пострадавшего.
      - Хороши, Павел! Будут еще лучше, - ответил я, рукавом смахивая со лба градом катившийся, пот.
      - Спасибо. Куда едем?
      - В свой лазарет.
      - Хорошо, что не в госпиталь. Страсть не люблю находиться там.
      К счастью, у него не оказалось переломов костей. Из видимых повреждений обширная ссадина на лбу, заплывший глаз да кровоподтек на левом предплечье, как свидетельство попытки защитить голову при падении. Удалась она не вполне, но удар смягчился, конечно. В течение нескольких дней летчик жаловался на боль в кончике языка. Позже, с моих слов, он узнал, в чем дело.
      С трудом удалось выдержать Павла Ильича в лазарете в течение трех недель. После месячного отпуска, предоставленного по моему ходатайству, капитан Павлов возобновил летную работу. (Полковник Павел Ильич Павлов умер скоропостижно в сентябре 1963 года на сорок четвертом году жизни).
      Роль "личного фактора" в аварийной ситуации хочется показать еще на одном примере. Молодой летчик С. получил задание обкатать над аэродромом новый мотор на самолете Як-7У. Через час полета, когда С. уже собирался на посадку, на высоте трехсот метров из-под капота и через выхлопные патрубки стало выбрасывать антифриз - жидкость, добавлявшуюся в радиатор против замерзания воды. Это произошло, как объяснил потом старший инженер полка В. Г. Зубков, в результате нарушения верхнего уплотнения двух цилиндров левого блока.
      С. принял правильное решение. Садиться, не теряя времени. Однако ситуация осложнялась тем, что антифриз залил козырек кабины. Земля от обозрения закрылась. Чтобы ее видеть, С. открыл фонарь и немного высунулся из кабины. Встречная струя воздуха немедленно сорвала летные очки. Антифриз забрызгивал лицо, угрожал попасть в глаза. От высовывания пришлось отказаться. Но из кабины земля снова не видна. Опасности слепого в своем роде полета на неисправной машине и малой высоте принудили к срочной посадке.
      Летчик резко потерял высоту, развив скорость, превышающую посадочную, и пошел к земле по ветру, против старта и, к сожалению, с выпущенными (несколько ранее) шасси. Получился значительный "промаз". Як-7У коснулся полосы только в самом ее конце. Выравнивание было поздним, скорость большая, и машина, ударившись о землю колесами, взмыла, сделав большого "козла". Выскочив за границу летного поля, самолет упал на левую плоскость с последующим приземлением на фюзеляж. Шасси снесло.
      По счастливой случайности летчик легко отделался, хотя его "личный фактор" в этой ситуации оказался, не на высоте. Ему не хватило внимания. Оно все ушло на необходимость разглядеть землю и защититься от антифриза. Но шасси! Шасси остались забытыми. Не обнаружилось навыка, когда мысль и действие сливаются воедино. В итоге правильное решение срочно садиться не было доведено до конца. Правильная мысль не подкрепилась правильными действиями. На вопрос командира С. ответил коротко: забыл убрать шасси.
      Конечно, было очень важно знать индивидуальный особенности практически здорового летчика, его "личный фактор", чтобы содействовать более рациональному тактическому использованию каждого из них, помогать и таким путем предупреждать ранения, травмы, потери. Однако в условиях суровых будней войны я как врач мог эффективно вмешиваться в процесс боевого использования летчика только в тех случаях, когда удавалось отметить какие-то отклонения в состоянии его здоровья. Но и это было чрезвычайно важно. Ибо своевременно принятые меры надежно предупреждали летные происшествия, которые могли зависеть от здоровья.
      Со второй половины сентября 1944 года интенсивность боевой работы наших истребителей еще больше возросла. Они стали обеспечивать действия и торпедоносцев, и пикировщиков 12-го гвардейского полка, приземлившихся в Паневежисе во главе с дважды Героем Советского Союза В. И. Раковым. Возросшая боевая нагрузка не смутила наших замечательных летчиков. Как и всегда прежде, они успешно справлялись со своими трудностями. Одерживая новые победы, они называли своих "яков" именами погибших товарищей. Самолеты с именами Виктора Свешникова и Василия Ткачева на борту символизировали бессмертие славных советских асов. Они продолжали жить в сердцах боевых друзей и в их новых блестящих победах.
