Нулапейрон, 3414-3416 годы н.э.

 
      – Все будет в порядке, – сказал кто-то рядом. Том открыл глаза. Над ним нависали озабоченные, слегка расплывающиеся лица.
      – Посторонитесь. Дайте ему встать.
      Он встал, и все поплыло перед глазами – широкий квадратный туннель, шагающие по нему пешеходы и проносящиеся левитокары… И не подхвати его чьи-то сильные руки, он бы рухнул на землю.
      – Спасибо, – только и смог пробормотать он.
      – Считайте, что вам повезло, – сказала какая-то женщина с круглым лицом, и он проследил за ее взглядом: черный арахнабаг распластался у стены туннеля, половина его педипальп безжизненно свисала из гнезд.
      «О Судьба! – подумал он. – Какая же у меня была скорость?!»
      Судя по состоянию машины, скорость была немалой, если даже система безопасности не успела среагировать, когда пилот проспал очередной поворот.
      Наверняка вытащили его из арахнабага прохожие, но он ничего не помнил и даже не мог осознать, сколько времени прошло с момента аварии.
      Том вновь огляделся.
      – Не переживай, сынок, – сказал пожилой мужчина. – Скоро прибудут врачи.
      – Спасибо, но мне… мне надо идти…
      – Боюсь, сынок, тебе лучше полежать…
      Тем не менее он смог отделаться от них, пробормотав что-то о своем начальнике. Люди сочувственно смотрели ему вслед и неодобрительно покачивали головами, а он, прихрамывая, побрел в толпу.
      Его со всех сторон толкали, но многолюдная трасса оказалась как нельзя кстати. Это была Вторая страта, зажиточный район, и при других обстоятельствах он бы с интересом прогулялся по ней.
      А вот и люди в форме!..
      Четыре человека клином пробивались сквозь толпу, направляясь к разбитому арахнабагу. Надо было исчезнуть прежде, чем они обнаружат незадачливого пилота.
      – Прошу прощения! – сказал он, толкнув кого-то.
      Над левым глазом пульсировало и отдавало тупой болью, но он уже заметил это: скрытый между обсаженными папоротником колоннами и бьющими струями фонтанов, сверкал серебристый диск люка.
      Диск начал вращаться, едва ощутил вес Тома, и перенес его вниз – на следующую страту.
      Здесь Том прошел по более скромным переходам до следующего люка – из простой керамики и стали – и спустился еще ниже. Торопясь, отыскал следующий люк и еще раз проделал путь вниз.
      Это уже Пятая страта…
      Нестерпимо стучало в висках, он шел, спотыкаясь, по темному, сырому туннелю, пытаясь уйти подальше от всех своих реальных и воображаемых преследователей.
      Так началось его нисхождение.
 

* * *

 
      – Хочешь марихуану, дружочек? Том покачал головой.
      – Все равно располагайся.
      Внутри таверны был полумрак и теплый, нагретый людскими телами воздух, но не хватало присущего таким местам оживления. Том ощутил, что здесь царит какое-то, едва уловимое уныние.
      Мертвая девочка…
      – «Золотого Ангела», – сказал он девушке за стойкой и тут же выпил половину бокала.
      Он шел сюда целую ночь и большую часть утра, пытаясь уснуть в безлюдных служебных туннелях, но снова возвращалась боль в голове, и он опять пускался в путь. Сейчас был уже поздний вечер, и ему придется что-то сделать, чтобы все-таки забыться во сне.
      Маленькая белая, безжизненно свисающая ручка… Закрытые глаза…
      Он выпил еще. Заказал второй бокал.
      Пряный и крепкий напиток – это то, что надо…
      Много часов спустя он снова вышел в прохладу туннеля, и внезапная перемена атмосферы вызвала у него приступ тошноты.
      Проклятие!..
      Вытерев губы тыльной стороной ладони, он продолжил путь.
 

* * *

 
      В конце концов он едва не набрел на патруль, но вовремя заметил милиционеров и улыбнулся, радуясь своему хитроумию. Нашел очередной люк и едва не скатился вниз по винтовой лестнице, ведущей на следующую страту.
      Радостно похохатывая и ощущая себя очень проницательным, он спускался, глядя на уходящие ввысь черные плиты потолка.
      Никакой охраны здесь не было, но он свернул в узкий боковой туннель, уверенный в том, что уж таким-то образом наверняка обойдет все посты.
 

