ГЛАВА 9

Первые несколько недель замужней жизни Кейли были просто идиллическими. По ночам, а иногда и днем, как только появлялась малейшая возможность, они с Дерби занимались любовью, уносясь в заоблачные выси чувственного наслаждения, где сливались воедино их тела и души. Минуты любви то наполнялись всепоглощающей страстью, то обращались в игру, но всегда были такими волнующими и неповторимыми, что Кейли хотелось кричать от счастья быть самой собой, быть здесь, с мужчиной, которого она любила больше жизни.

Несмотря на то, что они ухитрялись находить время на любовные утехи, первые дни после свадьбы были очень суматошные. Дерби с неохотой принял от Ангуса сотню голов лошадей и в ближайшее время собирался отправиться в Мексику купить еще сотню. Он каждое утро вставал с восходом солнца, одевался в полумраке и выходил во двор, чтобы проверить, поднялись ли работники, которых он нанял для ремонта старого хлева и прочих работ на ранчо. Кульверсоны, любил повторять он с большой гордостью, действительно привели ранчо в полное запустение.

Совесть не позволяла Кейли долго нежиться в постели, и она поднималась, когда слышала, как закрывалась за Дерби дверь кухни. Он работал вдвое больше, чем любой из нанятых им работников, и ему просто необходимо было основательно позавтракать, чтобы иметь силы на разгрузку сена, починку забора, ремонт крыши и прочие хозяйственные дела.

Бетси, которая оказалась хорошим другом и заботливой родственницей, научила Кейли качать воду из колодца за домом, колоть дрова и разводить огонь в кухонной печи. Кейли рассчитывала готовить по-своему, но не тут-то было. После нескольких сгоревших блинов и опалившись при попытке пожарить курицу, она приобрела-таки сноровку в использовании чугунных сковородок и котелков.

Кейли не понадобилось много времени, чтобы сделать открытие, что в девятнадцатом веке жизнь, по меньшей мере, в десять раз тяжелее, чем в конце двадцатого. Стирка белья, например, была настоящим испытанием, просто каторжным трудом и занимала целый день. Нужно было притащить во двор кадку, натаскать воды из колодца, подогреть ее, добавить мыло и стирать белье вручную. К моменту окончания этой нелегкой работы Кейли валилась с ног от усталости. А белье еще нужно было развесить на веревках, специально для этой цели закрепленных на кольях. И не имело значения, как рано Кейли начинала, ей никогда не удавалось управиться со стиркой до заката, когда уже поздно было думать об ужине. День стирки закономерно сменялся днем глажения. Кейли обливалась потом, нагревая на печке утюг и орудуя им, пока он не остывал.

Кроме того, на ней была ежедневная уборка, бесконечная стряпня и мытье посуды, да и Дерби не давал ей покоя и через каждые полчаса тянул ее из дома, чтобы с гордым видом показать, что уже сделано для их зверинца, состоявшего из коров в компании с телятами, племенных быков и свиней. А ночью, после занятий любовью, она, вконец изнуренная, засыпала в объятиях Дерби, положив голову ему на плечо. Никогда в жизни Кейли еще не была так счастлива, как теперь.

Однажды, теплой безлунной ночью, ее разбудил тихий шорох или просто какое-то странное ощущение. Она открыла глаза, испугавшись сначала, что опять вернулась в двадцатый век, но увидела Дерби его фигура из плоти и тени темнела на фоне окна. Он стоял, уперев руки в подоконник, и пристально смотрел куда-то вдаль, погрузившись в раздумья.

У Кейли отлегло от сердца, но ее сразу же охватило беспокойство.

– Дерби?

– Спи, дорогая, – отозвался он грубоватым голосом, не повернув головы.

Кейли приподнялась на локте. Она была ужасно напугана, хотя сама не понимала, чем. Она знала только, что ее страх не имел никакого отношения к спонтанным переходам из одного века в другой.

– Что случилось? – спросила она робко.

– Я не могу уснуть, – вздохнул Дерби.

– Это заметно, – произнесла Кейли с досадой в голосе, под которой на самом деле скрывался страх. – И я теперь тоже не смогу, так что можем начать разговор.

Дерби тихо засмеялся, но это был невеселый смех.

– Ты упрямица. – Он вернулся в постель, сел на край, далеко от Кейли.

