Дыхание грозы (Полесская хроника - 2)

      - Этим летом мне пришлось говорить с мужиками с Урала, - певуче, ласково рассказывала широколицая, крупная женщина в красной косынке, опершись о трибуну локтями. - Разговаривали мы, и я спрашивала у них: как, спрашивала, на Урале строят коммуны и колхозы. Они отвечали мне:
      "Гражданка, если б вы повидали наши коммуны, которые были организованы десять лет назад, так вы не сказали б, что это была крестьянская деревня. Сейчас там женщины почти что не работают на поле. Мы все обрабатываем, говорили, машинами, а женщины ухаживают только за скотом. У нас, хвалились, хорошее стадо свиней, коров и мелкого скота". Так почему бы и нам, товарищи, в Белоруссии не организовать так сельское хозяйство?! Говорила она так свободно, так искренне, так доверчиво, добродушно усмехалась, и в том, как держалась, как говорила было столько естественности, что Апейка невольно подумал: "Вот талант, оратором родилась!" Женщина - у нее и фамилия была красивая: Онищенко - помолчала, светясь все той же доброй улыбкой, поправила косынку, подоткнула под нее прядку волос, по-крестьянски облизала пересохшие губы. - Некоторые дядьки нам и сегодня еще говорят, что у нас нельзя строить колхозы, потому что там - болота, там - горы. Там то, там - другое. Я думаю, что можно у нас на Белоруссии всю землю использовать на сто процентов... Товарищ Голодед рассказывал про Осинстрой. Где же вы видели, чтоб в старые времена вздумали на болоте строиться?.. Мы сами недавно туда ездили на экскурсию. Так видели, что на этом болоте, которое занимает пять тысяч гектаров, можно уже не только торф добывать, но и трактор пустить. Там так хорошо землю осушили, что мы ходили чуть ли не целый день и не могли налюбоваться!.. Нам не страшны болота, не страшны и горы! Мне пришлось побывать в Климовичском районе. Мы там были на кирпичном заводе. Разве можно было думать раньше, что там, на этой гористой земле, можно что-либо сделать? Когда там даже лес не рос. Когда там только ветер гулял и сдувал песок с горы. А теперь мы видим, что эта земля приносит хорошую прибыль!..
      Разумно, озабоченно, с болью заговорила она о крестьянской беде бесконечных пожарах, несчастных погорельцах. - Мужики строят хорошие хаты, - ласково печалилась и сама, - но строят так скученно, что меж ними и аршин не просунуть. Лепят хаты одна к другой, и что ж получается?
      Хату соломой покроют - от одной искры горит вся деревня.
      Иногда баба жару принесет себе от другой бабы, а то в амбаре самогонку начнут гнать - и так бывает. Крестьянин горюет, строится, а за два часа все добро erg гибнет!.. Я ДУмаю, когда перейдем на колхозы, тогда сделаем из наших гор черепицу и будем хаты крыть не соломой, а черепицей. Тогда не будем гореть что ни год. И добро не будет гибнуть, и лес тратить не будем попусту.
      Сдержанный, педантичный Некрашевич, говоривший степенно, ровно, как на лекции, казалось, разъяснял ту часть доклада, где Голодед говорил о деятельности некоторых "спецов". Крупный рост социалистического строительства обостряет классовые противоречия, и это в результате, объяснял Некрашевич, приводит к укреплению националистических и правооппортунистических тенденций. Националистические тенденции, говорил оратор, имеют в Белоруссии разные формы:
      белорусский нацдемократизм, еврейский, польский, российский шовинизм. В наше время, когда враги разных мастей консолидируются на общей платформе вредительства, - а это у нас, как сказал товарищ Голодед, имеет место, должна быть поднята самая жестокая борьба со всякой враждебной пролетариату идеологией. С особой обстоятельностью объяснял Некрашевич вред так называемых "лояльных", ибо "под маской лояльности эти лица могут выковывать самые враждебные пролетариату идеологии". "Лояльных" надо решительно разоблачать, ибо с разоблаченным врагом легче воевать, чем с неразоблаченным. Некрашевич заявил, что таких "лояльных" в Белоруссии, безусловно, много. Но когда начал истолковывать характер "лояльных", то вышло, что "лояльным" можно объявить любого, кто буркнул, что мало мяса, мануфактуры или нет табаку. Все же, хоть Некрашевич не привел ни одного факта, Апейка слушал его напряженно: то, что он узнал из сообщения о раскрытии "Союза освобождения Украины", будто подкрепляло толкования Некрашевича, придавало им грозный смысл, тем более что под конец Некрашевич много говорил о такой "лояльности", как нацдемократизм, при упоминании о котором к Апейке всегда приходили тревожные мысли, связанные с судьбой Алеся.
