Нулапейрон, 3404 год н.э.

 
      Триконки в темноте туннеля походили на янтарных светлячков. Они складывались в слова, а те – в четверостишие:
 
Золотая грива
В полумраке сна.
Под копыта катит
Желтая луна.
Тому было зябко.
 
      Скопления флюоресцирующих грибов, покрывающие своды туннеля, рождали тусклое сияние, и в их свете все казалось мертвым.
      А потом откуда-то донесся шорох, и сердце Тома, прятавшегося в каменной нише, заколотилось – он не хотел, чтобы парни с рынка поймали его за сочинением стихов. С полминуты он даже не дышал, пока не убедился: показалось. Синий инфор, лежащий на коленях, был старше Тома, и мальчик любовно коснулся его пальцами. А когда поднял глаза к висящему в воздухе дисплею, рождающему голограммы, вновь замер.
      И вновь облегченно вздохнул: почудилось.
      Том покачал головой, развернул ярко-оранжевую полоску джантрасты и откусил кусочек. Пожевал, размышляя, затем щелкнул пальцами, переключив дисплей в режим диктовки.
 
Брызги – словно слезы,
Сердце – словно плач,
Чувства – будто грезы…
 
      Нет, не так… Проклятие!
      Том скрестил перед экраном указательные пальцы, что означало прекращение режима диктовки, и стер последнюю строфу. Затем выпрямился, сунул руку под рубашку из грубой ткани и вытащил талисман.
      Это был серебряный жеребенок: со спутанной гривой, вставший на дыбы и замерший в этой позе навсегда. Обычно он висел у Тома на шее, на черном шнуре. Обычно, но не сейчас…
      Мальчик помнил день, когда родился этот талисман. Отец, истекая потом, склонился над белым лучом гамма-лазера; болванка зашипела, поверхность металла запузырилась; воздух наполнился густым тяжелым ароматом масла и плавящегося серебра. Том помнил и ту радость, которая его охватила, когда отец вместо того, чтобы продать, отдал жеребенка сыну.
      Талисман выручал Тома, дарил ему вдохновение в те минуты, когда трудно было подобрать слова.
      Поглаживая металлическую гриву, мальчик закрыл глаза. Жеребенок выручит и сейчас…
      – Не вставай!
      Перепуганный Том и не смог бы подняться.
      Женщина, неожиданно возникшая перед ним, была закутана в темно-красный плащ. Ее голову скрывал капюшон, был виден только изящный заостренный подбородок, нежного оливкового цвета. А серебряный голос походил на звуки флейты.
      – Можно взглянуть? – Она потянула за шнурок, и маленький жеребенок оказался в ее тонкой руке.
      У Тома сдавило горло. Он смог только кивнуть.
      – Очень красивый.
      – Это… – Том сглотнул. – Это – жеребенок. Мифическое существо.
      – Да?..
      – Это мой отец сделал. – Том хотел было махнуть рукой в сторону рынка, но в последний момент передумал.
      Женщина подняла голову, рассматривая висящие в воздухе триконки.
      – А чьи эти стихи?
      – Мои. – В животе Тома образовалась странная пустота. – Я пишу…
      – И неплохо. – Незнакомка взмахнула рукой, поворачивая дисплей. – Хорошее чувство пространства для того, кто никогда не видел неба.
      Как она это сделала?..
      В программе инфора было записано, что дисплей должен реагировать только на жесты Тома.
      – Хорошие гармоники. – Увеличив триконки, она указала на едва различимую игру цвета: от серого к серебристому, – передающую ледяной холод и дрожь от страха перед толпой. – Ты знаком с математикой?
      Том молча выделил трехмерную решетку стихотворения «Мой рынок»: поток толпы с точки зрения гидродинамики. Синтез поэзии и математики.
      – Ого! – выдохнула незнакомка. – Мило. Впрочем, – она указала на матрицу Гамильтона, – с третьим дифференциалом ты бы мог быть и построже. – И тут же мотнула головой. – Нет, и так хорошо. Том потупил глаза.
      – Как тебя зовут, юное дарование?
      – Том Коркориган, м’дам.