Кейли издала добродушно-пренебрежительный звук и подняла повыше подушки.

– По-моему, я довольно послушная, – возразила она.– Все-таки там, откуда я пришла, работу, которую я выполняю здесь, назвали бы каторжным трудом. Но ты же видишь, я не поднимаю бунт, не так ли?

Дерби наклонился к ней, взял в ладони ее лицо, но тут же отпустил и с задумчивым видом провел пальцами по своим красивым волосам.

– Ты скоро получишь помощь, – сказал он. – Отец Амброс предлагает нам поселить у себя женщину с мальчиком – они живут в миссии, и им нужно место.

Хотя Кейли нелегко было справляться одной со стиркой, готовкой и уборкой, она вовсе не хотела видеть под своей крышей другую женщину. Это был ее дом, только ее и Дерби. Она сама удивилась, обнаружив в себе такое ярко выраженное собственничество, – она боялась любых посягательств на ее территорию.

– Я, кажется, не жаловалась, – тихо промямлила она.

– Я знаю, – ответил Дерби, склонившись, чтобы поцеловать ее в лоб. – Но я не хочу видеть, как ты изнуряешь себя, словно какая-то несчастная фермерша. Я скорее пойду к Ангусу с протянутой рукой, чем смирюсь с этим.

– Я люблю тебя, – страстно прошептала Кейли, потянувшись к нему, чтобы погладить по волосам. – Как давно я тебе этого не говорила?

– Уже примерно два часа, я думаю, – улыбнулся Дерби, и его зубы засверкали в темноте. – Только в прошлый раз ты говорила это не так нежно, как сейчас. Ты лежала, согнув ноги в коленях, твоя голова была запрокинута и...

– Не увиливай, Дерби, этот номер у тебя не пройдет, – прервала его Кейли. – Я твоя жена и люблю тебя, и я требую, чтобы ты сказал мне, что тебя беспокоит. Не нужно заговаривать мне зубы.

Он смотрел на окно, будто обдумывал план побега.

– Я не такой, как Саймон или Уилл, Кейли, – заговорил он, наконец. В темноте Кейли не могла разглядеть его лица, но она знала, что у него сейчас суровый вид. – Ребенком я бывал иногда в Трипл Кей, это так, но большую часть времени я проводил в «Голубой подвязке». Из-за этого у меня возникало немало проблем. Когда мне исполнилось семнадцать, я впервые уехал из города, и проблем стало еще больше. Я не приобрел за эти годы ничего, кроме квалификации никчемного бродяги. В конце концов, я вернулся и делал все, что мог, чтобы только не зависеть от Ангуса. Он то грозился отлупить меня, то пытался внушить мне здравый смысл увещеваниями. Но все его попытки были тщетны. До меня не доходили ни слова Ангуса, ни слова Хармони. Единственное, что имело для меня значение это твой образ в зеркале. Когда мне удавалось хоть мельком увидеть тебя, я был счастлив. Но ты всякий раз исчезала или уходила, или что-то в этом роде, и я не мог больше выносить этого. Я решил опять уехать в компании с разбойниками, братьями Шинглер, которые пили и развратничали в «Голубой подвязке». Мы с Хармони долго ругались перед моим отъездом. – Он на время замолчал, перевел дыхание и крепко сжал между ладонями руку Кейли. – Оказалось, что у братьев Шинглер проблем было еще больше, чем у меня. Когда я скитался с ними, они ограбили банк и хладнокровно застрелили кассира.

У Кейли все перевернулось внутри.

– О Боже, Дерби, ты был...

Он покачал головой, пока с ее губ не успели сорваться страшные слова.

– Нет, дорогая, – поспешил он успокоить ее. – Меня там не было, к счастью для меня, и местный шериф знал это, потому что сам посадил меня за решетку за нарушение порядка незадолго до случившегося. Я находился и камере, когда Дюк и Джарвис брали банк. Кассир был один, когда они напали, он отдал им деньги, но они все равно убили его, сволочи.

Кейли закрыла ладонями лицо и долго сидела так, плотно сжав пальцы. Одно дело видеть сцены насилия в примитивных боевиках, которые каждый вечер транслировались по телевидению, и совсем другое – столкнуться с этим в реальной жизни.

– И что же ты делал после этого? – спросила она, теребя угол простыни.