      Один за другим к трибуне шли представители разных районов и округов, они будто приобщали Апейку к полям, краям, которых он не видел, но которые видеть ему хотелось Апейка внимательно встречал каждого нового оратора; его внимание было особенно острым оттого, что он не просто наблюдал, что происходит в незнакомых краях, - он искал, он стремился узнать, что происходит у других, для того, чтобы лучше понять свое, то, над чем столько думалось и что еще не во всех отношениях, не до конца было ясно.
      Почти с каждым оратором ширилось и ширилось многоголосье большой жизни. В этом многоголосье были вместе и сообщения о сделанном, о том, что "бедняк и середняк уже осознали пользу коллективизации", и нагая, с горечью, с болью, тревога, что в новых артелях в местечке "сидят без хлеба и картошки", что батраки не получают нормы хлеба; с беспокойством о том, что слабо идет борьба с безграмотностью, особенно среди женщин; вошла в зал забота: трудно распространять Третий заем индустриализации. Крестьянин говорит:
      "Мы все даем, а у нас ничего нет", - не видит того, что делается за пределами деревни. Работница из Мозыря, смуглая, с тонкой, длинной шеей, в гимнастерке, сначала неловко, сбивчиво, потом смелее, открыто поделилась бедой: надо много, кропотливо работать, а работницы не могут; нету сил.
      "Если б нам дали возможность доставать продукты по дешевой цене!" Молодой, с красивым, худощавым лицом - все словно выточенное, - с резким, непримиримым голосом, председатель райисполкома поставил вопрос ребром: почему до сих пор не прекращается уничтожение скота?! О котором многие говорили еще два-три года назад! Сам деловито, точно вскрывает причины. Первая: до сих пор не решен вопрос о кормах - жмыхи, корнеплоды и так далее. "Было много разговоров - говорили, писали, но конкретно в наших совхозах и колхозах он все еще не решен!.." Вторая причина - то, что сейчас при объединении в коллективы некоторые середняки стараются сбыть скот, хотят ликвидировать свое имущество, получить деньги и этими деньгами внести пай... Непримиримым, озабоченным голосом не посоветовал потребовал: надо поставить дело экономически, политически, технически так, чтобы скота в нашей стране не уменьшалось ни в коем случае! ..
      В речи горячего, боевого Хандоги из Оршанского округа внимание Апейки привлекла неожиданная весть, что жители одного района "приняли постановление об организации единой районной коммуны". Думая, как будет работать такая коммуна, Апейка слышал: Хандоги во весь голос заявлял, что они в округе не могут "обслужить это быстрое развитие коллективизации агрономическими силами и не знают, откуда их взять".
      - Перед нами стоит другой вопрос, по которому мы пока не имеем ясных указаний со стороны НКЗ, - ринулся Хандоги дальше, не переводя дыхания. Куда девать наше кулачество?! Мы знаем одно - что кулачество нельзя пускать в колхозы, и мы его не пускаем! Но, с другой стороны, как я уже сказал, район почти целиком коллективизируется!..
      Голодед, повернув голову к трибуне, деловито перебил его, посоветовал:
      - На болото выселять.
      - У нас и болот свободных нет! - сразу с горячностью ответил Хандоги, глядя в зал.
