Современная электронная библиотека ModernLib.Net

Спутник "Шаг вперед"

ModernLib.Net / Научная фантастика / Михайлов Владимир Дмитриевич / Спутник "Шаг вперед" - Чтение (стр. 12)
Автор: Михайлов Владимир Дмитриевич
Жанр: Научная фантастика

 

 


Да, нужно считать. О невооруженном мозге тут нечего думать, тут нужен Элмо и все его памяти. К счастью, все это тут есть. Где же и считать, как не в этом институте?

Он вскочил. Кинулся к двери. Потом остановился.

Да. Но кто будет считать? Мне запрещено работать на монтаже. Косвенно это относится к той работе. Но… о чем тут думать? Жизнь людей!

Времени не было, но он не забыл снять с подкассетника крохотную катушку. Человек в лаборатории по-прежнему словно дремал в кресле. Табличка угрожающе посверкивала над дверью. Кедрин распахнул дверь. Конструктор взглянул на него без особой любви во взгляде.

— Мне нужна машина, — сказал Кедрин. — Срочно.

Конструктор качнул головой.

— У меня заказ Звездолетного пояса. Излучатели…

— Тогда счастливо вычислять, — сказал Кедрин.

Он пошел по лабораториям подряд. Его узнавали и радостно приветствовали. И нигде не было свободных машин. Так он дошел до лаборатории старика и распахнул дверь.

— Это ты, Кедрин? — спросил старик. — Что тебе неясно?

«Мне многое неясно, — подумал Кедрин. — Но одно ясно. Седов заставляет глайнер войти в космос: жизнь людей. Ирэн уходит от столкновения с конусом в долях сантиметра: жизнь людей. Холодовский открывает смерти доступ к своему телу: жизнь людей. Эти трое сейчас стоят за мной. И восемь человек — на орбите Трансцербера. И еще многие…»

— Что тебе неясно? — повторял Слепцов с той же интонацией. — Что тебе неясно?

— Мне все ясно, — сказал Кедрин.

— А что тебе нужно? — спросил Слепцов.

— Машина.

— Я размышляю.

— И мне нужна машина. Это жизнь людей.

— Мне мешает размышлять мой единственный ученик.

— Считайте, что у вас его не было. И дайте мне машину. И эта машина должна работать над тем, от чего зависит спасение тех, кто на орбите Трансцербера.

— Берите и это, — сказал Слепцов и уже у двери бросил: — Все, что у меня оставалось.

— Делайте шаг вперед! — сказал Кедрин.

Переключатель сухо стукнул. Световой шквал пронесся по строгим шеренгам индикатора. Кедрин уверенно сел на освободившееся место. Шлем был там, где ему и надлежало быть. Кедрин надел его. Нажал контрольную клавишу.

Затем он сидел час, не двигаясь, на лбу его вспухли бугры. Через час он снял шлем, поднялся. Взял запись.

— Ну вот, — сказал он. — Эту бы машину — на Пояс.

Он спустился вниз. По коридору кто-то шел к выходу, и Кедрину захотелось сказать хотя бы ему что-нибудь приятное. Он нагнал человека, положил ему руку на плечо.

— Эту машину бы к нам, на Звездолетный пояс…

— Целесообразно, — ответил человек, поворачиваясь, и с его безмятежно-спокойного лица взглянули на Кедрина наивные глаза.

— Так… — с расстановкой сказал Кедрин, останавливаясь и загораживая Велигаю дорогу. — Уж не станете ли вы утверждать, что и эта встреча всего лишь случайность?

— А что? — простодушно поинтересовался Велигай. — вы считаете, что случайностей происходит слишком много?

— Вот именно! Как говорит наш друг Гур, эти квазислучайности…

— Может быть, наш друг Гур и прав…

— Тогда говорите!

— Хорошо, — сказал Велигай.

И вот больше не стало безмятежного и простоватого Велигая, остался спокойный, и зрелый, и зоркий человек, и на минуту Кедрину стало прохладно под его взглядом.

— Хорошо. Ты понял теперь, отчего люди умирают раньше срока?

