Остров Пантеры

В одно мгновение Рорк оказался рядом с ней, прежде чем она успела договорить. Он схватил ее за плечи и рывком поднял на ноги.

— На острове Пантеры нет иных законов, кроме тех, что устанавливаю я, — резко сказал он. Его хватка усилилась, когда она попыталась высвободиться. — Вы меня поняли?..

От страха мороз пробежал у нее по коже. Рорк был человеком, которому не стоило перечить — она это чувствовала с самого начала. Но как могла она позволить ему так обращаться с ней? Она сама себе хозяйка. Никак не его собственность.

По тому, как еще больше потемнели его глаза, Виктория поняла, что произнесла последние слова вслух.

— На этом острове все моя собственность, — сказал он.

— Но не я, — быстро возразила она. — Не…

— Все, — повторил он, и его губы приблизились к ее губам. А руки скользнули вверх от шеи к лицу, сжав его так, что она не могла избежать поцелуя.

У нее не было сил, но, впрочем, не было и желания бороться с ним. Она не станет сопротивляться, не доставит ему такого удовольствия. Однажды она попыталась противостоять Крейгу, и что из этого вышло?

— Со мной вы совладать не сможете, — прошептал он, слегка отклоняясь назад, так чтобы она могла видеть его потемневшие глаза. — Вам это ясно?

— Да, — сказала она, и голос ее задрожал. — О да, я понимаю, вы куда сильнее меня. Он засмеялся.

— Вот именно. И еще изворотливее. — Он окинул пристальным взглядом ее лицо. — Не создавайте нам обоим лишних трудностей, Виктория. Эту неделю нам придется прожить вместе.

Злые слезы жгли ее глаза.

— Я ненавижу вас, — прошипела она.

Он засмеялся снова, на этот раз более мягко.

— В самом деле? — сказал он, потом склонился к ней и поцеловал. Его губы были соблазнительно мягкими, заставляющими ответить на поцелуй. У Виктории закружилась голова. Она невольно вздрогнула, почувствовав, что вот-вот потеряет контроль над собой. Руки Рорка скользнули по ее плечам, спине… — Ну же, расслабься, — прошептал он, и внезапно ей захотелось сдаться на милость охватившего ее чувства, ощутить его руки на своей обнаженной коже.

Виктория тихонько застонала, еще крепче прижалась к нему и почувствовала, насколько он возбужден.

— Да, — выдохнула она и вскинула руки к его груди, ощущая ладонями, как сильно бьется его сердце.

Но вот он сжал руками ее плечи и резко оторвал от себя.

— Рорк? — удивленно прошептала она, пытливо вглядываясь в его лицо.

Его взгляд мигом остудил ее пыл. Он словно окатил Викторию холодной водой. Пристальный, немигающий взгляд, ни капли нежности или даже страсти, он просто холодно рассматривал ее.

У нее сжалось сердце. Рорк сделал это умышленно, желая показать свое превосходство. Он дал ей понять самым недвусмысленным образом, что сила на его стороне, что здесь, в его маленьком королевстве, все и вся принадлежит и подчиняется ему.

— Подлец! — прошипела она, ударив его по лицу так сильно, как только могла. Удар зацепил губы, его голова качнулась, и в углу рта показалась тонкая ниточка крови.

В следующий миг Рорк схватил ее за запястье и сжал так, что она едва удержалась от того, чтобы не застонать. Но она не собиралась сдаваться и, гордо вскинув голову, ждала, как он отреагирует. Медленно, не ослабляя хватки, свободной рукой он вынул из кармана носовой платок и провел им по губам. На белоснежной ткани расплылось красное пятно.

— И всегда вы доходите до крайностей? — спросил он спокойно-примирительно.

Она еще не успела ничего ответить, как внезапно услышала какой-то звук. Звонкий, он разнесся по дому серебряным колокольчиком. Это был голос ребенка, не понять этого было невозможно.

Виктория побледнела.

— Кто это? — прошептала она. Рорк сунул платок в карман.