      Голодед промолчал. Наклонился над столом, стал что-то записывать.
      - Значит, нам надо выселять кулаков. Сейчас же; для того чтоб мы могли своевременно землеустроить эту территорию, где создаются колхозы. Но запасных земельных фондов у нас нет, и в то же время оставлять кулака на той территории, где организуется колхоз, нецелесообразно. Выселять кулаков на отдельные поселки - это значит объективно из неорганизованных кулаков насаждать организованные контрреволюционные организации. Мы не можем на это пойти!.. Так что в таком важном вопросе мы должны иметь ясные указания.
      Когда Червяков объявил, что слово имеет товарищ Карась, Анисья в первое мгновение не поверила, что это - она.
      Недоверчиво глянула в сторону Апейки, и только когда он глазами показал в сторону президиума: надо идти, - заторопилась поправлять жакетик, тяжеловато поднялась. Протискивалась к проходу несмело, растерянно, но меж рядами пошла уже, казалось, спокойно, уверенно. Когда она стала на трибуну, то была видна только голова ее. Апейка будто впервые заметил, какая она маленькая, незаметная...
      Она, показалось, долго молчала. Не знала, с чего начать, не могла прийти в себя. Подготовленную бумажку не доставала: потеряла или забыла о ней. Апейка не сводил глаз с нее, - волновался сам, хотел подбодрить, помочь. Она, отыскивая, пробежала глазами по залу, нашла его. Он подбадривающе кивнул ей: смелей надо! - она оторвала взгляд от него и начала без бумажки:
      - Теперь вот товарищи рабочие говорят... что у них нет жиров, нет хороших квартир и пальто не хватает. То того нет, то етого не хватает... И ето все оттого, что наше сельское хозяйство слабое... Вот первая наша задача - чтоб поднять сельское хозяйство. Сделать коллективизацию... - Она говорила мягко, рассудительно, будто размышляла вслух. - Надо, чтобы рабочие обратили внимание на деревню, на коллективизацию, - подумала она вслух. Практично стала развивать мысль: - А то если мы построим столовки, как тут сказали, а в них не будет мяса и хлеба, то столовка будет пустовать и в ней не будет чего есть. Если мы построим хорошие дома в городе, там тоже надо будет, чтоб было чего есть. И вот я думаю, что мы должны особенно подумать, чтоб поднять сельское хозяйство... - Помолчала и добавила рассудительно: - А без поднятия промышленности мы его, конечно, не подымем. - Апейка с радостью кивнул ей, мысленно похвалил: молодчина!
      Анисья снова немного помолчала; не искала глазами Апейку, смотрела куда-то над рядами, размышляла про себя.
      - Вот тут я слышала, как товарищ Голодед докладывал, что большой сдвиг есть в коллективизации. - В голосе ее, заметил Апейка, появилось что-то новое, не мягкое. - Правда, немало организовалось коллективов. Я видела, что товарищ Голодед етому рад, а также и все наше руководство. Но дело не только в количестве, - все тверже становился ее голос, - айв качестве коллективов. - Она не то посоветовала, не то указала: - Не надо спешить, чтоб наделать их большое количество.
      Апейка слышал, что зал весь притих. Голодед в тишине спокойно, твердо заявил:
      - Нет, это не так.
      Она, все глядя в зал, упорно продолжала свое:
      - Надо, чтобы они были хорошие, чтоб люди не разбегались из коллектива. - По залу прошло волнение. - Очень мало в каких селах объясняется, чтоб крестьяне знали, что такое коллектив, чтоб они шли туда с охотой. Чтоб крестьянин темный сам видел, что только коллектив выведет его из беды. Надо добиваться, чтоб наши коллективы были хорошие.
      Чтоб коллектив не расползался, чтоб он другим показывал хороший пример. И тогда коллективы будут организовываться почти что сами.
      Голодед что-то деловито записывал. Анисья беспокойно перевязала узелок платка, поправила воротник жакетика.
