Глава 7

«Ягуар» катил по эстакаде, направляясь обратно в город, к отелю. Небо за горами стало багровым, а море — серебристым с черными точечками островов в устье Ветиварского залива. Из стереосистемы лился голос Ната Кинга Коула, напевавшего «Прощай, Марикита Линда». Мимо восхищался красотой пейзажа, я уныло поддакивал ему.

Откинувшись на спинку кожаного сиденья, я сделал себе еще укол из браслета. Чувствовал я себя паршиво донельзя. Я был слаб, как медуза, выброшенная на берег, я задыхался, и у меня болело все тело, включая мою тупую голову. В принципе я сделал с Клайвом Лейтоном все что мог, однако меня не покидало ощущение, что мои усилия пойдут насмарку. Я все больше жалел о том, что оставил такого пройдоху, как Лейтон, под наблюдением неискушенного Айвора. Надо было дожать Лейтона, невзирая на самочувствие. А кроме того, я забыл, что его дама могла принести с собой в сумочке телефон.

Попросить Мимо повернуть назад? Ничего не выйдет!

Господи, как мне хотелось очутиться сейчас на Стоп-Анкере и спокойно выздоравливать в новом доме под присмотром друзей, которые баловали бы меня и нянчились со мной!

И почему я не послал отца ко всем чертям? Как мне хотелось забыть обо всех махинациях «Оплота» и Бронсона Эдгара и снова зажить спокойной жизнью изгоя!

Если бы не Ева, я рванул бы туда со скоростью падающего совиного помета, можете мне поверить.

Мимо все болтал, а я все глубже погружался в трясину Жалости к себе и размазывания соплей.

— Ты мог бы нанять Айвора на все время пребывания на Серифе.

— В качестве кого? Няньки мужского пола? — откликнулся я, и это была шутка лишь наполовину.

— Он великолепный телохранитель, — сказал Мимо. — Мой партнер, мнение которого я высоко ценю, очень одобрительно отзывался о нем. Да и ты сам сказал, что он отлично справился с работой.

— Мне ничего не угрожает. Если бы Элгар заподозрил, что я еще жив, он запросто мог убить меня, когда я лежал в резервуаре на Стоп-Анкере. Ему достаточно было лишь проникнуть в больницу и вытащить вилку из розетки.

— Я имею в виду не Элгара, а Клайва Лейтона. Да, знаю, ты отключил ему телефон, и Айвор его сторожит, и тем не менее он мог связаться с каким-нибудь другим заговорщиком, живущим на Серифе, который…

Я не хотел этого слышать.

— Шансы, что кто-то из местных выследит меня и постарается взорвать сегодня ночью, ничтожно малы. Кроме того, Лейтон ничего не выиграет, если подошлет ко мне убийцу.

Он думает, что я уже известил Симона или кузена Зеда о его выступлении на завтрашнем спектакле. Сотрудничество со мной — единственная надежда не лишиться гражданства. Так что никуда он не денется!

— Не уверен, что могу согласиться с твоей логикой, — промолвил Мимо. — Страх порой толкает людей на необдуманные поступки.

— Это не тот случай.

— Лучше бы мы взяли Лейтона и его дамочку под стражу, — не унимался Мимо. — Тогда мы могли бы немедленно записать его признание.

— Под какую стражу? — спросил я устало. — Нашу собственную? Думаешь, надо было похитить их обоих, отвезти в отель или на твой звездолет и нянчиться с ними до утра?

— Ты мог бы воспользоваться авторитетом своего отца и отдать их в руки службы безопасности «Оплота».

— Служба безопасности «Оплота», — пробурчал я, — это куча лишних проблем… А любое заявление, которое мы записали бы сами, не будет иметь никакой юридической силы и не сможет служить доказательством в суде. Правление «Оплота» поверит Лейтону только в том случае, если он лично и добровольно все им расскажет, а потом пройдет проверку на детекторе лжи. Не волнуйся, он никого ко мне не подошлет и не сбежит. Куда ему бежать? Заговорщики не станут его защищать — они просто пришьют его, да и все.

