И все-таки народ не дрогнул! Он твердо, упорно, деловито, без всякой аффектации и театральности сопротивлялся германской атаке. Один случай произвел на меня особенно сильное впечатление.
      Рядом с радиостанцией Би-Би-Си тогда находился большой концертный зал "Квинс-холл". Немецкие бомбардировщики хотели во что бы то ни стало разрушить радиостанцию, но это им как-то не удавалось. Зато окружающие Би-Би-Си здания в полной мере испытали ярость германского "блица". Концерты в "Квинс-холл", однако, продолжали устраиваться, и в слушателях недостатка не было. Как-то мы с женой поехали на очередной концерт в этом зале. Присутствовало не меньше двух тысяч человек. В разгар концерта вдруг тревожно завыли сирены: начинался германский налет. Концерт был прерван, вышел администратор и заявил, что ближайшее бомбоубежище находится там-то и что желающие могут покинуть зал. Я с любопытством ждал, что дальше произойдет?.. Человек десять - я внимательно считал - поднялись и вышли, остальные две тысячи в полном молчании остались на местах. Администратор удалился, и концерт продолжался как ни в чем не бывало, хотя в небе противно гудели самолеты и то справа, то слева слышался грохот падающих бомб. Оркестр играл изумительно, - должно быть, грозная опасность придавала его участникам особое вдохновение...
      Да, народ устоял в этом жестоком испытании, и надежды Гитлера на завоевание Англии еще раз были биты.
      3 ноября "большой блиц" кончился. Однако это отнюдь не означало, что воздушная война прекратилась. Основная ставка была проиграна, но Геринг хотел по крайней мере возможно больше навредить Англии. 14 ноября был нанесен страшный удар по Ковентри. 500 самолетов с необычайной свирепостью обрушились на этот промышленно важный, но сравнительно небольшой город, насчитывавший около 200 тыс. жителей. Вся центральная часть Ковентри была уничтожена, огромное количество жителей было убито и ранено. Затем последовали крупные налеты на Бирмингам, Ливерпуль, Бристоль, Глазго и другие ведущие города страны. Но все это были уже арьергардные бои в воздухе. Они приносили Англии серьезные неприятности, но не могли скрыть вала "большого блица", с которым Гитлер связывал столь оптимистические надежды.
      В ходе войны была пройдена очень важная веха.
      Последний крупный налет на Лондон, от которого у меня осталось яркое, но несколько своеобразное впечатление, произошел в ночь с 10 на 11 мая 1941 г. Налет был продолжительный, интенсивный, с участием большого количества германских бомбардировщиков. В ту ночь был разбит зал заседаний палаты общин. Утром 11 мая, узнав о происшедшем, мы с женой сразу же поехали к зданию парламента. Оно было оцеплено кольцом полисменов, однако один из них, служивший постоянно в парламентской охране, сразу узнал меня (я был частым гостем в Вестминстере), пропустил нас с женой и даже охотно взялся быть нашим гидом по развалинам здания. Опустошения, причиненные бомбами, были огромны. Так хорошо знакомый мне зал был разбит, исковеркан, завален беспорядочными грудами камня и дерева. Во многих местах еще горело. Бравый полисмен подробно рассказывал нам о всех перипетиях ужасной ночи, о том, как падали бомбы, как вспыхивали огромные столбы пламени, как с грохотом рушилась крыша, как в неравной борьбе гибли люди и повсюду лилась кровь. Перед нашими глазами вставала мрачная картина. Жена невольно задала вопрос:
      - Было очень страшно?
      - Да, конечно, это не было прогулкой по парку, - ответил полисмен.
      Меня поразило, что голос его, произнося эти слова, почти не отражал никаких эмоций. Полисмен был, как всегда, спокоен и деловит.
      Вдруг, точно вспомнив что-то, он внезапно взволновался, даже лицо его покраснело. Полисмен резко ударил тыльной стороной правой руки о ладонь левой и громко воскликнул:
      - Но самое ужасное было то, что в эту ночь мы не могли выпить даже по чашке чаю: газовые и водопроводные трубы были перебиты!
      Я невольно усмехнулся. Да, предо мной стоял настоящий англичанин.
      "Большой блиц" доставил немало трудностей и хлопот советскому посольству и советской колонии. Правда, построенное в посольстве бомбоубежище до известной степени облегчало наше положение, но только до известной степени.
