- В чем дело?
      Фермер лукаво улыбнулся и с хитринкой в глазах ответил:
      - Чтобы германские самолеты не могли сесть на этом поле... В нашей округе многие так сделали.
      В то время германское вторжение мыслилось в двух главных формах: с моря и с воздуха. Предполагалось, что основной зоной вторжения явится юго-восточный угол Англии, ближе всего расположенный к континенту Европы. Немцы с моря пойдут в атаку через Ла-Манш (особенно в наиболее узком месте Кале - Дувр) и на восточном побережье острова, от Дувра до залива Уош. Это было менее опасно, так как английский флот далеко превосходил по численности и мощи все, что Гитлер мог бы ему противопоставить на море. Гораздо серьезнее была опасность с воздуха, ибо германская авиация была сильнее британской и при известных условиях могла бы забросить парашютистов и осуществить даже воздушные десанты в тылу войск, обороняющих побережье, а также в глубине страны, в наиболее важных узловых пунктах. Именно поэтому все аэродромы были приведены в боевую готовность и усиленно охранялись от возможных попыток немцев использовать их для посадки своих самолетов, а все сколько-нибудь пригодные для приземления лужайки, поля, спортивные площадки изуродованы самыми причудливыми ямами, рвами, валами, заграждениями. Прелесть английского пейзажа от этого, конечно, пострадала, но зато безопасность от воздушного нашествия врага увеличилась. Одновременно правительство спешно формировало "мобильные резервы", которые в любой момент могли быть брошены в любой пункт страны для борьбы с германскими парашютистами или германскими воздушными десантами.
      Параллельно шла лихорадочная подготовка страны и населения к борьбе не на жизнь, а на смерть. На южном и восточном берегах острова была создана "оборонная зона" в 20 миль глубиной, сильно укрепленная и снабженная большим количеством надежных убежищ. Большинство жителей из этой зоны эвакуировалось. Их место заняли войска и отряды самообороны. В Дувре были установлены тяжелые батареи, способные перекрывать пролив. Крупные морские силы были сосредоточены на близких подступах к районам возможного вторжения. Авиация дежурила днем и ночью, готовая по первому зову броситься в бой. В водах Ла-Манша на подходах к Англии были расставлены минные поля. Школьники из городов южной Англии вывозились на север. Повсюду вызывались добровольцы для постройки укреплений. Домашние хозяйки жертвовали чашки, сковородки, кастрюли и т. п. из алюминия, крайне необходимого для производства самолетов. Строители отказывались от употребления железа и стали ради увеличения выпуска оружия. В Лондоне и провинции спешно создавались тысячи общественных и частных бомбоубежищ. В небе над городами висели тысячи заградительных аэростатов. В каждом местечке несли охрану отряды самообороны. Оружейные и авиационные заводы работали круглые сутки. Газеты, радио, церковь, кино звали всех и каждого к отражению опасности и напоминали о патриотических подвигах прошлых поколений. Были организованы так называемые колонны молчания, которые вели борьбу с пораженчеством. Шла борьба с группами английских фашистов, и большая часть их лидеров (Мосли, адмирал Домвил и др.) была арестована. Все это вместе взятое и многое иное рождало среди широчайших масс населения подъем, напряжение, сосредоточенность, целеустремленность, которые не часто встречаются в истории. Все были глубоко проникнуты одной мыслью, одним чувством, одним стремлением - дать жестокий отпор грозному врагу и устоять, во что бы то ни стало устоять!
      Со второй половины июля немцы начали сосредоточивать корабли, самоходные баржи, моторные катера в бельгийских и французских портах по ту сторону Ла-Манша. Одновременно они установили в районе Кале тяжелые батареи, способные бросать снаряды на английский берег. В различных городах северной Франции стали концентрироваться крупные германские силы. Английская воздушная разведка систематически регистрировала все эти факты. Опасность вторжения явно увеличивалась. Напряжение в стране все больше росло. Британское правительство принимало меры для ослабления германской угрозы: почти ежедневно английская авиация бомбила суда, которые немцы сосредоточивали в северных портах Франции лихорадочно тренировало отряды самообороны, численность которых перевалила уже за миллион человек; в меру возможности правительство совершенствовало вооружение регулярной армии и особенное внимание уделяло ускорению производства самолетов, санкционируя все крутые меры, которые с этой целью принимал министр авиастроения лорд Бивербрук.