— Но…

Я утер со лба пот, выступивший от слабости и изнеможения.

— Довольно. Замнем эту тему.

Старик замолчал, и остаток пути я провел в полудреме, убаюканный сладкими испанскими напевами Ната Коула.

Мы зарегистрировались в ветиварском «Риц-Карлтоне», нововавилонском дворце с висячими садами, мозаичными полами и колоннами из красной яшмы с позолоченными капителями. Портье за стойкой были в таком восторге от того, что снова видят капитана Бермудеса в своем заведении, что казалось, сейчас бросятся целовать ему одежды и усыплют ему дорогу лепестками роз. Никто не сказал ни слова, когда я зарегистрировался как Адам Сосулька и отказался оставить отпечаток радужной оболочки. На мне все еще были сканерзащитные очки.

Багаж уже прислали из космопорта. Пока мы стояли в ожидании транспортера, который должен был доставить нас в номера, Мимо пригласил меня на ужин. Я сослался на смертельную усталость, и он понимающе кивнул:

— Конечно, тебе надо отдохнуть. А я пока поспрашиваю тут кое-кого потихоньку…

— Даже не думай! Дай слово, что не будешь ничего вынюхивать! Не пойми меня превратно. Я благодарен тебе за помощь, но я должен провести это расследование сам, пусть даже с промашками и проколами. Если тебя это утешит — я и отцу собираюсь сказать то же самое.

— В таком случае я, пожалуй, наведаюсь к одной знакомой… — Он подмигнул. — Сходим в казино, а потом подумаем, как развлечься.

Я пошел к себе в номер, разделся, сунул одежду в ящик и принял горячий душ. В ванной комнате, как и на борту «Пломасо», был солярий. Я принял двойную дозу в меланинстимулирующем режиме, пока моя кожа не стала чуть темнее ежика на голове, так что снаружи я выглядел заядлым любителем серфинга, хотя внутри был по-прежнему мешком с дерьмом.

Я надел синий шелковый халат, украшение ванной комнаты, и заказал ужин в номер. Пока мы летели с Мимо на Сериф, я на опыте, причем весьма неприятном, убедился, что моя пищеварительная система не успела угнаться за моим аппетитом, поэтому заказал шпинатное суфле, молодой горошек с морковкой и какао из золотого розкоза.

Через несколько минут механический официант издал громогласный писк, я взял поднос и понес его на столик на балконе, где можно было поужинать, глядя на городские огни.

Бухты, мысы и возвышенности раскинувшегося передо мной Ветивария мерцали разноцветными огоньками. Здесь жили почти полмиллиона человек, трудившихся в главном офисе «Оплота», на громадных фабриках по производству розкоза и в сфере обслуживания, необходимой для современной цивилизации.

В прохладном вечернем воздухе витал слабый и уникальный конфетный аромат, доносимый ветерком с одной из розкозных фабрик. Я медленно жевал, вспоминая, как впервые увидел эту планету много лет назад: дымящиеся грязевые ямы вокруг хранилища спор, туземный рабочий с непроницаемым инопланетным лицом и совершенно не вязавшимся с ним человеческим (благодаря электронному переводчику) голосом, вкус золотого розкоза, который Я попробовал тогда впервые…

Я думал также о своем дяде Ефане, истинном основателе Оплота», умершем пять лет назад. Когда яркие образы, хранившиеся в памяти, поблекли, я вколол себе снотворное из браслета, хлопнулся на гигантскую кровать и уснул мертвым сном.

Я попал на Сериф в тринадцать лет. Душа моя была полна невнятной юношеской тоски, духа противоречия и переживаний из-за неизбежного развода матери, Кати Вандерпост, с Симоном. Родители не хотели, чтобы я путался у них под ногами в эти несвоевременные летние каникулы, перед возвращением в школьный пансион, и потому меня отправили к моим крестным, Ефану Фросту и Эмме Брэдбери, жившим в Шпоре Персея. Неплохо бы мне увидеть, как сказал Симон, ту часть галактики, где я буду работать в течение всей своей взрослой жизни.