      Прежде всего оно никак не избавляло нас от опасности разрушения здания посольства. Насколько я мог тогда судить, немцы наносили свои главные удары по самым богатым и самым бедным районам Лондона. Кварталы, населенные людьми среднего достатка, страдали от воздушных налетов значительно меньше.
      Я объяснял себе эту стратегию немцев так: Гитлер хочет, с одной стороны, запугать руководящие круги страны, а с другой стороны, возбудить против них широкие массы: они-де страдают из-за того, что правительство Черчилля не желает идти на мир с Германией. Правильно или неправильно было мое объяснение, не знаю, однако не подлежал сомнению факт, что богатым районам сильно доставалось. А так как наше посольство было расположено в "квартале миллионеров", то бомбы не щадили и пашу улицу.
      Посольство занимает дом No 13. Во время "большого блица" бомбы упали на дом No 11 и на дом No 15. Одна бомба поразила дом на противоположной стороне улицы наискосок от посольства. Хорошо еще, что все эти бомбы были сравнительно скромного размера и не вызвали слишком больших разрушений. В здании посольства два раза взрывной волной были выбиты все окна, но стены благополучно устояли. В Садах Кенсингтона, метрах в двухстах от посольства, упала бомба замедленного действия. Ее не успели вовремя обезвредить, и, когда произошел взрыв, все наше здание качнулось так, что казалось, вот-вот оно развалится. Однако старая кладка оказалась достаточно солидной; дом не пострадал, только кое-где снаружи от стены отвалились камни. В другой раз немцы засыпали весь наш район тысячами зажигательных бомб. Из окон посольства внезапно открылась изумительная по красоте и ужасу картина: на Сады Кенсингтона падал огненный дождь. Около десятка "зажигалок" упало на крышу посольства и на примыкающий к посольству сад. С самого начала "блица" мы организовали в посольстве отряд самообороны, в который входили все - от посла до уборщицы. Этот отряд теперь немедленно приступил к действию и быстро ликвидировал всякую опасность.
      Однако борьба против нацистских "гостинцев" с неба была лишь одной стороной наших тогдашних забот. Была еще другая, и притом очень важная. Как я уже рассказывал, посольское бомбоубежище было рассчитано лишь на такое количество людей, которое было строго необходимо для функционирования посольства как учреждения. По тому же принципу было построено и бомбоубежище при торгпредстве. Но что было делать с семьями советских работников? Что было делать с существовавшей тогда в Лондоне школой для их детей? Как можно было обеспечить им хоть минимум спокойствия и безопасности?
      Мы решили эвакуировать семьи и школу в какую-либо тихую сельскую местность. Начались поиски подходящего района и подходящего помещения. Это оказалось делом очень нелегким. Как я уже упоминал, из Лондона с началом "блица" было эвакуировано около полутора миллионов человек. Все в ближайших к столице зонах и даже более отдаленных от нее было заполнено взрослыми и детьми. На помощь нам пришел неожиданный случай.
      Как-то во время "блица" мы были приглашены на завтрак в китайское посольство. В числе гостей был также Батлер. Когда все встали из-за стола, Батлер подошел к моей жене и начал было с ней светский разговор. Тут мою жену точно осенило: горячо и резко она стала жаловаться товарищу министра иностранных дел на трудности, которые мы испытываем с эвакуацией семей советских работников. На Батлера это произвело сильное впечатление. Он извинился "за своих компатриотов" и сказал:
      - Я помогу вам разрешить этот вопрос.
      Батлер сдержал свое слово. Машина быстро завертелась, и в начале октября 1940 г. мы получили, наконец, возможность отправить нашу школу, в которой тогда было 25 ребят, вместе с педагогическим персоналом в тихую деревню Витингтон поблизости от маленького городка Челтенхема, примерно в 150 км от Лондона, где она и пробыла два года (в конце 1942 г., когда в связи с переброской большей части германской авиации на советский фронт налеты на Англию почти прекратились, школа вернулась в Лондон). Школа в Витингтоне была размещена в отдельном довольно большом и удобном доме. Здесь же жили дети и преподаватели. Окружающая обстановка была здорова и приятна, бомб не было.
