Спутник "Шаг вперед"

— Нет, — поправил он себя, — до тех пор, пока не придет помощь. Ведь здесь. Особое звено, н это на них мне надо быть похожим. Я буду…

— Ну, ну… — пробурчал Дуглас. — Положение не из веселых. Гур, надо бы еще убавить статическое. Меня так и ест…

Действительно, иглы еще кололи, хотя и не так сильно, как раньше, но иногда уколы были так резки, что хотелось потереть уколотые места, а сделать это было невозможно, и Кедрин только шипел по временам сквозь зубы.

— Ладно, — сказал Гур. — Ты прав, о мой друг-великомученик! Вы, на спутнике, управляющие полем! Сбросьте еще напряжение статического.

Кедрин не слышал, что тому ответили.

— Ага. Ну, прискорбно, конечно. Если запах? Что ж, рук мы не разожмем. Иначе этот роскошный экран придется собирать по всему пространству: гравификсаторы сделают.свое черное дело. Ну, очень хорошо, что и вы понимаете: отключить их действительно нельзя, о мыслители? Он снова помолчал.

— Ну, то ли еще приходилось монтажникам!.. Нет, природа абсолютно загадочна. Холодовскому еще будет работа, когда он разделается с запахом. Нет, сейчас спокойно. Буря улеглась…

И Кедрин теперь заметил, что больше не трясло и не швыряло, только гравификсаторы продолжали растягивать полотнища экранов в стороны. Им было абсолютно наплевать на то, что разорванное полотнище еле удерживают три человека…

Гур снова умолк, слушая.

— Ну, сейчас не период метеорных дождей. Надо полагать, мы им не попадемся на дороге. Главное — они не попадут к вам..

«Может, и не попадем под метеориты, — подумал Кедрин. — Вот запах — тогда мы действительно пропали. Бежать нельзя. Будем задыхаться здесь».

Он понимал: никогда еще опасность не была так близка, как сейчас. Странно — он не боялся. Нельзя было бояться, если по одну сторону его находился Гур, а по другую — Дуглас. Они бывали в переделках посерьезнее, безусловно. Они не собираются погибать. Они найдут способ. «А раз они, то и. я останусь цел и невредим. И нечего об этом думать».

Сил становилось меньше, а держать надо было с тем же напряжением. Руки начали неметь. Кедрин пожалел, что на башмаках скваммера нет клешней. Иначе можно было бы держать и ногами — ноги как-никак сильнее. Он сказал об этом Гуру. Тот ответил:

— Вряд ли стоит усовершенствовать скваммер. Надо менять его… Мне только что пришла в голову мысль: есть совсем другой материал и другие возможности, принципиально иные… Я это продумаю всерьез.

«Ого! — подумал Кедрин. — Он думает как ни в чем не бывало. Значит, ничего опасного. О чем думать мне? Конечно, об Ирэн».

Он начал думать, как, вернувшись на спутник, войдет к ней, а она, конечно, будет знать уже все: он вел себя точно так же, как люди из Особого звена, — держал до последнего, не трогаясь с места.

— Гур, — сказал Дуглас. — Мне надоело так висеть. Попробую стянуть концы. Фиксаторы сильны, но и я тоже.

— Это мысль! — сказал Гур. — Это идея, интеллектуальнейший. Давай, надо же готовить почву для сварщиков.

— Мне тоже попробовать? — спросил Кедрин, внутренне ужасаясь.

— Нет. Ты держи края, — сказал Гур. — Я тоже буду держать. Разве что продвинусь поближе к Дугу…

— Сидел бы на месте, — сказал Дуг. — Перемещаясь, больше шансов схватить метеор.

— Все равно, — сказал Гур. — Поле ослаблено, а Приземелье — густой суп… Лезу.

«Они серьезно, — понял Кедрин. — Но я не буду бояться. Не буду. Не буду!..»

Он повторял это, пока впереди не показались огоньки. Их было много, и они неслись сюда.

— Ну вот, — сказал Гур. — Они летят, благословенные. Сейчас вся эта история кончится.