— От страха.

— Да. Твой друг умер, когда несравненно меньше знавший человек двадцатого столетия и не подумал бы умирать. Однако знание еще не делает человека, тебе не кажется? Ну, а еще отчего? Слава, например? Он ведь мог и не умирать.

— Да.

— Просто пришлось бы подождать, чтобы распутать эту историю с запахом. И пусть бы мы не успели, пусть бы там погибли люди, но его никто не упрекнул бы в этом. А в смерти упрекнули — некоторые…

— Некоторые… — повторил Кедрин.

— Ты помнишь, из истории: война двадцатого века…

— Конечно!

— Так вот. Помнишь, тогда люди бросались грудью на амбразуры, из которых хлестал огонь, чтобы другие могли пройти?

— Но на Земле давно не стреляют…

— И не будут стрелять. Но всегда будут в жизни человечества такие амбразуры, которые кто-то должен будет закрыть грудью, чтобы другие смогли пройти прямо, а не в обход. Слава закрыл одну из таких амбразур. Пусть небольшую… Он был из таких людей.

— Он был из команды «Джордано». Там они все такие.

— Да, мы все были такие. Но разве дело в «Джордано»?

— А разве вы тоже были там?

— Все ведь не могут быть академиками. Но мы стоим друг друга.

— Я работал, — неожиданно для себя сказал Кедрин и протянул Велигаю карточку с расчетами.

Глаза Велигая на секунду стали жесткими, но взгляд привычно скользнул по расчетам. Потом он протянул руку и взял у Кедрина карточку.

— Ты уже сообщил?

— Шел на связь.

— Беги. Остальное потом. — И крикнул уже вдогонку: — Седов в тебе не ошибся!

«Ты, кажется, тоже», — подумал Кедрин, но это мельком, потому что он бежал, неся в руках ставшую бесценной карточку с расчетами, в которых была разгадка природы запаха, а значит — победа над ним!

Возвращаясь в институт, к Велигаю, Кедрин подумал, что полгода назад он, сделав подобное открытие, вероятно, ощутил бы себя на десятом небе и был бы горд, как петух. Он и сейчас чувствовал радость в душе. Но это было совсем другое — это была другая радость, радость не просто за себя, а за то, что он сделал нечто важное и нужное для других.

Кедрин застал Велигая в той самой лаборатории, где встретился с ним впервые в день смерти Андрея. Там все было, как прежде. Будто что-то могло измениться оттого, что в кресле Кедрина сидел другой человек.

Едва Кедрин вошел в лабораторию, Велигай, сидевший, как и тогда, в кресле рядом с вычислителем, обернулся и знаком попросил его пройти и сесть в кресло у стола.

Прошло, наверное, более часа, прежде чем вычислитель закончил работу. И все это время Кедрин думал: «Какими же теперь должны стать скваммеры, как удержать в пластмассе радикал, выбиваемый неизвестным излучением?» Неизвестным для него, но, может быть, не для Велигая. Ведь неспроста он то появляется на спутнике, то вдруг оказывается на Земле. Вероятно, Велигай и занимается проблемой новых скваммеров. «Вот когда приходится пожалеть, что у нас, в Приземелье, нет своих вычислительных центров!»

— Да, жаль… — незаметно для себя проговорил Кедрин.

— У нас там тоже будут свои вычислительные центры. И скоро… — сказал Велигай, подходя к Кедрину.

— Пожалуй, вы знаете, о чем я думал все это время?

— Это несложно — о скваммерах.

— Верно. И что вы думаете?

— Я думаю, что скваммеров не будет. А вы что думаете, Кедрин?

— Лететь на спутник.

— Тогда нам по пути.

— Кстати, Велигай, как вы считаете, мне здорово влетит за нарушение… за то, что работал?

— Боитесь?

Кедрин вздохнул:

— Да.

Велигай рассмеялся и похлопал Кедрина по плечу так, как здороваются по пути на смену монтажники.

— Тогда я попрошу, чтобы добавочный срок наказания разложили на нас обоих.

Они вышли из института.