      – А меня… – Она застыла, прислушиваясь. – Пожалуй, мне пора. – Немного поколебавшись, она наконец приняла решение. По-прежнему держа в правой руке талисман, она протянула Тому левую. – Возьми.
      Это была маленькая черная яйцевидная капсула.
      «Странно, – подумал Том, сжимая капсулу пальцами. – Как будто скользкая… Нет, не скользкая, а как будто ее и нет вовсе».
      Снаружи к стенке капсулы была прикреплена маленькая игла.
      – Теперь доверься мне, хотя бы на время. Я не испорчу творение твоего отца.
      На мгновение темное медное кольцо, которое незнакомка носила на большом пальце, вспыхнуло рубиновым светом. Внезапно талисман на ладони незнакомки распался на две серебряные половины, а внутри его оказалась полость.
      Том онемел.
      – Держи жеребенка и отдай мне нуль-гелевую капсулу.
      Взяв черное яйцо, женщина вернула Тому разделенный на две половинки талисман. Мальчик автоматически взял его в руки, но, прикоснувшись к металлу, вздрогнул как от ожога, хотя жеребенок был холодным.
      – Смотри на меня, внимательно смотри. – Незнакомка отсоединила иглу и вонзила ее в капсулу. – Воткнув иглу, подключишься к процессору. – Стремительно вынув иглу, она снова прилепила ее к капсуле, на прежнее место. – Загружай за раз только один модуль, затем разрывай контакт, иначе они обнаружат эмиссию.
      Ловким движением тонких пальцев она поместила капсулу внутри одной половины жеребенка, прикрыла другой и сделала быстрый жест рукой. Талисман опять был цел и невредим.
      – Ты запомнил управляющий жест?
      – Да, – сказал Том. – Похоже на…
      – Нет, не показывай. Левая рука открывает, правая закрывает.
      Том кивнул в знак того, что все понял: первый управляющий жест разделяет талисман на две половины, зеркальное отображение снова соединяет их.
      – Проклятие! – Прекрасный рот незнакомки исказила гримаса. – Если бы у меня было больше… Хотя не стоит об этом. – Она бросила еще один взгляд в глубь коридора. – Жизнь – бесконечное странствие, мой друг.
      Незнакомка стиснула кулак Тома с зажатым в нем талисманом. Ее кожа оказалась гладкой и нежной.
      – Когда землю охватит темный огонь, ищи спасение там, где ты… – Не договорив, она резко повернула голову в сторону.
      И застыла.
      – Я никому ничего скажу. – Том сам удивился, услышав собственные слова.
      Кончиками пальцев незнакомка нежно погладила его по щеке. Тома словно электричеством шибануло.
      – Удачи тебе, парень!
      Прощальные слова, казалось, повисли в воздухе, незнакомка скользнула в тень, а потом бесшумно побежала вдоль стены туннеля. Вскоре она исчезла за поворотом.
 

* * *

 
      Через несколько минут с Томом случилось новое происшествие. Прикрепив к поясу инфор, он направился было домой, но тут в туннеле неожиданно появился взвод милиции. Служители закона бежали в ногу, быстрой трусцой, прижав к груди гразеры. Подошвы их ботинок мягко шаркали по стертому камню. Отряд пробежал мимо и исчез за поворотом, однако двое отделились от взвода и подскочили к Тому.
      Мальчик почувствовал себя беззащитным мотыльком, запутавшимся в бесконечной паутине.
      – Привет, парень! – улыбнулся высокий милиционер и продолжил на нов’глине, хотя и с сильным акцентом:
      – Видел чужую бабу, а?
      Том сумел только головой мотнуть.
      – Куда же она тогда подевалась?
      Том смущенно посмотрел на высокого, не зная, что и сказать. Тогда другой милиционер резко рассмеялся.
      – Мы находимся во владении Даринии, – объявил он. – Это часть сектора Гелметри.
      – Да. Ну и что?
      – А то! – Служитель закона грубо взъерошил волосы Тома. – Здесь мотай головой или не мотай, а отвечать придется.
      – О Судьба! – Высокий милиционер нахмурился. – Лучше не ври мне! Ты ведь не будешь врать, приятель?
      Том снова мотнул головой.
      – Только зря тратим время на этого недоумка, – сказал второй. – Пошли…
 