      И все-таки полной уверенности в невозможности вторжения не было. Не было ни у членов правительства, ни у рядовых англичан.
      Помню, как-то в эти дни я был в парламенте и спросил встретившегося мне в кулуарах лейбориста Гринвуда, бывшего в кабинете Черчилля министром без портфеля, что он думает о вероятности вторжения. Ответ Гринвуда был очень характерен:
      - Вероятность? Нет! Возможность? Да! Однако при всяких условиях мы будем драться до конца!
      Несколько минут спустя я столкнулся там же с Уолтером Эллиотом, многократным министром в прошлых консервативных правительствах, моим старым знакомым. Я задал Эллиоту тот же вопрос.
      - Вторжение возможно, - ответил Эллиот, - но оно несомненно провалится.
      Мое мнение в то время во многом совпадало с мнением Эллиота. Я допускал, что немцы сделают попытку высадиться в Англии с моря и с воздуха, допускал, что на известный срок им удастся захватить тот или иной кусок страны, но считал исключенным, что они смогут здесь прочно удержаться, а тем более завоевать все острова. В частности, я считался с возможностью временного появления немцев в Лондоне или по крайней мере в некоторых частях Лондона. Именно поэтому в те дни я даже запросил Москву, как мне держаться в случае, если немцы оккупируют тот район Лондона, в котором находится наше посольство, и получил от НКИД необходимые указания.
      В сильнейшем напряжении, в крайней тревоге, в каждодневном ожидании нашествия врага Англия провела три месяца - июль, август, сентябрь - и только после осеннего равноденствия, когда в Ла-Манше начались обычные бури, и правительство, и широкие массы стали постепенно успокаиваться. Для всех стало ясно, что опасность германского вторжения, по крайней мере на этот год, миновала.
      Сейчас, много лет спустя, невольно хочется получить убедительный ответ на вопрос, почему так произошло? Почему немцы не рискнули атаковать Британские острова?
      Историки, политики и публицисты, изучавшие в послевоенные годы данную проблему, так и не смогли прийти к единому мнению о причинах, вынудивших Гитлера отказаться от заманчивой цели. Отчасти это объясняется политическими и национальными различиями между ними. Однако, суммируя все высказанные по данному поводу мысли и соображения, концепции и теории, а также вспоминая все то, что мне самому приходилось видеть и слышать в 1940 г., я склонен прийти к следующему выводу.
      Несомненно, что сразу после падения Франции Гитлер всемерно стремился к скорейшей ликвидации войны с Англией. Если бы ему это удалось, он имел бы свободные руки для действий в других направлениях, прежде всего против СССР. Кроме того, выход Англии из войны при соотношении сил, существовавшем летом 1940 г., означал бы окончательную гегемонию Германии на Европейском континенте (не считая Советского Союза) со всеми его людскими, индустриальными и естественными ресурсами, которые могли бы быть поставлены на службу укреплению германского могущества. Это было бы решающим шагом на пути к созданию мирового господства гитлеризма. Временно оставленная в покое Англия скоро почувствовала бы на себе тяжелую руку фюрера.
      Но как закончить войну с Англией?
      Гитлер, разумеется, предпочитал сделать это, заключив мир, выгодный для Германии. Есть много свидетельств, говорящих о том, что он ждал изъявления Англией покорности не позже как через три недели после капитуляции Франции, т. е. примерно к середине июля. Когда этого не случилось, он заявил 21 июля своим начальникам штабов, что, поскольку Англия, рассчитывая на помощь США и надеясь в дальнейшем на изменение характера германо-советских отношений, не хочет признать себя побежденной, в порядок дня ставится осуществление плана "Морской лев", над которым немецкие военные штабы работали с самого начала войны. Выполнение данного плана требует переброски на Британские острова 40 дивизий и обеспечения их регулярного пополнения и снабжения.