      Хочется отметить доброе отношение к нашей школе со стороны местного населения и местных властей: наши дети очень подружились с детьми английской школы в Витингтоне, вместе играли, вместе ходили на экскурсии; английские дети приходили на советские школьные праздники, а советские школьники - на английские; родители английских детей охотно встречались и разговаривали с нашими учителями; как-то раз советскую школу посетил мэр городка Челтенхема и спрашивал, не нужна ли его помощь в устранении каких-либо трудностей. Все это происходило в то время, когда в Лондоне высокоумные политики относились к советскому посольству почти как к агентуре врага! Простые, рядовые англичане были и человечнее, и дальновиднее тех, кто выступал тогда в качестве их официальных лидеров{175}.
      Дела военные и финансовые
      "Большой блиц" и последующие налеты на Англию были лишь частью, правда наиболее драматической частью, той войны, которую Англии пришлось вести на протяжении года, отделяющего приход Черчилля к власти от нападения Германии на Советский Союз. Были и другие важные "тропинки войны" - на море, в Африке, на Балканах, - но я остановлюсь здесь лишь на морских операциях, как наиболее грозных для Великобритании.
      Накануне второй мировой войны экономическая структура Англии носила очень своеобразный характер. Это была индустриальная страна, в которой около 80% населения жило в городах и которая ввозила около 60% всего необходимого ей продовольствия. Как велика была зависимость Англии от импорта пищевых продуктов, могут хорошо иллюстрировать два следующих курьеза.
      В первую военную зиму 1939/40 г. лучшим подарком для всякой знатной леди являлась... луковица. Ибо в эту зиму Англия сразу, внезапно, оказалась без лука. Почему? Да просто потому, что обычно лук привозили из Египта, а теперь морская связь с Египтом была очень затруднена. Вырастить же лук в Англии было уже поздно, ибо война началась 1 сентября. Только на следующий год "луковичный кризис" оказался разрешенным.
      Другой курьез касался куриных яиц. На них тоже был голод, ибо обычно они импортировались из других стран, в том числе из Прибалтики.
      Я очень хорошо помню, как довольна была моя жена, когда тогдашний турецкий посол в Лондоне, известный друг СССР Арас, как-то прислал ей в подарок... десяток яиц.
      Кроме продовольствия Англия ввозила очень большое количество сырья леса, хлопка, шерсти, нефти, железной руды, цветных металлов и т. д. Это был "хлеб" для ее фабрик и заводов.
      При таких условиях поддержание своего господства на морях, возможности свободно подвозить на острова необходимые ей продукты являлось для Англии основной проблемой. Без удовлетворительного разрешения ее страна не только не могла вести войну, она просто могла бы умереть с голоду.
      Немцы это прекрасно понимали, и еще в первую мировую войну они прилагали громадные усилия к тому, чтобы изолировать Британские острова и перерезать линии их продовольственного и сырьевого снабжения. Главными видами немецкого оружия в этой морской войне тогда были подводные лодки, надводные "рейдеры" (из числа которых особенно "прославились" "Гебен" и "Бреслау"), а также минные поля, расставляемые на подходах торговых судов к британским гаваням. В 1914-1918 гг. морская война шла с переменным успехом, но все-таки в жизни Англии тогда бывали моменты, когда она чувствовала себя сильно уязвленной. В годы Второй мировой войны ко всем прежним видам германского оружия против английского судоходства прибавилась авиация, и это значительно осложнило задачи британского правительства в морской войне. Тем более, что Гитлер еще менее считался с "мировым общественным мнением", чем кайзер.
      В итоге немцы, используя опыт прошлого, повели активную атаку против английского флота - военного и торгового - с самого начала второй мировой войны. Я уже рассказывал об их успехах в этой области, относящихся к концу 1939 г. Однако то были лишь цветочки. Ягодки пришли позднее, особенно с середины 1940 г., после конца "странной войны". Черчилль в своих военных мемуарах приводит очень красноречивые цифры: в мае 1940 г., когда Чемберлен вынужден был уйти в отставку, потери английского торгового флота составили 82 тыс. т, но уже в следующем месяце они внезапно подскочили до 283 тыс. т и оставались примерно на этом уровне вплоть до конца года{176}. А за год (с апреля 1940 г. до апреля 1941 г.), по данным адмиралтейства, всего было потоплено около 3,5 млн. т, что составляло примерно 270 тыс. т в месяц. Немцы не ограничивались, однако, только британскими судами. Они топили также суда союзников Англии и даже нейтральных держав, если эти суда направлялись в ее порты. По тем же данным адмиралтейства, за указанный год погибло еще свыше 1,5 млн. т судов других стран. Не удивительно, что Черчилль в своих воспоминаниях пишет: "К концу 1940 г. я все больше и больше начинал беспокоиться по поводу зловещего сокращения нашего импорта"{177}.
