Северный Бакхед

Около 14.00 Джек подтвердил, что приедет домой поздно и узнал о планах Донны взять мальчика в гости к его подружке, где они останутся ужинать. К 14.30 он уже надоел всем библиографам на третьем этаже Бакхедской публичной библиотеки и добрался до справочно-библиографического отдела второго этажа. Затем он откопал том «Психопатических сексуальных отношений» среди старых фолиантов на верхней полке. Книги, которые ему были нужны, оказались на месте. Именно на них были сделаны ссылки в докладе, который доктор Тулар прислал ему. Но понять суть этого доклада непрофессионал мог только, проведя три-четыре часа среди пыльных книжных полок.

Для начала следовало обеспечить себе алиби. Оно необходимо, чтобы никто не обнаружил, что во время преступления вы были там, где вы в самом деле были.

Многоэтажная библиотека — прекрасное место для этой цели. Там есть уютные уголки, щели между стеллажами, винтовые лестницы, углубления, укромные места, где можно спокойно устроиться за отдельным столиком. Эйхорд до сих пор любил библиотеку, как в молодости. Но сейчас у него была другая цель. Он засунул книги в пиджак, вышел через полуподвал, никем не замеченный, и направился к дому Скамвея. Около 15.00 неприметный мужчина среднего возраста в темном рабочем комбинезоне и рабочей кепке поднимался на холм за домом Алана Скамвея, таща что-то в руках. Он напоминал рабочего-ремонтника с его вечным ящиком для инструментов. Обычный человек шел заниматься своим обычным делом.

Итак, расследование подошло к концу. Так должно быть. И Эйхорд надеялся, что именно сейчас поставит в деле Скамвея — Споды последнюю точку. Он не мог себе позволить отступить после такой длительной, тщательной, солидной полицейской работы. Слишком много жизней висело на волоске, чтобы играть с этим. Ситуацию нельзя доверить этим бюрократам-законникам. Убийца доказал, что слишком умен, чтобы позволить поймать себя за руку. Спасибо Дану, заполучившему ленту от пишущей машинки с «рукой Христа». Окружная прокуратура никогда не сумела бы связать воедино звенья этой длинной цепи. Да и Лихнеса едва ли бы расколола.

Эти мысли сидели в его по-прежнему ледяной голове, пока он вскрывал резиденцию Скамвея для финального тайма. Теперь внутрь и опять вслушиваться в тишину чужого дома. Ничто не говорит о человеке больше, чем его жилище. «На афоризмы потянуло», — думает он. На сердце у него легко и на душе удивительно светло.

16.00, 16.30. 16.55, 17.00. Как это произойдет? В комнату въедет мерзавец Скамвей, и Эйхорд увидит, как он встает с кресла и пересекает холл. И Джек скажет ему: «Подними руки вверх, чертова ледышка, убийца, мразь».

17.05, 17.10. Мокрые ладони. Вверх по лестнице и в первую спальню слева от кабинета с холлом. Он видит свое отражение в стекле картины. Надо отодвинуться на дюйм или два. Ожидание.

17.11, 17.11.30, 17.11.35, 17.11.36. Когда приходится ждать, следует несколько раз глубоко вздохнуть и перестать думать о времени. Переменить позицию. Сесть, если стоишь, встать, если сидишь. Не нарваться на привидение. Чего только не почудится в полутьме дома, когда, спрятавшись, ждешь среди теней. Начинаешь ощущать дом живым существом, чего никогда не бывает даже во сне, и верить во всякую чертовщину: привидения, полтергейст, духов. И в доме вокруг тебя возникают шелесты и вздохи. Появляется женщина, она вздыхает, стонет, удлиняется, плачет, кричит, кашляет и перестаешь отличать реальные шумы от воображаемых. Она ходит в темноте живая, и твоя кожа холодеет, когда она шепчет свои жалобы.