Велигай тяжело влез в лодку, уселся и подождал, пока Кедрин сел рядом. Затем дал команду автопилоту.

— Скажите, Велигай… Вот там будут свои вычислительные центры. Будет стопроцентная гарантия. Да?

— Да.

— Но ведь это значит, что рано или поздно строительство и Длинных кораблей придется передать машинам.

— Да. Когда корабли пойдут однотипными сериями… Но они пойдут однотипными сериями.

— Чем же тогда Приземелье будет отличаться от Земли?

— Разве что природой. Но ведь это еще надо сделать, Кедрин,.

— Да. Машины будут вытеснять нас, а мы…

— Нет, мы не будем убегать от них. Все-таки командуем-то мы и всегда будем командовать. Мы будем всегда опережать их и уходить все дальше. Туда, где еще не могут эффективно работать машины. Туда, где может только человек…

— Но в конце концов…

— А конца не будет, Кедрин, — сказал Велигай. — Мир бесконечен, к счастью… Ох, еще сколько работы для человека! А теперь дай мне поразмышлять. Мне трудно думается при ускорениях и в невесомости — неудачный организм… А сейчас полтора часа самого лучшего времени для размышлений: полет в сумерках…

— Я подожду, — согласился Кедрин. — Это хорошо: полет в сумерках…

В сумерках зажигались звезды. Лодка мерно тянула в своем лодочном эшелоне, автопилот пощелкивал и помигивал цветными огоньками. За прозрачным куполом зажглись опознавательные огни, на пульте засветился экран локатора,

Кедрин и сам.задумался. Итак, в скваммерах запах объяснен. А тогда, в спутнике? Разве там была поблизости схожая пластмасса?

Да, была. Иллюминатор в крышке резервного люка.

А откуда берется это излучение? Что это за излучение?

Это пока не известно. Как всегда, установление, каких-то фактов порождает новые вопросы, возникает потребность объяснить новые факты. И так без конца…

«Ничего, — подумал Кедрин. — Во всяком случае, объяснение одного факта я им везу». Пожалуй, срок наказания ему не уменьшат. Это такой народ — монтажники…

И Ирэн. Все равно без нее он не может. Он готов сказать это всем и каждому. Если бы не она, он так и остался бы на Земле.

— Да, — негромко сказал Велигай.

— Вы… следите за моими мыслями?

— Немного, — сказал Велигай.

— Тогда скажите, бывают ли полосы несчастий?

— Сформулируй точнее…

— Одно несчастье за другим. Что это значит? Люди страдают от этого запаха. Гибнет, как бы то ни было, но гибнет Слава Холодовский, а еще до этого летит реактор у Лобова. Почему такая система?

— Полоса несчастий, гм… — пробормотал Велигай. — Давнее определение… Я думаю, что это означает наш очередной шаг вперед.

— Почему?

— Потому, что когда вы входите в темную комнату, вам еще не ясно, на что там можно наткнуться, обо что ушибиться, что опрокинуть на себя. Это станет ясно, если зажечь свет. Но чтобы зажечь свет, надо войти в комнату. А она темна, и тот фонарик, которым мы ее предварительно освещаем, нам помогает не всегда. Ну, и мы натыкаемся на что-то…

— Но ведь явления совершенно разные, и все же…

— Явления одного порядка, — задумчиво сказал Велигай. — И то и другое — влияние неизвестных излучений. Реактор у Лобова полетел, вернее всего, потому, что автоматика вышла изпод контроля. Вам не надо рассказывать, сколь тонкой была настройка этих автоматов. Кстати, это наша вина — всегда надо предусматривать и неизвестные сегодня факторы, мы это иногда упускает из виду. Вот такой фактор и вмешался, очевидно…

— Я понимаю, кажется. Излучение проникло через защиту их реактора — пластик…

— Может быть, и не проникло. Механика могла быть и вашей, той, что вы рассчитали. А автоматика работала в вакууме, и он тут мог нарушиться. Впрочем, — сказал Велигай, улыбаясь, — это лучше объяснит другой монтажник…

