ГЛАВА 6

Она исчезла.

Осознание этого было как удар копытом в живот. Несколько мучительных секунд Дерби как вкопанный стоял в дверях своей комнаты в «Голубой подвязке» и не мог поверить глазам: Кейли исчезла. Только ее платье все еще лежало на кровати.

Возможно, подумал он в отчаянии, ей надоело ждать, когда он вернется, и она вышла ненадолго осмотреться вокруг. Но инстинктивно он понимал, что это не так. Кейли не могла выйти из комнаты совершенно голая и, кроме того, если все, что она говорила, было, правдой, а у него не было оснований сомневаться в этом, то его мир был совершенно чужим для нее. Хотя Кейли явно была не робкого десятка, она навряд ли рискнула бы выйти одна, пока не познакомилась бы поближе со многими вещами.

Дерби бросил пакет на неубранную постель, на которой меньше часа назад еще лежала Кейли. В пакете были одежда, обувь, какое-то нижнее белье – все, что он купил для нее, выдержав удивленный взгляд, которым окинула его хозяйка магазина. Платья, юбки, сорочки – кому теперь все это нужно? И уже не имело значения, правильно ли он угадал размер.

Дерби плотно закрыл за собой дверь, так же как в последнее время накрепко было закрыто его сердце – для насмешек школьных приятелей, для Ангуса Каванага, который хотел, чтобы он стал ему таким же родным сыном, как Уилл и Саймон, для тех, кто называл его разбойником. Когда умерла Хармони, он запер его еще крепче, чтобы не впустить это страшное горе. Но последняя потеря была чудовищнее всего предыдущего. До сих пор Дерби даже не осмеливался верить, что Кейли действительно была реальной. Теперь он не сомневался в этом. Он занимался с ней любовью и все еще ощущал жар ее тела. Никакой бесплотный образ, рожденный его фантазией, не мог оставить такой глубокий след в его душе, только женщина из плоти и крови обладала такой силой.

Дерби резко повернулся к двери, рванул за ручку и выбежал в коридор, выкрикивая имя Кейли. Поняв безнадежность попытки найти ее, он прислонился лбом к деревянной панели и закрыл глаза, не давая волю слезам, которые сумел сдержать даже на могиле матери. Ему нужно было собраться с мыслями, подумать и решить, что делать, как, черт возьми, он будет жить без Кейли.

Дерби не ожидал, что ему будет так тяжело без нее, он понял, что любит Кейли. Наверное, он любил ее с того самого дня, когда впервые увидел. Она была тогда маленькой девочкой. Она сидела на скамейке, обхватив обеими руками куклу и болтала ногами, не достававшими до пола. Заметив его, Кейли удивилась, но не испугалась – это было ясно по выражению ее лица и по тому, что она не убежала. Что касается его самого, то он был так потрясен, что разучился дышать и едва не умер, а когда смог, наконец, вздохнуть, то чуть не закричал от страха, который возрос с осознанием того, что кроме него никто больше не видел эту девочку.

Дерби потребовалось немало усилий, чтобы прийти в себя. Он аккуратно сложил свадебное платье, его движения были размеренными и неторопливыми, будто он выполнял какой-то священный ритуал. Он положил обручальное кольцо, переданное ему Ангусом, под кружевной корсаж платья и убрал его в шкаф.

После этого Дерби, расправив плечи, вышел из комнаты. Первым человеком, которого он встретил в салуне, оказалась Орэли, которая опять была в желтом платье, ее любимом. Она хитро усмехнулась, увидев его.

– Ты спал сегодня не один, – сказала она, крадущейся походкой приблизившись к Дерби. – Все знают, что в твоей комнате этой ночью была женщина. Но мы теряемся в догадках, кто же это.

Дерби тупо уставился в зеркало, не замечая своего отражения. Как он и предполагал, Кейли в нем не было. Его последние надежды таяли на глазах.

– Она не из вашей братии, – ответил он, с трудом выдавив из себя улыбку, и похлопал проститутку по щеке. – Скажи всем, что это была ты, милая, – добавил он заговорщицки.

Орэли расхохоталась, хлопая себя по бедрам.