– Я отсидел положенный срок – пятнадцать суток, потом сел на своего коня и уехал. Я обретался в Мексике, пока Уилл и Саймон не нашли меня и не сообщили о матери и об Ангусе.

Кейли обняла его и притянула в постель.

– Так, значит, ты был разбойником?

– Нет, но я был никчемным бездельником, а это ненамного лучше в глазах большинства людей.

– Это нелепо. – Кейли удивленно вскинула брови. – На нашей свадьбе было полно гостей – люди из города, фермеры со своими семьями, и все они были очень милы с нами, прямо как с родными.

Дерби положил руку ей на грудь. От его пальцев словно исходили электрические заряды, пронизывавшие ее тело.

– Они пришли по двум причинам, Кейли, – начал объяснять он. – Во-первых, каждый из них так или иначе чем-то да обязан Ангусу. И хоть я незаконнорожденный, но я все же его сын. А во-вторых, им просто было любопытно посмотреть на тебя, на нездешнюю невесту – новый человек всегда вызывает интерес. Бетси выросла на ферме недалеко от Редемпшна, они с Уиллом сидели за соседними партами в школе, а бедняжка Кэтлин оказалась слишком хрупкой и умерла еще до того, как многие успели с ней познакомиться.

Имя Кэтлин напомнило Кейли о Саймоне и о том, что ей судьбой уготовано стать его женой после смерти Дерби. Сердце болезненно сжалось у нее в груди, и она крепче обняла мужа, словно этим могла защитить его.

– Ты многое поведал мне, Дерби, но ты так и не сказал, что тебя беспокоит. О чем ты думал, стоя у окна? – не отступала Кейли.

– Ты самая упрямая женщина на свете.

– Это точно. Итак, тебе лучше поделиться со мной своими проблемами, – настаивала она.

Дерби долго молчал, так долго, что Кейли подумала, что он опять уклоняется от этой темы.

– История с братьями Шинглер еще не закончилась, – изрек он, наконец. – Их поймали и приговорили к повешению через месяц после ограбления банка и убийства, и они не сомневаются в том, что это я сказал шерифу, где они скрывались.

Кейли похолодела от страха.

– А ты? Ты действительно сказал?

– Да, черт возьми, – бросил Дерби. – Ведь они убили человека. Их схватили и отправили в тюрьму. Но, видимо, по дороге кто-то из их друзей напал на конвой. Шерифа и его помощника нашли застреленными, а Шинглеров никто не видел с тех пор.

Сердце Кейли готово было выскочить из груди.

– Они, конечно, забыли о тебе, – с тенью надежды в голосе произнесла она.

– Они не забыли, – развеял ее робкую надежду Дерби. – Было бы наивно думать так. Они помнят это лучше, чем я, Кейли.

– Поэтому ты хотел уехать в Мексику? Ты надеялся, что там мы были бы в безопасности? – спросила она.

– Отчасти, да, – признал Дерби, его крепкие руки крепче сжали ее в своих объятиях. – Но у меня была и другая причина. Я ужасно боюсь, что ты опять исчезнешь. Я сейчас уязвим как никогда, Кейли.

Кейли поцеловала его твердое холодное плечо.

– Я тоже, – сказала она. – Наверное, это цена, которую приходится платить за настоящую любовь. И знаешь что? Это все же выгодная сделка.

Дерби повернулся, чтобы увидеть лицо Кейли, его волосы скользнули по ее щеке.

– Согласен, – произнес он шепотом и припал к ее губам.

На следующее утро отец Амброс привел Мануэлу, стройную женщину, возраст которой было невозможно определить, ей можно было дать и двадцать и пятьдесят, и ее маленького сына, Пабло, знакомиться с Кейли. Она была в кухне, пыталась погладить одну из рубашек Дерби, когда пришли гости.

– Проходите, садитесь, – приветливо встретила их Кейли, сияя от радости. Она была искренне рада любому обществу.

В этот яркий солнечный день, когда дел было хоть отбавляй, а тело еще ныло в сладкой истоме после утреннего занятия любовью, Кейли пребывала в отличном настроении, а мир казался ей прекрасным и совершенно безопасным.