Скваммеры окружили их, приближался катер со сварочной установкой. Множество скваммеров вцепились в разрыв. Словно сквозь туман все это доходило до Кедрина.

— Ну, отпускай, — услышал он наконец. — Ты уснул, что ли?

Он не мог разжать кулаки. Ему понадобилась несколько минут уговаривать себя сделать это. Наконец руки разжались. Кедрин машинально дал слабый импульс, отплыл от экранов. С той стороны, где был Дуглас, уже шла сварка,

Кедрин подождал, когда к нему присоединятся остальные монтажники — Особое звено. Он висел в десятке метров от экрана и усиленно растирал руками тело, насколько это было возможно в скваммере: сказывались иголки статического поля. Наконец Гур заметил его:

— Кедрин, мужественный друг мой, давай-ка сюда. Здесь как раз не хватает одного. Не уходить же, пока дело не сделано, а?

Кедрин вздохнул. Он послушно подлетел к Гуру и принялся поворачивать какие-то рычаги. Он не знал, сколько прошло времени, пока закончилась сварка. Он помнил только, что Гур сказал:

— А ты молодец, связист…

Он попытался улыбнуться. Потом все летели к спутнику. Гур летел рядом. Он мечтательно проговорил:

— Сейчас я съем два обеда. Возможно, три, но два обязательно! Два хороших звездолетных обеда.

— Два ты не съешь, — сказал Дуглас.

— Почему, о недоверчивый?

— Не успеешь. Через три часа — смена.

— Ничего. Съем после смены. Второй, подразумеваю я.

«После смены, — ужаснулся Кедрин. — Они еще думают выходить в смену. После такой работы! Я просто не смогу. Глупо было подумать — мне так быстро сравняться с ними. И я ничего не скажу Ирэн»..

— Кедрин, а что ты думаешь насчет обеда?

— Я? Ничего…

— И напрасно, о мой усталый друг! Ешьте свой обед каждый раз, лишь к этому предоставляется возможность, так сказал некий мудрец. И еще: не обедающий совершает ошибку, которой ему не исправить более никогда. Кто это сказал, не помнишь?

— Не знаю, — сказал Кедрин.

— По-моему, это сказал я. А теперь прибавим скорость, ибо времени действительно мало, а на обед опаздывать не полагается. Кедрин, что ты думаешь насчет смены?

— Насчет смены? — спросил Кедрин, и у него заболело все тело.

Вот именно! Что он думает насчет смены? А что можно думать насчет смены, когда хочется только лежать?

— Что ж, — сказал Кедрин. — Я не хуже вас. Смена так смена! Гур засмеялся, потом сказал:

— Ну, в смену ты не выйдешь. Ты не хуже нас, но пока слабее. Но шеф прав: кому суждено быть монтажником — он им станет. Кстати, ты сегодня не очень боялся?

— Сначала да, — сказал Кедрин, опускаясь на площадку. — Потом я понял, что вероятность попадания метеорита ничтожно мала, и успокоился.

— Это, безусловно, правильно, — сказал Холодовский.

— Ну, Слава, ну, ну… Не дезориентируйте парня.

— Что ж, — сказал Гур, — он мыслит традиционно. В общем метеоры нам не угрожали.

— Разве что-то другое?..

— Пожалуй, — вздохнул Слава, — напряжения были таковы, что скваммеры могли не выдержать. Они были на пределе прочности. Не так романтично, но все же неприятно. Видишь ли, если скваммер дегерметизируется, в нем становится нечем дышать.

— Что же, — сказал Кедрин, внутренне содрогнувшись и пытаясь острить. — Мы бы узнали, есть ли в конце концов этот запах в пространстве.

— Ну, Слава, — сказал Дуглас, — один — ноль не в твою пользу.

XI

На орбите Трансцербера расстояние между убегающим кораблем и настигающей его планетой — или что это там? — уменьшилось. Но время еще есть — значит, есть еще надежда, и отправлять набитый материалами разведчик на Землю рано. Все занимаются своими делами.

