Мы говорили ещё долго, вопросов было много и у меня, и у Соколика.
      Мы ведь видели всё происходящее как бы с двух разных сторон. Теперь вроде бы нарисовалась более менее общая картина, многое стало яснее, хотя белых пятен было ещё достаточно. Меня лично в данный момент более всего тревожила судьба Алёны Кораблёвой, так таинственно и бесследно пропавшей из дома, находившегося под наружным наблюдением.
      Соколик посмотрел на часы и стал собираться.
      - Уже четыре часа утра, надо гнать, а то мальчишка совсем один у меня.
      - И где же он у тебя?
      - Далековато, - со вздохом признался Соколик.
      - Ты мне завтра, вернее, уже сегодня, позвони после пятнадцати часов. Сумеешь?
      Он кивнул головой.
      - Я переговорю с полковником, чем можно помочь тебе, и мы с тобой договоримся, как вернуть мальчика.
      Мы простились с Соколиком, пока ещё не пожимая рук. Пока ещё мы не могли этого сделать.
      Он ушёл, а мы с Артуром долго вспоминали детали разговора, спорили, обсуждали те сведения, которые нам сообщил Соколик, сопоставляли, тщательно строили и тут же безжалостно разрушали всевозможные версии.
      Но как ни странно, ближе к разгадке мы не стали. По крайней мере, так нам казалось. Было ощущение, что мы ходим с чем-то рядом, остаётся только заметить это, выделить. Это так же, как вспомнить слово, которое вертится на языке, крутится в голове, мелькает в глазах, но ты никак не можешь его вспомнить, хотя точно, абсолютно точно знаешь, что ты именно ЗНАЕШЬ это слово. Так и в этом случае. Я точно знал, что мы должны знать, и скорее всего знаем, только, возможно, сами об этом ещё не догадываемся.
      Как минимум я был уверен в том, что теперь все карты на столе, надо только правильно сложить пасьянс, а вот именно это нам пока и не удаётся. Спать мы так и не легли, а с утра я засел звонить полковнику Михайлову, докладывать о ночном визите Соколика.
      Валерий Соколов, по прозвищу "Соколик".
      Московская область, станция Опалиха.
      Улица Дачная, дом 19.
      Среда, 11 марта.
      3 часа 55 минут.
      Где-то тявкнула собака. Негромко. Всего разочек тявкнула, но мне этого было достаточно, чтобы мгновенно проснуться. Я вскинул руку и глянул на светящийся циферблат. Так и есть - без пяти четыре утра. За долгие годы моей беспокойной службы чего только не было! И в засадах часами сидеть приходилось, и охрану нести, и на посту стоять. Естественно, я усвоил, что время с четырёх до шести утра - самое сволочное для дежурства, и его не зря называют "собачьей вахтой". В это время особенно хочется спать. И в это время "форточниками" совершается большинство квартирных краж.
      Даже Гитлер на Советский Союз напал в четыре утра. Так что время это факт общеизвестный, но у меня за долгие годы преодоления этого времени выработался на него своеобразный иммунитет, у меня как раз в это время обостряются все чувства. Я просыпаюсь на малейший шорох, малейший посторонний звук. Вот как с этой, скорее всего во сне тявкнувшей собакой. Ей, наверное, приснилось, что она зайца загоняет, а я сразу вскочил.
      Я полежал ещё немного с открытыми глазами, прислушиваясь, но всё было тихо и спокойно. Я в последние недели вертелся, как бес перед заутреней, поэтому повернулся на правый бок, подтянул колени повыше и закрыл глаза, надеясь уснуть. На кровати рядом посапывал под кучей одеял Славка. Я навалил на него всё, что было можно, в домике было холодновато, а топить я не рискнул, Опалиха - посёлок в основном жилой, и только частично дачный, да и до дачного сезона ещё далековато и погода стоит такая, что впору на лыжах кататься, за городом снег и вообще не таял. Я когда-то, ещё в школе, ходил в эти места в походы. Красиво тут - удивительно как. Это Славка меня сюда уговорил приехать.