* * *

 
      Проснулся он с онемевшими суставами и промерзнувшим до костей.
      Он лежал в нише, свернувшись клубком и накрывшись плащом, а вокруг начиналась суета раннего утра: копошились дворники; работники ресторанов спешили за свежими продуктами; рыночные торговцы («Я помню тебя, отец!») спешили раскладывать товар на прилавках.
      На всем вокруг лежал отпечаток ярких детских воспоминаний.
      Самое странное заключалось в том, что здесь присутствовали несколько сервиторов – рабов. Сам термин не использовался на такой большой глубине, хотя многие мужчины и женщины были помещены в условия, которые вполне можно было назвать рабством.
      При этом они больше были проникнуты духом равенства, чем те, наверху…
      Завтраком ему стала миска дешевого бульона, который он съел, сидя на уличной скамье.
      «Свои кредо-сливеры надо припрятать, – думал он. – Да и кольцо на большом пальце здесь – скорее помеха, чем источник кредита… Интересно, ищут ли меня твои люди, Кордувен?»
      Конечно, ищут!..
      Фрагменты книги Сунь-цзы – о важности разведывательной агентуры – мелькнули перед внутренним взором Тома, напомнив ему о необходимости быть настороже, и тут же исчезли.
      И члены «Лудус Витэ», конечно, тоже ищут. Просто обязаны это делать.
      Наступила ночь. Ему казалось, что в темноте он сможет заснуть. Но его просто трясло от страха, когда он видел группы людей с серебристыми, стальными и янтарными вкраплениями в коже, а время от времени молодых женщин в одежде из титановых нитей, с длинными мечами у бедер и с холодным блеском в глазах. Ночами туннели были их убежищем. И Том понял, что гораздо безопасней было бы отсыпаться при свете.
      Вероятно, ему следует направиться во владения леди В’Деликона, где общественные залы и туннели всегда держали ярко освещенными и ночи не было как таковой.
      Но пешком это займет несколько декад. Когда Том пытался мысленно составить карту всех известных ему территорий, над левым глазом снова возникала пульсирующая боль.
 

* * *

 
      Минул еще один день.
      И еще одна ночь.
      А потом снова день. И снова ночь.
      Том потерял счет времени.
      «Сколько же дней прошло с момента крушения арахнабага? – спрашивал он себя. – И никто из ваших ублюдков так и не смог меня поймать!»
      На него взглянул проходивший мимо молодой человек, и Том засомневался: не проговорил ли он эти слова вслух?
      – А если и сказал, ну и что? – Он засмеялся.
      Юноша прибавил шагу и быстро нырнул в первый же боковой туннель.
 

* * *

 
      Однажды он принюхался к своему телу под рубашкой и понял, что пора приобрести гель для мытья.
      И тут же обнаружил, что исчез талисман.
      Потом он вспомнил, что талисман лежит на столе у программиста, в его, Тома, дворце. В его чертовом собственном дворце!..
      А потом эти ублюдки все-таки настигли его.
      Преследователей было двенадцать человек, и они устремились вслед за ним по туннелям. Но как раз начали тускнеть лампы накаливания, и Том сделал единственное, что смог придумать в этой ситуации.
      Он остановился у первого же люка. Пока ржавая крышка со скрежетом занимала свое положение, Том молился, чтобы не застрять, затем, в спешке, съехал на лестнице, цепляясь за погнутые перила. И почувствовал, как теплой струйкой по руке потекла кровь.
      Сверху уже доносился неприятный смех, но тут вращающиеся ступени ушли в потолок, отрезав Тома от всех звуков.
      Том ждал невероятно долго, но ублюдки его явно потеряли.
      Сплюнув в грязную лужу, он поднялся и, спотыкаясь, пошел дальше.
 

* * *

 
      В полдень он был еще в одной таверне. Заставил себя заказать хлеб с сыром. Потом с трудом проглотил еду, запивая гриппловым сидром, и впервые за много дней почувствовал себя лучше.
      – Сынок? Ты в порядке?
      На него уставилась старуха с нечесаными волосами, и Том поспешил отделаться от нее.
      – Конечно, в порядке, старая ведьма!
      Позже, когда таверна уже закрывалась, чьи-то крепкие руки без особой спешки выставили его на улицу.
      Похожий на видение с того света, он спал на скамье, то и дело просыпаясь и снова проваливаясь в мрачный сон.
 