Капитан Лобов занимается стиркой. Это не очень приятно, и капитан не освоил технологии, но нет сомнений в том, что он ее освоит. Он стирает, и предметы капитанского гардероба, поскольку на корабле нет женщин, сушатся на инклинаторной установке, которая вряд ли пригодится, ибо, как все горячо надеются, высадка на Трансцербер состоится не в эта путешествие.

Остальные занимаются своими делами и ждут очереди на стирку. Ничего не поделаешь. Капитан Лобов сообщил, что в следующий рейс он не выйдет без корыта и прочих приспособлений. Он заставит историков раскопать их описание, а также восстановить давно утраченное человечеством искусство стирать руками. Исследователи поддакивают ему и, по очереди отрываясь от приборов, пытаются давать советы, которые, впрочем, никуда не годятся.

Инженер Риекст занимается экоциклом, каким-то из его звеньев. Он не может ничем не заниматься и теперь выясняет, нельзя ли сэкономить энергию на экоцикле. Хотя он знает, что энергии-то хватит…

Оба пилота сейчас отдыхают. Как предупредил капитан Лобов, может случиться, что им еще придется поработать…

* * *

Кедрин проснулся, когда в лицо ему ударил мягкий свет разгорающейся зари. Чистый и плотный утренний воздух, казалось, сам входил в легкие и наполнял не только грудь — все тело легкостью и готовностью к полету.

Он взглянул на часы. Он спал три часа — или сутки и три часа, но столько он не был способен проспать даже при самой крайней усталости. Значит, всего три часа, но он чувствовал себя полностью отдохнувшим.

Легко поднявшись с постели, он поискал глазами привычные снаряды для гимнастических упражнений и вспомнил, что здесь их и быть не могло. Он не отвык еще просыпаться на Земле. Он принял душ. Прохладная, насыщенная каким-то газом и, очевидно, ионизованная вода прогнала последние остатки сна и заставила его даже запеть незатейливую песенку — ту самую, что приходила на ум, когда он, бывало, с головой погружался в мир понятий, которые так трудно было представить себе сущими в обычном мире трех измерений. Песенка на-помнила было ему о проблеме скользящего поля, и он усмехнулся: доберемся, доберемся и до скользящего поля…

Кедрин осторожно вынул из камеры бытового комбайна вычищенный и отглаженный комбинезон, расправил его и сам удивился тому волнению, которое вызвала в нем эта нехитрая одежда. Может быть, это волнение возникло потому, что после происшествий этой ночи — сумасшедшей ночи с бурями, опасностями, изнеможением, обедом и со второй сменой — он имел уже какое-то право называть себя монтажником, а значит, и носить рабочую одежду монтажников звездных кораблей. Он надевал комбинезон и думал: «А все-таки я не сдался. Я выдержал. Это очень хорошо, что я выдержал! Это не то, что прыгать с обрыва. Я оказался сильнее опасностей».

Он вышел из каюты и ступил на упругий пол улицы Бесконечных трасс. Утренний прохладный свет заливал и ее. Такими бывают на планете утра, обещающие длинный день, полный чудесных событий. Уже одно то, что он встал вовремя и успеет в смену, было чудесно.

Монтажники в серебристых костюмах шли в одном направлении; Кедрин двинулся за ними, внешне уже неотличимый от них. Его узнавали и приветствовали так же, как и друг друга, не поворачивая головы, лишь поднимая руку или дружески кладя ее тебе на плечо. Монтажники любили прикасаться к живому телу — может быть, потому, что в пространстве это было невозможно.

Поток вливался в кают-компанию, разбивался на ручейки и оседал за накрытыми столиками. Кедрин оглянулся и услышал свое имя. Длинное лицо Гура улыбалось ему, рядом виднелись острые скулы Холодовского и круглое лицо Дугласа. Кедрин подошел, и внезапно ему показалось, что продолжается тот вечер на острове Отдыха и только столик вдруг перенесся в Приземелье, в этот мир, обладающий высокой степенью странности.