* * *

 
      За ужином обычное напряжение в семье достигло предела. Мать суетилась, будто не знала, за что схватиться; в этот вечер она перевязала свои потрясающие рыжие волосы сзади, ее бледное красивое лицо, казалось, потемнело от забот. Отец следил за нею с самым безучастным видом. И Том ничего не рассказал, не мог он сообщить им о том, что случилось.
      Он все время ощущал под рубашкой теплоту талисмана, и это делало его тайну еще восхитительнее.
      После ужина Том подставил тарелку под луч посудочистки, уединился в своей спальной нише и задернул занавеску, чтобы укрыться от царящей в доме ледяной напряженности. Положив мокасины на пол, он уселся на кровати с инфором в руках и задумался о таинственной незнакомке. Почти тут же, с чувством легкого недоумения понял, что страшно устал, и улегся, так и не выпустив из рук инфора.
      Серый сон казался чужим, образы расплывались…
      Вот он отчаянно цепляется правой рукой, повиснув над пропастью. А камни вокруг срываются и летят в пустоту…
      – О Судьба, – бормочет он, чувствуя надвигающуюся опасность.
      Сильные порывы ветра раскачивают его, встречные потоки воздуха крутят тело в воздушном водовороте.
      Смерч. Хаос. Понятия глубокой древности, существовавшие еще до того, как судьба человечества полностью определилась.
      Том цепляется за ненадежную опору, чувствуя за спиной меч. Им овладевает гнев, его сжигает жажда убийства, горящая в сердце. Эти чувства придают ему силы, но…
      Проснулся Том от толчка. Широкая отцовская рука лежала на его плече.
      – Снова кошмар?
      Квадратное мясистое лицо отца под густой шапкой седых волос казалось обеспокоенным.
      – Прости. – Том сделал усилие, чтобы сесть. – Я не помню, что снилось.
      Но был он весь в поту.
 

* * *

 
      Утром ели холодный завтрак, запивали горьким дейстралем.
      Том и отец рано выбрались из дома, но по коридорам уже спешили люди. Старый продавец безделушек, взваливший на плечи скатанный в рулон ковер, устало кивнул им в знак приветствия.
      Труда Малгрейв, маячившая у входа на рынок, помахала тощей рукой.
      – Привет, Деврейг! – Труда спрятала пучок длинных седых волос, выбившийся из-под красно-белой косынки, при этом ее большие серьги зазвенели. – И Том здесь. Как поживаете?
      – Хорошо, – ответил отец. – А ты?
      – Ни то ни се! – Ответ был типичным для Труды. – Думаю, сегодня будет хорошая торговля.
      – Будем надеяться.
 