      Одну из них летчики полка во главе с Павлом Ивановичем Павловым одержали в воздушном бою 16 сентября 1944 года. В том бою они сбили 15 ФВ-190 без потерь с нашей стороны. За всю войну это самый результативный в полку воздушный бой. Наши асы настигли врага немедленно после гибели Евгения Макарова в предыдущем вылете того же дня. Это был один из многих славных откликов на наказ Петра Дорохова бить врага крепче. Капитан Бурунов, старший лейтенант Емельяненко и лейтенант Антонов уничтожили тогда по два вражеских самолета. На память о том дне у меня, как и у многих однополчан (а также в зале боевой славы полка в 44-й школе Ждановского района Ленинграда), хранится фоторепродукция плаката, посвященного этому событию. Это - одна из наших дорогих реликвий военных лет.
      Почти одновременно с пикировщиками В. И. Ракова в Паневежисе успешно включились в боевую работу и вновь прибывшие к нам в полк летчики-истребители старший лейтенант Николай Нагорный, лейтенанты Иван Готальский, Алексей Лебедев, Николай Ежов, Анатолий Низовкин, Михаил Сахно и другие. По оценкам командира полка Павлова, это была надежная и своевременная подмога. С врачебной точки зрения все они отличались безукоризненным состоянием здоровья.
      Полеты на боевые задания дополнялись интенсивной учебой летного состава. Она складывалась из тренировочных полетов и наземной подготовки. Одной из форм боевой учебы летчиков на земле были летно-тактические игры под руководством начальника штаба и командира полка. На таких играх нередко бывал и я. Это была еще одна из форм моего общения с летчиками, помогавшая глубже постигать их "личный фактор". Летно-тактические игры для меня были полезны и в другом отношении. Они проводились на основе реальной боевой обстановки. Знать ее мне было важно. Исходя из обстановки, я имел возможность своевременно провести предполетный опрос или очередной осмотр летчиков, то или иное необходимое занятие с ними, проследить за организацией и режимом отдыха, питания и т. д. На тактических играх затрагивались и вопросы оказания помощи летчикам в особых условиях, в частности приводнившимся в открытом море.
      В моих материалах, относящихся к концу 1944 года, сохранились сведения об одной из таких игр.
      Игра проводилась с руководящим летным составом, до командира звена включительно. То было время (ноябрь - декабрь), когда кроме эпизодических на порт Либава совершались массированные налеты балтийской авиации: бомбардировщиков и штурмовиков под прикрытием истребителей. Каждый такой удар заранее тщательно и всесторонне готовился, до мелочей прорабатывался на земле.
      Подполковник Павлов без всяких вступлений предоставил слово начальнику штаба. Майор Ю. В. Храмов подробно доложил обстановку на нашем участке фронта. Затем объявил задачу, поставленную нашему полку: блокировать аэродром в Либаве с целью обеспечения боевых действий бомбардировочной авиации в либавском порту. Каждый из участвующих летчиков играл сначала за командира полка. После того как решения каждым были приняты и некоторые заслушаны, итог подвел Павлов. Он указал на ошибки, отметил наиболее ценные соображения и дал окончательное свое решение. Оно было лишено каких бы то ни было условностей и потому воспринималось как настоящий боевой приказ. Руководствуясь им, летчики могли сию же минуту идти по самолетам и лететь громить фашистов на аэродроме и в воздухе, лишая их возможности помешать нашим бомбардировщикам нанести удар по кораблям и транспортам, скопившимся в порту.
      - Полет на цель трехъярусным строем, - приказывал командир. - В каждом ярусе десять "яков" - первая десятка штурмует аэродром, вторая... - И т. д.
      Объявленный командиром полка приказ надлежало довести до каждого летчика. И теперь каждый играл роль командира эскадрильи - ведущего той или иной десятки. Ему надлежало назвать конкретных участников, кто с кем в паре летит, разъяснить летчикам детали и особенности задачи, поставленной его группе. После того как приказ был доведен и понят всеми летчиками, слово опять начальнику штаба. Он задает контрольные вопросы.
      - Товарищ старший лейтенант Уманский, ваш ведомый доложил по радио, что он подбит. Ваши действия?
      - Прикажу возвращаться домой. Курс - сто восемьдесят градусов, я прикрою.
      - Правильно. Вы увидели, что ведомый не дотянул до береговой черты, приводнился в пятнадцати километрах севернее П. и держится на спасательной капке (жилете).
      - Передам в эфир: "По флоту! В пятнадцати километрах севернее П. приводнился летчик, окажите помощь!" Назову свой позывной. Так повторю несколько раз, барражируя над местом приводнения, пока не подберут катера или обстановка не заставит прекратить наблюдение.