      Нас в подвале, в котором мы перед этим ночевали, едва милиция не накрыла, среди ночи завалились. Хорошо ещё, что я всегда осматриваюсь и пути к отступлению готовлю заранее, так что удалось улизнуть, но едва-едва. Прямо под самым носом у ментов. А потом пришлось остаток ночи по улицам бродить, в подъезды изредка заскакивая погреться. Славка уже дубака давать стал, тогда я рискнул, вспомнил, что есть у меня пара пузырей водки, завалились мы со Славкой в котельную, куда нас без разговоров, увидев пузырь, пустил смешной мужичок в рваной телогрейке и таких же рваных валенках.
      Мы наплели ему, что беженцы, мотаемся в Москве без жилья, вот собираемся к родне ехать. Он покивал головой, махнул рукой, что могло одинаково обозначать и сочувствие, и полное равнодушие, а главное, разрешение остаться. В котельной было тепло, мужик выложил на шаткий столик нехитрую закуску: несколько отварных картофелин, хлеб, соль и початую бутылку водки, смущённо разведя руками, мол, не обессудьте. Я добавил к этому натюрморту пару банок мясных консервов, и мы приступили к трапезе, отогреваясь и снаружи, и изнутри. Мы с мужиком, которого звали Костей водкой, а Славка - горячим чаем, который быстро соорудил словоохотливый Костя.
      Славка быстро наелся, напился горячего чая и сомлел, и Костя уложил его за гудящими котлами на продавленный диванчик, укрыв ватным одеялом, из которого клочьями лезла во все стороны начинка.
      Славка сразу же уснул, а мы сидели, пили водку, усидели всё, что поставили на стол сначала, и я вытащил вторую свою бутылку. Костя рассказывал всякие байки про то, как он распрекрасно жил до перестройки, и сам во всё это не верил, мотая головой и постоянно улыбаясь. Наконец он запутался в своём безобидном вранье, окончательно позабыв кто кого бросил: то ли он жену, то ли жена его.
      Он вдруг погрустнел, заскучал, глаза его подёрнулись печалью. Он замолчал, смотрел в темноту, за моё плечо, словно кого-то там видел. Мы допили водку и доедали остатки закуски, отложив часть на утро Славке.
      Костя положил в рот последний кусочек хлеба, стряхнул в ладонь крошки со стола, ссыпал в рот, и закурил, отыскав в рваных карманах безжалостно измятую пачку "Примы".
      Он сидел и бесстрашно раскачивался на отчаянно скрипевшей, как ветхий парусник под напором штормовых волн, табуретке. Он восседал на ней, поджав ноги, сбросив на пол валенки, сверкая через дырки в шерстяных носках жёлтыми пятками и пальцами с тёмными, чрезмерно отросшими ногтями, угрожающе загнутыми вниз, как клювы хищных птиц. На тощей шее его угрожающе вздувались толстые верёвки вен, на лбу набухла жила, которая пульсировала, билась, толкалась, словно жила своей отдельной жизнью.
      Костя размахивал руками, скинул телогрейку, сигарета тлела у него прямо на губах, и мне казалось, что я слышу шипение, но он продолжал бормотать, рассказывая бесконечную сагу про свою длинную, как украинская степь, жизнь. Он уже всё перепутал и рассказывал, как работал каюром в Якутии, и пас там в горах баранов, и жарил шашлыки каждый вечер, и воевал с абреками, а потом добывал золото и носил его контрабандой в Китай, где покупал слоновую кость, которую потом менял на опиум и курил его в гареме в окружении гейш...
      Тут он раскачался настолько сильно, что потерял равновесие и полетел на пол вместе с табуреткой, при этом оба наделали столько грохота, словно погиб бриг, распоров днище о подводные камни. Я попытался поймать его за ветхую тельняшку, но в кулаке у меня остался только полосатый клок от неё, а сам обладатель ветхой одежды рыбкой выскользнул из моей руки.
      Он выбрался из-под обломков табуретки, повертел в руках ножку, сидя на полу, покрутил головой и сказал:
      - Славная была мебель, вернее, её предмет, - подумал и пояснил. Предмет мебели.