— Констанция! — громко позвал он, оставив вопрос Виктории без внимания. — Констанция!

Экономка торопливо вошла в столовую с тяжелым подносом в руках.

— Я здесь, сеньор.

— Останься с мисс Гамильтон. — Он бросил на Викторию быстрый холодный взгляд. — Проследи, чтобы она съела что-нибудь.

Экономка кивнула.

— О да. Она должна есть, если хочет поправиться.

Они говорили о ней так, словно ее самой тут и не было. В другое время это бы ее задело, но сейчас не имело для нее ровным счетом никакого значения. Голос, этот детский голос! Почему он так поразил ее?..

Как только Рорк вышел из комнаты, она взглянула на Констанцию.

— Это был… это был ребенок, ведь правда?

— Да.

Ответ ничего не прояснял, а она была слишком расстроена, чтобы спросить как-то деликатнее.

— Здесь? — задала она дурацкий вопрос. — В этом доме?

— Конечно. — Констанция улыбнулась немного печально и поставила поднос. — Такое хорошенькое маленькое дитя. Разве сеньор не говорил вам о ней?

Виктория покачала головой.

— Нет. Не говорил. — Она колебалась. — А это… это его ребенок? Сеньора Кемпбелла, я имею в виду.

Женщина подняла брови.

— Конечно.

— Но… вы сказали, что он не женат.

— Я сказала, что у него нет жены, сеньорита.

— Я не понимаю.

Экономка вздохнула.

— Сеньор Рорк и его жена в разводе.

Виктория подалась вперед.

— А что произошло, Констанция?

Женщина бросила быстрый взгляд на дверь.

— Это, в общем-то, не мое дело, — сказала она, но выражение ее лица говорило о страстном желании все рассказать. Поколебавшись, она села на стул рядом с Викторией. — Как же мог существовать такой брак, — прошептала она, — когда один из супругов так холоден? Как лед. Ни чувств, ни любви в сердце.

Виктория с изумлением посмотрела на нее.

— Что вы имеете в виду?

Констанция выразительно повела плечами.

— Я имею в виду то, что говорю, сеньорита. Нет любви ни к кому — даже к этому невинному ребенку. Я никогда не видела такой — как бы это сказать? — такой пустоты в человеке. Секс, — сказала она, и ее лицо скривилось от отвращения, — это да. И умение обаять, когда нужно. Но все это фальшь, только средство для достижения своих целей. — Она вздохнула и прижала руку к груди. — Санта Мария, у меня сердце разрывается из-за этого бедного, несчастного ребенка…

— Констанция, — раздался холодный голос Рорка. Экономка побледнела, отодвинула стул и вскочила на ноги.

— Да, сеньор.

— Думаю, что у тебя есть занятия поважнее сплетен.

— Извините. Я только…

— Я знаю эти твои «только», — звенящим от гнева голосом проговорил он. — Ты «только» суешь нос в чужие дела и, похоже, делаешь это довольно часто.

— Это моя вина, — быстро сказала Виктория. — Я спросила ее.

— Если у вас есть вопросы, задавайте их мне. — Его голос был резок. — А не моей прислуге. Это ясно? — Она кивнула, и он направился к двери. Но на полпути остановился и обернулся. — Мендоса будет здесь после полудня. А до тех пор, полагаю, вам надо отдохнуть.

— Хорошо.

Он поднял брови.

— Нет возражений?

Она покачала головой.

— Никаких. Ведь выбора у меня все равно нет.

— Это первая умная вещь, которую вы сказали с тех пор, как открыли глаза сегодня утром. — Он устремил на нее холодный пристальный взгляд. — Моя прислуга в вашем распоряжении. Но я разъяснил им, что покидать этот остров вы не должны. Понятно?

Виктория кивнула и безвольно опустилась на стул, когда он вышел из комнаты. Рорк может больше не беспокоиться: она не покинет в ближайшие дни остров Пантеры.