Тетя Эмма часто прилетала на Землю, а вот дядю Ефана, чья репутация сделала его полубогом среди младшего поколения семейства Айсбергов, я почти не помнил — он редко навещал родные пенаты. Мой отец, которому нравилось сражаться со сложными политическими и финансовыми проблемами бизнеса, был в ту пору председателем правления и уполномоченным «Оплота», официально представлявшим звездную корпорацию в законодательных органах Содружества в Торонто. Отношение Симона к Ефану было неоднозначным. С одной стороны, он искренне уважал старшего брата, а с другой — тайно завидовал его поразительной деловой хватке и чутью. Ефан был бессменным президентом и главным исполнительным директором звездной корпорации с момента ее основания в 2183 году и до его смерти в 2227. Именно он открыл миру розкоз, давший начало стремительному росту «Оплота». Кроме того, он активно вел экспансию «Оплота» и распространил свое владычество на шестьдесят три планеты Шпоры, входившие ныне в состав корпоративной империи.

Наверняка отец послал меня на Сериф в надежде, что влияние Ефана в корне задушит бунтарские тенденции, которые я уже начал проявлять, Я был умным мальчиком, остро реагировал на социальную несправедливость и считал себя хорошим историком-любителем и культурологом-антропологом.

Мои юношеские исследования убедили меня, что колонизация звезд — самое большое несчастье человечества всех времен, превосходящее массовое истребление евреев, африканскую чуму, большое землетрясение в Сиэтле и падение марсианского метеорита. Я уже начал мучительно думать, что же мне делать.

Дядя встретил меня в Ветиварском космопорту — к моему искреннему удивлению, ведь президент «Оплота» — очень занятой и важный человек. Однако он стоял там, у входа, один, в не очень чистом синем комбинезоне — униформе корпорации, с широкой улыбкой протягивая мне руку, которую я пожал, поспешно поставив на пол сумки. Потом он взял пару сумок и понес их к подземке, соединявшей космопорт с его личным гаражом «прыгунков».

Кроме того, меня поразило, что Ефан такого маленького роста — всего на пять-шесть сантиметров выше меня, тринадцатилетнего! Его серо-зеленые глаза так глубоко прятались под веками, что казались почти восточными. Было ему в то время пятьдесят девять лет, но на лице — почти ни морщинки. У него был тонкий горбатый нос, пшеничные усы, как у пожарного, и короткая челочка, которую он носил, возможно, для того, чтобы скрыть ярко выраженный треугольник на лбу, характерный для многих Айсбергов мужского пола.

— Ты не против, если мы не сразу поедем домой? — спросил Ефан, как будто его и впрямь волновали мои возможные возражения. — Хочу кое-что лично проверить на одном из складов, где хранятся споры. Ты что-нибудь знаешь о производстве розкоза?

— Я, конечно, читал об этом. Видел голографильмы…

— Где показаны аккуратные чистенькие фабрики, да? Растения выращивают в нержавеющих стальных цилиндрах, за которыми ухаживают роботы — и они же собирают урожай.

Но это не все. Думаю, тебе будет интересно.

«Прыгунок» дяди Ефана оказался внушительным летательным аппаратом с логотипом корпорации в виде крепостной стены. Дядя ввел в навигационное устройство координаты, затем сел рядом со мной и начал показывать местные достопримечательности, пока мы летели запрограммированным курсом от поселения к девственным скалам, где находилось хранилище.

Я успел побывать на многих планетах Руки Ориона, и почти все они были живописными и поразительно непохожими на Землю, поэтому я думал, что планеты «Оплота» в таком отдаленном уголке галактики, как Шпора Персея, будут еще более странными. Но эта часть Серифа скорее напоминала геотермические районы Новой Зеландии и горы Канады, отличаясь от них лишь флорой и умеренно активными вулканами. Не считая побережья, где поселились земляне и где жили в своих деревнях аборигены, весь Северный континент состоял в основном из крутых гор, склоны которых были покрыты красноватой или тускло-зеленой растительностью, а пики увенчаны толстыми снежными шапками и ледниками. В глубь континента не вели никакие дороги, хотя на нижних склонах виднелись еле заметные петляющие тропы. Как сказал мой дядя, их проложили местные разумные существа змундигаймы. Правда, ни одного их поселения с воздуха не было видно.