      Я протянул ему руку, и он с кряхтением поднялся. Сунул ноги в валенки, поднял телогрейку, притащил вторую, ещё более расшатанную табуретку, взгромоздился на неё, отодрал от губы остатки сигареты, закурил другую и сказал куда-то за мою спину:
      - А родился я в посёлке Ивантеевка, Красноярского края. И родители мои там похоронены.
      Выпустил через ноздри клубы синего дыма, навалился грудью на стол, положил кудлатую, взъерошенную голову на переплетённые пальцы, и неожиданно тоненьким, очень высоким голоском затянул:
      То-о не ве-тер ве-етку кло-нит,
      не-е дубравушка-а-а шу-мит,
      то мо-ё, мо-ё сердеч-ко сто-онет,
      ка-ак осенний ли-ист дро-жит.
      Он посмотрел на меня, в уголке его глаз закипала слеза. Он не про чужое сердечко пел, а про своё собственное, и сам удивлялся, что кто-то когда-то так точно написал про его бедное маленькое сердечко, которое никак не могло вместить в себя огромность мира, который окружал его, пугал и навевал непонятное томление.
      И я, совершенно неожиданно для себя, подхватил, старательно подпевая Косте, разделяя с ним не только слова этой песни, но и тоску, и страдания, и кручину, ту самую, которая...
      Извела меня кручина,
      подколодная змея,
      догорай, гори моя лучина,
      догорю с тобою я...
      - Уж не про себя ли я пою? - почему-то подумалось мне. - Занесла меня жизнь, закружила по кривой дорожке, да так, что не вдруг выберешься...
      Спал я так, как давно не спал. И проснулся выспавшимся и совсем свежим. Я дождался, когда проснутся Славка и придёт в себя после вчерашнего Костя, потом мы напились чая, Славка плотно позавтракал, я попытался оставить Косте пару банок консервов, но он гордо отказался, и предложил нам остаться у него на столько, на сколько нам надо. Как оказалось, он практически жил в этой котельной. Конечно, соблазн был велик, но я всё же отказался, не мог я рисковать, когда за мальчиком шла самая настоящая охота.
      На улице был собачий холод, весна значилась пока только на календаре. И тут Славка сказал:
      - Знаешь, Соколик, можно поехать к нам на дачу.
      Сперва я только отмахнулся, а потом подумал: а почему бы и нет? Кто, собственно, и почему будет искать нас там? И я стал расспрашивать у Славки подробности. Оказалось, что дача, про которую он говорил, даже не его родителей, а матери отца, Славкиной бабушки. Находится дача в Опалихе, сравнительно недалеко и от Москвы, и от самой станции, никого на ней в это время года не бывает.
      Я даже не очень долго думал. Все эти ночёвки по московским подвалам становились опасными, по всему городу шёл тотальный поиск, и тем более не стоило забывать, что в поиске этом участвует не только милиция, но и бандиты. Поэтому я подумал и согласился. Кое-как проведя день в Москве, мы к вечеру приехали в Опалиху.
      Дом был небольшим и находился почти на краю улицы, где стояли другие дачные дома. Как сказал Славка, часть дачных домов были выкуплены у местных жителей, а часть построены спорткомитетом.
      И действительно, если дома возле станции светили окнами, то на этой улице не горело ни одного, указывая на то, что зимой в них никто не живёт. Мы не сразу пошли в дом, сначала прошли медленно мимо него, я внимательнейшим образом осматривал всё вокруг, стараясь обнаружить признаки засады. Потом прошли в обратном направлении, после чего я втолкнул Славку за калитку, и почти бегом, пригибаясь, добежал с ним до крыльца.
      - Где ключи?
      Славка согнулся в три погибели и пошарив рукой достал из-под крыльца ключи. Я торопливо схватил их и быстро открыл замок, втолкнул Славку, и торопливо запер двери на ключ. Потом осторожно выглянул в окно, не заметил ли кто наше проникновение. Вроде бы на улице никого не было. Я слегка успокоился и пошёл вместе со Славкой осматривать дачу. Внизу было две комнаты и кухня, ещё две комнаты были наверху, в мансарде. В доме нашлись кровати, и куча пледов и одеял, кроме того, пара овчинных тулупчиков и электроплитка, что порадовало меня больше всего, потому что хотя в доме и была печь, топить её я побоялся, дым привлек бы внимание.