17.38. Шум машины снаружи, ожидание, затем звуки как от раздавливаемой яичной скорлупы. Хозяин в кресле по скату въезжает в дом, шум ключа у двери. Можно позволить себе последний глубокий прерывистый вздох. Ладони вымокли, в горле пересохло в ожидании того, что должно произойти, затем урчание лифта. Твоя жертва приближается к тебе, Эйхорд. Двери абсолютно неподвижны, только мелькание света, ты снова прислушиваешься и ждешь, что вот-вот мягко повернется ключ в замке и... — ничего. Мертвая тишина. Эйхорд замирает. Потом чуть наклоняется вперед, чтобы увидеть в стекле картины отражение и слышит шелест бумаги. Сын воровки и убийцы читает свою корреспонденцию и громко скрипит креслом. Он не ходит. Он еще не долечился. Человек сидит в своем мерзком кресле и вдруг произносит:

— Гости-и-и. Ах, как приятно! Неужели снова сыщик-следопыт? — Его голос в мертвой тишина дома гремит ружейным выстрелом.

Эйхорд не отвечает. Не двигается.

— Выходи, приятель. Жалкое ничтожество! Судя по всему, ты убил Ники. Ты вошел и ждал, когда она вернется из бакалейного магазина. Самодовольный индюк!

— Это вы мне? — Прятаться больше не имеет смысла. Эйхорд внимательно наблюдает за человеком в кресле, чтобы убедиться, что тот без оружия.

— Ой, съешьте мою овсянку и получите мое дерьмо, если это не мой лю-би-мый сыщик. Превосходный экземпляр из Главного управления.

— Это я. Удовлетворите мое профессиональное любопытство — как вы вычислили меня?

— Господи, до чего жалкое создание. Идите сюда. Вы могли бы войти обычным способом и получить все нужные вам сведения. Ладно, черт с вами. Выпьете? Максимум того, на что вы можете в жизни претендовать, — это быть актером на бессловесные роли в самодеятельности какого-нибудь винокуренного завода.

— Так как же вы узнали, что я здесь? Мне казалось, что на двери не осталось следов.

— Тот самый случай, когда вы сами себя выдали, Гениальный Сыщик. Запах вашего одеколона я почувствовал уже у входной двери.

— Он громко засмеялся.

— Но я уже несколько дней не пользуюсь одеколоном, Алан. Или я должен говорить Артур?

— Эх, дорогой, можете говорить хоть Майрон Лившиц, если вас это устраивает.

— Вы хотите сказать, что ощущаете запах моего одеколона? Я серьезно.

— Я чувствителен, как косуля. — Он потянулся к бутылке, и Эйхорд чуть напрягся. — Живя в Париже, я научился определять пятьсот различных ароматов. Любых, от запаха кошачьего кала до самых изысканных благоуханий на земле. Одеколон «Эйхорд» чувствуется здесь с нижнего этажа, Сыщик.

— Это Париж, который в штате Техас? Где вы расправились с несколькими женщинами?

— Хотите повесить на меня убийство, птенчик Дики? Это вы убили мою женщину, скользкий, ничего не умеющий тупоумный коп.

— Вашу женщину? — Эйхорд позволил себе легкую улыбку. — Вы имеете в виду Ники? Я не знаю подробностей ее самоубийства. Может, вы согласитесь пополнить мои знания? Ах, простите, я хотел сказать, что почти ничего не знаю о его самоубийстве. Так вы согласны помочь следствию?

— Хорошо разыграно, негодяй. Вам хочется спровоцировать меня. Вы ведь решили избавиться и от меня, верно? Свидетелей нет. Может, у вас заготовлена и моя предсмертная записка?

— Давайте уточним, что у меня действительно заготовлено, прежде чем я арестую вас, Артур. Вы постоянно насилуете вашу сводную сестру в укромном месте. Насилия и издевательства сделали ее невменяемой. Вы убиваете женщин, похожих на мать. Я догадываюсь, чем вы с ней изредка занимались. Но она застала вас с сестрой и так избила, что вы превратились в инвалида и попали в кресло. Перенесемся в Неваду. У вас достаточно денег, чтобы начать собственное дело. Вы и ваша... гм, приятель приезжаете в Бакхед. Лечитесь. Благодаря врачу убеждаетесь, что только собственные больные мысли держали вас в кресле в течение двадцати лет. И славная парочка принимается убивать снова. Верно?