      - Я хочу сказать еще про ветинаров, - почти тем же тоном продолжала она. - Предыдущий человек говорил про ето, и очень правильно. Если у нас нет ветинаров, то скотина может и заболеть и подохнуть, а во-вторых, мы можем сами заболеть от скотины. Предыдущий человек сказал, что много коров болеет туберкулезом. Я сама могу сказать, что в нашем совхозе коровы заболели туберкулезом, дак их взяли на леченье. А кто знает, что у крестьян коровы не туберкулезные?
      А через молоко болезнь может передаться всем... Надо еще посмотреть крестьянок, ведь все продукты идут через руки женщин. Наша крестьянка темная, она еще мало знает, как подоить культурно корову и как свинью выкормить. Куда ее можно и куда не можно пускать. Потому свинья в селе жрет и то, что нельзя, и в ней заводится трихина. И ето все идет рабочим, и рабочий не знает, что ест сало с трихиной!.. Надо, чтоб крестьянка была культурной и грамотной!.. И вот еще хочу сказать свою думку про то, что у нас нет обучения по сельскому хозяйству. У нас есть начальная школа, потом семилетки и разные техникумы, а такой особой науки по сельскому хозяйству для тех, кто работает, нет. И вот надо было б открыть таките школы, чтоб и крестьяне и колхозники учились.
      Ведь раньше они учиться не -могли. А учиться надо и нам!..
      Она сошла со сцены раскрасневшаяся, вся еще полная волнения. За ее спиной поднялся Червяков, объявил, что утреннее заседание заканчивается. Апейка стал ждать Анисью в проходе, она обрадованно устремилась к нему.
      - Ой, видать, наговорила я? - глянула Анисья на него, едва тронулись.
      Апейка успокоил:
      - В целом хорошо "наговорила". Толково.
      - Как увидела, сколько смотрит народу, дак сердце зашлось. Забыла все!,. - В глазах были и пережитый страх и радость. - Не помню, как и начала!.. А потом как-то смелее стала.
      - До того, что даже с председателем СНК в спор вступила!
      - Ага! Я разве хотела?..
      В вестибюле их ждал Башлыков. Анисья и перед ним повинилась: ой, видать, наговорила. Башлыков отвел глаза.
      - Отдельные мысли были правильные. Но то, что вы, по существу, высказались против наших темпов, разумеется, поддержать нельзя.
      - Ну вот, я ж говорила!
      - Слушая вас, можно было подумать, - Башлыков глянул на Апейку, будто ожидал согласия, - что у нас нет разъяснительной работы. Что мы не беспокоимся о качестве колхозов... Я, бесспорно, за критику и самокритику. Но критика - вещь политическая. Надо всегда учитывать, какой политический отклик даст критика. Надо помнить всегда, где и перед кем выступаешь...
      - Я говорила, не надо было мне поручать!!!
      - Одно дело, - будто не слышал Башлыков, - критика дома, среди своих. Где всем известно настоящее положение, а другое - на сессии. Где мы уже выступаем от имени района, перед республикой. "Маленькая" разница! В принципе надо было говорить то, что подготовлено было, обсуждено!..
      - По-моему, она и так сказала толково, - вступился за Анисью Апейка.
      Анисья откровенно призналась Башлыкову:
      - Я, как вышла, все забыла! Все пошло иначе!
      Башлыков смолчал, внимательно всмотрелся в Апейку.
      - Тут, вероятно, Иван Анисимович дал направление, - проницательно догадался он. - Очень знакомы некоторые установки.
      - Ну, это ты напрасно, - нахмурился Апейка. - И на выступление напрасно нападаешь. Выступление умное. И с фактической стороны, и с политической, с нажимом .произнес он последнее слово.
      За обеденным столом Анисья то неестественно беззаботно смеялась, то искренне тревожилась: наговорила! Хорошо, что Башлыкова позвали знакомые и он обедал за другим столом:
      Апейка веселыми шутками подзадоривал огорченного оратора. Да и подруга ее помогала: ну, если и не так что-нибудь сказала - есть чего горевать! Только и беды!..