      Мы поужинали, и я после долгих колебаний подбросил Славке в чай пару таблеток снотворного, и после того, как он крепко уснул, отправился к его отцу. Возможно, я был не прав, но мне не хотелось связывать мальчика.
      После того, как я съездил к отцу Славы, я думал, что моя эпопея, наконец, заканчивается. Я получил деньги. Не бог весть какие по нашим временам, но это смотря для кого. Для меня должно было хватить. Я первым делом порадовал Славку, но он почему-то не был в таком восторге, какого я от него ожидал, а принял моё известие спокойно, и как мне показалось, даже растерянно. Но это, наверное, от нервного напряжения и усталости.
      Но к вечеру я так и не смог связаться с Денисом Кораблёвым и очень обеспокоенный этим, не зная чего от него ожидать, рискнул на поездку к подполковнику Капранову. Это был отчаянный шаг, но больше доверить мальчика мне было некому, я должен был иметь гарантии, что мальчик останется жив, и на мне не будет обвинения в его гибели.
      Капранов обещал мне больше, чем я мог от него ожидать. Я воспрял духом. Если он и полковник Михайлов, который возглавлял операцию по освобождению мальчика, посодействуют мне и хотя бы помогут снять часть обвинений и оформить явку с повинной, то я согласен ответить за то, в чём действительно виноват.
      Дело это оказалось более трудным, чем и я и они предполагали, слишком многое надо было согласовать, и слишком много гарантий получить. Увязать массу юридических тонкостей. И когда я позвонил Капранову, тот честно попросил ещё один день на окончательное увязывание и согласование всех деталей. Я с лёгкостью согласился. У меня не было причин не доверять ему. В конце концов, было бы проще простого наобещать мне золотые горы, получить мальчика, а меня пристрелить, или захватить.
      Так что я отогнал свои опасения и стал опять задрёмывать, ругнув про себя глупую и брехливую дворняжку. Натянул на голову толстый плед, и уже сладко расслабил мышцы, но тут же вскочил с кровати, и на носках подбежал к окну. Собачка-то оказалась не так глупа, как я. Теперь у меня не было никаких сомнений, кто-то очень осторожно подкрадывался. А если человек подкрадывается, значит он несёт с собой угрозу.
      Иначе зачем подкрадываться?
      Я быстро надел тёплую куртку, обулся, и тихо разбудив Славу, жестами показал ему, что нужно быстро собраться. Спали и он и я не раздеваясь, так что одевания много времени не заняли. Я велел Славе встать за печку, и не вылезать оттуда до тех пор, пока я не разрешу, что бы ни случилось. Он тут же выполнил мои распоряжения, а я прилип к окну, до боли в глазах всматриваясь в темноту, и всё ещё надеясь, что я всё же ошибся, и это был просто стук обломившейся ветки, или скрип засохшего дерева под ветром.
      Но я не ошибся. Вот мелькнула тень, потом ещё одна. Двигались они совершенно бесшумно, очень медленно и осторожно, это были опытные звери, осторожные и тем самым крайне опасные. Как правило, так осторожно и так долго могут подбираться только настоящие охотники, которые знают истинную цену промаха и неудачного первого прыжка. Второго иногда уже не бывает.
      А в разных углах сада появились ещё четыре тени. Ну это уже слишком. Это мне может оказаться не по зубам.
      Владимир Калиниченко, по прозвищу "Калина".
      Вор "в законе".
      Московская область, станция Опалиха.
      Улица Дачная, дом 19.
      Среда, 11 марта.
      3 часа 58 минут.
      Вот сейчас мы сломим ещё триста тысяч баксов, только бы мои бакланы не зашухарились. Там, в дачном домике, сидит профессионал и сдачу может выдать по полной программе. Так что самое лучшее для нас просто перерезать ему тихо глотку, пока он спит. Правда, ребятки у меня тоже все не лыком шитые, самых лучших собрал, но всё же лучше когда тихо. Самое милое дело либо сзади в лёгкое ножичком, тогда без звука кончаются, либо придушить, опять же сзади удавочку накинув, а ещё хорошо стальной проволокой, только крови много, горло почти пополам перерезает. А самое стерильное - это в постельке, подушечку на лицо, и сверху навалиться покрепче. Пару раз дёрнет птичка ногами. И всё. Тихо и чисто.