* * *

 
      Серые тени, бледно-розовые светильники – привычное раннее утро на рыночной площади. Все привычно. Разгрузка… Неприветливые сыновья главного торговца, разгружающие платформу… Установка торговых палаток… Торговцы разворачивают свои лотки… Те, кто, положившись на ночных сторожей, оставили палатки с товарами на ночь, развязывают палаточные крепления… Дети торговки рыбой бегают среди лотков… Тяжелый запах пеньки и пыльных тканей…
      А вот дочери владельца складов, в накидках, украшенных лентами, направились в школу, сопровождаемые терпеливыми телохранителями.
      – Смотри! – то и дело вскрикивали они, хватая с лотков платки и драгоценности, которые и не собирались покупать. – Эта вещь отлично подойдет для Темного Дня.
      Наконец, девушкам, как обычно, надоело привычное развлечение, и они отправились к центру рыночной площади. Там они постояли в ожидании, пока не загорятся их клипсы, идентифицируя личность владелицы. А потом серебристый диск закрутился над ними, края его загнулись и образовали винтовую лестницу, нижние ступени которой коснулись земли у ног девушек.
      Школьницы поспешили на вышележащую страту, и на мгновение накидки, всколыхнувшись, открыли их стройные лодыжки. Вышележащая страта была местом, которое Том мог нарисовать себе только в воображении.
      – Том!
      – Да? – Мальчик покраснел, чувствуя себя виноватым.
      – Положи-ка их в первый ряд, ладно? Медальоны были тяжелыми.
      – Хорошо, отец.
      Том выложил медальоны на покрытый бархатом прилавок и проверил остальные товары: ароматические свечи, бронзовые лампы в виде драконов, оловянные амулеты, пряжки для накидок, брошки в форме узлов и янтарные булавки для галстуков.
      Тем временем лестница сложилась и исчезла в твердом куполе…
      Постепенно на рынок стекались люди. За два часа площадь наполнилась звуками, обычными для этого места: вокруг или спрашивали цену, или шумно торговались. Посреди тускло-желтых, скучно-синих, уныло-коричневых и тоскливо-серых рубашек вспыхивали то тут, то там яркие пятна шелка необычных расцветок. Палатка Труды с рулонами экзотических тканей была, как всегда, популярна, хотя многие приходили просто поглазеть.
      И вдруг наступила жуткая тишина.
      Волнение прокатилось по толпе: она зашевелилась, колыхнулась, раздвинулась, образовав проход к центру площади. У Тома пробежали мурашки по коже, когда мимо прошел взвод милиционеров. Они промаршировали очень близко, совсем рядом. Гусиный шаг, которым они вышагивали, выглядел не глупо, а пугающе. Это была демонстрация власти, у которой все под контролем. Милиционеры были как на подбор: узкие бедра, широкие плечи, упругая походка. Служители закона с легкостью удерживали тяжелые гразеры одной рукой, так, будто они ничего не весили.
      Арестованный шел, окруженный милиционерами со всех сторон.
      Сердце Тома гулко забилось.
      Это же та самая женщина! Или…
      Капюшон, надвинутый на голову, темно-красный порванный плащ.
      Она!..
      Тонкие запястья прикованы к тяжелой серебряной пластине-наручнице, сгорбленные плечи говорят о поражении.
      Волна сочувствия прошла по рядам, в толпе возникло едва уловимое движение в сторону пленницы, будто люди желали помочь несчастной. И тут же все отпрянули назад.
      «Пожалуйста… – взмолился мысленно Том. – Помогите ей, хоть кто-нибудь! Разве может она быть преступницей?»
      Милиционеры остановились, и толпа затаила дыхание. Женщина тяжело опустилась на землю – фигура несломленной грации. Офицер выступил вперед и поднял свой жезл. Жезл замигал красным светом, диск на куполе снова закрутился, и лестница с серебристыми ступенями начала опускаться к его ногам.
      В этот миг арестованная откинула голову назад, капюшон упал ей на спину, и копна черных вьющихся волос рассыпалась по плечам. У незнакомки оказалось заостренное книзу лицо, почти кошачье. Она дотянулась руками до лица, не обращая внимания на тяжесть пластины-наручницы, слегка коснулась глаз, смахнула слезинки. Ее глаза были черны и без белков. Как обсидиан… Как сверкающий черный янтарь.
      – Вот это да! – прошептал потрясенный отец. – Пилот!
      «Пилот? – подумал не менее потрясенный Том. – Но ведь Пилоты – всего лишь легенда!»
      В глазах женщины засверкали крошечные искры. Припоминая все, что он слышал о Пилотах, Том отвел взгляд как раз в тот миг, когда там полыхнул золотой огонь и сверкнула молния. Ослепляющий свет разлился по рынку. Люди закричали, закрывая лица руками… Когда Том снова поднял взгляд, цепи и пластина-наручница падали на каменные плиты. Незнакомка швырнула свой плащ в ближайшего милиционера. Стройная, одетая в плотно облегающие красные одежды, она закружилась на месте, и служители закона с пепельно-серыми от страха лицами отшатнулись от нее.
      Затем крупный седой милиционер, расставив руки, ринулся вперед, но Пилот ударила его ребром ладони в грудь, а острый как бритва край ее ступни с омерзительным хрустом вонзился в его колено. Блюститель порядка упал.
      А она побежала.
      Она метнулась в сторону, затем – в самый центр взвода милиционеров. Замешкавшись и не имея возможности использовать свои тяжелые гразеры, солдаты валились друг на друга, а она, кружась, почти танцуя, пыталась прорваться сквозь их строй: резко наклонялась и наносила удары локтем в пах, высоко подпрыгивала и согнутым коленом била по незащищенной шее, а ребром ладони поражала стоящего рядом. И снова – локоть, колено, ребро ладони…
      Том завороженно смотрел на ее смертоносный танец.
      Вдруг она прервала схватку и прыгнула на нижнюю ступень винтовой лестницы.
      «Беги же! – Том сжал кулаки. – Скорей!»
      Она уже была на пятой ступени, увернулась от шипящего луча гразера и бросилась вверх с такой скоростью, что могло показаться, будто сила притяжения на нее не действует. В какой-то момент Том решил, что ей удастся сбежать, но тут несколько лучей рассекли воздух и вонзились в женщину. Рука Пилота ослабла, отпустила перила лестницы, вновь схватилась за них. Половина ее лица превратилась в кусок обугленного мяса, и Тому показалось, что сохранившийся янтарно-черный глаз смотрит прямо на него… А потом пространство над рынком вновь перечеркнули янтарные лучи, и безжизненное тело Пилота рухнуло вниз.
      Том вытянул шею, заглянул через плечо стоящего впереди торговца.
      Тело женщины лежало на холодных каменных плитах, искореженное и разорванное. Словно разбитая вдребезги, расколотая оболочка.