      Анисье пришлось еще покраснеть в самом конце вечернего заседания, когда докладчик вышел на трибуну с заключительным словом.
      - Некоторые товарищи, выступавшие в прениях, - говорил Голодед, - при целом ряде правильных с их стороны замечаний, в своих речах допустили и ряд принципиальных ошибок... Кое-кто из выступавших ораторов пробовал так поставить вопрос, что надо прежде построить сельское хозяйство, а потом будет лучше развивать и промышленность. Одна крестьян-КЗ здесь сказала, что если мы построим сначала сельское хозяйство, то у нас будет и мясо, и масло, и так далее, что мы сможем эти продукты вывозить за границу, получать деньги, за которые можно строить хорошие квартиры и так далее. Такая постановка вопроса - принципиально неправильная. Коммунистическая партия совершенно определенно и правильно поставила вопрос, что только на базе высокой техники и культуры, на базе машинизации сельского хозяйства можно иметь настоящий его подъем...
      - Так я и знала!, - тихо отозвалась Анисья. Апейка пожал ей руку, успокоил. Мысленно возразил Голодеду: "Так разве ж она против этого выступала! Она ж говорила, что для того, чтоб быстро росла промышленность, надо, чтоб и сельское хозяйство не было в упадке. Хорошо велось. Правильно говорила!"
      - Товарищи, надо иметь в виду, - разъяснял Голодед, - что даже и при "жирном" сельском хозяйстве и при широко развернутой легкой промышленности, если у нас не будет крупной машинной индустрии, мы рискуем превратиться в хорошую колонию индустриальных держав. В этом основной вопрос...
      Из большинства прений, что здесь проходили по моему докладу, заканчивал Голодед, - видно, что коллективизация сельского хозяйства БССР находится уже на такой ступени, когда при всех попытках кулака дезорганизовать бедноту и середняка, которые стремятся в коллектив... мы видим... что уже сами бедняки и середняки начинают агитировать друг друга за коллективизацию. Мы слышали с этой трибуны, что именно сами крестьяне и крестьянки говорят, что коллективизация - это единственный путь подъема сельского хозяйства БССР... И вот, именно учитывая это, я и поставил в своем докладе вопрос ребром о том, чтобы до конца тысяча девятьсот тридцатого года удесятерить количество колхозов и площадь под ними. Это задача трудная, однако мы должны ее не только поставить, но и решить. Чего бы это нам ни стоило!..
      3
      Все дни были заполнены заседаниями. Заседания шли утром, шли вечером. На утренние спешили, едва рассветало, с вечерних возвращались поздним вечером. После дневных забот ужинали шумно, долго; долго не могли угомониться.
      Апейке до поздней ночи не спалось. В темноте, разреженной светом с улицы, еще будто сидел на сессии, перебирал услышанное, обдумывал, оценивал выступления, суждения ораторов. Особенно пристрастно разбирал он в мыслях доклад о коллективизации, с которым выступал нарком земледелия Рачицкий. С нетерпением ждал он доклада, внимательно вслушивался в каждую мысль, в каждый факт, - деловито, беспощадно анализировал все в тихой темноте ночи. Чем больше вдумывался он, тем больше определялось двойственное впечатление от доклада. Нарком довольно сдержанно говорил об успехах и правдиво сказал о трудностях, мешающих разворачивать коллективизацию. "Неплохо было бы иметь пару тысяч тракторов к весне - для подкрепления колхозного движения, которое мы имеем, однако надеяться на получение в ближайшие годы того количества тракторов и машин, которое нам нужно, не приходится". Рачицкий не скрывал, что очень мало специалистов для колхозов, разумно добавил, что специалисты, которые нужны, должны иметь особую подготовку для работы в огромных хозяйствах. Нужда в специалистах, сказал он, превышает предыдущие плановые расчеты самое малое в десять раз! "Этот вопрос нам решить не под силу, - откровенно докладывал он, - и на ближайшие годы мы в этом отношении будем иметь большие трудности..." После этого, сжимая руками края трибуны, лобасто подавшись вперед головой, почти не шевелясь, Рачицкий возмущался: "Есть попытки запугать, что организационно и технически мы не будем способны обслужить то колхозное движение, которое имеется сейчас и которое нарастает все с большей силой, не сумеем это движение приспособить к нашей организационной способности, технической вооруженности и финансовой возможности. Такие настроения, по-моему, очень вредны, и их надо "ю всей решимостью, со всей силой пресекать!"