      Ничего, вшестером мы его так и так уделаем, никуда не денется, но лучше потише, потише. Хватит уже шума. Я бы в это дерьмовое дело не полез, кабы не должок, да не сумасшедшие бабки. Терпеть не могу Москву эту долбаную. Да только должок - дело святое.
      Всё, через забор прошли нормально, всё тихо. Спит, фраер. Ну и пускай спит. Каплун открыл тихо двери. Разошлись по сторонам, раз, два... три, пошёл! Пошел! Пошёл!
      Что за чертовщина? Никого. Свалил наш клиент, свалил и мальчишку увёл. Вот сволочь! Ошибся, значит, заказчик. И у него проколы бывают. Всё обшарили, что был он тут, сомнений нет, но что сейчас его тут нет, тоже ясно. Что делать? Послал пару ребят пошарить во дворе, может, в сарае спрятался, хотя вряд ли.
      Пошарили мы, пошарили, ничего и никого не нашли, завесили окна поплотнее одеялами, и сели перекусить и выпить. Бросили карты. Я не стал возражать. Мужики и так дёргаются. Ещё бы. И я им всё до конца не могу объяснить. Хорошо, сказал что заказ от не от кого-то, а от киллера, пояснив, того самого. Это сработало. До сих пор помнят. Да если бы они этого киллера увидели, посмотрел бы я, что сказали. А мне так наплевать, я на месте тех девятерых быть не хочу. Обещал должок вернуть - возвращаю.
      Привёз три бригады с собой, после дела своих не пожалел, расстрелял в упор собственноручно, никому не мог доверить. Такое если кто из братвы узнает - кранты. Только из Москвы рвать надо, и побыстрее. Досадно, конечно, я уже рассчитывал, что вот он, финиш, срываем ещё триста тысяч, кончаем этого Соколика и пацана, и гуляй рванина, да вот не вышло. Что-то в этот раз не сработало. Надо сказать, что мы своё дело сделали, и валить отсюда. А если будет права качать - это не из засады пулю в лоб пускать. У нас тоже стволы имеются, и мы сами кое-что умеем...
      Я посмотрел на часы. По нашей договорённости, заказчик должен подойти к пяти. Времени ещё было вагон и маленькая тележка. Братки лениво шлёпали картами, я толкнул к Горелому свой стакан, он поспешно наполнил его и принёс, встав из-за стола. Я выпил, закусывать не стал, сыт был.
      - Значит так, братва, - продохнув сказал я. - Сейчас сюда придёт заказчик, мы должны ему пояснить, что главное мы сделали, а с пацаном пускай дальше без нас разбираются. Если надо - мы оплатим. Ваше дело не встревать, не бакланить, но если станет угрожать, или ещё что - мочить не думая. Ясно? Нам из Москвы валить надо. Всё. Баста.
      Кто-то что-то хотел спросить, но я сделал знак рукой, что базар окончен, и все заткнулись, только сопели потихоньку да шлёпали картами по столу.
      Время тянулось, я посматривал на часы, пора бы уже появиться заказчику, что-то задерживается. За окнами прошумела первая электричка, скоро уже посёлок начнёт просыпаться. Вряд ли заказчик заявится среди дня. Значит, придётся ждать до вечера. Тем лучше, будет время помараковать не спеша. А не завалиться ли мне спать? Только что потом целый день делать? День взаперти ужасно длинный, да и надоели мне мои придурки. Как в камере общей. Засунут со всякой швалью, и хочешь не хочешь, а сиди. Иногда убить хочется, до того осточертеют, бывало, одни и те же хари.
      Дверь с улицы распахнулась и дежуривший на улице Пузырь втолкнул в неё человека в спортивной куртке и спортивных брюках, с низко наклоненной головой в лыжной шапочке.
      - Братва, смотри кого я привёл! - возвестил Пузырь и сорвал с головы приведённого им шапочку.