Высокое, обширное здание космовокзала вставало за бортом лодки. Его террасы поднимались выше лодочного эшелона, и могло показаться, что можно достигнуть Пояса, не выходя из пределов здания, а лишь поднимаясь и поднимаясь в его лифтах. Велигай привычным движением отключил автопилот и взял управление лодкой. Он мог и не делать этого, но, видимо, спутник Дробь семь уже овевал его своим дыханием, и надо было выгонять последние остатки земного спокойствия… Он посадил лодку на посадочную площадку точно, как профессионал, в узкую щель между тяжелым, медлительным, многокрылым энтомокаром и округлым треугольником аграплана, и в расстояние, оставшееся между бортами кораблей, нельзя было бы втиснуть и ладони. Они вылезли через нос.

— Надо записаться в рейс.

— Я записан.

— Мне надо записаться.

— И ты записан тоже…

— Однако, — сказал Кедрин, — вы хороший психолог…

— Да, — сказал Велигай. — Я хороший психолог. — Он взглянул вслед лодке, которую автопилот бережно поднял в воздух и теперь уводил в гараж. — А вообще-то я пилот по основной специальности. Звездолетчик с «Джордано»… Бывший звездолетчик, вернее. Но кто был звездолетчиком, тот уж останется им до самого конца. Понял, Кедрин? До самого конца…

XIX

На орбите Трансцербера становится горячо. Нет, не потому что Транс излучал слишком много инфракрасных; инфракрасных он излучает не больше, чем любой астероид. Хотя возможно еще, что Транс совсем не астероид. Просто достаточно большой метеор. Порядка двух-трех километров в диаметре — так примерно оценивают исследователи его размер теперь, когда стало возможно наблюдать его визуально.

Плотность Трансцербера должна быть совсем ничтожной, ибо масса его, как теперь уже ясно, невелика. Но в таком случае вовсе уж неясно, что произошло: действительно ли Герн засек Трансцербер или это просто совпадение и никакого Трансцербера не было?

Как бы там ни было, столкновение произойдет: «Гончий Пес», к сожалению, вышел на орбиту достаточно точно. Столкновение произойдет, и это становится настолько очевидным, что даже капитан Лобов решается провести внеочередной сеанс связи с Приземельем. О чем он говорит, никому не известно, но после сеанса он заявляет, что Длинный корабль будет готов на три недели — да, да, на три недели! — раньше самого краткого из намеченных сроков.

Это успокаивает, хотя и весьма относительно. А тут еще один из исследователей, горячий приверженец Герна, заявляет, что масса Транса могла быть и гораздо больше. Каким образом? Очень простым. Известно, что при достижении, скорости, близкой к световой, масса летящего тела…

— Да, — возражают ему. — Но каким же образом?.. И какими же причинами?.. А вспомните-ка формулу, гласящую…

И возникает битва мнений и формул, самая горячая за все время полета. Указательные пальцы скрещиваются, и от них сыплются искры. Гремят возгласы: «Но если принять Д равным…», «А помнит ли коллега уравнение пространственного поглощения Горича, которое?..» Коллега, разумеется, помнит. Вот капитан Лобов не помнит. Он стоит около забытых сейчас приборов и видит, как скорость сближения снова начинает стремительно нарастать. Он заглядывает в окуляр. Да. это тело приближается… На этот раз, кажется, все…

И он произносит еще несколько фраз, из-за которых затихшая было дискуссия вспыхивает с новой силой. А капитан Лобов прикидывает и, глядя на часы, начинает вести отсчет — разумеется, про себя: «Тридцать минут… Двадцать девять минут… Двадцать восемь…»

* * *

Двадцать восемь минут до корабля, — сказал Велигай. Снова вокруг были люди, на лицах которых лежал отблеск бескрайных пространств, «звездный загар», как его называли, хотя это вовсе не был загар, а просто суровость и откровенность, наложенные на лица жизнью в Заземелье. Цветные стены залов космопорта отбрасывали свет, в каких-то пересечениях создававший вдруг комбинации самых невероятных оттенков. Слышалась музыка, пахло цветами — очень много цветов было высажено в залах для того, верно, чтобы еще раз посмотрели и крепко запомнили их люди, уходящие в поля, где нет цветов и где бывают зелеными звезды, а не листья.