* * *

 
      Порой головная боль становилась особенно нестерпимой. Но тогда переставала пылать, как в огне, его несуществующая рука.
      «Эй, – сказал он себе, когда однажды обнаружил в своих объятиях женщину. – Все не так уж плохо!»
      Кто она была такая, он не помнил.
      – Пойдем ко мне домой, – сказала она.
      – Куда? – спросил Том. – А-а-а, да-да.
      И вспомнил, что должен ей еду… Точно, пообещал!
      В крошечном закутке, отгороженном занавеской, она, задрав без лишних слов юбку, легла на кровать, а он скользнул между горячих полных бедер и отдраил ее – быстро, деловито и исступленно. Как зверь…
      Потом он скатился с обмякшего тела, и она повела его в клуб курильщиков марихуаны, где еда оказалась горячей и сытной.
      Там были ее друзья, много новых лиц, которые невозможно было запомнить, и он пил что-то совершенно необычное. Напиток заставлял пылать каким-то дьявольским огнем каждую его артерию, каждый капилляр…
      Когда он проснулся на следующее утро, все ребра были в кровоподтеках, а кольцо с большого пальца и кредо-сливеры бесследно исчезли.
      «Ублюдки», – подумал он тупо. Только и всего…
 

* * *

 
      – Попробуй-ка вот это!..
      Их было четверо… нет, пятеро… Они сидели вокруг костра и пили из грязной банки.
      На всех были надеты рубашки и плащи, как у Тома, – поношенные и заляпанные грязью. Вероятно, от их одежды исходил такой же дурной запах.
      У него уже не было ничего, что его новые приятели смогли бы отобрать, и он чувствовал себя в полной безопасности.
      – Пей!
      Но тут он увидел, как блеснуло лезвие ножа, – это была единственная чистая вещь среди кучи грязного тряпья, – и, пробормотав: «Схожу, отолью», – отошел подальше от освещенного костром места, свернул в безлюдный извилистый туннель и продолжил свой путь в одиночестве.
 

* * *

 
      Двор выглядел очень нарядно – сверкающие медные светильники, переливчато-мерцающие корзины, отдраенные каменные плиты, выбеленные стены и потолок. Один из людей заметил, что Том осматривается, и спросил, что ему нужно.
      – Как у вас насчет работы?
      Внимательно оглядев его, мужчина сказал:
      – Понятно. Идем со мной…
      Он продержался пять дней и уже на довольно долгое время мог сосредоточиваться на работе. Но тут человек, давший ему работу, высказал Тому все свои претензии. Главным было качество.
      – Мои люди отрабатывают свой хлеб, – сказал он и рассчитал новичка.
      – Извини уж! – крикнул он вслед Тому, когда тот, хромая, в последний раз шел по двору.
 

* * *

 
      Сидя в очередной таверне, он заметил, что за ним наблюдают. И понял, что эти парни разглядели у него связку стальных кредо-сливеров, полученных за работу. Ему ничего не оставалось, как смыться на улицу, а потом то шагом, то трусцой добраться до ближайшего люка и еще раз спуститься вниз.
 

* * *

 
      В очередной раз он осознал, что жив, от прикосновения кисти для макияжа.
      Женщина гримировала его лицо так, чтобы он был похож на нее: голубые полосы, серебристые пятиугольники на лбу.
      И опять он драил ее по-звериному. Или это была совсем другая? И она опять вела его в таверну.
      А потом он лежал в полудреме на полу, а она собиралась улечься под кого-то из соседей, напрямик спросив того о деньгах.
      – А у тебя хороший дружок, – сказал мужчина, стягивая с задницы узкие брюки. – С пониманием…
      «Я – не дружок», – подумал Том. И отвернулся лицом к стене.
      Он ушел, когда она отправилась в общую ванную, расположенную в конце коридора.
 

* * *

 
      – Послушайте, офицер! – Он нарвался на патруль службы безопасности, но считал, что это неопасно.
      Ведь никто не станет разыскивать здесь, внизу, лорда Коркоригана.
      – Мне бы только узнать, где найти работу, что-нибудь убирать…
      – И сделать новый макияж, леди?
      Остальные патрульные засмеялись.
      «Я же забыл, что лицо раскрашено», – тупо подумал Том.
      Они задержали его – за бродяжничество.
      Всю ночь он провел в камере, на следующий день его три раза накормили и наконец поздно вечером, отвели в суд магистрата. В голове был уже привычный туман, но сегодня Том мог мыслить более четко, чем во все предшествующие дни. И когда он стоял возле скамьи подсудимых, настроение у него было почти радостным.
      Суд предоставил ему выбор: или рабочий наряд на три декады, или ссылка на нижние страты.
      То есть – никакого выбора.
 

* * *

 
      Дальше все слилось воедино.
      Холод и жара… Свет и тьма… Поспешные неловкие объятия с женщиной, у которой были желтые зубы… И совсем уж по-звериному – сзади – с другой, у которой вовсе не было зубов…
      Кувшины с огненным напитком, которые, неохотно отрывая от губ, передавали по кругу…
      И какое-то месиво на грязных тарелках…
      Когда было светло, он почти всегда спал: ночью это было опасно. Не выпив, он не мог заснуть, но иногда наваливалась страшная мигрень, и о сне приходилось забыть, и тогда он шел дальше.
      Иногда, проснувшись, он обнаруживал лежащие рядом кредо-сливеры мелкого достоинства, брошенные сердобольным прохожим.
 

* * *

 
      Затем был небольшой просвет.
      Где-то, удивившись, что он умеет читать, ему дали работу конторского служащего. Но другие клерки, почуяв превосходство Тома, всеми силами старались нагадить ему в карман. Когда в конце второй декады в конторе пропала небольшая сумма, было ясно, что обвинения посыплются на последнего нанятого работника.
      Стоило ему потребовать жалованье, тут же пришли охранники. Они били его смертным боем, и боль, перемежающаяся с яркими красными вспышками перед глазами, пронзала все его тело. Словно в отдалении он слышал треск собственных ребер.
      На этот раз он проделал спуск бессознательно. Очнулся под люком, парализованный от боли, и догадался, что его попросту сбросили вниз.
 

* * *

 
      Если бы Тома попросили последовательно рассказать, как он выжил, он бы не смог. Он потерял счет новым незнакомым местам, очередным стычкам, после которых тело болело от новых ран или потревоженных старых, которые не успевали затягиваться.
      Иногда его ослепляла боль над левым глазом.
      И тогда приходила мертвая девочка в нише…
      Однажды он попытался подсчитать, сколько длились его блуждания, и понял, что из памяти выпал огромный кусок жизни: спутанная борода выросла почти до пояса, сплетаясь с длинными, давно немытыми волосами.
      Но его не волновал свой внешний вид.
 

* * *

 
      Какая-то старуха привела его в свою нишу, поделилась своим питьем – синтетической «мертвой водой», а затем и своей постелью, но он не смог ее удовлетворить, и она вышвырнула его прочь, выкрикивая вслед ругательства, и он пошел в ближайший туннель, лег посередине и заснул.
 

* * *

 
      Он видел вокруг разбитый пол, а сверху – закопченный потолок. Тут и там скорчились на полу человеческие фигуры, такие же беспризорные, как и он сам…
      Вздрогнув, он проснулся.
      Странная незнакомая женщина спала, положив голову ему на колени. В приоткрытом рту виднелись серо-черные зубы – она храпела. Поодаль, с другой стороны, иссохший и морщинистый человек неведомого возраста, спустив штаны, испражнялся прямо на разбитые каменные плиты.
      Испытывая приступ тошноты, Том оттолкнул сонно запротестовавшую женщину и, прихрамывая, побрел к ближайшему люку. Вслед за ним никто не пошел. Впрочем, они никогда не делали этого…
      Металл долго скрежетал, но, наконец, люк открылся.
      И началось еще одно путешествие. Еще ниже…
 

* * *

 
      Кончиками пальцев он потрогал рисунок на зеленовато-желтой каменной плите. Кто-то швырнул ему кредо-сливер, и Том некоторое время смотрел на него, не понимая, что это за предмет.
 

