Глава 19

– Моя дорогая Фелис, – разливался соловьем Джошуа Стерлинг, – не могу вам передать всю меру своего восторга. Вы оказали мне большую честь, включив в число приглашенных на этот чудесный вечер. В Бофоре все скорбят по поводу безвременной кончины Эдуарда, и, когда стало известно, что я приглашен, многие просили передать вам привет и искренние соболезнования. Понимаю, какое горе вам пришлось пережить, поэтому я особенно рад видеть вас уже достаточно оправившейся, чтобы принимать друзей.

– Спасибо, сэр, – кивнула Фелис, улыбаясь. – Это время действительно было для меня крайне тяжелым. Слава Богу, теперь все позади.

«Какая у этого Стерлинга глупая улыбка, и как он демонстративно счастлив, что оказался в числе немногих гостей на сегодняшнем ужине, – подумала Ребекка. – Сейчас он похож на старую клячу больше, чем когда-либо. Того и гляди раскроет пасть, обнажит свои желтые зубы и заржет!»

Фелис сидела по правую руку от Стерлинга, а Ребекка, к своей досаде, – по левую. Всего гостей было восемь. Они приехали либо из Бофора, либо с других островов в районе Порт-Ройал. Ребекка со всеми была более или менее знакома и считала их довольно приятными людьми, хотя и несколько скучноватыми. Это были скорее друзья Фелис, чем Эдуарда, и не случайно. Приятели Эдуарда, яркие и фривольные, сейчас, когда Фелис лишь пытается снова вернуться к светской жизни, были бы совершенно не к месту.

– А вы, Ребекка, прекрасны, как всегда! – Стерлинг повернулся к ней, одарив «счастьем» полюбоваться его лошадиной улыбкой. – Должен сказать, замужество вам к лицу! – Он округлил глаза и по своей давней привычке, от которой, видимо, не собирался отказываться, устремил неподвижный взгляд на грудь чуть выше выреза. Ребекка находила эту привычку исключительно неприятной. Обычно в таких случаях Стерлинг продолжал что-то говорить, и казалось, что он обращается не к ней, а к ее груди. Ребекке вдруг очень захотелось сделать так, чтобы он сидел и ждал, пока «она», то есть грудь, ему ответит.

Ребекка радовалась, ожидая этот вечер и надеясь хотя бы на время развеять невыразимую скуку своего существования, но недавний разговор с Маргарет полностью испортил праздничное настроение. Как можно вести какие-либо приятные беседы, когда все мысли сосредоточены на Армане? Она представляла его раненного, истекающего кровью, и ее сердце разрывалось на части!

В первый раз ей захотелось, чтобы Маргарет держала при себе свои предчувствия и видения. Ребекка посмотрела в противоположный конец стола, где сидела кузина, и, увидев, что Маргарет оживленно беседует с джентльменом слева, почувствовала укол обиды.

Надо же, обычно после неприятных предчувствий она неизменно становилась печальной, но на этот раз, кажется, они ее не очень огорчили. Ребекка знала, что судьба Армана кузину не интересует, что он ей откровенно не нравится, и все же чувствовать к нему серьезную антипатию никаких причин у нее не было. В общем, Ребекку это странное поведение кузины весьма озадачило.

Весь вечер Ребекка пыталась успокоить себя мыслями, что предсказания Маргарет не всегда подтверждаются, но облегчения это не принесло, поскольку семена тревоги уже проросли. К тому же надо было делать вид, что у нее хорошее настроение, чтобы у Фелис или Жака не возникло никаких вопросов. О видении Маргарет они ничего не должны знать. Им сейчас только не хватает второй трагедии. Нет, свою боль она должна держать при себе. Только бы пережить этот вечер.

К большому облегчению Ребекки, Джошуа Стерлинг снова повернулся к Фелис, и ей вдруг пришла в голову мысль, что этот старый ловелас совершенно не случайно так обхаживает свекровь. Невероятно, но все же у Ребекки возникло подозрение, что Джошуа Стерлинг пробует себя на роль претендента на руку вдовы. Фелис была еще очень привлекательной женщиной, и к тому же богатой. Не важно, что наследником всего состояния был Жак, уж он-то матери никогда перечить не станет. Для джентльмена со скромными доходами лучшей доли и не придумаешь. Если ему все же удастся жениться на Фелис – ох, только бы этого не произошло! – у него появится прекрасный дом и все его желания будут немедленно исполняться.