— Как дела дома? — без обиняков спросил меня Ефан.

Я пожал плечами.

— Без эксцессов. Симон почти все время проводит на Небесном ранчо, иногда наведывается в Торонто и лоббирует интересы корпорации. Мама поселилась в жилом комплексе в Финиксе, занимается благотворительностью и ходит на приемы, которые устраивают тайные ретрограды. Моя сестра Вифания часто плачет. Дан слишком занят работой и почти не бывает дома. Ева заканчивает факультет управления бизнесом в университете и изо всех сил старается почаще бывать со мной и Вифанией, но видно, что этот развод ее подкосил.

— А тебя?

Я вздохнул.

— Не понимаю, как мама могла так долго терпеть отца.

Ему на нас наплевать.

— Он вас любит — по-своему, — сказал Ефан.

— В гробу я видал такую любовь! — ответил я… и заткнулся до конца полета.

Примерно через час «прыгунок» опустился в обрывистое ущелье, прорытое в скалах буйным потоком. Правобережный склон был обычным на вид — выщербленные камни, кое-где поросшие редкой травой. На левом берегу виднелись ряды причудливых террас, окаймленных пышной растительностью. Маленькие пруды на уступах, над которыми поднимался легкий парок, казалось, пузырились и булькали жидкостью разного цвета — розового, голубого, серовато-желтоватого и терракотового. Когда мы приземлились на площадке у здания средних размеров, утыканного антеннами, из одного пруда вырвался гейзер, обрызгав все кругом розовым туманом.

— На Северном континенте разбросаны тысячи таких хранилищ, — сказал Ефан. — Туземные племена собирают споры розкоза вручную и приносят их сюда. Часть хранилища мы отвели для разных товаров, которые нравятся местным жителям. Кроме того, они могут заказать то, что им нужно, по каталогу.

Дверь склада открылась, и оттуда вышел абориген с миниатюрным электронным «переводчиком» на фирменном комбинезоне. Туземец был очень высоким и тонким, кожа — гладкой и красной. Круглая лысая голова, россыпь блестящих, как драгоценные камни, глаз на выпуклом лбу, под ними — четыре маленькие ноздри. Широкий щелевидный рот придавал его лицу сходство с насекомым. На руках, созданных скорее не из мяса, а из хитина или какого-то Другого твердого вещества, красовалось по шесть пальцев разной длины. Ступни у змунди были босые, и казалось, что он ходит на цыпочках, или на трех широких когтях, или на копытах.

— Меня зовут Лмузу, — сказал абориген. Его челюсти жужжали и чуть подергивались. — Добро пожаловать на склад Г-349, Ефанайсберг и его спутник.

Было очень странно слышать звуки человеческого голоса с прекрасной дикцией, издаваемые столь чужеродным существом. Поскольку «переводчик» выбрал баритональный тембр, я решил, что туземец — мужчина.

— Приветствую тебя и желаю тебе доброго здоровья, Лмузу, — сказал мой дядя, тщательно выговаривая слова, чтобы у «переводчика» не возникало трудностей. — Вот мой племянник, Асаил Айсберг, приехал к нам в гости. Зачем ты вызвал меня так срочно? Что-нибудь случилось?

— Ничего страшного, Ефанайсберг. Я думаю, это вас даже обрадует. Идите, пожалуйста, за мной.

—Змунди повернулся и повел нас в здание. Там было очень тепло, наверное, больше сорока градусов. Мы прошли через промышленную зону в помещение, где располагались лаборатория и хранилище. Помещение было уставлено приборами, соединенными между собой запутанными проводами. В глубине виднелся аккуратный стеллаж с шестиугольными ящичками, наполненными, как я понял, спорами розкоза, У правой стены стоял компактный лабораторный столик с мелкими приборами для анализов.

Лмузу открыл серый инкубационный шкафчик и вынул закрытую крышкой чашу с культурой. Внутри рос какой-то волнистый лишайник персикового цвета.