– Теперь я утру нос Магги. Она ужасно зазнаётся, потому что считается любимицей Саймона Каванага – он даже привез ей гребешок из Денвера.

«Каков отец, таков и сын», – подумал Дерби. Для Ангуса Хармони была такой же игрушкой, как теперь Магги для Саймона. Когда он увидит своего сводного брата, он напомнит ему, что женщины в «Голубой подвязке» тоже люди, а не предметы для его пользования и не стоит шутить с их чувствами.

Дерби хотелось уйти от страшной мысли о том, что он потерял Кейли, едва обретя ее. Эта мысль стала нестерпимой, она убивала его, ему нужно было чем-то отвлечь себя – вскочить на коня и нестись во весь опор, неистово взяться за самую тяжелую работу или наброситься на кого-нибудь с кулаками, но оставаться на одном месте Дерби больше не мог.

Он нежно отстранил от себя улыбающуюся Орэли, поцеловав ее в лоб для вида. Она поняла, что этот жест предназначался для глазевших на них любопытных наблюдателей, и подыграла Дерби, погладив его по щеке.

– Спасибо, Дерби, – сказала она озорно и, шурша линялыми желтыми юбками, с важным видом пошла к другим девушкам, выстроившимся вдоль стойки бара, следившим за ними краешком глаза и сплетничавшим между собой.

Как правило, их услуги не пользовались спросом до позднего вечера, и многие женщины даже не утруждали себя тем, чтобы встать с постели до заката. Дерби не осуждал их, но его удивляло, как их может устраивать такое однообразие.

Помня о том, что теперь все эти женщины зависят от него, Дерби в дополнение ко всем проблемам чувствовал на себе тяжелый груз ответственности. Теперь, когда не было больше Хармони, он должен был заботиться о них, хотя еще не задумывался серьезно, что именно ему делать. Все перестало существовать для него, когда Кейли чудесным образом прошла сквозь зеркало и упала в его объятия. И сейчас она тоже занимала все мысли Дерби, не отпускала его сознание как крепкое вино.

Еще раз, украдкой взглянув в зеркало, Дерби надел шляпу, достал из-за стойки бара портупею, пристегнул ее, и второй раз за это утро вышел под лучи яркого ласкового солнца. Тепepь его судьба была связана с Редемпшном не только по условию завещания Хармони, здесь стоило остаться хотя бы ради надежды снова обрести Кейли.

В два часа утра, когда закроется салун, он сядет в кресло перед зеркалом, и будет ждать Кейли. И если она опять придет, то он увезет ее как можно скорее и как можно дальше от этого проклятого места.

Дерби отправился на конюшню, где день назад оставил Рэгбоун. Теперь, благодаря Хармони, у него были деньги, и он собирался купить лошадь помоложе и порезвее на случай, если судьба все же предоставит ему возможность увезти Кейли отсюда в безопасное место.

Дерби улыбнулся уголком рта. Все это напомнило ему, как в детстве они играли с Уиллом, изображая из себя рыцарей Круглого Стола.

Он снял шляпу и вытер лоб рукавом. Он отдал бы все на свете, чтобы когда-нибудь снова увидеть Кейли, не говоря уже о том, чтобы она стала его женой, и он мог держать ее в своих объятиях каждую ночь до самой смерти. Ему никогда не везло, разве что в картах, да и это было большей редкостью.

Пока Дерби торговался с Нэдом Финн из-за резвого черного скакуна, только что пригнанного из Трипл Кей и почти необъезженного, приехал Уилл, младший из законнорожденных сыновей Ангуса. Он был верхом на гнедом жеребце с белым пятном на груди. Приподняв шляпу, Уилл поприветствовал Дерби.

– Не понимаю, зачем тебе платить деньги за эту конину, – сказал Уилл, с веселой улыбкой соскакивая с потертого седла, – если теперь ты получишь в наследство целый табун. Он уже дожидается тебя на ранчо.

Дерби стиснул зубы и проигнорировал замечание.

– Как чувствует себя сегодня Ангус? – спросил он, заранее зная ответ.