      Рачицкий заранее.объявлял, что колхозы не получат соответствующей техники и что денежная помощь будет недостаточной. "Наша главнейшая задача на ближайшее время, - говорил он, - это...
      мобилизовать все ресурсы, которые имеются у самого крестьянства, и полностью направить их на социалистическую реконструкцию в сельском хозяйстве".
      И тогда, в зале, и особенно потом, ночью, когда заново обдумывал все, беспокоило Апейку недоуменное: и специалистов для колхозов почти нет, и техники мало, а словно бы грех - считаться с этим. Невесело было на душе, когда вспоминал, как Рачицкий, отметив, что часть колхозов засорена "кулацконэпмановским элементом", заявил, что будто из-за этого "колхозы уклоняются от сдачи излишков продуктов и сырья, не выполняют договоров по контрактации". Рачицкий заявил, что надо вести решительную борьбу с такими "лжеколхозами"; теми колхозами, каким, думалось Апейке, может, наиболее необходимо терпеливое внимание, разумная помощь!
      Разве ему, наркому земледелия, не известно было, что эти "лжеколхозы-" часто не выполняли договоров потому, что только становились на,ноги!
      Одной фразой нарком отметил, что особое внимание общественности надо обратить на подготовку колхозов к весенней сельскохозяйственной кампании. "Кампания", которая для многих была первой колхозной весной!
      С пристальным вниманием ждал Апейка, что скажет в содокладе Тарасенко, председатель Климовичского райисполкома. Климовичские руководители были героями сессии: их хвалили, по ним призывали равняться; Апейка слушал это с недоверием - каждый раз вспоминалось то, что видел и слышал в Жлобине. Тарасенко вышел на трибуну необычно для героя скромно - в стареньком пиджачке и темной рубашке, с озабоченным, выпуклым лбом, деловито собранный. И заговорил сдержанно, по-деловому: фактами, цифрами. Не таясь, открыто повел речь о трудностях, о сомнениях, о неполадках.
      Разумно сказал, что организовывать колхозы из раздробленных хозяйств это совсем не то, что создавать их на помещичьих землях, как было раньше. Отметил, что были товарищи, которые вообще сомневались в возможности создать хорошие коллективы "в наших условиях со старыми традициями земельной политики". Не скрывал, что даже не все члены партии сразу и легко поверили в колхозы. Что "твердой стеной" стали поперек колхозной дороги женщины.
      Привлекала его манера говорить: это был словно не содоклад, а беседа очевидца, который глуховатым голосом, просто, открыто рассказывал все, что видел, что происходило на его глазах. Но он был не только хорошим рассказчиком, а и вдумчивым, разумным человеком, - Апейка убеждался в этом чем дальше, тем больше. Взять хотя бы то, что он особенно -выделял мысль: организовать колхоз намного легче, чем закрепить, наладить его. "Особенно мы трудно чувствовали себя при составлении внутреннего распорядка колхоза, - говорил он спокойно, рассудительно. - Это ж не колхоз, который объединяет каких-нибудь пять - семь дворов. Это колхоз, который имеет шестьсот рабочих рук, это, что называется, целая фабрика. Им необходимо дать каждому работу, и надо, чтоб эта работа была продуктивная. Надо, чтоб люди не слонялись по полю или по углам, а чтоб они работали...