Нулапейрон, 3404 год н.э.

 
      Остаток дня после трагедии оказался странным и пустым.
      По рынку бродили туристы, направлявшиеся из одного владения в другое. Они не обращали внимания на заляпанный пол и затхлый зловонный воздух; они проходили мимо молящихся с закрытыми глазами людей – последователей религии Ларгин; мимо владельцев палаток, обменивающихся молчаливыми взглядами; мимо торговцев продовольствием, которые в этот день рано сворачивались и почти украдкой покидали рынок.
      Когда светильники стали мерцать тускло-розовым светом, отец с Томом тоже отправились домой, на этот раз с пустыми руками. Том не мог припомнить, когда они последний раз оставляли товары на ночь.
      – Ранвера, – начал отец, когда они сели за стол, – сегодня мы видели арестованную…
      – Не желаю, чтобы в моем доме велись подобные разговоры, – оборвала его мать и с глухим стуком поставила на стол глиняный горшок.
      Отец и Том обменялись взглядами: жена и мать отреагировала, как обычно.
      – Что на ужин? – В голосе отца послышались напряженные нотки.
      – Тушеное мясо. – Мать откинула на спину влажный узел рыжих волос. – Как всегда.
      – Пахнет замечательно.
      Едва отец потянулся к горшку, в коридоре хлопнула дверь.
      – А вот и я! – раздался голос Труды.
      – Входи, – предложил отец. – Присоединяйся к нам. Кожа на руке, в которой Труда сжимала тяжелую сумку, была усеяна пигментными пятнами.
      – Спасибо, я не голодна. Что вы думаете о… – Гостья запнулась, когда отец едва заметно покачал головой. – Да, кстати, я хотела попросить об одном одолжении. Вы не отпустите Тома на пару часов сегодня вечером?
      – Конечно. – Мать широко улыбнулась. – Том с удовольствием вам поможет.
      Он проводит меня только до Гарверона… Когда отец поднял крышку с горшка, под ней обнаружилось темное жаркое с клецками. Аромат жареного мяса, поднимающийся над горшком, проник в ноздри Тома, и он вспомнил изуродованное лицо Пилота, испепеленное лучами гразеров…
      Все закружилось у него перед глазами. Почувствовав тошноту, он отодвинулся от стола и, пошатываясь, помчался мимо Труды по коридору. И едва успел добежать до ванной комнаты.
 