Уилл, который всегда был намного ближе к отцу, чем Саймон, не расплывался бы так в улыбке, если бы старик чувствовал себя хуже. Новость о том, что внебрачный сын Хармони принял условия ее завещания, согласившись признать за Ангусом отцовство, без сомнения уже дошла до ушей Уилла. Ни одно самое незначительное событие в Редемпшне не обходило стороной Каванагов, так или иначе им все тут же становилось известно. А капитуляция Дерби была особым событием.

– Он спрашивает, когда тебя ждать. Велел экономке приготовить для тебя комнату и все прочее, – ответил Уилл.

Дерби подавил вздох. Брат не был виноват в том, что его жизнь зашла в тупик. Будучи жизнерадостным и незлобивым человеком, Уилл большую часть времени пребывал в хорошем расположении духа, не зависимо от настроения других. Это была одна из многих черт Уилла, которые нравились в нем Дерби.

– Я в состоянии сам купить себе коня, – сухо отрезал он, не найдя что ответить на последние слова Уилла.

Впрочем, ему всегда было не легко разговаривать о ранчо Трипл Кей.

Уилл нахмурил брови, но в его глазах было скорее недоумение, нежели раздражение. Это была другая, свойственная ему черта, – он редко впадал в гнев, следуя одной из заповедей библии.

– Райерсон сказал, ты подписал документы у него в конторе, согласившись с условиями завещания матери. А это значит, что ты получишь свою долю в Трипл Кей, – не унимался Уилл.

Дерби дал Фини двадцатидолларовую монету, и владелец конюшни вручил ему вожжи.

– Да, я подписал, – подтвердил Дерби. Он вскочил на коня и ощутил под собой его трепет. Полудикое животное дрогнуло и заиграло, широко расставив сильные ноги, ища устойчивой позиции.

– Держись, – сказал Уилл, и его лицо расплылось в одной из характерных для него сияющих улыбок с ямочками на щеках.– Ретивого коня ты выбрал, – понимающе добавил он.

– Ну-ну, – усмирял коня Дерби. Между тем он каждой клеткой своего тела ощущал едва сдерживаемое неистовство животного.

– Мы с тобой поладим, – увещевал он. – Не нужно пытаться перекинуть меня через забор, а то я буду опозорен перед моим маленьким братишкой.

– Я тебе не маленький братишка, – возразил Уилл, все еще сияя. – Я родился на целый год раньше, чем ты.

Жеребец дрожал от ярости, его шкура стала мокрой и блестела, как черное дерево после дождя.

– Господи Иисусе! – закричал Дерби. – Да заткнись ты. Не видишь, я занят, чтобы болтать с тобой.

Положив в карман жилета золотую монету, Финн решился, наконец, тоже вставить пару слов:

– Уилл прав, Саттун – ретивый конь, так и норовит завалиться кверху брюхом, и если ему это удастся, он постарается вдавить тебя прямо в навоз.

Дерби бормотал себе под нос проклятия, догадываясь, что терпение жеребца вот-вот лопнет и тогда ему несдобровать. Уилл и Финн были правы – жеребец или перекинет его через крышу «Голубой подвязки», или вдавит в землю.

Конь рванул и словно взорвался на лету, как черный метеорит. Он закинул голову и выбил задними копытами верхнюю поперечину ограды загона.

Уилл издал ликующий крик, он был настоящим ковбоем, в отличие от Саймона, который был скорее фермером с манерами джентльмена. Уилл любил хорошую борьбу, особенно когда одним из противников был полудикий жеребец. Дерби, собрав всю свою решимость, старался удержаться, а конь бесновался, становился на дыбы, и пару раз едва не сбросил седока.

Каждая мышца Дерби была напряжена до предела, глаза слезились от пыли, горло пересохло, чистая одежда пропиталась потом, а шляпа давно была втоптана в грязь и навоз загона. Но Дерби оставался на коне, даже слегка пришпоривая его каблуками сапог. Взмыленный конь храпел, грива его спуталась, глаза закатились.

Несмотря на всю тяжесть этого испытания, Дерби был рад ему, оно хоть на некоторое время отвлекло его от мрачных дум. А чего еще мог желать человек в его положении?

Уилл опять загикал с радостью и восхищением. Было не ясно, кто вызывал у него больший восторг, мерин или наездник, да Дерби это и не волновало. Для него было важным только одно – удержаться, поскольку падение означало бы позор, не говоря уже о нескольких сломанных ребрах.