— Какая чушь. — Он покатил свое кресло по кругу, как если бы Эйхорда не было в комнате.

— Вы могли бы еще долгое время выходить сухим из воды, если бы не психическое заболевание. Видимо, один из побочных эффектов лечения заключался в том, что иногда вы чувствовали полную неуязвимость. Впрочем, может быть, вы сами внушили себе такую установку? Ну да это как раз не важно. Важно другое. По этой причине вы начали поступать опрометчиво. Убивали не посторонних женщин, а тех, с которыми состояли в каких-то отношениях. Хитер Леннон, например. Она погибла первой из ваших знакомых? А вообще жертв было так много, что без подготовки я всех и не вспомню. И еще одна крупная ошибка. Вы очень неряшливо сработали с Дианой Талувера. Вы и ваша «леди».

Скамвей фыркнул и перевернул страницу газеты, которую просматривал.

— Был обнаружен ваш след, вам это, видимо, неизвестно. — Эйхорд начал импровизировать. — Затем мы вычислили вас в банке. Я бы поставил вам тройку. Потом нам крупно повезло с очевидцем. Затем мы раздобыли свидетельство в виде ленты от пишущей машинки с письмом, написанным «рукой Христа». Вас запомнил работник универмага.

— Да неужели? — Скамвей бурно, напоказ, обрадовался. — Много вы накопали ерунды, мистер коп. Я ужасно напуган.

— А как насчет лабораторных анализов? Вы не рассчитывали на это, верно? Акт экспертизы доказывает, что на телах жертв ваша сперма. Этого достаточно, чтобы арестовать вас минимум по двум убийствам.

— Сперма, — хохотал Скамвей, — мне это нравится! Ох, перестаньте, вы уморите меня.

— Вы поедете со мной, Артур. Это конец.

— Боже, да вы знаете, что мой адвокат сделает с вашей мурой в окружном суде? Он камня на камне не оставит от этих так называемых доказательств, глупец. Мы оба, вы и я, понимаем, что Великий Сыщик пытается прихватить старину Алана, но знаем и то, что все это высосано из пальца. — Он дернул плечом.

— Ну что ж, валяйте, говорите со своим адвокатом. Между прочим я давно хотел задать вам один вопрос. По поводу гольфа тогда, помните? Как вы оттуда выбрались, в кресле? Через грязь и слякоть. Я до сих пор не понимаю, как...

— Вокруг полно идиотов, которые не понимают. — Скамвей проехал по комнате полкруга. — В мире, черт возьми, тридцать восемь миллионов инвалидов, а мы не можем проехать в дурацкую дверь паршивой бакхедской почты. Конечно, вас удивляет, что я при дожде играю в гольф, потому что я, с вашей точки зрения, не что иное, как жалкий инвалид. Вы считаете нас неполноценными.

— Я ни к кому не отношусь свысока, я только интересуюсь, как вы могли выбраться из этого болота.

— Ерунда, Матфей, — внезапно произнес Скамвей строгим голосом Денниса Вивера, развернулся и открыл дверь балкона, выходящего в сад. — Вы знаете, почему в отелях нет тринадцатых этажей?

— Предрассудки, я полагаю.

— Неверно, малыш Дики, вы обмишурились. В отелях есть тринадцатые этажи. Просто они называются четырнадцатыми. Наверное, для того, чтобы запутать шпионов.

Выступы фасада и задней стороны дома делали строение похожим на бетонный океанский лайнер. Ничто не нарушало логики линий этого странного сооружения. У балконов даже не было защитных решеток. Но Скамвей непринужденно выехал на ничем не огражденное бетонное пространство, будто оно находилось в футе от земли. У Эйхорда не было желания даже выйти туда, не то что раскатывать там в кресле.

— Вы знаете, как мне удалось построить этот дом?

Эйхорд все-таки последовал за ним. Он подумал, что ему не нравится сцена, в которой приходится принимать участие, но если что-то должно произойти, то именно здесь.

— Не имею понятия.