* * *

 
      Ополоснув рот теплой водой, Том подождал немного, прежде чем вернуться в комнату. Бледный и смятенный, он медленно побрел назад, машинально постучал в дверь, предупреждая о своем приходе, и, не дожидаясь ответа, вошел. Труды в комнате уже не было.
      Мать смотрела обеспокоенно. Том заверил ее, что здоров. Тем не менее, выполняя ее просьбу, он надел поверх рубашки тяжелую накидку и только потом отправился к Труде.
      Старуха позволила оставить накидку у нее дома.
      – Температура в Гарвероне такая же, как здесь, Том. – Она указала юноше на тележку с отшлифованной ручкой.
      Он долго тащил подпрыгивающую на неровном гранитном полу тележку по туннелям. В конце концов у Тома заныли колени – прошел час с тех пор, как они отправились в путь.
 

* * *

 
      Все вокруг пульсировало.
      С того момента, как они вошли в Фарлгрин, ритмы гремели в туннелях с такой силой, что казалось, будто музыка – суть этого места и всего Нулапейрона. Флюоресцирующие грибы-мутанты и раскрашенные вручную лампы накаливания заливали туннель голубым светом.
      Боковые туннели с низкими потолками и сочащейся по стенам влагой были скрыты в темноте.
      Они спустились по стертым от времени ступеням в полутемный бар. Ритмичная музыка звучала здесь особенно громко, и воздух был тяжелым от сладковатого запаха марихуаны. Бледная женщина (тройные серебряные полосы на скулах и кольца на пальцах – плоть, переплетенная с металлом, вживленным в детстве) уставилась на них воспаленными желтыми глазами. Оскалившись, она щелкнула пальцами, украшенными длинными, похожими на когти, ногтями – раздался приглушенный лязг металла. Труда положила руку на плечо Тома, и они пошли дальше. Повернули налево и начали спускаться по пологой спирали.
      – Ну, Том, что ты прочитал за последнюю декаду? – поинтересовалась старуха, когда они вышли на заброшенный ярус над пещерой Гарверон.
      Ее вопрос прозвучал старомодно, чересчур вежливо. Другой бы сказал просто «десять дней».
      – «Гусиные войны» Сяо Вана.
      Тропинка, по которой они шли, уперлась в пешеходный мост, ограниченный парящими по бокам голографическими огнями. Мост был перекинут через ров, на обеих сторонах которого располагались магазины и таверны. Бронзовые шары кружились в воздухе – этакий левитирующий планетарий.
      – О чем там?
      В нишах праздно сидели одинокие женщины. Рядом с каждой на балюстраде лежала маленькая бархатная накидка.
      – Э-э-э, о том, как самостоятельно может возникнуть критическое состояние.
      В устах Тома такая фраза, наверное, звучала странно.
      Мужчина, бросив по сторонам нервные взгляды, выбрал одну из накидок и пошел прочь, ссутулясь. Владелица накидки послушно последовала за ним, слишком утомленная, чтобы покачивать бедрами при ходьбе.
      – Неожиданное изменение качеств окружающей виртуальности, – добавил Том. – Проявление Аномалии Фулгора.
      – Я поражена тем, что это прошло мимо цензоров, – пробормотала Труда.
      Они спускались по пандусу, двигаясь по спирали. Пустая тележка оказалась слишком легкой, чтобы ею было удобно управлять, и к тому времени, как они достигли ровной поверхности, Том вспотел. Темные фасады расположенных в глубине пещеры лавок напоминали глазницы черепов. Таверны были открыты, толпы припозднившихся сидели снаружи, под крашеными оранжевыми светильниками.
      Потолок пещеры терялся в темноте.
      – Эта книга – очень старый кристалл. – Том запыхтел от усталости. – Ему несколько столетий. Там записан только текст. Я нашел его в палатке Дарина.
      – Даже так.
      Сквозь толпу, среди звона стаканов и стука каблуков по камням, под шипение маленьких змеек, участвовавших в настольных змеиных поединках, под поощрительные возгласы и проклятия игроков, Том и Труда пробирались к Копью Тенебра – туда, где поэты, выполняя заказы своих клиентов, чарующе нашептывали в рекордеры слова любви и обольщения.
      – Книга объясняет, – Том отодвинул тележку с пути маленького чернокожего человека, – почему теперь они все делают по-другому.
      – Ага, – на морщинистом лице Труды отразилось понимание. – Они так делают для поддержания статус-кво. – В речи Труды прозвучали слова свойственные образованным людям, будто она жила на две или даже три страты выше. – Вот и пришли. – Она хлопнула в ладоши и отодвинула тяжелый занавес в сторону. – Привет, Филрам!
      – Труда! – Болезненный на вид мужчина, с крючковатым носом, одетый в просторный рабочий халат, выглянул из-за прилавка, заваленного тканями. – Давно не виделись.
      Для заключения сделки им потребовалось время. Пока они тихо разговаривали, Том сидел снаружи на тележке, упираясь пятками в землю и слегка покачиваясь. Затем он помог погрузить ткань – сначала тяжелые рулоны винно-красного и серебристого цветов, затем более легкие рулоны оливкового цвета и со множеством оттенков зеленого, – затем крепко связал их шнуром.
      – Хорошая партия. – Труда передала Филраму кредит-ленты.
      – Знакомым я обычно делаю скидку, – Филрам слегка закашлялся, подмигнув Тому. – Знакомым торговцам.
      – Я об этом даже и не мечтала. Мои пожелания твоей семье.
      Труда передала оптовику маленький, обернутый в серое, пакет. Филрам принял его с поклоном; пакет тут же исчез в складках его грязного мешковатого халата. – Ступай с миром, Труда.
 