Вокруг них уже собралась группа зрителей, и жеребец, наконец, прекратил буйство, видимо, устав. Теперь он стоял смирно, опустив свою великолепную голову. Его огромные легкие раздували лоснящиеся бока. Дерби по-дружески похлопал коня по гладкой черной шее, тихо нашептывая ласковые слова. Бой был окончен, но война могла продолжаться еще долго. Жеребца нужно было приучить к седлу, а это снаряжение непременно должно было вызвать очередной протест животного.

А пока Дерби сидел на его голой спине, бормоча слова примирения. Конь тряс и качал головой, его черная грива прилипла к шее; как и его новый хозяин, он был весь мокрый от пота. Он, наверное, был немного обижен сделкой, хотя Дерби, выложивший за него приличную сумму, сомневался в этом.

– Придумай ему хорошее имя, – посоветовал Уилл.

Он с таким торжественным видом поднял из грязи шляпу Дерби, будто это был рыцарский шлем, а не кусок кожи, истоптанный лошадиными копытами.

– Этот жеребец заслуживает чего-нибудь особенного, – добавил он.

– Его будут звать Дестри, – ответил Дерби, ослабив поводья и поглаживая подрагивающую холку коня.

Лицо Уилла засияло одобрительной улыбкой. Он все еще держал в руках шляпу Дерби, пострадавшую в битве. В детстве они часто устраивали шахматные турниры, в которых победителем обычно выходил Саймон, но рыцарь на коне всегда был любимой фигурой Дерби.

– Ты его одолел, – похвалил Уилл.– Похоже, ты не уронишь чести Трипл Кей.

Дерби перекинул ногу через шею Дестри и легко спрыгнул на землю. Он старался не подать виду, что все его тело – от головы до пят – пронизывает нестерпимая боль. В последние годы он слишком много пил, играл в карты, развлекался с проститутками и мало работал и в результате совсем потерял форму. Ночью ему потребуется бутылка настойки, снимающей боль, для наружного применения, и не менее пяти бутылок виски – для внутреннего. А если он не придумает, как ему справиться с потерей Кейли или как вернуть ее, то ему понадобится гораздо больше.

– Ты обещал занять свое законное место в Трипл Кей, когда подписывал бумаги в конторе Райерсона, – напомнил Уилл, беря под уздцы и любовно похлопывая Дестри.

Дерби выхватил у него свою шляпу и швырнул ее на землю. Если бы он этого не сделал, то, наверное, не сдержался бы и ударил Уилла за очередное напоминание о том, о чем предпочел бы забыть.

– Черт возьми, Уилл, я знаю, – огрызнулся он.– И нет необходимости выводить меня из себя напоминанием!

Уилл несколько секунд молча смотрел на него. В его обычно веселых глазах промелькнула искорка гнева – единственный признак того, что он расстроен. Вероятно, подумал Дерби, криво усмехнувшись про себя, он не был единственным, кто хотел поколотить кого-нибудь, у брата явно тоже чесались кулаки.

– Ангус тебя ждет не дождется, – уже спокойно сказал Уилл.

На его лице лучилась неизменная улыбка, но глаза оставались строгими.

– Ему не долго осталось, – продолжил он.– Клянусь Богом, Дерби, ты придешь к нему, даже если мне придется свить веревку из твоих внутренностей и приволочь тебя, обвязав ею.

Дерби горько усмехнулся.

– Ты красиво изъясняешься, брат.

– Это значит, что меня волнует то, о чем я говорю, – ответил Уилл.

Он говорил сейчас не хуже Саймона, и Дерби подумал, что, пожалуй, недооценивал его.

– Не беспокойся, этот конь даст надеть на себя седло, – вмешался Финн.

Финн был знатоком во многих областях, но правила хорошего тона не входили в их число.

Ему было наплевать, что Уилл и Дерби уже забыли о его присутствии.

– Бедная старая доходяга эта твоя Рэгбоун, – не унимался он.– Такое место, как Трипл Кей, не для нее. Она умрет от стыда среди прекрасных жеребцов, что стоят в конюшне ранчо.

– Оседлай ее, – упрямо сказал Дерби. После схватки с Дестри, которая была лишь первой, но не последней, он с большим удовольствием снова сел бы на свою старую клячу. «И пусть она будет выглядеть в Трипл Кей как чертополох среди роз – тем лучше», – подумал Дерби.

Фини, недовольно ворча, пошел в конюшню.

– Ты говоришь, Ангус ждет меня, – продолжил разговор Дерби, когда они снова остались одни.– Почему старик никогда не отступается от своего?

– Этот же вопрос я мог бы задать и тебе. Мы все хотим, чтобы ты получил то, что принадлежит тебе по праву. А, глядя на тебя можно подумать, что мы пытаемся загнать тебя в гроб с какой-нибудь безобразной бабой и поскорее заколотить крышку.

Несмотря на все увещевания брата, Дерби не мог перешагнуть через свою уязвленную гордость. Переезд к Ангусу теперь, после всех этих лет, когда он очень хотел, чтобы отец признал его законнорожденным, казался низкопоклонством.

– Я никогда не нуждался ни в его милости, ни в твоей, – ответил он подчеркнуто сухо.

– Брось! – Уилл начал терять терпение, и его глаза снова вспыхнули.– Сколько я могу тебе объяснять?

Дерби стало смешно при мысли о том, как доходчиво умеет объяснять Уилл, кладезь мудрости и прямо-таки сама рассудительность. На самом деле эти качества всегда принадлежали Саймону, но уж никак не Уиллу. Дерби похлопал брата по плечу, а Фини уже выводил из конюшни оседланную лошадь.

Рэгбоун действительно выглядела ужасно. Уилл окинул ее печальным взглядом.

– Имей сердце, братец! Как только доберемся до Трипл Кей, отпусти это жалкое создание на подножный корм и никогда не утруждай перевозкой более тяжелого груза, чем одна или две мухи.

У Дерби было сердце, хотя он часто хотел, чтобы его не было. Снова посмотрев на Рэгбоун, он решил, что Уилл прав.

– Лучше дай мне все-таки другую лошадь, – обратился он к Фини.

Ворча, что сразу не прислушались к его словам, Фини поплелся обратно в конюшню. Толпа зевак уже разошлась к тому времени. Дерби аккуратно снял со старой лошади седло и ждал возвращения конюха. Уилл, со свойственной ему добротой и мягкостью, похлопывал Рэгбоун по бокам своей большой рукой и обещал ей луга сладкой травы, овес и горы сахара – в общем, все, о чем только могла мечтать лошадь.

Это и развеселило и тронуло Дерби, хотя он, конечно, не подал вида.

– Как дела у Бетси? – спросил он.

– Сам увидишь. Она ждет тебя к нам сегодня на ужин.

– Зная тебя, можно предположить, что она, вероятно, ждет чего-то еще?– намекнул Дерби.

Простодушное лицо Уилла засияло.

– Должна родить в феврале, – радостно сообщил он.

Благодаря Уиллу у состояния Каванагов не было недостатка в наследниках, по последнему подсчету у них с Бетси было четыре сына. Дочка Саймона, Этта Ли, должна была унаследовать равную с ними долю. Не в первый раз Дерби спрашивал себя, почему все так беспокоились о нем, что за сомнительное потомство мог произвести на свет такой непутевый тип, как он. Он с удовольствием уехал бы подальше от Редемпшна, но его не отпускала надежда на возвращение Кейли, и, кроме того, на нем лежала ответственность за судьбу Орэли и других девочек. Он должен был постараться уберечь их от опасности быть вовлеченными в мир, еще более ужасный, чем тот, который они уже знали.

Дерби сдался уговорам Уилла и отправился с ним в Трипл Кей, ведя позади себя Рэгбоун.

– Я думаю, тебе лучше провести ночь здесь, – сказала Франсин.– Ты сейчас явно не в себе. К тому же мне ужасно не хватает женского общества. Кроме тебя, мне даже не с кем поговорить, не считая плотников и водопроводчиков.

Кейли улыбнулась дрожащими губами. Ей никогда не было страшно в огромном бабушкином доме. Но сейчас она была раздавлена горем, а присутствие Франсин ободряло ее.