* * *

 
      А этот люк открылся с легкостью. Когда Том спускался, было трудно удержать равновесие, но ему нравилось ощущать гладкие перила под задубевшей от грязи рукой.
      Люк закрылся за ним, мягко встав на прежнее место.
      Этот туннель был чище, чем он ожидал. И найдя темную нишу, он заснул.
 

* * *

 
      Черный пол был гладким, отполированным до блеска. Он прошел мимо лавки, где продавались безделушки, которые он не разглядел.
      Здесь было что-то очень странное…
      В следующей секции, где коридор расширялся и поворачивал, стоял запах печеных пирогов, от которого у Тома свело челюсти, и он судорожно провел рукой – ногти были длинные и черные – по ввалившемуся животу. Там, где рукав был оторван, виднелось тонкое белое плечо.
      Он долго стоял в нерешительности.
      Перед ним менялись цвета: зеленый – золотой; оранжевый – черный…
      Сложно сконцентрировать взгляд на вывеске из тройных конусов («И почему их делают такими маленькими?») – но в конечном итоге он смог догадаться, что там обозначено: Змея… нет, Тигр, Средний день, сороковое джия. Тигр 280.
      Это означало…
      Ничего это не означало…
      Нужно идти. Нужно. То и дело останавливаясь, шаркая ногами.
      И оставив кафе позади, затем пройдя мимо ювелирной лавки, он продолжал идти, поскольку уже не знал, что еще в жизни можно делать.
      Потом вспомнил вывеску. Тигр… Зачем?
      Проход расширился, превратившись в широкий бульвар, над которым возвышались естественные пещеры. Дорога поворачивала, но он продолжал идти прямо, спускаясь – невероятно медленно – по стертым, невысоким ступеням.
      Дрожащей рукой он распахнул свою рубашку: увидел пятна грязи, болезненно бледную кожу, огромные багровые карбункулы по всему телу. Растительность на лице закрывала рот, и все вокруг пропахло гнилой пищей, перегаром и рвотой.
 
Послышался тихий плеск волн…
Море? Откуда?
А на берегу смеющиеся дети.
Тигр на вывеске… Зачем?
И тут он понял. Это был календарь.
А на календаре – год Тигра.
Он скитался уже около шестисот дней.
 
 

* * *

 
      Бесконечно высока пещера, с огромными, застывшими в море естественными колоннами… Неподвижная гладь моря ровна, как зеркало… На скалах блестят вкрапления пиритов… Тихо плещут волны… Воздух пронизан свежестью и чистотой…
      Том медленно повернул голову, оглядывая широкий, протянувшийся вдоль берега бульвар, а затем снова посмотрел туда, откуда пришел. Он уже понял, в чем заключалась странность, но надо было еще приспособиться к этой новой реальности.
      Здесь не было люков на земле.
      Он скитался почти два стандартных года и теперь стоял у подземного моря, плещущегося среди бесчисленных каменных колонн, и дальше ему некуда было спускаться, так как он достиг последней страты.
      Детский смех звенел в тишине.
      Медленно – невероятно медленно! – он опустился на гладкие плиты и долго сидел, наблюдая за тихими волнами, прохладной, чистой водой. Бесконечно долго сидел…
      А потом он тихо заплакал.

Нулапейрон, 3416 год н.э.

 
      Дети пели.
      Среди прохладных вод, на острове, размещался чистый белый павильон, который соединялся с берегом легким пешеходным мостиком. Из павильона доносились звонкие, как хрусталь, голоса.
      Том встал с гладких каменных плит.
      Неужели он спал?
      – Привет, – послышался детский голос, – Э-э-э… – Горло Тома пересохло, и он смог издать только какой-то сдавленный звук.
      Маленькая девочка смотрела на него широко раскрытыми глазами.
      – Привет-привет-привет! – И тут же засунула в рот большой палец.
      «Не пугайся», – подумал он.
      Но она попятилась, едва он протянул к ней заскорузлую от грязи руку. Потом девочка развернулась и побежала; ее косички раскачивались на ходу.
 