      Примеров для нас еще не было нигде. Нигде не было таких планов внутреннего распорядка... Бюро районного комитета партии пришлось превратиться в Колхозсоюз. Мы сидели и сами писали, придумывали, каким способом построить внутренний распорядок. Так и составили распорядок, которым пользуются и теперь..."
      Он не рисовал идиллической картины: на той земле, о которой рассказывал он, почти не было техники, удалось добиться двух тракторов, тогда как нужно их ни мало ни много - пятьдесят. И не скрывал, что люди - было такое - подавали заявления о выходе из колхоза. И что была угроза, что колхоз распадется. Может быть, только твердая воля районного руководства удержала колхоз: сразу же провели собрание и исключили из колхоза нескольких наиболее зажиточных. Исключили, "возбудив ходатайство переселить их в другое место, на земли запасного фонда". В другом сельсовете "почти целая организация" заявила:ни за что не пойдет в колхозы. Тарасенко открыто сказал: "И что вы думаете - пришлось сражаться с этой частью долгое время. И только когда отвели хороший участок для коллектива, вся деревня пошла в колхоз". Он не скрывал, что в районе есть "довольно нездоровые моменты" крестьяне распродают имущество.
      Очень гнало агрономов, мало изб-читален... Когда он сказал это, Рачицкий перебил его: читальни самим строить надо! Тарасенко вспыхнул: "Как это можно!.. - Он заговорил жестко, с возмущением: - Вы дайте им хоть первый урожай снять!
      У них средств нет!.." Позже он еще раз с упреком заявил:
      "Надо закрепить коллективы! А их можно закрепить не разговорами и резолюциями! А конкретной помощью!.."
      Он сказал и больше и лучше, чем другие. И все же, вспоминая, вдумываясь в его содоклад, Апейка чувствовал, что понимал Тарасенко не все верно. По его выступлению выходило, что почти все те, кто не хотел идти в колхоз, это кулаки или, во всяком случае, настроенные ими. Не только из того, что слышал в Жлобине, а и из выступления Тарасенко убеждался Апейка, что крестьяне в Климовичском районе, не все конечно, но, видно, многие, были в колхозах не по доброй воле, а под страхом выселения на "запасные земли". Под страхом зачисления в кулаки или подкулачники. Из выступления можно было понять, что переселено там на запасные земли уже немало. "Нет, там, видно, не очень-то давали возможность крестьянам раздумывать..."
      В перерыве между заседаниями, в шумном вестибюле, Апейка заговорил с Тарасенко о жлобинской встрече. Тарасенко знал не только Ярощука, но и бородатого. "Ярощук, конечно, напрямую прет. Не умеет выбирать стежки. Без подхода человек... - говорил Тарасенко, дымя трубочкой. - Я говорил ему об этом. Но что поделаешь: чего нет - того нет. А люди селу требуются - всех, кого можно, подобрали.
      Работы много! Вот и Ярощук нужен. Без Ярощука не обойдешься... Да он и чего-то стоит, разобьется, а сделает...
      А вот этот Кузьма, борода эта, - вспомнил Тарасенко, - это тип! Все село баламутил! Не кулак, а хуже кулака! Так что не удивительно, что Ярощука доняло! Меня самого доняло!..
      Разумно поступил, что уехал!.. Вовремя выкрутился..."
      Апейка и тогда, в вестибюле, и потом, вспоминая, чувствовал, что разговор этот был неприятен Тарасенко: недаром, чуть только подошли знакомые, заговорил о другом; пошел с ними...