Она должна еще выяснить, что это за ребенок, чей голос она только что слышала, не ее ли чадо. Если ее дочь живет здесь, в этом неуютном холодном доме, без матери, только с одним отцом, к тому же человеком черствым, без сердца, ничто ее не остановит.

Она заберет свою дочь с собой и уедет, и никто на свете не сможет помешать ей.

Глава ПЯТАЯ

— Добрый день, сеньорита. — Констанция улыбнулась, ставя на обеденный стол на террасе блюдо с нарезанными ломтиками апельсинами, манго и бананами. — Вы выглядите отдохнувшей сегодня утром. Вам лучше?

Виктория улыбнулась в ответ.

— Спасибо, Констанция. Я и вправду чувствую себя лучше.

— Вот и хорошо. — Экономка налила кофе в фарфоровую чашку и поставила перед Викторией. — Когда сеньор вернется, ему будет приятно увидеть, что вы идете на поправку.

Улыбка Виктории тут же погасла.

— Он вернется сегодня, как вы думаете?

— О да, я уверена в этом. Вечером, наверное. — Констанция смахнула со стола воображаемые крошки. — Может, хотите чего-нибудь еще?

— Нет. Ничего, благодарю вас. Я только собираюсь немного прогуляться по берегу после завтрака.

— Только не купайтесь, сеньорита. Ни в коем случае. Здесь сильное течение, а вы еще так слабы…

Это было предупреждение, которое Виктория уже слышала вчера. Сегодня она знала, как отвечать.

— Не буду купаться, — легко согласилась она. Констанция кивнула.

— Полежать на песке вам будет полезно. Солнце прогреет ваше тело, а морской воздух вернет румянец. Если хотите, кто-нибудь будет сопровождать вас…

— Я прекрасно себя чувствую, — быстро сказала Виктория.

Экономка улыбнулась.

— Да, я думаю, так оно и есть. Что ж, тогда увидимся за ленчем. Я приготовлю вам салат, омлет и сладкий крем, наверное.

Виктория рассмеялась.

— Или салат, или омлет, пожалуйста. А крема определенно не надо. Моя одежда и так едва налезает после всего двух дней пребывания у вас.

Констанция задержалась у двери.

— Вы слишком худенькая, — сказала она сочувственно. — Немного поправиться вам не повредит.

Как только дверь за ней закрылась, Виктория вздохнула с облегчением. Экономка заботилась о ней, как наседка, отчасти по собственной доброте, отчасти следуя приказаниям Рорка, которые он отдал перед тем, как улететь накануне вечером на вертолете. Но если от ее забот, которыми она, хоть и из лучших побуждений, окружила Викторию, еще можно было ускользнуть, то вечером, когда Рорк вернется, положение изменится.

Властный, самонадеянный, он обращался с ней как с вещью. А что до того случая, когда он обнял ее и земля едва не ушла у нее из-под ног, то у Виктории было достаточно времени поразмыслить над этим. Ничего необычного в том, что она отреагировала именно так, не было. Сотрясение мозга — дело нешуточное. Она слишком слаба, и Рорк — будь он проклят — знал это. Он попросту воспользовался ситуацией, чтобы доказать, будто имеет над ней безграничную власть.

Она и в самом деле была больна, больна настолько, что, услышав детский голос, тут же решила, что ребенок непременно должен быть ее.

Но увы. Виктория криво усмехнулась, вспомнив об этом. Ребенок был не ее. И детектива не понадобилось нанимать, чтобы выяснить это. Она просто отправилась на кухню и, собравшись с духом, прямо спросила у Констанции, не был ли ребенок сеньора приемным.

Экономка посмотрела на Викторию так, словно сотрясение мозга и в самом деле сказалось на ее умственных способностях.

— Приемная? Малышка? Нет, сеньорита, она самая настоящая Кемпбелл. — Печаль затуманила ее черные глаза. — Бедное маленькое дитя. Как грустно прийти в этот мир нежеланным…

Виктория откинулась на спинку стула и вздохнула. Да, подумала она, похоже, так оно и есть. Мать оставила своего ребенка, а у отца, по всей видимости, на нее не хватает времени. Девочка жила словно невидимка. Виктория с тех пор ни разу не слышала ее голоса.