      - Правильно. Товарищ старший лейтенант Казакевич, вы - ведущий штурмующей десятки. Увидели на аэродроме истребители противника с запущенными моторами. Они готовы к немедленному взлету. Одновременно вы заметили пару Ме-109, идущих вам в лоб. Они от вас на расстоянии двух тысяч метров. Ваши действия?
      - Буду немедленно штурмовать, чтобы сорвать взлет проклятых фашистов, уверенно отвечает Казакевич.
      - Что еще? - спрашивает Храмов, немного выждав.
      - Бить гадов, и все тут, что же еще, - подтверждает свой ответ летчик.
      - Неправильно! - заключает Храмов, интригующе улыбаясь, хорошо зная, как исчерпывающе верно умеет Казакевич действовать в бою и что сейчас он просто не замечает допущенной в ответе неточности. Но на нее начальник штаба не может не обратить внимания всех.
      Л. П. Казакевич - один из блестящих летчиков кавалер четырех орденов Красного Знамени и ордена Отечественной войны I степени. Отличный воздушный разведчик. Часто находившийся в личном распоряжении командующего ВВС КБФ. Его разведданные всегда предельно точны, постоянно обеспечивали бомбардировщикам возможность безошибочного выхода на цель и ее уничтожение. Сейчас Леонид Павлович стоял неожиданно смущенным, в недоумении глядя на Храмова.
      - Неправильно, - повторил Юрий Васильевич сохраняя хитроватую улыбку. Надо, кроме того, немедленно передать по радио о замеченном воздушном противнике и предупредить товарищей, - серьезно резюмировал Храмов.
      - Так точно! - спохватился Казакевич, принимая замечание как нечто само собой разумеющееся. - В действительности я не забуду. Там (Казакевич показал пальцем в небо) незаметно рука тянется к гашеткам и одновременно толкаешь в эфир нужную речь, - добавил Казакевич при общем оживлении присутствующих, сделав ударение на словах "незаметно" и "одновременно".
      "Разные условия обстановки и соответственно разные реакции опытного летчика на одну и ту же, казалось бы, задачу", - отметил я про себя, думая о физиологических основах неточности ответа Казакевича. Дело в том, что крайняя напряженность и скоротечность воздушного боя вызывают предельно возможную для организма летчика мобилизацию нервно-эмоциональных процессов. Отсюда не только быстрота, четкость и слитность мысли и действия, достигающие скорости рефлекса. Но отсюда же и то, что в воздушном бою ничего не упускается из того, что требует обстановка и чем располагает хорошо подготовленный летчик, каким был Л. П. Казакевич.
      Совсем другое дело - спокойный разбор задачи на земле. Здесь нет всего того мобилизующего, что отличает обстановку реального воздушного боя, и потому организм позволяет себе расслабиться. При этом автоматизм выключен. Все упования на память. А она не всегда надежна. Память иногда подводит. Подвела она и Казакевича. В итоге он упустил на занятиях то, чего никогда не упускал в воздушном бою.
      Л. П. Казакевич умер 23 мая 1983 года в Вильнюсе.
      Год 1944-й подходил к концу. Это был год новых выдающихся успехов советских людей на фронтах и в тылу. Радостно было сознавать их. Государственная граница СССР была восстановлена на всем протяжении, кроме Курляндии. Боевые действия частично переносились на территорию фашистской Германии и восточноевропейских государств.
      Успешно заканчивал 1944 год и наш полк. По данным наградного листа подполковника Павлова, с 1 ноября 1943 года, со дня его вступления в командование полком, по 9 сентября 1944 года, когда был подписан документ командиром дивизии гвардии полковником М. А. Курочкиным, летчики полка произвели 2533 боевых вылета, из них - 654 на разведку, фотографирование кораблей, ВМБ и сухопутных целей противника. Добытые в разведывательных полетах сведения о противнике имели важное значение для успешных действий пикировщиков и торпедоносцев. В остальных вылетах наши истребители прикрывали их меткие удары по врагу. За этот период летчики полка сбили 97 самолетов противника различных типов.
      К XXVII годовщине Великого Октября многие наши летчики и техники были отмечены высокими правительственными наградами. Указом Президиума Верховного Совета СССР от 5 ноября 1944 года подполковник Павел Иванович Павлов удостоен звания Героя Советского Союза. Это был хороший подарок к празднику. Однополчане сердечно поздравили своего любимого командира. Его личный боевой счет к тому времени включал 554 боевых вылета, 44 воздушных боя, 10 сбитых вражеских самолетов лично и 5 - в группе. До конца войны он уничтожил еще двух стервятников.