      Тогда, таким образом, план "Морской лев" из кабинетного творения превратился в срочное оперативное задание, постепенно стали обнаруживаться огромные трудности в его осуществлении. Англия безусловно господствовала на море, а германский военный флот, всегда далеко уступавший британскому, был еще сильно ослаблен во время норвежской операции, потеряв около трети судов. Германская авиация была многочисленней английской, но английская авиация все-таки была настолько сильна, что могла оказать противнику серьезное сопротивление. Во главе Англии стояло правительство, которое не допускало и мысли о капитуляции, а широкие массы населения были настроены решительно и готовились к упорной обороне. Все это делало нападение на Англию весьма опасной операцией, а память о неудачных попытках Наполеона и других завоевателей ступить на британский берег оказывала расхолаживающее влияние на Гитлера и особенно на его военных советников. Они долго спорили, колебались, меняли планы, а дни между тем бежали и удобное время для вторжения уходило. Гитлер в конце концов назначил день вторжения на 15 сентября, что по климатическим условиям было уже в сущности поздно, да и этой даты немцы выдержать не смогли. Налеты английской авиации все время выводили из строя собираемые немцами суда для транспортировки войск через пролив, и это вызывало неизбежные отсрочки и промедления в реализации плана "Морской лев". Когда же в Ла-Манше начались осенние бури, весь этот план пришлось отложить на неопределенное время. А потом, в связи с изменившимся ходом событий, немцам пришлось забыть о нем.
      Мне кажется, что очень большую роль в свертывании плана "Морской лев" сыграл германский адмирал Редер, который все время настойчиво твердил, что он может обеспечить переброску германских войск на Британские острова лишь при непременном условии полного господства германской авиации над районом Дувр - Кале. Такого условия Геринг выполнить не мог, и в результате попытка вторжения в Англию не состоялась.
      "Большой блиц"
      Это началось 7 сентября 1940 г.
      Налеты германской авиации на Лондон бывали и раньше - в июле и августе 1940 г. Но то были отдельные налеты. Они продолжались недолго - 2-3 часа, и между ними имелись значительные интервалы во времени. Теперь же на гигантский город обрушилось нечто совсем иное.
      Хорошо помню первый налет, 7 сентября. Ровно в 9 часов вечера высоко в черном небе раздался какой-то странный, непривычный гул. Точно множество каких-то могучих птиц кружило в воздухе, и каждая из них издавала протяжный, воющий, раздирающий душу звук. Сразу стало жутко и противно. Потом послышались глухие удары. То здесь, то там, то ближе, то дальше. Мы взбежали на верхний этаж посольского здания - оттуда было видно, как в разных местах вспыхивали слегка затуманенные лондонской мглой высокие языки пламени. Мы ждали ответных выстрелов с земли, частых, многочисленных выстрелов, - их не было. Лишь кое-где в кромешной темноте ночи слышался какой-то жалкий треск. Мы ждали, что, сбросив свой смертоносный груз, германские самолеты вот-вот уйдут и в небе вновь воцарится тишина. Но нет! После получасового перерыва в воздухе опять раздался протяжный, воющий, скребущий сердце звук, опять послышались глухие удары, опять появились длинные языки пламени. Очевидно, это был второй заход самолетов... За ним начался третий, потом четвертый - и так непрерывно до 6 часов утра. Ровно в шесть все кончилось, и небо стало обыкновенным лондонским небом... Но зато на земле все было поднято на дыбы. В 7 часов утра мы с женой сели в машину и поехали по городу. Район ночной атаки был расположен сравнительно далеко от посольства, и на близлежащих улицах мы не заметили ничего особенного. Но чем больше мы приближались к зоне германской бомбардировки, тем страшнее становилась картина.
      Разрушенные дома... Обвалившиеся стены... Груды каких-то обломков, разбитой мебели, изуродованных автомобилей... Еще дымящиеся пожарища деревянных складов, угольных ям, бензохранилищ... Толпы перепуганных, мечущихся людей, стремящихся что-то спасти из своего погибшего имущества... Страшные крики, глухо доносящиеся откуда-то снизу, из фундаментов засыпанных камнем и землей домов... Рыдания матерей над изувеченными трупами детишек... Проклятия мужчин, с угрозой подымающих кулаки к небу... И повсюду острый запах гари и особого зловония, оставляемого разорвавшейся бомбой.
      В одном месте я увидал внутреннюю стену трехэтажного коттеджа - все остальное, точно отрезанное по линейке, лежало грудой внизу. В стене был альков. Детская кроватка каким-то чудом висела в воздухе, краем уцепившись за пол алькова. На кроватке лежала большая красивая кукла с красным бантом в волосах... Сердце как-то сжалось, и я невольно подумал: "А где хозяйка этой куклы? Должно быть, под горой обломков с размозженной головой". Я долго потом не мог забыть этой сцены - такой простой и такой патетической.