      Братки только дружно ахнули, задвигали стульями, вскакивая с мест. По плечам приведённого рассыпались длинные волосы, это была женщина.
      - Смотри-ка, Калина, - сверкнул фиксами Горелый, - Пузырь нам ляльку привёл! Во лафа! Теперь будет чем позабавиться до вечера. И где ты её нашёл, Пузырь?
      - Сама пришла, дурёха, - вовсю лыбился довольный собою Пузырь. Наверное, с первой электричкой приехала, хотела проведать дачку свою, вот и проведала.
      - Ну что ж, заголяйся, знакомиться будем, - встал из-за стола Горелый, направляясь к женщине.
      Валерий Соколов, по прозвищу "Соколик".
      Московская область, станция Опалиха.
      Улица Дачная, дом 21.
      Среда 11 марта.
      4 часа 25 минут.
      Я стоял и смотрел в окно. Как только я сумел так тихо уйти! Всё же школа есть школа. Ничего просто так не забывается. Как только увидел фигуры во дворе, собрал сумку, снял ботинки, связал шнурки и повесил через плечо. В последний момент догадался взять Славку на руки. Он бы точно так тихо не прошёл.
      Вышли мы через чёрный ход, тенью метнулся я к соседнему забору, мне повезло, что был он невысоко, Славку я подсадил, и он на удивление тихо соскользнул на другую сторону, но уже там чем-то зашумел, я птицей перемахнул следом за ним, подхватил его в охапку и увлёк за собой к соседнему домику. Замок открыть было делом техники. В доме пахло спёртым воздухом и пылью, но это ерунда. Я посадил Славку на кровать, велев не шевелиться, а сам прильнул к окну, наблюдая за только что покинутой дачей.
      Когда я только услышал шум, подумал, что возможно это менты. Мог кто-то увидеть, как мы проникли на дачу и сообщить, могли просто засечь. Но когда вглядывался из окна в действия людей во дворе дачи, понял, что это бандиты.
      Я стоял не шелохнувшись, наблюдая, как шаг за шагом, осторожно, подбирались они к дому, как тихо проникли в него, потом из дома вышли несколько бандитов и принялись обшаривать двор. Я напрягся. Сейчас решалось всё. Догадаются или нет бандиты, что мы перебрались через забор? Не оставил ли я где в спешке следов? Не захотят ли они хотя бы просто так, на всякий случай, пошарить в пустой соседней даче?
      Они не догадались, следов мы не оставили, и в соседнюю дачу просто так, на хапок, не полезли. Пошарив по двору, по сараям, бандиты вернулись в дом. Я напряжённо ждал: уйдут или останутся в засаде? Теплилась ещё слабая надежда, что это всего лишь мелкие дачные воры, возможно, из местных. Время шло, но они никуда не уходили. Сомнений не оставалось - это были посланники по наши со Славкой души. Дело принимало скверный оборот. Становилось проблемой выйти из этой дачи, засевшие бандиты могли вести круговое наблюдение и мгновенно засечь нас. А мне нужно днём звонить Капранову.
      Я пожалел, что из излишней осторожности не сообщил ему, где мы со Славкой находимся. Не рискнул. А он не спросил, вероятно, не желая подорвать доверие. А теперь я сам себе создал головоломные проблемы. И кто теперь знает, на сколько засели там эти бандиты? Не исключена возможность, что это те самые, которые перестреляли своих на кладбище, кемеровские, про которых рассказывал Капранов.
      Тогда они могут вообще залечь тут всерьёз и надолго. По крайней мере не похоже, что они уйдут сегодня. На моих часах уже без пятнадцати пять, ещё два - три часа, и станет совсем светло, посёлок проснётся, люди выйдут на улицы и вряд ли бандиты посмеют покинуть дом, тем более шесть гавриков сразу. Скорее всего, если они и будут уходить, то завтра, а могут и несколько дней просидеть. Надо бы ложиться спать. Высплюсь, тогда на свежую голову найдётся выход.
      В принципе, можно рискнуть и вывалиться на улицу со Славкой среди дня. Не станут же они днём по нам палить? Да нет, скорее всего станут. Эти станут. Если это залётные, те самые, то у них земля в Москве под ногами горит. Из их компании братки местных порешили, а это значит, что разыскивают сейчас этих бандитов не только менты, московские братки тоже готовы поступить с ними отнюдь не по-братски.