* * *

 
      Шлеп! – послышалось откуда-то. По наклонному пандусу они поднимались к пешеходному мосту, и Том вовсю обливался потом. Шлеп!
      – Что это? – Он остановился, задыхаясь. Труда нахмурилась.
      Тележка виляла из стороны в сторону, и Том с трудом дотащил ее до пешеходного моста. Там он наклонился над балюстрадой и посмотрел вниз.
      И услышал звук еще одного удара плетью.
      – О Судьба! – Труда подошла к нему, пробормотала: – Что бы это могло быть?
      Внизу толпа попятилась при появлении бронзового левитокара с задранным носом и открытым верхом. На причудливо изогнутом сиденье сидел большой светлокожий человек: обнаженный по пояс, он был противоестественно округлым и выглядел сплошной грудой жира. Его бритая голова неприятно блестела от пота. Позади него, на подножке, подняв вверх мускулистую руку, застыл худой раб с такой же бритой, как у хозяина, головой…
      Костлявые пальцы Труды сжали плечо Тома.
      Раб выпрямился.
      Его плетка, сделанная из металлической цепи, просвистела по воздуху и опустилась на широкую голую спину хозяина. Шлеп! Кровь выступила на гладкой, блестящей коже: вишневое на белом…
      – Что это он делает? – удивилась Труда.
      Она выплевывала слова, словно проклятие. А Том тем временем перевел взгляд на женщин: они спустились гуськом вниз и сложили свои бархатные накидки на каменные плиты. Даже отсюда можно было разглядеть их напряженные лица.
      Когда мобиль остановился, стало видно, что голова тучного человека склонилась набок, язык вывалился. Раб, не обращая на него внимания, показал на двух женщин.
      Те стали растерянно оглядываться, но огромный мужчина, с мрачным лицом и тройными косичками, завязанными петлями, в стиле кулачных бойцов, вытолкнул их вперед. Никто в толпе не пытался помочь женщинам. Испуганные, они поднялись на подножку и встали рядом с рабом.
      – О Судьба! – Горечь прозвучала в словах Труды. А потом старуха тихо добавила: – Все маленькие колесики одного механизма, все пойманы в одну и ту же западню. Даже он.
      Левитокар двинулся к низкому темному туннелю и медленно исчез из вида.
      – Кто это был? – От волнения Том аж охрип.
      – Мы были удостоены великой чести. – Неподдающиеся описанию чувства отразились на морщинистом лице Труды. – Перед нами предстал Оракул, юный Том.
      На мгновение юноше показалось, будто каменный мост рассыпался у него под ногами. Оракул?!
      – Это… Нет, не может быть. Здесь внизу?!
      – Создатель истины. – Смех Труды прозвучал невесело. – Глас Судьбы. Трудно в это поверить, не так ли?
      Потрясенный Том не нашел слов.
 