Как это печально для малышки, если ее скрывают в детской. К ней была приставлена гувернантка;

Виктория видела эту женщину несколько раз и пыталась расспросить ее, но та говорила лишь по-испански.

Оставалось неясным, почему же мать девочки, бывшая жена Рорка Кемпбелла, оставила ее. Но и это имело возможное объяснение. Вероятно, ребенок был своего рода залогом при урегулировании дела о разводе. Печально, что и говорить, но такие веши случаются сплошь и рядом.

Виктория снова вздохнула, наблюдая за игрой солнечного света на переплетении бугенвиллей, растущих вдоль террасы. Что бы ни происходило в этом доме, ее это нисколько не касается. Она должна лишь как можно быстрее поправиться и убедить Рорка, что он может спокойно отпустить ее через пять дней. Она должна постараться не вызвать его гнева за это время.

Стайка ярких длиннохвостых попугаев внезапно пролетела над ее головой, их оперение сверкало на солнце, как драгоценные камни. Это были красивые птицы, одно удовольствие наблюдать за ними. Но сейчас они вызвали у нее не слишком веселые размышления. Виктория вспомнила разговор с пожилым садовником, которого звали Хуан. Он с гордостью поведал ей, как появились на острове эти птицы.

— Сеньор Кемпбелл привез их на остров Пантеры, сеньорита.

— Значит, они родились не на этом острове? — спросила она.

Старик отрицательно покачал головой.

— Но что же их удерживает здесь? Почему они не улетают?

Хуан взглянул на нее так, точно она сморозила глупость.

— Остров ведь красивый, верно?

— Да, но…

— У птиц тут есть все, что они пожелают. Здесь они в безопасности, о них хорошо заботятся. Зачем им улетать?

— Ну, а если они захотят покинуть остров, несмотря на все это? — настаивала Виктория так, словно в их беседе был какой-то другой, скрытый смысл.

Хуан пожал плечами и воткнул лопату в землю.

— Они не пытаются. Остров Пантеры слишком далеко от Пуэрто-Рико, а у них слабые крылья. Они бы не смогли преодолеть море. — Он посмотрел на нее и улыбнулся. — Но это не имеет значения. Они не хотят…

— У них нет выбора, вы это хотите сказать? — спросила она язвительно. — Эти птицы здесь как заключенные.

Старик рассмеялся, глядя, как попугаи перелетают через сад, весело щебеча.

— Разве они похожи на заключенных, сеньорита? Нет, подумала она сейчас, глядя, как эти крохотные яркие птицы расселись на газоне, совсем не похожи. Но все же они были пленниками, как и она сама. Не каменные стены создают тюрьму, сказал поэт, и он был прав.

Она поставила чашку, промокнула губы салфеткой и встала. Не было смысла даже просить у Констанции какое-нибудь другое блюдо на завтрак. Экономка лишь посмотрела бы на нее укоризненно и принялась бы мягко журить, напоминая, что сеньор оставил специальные распоряжения относительно ее диеты и что все это для ее же блага.

Настроение Виктории совсем упало, когда она медленно спускалась по широким каменным ступеням, что вели с террасы вниз. Что оставил сеньор, с горечью подумала она, так это инструкции, как содержать и кормить в ее лице самый новый экспонат своего острова Пантеры. Но ничего, еще самое большее пять дней — и она будет свободна.

Виктория подняла глаза к солнцу и прикрыла их, вдыхая смешанные запахи моря и тропической растительности.

— Добрый день, сеньорита, — услышала она приветствие на испанском. — Чудесный день, правда?

Это была горничная. Лючия, а может, Анна. Тут было столько слуг, что Виктория еще хорошенько не разобралась, кто есть кто.

— Да, — вежливо ответила она. — День чудесный.

— Могу ли я быть чем-нибудь полезной, сеньорита? Чего-нибудь прохладительного, может быть…

— Ничего, — быстро проговорила Виктория, смягчая некоторую резкость ответа обезоруживающей улыбкой. — Мне ничего не нужно. Спасибо.