      Помню, как раз около этого времени мне пришлось беседовать с сыном Ллойд Джорджа Гвилимом, занимавшим тогда видный пост в министерстве торговли. Он очень жаловался на трудности, создаваемые немцами в области снабжения Англии, приводил цифры английских потерь на море (они публиковались в газетах), рассказывал вопиющие факты о жестокости германских "подводников" при потоплении торговых кораблей. Гвилим был явно потрясен событиями морской войны, и у меня даже создалось впечатление, что он не вполне уверен в возможности для англичан ее выиграть.
      Я внимательно выслушал сына Ллойд Джорджа и затем сказал:
      - Не сомневаюсь, что в конечном счете вы окажетесь победителями на море.
      - На чем вы основываете свою уверенность? - спросил Гвилим.
      Я усмехнулся и ответил:
      - У вас, англичан, море в крови... Такой народ не может погибнуть от морской войны... Что-нибудь да придумаете.
      Гвилим несколько удивленно посмотрел на меня и затем с чувством облегчения прибавил:
      - Ваш оптимизм меня сильно ободряет... Будем драться до конца!
      Мой оптимизм оказался вполне обоснованным. Конечно, беспощадная морская война, которую развернул Гитлер, доставляла Англии немало трудностей и осложнений, но все-таки страна выдержала испытание и в конечном счете справилась с суровой опасностью.
      К первой половине 1941 г. относится одно событие, которое являлось очень серьезной победой Англии, хотя и не на военном доле битвы (это событие, впрочем, имело ближайшее отношение к ведению войны). Я имею в виду издание в США закона о ленд-лизе.
      В 1939/40 г. США оказывали Англии помощь разнообразными путями, руководствуясь принципом: "Все, кроме войны". Они строили для нее суда и самолеты, снабжали пушками и станками, энергично поддерживали в печати и по радио. Как Англия должна была расплачиваться с американцами за всю оказываемую ими помощь? В капиталистическом мире на этот счет существуют весьма жесткие правила и обычаи. Я уже рассказывал выше, как летом 1940 г. англичане за 50 старых эсминцев и за полмиллиона ружей времен первой мировой войны должны были заплатить своим заокеанским кузенам целым рядом весьма ценных военно-морских баз в пределах Британской империи. Теперь, когда во весь рост стал вопрос о военном снабжении Англии в гораздо более широких размерах, американская верхушка рассуждала просто: пусть Лондон платит за все наличными и ценными бумагами, пока они у него есть, а там посмотрим. Смысл этого требования был ясен: ослабить английского конкурента экономически, захватить его наиболее важные предприятия, вытеснить его с наиболее выгодных позиций. Выходило по пословице: дружба дружбой, а табачок врозь. Поведение американцев англичанам не нравилось, но что было делать? Помню, лейбористский лидер Герберт Моррисон в те дни мне как-то сказал:
      - Тяжело попадать в положение младшего партнера после того, как ты так долго был самостоятельным хозяином. Иной раз кровь закипает и начинают чесаться кулаки. Но сейчас у нас иного выхода нет!
      К концу 1940 г. золото и ценные бумаги, которыми располагали англичане, стали постепенно иссякать. Еще бы! На 1 ноября 1940 г. стоимость всех размещенных Англией в США заказов поднялась до двух с половиной миллиардов долларов. Надо было решать: что же дальше?
      В этот момент выступил Рузвельт и еще раз показал себя крупным и смелым государственным деятелем, конечно, сугубо буржуазным, но с широким кругозором и несомненной дальновидностью (первый раз он обнаружил такие качества в эпоху "нового курса"). Рузвельт отверг предложения, которые делались с разных сторон: предоставить Англии большой частный заем, или открыть ей государственный кредит, или (как предлагала Элеонора Рузвельт) просто пожертвовать ей нужные средства на ведение войны. Вместо всех таких форм финансовой помощи, отдающих традициями векового прошлого, Рузвельт выдвинул новый и оригинальный план, никогда еще не испытанный в истории, а именно - ленд-лиз. Суть плана состояла в том, что США будут давать Англии все необходимое для войны (вооружение, сырье, продовольствие и т. д.) "взаймы и в аренду", не требуя сейчас денег, а потом, по окончании войны, Англия заплатит США свой долг либо путем возврата полученного от них взаймы имущества, если оно еще сохранило свою ценность, либо путем возмещения долга новыми продуктами и товарами, либо путем какой-либо иной приемлемой для США компенсации (снижением своих таможенных тарифов для американских изделий, облегчением их доступа на имперский рынок и т. п.).