      Отряды противовоздушной обороны везде суетились около развалин, откапывали засыпанных обломками, тушили еще горевшие костры, увозили раненых и пострадавших, распределяли оставшихся без крова по временным убежищам. Так как, однако, это был первый случай подобного налета, то работа спасателей шла не очень гладко, с трениями и неувязками. Было много шума, много жалоб и протестов. Позднее, когда "большой блиц" стал обычным явлением, все изменилось. Отряды противовоздушной обороны приобрели сноровку, опыт, ловкость, слаженность действий и показали себя в борьбе с последствиями германских налетов с самой лучшей стороны.
      На следующий день, 8 сентября, опять ровно в 9 часов вечера в небе раздался знакомый и отвратительный звук - от него почти тошнило. Мы сразу поняли, какая ночь нам снова предстоит. Накануне, из любопытства и из какого-то полумальчишеского ухарства, работники посольства не уходили в бомбоубежище, имевшееся при посольстве. Теперь приходилось отнестись к надвигавшейся опасности серьезнее, и я приказал всем, кроме двух дежурных, отправляться немедленно в наше подземное помещение. С этого дня в посольстве был установлен твердый порядок! в случае налетов работники посольства уходили в бомбоубежище.
      Здесь будет уместно рассказать кое-что из истории посольского бомбоубежища.
      Когда 1 сентября 1939 г. Германия напала на Польшу, а 3 сентября Англия и Франция объявили войну Германии, я телеграфировал в Москву с просьбой немедленно перевести мне 3 тыс. фунтов на постройку бомбоубежища. На следующий день я получил эту сумму и сразу приступил к осуществлению своего намерения. Однако прежде всего надо было решить два вопроса:
      1. На какое количество людей рассчитывать бомбоубежище?
      2. На защиту от какого веса бомбы рассчитывать толщину перекрытия?
      По первому вопросу я устроил совещание с активом посольства с привлечением представителей от торгпредства и других наших торговых организаций. Мнения были разные. Лично я защищал ту точку зрения, что обеспечить бомбоубежищем всю советскую колонию, насчитывавшую несколько сот человек, мы не в состоянии: в посольстве для этого просто места нет, да это и нецелесообразно, поскольку большинство работников и их семьи жили разбросанно, на частных квартирах, и в случае налета вообще не могли добраться до посольства. Торгпредству, которое территориально было расположено далеко от посольства, очевидно, надо строить свое собственное бомбоубежище, а тем товарищам, которые живут в стороне и от посольства, и от торгпредства, придется пользоваться ближайшими к ним бомбоубежищами, предназначенными для англичан (таковые стали создаваться вскоре после начала войны). Поэтому мысль о постройке одного большого убежища, в котором могла бы укрыться вся советская колония, мысль, которую защищали некоторые товарищи, я считал утопической, нереальной.
      В своих предложениях я исходил из совсем иных соображений. Нашей целью должно было являться обеспечение для посольства, как учреждения, возможности выполнять свои основные функции при всяких условиях. Это значило, что емкость бомбоубежища должна была определяться количеством работников, необходимых для выполнения этих основных функций. Все остальное уже отодвигалось на второй план. Такое решение вопроса могло ущемлять целый ряд вполне законных личных и деловых интересов, но другого выхода в создавшейся обстановке не было: на войне приходится действовать по-военному.
      В результате жарких прений моя точка зрения восторжествовала, и мы пришли к выводу, что посольское бомбоубежище должно быть рассчитано на 50 человек, но с тем, чтобы эти 50 человек могли в убежище не только укрываться, но и работать.
      По второму вопросу я собрал всех наших военных и технических специалистов и поставил перед ними вопрос о том, какой толщины должна быть железобетонная плита, которая будет защищать бомбоубежище от прямого попадания германских бомб. После длинного обсуждения и горячих споров мы пришли к выводу, что с учетом быстрого развития техники в период войны надо заказать плиту из расчета на прямое попадание 500-килограммовой бомбы.