— Тем же способом, каким я однажды получил от своего адвоката три сотни долларов на третьей лунке при игре в гольф. Тем же способом, каким я продал автомобилей больше любого дилера в округе Бакхеда в прошлом году. Тем же способом, каким я всегда делаю то, что хочу. — Он выписывал креслом вензеля по узкой бетонной площадке, глядя в лицо Эйхорду.

— Вы убивали женщин ударом пестика, потому что очень больны, Артур, и изломаны внутри. Вы боялись, что они поймут вашу сущность. Увидят вашу душу дьявола. Дьявола, которого в детстве внедрили в вас другие люди. У вас приятная наружность, но изнутри вы разложились. Этакое красивое яблочко с гнилью в середине.

— О Господи. — Он схватился за живот, будто испытывал ужасную боль. — Достаточно же, хватит смешить меня. Я, чего доброго, и вправду не выдержу. — Он хохотнул. — С гнилью в середине. Яблочко. — Он снова засмеялся, и Эйхорд нехотя улыбнулся тоже. — Вы наивный идеалист. Откуда вы выкопали ваши, с позволения сказать, доказательства?

— Я знаю, что в вашей душе, Артур, нет живого места, сплошной лед, вечная мерзлота, — продолжал Эйхорд, — мне даже немного жаль вас, но я не могу допустить, чтобы погибали невинные женщины. — Он на мгновение отвернулся, что-то достал из кармана так, чтобы не видел собеседник, спрятал за спиной и снова взглянул на Скамвея, который произнес:

— Ты напористый парень, коп. Но тебе надо бы знать, что мир разделен на две категории людей. Либо вперед, первым, либо уйди, слабак, с дороги.

Эйхорд увидел, как напряглись мускулы мужчины и насторожился. Он не боялся. «Смит-и-вессон», оттягивающий ему карман, не выдаст. Но напряжение начинало сказываться. Он чувствовал, что вспотел. Морозильник в его голове тоже начал оттаивать.

Он понимал, что Скамвей готовится сделать роковое движение и напрягся, пытаясь угадать, способен ли мужчина прыгнуть на него из кресла, когда увидит то, что Эйхорд прятал за спиной. Тогда надо успеть отскочить в нужном направлении. Ему заранее не нравилась предстоящая сцена. Ладони опять вспотели. Он заставил себя придвинуться ближе к Скамвею. Вытер ладонь о брючину, следя за напряженными мускулами противника. Затем на дюйм передвинулся вправо, сломав прямую линию, которую прочертил мысленно.

— Помните фильм «Стучи в любую дверь»? — спросил Скамвей.

— Там говорилось «живи быстро — и умрешь молодым». А мой девиз «пей до рвоты, бери все, что нравится, — и никогда не умрешь». Никогда, черт возьми, не умрешь! — Его улыбка была похожа на оскал, и Джек понял, что должно произойти сейчас. Он сказал:

— Смотрите!

И Скамвей увидел. Сдержанность изменила ему.

— Ты ненормальный, безмозглый ублюдок!

Очень близко к краю бетонной площадки находился черный предмет в виде фаллоса.

— Это подлинник, кстати. Хороший сильный ветер запросто сбросит это вниз. Я порушу их все, если не получу письменного признания. Даже если адвокат выиграет процесс, у вас больше не будет ваших прелестных деток.

Скамвей с трудом удержался, чтобы не вскочить с кресла. Эйхорд видел, как он в первый момент перенес вес на ноги, но быстро обмяк. Как только он крутанул колесо, чтобы спасти свое черное омерзительное сокровище, Эйхорд почувствовал в груди холодную, тяжелую боль. Усилием воли он заставил себя сделать шаг вперед и толкнул кресло ногой, вложив в это движение всю возможную силу. Артур Спода выпрыгнул из кресла, но было слишком поздно, потому что и он, и его кресло, и небьющийся литой фаллос уже летели в пространстве. В четверть секунды кресло достигло земли, а через полудара пульса и остальное. Бетонированная площадка под балконом устремилась навстречу Споде, и когда неподатливая твердыня коснулась его головы и шеи, из его глотки вырвался последний крик.