      18 декабря 1940 г. Рузвельт обнародовал на пресс-конференции основы ленд-лиза. Это явилось потрясающей сенсацией не только для США, но и для всего остального капиталистического мира. Гитлеровская Германия заявила официальный протест. В самой Америке началась острая внутренняя борьба между сторонниками и противниками плана, предложенного президентом. Рузвельт в послании к конгрессу от 6 января 1941 г. заявил, что США должны быть "арсеналом демократии". Военный министр Стимсон в речи, произнесенной 16 января, защищал проект Рузвельта, доказывая, что "Англия является первой линией американской обороны против захвата мира тоталитарными державами". Рузвельта энергично поддержал, что было очень важно, республиканский кандидат в президенты Уэнделл Уилки.
      После жарких споров в различных инстанциях парламентского механизма США билль о ленд-лизе в конце концов был принят и 11 марта 1941 г. подписан президентом.
      Несколько дней спустя Ллойд Джордж мне говорил:
      - Это наша большая победа!.. Теперь все финансовые трудности и заботы, связанные с ведением войны, для нас разрешены... Уинстону повезло больше, чем мне... Бог мой, какую страшную головоломку представляло для меня финансирование прошлой войны! А Уинстон может сейчас всецело сосредоточить свое внимание на чисто военных вопросах.
      10 июня 1941 г. я сделал такую запись:
      "Если суммировать все то, что произошло за 21 месяц войны, то надо признать, что дела сложились для Англии гораздо лучше, чем многие ожидали. Конечно, было немало поражений и трудностей, но было также немало успехов и достижений. Общий баланс несомненно положительный: Англия существует, борется и даже надеется в конце концов победить или по крайней мере прийти к приемлемому для нее миру. Моя уверенность в способности Англии крепко сопротивляться Германии, высказанная в разговоре с американским послом Кеннеди после падения Франции, оправдывается на деле, и я чувствую большое удовлетворение. Не потому, что я оказался хорошим пророком, а потому, что сохранение независимой Англии я считаю чрезвычайно важным с точки зрения интересов СССР и всего мира.
      Но если общий баланс этих 21 месяца является для Англии положительным, то это еще не означает, что главные трудности уже позади. Далеко не означает! Суммируя свои впечатления за весь этот период, могу отметить, что "генеральная стратегия" британского правительства на протяжении его менялась по меньшей мере три раза.
      Зимой 1939/40 г. при Чемберлене считалось, что "линия Мажино" и блокада плюс немножко воздушной войны сделают свое дело и принудят Германию пойти на "разумный", с англо-французской точки зрения, мир.
      Эта приятная для англичан концепция была грубо опрокинута немцами весной и летом 1940 г., когда они захватили Данию, Норвегию, Голландию, Бельгию и заставили капитулировать Францию.
      С приходом к власти правительства Черчилля наступила резкая перемена. Не случайно премьер в разговоре со мной 3 июля 1940 г. прямо заявил, что его "генеральная стратегия" в тот момент сводилась к одному: выжить ближайшие три месяца, т. е. не допустить германского вторжения в Англию до октября, когда после осеннего равноденствия в Ла-Манше начинаются бури и высадка вражеской армии на британском берегу станет невозможной.
      Когда эти тревожные три месяца прошли и Англия осталась неприкосновенной, "генеральная стратегия" правительства опять изменилась. Теперь правительство рассуждало так: Британская империя ведет войну против Германии и Италии одна; потенциально ее ресурсов хватит, чтобы выиграть войну и остаться великой державой, но для мобилизации имперских ресурсов требуется примерно восемь - десять месяцев; на это время Англия должна уйти на свои острова, превратив их в неприступную крепость, и, отсиживаясь за своей водной "линией Мажино" (Ла-Манш), создать мощную армию и мощный воздушный флот, после чего перейти в наступление; сначала - весной или летом 1941 г. - в "малое наступление" против Италии в Африке и позднее в Европе - примерно весной или летом 1942 г. - развернуть "большое наступление" уже против Германии; при этом большие надежды возлагались, с одной стороны, на сочувствие порабощенных Германией народов, а с другой стороны, на растущую помощь оружием, финансами и т. д. США.