Они прошли вперед, ближе к выходам. Цветные залы тянулись долгой анфиладой. Люди сидели, шли, стояли; доносились обрывки разговоров. Наконец впереди показался последний,предстартовый зал.

Здесь не было цветов и музыки. Здесь уже было пространство. Матовые стены убегали вверх, переходя в круглый потолок. Люди здесь уже собирались группами по кораблям, и можно было отличить орбитальннков от жителей Заземелья и от многочисленных обитателей лунных материков. Пахло яблоками: почему-то все везли с собой яблоки.

Велигай и Кедрин подошли к передней стене зала. Она отбрасывала мягкий сумеречный свет, странно маленькие корабли стояли подле стены около таких же маленьких эстакад. Кедрин принял было их за модели; но прозвучали команды — и одна группа торопливо направилась к выходу и через минуту, во много раз уменьшенная, показалась, выйдя из тоннеля, на фоне четвертой стены. Тогда Кедрин понял, что это было стекло, и площадка космодрома внутрилунных орбит виднелась сквозь него, и корабли эти были настоящие корабли.

Пассажиры медленно втянулись в корабль. Закрылись люки. И вот началось зрелище, которого человеку никогда не будет слишком много: тяжелый корабль оторвался от Земли и медленно-медленно всплывал вверх, словно был легче воздуха, и этот воздух вытеснял его со дна кругоземного океана… Метр, и другой, и третий, и десятый прошел корабль вверх, а его двигатели молчали, и это было похоже на чудо, и, конечно, создавшие его люди были не из тех, что спят, пока работают машины.

— Как ловят ветер его паруса!.. — сказал стоявший рядом Велигай, и Кедрин согласился, хотя и не оценил сравнения. потому что никогда не ходил под парусами.

Что-то тихо шелестело за окном, и зал, чудилось, подрагивал от напряжения, а где-то под космодромом на полную мощность работали установки агра… Где-то высоко грянули, наконец, двигатели корабля, и теперь его «паруса» забрали полный ветер — элеф-компоненты гравитационного поля, и корабль скользнул вверх, и огни его мелькнули, исчезая… Кедрин вздохнул, вытер лоб.

— Здесь по настоящему чувствуешь, что мы вышли в космос.

— Да, — сказал Велигай. — Неизбежно одно: жизнь. Жизнь и вечное развитие. Пусть исчерпает себя синтез гелия во всей доступной нам вселенной! Пусть происходит многое другое! Но вечно древо жизни.

— Даже тогда?

— Даже тогда. Только это будет уже не просто человечество — что-то гораздо большее. А в принципе, поскольку количество энергии во вселенной не уменьшается, надо будет найти просто новые способы ее преобразования. Переставить сосуды: нижний — вверх. Только и всего…

Он засмеялся. Кедрин спросил:.

— А бессмертие?

— Человечество бессмертно.

Прозвучала команда. Вспыхнули табло. Площадка висела в воздухе на уровне люков корабля. Земля была далеко внизу. Они уселись в кресла, системы страховки плотно охватили их тела. Наступила тишина, весомость. Потом тихо загудели двигатели.

Снова были спутники, начиная с Дробь первого. Корабль обходил их по очереди. В зал Дробь седьмого Кедрин вступил с ощущением, словно здесь он прожил долгие годы своей жизни. Велигай похлопал Кедрина по плечу и заторопился к себе. Кедрин шел медленно: предстоящие встречи уже стояли перед его глазами. Первая из них произошла даже раньше, чем он ожидал. Маленький лысый человек подошел к нему, дружелюбно улыбаясь.

— Вы с корабля? — спросил он. — Может быть, вы хотели осмотреть спутник? Так это обыкновенный спутник. Вы прилетели работать?

— Я прилетел работать, Герн, — подтвердил Кедрин. — И не морочьте мне головы, не делайте вид, что вы не узнали меня.