Отец Амброс, очень симпатичный мужчина, которому было около тридцати, одетый в монашескую рясу и сандалии, улыбнулся и тихо заговорил с Мануэлей, у которой было такое лицо, будто она хотела убежать. Она обеими руками вцепилась в свой узелок, в котором, по-видимому, уместились все ее пожитки.

Когда гости уселись за круглый дубовый стол, подарок Саймона, и Кейли налила кофе отцу Амбросу и Мануэле, а перед Пабло поставила кружку с молоком, она тоже села рядом.

– Шесть месяцев назад Мануэла потеряла мужа, – начал отец Амброс. – Она работала кухаркой, но лишилась места, когда семья, приютившая ее, решила вернуться на Восток. Они с Пабло жили при миссии, он, кстати, один из лучших учеников в нашей маленькой школе, но Мануэла хочет сама зарабатывать себе на жизнь.

– Я тоже могу работать, – выпалил Пабло. Это был симпатичный мальчик примерно восьми лет, с блестящими темными глазами и копной жестких волос. – Я могу кормить лошадей и коров, и свиней. Я очень сильный, я как взрослый мужчина!

– Посмотрим, – улыбнулась Кейли. – Не сомневаюсь, что для тебя найдется много работы, но только после школьных занятий, конечно.

Мануэла смотрела на Кейли уже с меньшей недоверчивостью, чем прежде, но все еще не произносила ни слова.

– Они не требуют от вас многого. – В голосе отца Амброса звучала надежда. – Им нужна всего лишь комната, небольшое жалованье и пища.

Кейли посмотрела на Мануэлу.

– Я уверена, что удивлюсь, как могла обходиться без вас до сих пор, – сказала она. – Работы здесь пруд пруди, но если мы разделим ее на троих, то легко справимся.

Карие глаза Мануэлы засияли гордостью, и тут же ее взгляд сменился более мягким.

– Спасибо, – впервые промолвила она. Пабло издал радостный клич, извинился и выскочил через черный ход. Отец Амброс засмеялся.

– Ему не терпится повозиться с лошадьми, – объяснил он.

Кейли, слегка встревоженная, подошла к окну. Ведь лошади в загоне были еще необъезженные и почти дикие, они могли быть опасны.

– Не волнуйтесь, – успокоил ее священник. – Дерби присмотрит за мальчиком.

Действительно, Дерби в этот момент как раз перелезал через ограду загона, затем он пересек двор и протянул Пабло руку, приветствуя его как мужчина мужчину.

– Пойдемте, я покажу вам, где вы будете спать, – сказала Кейли Мануэле.

Они вошли в маленькую комнатку, которая располагалась в противоположной от их спальни стороне дома. В комнате были только две кровати с грубыми соломенными матрасами, комод и умывальник. Стоя на пороге, Кейли вспомнила комнату для гостей ее квартиры в Лос-Анджелесе в двадцатом веке с огромной кроватью из полированной латуни, с желтым покрывалом, с подушками в оборочках, с бледным ковром на полу и с обоями пастельного цвета, и покраснела до корней волос.

– Это, конечно, не Бог весть что... – начала оправдываться она.

Смуглая кожа Мануэлы казалась полупрозрачной. Она положила свой узелок на одну из кроватей и потянула за ящик комода со свойственным женщинам всех веков желанием поскорее освоиться на новом месте.

Хотя лицо женщины явно выражало радость, Кейли чувствовала себя немного неловко.

– Мы обставим ее получше, как только сможем, конечно. – Она пыталась загладить неловкость. – Новые шторы, приличные матрасы, ковер...

– Это очень мило, – произнесла Мануэла, глядя Кейли прямо в глаза. – Теперь покажите, какую работу я должна выполнять.

Отец Амброс ждал их в кухне.

– Если все улажено, я возвращаюсь в миссию, – сказал он, когда Кейли и Мануэла вернулись.

По-видимому, эти трое пешком прошли пять миль, отделяющие маленькое миссионерское поселение от ранчо, поскольку не было видно ни лошади, ни повозки. Отец Амброс пожал Кейли руку.

– Спасибо вам, миссис Элдер, – поблагодарил он Кейли на прощание.

Кейли нравилось, как звучала ее новая фамилия, и она не попросила священника называть ее по имени. Она попросит его об этом когда-нибудь позже, когда они познакомятся получше, подумала она.

– Я вам тоже очень благодарна, – ответила Кейли.