      Таков в основном третий вариант "генеральной стратегии", которого придерживалось английское правительство до настоящего дня. Как отразятся на этом, третьем, варианте события последних трех месяцев, в частности захват Германией и Италией Балканского полуострова, еще неясно. Пока в правительственных кругах чувствуются по вопросу о "генеральной стратегии" лишь большие смятение и разброд. Будущее покажет, к чему все это приведет. На войне возможны всякие неожиданности.
      Лондон и Москва
      Каковы были англо-советские отношения на протяжении тех 13 месяцев, которые отделяли приход к власти Черчилля от нападения Германии на СССР (с 10 мая 1940 г, до 22 июня 1941 г.)?
      Еще 27 марта 1940 г., т. е. до образования правительства Черчилля, я по поручению Советского правительства предложил Галифаксу начать переговоры о торговых отношениях между нашими странами. В течение последующих полутора месяцев Лондон и Москва обменивались дипломатическими документами, которые, однако, не двигали дело вперед. Причина была проста, Англия стремилась в той или иной форме установить свой контроль над советской внешней торговлей. Разумеется, СССР не мог допустить такого вмешательства в свои внутренние дела со стороны иностранной державы, и в результате никакого соглашения по вопросам торговли между Лондоном и Москвой произойти не могло.
      Одним из первых актов правительства Черчилля было заявление о желании улучшить англо-советские отношения. 20 мая Галифакс неожиданно пригласил меня к себе вечером, что было необычно. Я невольно подумал: "Что бы это могло означать?"
      Когда я вошел в кабинет министра иностранных дел, он с явным волнением сообщил мне, что только что произошло заседание правительства, на котором было признано нецелесообразным продолжать обсуждение вопроса о торговых отношениях между двумя странами с помощью меморандумов и контрмеморандумов, и что британское правительство решило послать в Москву вернувшегося из заграничной командировки Стаффорда Криппса в качестве "посла со специальной миссией" для урегулирования этого вопроса путем непосредственных переговоров с Советским правительством. Галифакс просил меня в самом срочном порядке оформить поездку Криппса в СССР.
      . В душе я был обрадован выбором Криппса для указанных целей, ибо знал о его стремлении способствовать англо-советскому сотрудничеству, однако не показал виду и сохранил на лице выражение полного дипломатического хладнокровия. Вернувшись в посольство, немедленно телеграфировал в Москву о демарше Галифакса,
      Тем временем события на Западе развивались с головокружительной быстротой. Немцы, прорвав 14 мая французский фронт под Седаном, быстро неслись на танках и бронемашинах к Атлантическому океану. В Париже было смятение, и крах правительства Рейно становился все более несомненным. Франция явно шла к катастрофе. Связь между Лондоном и Парижем делалась все более ненадежной. В такой обстановке Батлер 24 мая вечером позвонил мне и сообщил, что Форин оффис решил, пока авиалиния Лондон - Париж - Рим еще действует, 25 мая отправить Криппса в Афины с тем, чтобы он там дожидался окончания переговоров между британским и Советским правительствами о его визите в Москву. Если упустить ближайшие несколько дней, может статься, что Криппсу вообще не удастся в скором времени попасть в СССР. План Форин оффис был немедленно приведен в исполнение, и Криппс на некоторое время обосновался в греческой столице.
      26 мая пришел ответ из Москвы: Советское правительство заявляло, что готово принять Криппса, но не в качестве "посла со специальной миссией" для обсуждения проблем англо-советской торговли, а в качестве регулярного "посла Его Величества" (английский посол в Москве Сиидс в начале января 1940 г. демонстративно уехал в "отпуск" на родину, и неизвестно было, вернется ли он вообще в СССР). Галифаксу наша позиция очень не понравилась, он предлагал разные компромиссы, но в конце концов вынужден был уступить.