— Ага, — сказал Герн. — Нет, конечно, я вас где-то видел… Я просто забыл. Здесь забудешь все на свете. А они были уверены, что вы скоро вернетесь на спутник… Вы понимаете, этот болтун, этот флибустьер пространства, он-таки построил эту схему! Ему удалось установить, что в момент аварии у Лобова все мы находились на одной прямой…

— Кто «мы»?

— Естественно: Трансцербер, Лобов и мы — если учесть, конечно, расхождение лучей: вам ведь известно, что расхождение неизбежно при самой совершенной…

— Известно!

— Ну, конечно. Так, значит, вам понятно и то, с чем же мы имеем дело.

— Герн, я вас…

— Ну, ну… С направленным излучением, вот с чем! А? Мало того, один конец этой прямой нам уже известен. Это, конечно, Трансцербер. Правда, тут ваш друг начинает строить абсолютно ненаучные гипотезы. Я с ним не согласен, но, может быть, он прав. Скажите, а вам не кажется, что это излучение имеет отношение к запаху? Ведь именно в то время мы испытали…

— Об этом потом, Герн. Один конец, вы сказали. А другой?

— Другой? Насколько можно судить, он направлен в район звезды Арвэ, которая… Впрочем, вам это ничего не даст. Вы ведь не знаете характеристик Арвэ…

— Я вижу, вы меня действительно вспомнили.

— Допустим, излучение направлено туда — или оттуда, пока никто не знает. И вообще я не берусь вам все это объяснять. Вы должны знать, что сведения лучше всего черпать из первоисточника. А это не я.

— Кто же?

— Он спрашивает! Гур, этот монтажник с большой дороги, этот похититель локаторов! Но сейчас его не оторвать от корабля.

— Говорите членораздельно, Герн. Что-нибудь с кораблем?

— А что с кораблем? — сказал Герн. — Сегодня сдача. Он готов. Готова эта чертова труба, готов кораблик!..

Кедрин резко повернулся. Герн еще что-то бормотал ему вдогонку. Кедрин стремительно зашагал по эскалатору, поднялся наверх, побежал по коридору. Она еще не успела выйти в пространство. Нет, конечно, не успела. Они оба выйдут вместе; сначала встретятся, потом проводят корабль, а потом…

На этот раз протяжный свист не провожал его — автоматы спутника сразу признали в нем своего, их граненые головки поворачивались бесшумно. Кедрин все замедлял шаги. Последний шаг перед ее дверью он сделал, напрягая все силы.

Он не знал, что скажет ей. Не было времени подбирать слова. Просто сейчас он увидит ее, а больше ничего ему не нужно. Он положил руку на ручку двери и закрыл глаза.

Каюта была пуста.

Он шагнул вперед и сел. Было странно неуютно, хотя все как будто было на месте. Даже что-то валялось на кресле, свешиваясь, — нечто специфически женское, из туалета. Значит, она здесь. Она может войти каждую минуту. Она не вышла бы в пространство, не прибрав каюты.

Он ждал. Прошло много минут. Потом Кедрин вскочил. Кто же будет сидеть в каюте в день сдачи?

В гардеробном зале была пустота, люки были наглухо закрыты. Так! Здесь не достанешь скваммера — все в пространстве. Двести восемьдесят третий тоже, естественно, в пространстве. Но ничего. Есть еще выход…

Он заторопился знакомым путем — туда, где был выход в пришвартованный к спутникам корабль, населенный тренировочными скваммерами. По счастью, все они оказались на местах. Кедрин торопливо влез в один из них, проверил. Все было в порядке. Он прошагал к люку, встал на него — и сейчас же очутился в пустоте.

Он очутился в пространстве, в том самом, мысли о котором, как оказалось, все время жили где-то глубоко в нем рядом с воспоминаниями о красивейших местах Земли.

Он включил двигатель и устремился в рабочее пространство. И чем ближе подходил к рабочему пространству, тем холоднее ему становилось. Он помотал головой, потом с силой стукнулся затылком об амортизатор фонаря. Было больно. Потом закрыл глаза, открыл их, потрогал лоб, опять закрыл глаза и опять взглянул.