Когда отец Амброс ушел, забрав с собой Пабло, потому что в тот день в школе были занятия, Кейли повела Мануэлу на экскурсию по дому. Несмотря на то, что Кейли и Бетси грудились перед свадьбой до седьмого пота, чтобы привести дом в пригодное для жилья состояние, здесь еще оставался непочатый край работы. Мануэла сразу же проявила инициативу и взялась мыть покрытые пылью стены горячей водой с мылом.

В полдень Кейли позвала всех на обед. Дерби ел на ступеньках перед дверью черного хода, потому что был грязный с головы до ног после работы с лошадьми, а Кейли примостилась рядом с ним. Вскоре после обеда приехала Бетси в своем маленьком кабриолете, запряженном парой лошадей – гнедой и пегой.

– Я собираюсь проведать Ангуса, – закричала она Кейли, подъезжая к дому. – Хочешь поехать со мной?

– С удовольствием, – кивнула Кейли, и она не кривила душой.

Она очень беспокоилась за Ангуса, а с домашней работой справятся теперь и без нее, хотя ей было немножко досадно признавать это. Мануэла вымыла стены, приготовила полдник и уже заканчивала мыть посуду.

– Только подожди, я немного освежусь, – попросила Кейли.

Она побежала в спальню, умыла лицо тепловатой водой, пригладила волосы и надела практичное льняное платье. Когда она вернулась в кухню, Бетси по-дружески болтала с Мануэлей, которая уже приготовила кучу еды на ужин. Ей приходилось учитывать и команду помощников Дерби, которые раньше сами готовили себе на костре, а теперь, по распоряжению Дерби, должны были ужинать в доме, вместе с хозяевами.

– Я чувствую себя эксплуататором по отношению к ней, – поделилась Кейли, когда они с Бетси ехали вниз по проселочной дороге в сторону Трипл Кей.

Бетси покосилась на невестку:

– Мануэла мечтала собственными руками зарабатывать себе на хлеб – она сама сказала мне об этом. К тому же, миссис Элдер, я думаю, ваше переживание за Мануэлу вызвано не только милосердием. Вам не нравится, что теперь еще одна женщина будет заботиться о Дерби.

Кейли уже открыла, было, рот, чтобы возразить, но Бетси опередила ее.

– Это правильно, – говорила она, улыбаясь. – Я точно такая же, когда дело касается моего Уилла. Или, по крайней мере, была такой до рождения мальчиков, а потом я уже безумно радовалась, что у нас есть Салли Квилл, которая мне во всем помогает, хотя она и ужасно глупая девчонка. Кейли, Дерби нанял Мануэлу, потому что он любит тебя, потому что не хочет, чтобы ты выбивалась из сил.

– Я знаю. – Кейли опустила глаза. Бетси покачала головой, ее милое лицо светилось жизнерадостностью.

– Ради Бога, перестань чувствовать себя виноватой и не хнычь, – снова заговорила она. – Скоро у вас будет полный дом детей, как у нас с Уиллом. Я знаю, что вы оба этого хотите. Дети сделают вашу жизнь богаче, они во многом изменят ее.

Кейли вспомнила о зеркале в салуне «Голубая подвязка» и о том, что рассказал ей Дерби прошлой ночью о братьях Шинглер. Ей стало так мучительно больно при мысли о том, что она не встретит старость вместе со своим мужем, которому суждено умереть молодым, что из ее глаз брызнули слезы.

Это не ускользнуло от внимания Бетси.

– Ты такая же слезливая, как и я, – понимающе кивнула она и приложила руку к животу, словно прося подтверждения у своего пятого ребенка, который еще находился в ее утробе. – Женщина становится эмоциональной, когда у нее появляется семья.

Кейли закусила губу. Ей было страшно думать о том, что она сама уже носит под сердцем сына, Гарретта; ей и так было достаточно переживаний, начиная с того, что ее постоянно мучил страх перенестись опять в другое время, и, заканчивая разбойниками, которые могли найти и убить Дерби.

– Это, должно быть, невероятно мучительно, рожать здесь, – сказала она, не подумав, как следует над словами.

– Здесь? – Бетси удивленно посмотрела на нее. – Я не думаю, что в Неваде рожать мучительнее, чем где-то в другом месте.