* * *

 
      Пахло теплыми пирожками.
      Именно этот растекающийся повсюду, манящий аромат привел его назад, к ряду магазинов, которые выстроились вдоль туннеля с гладкими стенами. Кафе находилось поблизости от поворота, там, где туннель расширялся и открывался чудесный вид на море и протянувшийся вдоль него бульвар.
      Он стоял, покачиваясь от слабости, и смотрел на полки с пирогами и на пирожные, выставленные за чистыми стеклами витрин.
      «Что я хочу сделать?» – тупо думал он, и мысль эта то и дело скрывалась в привычном тумане.
      Коренастая женщина, с миловидным розовым лицом, коротко остриженными белыми волосами и пухлыми руками, вынесла наполненный пирожками поднос, поставила его на стол с мраморной столешницей и, уперев руки в круглые бедра, уставилась на Тома.
      – Мы еще закрыты…
      – Я ищу… – Опять у него получился какой-то сдавленный звук.
      Надо бы изобразить что-нибудь получше… Том собрал в кулак всю свою волю и прорвался сквозь туман.
      – Я… ищу… работу…
      Внимательный взгляд оценил его поношенную одежду. Маленький нос сморщился.
      Неужели она унюхала с такого расстояния исходящие от него запахи?..
      – Я умею программировать, – он заставил себя стоять не сутулясь, – блоки поставок…
      Ответом ему была кривая усмешка:
      – Их в наше время не слишком много… – Она отвернулась и начала заполнять витрины пирожками с подноса.
      Том продолжал стоять, покачиваясь, и наблюдать за нею, не в силах уйти и не зная, что предпринять. Она бросила, не глядя, через плечо:
      – Здесь и с благотворительностью не густо!
      – Мне действительно, – Том закрыл глаза и едва не потерял равновесие, – нужна работа.
      Ее большие руки легли ему на плечи, удержали от падения.
      – Садись! – Она силой усадила его на скамью.
      – Мне…
      Сунула ему пирожок: теплый, золотистый; мягкая выпечка расслаивалась у него в руке.
      – Пусть это будет как аванс, в счет будущей зарплаты. Во рту разлился сладостный вкус.
      Закрыв глаза, он смаковал каждый кусочек.
      – Достаточно, – сказала она, когда он съел треть пирожка.
      Он положил оставшееся на стол и думал, что заплачет. Но сдержался. Превозмогая боль, с трясущейся рукой, заставил себя подняться и, шаркая ногами, медленно пошел прочь.
      – Нет, нет! – Завернув пирог в тряпку, она вложила его Тому в руку. – Я имела в виду, не ешьте слишком быстро.
      И правда, этого не следовало делать: у Тома от непривычной хорошей пищи уже начало бурчать в животе и появилась резкая боль в желудке.
      Около входа в кафе приостановился седовласый мужчина в длинном элегантном пальто, но, взглянув на Тома, прошел мимо.
      – Все в порядке, – тихо произнесла женщина. – Не понравилось ему, что вы здесь.
      «О Судьба!» – мысленно взмолился Том.
      – Я не вор.
      – Да? – Она посмотрела на его полуоборванный, безжизненно свисающий левый рукав. – Ну хорошо. Ладно, проходите. Несите сюда свой пирог.
      Она провела его через заднюю дверь, мимо входа, на маленькую чистую кухоньку, к подсобному помещению. Узкий коридор, занавешенный с обеих сторон, вел к душевой.
      – Я – Вози, – сказала она просто.
      – Том!
      – Ну, Том. Пользуйся, сколько душе угодно.
 

* * *

 
      Том потерял счет, сколько раз, с головы до ступней, он соскабливал с себя грязь, смывал пену от бледно-голубого моющего средства, струи которого разбрызгивались из душа.
      Один раз, перекрывая его шум, Вози окликнула Тома. Выглянув, он увидел, что его смердящая одежда исчезла, а вместо нее на табуретке лежит острая бритва и белое полотенце.
      Волосы и борода представляли собой одну свалявшуюся массу, теперь еще и совершенно мокрую. Он втирал мыло в колтуны, но они по-прежнему оставались колтунами. Когда он задевал карбункулы и порезы, от боли саднило и щипало, но он все равно продолжал сдирать грязь с ран.
      Здесь был и гель для мытья, но Том был еще слишком грязным. Давно забытое ощущение струек воды на теле – когда-то лучшее средство снять стресс – было именно тем, в чем он нуждался сейчас больше всего.