Джек повернулся, вошел в комнату, спустился по лестнице, чтобы забрать копию футуристического фаллоса с места происшествия и поставить на место.

Снова не было ни чувства вины, ни облегчения, ни, естественно, мыслей о трагичности происшедшего. Только пустота.

Никаких ощущений на протяжении всего времени, пока он тщательно уничтожал следы своего присутствия, создавал логичную картину несчастного случая. Лишь изредка его разбирал смех. Черный юмор, в конце концов, единственное прибежище убийц. Юмор висельника.

Бакхед-Спрингз

Он заехал в библиотеку; сдал книги и отправился домой. По дороге он поймал себя на том, что его мысли погружаются в вязкую западню, куда никогда не разрешал им забираться. Похоже, что атмосфера дома убийцы не отпускала его. Прости, Господи, он ненавидел себя за то, что мог такое подумать. Но, похоже, для всех было бы лучше, если бы ему тогда удалось найти способ избавить мир от ребенка, который со временем может вырасти в Артура Споду.

Его сердце чуть не выпрыгнуло из груди от громкого звука радиовызова.

— Кэй-дабл А-3. — Это был вызов Эйхорда по личному каналу связи-.

Он переключился на него, и ответил:

— Кэй-дабл А-3 слушает.

— Позвоните миссис Северн, пожалуйста. — Голос диспетчера.

— 10-4, спасибо. Кэй-дабл А-3 отключился от связи. — Он подъехал к телефонам-автоматам у бакалейного магазина и набрал номер телефона Дана, который именовался миссис Северн в соответствии с их личным кодом.

— Да, — ответил его приятель.

— Ну, чего тебе?

— Привет. Слушай. Но только ничего не говори. Только слушай. Не перебивай. Я прошу тебя, слушай спокойно. Я знаю, что ты сейчас чувствуешь, если я прав. Если я неправ и ты не делал этого — плевать, но не говори ни слова. Просто выслушай меня без комментариев. Не возражай. Я все равно скажу, а когда закончу, мы повесим трубки и, черт побери, забудем об этом. Навсегда. Я хочу сказать тебе... Я знаю, что ты понимаешь, как сильно я люблю тебя.

Толстый Дан так нервничал, что почти кричал в трубку:

— Но не в этом дело. Что я хочу сказать. Я знаю тебя слишком хорошо, ослиная твоя башка. И я знаю, что то, что ты сделал, способно сожрать тебя. Только молчи. Не надо говорить. Если я неправ — пусть. Я думаю, ты кончил тех подонков. Я знаю тебя, поганца, как облупленного. И если ты сделал это, то прогонишь себя через семь кругов ада. Я хочу сказать тебе — не надо. Мы оба знаем, что иногда необходимо иметь холодную кровь. Мы знаем, что иногда нет другого пути, дорогой. И мы знаем, что конец должен оправдать средства. Вот почему существуют войны и законы, копы и разное дерьмо. Я не знаю слов, чтобы ободрить тебя. Почему-то выходит одна чушь. Но я хочу, чтоб ты знал — прав ты или нет, я люблю тебя, и я всегда с тобой. Теперь все, — сказал Дан и бросил трубку, как он часто поступал с Эйхордом и прежде.

Джек забрался в автомобиль и выключил радиосвязь. Он мысленно улыбался Дану. «Я тоже люблю тебя, толстяк», — подумал он про себя. Но подавленность еще не оставила его.

Он приехал домой, запер дверь гаража, вошел в дом, поцеловал жену и направился в комнату, где играл Джонатан. Он взглянул на ребенка. Тот немедленно стрельнул маленькими яркими черными глазенками в его сторону, задержал на нем взгляд на долю секунды, а потом без интереса отвернулся. Эйхорд стоял у двери, смотрел на малыша и думал: «Должен я был это сделать или нет?»

Он с грустью сознавал, что любой вариант был по-своему безнадежен. Холодная боль в груди все еще оставалась, но Джек Эйхорд уже знал, что ни о чем не жалеет. В конце концов, ничто так тяжело не давит на грудь, как сердце из камня.