      Пойду-ка я спать. Славка уже сморился, как сидел на кровати, так и лёг поверх одеяла, даже не сняв ботинок, свернулся калачиком, и сопит. Ему, бедняге, достаётся. Но ничего, скоро кончатся твои мытарства, Славка. Вот только как тебе про отца сказать, даже не знаю. Никак у меня язык не поворачивается.
      Я только одно не могу в толк взять. Как нас со Славкой всё время находят? И откуда взялся на месте убийства Дениса Кораблева наган с моими отпечатками пальцев? Я же его выбросил. Неужели за нами кто-то следит постоянно? Вряд ли, тогда нас уже вытащили бы из этой дачи, а не искали там, где нас уже нет. Может быть, датчик? Бред, конечно, но как ещё? Не в мистику же верить? Надо на всякий случай проверить все шмотки. Тем более, что делать всё равно нечего. До утра времени хватит.
      Я укрыл Славку одеялом, а сам принялся осматривать наш небогатый скарб, открывая всё, что можно было открыть, прощупывая каждый шовчик, выворачивая наизнанку сумку и карманы куртки, Осмотрев свои вещи, я взял Славкин рюкзачок, с которым он в то утро направлялся в школу, а попал к бандитам. Вытряхнул и его содержимое...
      Никакого датчика я в наших шмотках, конечно же, не обнаружил, но кое-что интересное отыскалось. И только я собрался всё обдумать, как меня словно кто-то подтолкнул к окну. Я выглянул осторожно на улицу и обомлел. Возле калитки дачи, в которой засели бандиты, стоял человек в спортивной куртке и спортивных брюках, и человек этот явно собирался войти в калитку. Я лихорадочно думал, как предупредить этого человека, наверное, кто-то из семейства Кораблёвых приехал проведать дачу.
      Пока я думал, как его предупредить, человек толкнул калитку и вошёл, я пригляделся и увидел, что это женщина. Почему-то сразу же вспомнил про Алёну, сестру Славкиного отца, которая пропала сразу после того, как убили её брата. Наверное она боится за свою жизнь и решила по наивности спрятаться на даче, сама не подозревая, что лезет прямо в логово бандитов.
      Долго я не мог ни на что решиться, а она уже подошла к крыльцу, и только я хотел попытаться хотя бы подать ей какой-то знак, как от крыльца метнулась тень, кто-то дежурил на улице, не такие уж и лохи эти бандиты, хорошо ещё, что я не выперся и не засветился. Бандит зажал женщине рукой рот, и затолкал в двери.
      Надо было что-то делать. Остаться один на один с шестью бандитами ничего хорошего этой женщине не сулила. Эти озверелые отморозки, которые своих мочат только так, с ней церемониться не станут. Мало того, что живой они её точно не отпустят, так ещё и потешатся вдоволь.
      Надо было что-то предпринять. Конечно, самое верное было бы просто потихоньку выбраться и попытаться поднять тревогу, но тогда летела к чёртовой матери моя явка с повинной. И я решил рискнуть. Проверил оружие, засунул пистолет за пояс, посмотрел на спящего Славку, и выскользнул на улицу. Я кошкой махнул через забор, надеясь, что дежурил во дворе только один из бандитов.
      На моё счастье, так и оказалось. Я тихо прокрался мимо длинной поленницы дров, лежащих под навесом, и вдоль стены стал красться к окнам, осторожно заглядывая в каждое из них. Ничего путного из моей затеи не вышло. Все окна были плотно занавешены, нигде даже щёлочки не было. Я занервничал. Не мог же я врываться в полный вооружённых бандитов дом, не зная даже, где и кто находится. Это было равносильно тому, что выйти на Красную площадь голышом в надежде, что на тебя никто не обратит внимание.