Сделав это открытие, Ребекка не знала, что ей предпринять. Конечно, Стерлинг глупый, напыщенный и самодовольный, порой даже неприятный человек, но нельзя не восхищаться его способностью использовать любую представляющуюся возможность. Разумеется, Фелис одной будет много лучше, чем вместе с этим господином. Во всяком случае, он ее существования не скрасит. Остается надеяться, что Фелис не тронет внимание этого престарелого фавна! В его повадках она должна разглядеть нечто, напоминающее похотливость Эдуарда.

Ребекка изучала лица людей, сидящих за столом. Приятные, но пустые лица.

«Вот с такими скучными приятными людьми мне предстоит провести остаток своей жизни. О, Арман, может, мне следовало решиться на то, что ты предлагал? – пронзило Ребекку. – Может, надо было бросить все и уехать с тобой? И ты не ушел бы на войну, и мы были бы сейчас вместе, и…»

Ночью Ребекка спала неспокойно и проснулась утром в состоянии подавленности и какого-то необычного напряжения. «Нужно что-то делать, чем-то себя занять, иначе я сойду с ума».

После завтрака она сразу послала горничную на конюшню за Джереми.

Вскоре он предстал перед ней, весь светясь от радости.

– Снова отправляемся на охоту, мисс Ребекка? Сегодня пойдем по новому пути?

– Да, Джереми, именно так. Он улыбнулся еще шире:

– Моя мама просила, чтобы я поблагодарил вас за фрукты, пирог и печенье.

– Передай, что я всегда рада сделать вам приятное. Сегодня, я думаю, надо взять два фонаря. От одного света не достаточно. Мы отправимся сейчас прямо в библиотеку и оттуда по новому проходу. Посмотрим, удастся ли найти что-нибудь новенькое.

– Может быть, сегодня мы найдем сокровища? Присутствие веселого мальчика немного улучшило ей настроение, хотя ничто, кроме возвращения Армана целым и невредимым, не могло сделать для нее этот черно-белый мир цветным.

Она погладила его курчавую голову.

– Может быть. Но вначале мне нужно поговорить с супругом. Вот здесь Дарси прислала для тебя молоко и пирожки. Поешь, я вернусь через несколько минут.

Джереми не заставил себя уговаривать. Как всякий подросток, он был постоянно голоден и поэтому жадно набросился на пирожки и молоко, а Ребекка прошла через холл в кабинет Жака. Тот уже был на месте и работал. Перед каждой своей экспедицией в тайную галерею она обычно проверяла, занят ли он и надолго ли.

– А, Ребекка. – Жак вскинул голову. – Чем ты собираешься сейчас заняться?

– О, даже не знаю, – проговорила она как можно беззаботнее. – Может, немного повышиваю. Или порисую. Ты выглядишь очень озабоченным, Жак. Что-то случилось?

Он устало улыбнулся:

– Кажется, нет. По крайней мере пока ничего серьезного. Мне очень не хватает Армана… хм, я даже не подозревал, как много он делал в Ле-Шене и какую значительную помощь оказывал мне уже после смерти отца. У него талант к таким делам, а у меня, с прискорбием должен признаться, он полностью отсутствует. И все же, мне кажется, до сих пор я управлялся довольно прилично. Но эта работа отнимает огромное количество времени.

Ребекка наклонилась к нему и поцеловала в лоб.

– Единственное утешение для меня – это ты, Ребекка. – Жак благодарно улыбнулся. – Надеюсь, ты это понимаешь?

Она кивнула:

– Да, мой дорогой, понимаю. Хорошо, я оставляю тебя с твоей работой. Увидимся за обедом.

Он повернулся к своим бумагам, а она покинула комнату, чувствуя себя маленькой девочкой, перехитрившей родителей. Жак будет находиться в своем кабинете до обеда, и они с Джереми могут спокойно отправиться в путешествие по тайной галерее.

– Итак, Джереми, ты готов? Пошли. – Высоко держа фонарь, Ребекка юркнула за ним в черноту прохода.

– Здесь все так же, как ив других местах, где мы бывали, – весело проговорил мальчик, оглядывая стены. В их походах по тайной галерее он всегда следовал первым, поскольку был подвижнее Ребекки и, главное, не обременен юбками.

Опыт научил их двигаться медленно, поскольку на полу очень часто валялись доски, куски штукатурки и прочий мусор, о который при таком слабом свете можно было легко споткнуться. Кроме того, они все время не переставали высматривать маленькие точечки света, обозначавшие потайные двери.

– Мисс Ребекка! – негромко вскрикнул Джереми. – Посмотрите сюда. Похоже, тут какая-то лестница.

Ребекка посмотрела через плечо мальчика: действительно, проход впереди резко обрывался у подножия очень узкой лестницы.

– В темноте по этой лестнице не так-то легко будет взобраться, – проговорил Джереми с сомнением. – Она ужасно узкая, и ступеньки тоже не очень широкие.

Ребекка коснулась его плеча.

– Ты прав, это будет нелегко, но ведь останавливаться мы не станем, не правда ли?

– Не станем, мисс Ребекка. Я-то лазить могу очень здорово, это вам надо быть осторожной.

Поскольку перила отсутствовали, преодолеть эти ступеньки действительно оказалось нелегко. Идти пришлось долго; казалось, лестница никогда не кончится. Одной рукой Ребекка все время держалась за стену, стараясь не потерять равновесие.

Наконец они добрались до верха, где вновь открылась галерея.

Постепенно Ребекку начал охватывать страх. Она окончательно потеряла ориентацию. Где они сейчас находятся, куда заведет их эта дорога? А главное, что их ждет там, впереди?

Пройдя небольшое расстояние, они подошли к двери. Открыв ее, Ребекка вначале не узнала комнату. Только после осмотра платяного шкафа, где она обнаружила одежду Эдуарда, женщина поняла, что это его спальня.

Ей стало не по себе. Быстро сделав свои обычные отметки, она поспешила возвратиться в галерею.

В течение следующего получаса они обнаружили двери, ведущие в несколько других спален, включая спальню Маргарет и ту, в которой Ребекка обитала до замужества, а также в гостиную, расположенную между этими двумя спальнями.

Через некоторое время Джереми снова остановился.

– Мне кажется, мисс Ребекка, здесь еще одна дверь. Похожая на ту, что внизу.

Чувствуя нарастающее волнение, Ребекка подошла к нему и осветила стену. Да, это была еще одна вращающаяся панель, подобная той, что вела в новую секцию галереи. Сердце забилось быстрее – кажется, поиски подходят к концу.

Она поставила фонарь на пол, Джереми сделал то же самое. Когда они вместе надавили на панель, она, не издав ни малейшего звука, легко повернулась вокруг своей оси.

– Должно быть, этим входом регулярно пользовались, – заметила Ребекка. – Посмотрим, куда он нас приведет.

Джереми вошел первым и сразу же остановился, да так резко, что Ребекка едва на него не наткнулась.

– Джереми! Что там?

Джереми повернулся к ней с вытаращенными глазами.

– Вы только посмотрите сюда, мисс Ребекка. Здесь как в сказке.

Ребекка посмотрела вперед, в освещенный проход, и ахнула. Джереми был прав – эта секция галереи коренным образом отличалась от тех, которые они исследовали прежде. Никаких голых досок, никакой пыльной штукатурки, никаких пауков.

Стены и потолок здесь были обиты дорогим красным бархатом с золотой каймой по краям, а под ногами лежала персидская ковровая дорожка, которая кончалась у темно-красной бархатной портьеры, похожей на занавес.

На стенах висело шесть золотых светильников, по три с каждой стороны, стилизованных под ветви с листьями. Подняв фонарь, Ребекка увидела, что в них вставлены свечи, прикрытые рубиново-красными хрустальными ламповыми стеклами.

Между светильниками располагалось шесть небольших картин, примерно пятьдесят на пятьдесят сантиметров, в резных рамах из золоченой бронзы.

Подняв фонарь еще выше, она, затаив дыхание, внимательно изучала картины. Они не были похожи ни на что, виденное ею прежде. На той, что висела в центре на правой стене, на черном фоне был изображен золотой круг, а в нем пятиконечная звезда. Внутри звезды – фигура обнаженного мужчины. Его половой член был вздыблен, а руки и ноги раскинуты так, что вместе с головой располагались напротив пяти концов звезды.

Этот человек смотрел прямо па нее, и его глаза, написанные красным, казались светящимися.

Ребекка поспешно опустила фонарь, надеясь, что Джереми ничего не видел, но, обернувшись на мальчика, обнаружила, что тот с разинутым ртом рассматривает другую картину.

На этой картине Ребекке удалось узнать стиль Полидоро. Здесь был изображен огромный черный козел, который стоял на задних ногах в человеческой позе. Своим острым копытом он держал кривую дубину, вокруг которой обвилась огромная зеленая змея. На картине доминировал его тщательно выписанный половой орган гипертрофированных размеров.