      Наши соображения в принципе были совершенно правильными, но все-таки мы допустили одну ошибку: темпы развития техники обогнали даже наши предположения. В период "большого блица" - примерно до конца 1940 г. заказанной нами плиты было достаточно для обеспечения нашей безопасности, но зато примерно в первой половине 1941 г., - когда немцы стали сбрасывать бомбы и мины в тысячу и больше килограммов, имевшаяся плита оказалась слишком слабой. Пришлось на нее наложить вторую плиту такой же толщины. В результате посольский сад был обезображен. Первая плита лежала ниже уровня сада, над ней имелся слой земли в полметра толщиной. Вторая плита уже высоко подымалась над уровнем сада и вылезала наружу какой-то неуклюжей горой, безобразие которой мы тщетно пытались смягчить растениями и искусственными украшениями. Эта гора так и осталась в наследие моим преемникам на посту лондонского посла.
      Внутреннее устройство бомбоубежища было вполне целесообразно. Подземным ходом оно было связано с подвальным этажом посольского здания. В самом бомбоубежище имелось пять отсеков, оборудованных в виде небольших комнат со столами, стульями и примитивными постелями, на которых можно было спать. Отсеки отделялись друг от друга деревянными стенками с дверями. Имелись электрическое освещение, радио, вентиляция и два запасных выхода на случай, если бы вход из посольства был завален обломками здания.
      В первую зиму войны не было надобности в бомбоубежище: то были месяцы "странной войны", когда английские самолета сбрасывали на Германию листовки, а немцы в ответ молчали.
      С началом "большого блица" мы использовали бомбоубежище по его прямому назначению. Каждый день к 9 часам вечера туда переселялись основные работники посольства, переносили туда все секретные или особо ценные материалы, составляли здесь отчеты и донесения, зашифровывали или расшифровывали телеграммы. Тут же устраивали заседания, а по ночам спали. Конечно, сон в бомбоубежище несколько отличался от нормального сна дома, в привычной постели, но все-таки то был сон, который подкреплял людей для дневной работы. Германские бомбы падали вокруг, но до бомбоубежища обычно доходили лишь легкие, глухие удары, точно на землю сыпались какие-то железные яблоки, и постепенно мы так привыкли к ним, что перестали обращать внимание на это.
      Однако повседневная жизнь бомбоубежища была довольно хлопотливой. Надо было каждое утро, после ухода ночных обитателей, его чистить, мыть, проветривать, приводить в порядок, проверять действие всех его механизмов. Надо было каждый вечер приносить и каждое утро уносить много чемоданов, мешков, баулов, папок с материалами. Надо было заботиться об исправности стоявших в бомбоубежище пишущих, счетных и всяких иных машинок. Но труднее всего было регулировать количество находящихся в бомбоубежище людей, исходя из принципа, что бомбоубежище прежде всего должно обеспечить функционирование посольства как учреждения. Эта последняя задача была очень сложна и деликатна, и разрешение ее было поручено первому секретарю М. В. Коржу. Корж был человек умный и тактичный, и ему обычно удавалось находить приемлемые выходы из возникавших затруднений.
      Вспоминая период "большого блица", мне хочется сказать слово благодарности всем товарищам по посольству и их семьям, которые проявили в эти трудные дни много мужества, выдержки, самопожертвования и понимания окружающей нас обстановки. Были исключения из этого правила, но, к счастью, их оказалось немного.
      "Большой блиц" над Лондоном продолжался 57 ночей подряд. С истинно немецкой аккуратностью германские бомбардировщики появлялись в воздухе каждый день в 9 часов вечера и, совершив свое черное дело, уходили в 6 часов утра следующего дня. У них был 9-часовой "рабочий день", и они строго его соблюдали. Число самолетов, участвовавших в этих воздушных набегах, от ночи к ночи колебалось, но никогда не было меньше 200. Иногда оно увеличивалось до 300-400, был случай, когда число самолетов дошло до 500. Лондон слишком велик (он имеет около 50 км в поперечнике) для того, чтобы весь его можно было забросать бомбами в одну ночь, поэтому немцы обычно выбирали для каждой своей атаки какой-либо определенный район и тут уже концентрировали всю силу своего удара. На следующую ночь они обрушивались где-нибудь в другом районе, потом брали под обстрел третий район и т. д., пока не обходили всю территорию британской столицы. Смертоносные "гостинцы", сыпавшиеся с неба, не всегда были одинаковы. Сначала это были просто фугасные бомбы, затем - примерно с середины сентября - они были дополнены бомбами замедленного действия, в октябре появились зажигательные бомбы и огромные мины, спускавшиеся на парашютах. Была ли во всем этом какая-либо система, не знаю, но в разнообразии дьявольских игрушек, которыми располагал Гитлер, сомневаться не приходилось.