— Вот, — сказал Холодовский. — А ты говорил, что он не выйдет в смену.

— Я не учел одного фактора, — сказал Гур, его глаза смеялись. — Иногда ошибаюсь и я, мой придирчивый друг. Этот фактор находится здесь и сидит… Впрочем, этого я не скажу.

Кедрин все-таки оглянулся, но разыскать кого-либо в кают-компании во время завтрака было нелегко. Тогда он принялся за еду.

— Вот, — сказал Гур, поднимая вилку. — Видите, он становится монтажником. Он с аппетитом пообедал ночью и не потерял от этого желания позавтракать.

Кедрин кивнул.

— Это такой воздух, — сказал он.

— Правильно, — подтвердил Холодовский. — У нас умеют дать человеку отдохнуть даже за три часа.

— Подложи-ка еще… — Он протянул тарелку, и Гур нагрузил ее целой кучей поливитаминного салата.

— А что, — сказал Гур. — Если он работает так, как ест, то…

— Со временем, — подтвердил Холодовский.

— Ну, Гур, — сказал Дуглас, — ну, ну… Не сразу же — в Особое звено.

Кедрин не обиделся — он знал: рано ему в Особое звено. Надо как следует научиться самой простой работе. Сегодняшняя ночь, понимал он, была случайной — и, наверное, должна пройти еще не одна такая ночь. И все-таки это было хорошо.

Он так и сказал, и Гур усмехнулся.

— Не только мышление доставляет радость… — сказал он, допил кофе и встал. — Я готов.

— Ну, Гур, сейчас, ну…

— Это в честь нашего друга Дугласа назван проспект Переменных масс, — серьезно сказал Гур. — После обеда и даже после завтрака его масса ощутимо увеличивается. Сейчас в пространстве его придется раскачивать, чтобы ранец-ракета взяла с места..

— Я тоже готов, — сказал Дуглас.

Холодовский молча встал. Кедрин тоже поднялся: хоть выйти в пространство он может вместе с ними. Например, он не поддался на шутку Гура: ведь проспект назван не в честь Дугласа. В честь кораблей назван он — тел переменной массы. Нет, кое-что Кедрин уже понимает и помимо техники связи и ее теории…

— Ну вот, — сказал Гур. — Пришли…

Теперь Кедрин мог рассмотреть все как следует. Коридор втекал в огромный зал. Ночью, когда четверо бежали к скваммерам, Кедрин не заметил, но теперь увидел: и этот коридор уставлен свистящими гранеными столбиками, такими же, что напугали его вчера. Он указал на них Гуру.

— Это элементарно, мой наблюдательный друг, — сказал Гур. — У вас вчера еще не было нашего комбинезона. Вы были чужой и шли один. А за любым посторонним нужен контроль: мало ли куда он забредет, здесь ведь не Земля, здесь Звездолетный пояс. Спутник должен вращаться абсолютно равномерно, и передвижение хотя бы одного человека требует регулирования вращения — ведь масса спутника не так уж и велика. Эти автоматы следят за каждым из нас, но звуком реагируют только на чужих. Вот мы сейчас входим в гардеробный зал, а сколько же автоматов вынуждено начать регулировать вращение спутника…

Они входили в гардеробный зал.

Он не уступал размерами кают-компании. Громадное, хоть и низкое помещение казалось пустым — только в полу его виднелось множество расположенных по определенному узору круглых люков, прикрытых металлическими шторками. Монтажники встали каждый около своего люка, и Кедрин тоже отыскал свой, с номером двести восемьдесят три. Светящаяся цифра эта была врезана в пол. Шторки с коротким рокотом исчезли в своих гнездах, и из люков медленно выдвинулись скваммеры.

Смена начиналась. В спинах скваммеров распахивались дверцы. Люди исчезали в них. Массивные скваммеры заглатывали их, медленно, сыто захлопывали дверцы, удовлетворенно встряхивались и неторопливо, вразвалку уходили к выходной камере. В зале становилось все просторнее.

Кедрин вздохнул, заглянул в открытую дверцу. В скваммере царили сумерки. Он потрогал холодную металлическую броню.

— Пластмассовый был бы теплее, — сказал он.

— Да, — откликнулся еще не закрывший дверцы Гур. — Но в пространстве, в мире излучений, пластики разрушаются куда быстрее. Здесь металл надежнее. В пространстве нужна не только крепость, но и выносливость.

«Не только скваммерам», — подумал Кедрин. Он влез в отверстие. Дуглас и Холодовский уже захлопнули дверцы, теперь скваммеры были ими, и в знак этого они подняли верхние «руки», прощаясь. Вслед за ними тронулся Гур. «Что ж, — подумал Кедрин, — как и любые другие, все загадки спутника оборачиваются просто следствием неизвестных или выпавших из виду закономерностей. Все объясняется. И то, почему погиб Андрей, тоже объяснится. Но, может быть, прав этот Велигай и ключ к разгадке смерти Андрея он найдет здесь, в пространстве?»

— Не отставай… — На пороге шлюза Гур высунулся из дверцы. — Не забудь включить связь в шлюзе.

— Не забуду, — сказал Кедрин.

Он не забыл. Индикатор связи замерцал в шлеме, как близкая зеленая звезда.

Скваммер ступил из выходного шлюза в пространство. Так ступают за борт парашютисты: только в пространстве человек не падает и Земля не приближается стремительно к нему. Она остается такой же далекой, хотя и хорошо видимой. На ней так много хорошего… Но нет времени думать о ней, если ждут люди и ждут звездные корабли.

Монтажники быстро удалялись в рабочее пространство, уменьшались, растворялись в темноте. Кедрин остался один. Нет, один он еще плохо чувствовал себя в пространстве. Что за отвратительное ощущение — один в бездне! Хоть полезай обратно в спутник… Нет. Нет!

— Где вы там? — спросил Кедрин.

Он ждал знакомых голосов. И голос, ответивший ему, был знакомым. Но это не был голос никого из трех монтажников Особого звена. Это был другой голос, и Кедрин резко повернул голову, словно бы безмятежно-спокойное лицо оказалось здесь, рядом, и ясные глаза знакомца взглянули, как всегда, наивно и чуть удивленно.

— А, это ты, Кедрин? — сказал голос. — Рад слышать тебя в пространстве. Ты разворачиваешься назад, Кедрин? К спутнику? Ага, понимаю — ты еще не вполне владеешь гирорулем. Отверни его назад, Кедрин, отверни его.

— Черт! — сказал Кедрин. — Это капризная вещь, Велигай, гироруль.

Он включил ракету. Скваммер быстро забрал ход. Рабочее пространство текло навстречу, как всегда навстречу нам течет время, и нам всегда дано плыть лишь против его течения. Вот почему время сравнивают с рекой, хотя оно гораздо более сродни космосу: оно так же всеобъемлюще, и недаром лишь в пространстве— времени существует все, что мы знаем. Но если пространство — океан, то время — течение этого океана; странное течение — всегда встречное, никогда не попутное. И поэтому только тот ощущает и в конечном итоге побеждает его, кто борется с этим течением всегда, везде. Только в такой борьбе исчезает все лишнее и остается то, что должно остаться.

Лишнее отпадает, как мельчайшие частички вещества отпадают в процессе приработки заново вложенной детали ко всему механизму — приработки, в результате которой час за часом, день за днем все больше становится площадь взаимодействия, все ровнее и точнее — движения. Но это детали — это не люди. Даже не очень опытный специалист с первого взгляда определит, подойдет ли взятая часть к целому, встанет ли на свое место, войдет ли в зацепление с соседними деталями механизма, и если не подойдет — решительно отложит ее в сторону. Причем чем сложнее механизм, тем точнее должна деталь соответствовать заданным размерам. Если же речь идет не о механизме, а о коллективе, состоящем из людей, то здесь мы встречаемся с обратной закономерностью: чем больше и сложнее коллектив, тем меньше может вначале соответствовать тот или иной его член требованиям. Начиная с определенной стадии, коллектив сумеет переформировать и подчинить своим требованиям даже человека, казалось бы, вовсе неподходящего. И если экипаж звездного корабля, состоящий из немногих людей, подбирается с привлечением последних достижений психологии и не один и не десять дней изучается каждый, то люди Звездолетного пояса, в котором население спутников исчислялось тысячами, могли позволить себе роскошь взять обыкновенного человека на приработку. Мощь многолюдного организма не подводила даже в одном случае из тысячи.

И вот уже шла эта приработка, и первый признак этого заключался в том, что Кедрину по дороге в рабочее пространство более не вспоминался ни позор его первых тренировочных дней, ни деталь, едва не ставшая в его руках смертоносной, и даже воспоминания минувшей ночи отошли куда-то. Сегодня был первый настоящий рабочий день, и сегодня же должно было произойти нечто гораздо более значительное: закладка того самого корабля, который уже ждали, с большим нетерпением ждали на орбите Трансцербера и который ждала вся планета со всеми своими пригородами — планета, которая вовсе не собиралась отдавать восемь жизней хотя бы и непредвиденным обстоятельствам.

И никто не собирался. И все тринадцать спутников Звездолетного пояса, которые изготовляли все, что требовалось для того, чтобы седьмой спутник мог смонтировать из этого корабль; и лунные рудники, из которых доставлялся на пояс металл; и земные вычислительные центры, без помощи которых не могло, ко-нечно, обойтись ни одно серьезное дело; и земные энергоцентрали, без которых тоже ничего не могло произойти, хотя на Звездолетном поясе и было два своих энергетических спутника — третий и девятый. Все ждали того дня, когда круглый планетолет покинет рабочее пространство и даст возможность заложить новый корабль. И вот сегодня третья смена, наложив, наконец, последний мазок, передала корабль испытателям, и они увели его в Заземелье. Рабочее пространство опустело.

Монтажники растянулись в нем широким кольцом. Кедрин чувствовал, что волнуется, но виной тому был не страх: он был забыт, как думалось Кедрину, навсегда. Корабли закладываются не каждый день. И хотя на Земле Кедрину приходилось видеть, как закладываются основы зданий и теорий, но это было совсем не то. И не только потому, что при современных методах строительства и исследования выделить момент закладки основ было практически невозможно.

Дело заключалось в том, что на Земле еще никогда и ничто не закладывалось на пустом меете. В крайнем случае была сама Земля — тот участок ее, на котором что-то начинало воздвигаться. Тем более это относится к теориям, которые даже в принципе не могут возникнуть на пустом месте, и даже прогносеология не является исключением из правила, потому что как у строителя есть земля, так у прогносеолога есть хотя бы логика. Здесь же, казалось, не было ничего. Здесь было пространство, которое для физика является сложнейшим образованием, но в обычном трехмерном восприятии человека все еще остается пустотой, иными словами — ничем. И вот в определенном объеме этой пустоты — в заданном кубе, как говорят монтажники, — внезапно появилось нечто.

Сначала трудно было определить, что это такое, и поэтому казалось, что не люди привели сюда этот предмет, а само пространство в напряженном усилии породило его, чтобы занять, заполнить то место, куда с таким ожиданием были устремлены глаза всех монтажников. Предмет, ведомый невидимой глазу тягой магнитных силовых линий, подплывал все ближе — и вот по краткой команде, которую своим резким, курлыкающим голосом подал шеф-монтер, несколько монтажников кинулись к предмету, окружили его: кто-то из них нацепил на выступ эластичную ленту, светящуюся яркими, торжествующими красками; и вот предмет, в котором все больше и больше узнавалось сердце корабля — диагравионный реактор, — величественно, словно светило, окруженное планетами в скваммерах, вплыл в центр рабочего пространства. Тормозя, грянули двигатели скваммеров. И реактор сразу же застыл, повис на своем месте. Вспыхнули прожекторы, заработали радио и оптические маяки, точно обозначившие границы участка, и возникло и разрослось розоватое облако, ясно видимое издалека и с Земли, чтобы и на Земле видели его и радовались закладке корабля.