      В первых числах июня статус Криппса как регулярного посла британского правительства был согласован, но тут возник другой вопрос: как доставить Криппсу ставшие теперь необходимыми верительные грамоты, ибо к этому моменту немцы уже начали наступление на Париж, и авиалиния, которой за десять дней перед тем воспользовался Криппс, перестала действовать. Оставался еще путь в Афины через Америку или Балканы, но он был очень сложен, а время не ждало, и Криппсу надо было стать британским послом в Москве немедленно. Как же быть?
      Батлер долго ломал голову над этой проблемой и наконец поделился со мной своими затруднениями.
      - Ничего не может быть легче, - успокоил я его, - пошлите верительные грамоты по телеграфу.
      - А ваше правительство, - опасливо спросил Батлер, - примет телеграфные верительные грамоты? Я рассмеялся и ответил:
      - Конечно, примет! Можете на этот счет не беспокоиться.
      На лице Батлера проступило выражение колебания. Что-то его продолжало смущать, но что именно, он не говорил. Потом он осторожно произнес:
      - Я должен посоветоваться с моими экспертами. Из глубин Форин оффис появился какой-то седовласый муж весьма почтенного вида, и Батлер рассказал ему, в чем дело,
      - Нет, это невозможно! - категорически отрезал эксперт.
      - Но почему? - с недоумением спросил я.
      - За всю почти двухсотлетнюю историю Форин оффис, - безапелляционно разъяснял эксперт, - не было прецедента, чтобы подпись короля передавалась по телеграфу (британские верительные грамоты подписываются королем).
      - Вот видите, - многозначительно заметил Батлер.
      - Ваш аргумент, - обратился я к эксперту, - меня ничуть не убеждает... Пусть в истории Форин оффис такого случая не бывало, но ведь в истории человечества не бывало и такой войны, как нынешняя. Надо идти в ногу со временем, и вы, англичане, иногда это умеете делать... Вот пример: раньше здание парламента освещалось свечами, а сейчас в нем горят электрические лампочки... Следуйте примеру парламента и отправьте верительные грамоты Криппсу по телеграфу.
      Эксперт, однако, оказался большим упрямцем, а Батлер молчал и с почтением посматривал на эксперта. Это была еще одна иллюстрация на тему о взаимоотношениях между английскими парламентариями и чиновничьим аппаратом. Внутренне я смеялся, но надо было все-таки находить какой-то практический выход из положения. Тогда я предложил:
      - Изготовьте верительные грамоты Криппсу, официально пришлите их мне в советское посольство, я так же официально уведомлю вас об их получении, а затем уже сам я передам содержание верительных грамот в Москву по телеграфу. Оригинал же отправлю в Народный комиссариат иностранных дел, когда представится оказия.
      Лица моих собеседников внезапно просветлели, а Батлер воскликнул:
      - Вот и прекрасно: мы действительно так и сделаем!
      В результате Криппс спустя несколько дней стал британским послом в Москве и 1 июля был принят Сталиным, которому он передал личное письмо Черчилля. В своем письме британский премьер говорил (как современно это звучит!), что, несмотря на всю разницу систем, господствующих в Англии и СССР, отношения между ними в области международных проблем могут быть "гармоничными и взаимно выгодными" и что Англия твердо решила бороться против гегемонии Германии, которая угрожает Европе.
      Несмотря, однако, на эти ободряющие слова, "гармоничных и взаимовыгодных" отношений никак не получалось, ибо мировая, а особенно европейская обстановка тогда была полна таких сложностей и противоречий, что делала очень трудной не только серьезное улучшение, но даже простую нормализацию политических и экономических контактов между обеими странами. Для того чтобы дать некоторое представление о характере имевшихся трудностей, приведу только один пример.
      Как известно, летом 1940 г. Эстония, Латвия и Литва вошли в состав СССР. 15 августа того же года я посетил Галифакса и от имени Советского правительства просил его принять меры к ликвидации британских миссий и консульств, существовавших раньше в Прибалтике, а также к упразднению бывших прибалтийских дипломатических представительств в Англии. Галифакс уклонился от прямого ответа на мой демарш и вместо этого пустился в длинные рассуждения на тему о том, как следует квалифицировать действия СССР в отношении прибалтийских государств: агрессия это или не агрессия? В итоге Галифакс приходил к выводу, что действия СССР приходится рассматривать как агрессию со всеми вытекающими отсюда выводами.