— Гзонфалу из клана Млака принес на прошлой шестидневке образец новой разновидности розкоза. Он говорит, женщины его племени в восторге от свойств этого растения.

Гзонфалу прошел больше трехсот километров, чтобы показать мне образец.

Ефан пристально вгляделся в чашу.

— Интересно!

«Переводчик» Лмузу издал громогласное «ха-ха-ха».

— Розкоз, который готовят из него женщины Млака, еще интереснее.

Абориген поставил чашу с культурой и взял круглую корзиночку, сплетенную из красной и белой травы. В ней лежали светло-оранжевые кристаллы, похожие на леденцы.

— Я приготовил их по рецепту, приспособленному для людей.

Ефан съел одну штучку и изумленно приподнял брови.

— Да! Действительно отличается — но вкусно.

— Ха-ха-ха! — рассмеялся Лмузу. — Очень вкусно! Не хуже голубого розкоза, правда? Вы можете назвать его золотым розкозом.

— Если он пройдет испытания. — Ефан повернулся ко мне. — Хочешь попробовать, Аса?

Я храбро кивнул, взял кристаллик и положил в рот. Аромат был настольно изысканный, что я невольно вскрикнул:

— Ух ты! Похоже на обычный розкоз, но… но… — Я смущенно умолк. — Не знаю, мне нравится.

— Будем считать, что первое испытание на человеке прошло успешно, — искренне обрадовался Ефан.

Он приказал туземцу упаковать чашу с культурой, корзинку и сосуд с новыми спорами в армированный дорожный чемодан. А затем сказал:

— Спасибо тебе, Лмузу, за новый сорт. Однако я хочу, чтобы ни ты, ни твои соплеменники пока не говорили о нем никому из людей. Понятно?

— Да, Ефанайсберг, — ответил змунди.

— Кто знает? Быть может, этот вариант розкоза окажется в конце концов бесполезным или же непригодным для массового производства.

Ефан приблизил глазное яблоко к замку чемоданчика, и тот звучно щелкнул. Мы попрощались и улетели на «прыгунке».

По дороге мой дядя сказал:

— Надеюсь, ты знаешь, что производство розкоза по-прежнему зависит от туземцев, собирающих споры? Через Два-три поколения воспроизводство растений в лабораторных условиях по неизвестным причинам прекращается. В грязевых прудах, должно быть, есть какое-то природное вещество, которое мы не в состоянии воспроизвести на наших фабриках.

— Значит, поэтому розкоз выпускают только на Серифе?

— Да. В принципе аромат можно создать искусственно, но ему не хватает тонкости и легкости природного розкоза.

Мы построили тысячи небольших складов в основных геотермальных зонах, куда змундигаймы приносят споры. Туземец, работающий в хранилище, проверяет каждый новый вид с точки зрения его безвредности для человеческого организма, а затем отправляет его на фабрику в Ветиварий.

— И часто находят новые виды?

— За двадцать пять лет, в течение которых «Оплот» разрабатывает планету, такое случалось семь раз. Шесть видов оказались коммерчески невыгодными — по разным причинам.

Седьмой вариант, который мы назвали голубым розкозом, стал настоящей сенсацией, и доходы корпорации увеличились на пятнадцать процентов.

— А туземцы, которые нашли голубой розкоз, получили какую-нибудь премию?

Ефан искоса глянул на меня.

— Нет.

— Ясное дело! — пробормотал я в ответ. Мой тон был почти издевательским, однако дядя не обиделся, как обычно в таких случаях обижался Симон.

— Люди из лабораторий, которые выращивали новый вид, очищали его и проводили анализы, тоже не получили никакой награды. А с какой стати? Они наемные рабочие, а не акционеры «Оплота».

— Но змундигаймы не люди! Это их планета!

— Ну и что?