      Его прямота на трибуне расположила людей к откровенности: почти все время пульсировала в выступлениях живая, беспокойная жизнь. Один говорил, что в ряде колхозов сделано только формальное обобществление имущества и средств, что крестьяне не надеются на прочность колхозного фундамента. Другой заявлял, что нельзя добиться интенсификации сельского хозяйства без минеральных удобрений; тревожился, что минеральных удобрений колхозы получат очень мало и что директивы о строительстве завода минеральных удобрений не выполняются. Председатель колхоза из Пуховичского района пожаловался, что из-за отсутствия машин "как работали трехполкой, так и работаем. Если же мы в коллективах будем работать трехполкой, какой толк будет?". На отсутствие машин жаловались многие: машин, видно, не было даже в большинстве таких колхозов, которые существуют уже по дватри года. Оратор с Полотчины сетовал, что в колхозах нет гвоздей, нет постромок, хомутов: "На сотню коней есть двадцать хомутов - и негде купить, сырья нет". Он говорил с болью, с гневом: "Все товарищи останавливались только на нехватке тракторов. Будто один недостаток, если тракторов мы не имеем... Как мы машинами обеспечены? .. Еели, например, в коллективе есть молотилка, а в ней сломалась шестеренка, то купите, пожалуйста, новую молотилку. Потому что нечем заменить сломанную часть. Когда мы просили лемехов, то нам не прислали ни одного лемеха, а прислали - плуги!.. Голос его становился все звонче, требовательнее, он, с хозяйской горечью, уже словно обвинял кого-то: - Если посмотреть, какой коллективы получают доход, - так никакого! .. Все средства идут на строительство!.. В коллективе у нас зачастую есть босые и голые! Кредитованием они не обеспечиваются! Мы получили на весь коллектив четыре пары подошв! А где нательное белье, а где нитки, которыми мы должны шить?! Коллективу не на что на сегодняшний день пошить одежду! .."
      После таких голосов Апейке неловко было слушать споры о том, где строить агрокомбинаты, агрогиганты; требования, чтобы к трем районам агрокомбината присоединить еще четвертый. Аксючиц из Минского округа с философским глубокомыслием рассуждал и объяснял, чем вредны разговоры о том, что темны коллективизации велики и что их надо уменьшить. "Можем ли мы так ставить вопрос? - спрашивал он с пафосом, обводя зал взглядом. Выждав немного, ответил сам же: - Если б мы перед собой поставили вопрос о том, чтобы эти темпы уменьшить, то это означало бы поставить вопрос о том, что надо... нашу классовую борьбу на селе уменьшить! .. Так ставить вопрос мы не можем. Эта постановка вопроса не наша!" Апейка невольно подумал с иронией: "Мудрец!"
      Один оратор, рассказав, сколько пришлось потратить времени и сил, чтобы добиться обычной силосорезки, - ехать в Минск с председателем РКИ, заявил тревожно: "Если в дальнейшем мы будем чувствовать такую слабую помощь, мы не сможем соответствующим темпом развивать дело сельского хозяйства". Очень резонно сказал он: "Дело коллективизации на сегодняшний день является еще новым делом...
      Мне кажется, мы должны эти самые колхозы воспитывать как малых детей, чтобы они лучше укреплялись". Еще более серьезную тревогу почувствовал Апейка в выступлении председателя окружного исполкома с Могилевщины Малашонка.
      "Нам всегда казалось, - медленно, басовито гудел Малашонок, - что мы произвести сплошную коллективизацию в Климовичском районе сможем за счет средств, которые имеются в нашем распоряжении. Но мы вынуждены были убедиться в том, что дело коллективизации даже.одного района... явилось непосильным для наших окружных учреждений".
      Как и доклад, с противоречивыми чувствами слушал Апейка заключительное слово Рачицкого. Отвечая ораторам, что беспокоились о кадрах, о технике для колхозов, признав, что "вопрос о кадрах является самым ответственным", Рачицкий решительно заявил: "Существующая сеть учебных заведений, даже если она и будет несколько расширена, не сможет разрешить тех задач, которые мы себе ставим, и не сможет на протяжении двух лет пополнить состав кадров с низшим и средним образованием. И даже на протяжении - трех лет".
      "Другой вопрос, который занял довольно большое место в прениях, говорил Рачицкий, - это техническая вооруженность. Этот вопрос также на протяжении двух-трех лет и даже в конце пятилетки полностью не будет решен в таком объеме, в каком надо".