Так шла закладка кораблей в пространстве; они начинали расти с сердца, и сердце начинало биться с первой же минуты. Потом оно обрастало мускулами и кожей — оболочкой, как известно, в последнюю очередь, чтобы оболочка не мешала монтировать крупные детали.

— Работа началась. Кедрин услышал команду в свой адрес и не обиделся тому, что его ставили на подсобные: больше он ничего и не умел делать на монтаже. Он без труда нашел по номеру свою деталь и немного испугался ее размеров, но храбро ухватился клешнями всех четырех «рук» скваммера за назначенные места; вторые «руки» подчинились ему, хотя и без особого желания, но все же подчинились. Кедрин включил ранец..Деталь не хотела сдвигаться с места, она была велика и массивна, инерция была сильнее двигателя — и Кедрин напряг все мускулы. Он не мог не напрячь их, хотя и знал, что это абсолютно ни к чему, что он на этот раз не поможет этим скваммеру. Но, видимо, он все-таки помог — или это двигатель в конце концов переборол инерцию? — и вдруг деталь чуть сдвинулась, звездный пейзаж поплыл, поворачиваясь в нужном направлении, все быстрее, быстрее… Кедрин ощутил радость: грудь с грудью столкнулся он с инерцией вещества — и победил ее, и деталь послушно шла с исходной позиции на краю рабочего пространства вперед, туда, где перехватят ее установщики. Второй раз уже за эти сутки испытывал Кедрин радость от своей силы, от возможности подчинить ей еще что-то, кроме тензорных уравнений, хотя и от них он не собирался отказываться. Нет, это было совсем не то, что забить гол команде антеннистов с Букиным во главе; там, конечно, тоже была радость и удовлетворение, но только теперь Кедрин понял, что ни в какое сравнение они, не могут идти с тем, что испытывал он сейчас.

Дальнейшее он помнил плохо. Были детали, и тяжелое упрямство инерции, и каждый раз — острая радость преодоления массы и расстояния. Были детали полегче, были минуты отдыха, когда транспорты не успевали подавать узлы с других спутников Звездолетного пояса, потому что темп монтажа превышал даже и рассчитанный по новой технологии. Шесть часов рабочего времени — удлиненная смена — ушли куда-то, пролетели мгновенно, так показалось Кедрину, когда раздался сигнал конца смены. Монтажники торопились очистить рабочее пространство для другой смены, которая вот-вот покажется возле спутника. И только теперь Кедрин сообразил, что у него как-то выпало из виду, что вся эта работа происходила в том самом грозном пространстве, которое еще в начале смены пугало его. Сейчас оно стало как-то безразлично Кедрину — быть может, потому, что вокруг летели, направляясь домой, монтажники. Во всяком случае, стало ясно, что пространство — само по себе, а он, Кедрин, — тоже сам по себе и они могут абсолютно не мешать друг другу.

Он летел к спутнику и пытался угадать, в каком же из этим скваммеров скрывается Ирэн. Если он не найдет ее в гардеробном зале, то зайдет к ней в каюту и они пообедают вместе. Конечно, он не думает что все наладится сразу, само собой, ведь…

— Кедрин!!

— А-а?

— Наконец-то! Я уж думал, что ты выключил связь. В пространстве это не разрешено, ты не забыл?

— Я и не думал выключать. С чего это…

— Я тебя окликаю третий раз, мой рассеянный друг.

— Я задумался…

— Ты не устал?

— Н-нет… — сказал Кедрин и сообразил, что он в самом деле устал куда меньше, чем в дни тренировок.

— Чудесно! В таком случае ты, конечно, захочешь побывать на нашей обсерватории? Не так ли, о любознательный!..

— На обсерватории? — спросил. Кедрин. — А зачем? Я, собственно, думал…

— И все же было бы очень хорошо. Ты ведь не забыл, что это именно ты видел прошлым вечером какую-то звезду? Ты ее действительно видел?

— Видел, — хмуро сказал Кедрин. — Но я же не могу вас убедить.