– Если это не создаст тебе неудобств...– пробормотала она.

– Какие неудобства это может создать? – поспешила успокоить ее Франсин.– Пойдем, я покажу тебе твою комнату, а потом мы слегка перекусим. После этого я предлагаю отдохнуть на веранде. Рабочие стучат сегодня в другой части дома.

Кейли, шатаясь, поднялась с кресла. То, старое, приводящее в замешательство, ощущение вернулось. Она чувствовала слабость, невесомость своего тела, как будто была только тенью самой себя, собственным бесплотным отражением. Несмотря на все жизненные невзгоды, Кейли всегда была сильной и духовно и физически, и эта укоренившаяся в ней в последнее время слабость беспокоила ее.

– Что тебе действительно нужно, – говорила Франсин, чуть вскинув бровь, когда они поднимались по лестнице, – так это на время выбросить из головы все мысли, связанные с путешествиями во времени. Можешь не сомневаться, твое подсознание попытается разобраться во всем этом без участия измученного и сбитого с толку сознания.

Кейли поднесла руку ко лбу; она почувствовала головокружение, словно она растворялась и была одновременно в двух местах, оставив лучшую Часть себя где-то далеко отсюда. Было слишком тяжело постичь, как человек может проникнуть через зеркало в другое время, или в другое измерение, или в другую сферу сознания. Мысли бешеным галопом проносились у нее в голове.

Франсин схватила ее за руку, чтобы поддержать.

– Кейли, ты в порядке? – встревожилась она.

Кейли сделала глубокий вдох и медленно выпустила воздух. Веранда, вопреки предположению Франсин, оказалась занята рабочими.

Миновав холл, они вошли в комнату, расположенную справа по коридору, просторную, но не слишком большую. Что-то в этой комнате показалось Кейли знакомым, какой-то нюанс, который в момент оживил забытые ощущения. Она подняла голову, огляделась, ничего не узнавая, но интуитивно чувствуя, что с этим местом связано что-то важное.

– Может, ты хочешь уйти?– спросила Франсин, внимательно следившая за ней.– Господи, Кейли, ты выглядишь ужасно. У тебя в лице ни кровинки!

– Эта комната?..– только и смогла вымолвить Кейли.

– Я знаю о ней совсем немного, – задумчиво сказала Франсин.– Большая анфилада с видом на луг принадлежала Ангусу Каванагу. А в этой комнате должно быть жил кто-то из его сыновей или, возможно, здесь останавливались гости. Раньше люди не часто ездили по гостям, но если уж приезжали, то оставались на несколько месяцев или даже лет.

Кейли застыла на месте. Сердце болезненно сжалось у нее в груди. Дерби.

Невероятным усилием воли Кейли изобразила улыбку.

– Я обещаю, что уеду завтра, – пролепетала она, пытаясь скрыть за улыбкой боль и отчаяние.

Франсин сжала ее руку:

– Некуда спешить. Принести тебе что-нибудь? Воды или чаю? Может, аспирин?

Кейли покачала головой. Она хотела побыть одна, собраться с мыслями, попытаться понять, откуда ни с того ни с сего появилось это странное ощущение растворения, иллюзорности, ведь она была совершенно нормальным человеком. Кейли сфокусировала внимание на комнате, стараясь осмыслить, почему она казалась ей знакомой, в связи с чем смутно возникала из глубин ее памяти? Кейли пыталась нащупать причину, уловить тонкую нить, ведущую к ответу, но ей это не удавалось.

У окна стояла двуспальная кровать, явно новая, и стены были недавно окрашены и оклеены обоями блекло-голубого цвета. Впечатление, что она здесь уже бывала, постепенно исчезало, вытесняемое жестокой головной болью и приступом тошноты, грозившим принять бурную форму, если бы она не поспешила лечь в постель.

Она скинула обувь и без сил упала на кровать. Франсин решила оставить ее одну и вышла, тихонько затворив за собой дверь.

Кейли лежала, глядя в потолок. Может, лучше всего было вернуться в Лос-Анджелес и постараться забыть о Дерби Элдере и его странном параллельном мире?