Девушка поклонилась.

— Если захотите…

— Если захочу, я вам скажу.

— Хорошо. Тогда я пойду по своим делам, сеньорита.

Виктория кивнула. Губы ее были растянуты в напряженной улыбке; но как только она вошла в густые заросли рододендронов, которые обозначали границы сада, улыбка пропала.

Все эти дни слуги с готовностью только и ждали, когда она выразит какое-нибудь желание. Кто-то убирал ее постель по утрам и разбирал на ночь, кто-то приводил в порядок ее одежду — вся ее одежда была уже здесь. После того, самого первого дня, когда Рорк так наглядно показал, кто здесь хозяин и что она должна делать лишь то, чего хочется ему, он прислал ей пилота своего вертолета.

— Если вы назовете мне свой отель, сеньорита, — вежливо сказал тот, — я быстро слетаю в Сан-Хуан и привезу ваш багаж.

Багаж сеньориты Виктории Винтерс, сразу же подумала она. Как выйти из этого положения? Ответ оказался на удивление прост.

— Прекрасно, — сказала она, не моргнув глазом. — Дайте мне только позвонить в «Марипозу», я скажу им, чтобы они оставили мои вещи у портье и пометили их — «Остров Пантеры», так что не возникнет никакого сомнения относительного того, какие именно вещи мои.

Эта маленькая уловка сработала, и несколько часов спустя ее вещи были доставлены на остров. Тут же все было тщательно выглажено и убрано одной из служанок.

Никогда в жизни о ней так не заботились, думала Виктория. Раньше ее мать обычно так уставала к концу долгого рабочего дня, что сил уже не оставалось на общение с подрастающей дочерью. А последние несколько лет, разрываясь между заботами о больной матери и работой от зари до зари в придорожном кафе, Виктория и сама почти не знала отдыха. Горячая ванна раз в неделю была роскошью, а потому каждый день приходилось довольствоваться душем.

Но она не могла здесь наслаждаться бездельем. Ей казалось непозволительным сибаритством лежать на солнце, ничего не делая, когда все вокруг были по горло заняты. Была и еще одна причина — Виктория вздохнула, усаживаясь на мраморную скамейку в саду, — ей было здесь, в общем-то, скучно.

Она едва не сказала об этом Констанции несколько минут назад, но что-то удержало ее в последний момент. Было бы бестактно сказать об этом той, которая весь день проводит в хлопотах и заботах о ней. В этом был бы оттенок эгоистической привередливости, а именно это Виктория презирала в тех, на кого ее мать работала, чьи полы скоблила и кухни чистила, в то время как они отсылали ее домой с остатками залежавшейся еды или обносками, которые сами уже не носили, поскольку те вышли из моды.

Она медленно встала и пошла по прихотливо вьющейся тропинке, которая, змеясь, спускалась через сад к отлогому взморью на южной стороне острова Пантеры.

«Главное для вас — побыстрее поправиться», — беспрестанно повторяла ей Констанция, словно какое-то заклинание.

Виктория сжала губы. Да, это так, что ни говори. И Рорк, должно быть, вдолбил это в головы своей прислуги. Чем быстрее ей станет лучше, тем быстрее он сможет избавиться от нее. Пожалуй, желание это было взаимным. Она тоже не стремилась задерживаться здесь.

Впереди, сквозь просветы среди пальм, яркий солнечный свет лился на белый песок взморья. Виктория сбросила босоножки, оставила на песке свои шорты и хлопчатобумажную майку, натянула купальник и направилась к воде. Песок мягко вымывало у нее из-под пяток, когда она вошла в пенящийся прибой. Вода была очень теплой от равномерно прогревавшего ее солнца. Вода точно шелком обняла ее икры, а затем и бедра, и Виктория почувствовала, как болезненное напряжение начинает покидать ее.

«Не плавайте, — предупреждал ее доктор. — Никакой физической активности, никаких морских купаний, пока совершенно не поправитесь».