      Какую цель преследовал Гитлер своим воздушным наступлением на Лондон и вообще на Англию?
      Черчилль в своих военных мемуарах считает, что Гитлер при этом ставил себе две задачи: уничтожить британский воздушный флот и сломить дух английского народа и принудить его к капитуляции{174}. Мне думается, что оценка Черчилля не совсем правильна. Конечно, Гитлер стремился и к разгрому английской авиации, и к запугиванию английского народа, но дело было не только в этом. Начиная "большой блиц", Гитлер лелеял гораздо более серьезные планы: он хотел завоевать Англию. Мысль о покорении "гордого Альбиона" всегда жила в его сознании. Она питалась ложной информацией об Англии, которой снабжал его Риббентроп, изображавший эту страну как загнившее болото. Риббентроп, встречавшийся в бытность свою германским послом в Лондоне почти исключительно с "кливденскими" кругами и совершенно не знавший английского народа, заверял Гитлера, что Англия вконец разложилась и не способна к серьезному сопротивлению. Надо только крепко ударить ее по голове, а там уже все само собой совершится. Гитлер охотно глотал сладкие пилюли, предлагаемые ему Риббентропом, и все больше укреплялся в надежде стать господином Англии. План "Морской лев" должен был вести к такой цели. По разным военно-техническим причинам ее пока пришлось отложить, но, если Геринг обещает с помощью воздушного оружия поставить Англию на колени, почему не попробовать? Если та же цель будет достигнута другими средствами, какая ему, Гитлеру, разница? И, наконец, если даже с помощью одной авиации не удастся завоевать Англию, то ущерб, нанесенный ей интенсивными воздушными бомбардировками, будет столь велик, что на долгое время выведет ее из строя как активный фактор в войне. Значит, стоит предоставить Герингу полную свободу показать, на что способны военно-воздушные силы нацизма, Вит каков был, на мой взгляд, ход мыслей у Гитлера, когда он давал приказ о развязывании "большого блица". Тем более что в то время в военно-политических кругах Европы широко циркулировали преувеличенные представления о могущество воздушного оружия Германии.
      Что могла тогда Англия противопоставить германскому "блицу"? Черчилль в своих мемуарах говорит, что в начале "блица" на весь Лондон имелось только 92 зенитных орудия! Это было ничто для столь гигантской территории. Тогда я не знал приводимой Черчиллем цифры, но я хорошо видел и чувствовал полную беззащитность столицы перед германскими налетами. Сидишь, бывало, в посольстве, слышишь противное "у-у-у" в ночном небе и потом частое и громкое:
      - Бах!.. Бах!.. Бах!..
      Это падают бомбы. А в ответ ничего! Лишь изредка где-то застрекочет одинокое орудие и вдруг остановится. Потом полчаса слышишь:
      - Бах!.. Бах!.. Бах!..
      Опять где-то застрекочет одинокое орудие и вдруг остановится.
      В такие минуты меня охватывало какое-то бешенство, и я проклинал и Чемберлена, и Болдуина, и многих других консервативных лидеров, которые из-за своей политической глупости не подготовили Англию к отпору нацистскому "блицу".
      Сопротивление немецким атакам оказывала английская авиация. Качественно она была выше германской, а количественно мало чем уступала, но она еще только училась ночным операциям и, естественно, делала немало ошибок. Главное же, и истребителей, и пилотов у англичан тогда недоставало.
      Помню такой случай. Как-то в самый разгар "большого блица" мы с женой были на обеде у Бивербрука, занимавшего в то время пост министра авиастроения. Когда подали сладкое, вдруг завыли сирены. Начался налет. Все остались за столом, но только Бивербруку стал почти непрерывно звонить секретный телефон. Он что-то слушал, что-то отрывисто говорил, но смысла таинственной беседы нельзя было уловить. Я видел только, что Бивербрук сильно взволнован и сидит за столом как на иголках. Мы хотели поскорее уехать домой, но хозяин нас не пустил и требовал, чтобы мы дождались, пока германская бомбежка хоть временно затихнет (небольшие перерывы в этих ночных представлениях иногда бывали).