Кейли попыталась улыбнуться. Она сравнивала условия рождения детей в девятнадцатом веке и в двадцатом, но, конечно, не могла сказать об этом Бетси.

– Расскажи мне, как это бывает, – попросила она.

– Я проклинала Уилла Каванага и клялась проткнуть его вилами, если он еще когда-нибудь приблизится ко мне. Но когда все заканчивалось, я смотрела на малыша, смотрела на Уилла и уже обожала малютку и опять была готова заниматься любовью с Уиллом. – Бетси вздохнула. – Я очень надеюсь, что на этот раз у нас будет девочка. Я бы так любила ее.

– Я тоже надеюсь, – поддержала ее Кейли. При всем том, что они родились в разные века и в совершенно разных мирах, ей нравилась Бетси. Для Кейли она стала сестрой, а ей всегда хотелось иметь сестру. – Ты будешь рядом, Бетси, ты поможешь мне, когда придет мой срок?

Бетси легонько толкнула ее локтем и улыбнулась.

– Можно не сомневаться, что тебе недолго придется ждать своего срока, ведь ты замужем за мужчиной, в жилах которого течет та же кровь, что и в жилах моего мужа. И конечно, я буду рядом, вместе с доктором из города. Твой Дерби тогда уже будет бесполезен.

Кейли засмеялась, представив, какая паника охватит Дерби, когда дойдет до дела.

– Ты права, – согласилась она. – От него будет мало толку.

Они застали Ангуса сидящим на террасе, закрытой противомоскитной сеткой, в своем кресле на колесиках. Он оторвался от чтения занимательной книги по истории Греции и был безумно рад видеть обеих снох. У Кейли, когда она посмотрела на него, поднялось настроение. Несмотря на то, что Ангус как прикованный сидел в кресле, он выглядел сильным и здоровым. У него был свежий цвет лица, а глаза искрились задором.

Гости пробыли в Трипл Кей около часа. Бетси рассказывала Ангусу о последних подвигах своих проказников, и он смеялся от души. Кейли поведала о том, как идут дела на ранчо: как Дерби объезживал лошадей, о Мануэле и Пабло, которые будут жить у них.

На прощание Ангус похлопал Кейли по руке.

– Ты самое лучшее, что когда-либо было у моего сына, – сказал он. – Я так благодарен тебе за то, что ты приехала.

Поддавшись импульсу, Кейли поцеловала его в старую загрубелую щеку.

– Я хочу через много лет рассказывать вам на этой террасе о наших с Дерби детях, – с волнением в голосе произнесла она в ответ.

Ангус улыбнулся.

– Я сделаю все, что от меня зависит, чтобы дожить до этого, – пообещал он.

Когда Бетси высадила Кейли у ворот ранчо, Дерби уже ждал ее, сидя в лохани по шею в горячей воде. В зубах у него торчала тонкая сигара, которую он потягивал с вальяжным видом.

Кейли почувствовала что-то вроде приступа ревности – вероятно, Мануэла приготовила для него воду – но в следующее мгновение она уже рассердилась на себя: ревность не самое лучшее начало семейной жизни.

– Как Ангус? – с деланным равнодушием спросил Дерби.

– Для человека, делающего вид, что он не любит своего отца, – ответила Кейли, сморщив нос от сигарного дыма, и наклонившись, чтобы поцеловать его в затылок, – тебя слишком беспокоит его здоровье. А что касается Ангуса, то он выглядит молодцом.

– По-моему, ты нравишься этому старому хрычу, – Дерби усмехнулся, задерживая дым во рту. – Если бы он был лет на сорок помоложе, он был бы мне серьезным соперником в борьбе за твое сердце.

– Если бы он был на сорок лет моложе, – ответила Кейли, открывая окно, чтобы выпустить сигарный дым, – ни тебя, ни меня еще не было бы на свете.

Дерби сделал затяжку и выпустил очередной клуб сизого дыма в насыщенный паром воздух над лоханью.

– Мне кажется, он тебе тоже нравится, – дразнил он Кейли.

– Ты прав, – не сочла нужным отпираться Кейли. Она вырвала у него из руки зловонную сигару и макнула ее в воду. Сигара с шипением потухла, и Кейли выбросила ее в окно. – По-моему, Ангус удивительный человек, – сказала она. – Я бы хотела, чтобы мой отец был хотя бы наполовину таким сильным, как он.