Но плавание не могло ей повредить. Тем более, что она плавала только на спине, лишь позволяя себе немного покачаться на волнах. Господи, как это было чудесно! Никаких подсматривающих глаз, никого, кто бы указывал, что ей следует и чего не следует делать…

— Черт побери! Ради всего святого, что вы делаете? — Голос Рорка прорезал тишину.

От неожиданности Виктория хлебнула воды и повернулась как раз вовремя, чтобы увидеть, как он бросился в воду, даже не сняв с себя одежду, лицо его было искажено от гнева.

— Оставьте меня! — пронзительно крикнула она. — Вы меня слышите, Рорк? Уходите…

Она повернулась и поплыла, яростно работая руками и ногами, но Рорк был проворнее ее. Он легко поймал, подтащил ее спиной к себе и обхватил за талию так крепко, что она спиной чувствовала удары его сердца.

— Глупая девчонка! Чего вы добиваетесь?

Виктория с силой ударила его по рукам.

— Отпустите меня, черт побери!

Рорк повернул ее к себе.

— Что я должен сделать, — сурово начал он, — так это запереть вас в комнате. Это единственный способ заставить вас хорошо себя вести.

— Я вела себя хорошо. Я тут прекрасно проводила время, пока вы…

— Мендоса запретил вам лезть в воду. А Констанция предупреждала вас о течении.

Виктория откинула с лица мокрые волосы.

— Как, должно быть, чудесно быть богом, — огрызнулась она.

Рорк вскинул брови.

— Что вы имеете в виду?

— Только то, что сказала. — Она обиженно вздернула подбородок. — Скажите, вы заметили меня, взирая с вершины Олимпа, или просто ваши ищейки успели доложить?

Он с удивлением посмотрел на нее, и жесткая улыбка скривила его губы.

— Ищейки? — спросил он. — Вот, значит, как вы называете людей, которые заботятся о вашем благе?

— Одно уточнение, — холодно сказала она, — не о моем, а о вашем благе. В конце концов, они просто хотят, чтобы их сеньор поскорее избавился от покалеченной женщины. А то ведь она может возбудить иск на триллион долларов.

Рорк вздохнул.

— Хватит, — сказал он, скользнув рукой по ее плечам. — Накупались, пора выбираться.

— Благодарю, — сказала она, освобождаясь от его объятий, когда они вышли на берег, — но мне удобнее идти одной. — Она зло глянула на него. — А что вы делаете здесь, в конце концов? Констанция сказала, что вы должны были вернуться только к вечеру.

Его глаза блеснули озорным блеском.

— Как я мог задержаться, зная, что вы тоскуете здесь без меня!

— Единственное, о чем я тоскую, так это о своем доме, жду не дождусь, когда уеду отсюда.

Рорк улыбнулся.

— Констанция была права. Она сказала, что вам явно лучше, потому что сегодня вы колючая как еж.

— Я не колючая. Только… только со мной обращаются здесь, как с какой-то тяжелобольной.

— Но вы действительно больны, Виктория. Травма головы — это всегда очень серьезно, и вам нужно четко исполнять предписания врача. — Его руки снова обвили ее плечи, и он потянул ее к откосу песчаной дюны. — А теперь позаботимся о сухой одежде, чашке чая для вас и…

Виктория резко повернулась к нему, устремив на него горящие глаза.

— Черт возьми, Рорк…

Он взял ее за плечи и отошел на шаг.

— Хорошо, а теперь посмотрим, как вы выглядите. Констанция говорит, что цвет лица у вас стал лучше, что ей удалось даже вас немного откормить.

— Цвет лица у меня прекрасный, — сказала Виктория резко. — И я не нуждаюсь ни в каком откармливании.

Она внезапно замолчала. Рорк как-то странно смотрел на нее, медленно обводя взглядом с головы до ног. На ней был цельный купальник, но молодая женщина вдруг почувствовала себя так, словно на ней ничего нет. Она невольно вздрогнула, точно коснулась оголенного провода.