      Так прошло часа два. Наконец, Бивербрук бросил телефонную трубку и с глубоким облегчением воскликнул:
      - Ну, слава богу, эту атаку мы отбили!
      Спустя несколько минут мы с женой уехали. Много позднее, уже после нападения Германии на СССР, когда мы с Англией стали союзниками, Бивербрук мне рассказал, что в тот памятный вечер исход воздушного боя висел на волоске.
      - Вы понимаете? - восклицал Бивербрук. - Немцы все наступали и наступали, а у нас в резерве было только пять истребителей... Только пять!
      Но если с вооружением дело обстояло плохо, то зато дух народа был выше всяких похвал. Риббентроп ничего в этом не понимал. Дух народа, дух широчайших трудящихся масс был тверд и несгибаем. О том можно было судить на каждом шагу по многочисленным действиям и фактам.
      "Большой блиц" совершенно перевернул нормальную жизнь Лондона и его населения. Полтора миллиона жителей, в первую очередь дети, были эвакуированы из столицы в провинцию и рассредоточены главным образом по сельским местностям. Перед оставшимися во всей остроте встала проблема сна. Две-три ночи в случае крайности можно перебиться без нормального отдыха, но, когда речь идет о 57 бессонных ночах, положение резко меняется. Жители Лондона решали проблему сна по-разному, кто как мог.
      Более состоятельные днем, когда крупных налетов не было, работали, как обычно, в своих учреждениях, конторах, магазинах, а вечером, до начала налетов, уезжали за город и там спокойно проводили ночь. Все отели, пансионаты, меблированные комнаты, частные дома в зоне, расположенной на расстоянии 30-40 км от столицы, мгновенно заполнились временными постояльцами, которые охотно платили их хозяевам самые фантастические цены.
      Менее состоятельные, которые не могли себе позволить такой роскоши, ночи проводили в бомбоубежищах и "тьюбе" (лондонская подземка). Бомбоубежищ тогда еще было мало, но в "тьюбе" еженощно располагались на ночлег сотни тысяч лондонцев. Часов в шесть-семь вечера повсюду в огромном городе можно было видеть одну и ту же картину: по улицам в мутной мгле приближающейся ночи двигаются бесконечные вереницы людей с чемоданами и мешками в руках, с рюкзаками за плечами, мужчины, женщины и дети; коляски с малышами; старики, опирающиеся на палки; рабочие, грузчики, лавочники, клерки, интеллигенты, актрисы, портье, торговые служащие - все, все, нагруженные постельными принадлежностями и небольшим запасом продовольствия, стремятся неудержимым потоком в "тьюб", чтобы скрыться там на ночь от очередного налета. Внутри, на платформах и в помещениях подземных станций, внезапно возникают пестрые и шумливые походные лагеря. Люди семьями, группами устраиваются на ночлег, едят, пьют, разговаривают, читают газеты, обмениваются новостями, проклинают наци, грозят Гитлеру. В 6 часов утра, когда кончится германский налет, все они поднимутся с каменного пола "тьюба", вернутся домой (если дом уцелел), наскоро позавтракают и побегут на работу: И так изо дня в день, в течение двух месяцев...
      Однако и выезжавшие за город, и ночевавшие в бомбоубежищах и "тьюбе" составляли все-таки лишь скромное меньшинство населения Лондона... Ну, а остальные?.. Остальные, все эти пять или шесть миллионов, проводили ночи у себя дома, под гул самолетов, под грохот бомб и треск пламени, полагаясь на случай или счастье. Результат понятен: в период "большого блица" погибло около 50 тыс. человек и во много раз больше было ранено. Свыше миллиона домов и коттеджей было разрушено или серьезно повреждено.
      А кроме того, пострадало много важных и известных зданий: Британский музей, картинная галерея Тэта, Тауэр, Английский банк, Букингемский дворец, американское и японское посольства, министерство финансов, здания газет "Таймс", "Дейли экспресс", "Дейли геральд" и "Дейли уоркер", Вестминстерское аббатство, собор Святого Павла, Карлтон-клаб - цитадель консерваторов и многие, многие другие.