Дерби собирался, было выразить протест по поводу утраченной сигары, но вместо этого выражение обиды на его лице сменилось одной из его разящих наповал улыбок, способных растопить лед.

– Почему бы вам не скинуть одежду, миссис Элдер, и не забраться ко мне в лохань? – Он бросил на нее лукавый взгляд.

– Потому что мы не одни в доме, это, во-первых. И потому что ты за день весь извозился в земле и еще в чем похуже, и у тебя вода грязная, это, во-вторых.

– Если для тебя так важно, чтобы мы были одни, дорогая, то Мануэле с сыном придется вернуться обратно в миссию. А что касается второй причины, то я сполоснулся в ручье, прежде чем залез в лохань.

Кейли присела на край кровати.

– Я не хочу, чтобы Мануэла и Пабло ушли. Мы нужны им, а они нужны нам, – сказала она со всей серьезностью.

– Дорогая, я же пошутил, – мягко успокоил он ее и потянулся за полотенцем.

– Я немного ревную к Мануэле, – призналась Кейли. – Мне не нравится, что кто-то еще проявляет заботу о тебе.

Дерби стоял перед ней обнаженный, а она, несмотря на зарок не отступать от норм викторианской морали, смотрела на него с нескрываемым восхищением. Ей вдруг до боли захотелось запечатлеть образ любимого в скульптуре, которая переживет их обоих.

– Я буду, верен тебе, – тихо произнес он.

Кейли захотела прикоснуться к его влажному после купания телу не только как жена, но и как художник, знакомящийся с объектом. Ее охватило неукротимое желание провести руками по твердым мышцам его бедер, по плоскому животу, по широким мускулистым плечам. Его тело было так великолепно, что у Кейли захватило дух. Она с трудом заставила себя оторвать взгляд от его безупречной фигуры и посмотреть ему в глаза.

– Я люблю тебя, Дерби, – сказала она. – Я люблю тебя так сильно, что мне кажется, сильнее любить невозможно. Но каждое утро, просыпаясь, я понимаю, что люблю тебя еще больше.

Он подошел к ней, не произнося ни слова, и нежно уложил на постель.

Кейли не сопротивлялась, когда Дерби расстегнул лиф ее платья, залез под него горячими пальцами, лаская ее грудь, и захватил ее губы своими губами. Ему каким-то образом удалось снять с Кейли почти всю одежду, не затушив пробудившийся в ней вулкан страсти, и скоро он уже проник в нее.

Кейли лежала под ним, отдавшись наслаждению, ее податливое тело извивалось в его покрытых испариной руках, когда он вознес ее на ту высоту ощущений, на которую она еще никогда не восходила...

Когда все завершилось, они долго лежали неподвижно: их тела переплелись, сердца бились в едином ритме. За окном уже темнело.

Вечером Кейли, напевая, помогала Мануэле подавать на стол ужин из форели, жареного картофеля и моркови, любезно предоставленной экономкой Ангуса, Глорией, из ее собственных запасов. За столом Дерби разговаривал со своими помощниками о лошадях и о выгоне скота, но время от времени его взгляд встречался со взглядом Кейли, и кухня, казалось, озарялась светом.

ГЛАВА 10

Кейли знала, что лежала рядом с Дерби, она знала, что спала, но сон был слишком реалистичный, чтобы быть всего лишь видением.

Она стояла на залитом лунным светом кладбище в современном Редемпшне, ситцевая ночная сорочка развевалась у ее голых щиколоток, трава под ногами была холодная и сырая. Кейли смотрела на знакомую могилу с солнечными часами вместо надгробного камня, на которых была выгравирована скромная надпись: «ДЕРБИ ЭЛДЕР. 1857—1887. НЕЗАБВЕННЫЙ СУПРУГ».

Прохладный ветерок трепал волосы Кейли; она опустилась на колени, вырвала траву, прикрывавшую надпись. «Незабвенный супруг», – мысленно повторила она, и слезы обжигающими струйками побежали по ее щекам. Этих слов, истинных, как никакие другие, не было здесь, когда она первый раз увидела могилу. Должно быть, это она добавила их.

Кейли, шатаясь, поднялась на ноги. Было холодно; холод, казалось, исходил от нее самой, из глубин ее души.