— Но, возможно, сумеет Герн. Служба наблюдения у него поставлена хорошо. И если в пространстве появилось что-то новое, кто-нибудь да заметил это, кроме тебя.

— Если так, — сказал Кедрин, — то идем к Герну. Я готов.

Смена покинула рабочее пространство. В зале монтажники высвобождались из скваммеров и шли мыться, переодеваться, отдыхать, обедать, чтобы затем превратиться в конструкторов, технологов, операторов, аналитиков, продумывать темпсхему завтрашнего дня. Пока не будет закончен корабль, все остальные работы и занятия в лабораториях, студиях, мастерских и кабинетах были отменены, потому что человеку свойственно стремиться к тому делу, которое сегодня нужнее всего.

— Я готов, — повторил Кедрин.

XII

На орбите Трансцербера капитан Лобов закончил стирку и теперь сидит и читает бортовой журнал. Расходовать энергию на то, чтобы смотреть старые фильмы, инженер Риекст не рекомендует, и капитан не расходует.

Инженер Риекст все еще занимается Экоциклом. На помощь себе он привлек одного из пилотов. Второй по-прежнему находится в рубке. Считается, что он на вахте. Но на вахте делать нечего — наблюдением, предупреждением и всем прочим занимаются исследователи.

Сейчас они страшно заняты: очень интересны факты, совершенно непонятное явление. Пока подыскать ему объяснение трудно. Вот если бы здесь находился Герн… Но Герн находится далеко, в обсерватории спутника дробь семь Звездолетного пояса, и вряд ли он оттуда мог наблюдать это интереснейшее явление. Впрочем, кто знает: астрономам в особенности известно, что Герн подчас быеает способен на невозможное. Особенно когда он находится в привычной обстановке своей обсерватории.

* * *

На спутнике дробь семь, как и на всех искусственных небесных телах, обсерватория помещалась в вынесенной за пределы главной оси пристройке. Она соединялась со спутником скользящим рукавом; в отличие от самого сателлита обсерватория не имела собственного вращения: мудрено было бы наблюдать небесные тела из помещения, делающего оборот вокруг своей оси менее, чем за два часа.

Нельзя сказать, чтобы в обсерватории было просторно; это станет понятным, если вспомнить, что обсерватория строилась для двух наблюдателей, а сейчас их там шестеро. Входя, Кедрин не ожидал этого, а уменьшенная тяжесть была тоже непредвиденной. Рассерженные лица астрономов (которые, разумеется, тоже были монтажниками и строили корабли) в первую же минуту обратились к Кедрину. Однако ему каким-то чудом удалось не сбить с места, не перевернуть и даже де задеть ничего существенного.

Остальные трое монтажников, вошедшие вместе с Кедриным. были здесь, очевидно, не впервые, и их приветствовали даже с некоторым уважением. Хотя кто-то из астрономов и не мог удержаться от нескольких слов в адрес дилетантов и вообще людей, которые не занимаются своим делом, а толпятся около астрономических приборов, в которых абсолютно не разбираются. В его речи скользило круглое "о" и слово «астрономический» казалось почетным званием, которое уже само по себе делало инструменты неприкосновенными.

В обсерватории все монтажники как-то разместились. И тогда круглая дверца снова распахнулась, и на пороге показался Герн. Он смотрел куда-тo в пространство и шевелил губами. Потом он налетел на Дугласа, который так и остался посредине обсерватории, потому что все места у стен были уже заняты.

— Ах, да, — сказал Герн, ощупывая Дугласа. — Позвольте, что это?

Он поднял голову и увидел Дугласа.

— Здравствуйте пожалуйста, — сказал Герн и заложил руки за спину. — Что, на спутнике больше нет места для бездельников, а? Вам уже непременно надо ходить в обсерваторию и мешать людям работать? А? Я вас очень уважаю и поэтому прошу немедленно освободить помещение. Я же не влезаю в. ваши лаборатории? А? Хотя они гораздо просторнее, и это, конечно, безобразие. Я всегда говорил…