— Может, им следовало стать акционерами? Ты когда-нибудь думал об этом, дядя Ефан? «Оплот» заработал на розкозе и других инопланетных товарах миллиарды… а что получили туземные жители Шпоры Персея? Развитие их культуры необратимо изменилось из-за вмешательства людей. — Я уставился в иллюминатор, разглядывая высокий вулкан, что извергал в атмосферу серый пепел. — Я думаю, это не правильно. И я в своем мнении не одинок.

— Ты хотел бы, чтобы змундигаймы производили розкоз сами и продавали его людям?

— Да! — сказал я в порыве благородного негодования.

— Они не смогут этого делать без нашей помощи.

— Так помогите им! Они умны и научатся управлять фабриками.

— Межпланетное предпринимательство основано совсем на других принципах. Мы не благотворительная организация.

Ты серьезно считаешь, что мы должны отдать все, над чем мы работали, туземцам, общество которых находится на первобытном уровне развития?

— Не все. Я не идиот. Но если бы туземцы были акционерами…

— Акционеры непосредственно участвуют в управлении корпорацией. Аса. Это высокообразованные и умудренные опытом люди, живущие и работающие в условиях развитой технической цивилизации. Ни одна туземная раса в Шпоре Персея этим требованиям не соответствует. За исключением квасттов — не будь они такими эгоцентричными и ненадежными. И еще, пожалуй, халуков — если бы они не были такими непреклонными ксенофобами.

— Этот змунди из хранилища, по-моему, способен на большее, чем просто на кнопки нажимать, — не унимался я. — Туземцы, безусловно, могли бы достичь высокого уровня цивилизации, если бы мы не отказывали им в праве на образование. А ведь люди проводят именно такую политику!

— Змундигаймам придется в корне изменить свою жизнь.

Бросить свои кочевые привычки и поселиться в городах. Годами ходить в школу. Жить по часам. Изменить политическую структуру общества, основанного на племенных отношениях. Участвовать в социальном и экономическом планировании. Короче, жить как люди. Ты полагаешь, Лмузу и его народ хочет этого на данной стадии эволюции?

— Не знаю, — признался я.

— Зато я знаю, — сказал Ефан. — И могу тебе ответить;

«нет».

— На Серифе — возможно. А на других населенных планетах, которые колонизировало человечество и которые оно эксплуатирует? «Сто концернов» в Руке Ориона используют инопланетные расы как рабов — или же обращаются с ними, как с враждебными дикарями, если те отказываются помогать коммерциализации их планет. Может, «Оплот» и получше других, но…

— Значит, ты тоже ретроград, как и твоя мать? — мягко спросил Ефан. — Ты думаешь, Содружество должно заставить компании покинуть те планеты, где живут первобытные разумные расы, — или же сделать туземцев полноправными акционерами, участвующими во всех коммерческих операциях?

— Да! Именно так я и думаю. Смейся, если хочешь.

— Я не буду смеяться, Аса. Я даже не буду читать тебе лекцию о том, что станет с нашей экономикой, если мы будем следовать основным принципам ретроградов, и не буду напоминать тебе о том, что Содружество просто не в силах заставить большой бизнес подчиниться его указам. Однако имей в виду, что колониальная политика «Оплота» — одна из самых гуманных и либеральных в галактике. И не из альтруизма, а из чисто практических соображений! Кроме того, я могу с уверенностью сказать, что ты и взрослые ретрограды предлагаете упрощенное решение дьявольски сложной проблемы. — Он нахмурился, переводя дух. — Быть может, тебе станет понятнее, если я расскажу одну маленькую историю.

Знаешь, как я открыл розкоз?

— Я думал, ты просто… нашел его.

— Не совсем, — промолвил дядя и поведал мне следующую историю.

Когда «Галафарма» в 2176 году убралась из Шпоры Персея, сказал Ефан, на планетах начался резкий экономический спад. Политика концерна была простой: туземцам закрыли доступ к образованию и высокой технологии, в то же время позволив им привыкнуть к роскоши и удобствам земной цивилизации. Но большой бизнес уплыл за горизонт, прихватив с собой все свои блага. Положение было тоскливое. Ни тебе современных инструментов для рубки деревьев и разбивания камней, ни кухонных плит для приготовления еды, ни калориферов для обогрева хижин, ни лампочек для освещения после заката, ни спутниковой связи, чтобы пообщаться с родственниками из соседней долины. Даже «Данайское» пиво, и то пропало!