* * *

 
      Вот и знакомый перекресток. Они почти добрались до дома.
      – Вы с отцом были там, не так ли, Том? – Голос Труды разогнал видения мальчика. – Когда была убита арестантка?
      Пилот… Зловоние жареного мяса…
      – Я не могу…
      За перекрестком они столкнулись с группой высоких юнцов. Один из них окрикнул Тома:
      – Эй, Коркориган! – Он сложил большой и указательный пальцы в кружок. – Слышал, твоя мамуля прямо как танцовщица.
      Труда свирепо взглянула на них, и парни, ухмыляясь, уступили дорогу.
      – Здесь становится все хуже, – пробормотала старуха, затем посмотрела на Тома. – Как ты себя чувствуешь?
      Он мотнул головой, опять не в состоянии произнести ни слова.
      – Не огорчайся. Со мной тоже такое бывало. Пилот не просто умерла. За всем этим скрывалось нечто большее, и Том ощущал тяжесть талисмана-жеребенка под рубашкой, словно собственную вину. Но он не мог бы объяснить свои чувства ни Труде, ни кому бы то ни было другому.
      Рядом скользнула в сторону стенная панель. Том подпрыгнул от неожиданности. Сердце его заколотилось, как бешеное, и он бросил ручку тележки.
      В стене открылась ниша, ведущая на склад, заполненный оборудованием для чистки. Из ниши вышла молодая пара. Он – худой и прыщавый; она – пухленькая, с очень гладкой кожей. Оба застенчиво уставились на Труду и одновременно покраснели, хотя продолжали держаться за руки.
      Добродушно рассмеявшись, Труда помогла Тому снова ухватиться за ручку тележки, и они поволокли ее дальше.
 

* * *

 
      Поздно вечером, лежа в своей кровати, Том вытащил жеребенка из-под рубашки и взмахнул левой рукой, повторяя управляющий жест Пилота. Талисман аккуратно распался на две половинки.
      Юноша долго разглядывал дар незнакомки: черная яйцеобразная капсула и игла, прикрепленная к ней. Затем, плотно сложив две половинки вместе, он взмахнул правой рукой.
      Жеребенок снова стал целым. Навсегда застывший, рвущийся к свободе…
      Том спрятал талисман.

Нулапейрон, 3404 год н.э.

 
      – Твои родители дома?
      Перед Томом стоял патруль: широкоплечий мужчина с бесстрастным лицом в черном шлеме и похожая на него женщина. Словно близнецы… Их фигуры отбрасывали на стену туннеля длинные тени.
      – Э-э-э, да… – Том повернулся в сторону комнаты. – Отец?
      Однако офицер уже прошел мимо. Том заметил на бедре служителя закона кинжал. Вероятно, от частого использования его рукоятка была отшлифована до блеска.
      – Входите, входите. – Отец стоял у стола, гостеприимно улыбаясь. – Пожалуйста, присаживайтесь.
      Женщина, следовавшая за Томом, сняла шлем, положила на стол, но осталась стоять.
      – Спасибо. – Она провела рукой по коротко стриженным волосам. – Мы хотели бы задать вам несколько вопросов.