— Цвет лица и в самом деле изумительный, — спокойно сказал он, задержав взгляд на ее лице. Затем опустил глаза немного ниже, и Виктория, не в силах выносить его взгляд, обхватила себя руками за плечи.

— Вы преувеличиваете. — Ее голос дрожал. Рорк добродушно рассмеялся.

— Что с вами, Виктория? Вы замерзли?

— Да. Замерзла. Но возвращаться в дом я не собираюсь, — сказала она вызывающе. — Я хочу прогуляться. — Последнее замечание она бросила через плечо, устремившись твердым шагом вдоль берега. Но ушла не очень далеко, потому что Рорк тут же нагнал ее и зашагал рядом.

Она взглянула на него краешком глаза. Он успел снять мокрую рубашку и туфли и остался только в промокших облегающих джинсах. Его тело было золотистым от загара, худощавым и мускулистым. Темные шелковистые волосы курчавились у него на груди и узкой полоской спускались вниз к животу.

Виктория снова отчего-то вздрогнула и поспешно отвела взгляд, упорно глядя себе под ноги.

— Благодарю, но я не нуждаюсь в компании, — недовольным голосом заявила она.

— Как вы себя чувствуете? — пропустив колкость мимо ушей, спросил Рорк.

— Об этом вы уже знаете. Вы ведь получили полный отчет о моем состоянии от Мендосы и Констанции, а возможно, и ото всех других лакеев в вашем…

Она вскрикнула — настолько резко он схватил ее за плечи и повернул к себе.

— Отвечайте на вопрос. — В его лице была твердость и непреклонность. — Как вы себя чувствуете?

— Я же сказала вам…

— Повторите снова.

Виктория перевела дыхание.

— Я себя чувствую прекрасно.

— Мендоса говорит, что у вас еще бывают головные боли.

— Временами.

— И все еще двоится в глазах?

Она отстранилась от него.

— Нет. Можете больше не беспокоиться. Мое выздоровление протекает нормально.

Легкая усмешка пробежала по его губам.

— Вы точно цитируете Мендосу.

— Так и есть. Он осматривает меня дважды в день. — Виктория ускорила шаг, но Рорк не отставал от нее. — Он постоянно живет на острове?

— Да. У него дом на той стороне. — Рорк наклонился и подобрал морскую ракушку. — Он вполне компетентен относительно того, что вас беспокоит.

— Мне никогда не приходило в голову, что он недостаточно компетентен, — сказала она, пожав плечами. — Я только удивлена, что вы с ним делите ваш маленький рай.

Рорк отвел руку назад и зашвырнул раковину в море.

— Это устраивает нас обоих. Мендоса — из Нью-Йорка. Мы встретились несколько лет тому назад. Его жена была больна, и он привез ее на остров поправляться. Ему хотелось жить там, где тепло, не бросая в то же время врачебной практики.

— И вы предложили ему стать вашим личным врачом?

Рорк утвердительно кивнул головой.

— Я дал ему возможность основать здесь маленькую клинику. Я только что купил этот остров, и необходимо было решать, что делать дальше с ним.

— Что вы имеете в виду?

— Вы видели, как много народу работает здесь?

— Наверное, их ровно столько, сколько нужно, чтобы этот огромный дом был всегда к услугам их господина и повелителя, вы это имеете в виду?

— Не хотел бы вас разочаровывать, Виктория, но большинство этих людей жило здесь и раньше. И у меня не было намерения избавляться от них. Кроме того, они занимаются нужными вещами. Мы разводим коз и кур, выращиваем овощи, имеется даже пара рыбачьих судов, которые стоят в бухте. — Он пожал плечами. — Имеет смысл устроить приличное медицинское обслуживание для меня и моих людей.

Это было совсем не то, что Виктория себе представляла, но из упрямства она не хотела уступать.

— Все это, — сказала она немного насмешливо, — нужно все-таки вам. Ведь только так вы можете не терзать свой взгляд видом захудалых улочек Сан-Хуана.