Квасттам-пиратам тоже стало тоскливо без земных кораблей, которые они могли брать на абордаж и грабить.

Только халуки радовались, что «Галафарма» наконец убралась восвояси.

Коммерческий вакуум был таким ужасным, что большинство разумных рас Шпоры Персея с восторгом приняли независимых земных предпринимателей, которые наводнили зону после ухода «Галы». Первая группа землян, прилетевшая на Сериф, была типична для новой волны. Их маленькая компания не имела достаточного капитала и опыта. Они заново открыли плантации для получения коры шаши и платиновые рудники. Но в конце концов их одолели те же проблемы, из-за которых концерн «Галафарма» поставил на планете крест. Стесненные в средствах новые хозяева платили туземным рабочим еще меньше, чем «Гала», и не хотели считаться с теми местными обычаями, которые мешали четко налаженному графику работы. В результате производительность змундигаймов упала почти до нуля.

Положение усугублялось еще и тем, что компания не могла себе позволить как следует вооружить свои торговые суда, и они подвергались постоянным нападениям квасттов во время длительных полетов в Руку Ориона. Практически производство не давало никакой прибыли.

Ситуация на других планетах Шпоры была приблизительно такой же. Содружество изо всех сил старалось помочь независимым колониям, но у него недоставало средств, чтобы организовать надежное патрулирование зоны Персея и обеспечить людей хотя бы самым необходимым. Поэтому к 2183 году Содружество начало серьезно подумывать о том, что человечеству следует вообще убраться из 23-й зоны.

И тут на сцену вышла звездная корпорация «Оплот». Мы были молоды, дерзки и располагали, как нам казалось, совершенно новой философией менеджмента — кстати, разработанной твоим покорным слугой. Я решил, что у нас есть неплохой шанс преуспеть там, где «Галафарма» и независимые компании потерпели крах.

Основателями и исполнительными директорами звездной корпорации были мы с моим братом Симоном и наш приятель по Аризонскому университету Дирк Вандерпост, чье наследство составило большую часть стартового капитала. Нас поддерживали семнадцать акционеров — инженеры, техники и компьютерщики, которые работали не за жалованье, а за долю в прибыли, если таковая будет вообще, Мы прилетели на Сериф на грузовом судне под названием «Рио Тонто». [13] Корабль был старенький, но мы вооружили его до зубов мощными актиничными пушками, чтобы отбиваться от квасттов. В грузовом отсеке «Рио Тонто» лежало самое современное горнодобывающее и перерабатывающее оборудование, которое мы могли достать. Моя главная мысль, совершенно противоположная практике «выгодной цены» концерна в таких частях галактики, как регионы Ориона и Стрельца, была действительно совсем простой: «Оплот» будет обращаться с туземными рабочими Серифа как с людьми, а не как с отсталыми дикарями.

Мы открыли мастерскую на заброшенных, но многообещающих платиновых рудниках, и несколько рабочих-змунди, годами обучавшихся под руководством «Галафармы», попросились к нам на работу. Я обещал тем из них, кто будет работать так же эффективно, как люди, платить ту же зарплату, а тем, кто не сможет, — соответственно меньшую, Я также сказал туземцам, что они будут работать всего семь часов в день вместо двенадцати, как они вкалывали при «Гала» и независимых рвачах. И их не будут больше держать пять дней в бараках, разрешая уйти домой всего на один день, как практиковалось раньше. Я позволил им жить в деревнях по соседству. А самое главное, согласился не заставлять змундигаймов работать на рудниках во время суровой зимы, характерной для Северного континента. Мы закроем рудник на сезон, и они смогут всем племенем переселиться на побережье, как они делали с незапамятных времен, до вторжения на планету людей.

Должен сказать тебе, Аса, что твой отец не очень-то верил в мой план. Симон признавал, что змунди куда смышленее многих других аборигенов, но в то же время всем известно, какие они ленивые и ненадежные.