— Да, это было так, хотя этого не могло быть. Никак!

В пространстве не было скваммеров. Но были люди. Были монтажники без скваммеров. Без ничего! Почти голые — в пронизанном радиацией вакууме пространства.

Люди парили в пустоте, и радостные цвета их нарядов казались неестественными для взгляда, привыкшего к сумрачной монотонности скваммеров. Они купались в пустоте, как купаются люди в полных жизни волнах теплых морей.

— Да нет, — сказал Кедрин, — ерунда!

— Не виси на месте, Кедрин! — услышал он. — Делай свой шаг вперед!

Гур оказался тут, рядом. Яркая куртка, которую он обычно носил только на Земле, облегала его сильный торс, на руках были тонкие перчатки, на голове — ничего… Кожа его лица отблескивала, и Кедрин тоскливо подумал, что сейчас сойдет с ума.

А его заметили, и с разных сторон рабочего пространства к нему уже слетались разноцветные, хохочущие, ликующие монтажники. Он узнавал многих. Внезапно и его охватило веселье.

— Сейчас и я к вам!.. — крикнул он, отводя руки за спину, к предохранителям. И в самом деле, это значит просто, что можно дышать в пространстве. Не может быть? Мало ли чего не могло быть…

— Стой! — рявкнул Гур. — Не порть праздника, ты, торопливейший! Убери руки!

Кедрин послушно убрал.

— Или, может быть, мы здесь в самом деле голые? — язвительно вопросил Гур, кружа вокруг скваммера. — Нет, отсталый друг мой, это всего лишь прозрачная антирадиационная пленка — идеальная изоляция. — Он хлопнул себя по бедру. — Передвигаемся без ранцев, наведено поле, у нас — проводники под током. А, что говорить, высокочтимый! Соблаговоли дать скорость! Догоняй, иначе ты ничего не увидишь!..

Описав круг, он рванулся туда, где пока еше покоилось вытянутое, километровое тело Длинного корабля. Кедрин тронулся туда же, сопровождаемый сонмом разодетых монтажников, ярких и радостных.

Сегодня был их праздник — день корабля. Они создали его — люди, которые сейчас не напоминали более небесные тела, какими выглядели в скваммерах. Свободные в пустоте, не закрытые гулкой железной скорлупой, они казались и родившимися и выросшими здесь, в пространстве. Они населяли небо, как моло-дые и задорные боги.

Кедрин шел на малой скорости. Он все время искал глазами одно лицо. В пространстве стало возможно узнать человека в лицо, и он видел много знакомых лиц, кроме того, которое хотел увидеть.

Его не было. Мимо промахнул Дуглас: на его лице сияла неожиданная улыбка. Он махнул Кедрину рукой и умчался куда-то вперед, поближе ко входному люку корабля. Седов на миг вырвался из гущи летучей стаи, взвился над нею; его обычно каменное лицо выглядело взволнованным. Только ее не было, только ее!

— Не сердись, хорошая, — тихо сказал он вслух.

— Не буду. Только почему я — хорошая?

Кедрин охнул — он забыл, что говорит на волне Гура. Но тут же другая мысль ударила по нервам.

— Гур, — сказал он. — Она… еще больна?

— Нет.

— Но я ее не вижу…

— Увидишь… — сказал Гур.

«Увижу!» — подумал Кедрин.

Умело затормозившись, он повис в полуметре от зеленоватой, зеркальной брони корабля недалеко от люка, внешняя крышка которого была распахнута. Раздалась команда. Часть монтажников разлетелась в стороны, открывая широкий канал, по которому уже шел катер.

Он приближался. Седов стоял на откинутой площадке звездолета и был неподвижен, как статуя. И Кедрину показалось, что даже отсюда узнает он всегдашний холодноватый, пристальный взгляд. А катер подходил все ближе, и все знали, кого он несет в своей объемистой кабине. Катер плавно повернул, и хотелось верить, что и сам он слегка изогнулся в этом повороте, настолько красивым было это движение, и замер, выбросив голубоватое облачко, — замер напротив открытого люка. Тусклый борт катера раздвинулся, и несколько фигур легко скользнули из возникшего провала в пространство.