      Авиационные врачи Балтики, воодушевленные, как и все советские люди, обстановкой на фронтах и трудовыми успехами в тылу, продолжали делать все для лучшего обеспечения боевых действий доблестных летчиков, поддержания их здоровья.
      В свою очередь, и летчики с уважением относились к своим медикам, ценили их труд. В газете ВВС КБФ "Летчик Балтики" от 17 декабря 1944 года передовая статья называлась "Авиационный врач". В том же номере была напечатана моя статья о некоторых эпизодах из фронтовой практики. Продолжение ее - в двух последующих номерах, от 19 и 20 декабря 1944 года.
      То, что наряду с описанием героических дел наших славных летчиков газета рассказывала о нас, врачах, прибавляло нам сил, воодушевляло и дальше трудиться не щадя себя для Победы.
       
      Восточная Пруссия. Померания
      Очередные перемещения. Аглонен. Грабштейн. Полк стал Кенигсбергским и ордена Суворова III степени. Кольберг. Боевой счет полка закрыт В. Т. Добровым и П. С. Стручалиным 8 мая 1945 года. Конец войне. Гарц. Новое назначение
      В паневежисский период и несколько позже произошли у нас очередные изменения в личном составе. Заместителем командира полка вместо Д.А. Кудымова, получившего новое назначение, прибыл майор А. К. Свиридов. Это был летчик старшего поколения, веселого, общительного нрава. Он пришелся всем нам по душе.
      С октября 1944 года 1-й эскадрильей стал командовать уже упоминавшийся черноморец капитан В. Т. Добров, многократно отличившийся в Крыму, в боях под Одессой. Заместителем к нему назначили капитана Л. П. Казакевича. Майора Б. М. Сушкина назначили инспектором дивизии по летной подготовке. Его место командира 2-й эскадрильи занял подполковник Т. А. Усыченко. Позже его сменил капитан В. С. Рубцов.
      Изменилось и партийно-комсомольское руководство. Комсоргом полка стал один из лучших наших механиков, младший техник-лейтенант Г. В. Мартыновский. В полк Григорий Васильевич прибыл в декабре 1943 года. До перехода на комсомольскую работу отлично обслуживал самолет летчика 1-й эскадрильи А. Г. Мелешко.
      Г. В. Мартыновский сейчас живет и работает в Калининграде.
      Отозвали пропагандиста капитана А. И. Груздева. Партийную организацию полка возглавил вновь прибывший капитан А. В. Воробьев. Д. С. Воскова на аналогичную должность перевели в 12-й гвардейский полк пикирующих бомбардировщиков. И неспроста. Он успешно сдал экстерном на штурмана и добился права летать на боевые задания. В качестве штурмана Восков отличился уже в первых своих полетах над просторами Балтики. В одном из них он точно вывел самолет старшего лейтенанта X. С. Сохиева на цель и обеспечил снайперский бомбовый удар с пикирования. Вражеская БДБ (быстроходная десантная баржа) водоизмещением 800 тонн ушла на дно моря. В следующий раз, в группе с другими пикировщиками, Восков разбомбил немецкий крейсер "Хиппер". Получив серьезные повреждения, корабль был выведен из строя.
      К боевым наградам отважного парторга-штурмана вскоре прибавился орден Красного Знамени. Неоднократно Восков летал на сложные боевые задания с командиром полка В. И. Раковым. Прославленный летчик тепло отзывается о боевой работе своего парторга. Д С. Восков в послевоенные годы работал инструктором Ленинградского горкома КПСС, был одним из руководителей завода "Электропульт". Умер 29 августа 1985 года.
      В конце февраля 1945 года мы перебазировались в Восточную Пруссию, на полевые аэродромы Аглонен и Грабштейн, располагавшиеся поблизости. Их взлетно-посадочные полосы были покрыты металлической сеткой, чтобы можно было летать в условиях весенней распутицы и вместе с другими авиаторами и моряками Балтики и воинами 2-го и 3-го Прибалтийских фронтов громить одну из крупнейших группировок гитлеровских войск - восточнопрусскую. Она насчитывала 600 тысяч солдат и 200 тысяч ополченцев.
      В марте - апреле, вспоминает А. М. Шугинин, в связи с развитием операций наших войск в Восточной Пруссии и Восточной Померании, основной операционной зоной авиации флота стала Данцигская бухта, ее акватория и порты.