Почувствовав легкую тошноту, она взяла Джереми за руку и поволокла прочь. Не было никаких сомнений, что этот проход вел к «потайному кабинету» Эдуарда, который располагался за бархатным занавесом. Ее лицо горело. Картины, конечно, были отвратительными, но тем не менее обладали какой-то притягательной магией запретного. Несомненно, они должны были что-то означать. Но что? Предчувствие встречи с чем-то дурным смешивалось в ней с острым любопытством. Если проход, ведущий к тайному убежищу Эдуарда, так роскошно украшен, то что же в таком случае должна представлять собой сама комната? Не надо только, чтобы мальчик туда входил.

– Вы думаете, там еще одна дверь, мисс Ребекка? – Джереми показал на занавес.

Его голос звучал приглушенно, и Ребекка поняла, что мальчик сильно напуган. Она знала, насколько суеверны рабы, поэтому могла представить, какое впечатление произвели на ребенка эти картины. Может, вернуться назад, в дом, и отослать его на конюшню, а потом вернуться сюда одной.

Она колебалась, сознавая, что чувствует себя лишь немногим лучше, чем Джереми. Нет, одна она сюда приходить не будет, и сопровождающих тоже брать с собой нельзя. Как же быть?

Она наклонилась к мальчику и мягко тронула его за плечо.

– Не бойся, Джереми. Это всего лишь картины. Страшные, но картины. Мы не станем больше на них смотреть, и на другие тоже, если они нам встретятся. Хорошо? А насчет двери, я думаю, ты прав. За этим занавесом должна быть дверь. Я пойду сейчас и посмотрю. А ты оставайся здесь, с этой стороны двери. Я хочу, чтобы ты был смелым, Джереми, потому что мне не на кого рассчитывать, кроме как на тебя. Ты не переживай, я там пробуду не очень долго – всего несколько минут, обещаю. И хочу, чтобы ты тоже мне кое-что пообещал: не смотреть на эти картины, а только на ковер или на занавес. Ведь ты храбрый мальчик, Джереми, правда? И сможешь это сделать.

Джереми кивнул, но в его глазах застыл страх.

Вдруг неожиданно для самой себя Ребекка сняла свой серебряный кулон в форме сердечка и повесила на шею мальчика.

– Вот! Это талисман. Он будет тебя защищать. Если вдруг испугаешься, только коснись его, и снова станешь храбрым.

Джереми тяжело вздохнул и немедленно ухватился за кулон.

– Уже помогает, мисс Ребекка. Я это чувствую. Она погладила его по плечу:

– Вот и хорошо. Меня не будет только несколько минут.

Ребекка распрямилась, взяла в правую руку фонарь и, высоко его подняв, левой начала отодвигать занавес. За ним открылась еще одна картина. Она поспешно опустила драпировку и повернулась к Джереми, который напряженно следил за ней.

– Джереми, прошу тебя еще об одном. Закрой, пожалуйста, глаза и сосчитай до двадцати. Только очень медленно. Ты умеешь считать до двадцати?

Джереми кивнул и зажмурился. Ребекка снова отодвинула портьеру и обнаружила, что там не картина, а дверь. Очень небольшая – примерно полтора метра высотой и метр шириной. Сюжет, изображенный на двери, производил впечатление еще более ужасающее, чем картины на стенах в проходе.

Фигуры на переднем плане были не написаны, а выложены мозаикой. Главной здесь также была фигура козла, стоящего на задних ногах. На этот раз он держал за руку обнаженную женщину с бледной кожей и длинными черными волосами. Очень выразительно были выполнены розовые соски. В качестве зрачков в человеческие глаза козла были вставлены рубины, которые при свете фонаря зловеще поблескивали, а его мужской орган был вырезан из какого-то темного дерева – вероятно, черного или эбенового, – и на конце его сиял еще один рубин. С ужасом и отвращением Ребекка поняла, что этот торчащий орган служил ручкой двери.

Для изображения грудей женщины художник использовал яркие кораллы, а ее глаза – холодные голубые сапфиры, – казалось, смотрели на Ребекку с жестоким пониманием.

Фоном для этих двух фигур служил написанный маслом лес, а между ними и лесом двигалась длинная процессия из неясных, едва различимых силуэтов, внушавших отвращение и одновременно притягивавших своей непонятной холодной красотой. Сверху на эти фигуры испускал свой бледный свет плавающий в темном небе рожок луны.