Это были они, новые хозяева корабля, до последней минуты безраздельно принадлежавшего еще людям Звездолетного пояса и в первую очередь монтажникам. Теперь пришли пилоты. В ярких мягких скафандрах они проскальзывали несколько метров пространства, что отделяло их от будущего дома, и выстраивались на крыльце этого дома; и монтажникам были видны их улыбающиеся лица и блестящие глаза.

Потом их командир — и Кедрин вспомнил пилота глайнера «Кузнечик», — мягко ступая, подошел к неподвижному шеф-монтеру и обнял его, и Седов тоже обнял нового капитана, а потом приглашающе протянул руку к освещенному зеву люка.

Капитан направился к люку, а Седов, сделав два шага, с силой оттолкнулся от края площадки и медленно поплыл в пространстве… Звездолетчики замахали руками. В телефонах скваммера Кедрина зазвучали их взволнованные, нерасчетливо громкие голоса. Потом они скрылись в выходной камере. Крышка люка медленно поползла вверх, навстречу ей изнутри выдвинулась вторая.

Светлое пятно закрылось, тотчас же раздалась команда. Монтажники отхлынули в стороны, занимая заранее определенные позиции. Тело корабля еще миг отблескивало в лучах осветителей, потом внезапно вспыхнули все иллюминаторы и опознавательные огни, и корабль превратился в лучащуюся драгоценность. И трудно было поверить, что это они, монтажники, создали такое чудо. Проба огней была всего лишь началом испытания корабля: с момента, когда зажглись ходовые огни, сооружение действительно стало кораблем, самостоятельной единицей Звездолетного флота. Он не принадлежал больше монтажникам, не принадлежал Поясу, хотя связь между ними и должна была сохраниться еще надолго, навеки. Был хорош, но и труден этот момент, когда уходил сын Пояса, и ему предстояло увидеть новые звезды, а здесь оставалось старое пространство и память, память…

Кто-то скользнул и замер поодаль, и Кедрин узнал шеф-монтера. И снова все сделалось неподвижным, только сам корабль, казалось, шевелился: открывались и закрывались, проходя испытание, грузовые люки, выдвигались смотровые площадки и мостики, шевелились, поворачивались, втягивались и вытягивались антенны. И каждый раз кто-то из монтажников — тот, кто монтировал этот мостик или антенну, горделиво взглядывал на соседей, хотя и так все знали, что ничто не может отказать.

Корабль шевелился, как ребенок, двигающий руками и ногами просто потому, кажется, что движение доставляет ему радость. Но ребенок встанет на ноги не скоро, а этот был уже готов: челюсти люков закрылись, втянулись лишние антенны; и казалось, еще тише стало в безмолвном пространстве.

Все ждали этого момента, и все же ни один, наверное, не уловил первого, едва заметного издали содрогания корабля. Но он уже не висел на месте — затемнилась одна звезда, вторая… И движение стало уже заметным, и едва ощутимое взглядом голубоватое облачко дрожало в зоне выхода стартовых двигателей, а звездные будут включены лишь вдалеке от планеты. Корабль уходил в испытательный однодневный полет, сверкая. как созвездие, равный среди равных во вселенной, небесное тело галактического ранга… Он уходил, и никто не взялся бы предсказать его звездолетную судьбу, но все знали, что она будет прекрасна. Ход корабля резко убыстрился, корабль торопился в вечный день черного пространства — день, ибо не может быть ночи там, где сияют миллиарды солнц. Кедрин вздохнул и осмотрелся; Седов был рядом, с рукой, поднятой к глазам, и не требовалось особого усилия, чтобы представить себе, что было сейчас в глазах человека, который еще строил корабли, но не мог летать. Кедрин снова вздохнул — сочувственно, но шеф-монтер уже отнял руку, и голос его, произнесший команду, дрожал не больше, чем монолитные основания земных космодромов.


  • Страницы:
    1, 2, 3, 4, 5, 6, 7, 8, 9, 10, 11, 12, 13