— Все это, — сказал он спокойно, — нужно для того, чтобы уйти на время от того сумасшедшего мира, где я зарабатываю себе на хлеб, и пожить спокойной жизнью. Но, я думаю, вам это неинтересно.

— Почему вы так решили?

— Констанция говорит, что вы живая и беспокойная по натуре. Она говорит, что вы здесь откровенно скучаете. Она говорит…

— А вам не приходило в голову, что лучше было бы обратиться ко мне самой с подобными вопросами? — Виктория остановилась и обернулась, желая взглянуть Рорку в лицо.

Он поднял брови.

— Я пробовал, помните? Но вы твердили, что у вас все в порядке.

— Да. Я имела в виду, что выздоравливаю после несчастного случая. — Она глубоко вздохнула. — Но я устала до смерти.

— Я так и думал. Остров без телевидения, без радио, без клубов, ресторанов и театров должен быть чертовски скучен для…

— Нет ничего скучного в покое и безмятежности, Рорк.

Его глаза остановились на ней.

— В самом деле?

Виктория откинула влажные волосы с лица.

— В самом деле. Я просто устала от безделья. Никто не дает мне ничего делать.

— Но я оставил распоряжения, чтобы…

— Я знаю. И этим усложнили мне жизнь. Я схожу с ума оттого, что совсем ничего не делаю с утра до вечера.

Рорк скрестил руки.

— А что бы вы хотели делать? — Усмешка скользнула по его губам. — Ваять? Рисовать? Учить суахили?

— А как насчет того, чтобы самой стелить себе постель для начала? Или самой делать тосты к завтраку? Или самой погладить свою собственную ночную рубашку?

— О, это никуда не годится, — протянул он, улыбаясь еще шире. — Леди, оказывается, носит ночные рубашки, а я воображал ее в своих рубашках все это время.

— Проблема в том, — сказала Виктория сухо, — что мне здесь не дают делать что-нибудь полезное.

— Да, — сказал Рорк, и его улыбка погасла. — Я уверен, что вы можете делать многое. Но мне не нужна кухарка или горничная, я не нуждаюсь в экономке…

— Тогда вы, возможно, нуждаетесь в том, чтобы кто-нибудь занимался с вашей дочерью?

У нее самой глаза расширились, когда она поняла, что сказала. Это выскочило так неожиданно, но, лишь только эти слова слетели у нее с языка, Виктория тут же поняла, что подсознательно хотела этого. Здесь была она, Виктория, переживавшая за своего ребенка, которого никогда не видела, а там была маленькая девочка, дочь Рорка, без сомнения ни в чем не нуждающаяся, но не получавшая материнской любви.

Рорк посмотрел на нее так, словно она предложила осушить море или убедить море в том, что оно не должно больше биться о берег.

— И что именно вы имеете в виду? — холодно спросил он.

Виктория с трудом справилась с неожиданно вставшим в горле комком.

— Я видела ее воспитательницу…

— Эмилию.

— Да, кажется, так ее зовут. Я уверена, что у нее есть данные для этой работы. Но она ничем не занималась с вашим ребенком последние два дня. Она даже не выводила девочку из дому… — Виктория остановилась и набрала в легкие побольше воздуха. — Что вы на меня так смотрите?

Рорк помрачнел.

— Для женщины, которая убеждена, что знает обо мне все, — сказал он спокойно, — вы знаете крайне мало.

— Но, послушайте, я вовсе не критикую вас.

— Не критикуете? — Его тон был мягким и вкрадчивым.

— Я просто подумала, что пока я буду здесь еще пару дней…

— Вы просто подумали, что злой тиран заключил своего ребенка в темницу, а вы должны освободить его.

Виктория вспыхнула.

— Ваша самонадеянность просто возмутительна, Виктория. Я ужасный царь Мидас. А вы… — Он подошел и стиснул ее запястье. — Вы… — продолжал он, притягивая ее к себе, — леди Великодушие, уставшая от жизни и развлекающая себя игрой в куклы.