      Я огляделся и обратил внимание на окна мансарды, прямо под ними находилась поленница. Что оставалось делать? Я рискнул, и полез на поленницу, моля бога, чтобы она не рассыпалась и не устроила грохот. Всё обошлось. Я ужом заполз и лёг на козырёк крыши перед окнами мансарды и ножом стал пробовать отжать хотя бы одно из них. Наконец мне удалось открыть форточку, в которую я с трудом протиснулся и попал в комнату. Долго стоял и прислушивался, не услыхали ли меня. Но всё было в порядке. Внизу царило оживление и это было мне на руку, пока они заняты женщиной, им некогда прислушиваться к разным звукам.
      Я осторожно вышел из комнаты на небольшую лестничную площадку с маленьким балкончиком, который, похоже, находился как раз над комнатой с бандитами. По стеночке тихонечко подошёл к краю и глянул вниз.
      Бандиты сидели за столом. Прямо напротив входной двери восседал верзила - седой и коротко стриженый, вероятно пахан. По краям стола, слева и справа от него сидели ещё трое, один, повернувшийся к нему спиной, напротив. В дверях стоял тот самый бандит, который дежурил на улице. Перед ним стояла женщина. Шапочки на ней не было, волосы рассыпались по плечам.
      Один из тех, что сидел справа от пахана, стал подниматься из-за стола, кривясь усмешкой. Женщина глянула на него и передёрнулась. Было от чего. Вся правая половина лица у бандита была когда-то страшно обожжена и теперь затянута блестящей плёнкой. Видок тот ещё.
      - Ну что ж, заголяйся, знакомиться будем, - заметив её брезгливое движение разозлился бандит, направляясь к ней.
      Остальные сразу притихли, медленно вставая со своих мест, кроме пахана, который так и остался сидеть.
      - Давай, Горелый, - хихикнул стоявший за спиной женщины бандит, толкая её в спину навстречу обожженному, - покажи что умеешь.
      Горелый подошёл к женщине вплотную.
      Я потянул пистолет, уже точно зная, кто будет первым. И уже поднял оружие к плечу, расслабляя кисть и размечая на глаз комнату внизу по секторам, определяя очерёдность огня. Я не должен был оставить им ни одного шанса.
      Но тут раздался голос молчавшего до этого пахана, и произошло такое, чего я никак не ожидал.
      Владимир Калиниченко, по прозвищу "Калина".
      Вор "в законе".
      Московская область, станция Опалиха.
      Улица Дачная, дом 19.
      Среда, 11 марта.
      4 часа 29 минут.
      Я всё ждал, когда же она, сука, испугается. Чёрта лысого. Нервы железные у бабы. Впрочем, чего я ожидал? Она же профессионал. Да ещё какой. Всякого насмотрелась. Пора было заканчивать этот базар, гостья могла обидеться.
      - Сидеть! - скомандовал я своим петушкам. - Горелый, на место!
      - Да ты чё, Калина?! - не поверил своим ушам Горелый. - Её всё едино в распыл пускать, чего не попользовать? Мы тихо, мы ей рот заткнём - не пикнет.
      - Я что сказал?! - запустил я в него стаканом, который разлетелся брызгами над головой у перепуганного Пузыря.
      Горелый присел от неожиданности:
      - Ты чего, Калина? Ты же мне чуть в башку не попал стаканом! испуганно вытаращился он на меня.
      Очень мне нужно голову ему пробивать. Если бы хотел, то с такого расстояния не промахнулся. Только мне надо было просто отвлечь этого олуха хотя бы на секунду от бабы, поставить его на место. Братки смотрели на меня, вытаращив глаза и не понимая, что происходит.
      Я грохнул кулаком по столу и гаркнул:
      - Быстро всем сесть! Ну?!
      Это подействовало. И когда они, ворча как побитые собаки, уселись по местам, оглядываясь на бабу, я сказал как можно более небрежно, показав на неё пальцем:
      - Это и есть заказчик.
      У моих дуболомов просто челюсти на стол попадали. Видок у них был тот ещё. Ещё бы! Тот самый грозный киллер, про которого в городе уже несколько лет ходят легенды одна другой круче - вот эта самая довольно невзрачная бабёнка? Они никак не могли поверить, и это было написано большими буквами у них на физиономиях. Я понаслаждался про себя этим зрелищем, надо же было себе душу повеселить. И встав со стула пригласил гостью: