Одиннадцать лет (1932-1943), проведенных мной на посту посла СССР в Англии, были отмечены большими событиями и глубокими потрясениями в мировой истории. В течение первых семи лет шел распад версальской системы, созданной лидерами Антанты на Парижской конференции 1919-1920 гг. и подкрепленной на Вашингтонской конференции 1921-1922 гг. А затем началась вторая мировая война...
      Да, эти одиннадцать лет были густо насыщены событиями первостепенного значения. Они походили не на тихое озеро, а на взволнованное море. В течение этих лет человечество пережило много тяжелого, но и много прекрасного, и сейчас в свете исторической перспективы особенно ясно видно, что прекрасного было больше, чем тяжелого.
      Я только что упомянул о распаде версальской системы. С проявлениями этого распада я столкнулся с первых же шагов моей деятельности в Англии.
      В самом деле, в чем была суть версальской системы? Она, по мысли ее творцов, должна была прочно гарантировать три вещи:
      1) безусловное господство в Европе победившей англо-франко-американской коалиции (верхушка американского империализма уже тогда мечтала о мировом господстве, но еще не решалась открыто ставить этот вопрос);
      2) безусловное подчинение побежденной Германии одержавшей победу англо-франко-американской коалиции;
      3) положение парии для революционной России впредь до того момента, когда наша страна, как твердо верили лидеры коалиции, рухнув под военными и экономическими ударами Антанты, вынуждена будет вернуться в капиталистическое лоно.
      Для достижения указанных целей в Европе была создана сложная система политических, экономических и военных отношений, сущность которых сводилась к построению двух обширных "санитарных кордонов", отчасти совмещавшихся: одного - против Германии, другого - против Советской России. При этом кордон против Советской России рассматривался как более важный, ибо капиталистические лидеры Англии, Франции и США считали, что Октябрьская революция представляет для них гораздо большую опасность, чем возрождение германского империализма.
      Германию должен был держать в цепях блок государств, расположенных на ее восточных, западных и южных границах: Польша и Малая Антанта (Чехословакия, Румыния, Югославия. Греция) - на востоке, Франция и Бельгия, при поддержке Англии, - на западе, Италия - на юге. Большие денежные репарации, возложенные на Германию, имели целью не только возместить потери, понесенные державами-победительницами, но также экономически обескровить поверженного врага. Аналогичная политика различной степени суровости применялась к союзникам Германии в войне 1914-1918 гг. - Австрии, Венгрии, Болгарии, Турции. Вся эта система мероприятий, направленная против недавних противников, в основном проводилась Англией и Францией при содействии их союзников и находила поддержку в США.
      С Россией положение было несколько иное. Первая реакция держав-победительниц на Октябрьскую революцию свелась к попытке насильственно подавить Советскую республику. Российская контрреволюция и интервенция 14 государств под главенством Англии, Франции и США должны были сделать это дело. Однако когда попытка реакции не удалась и революция восторжествовала, версальская система объявила Россию "зараженной" территорией и по западным границам ее установила "санитарный кордон" из Финляндии, прибалтийских республик, Польши и стран Малой Антанты. Не довольствуясь этим, версальская система старалась удушить вновь рожденное Советское государство сначала голодной, а позднее финансово-экономической блокадой. И если ей это все-таки не удалось, то уже во всяком случае не из-за недостатка желания и усилий со стороны капиталистических лидеров.
      Вне блока держав-победительниц, вне Германии, вне Советской России в Европе имелось еще несколько так называемых нейтральных держав: Скандинавские страны, Голландия, Швейцария, Испания, Португалия, - однако роль их была очень скромна и влияние незначительно.
      Творцы версальской Европы считали себя большими мудрецами и рассчитывали на длительное существование продукта своего политического "зодчества". В действительности они оказались жалкими слепцами, которые совершенно не понимали ни закономерностей исторического процесса, ни борьбы современных мировых сил.
      Много лет спустя, в свете совершившихся с того времени фактов, некоторые из творцов версальской системы стали ее поносить и находить в ней тысячи недостатков (легко быть умным задним числом!). Среди таких запоздалых критиков версальской системы оказался и У. Черчилль, который, например, в военных мемуарах о второй мировой войне пишет: "Экономические статьи и договора (имеется в виду Версальский договор. - И. М.) были злобны и глупы до такой степени, что становились явно бессмысленными...
      Важнейшей трагедией был полный развал Австро-Венгерской империи в результате заключения Сен-Жерменского и Трианонского договоров...
      В Веймаре была провозглашена демократическая конституция... После изгнания императора избраны были ничтожества... Если бы мы придерживались мудрой политики, мы увенчали бы и укрепили бы Веймарскую республику конституционным монархом в лице малолетнего внука кайзера, поставив над ним регентский совет. Вместо этого в национальной жизни германского народа образовалась зияющая пустота...
      На Вашингтонской конференции 1921 г. Соединенные Штаты внесли далеко идущие предложения по морскому разоружению... Это делалось на основе довольно странной логики, согласно которой аморально разоружать побежденных, если и победители в свою очередь не лишат себя оружия...
      Как в Европе, так и в Азии победоносные союзники быстро создавали обстановку, при которой во имя мира расчищали путь для новой войны"{29}.
      Излишне говорить, что с нашей, советской, точки зрения многое в приведенных высказываниях Черчилля заслуживает внимания, дело сейчас не в этом. Важно то, что один из умнейших лидеров английской и мировой буржуазии хотя бы и постфактум признает полное банкротство версальского творчества{30}.
      Серьезные дефекты этого творчества стали обнаруживаться очень рано, на другой же день после подписания мирных договоров 1919-1920 гг.
      Первым тяжелым ударом явилась "измена" США. Несмотря на то что президент Вильсон был одним из главных архитекторов Версальского мира и Лиги Наций, американский конгресс отказался ратифицировать Версальский договор со всеми вытекающими отсюда последствиями{31}. Это означало, что рухнула одна из важнейших колонн, на которых стояло здание версальской системы.
      После "измены" США вся забота о ее сохранении и поддержании легла на плечи Англии и Франции, причем очень скоро стало выясняться, что в сложившейся обстановке такая задача им явно не под силу. Это было вторым и еще более тяжелым ударом для версальской системы.
      Европа - континент особенного свойства. По пространству она составляет всего лишь 7% суши на земном шаре. Но на ее территории жили 514 млн. человек, т. е. около четверти всего человечества (здесь и ниже приводятся цифры 1926 г.), и притом его наиболее активной, развитой и беспокойной четверти. Эти 514 млн. распределялись между четырьмя десятками государств, из которых после первой мировой войны пять являлись великими державами: Англия, Франция, Германия, Италия и Советская Россия. Любопытны были цифры населения "большой пятерки": Англия насчитывала 45 млн. человек, Франция, 41 млн., Италия - 40 млн., Германия - 63 млн. и Советская Россия - 146 млн.{32} Итого, стало быть, 335 миллионов. Все остальные государства, вместе взятые, имели около 175 млн. жителей, что давало в среднем на одну страну примерно 5 млн. человек. Уже одни эти цифры ясно говорили о решающей роли великих держав в Европе и об огромном значении среди них Советской России и Германии.
      К этому следует добавить и некоторые другие факторы. Пять великих держав были не только самыми крупными по населению европейскими государствами, но также и наиболее передовыми в области техники и экономики. Правда, Италия и Советская Россия в те годы значительно отставали от Англии, Франции и Германии. Италия, несмотря на все кривляния пришедшего в 1922 г. к власти фашизма, так и осталась бедной, малоразвитой страной вплоть до второй мировой войны. Зато с Советской Россией вышло иначе: Россия располагала огромными возможностями, и они в дальнейшем под руководством ленинской партии развернулись с изумительным блеском. Правда, тогда это было еще делом будущего, однако предвосхищение этого уже в 20-е годы сильно повышало международный вес нашей страны.
      При такой национально-государственной структуре Европы версальская система могла бы устоять на долгий срок только в том случае, если бы Германия и Советская Россия длительно оставались в состоянии хозяйственного распада и военно-политической слабости. Действительное развитие пошло совсем иначе. Очень скоро выяснилось, что и Германия, и особенно Советская Россия начинают быстро развиваться, причем Германия, как известно, при содействии самих стран-победительниц. В таких условиях каждому политически грамотному человеку должно было быть ясно, что без Германии и Советской России, а тем более против Германии и России, Англия и Франция вкупе со всеми своими союзниками не имели никакой возможности создать прочный и стабильный режим в Европе. Реальное соотношение сил было против них. Тем более что враждебность версальской группировки к Германии и Советской России, естественно, сближала позиции обеих названных держав по отношению к этой группировке, что нашло свое выражение в Рапалльском договоре 1922 г. К Германии и России тяготела также кемалистская Турция.
      Что могли сделать Англия и Франция в такой обстановке? Или, вернее, что им следовало бы сделать, исходя из принципов не социализма, - о, нет! а просто из принципов дальновидного национально-буржуазного эгоизма?
      Им следовало бы начать спуск на тормозах, т. е. пойти по пути постепенно-планомерного смягчения версальской системы. Такие маневры не раз проводили капиталистические лидеры в более благополучные для буржуазии времена. Однако историческое разложение господствующих классов Англии, Франции и США к началу 30-х годов XX столетия зашло уже так далеко, что столь гибкая политика им была не под силу. Вместо нее господствующие классы держав-победительниц судорожно цеплялись за версальское статус-кво и, закрыв глаза, стремились как можно дольше сохранить его в полной неприкосновенности. И если силою обстоятельств они подчас вынуждены были идти на те или иные уступки, то делалось это так поздно, с такой неохотой, с такими зигзагами и часто в столь провокационной форме, что только еще больше раздражало противников англо-французского блока. Тем самым все глубже подрывались самые основы версальской системы.
      Прекрасным образчиком только что сказанного может служить история отношений между Англией и Союзом Советских Социалистических Республик.
      Перед отъездом в Лондон я имел две продолжительные беседы с наркомом иностранных дел M. M. Литвиновым, в которых был затронут вопрос о характере англо-советских отношений.
      - Когда окончательно выяснился крах контрреволюции и иностранной интервенции, - говорил Максим Максимович, - правящие круги в Англии поняли, что настало время менять вехи. Положение для них было трудное, но по существу сравнительно легко выправимое. Между Англией и Советской Россией как двумя мировыми державами в нынешний исторический период нет никаких серьезных противоречий - ни территориальных, ни политических, ни экономических. В области торговли они даже взаимно дополняют друг друга. Конечно, имелись и имеются отдельные конфликты, трения, недоразумения, как это всегда имеет место между государствами, однако все такие неполадки относились и относятся к вопросам второго и третьего ранга и вполне поддаются урегулированию через то, что обычно именуется "нормальными дипломатическими каналами". Таким образом, в плоскости чисто государственных отношений Англии и СССР не о чем было спорить. Наоборот, все как будто бы толкало их к совместному сотрудничеству в международной области.
      - Такова одна сторона в сложном комплексе англо-советских отношений. Но есть и другая. Она состоит в том, что британская буржуазия жестоко ненавидит Октябрьскую революцию и боится Советского государства, самим фактом своего существования отрицающего святость и незыблемость капиталистической системы. Эти чувства в ней столь сильны, что они часто туманят головы правящей верхушке Англии, слепят ее взгляд, лишают ее привычного хладнокровия и политической дальнозоркости. В господствующем классе Великобритании имеются две основные группы: в одной преобладает государственное начало, и она считает более выгодным сотрудничать с СССР; в другой преобладает классовое начало, и она считает абсолютно необходимым при каждом удобном случае атаковать СССР. Постоянная борьба между этими двумя группами, между этими двумя тенденциями проходит красной нитью через всю историю англо-советских отношений начиная с Октябрьской революции. В зависимости от различных обстоятельств то та, то другая группа одерживает победу, оттого линия англо-советских отношений на протяжении 1917-1932 гг. носит такой зигзагообразный характер, ознакомьтесь с фактами, и вы сами в этом убедитесь.
      M. M. Литвинов был, несомненно, прав.
      В самом деле, в 1917-1920 гг. Англия была одним из главных врагов молодой Советской республики, она затратила 100 млн. ф. ст. (еще дорогих фунтов начала века) на интервенцию и поддержку российской контрреволюции. Это был большой зигзаг отрицательного свойства в отношениях между обеими странами.
      В 1921 г. Англия раньше других европейских держав заключила с Советской Россией первое торговое соглашение, давшее Советскому правительству признание де-факто. В основном это соглашение явилось делом рук тогдашнего английского премьера Ллойд Джорджа, поддерживаемого либералами, лейбористами и более дальновидными представителями консервативных деловых кругов, желавших торговать с нашей страной. Основная масса консервативной партии встретила соглашение в штыки.
      Ллойд Джордж мне сам рассказывал, что лорд Керзон, бывший в 1921 г. министром иностранных дел в его кабинете, отказался вести переговоры с Л. Б. Красиным. Поэтому переговоры взял в свои руки сам премьер-министр. Ему помогал министр торговли Роберт Хорн, который в конечном счете и подписал соглашение с британской стороны. Характерен следующий любопытный эпизод, о котором в первый раз я слышал от Л. Б. Красина и о котором позднее рассказал мне один из лейбористских лидеров, Гарольд Ласки.
      Однажды, в самом начале переговоров, Ллойд Джордж пригласил нескольких членов правительства встретиться с Красиным. В кабинете премьера собрались, кроме самого хозяина, Керзон, Роберт Хорн, Бонар Лоу и Хармсворс{33}. Красин пришел на несколько минут позже. Войдя в кабинет, он стал по очереди здороваться со всеми присутствующими. Керзон стоял спиной к камину, заложив руки назад. Когда Красин протянул Керзону руку, тот не двинулся. Произошло замешательство. Тогда Ллойд Джордж с раздражением крикнул: "Керзон, будьте джентльменом!" Только тут министр иностранных дел медленно протянул руку и неохотно обменялся рукопожатием с представителем Советской России.
      Керзону не удалось помешать заключению торгового соглашения 1921 г. Это было, несомненно, крупным шагом вперед в сфере англо-советских отношений.
      Но два года спустя, в 1923 г., когда коалиционное правительство Ллойд Джорджа распалось и у власти оказались консерваторы, Керзон взял реванш, предъявив СССР крайне вызывающий ультиматум, едва не приведший к разрыву отношений между Англией и Советским Союзом.
      Советскому правительству пришлось проявить немало терпения и тактического искусства для того, чтобы сорвать провокацию "твердолобых" и благополучно обойти расставленный ими капкан.
      В 1924 г. первое правительство Макдональда установило дипломатические отношения с СССР. Однако три года спустя, в 1927 г., консервативный кабинет Болдуина устроил возмутительно нелепый налет на АРКОС и разорвал отношения с СССР.
      В конце 1929 г. второе правительство Макдональда восстановило дипломатические отношения с СССР и 16 апреля 1930 г. подписало новое торговое соглашение с Советским правительством.
      Однако в течение 1930-1932 гг. вся политическая атмосфера Англии почти непрерывно сотрясалась проводимыми в стране бешеными антисоветскими кампаниями. Поводы для этих кампаний выдумывались разные - то "преследование религии в СССР", то "советский демпинг", то "применение принудительного труда в советском хозяйстве", - но корни их оставались все те же: лютая ненависть "твердолобых" консерваторов к "большевизму". Надо ли доказывать, что подобные кампании создавали чрезвычайно опасное напряжение в отношениях между Лондоном и Москвой?
      Как раз за несколько дней до моего приезда в Англию деловой и политический мир Великобритании был потрясен новой "сенсацией" такого же рода. Воскресная "Санди кроникл" "открыла", а другие газеты немедленно подхватили "ужасную" историю: Москва контрабандным путем, "в гробах иностранного происхождения", ввезла в Англию русские спички, на коробках которых в качество торговой марки было изображено "святое сердце, пронзенное кинжалом"! Пресса неистовствовала. В парламентских кулуарах атмосфера быстро накалялась. Тщетно директор АРКОСа публично протестовал против нелепых обвинений, доказывая, что на русских спичках никогда не было никаких антирелигиозных эмблем, - его не хотели слушать. Неизвестно, чем кончилась бы вся эта шумиха, если бы, к счастью, очень скоро не обнаружилось, что пресловутые коробки спичек доставлены не из СССР, а из Индии, и не в каких-либо "гробах", а в самых обыкновенных торговых ящиках, и что индийские спичечные фабриканты меньше всего думали о святотатстве, так как, по индийским понятиям, сердце, пронзенное кинжалом, является высоким и прекрасным символом. Вся эта злостная, враждебная СССР агитация была увенчана в октябре 1932 г. актом открытой дискриминации со стороны британского правительства, а именно - односторонним и внезапным денонсированием временного торгового соглашения 1930 г., заключенного с СССР вторым лейбористским правительством Макдональда.
      Политика Англии в отношении СССР была явно непоследовательна и зигзагообразна, она напоминала своеобразные "качели". И что особенно замечательно - каждая тенденция имела в те дни своих ярких выразителей в политических кругах страны.
      Вот ряд характерных имен:
      С одной стороны Керзон, Уркварт, Генри Детердинг, Черчилль, Биркенхед, Болдуин, Джойнсон Хикс, Невиль Чемберлен, Саймон, Лондондерри, Галифакс, Самуэль Хор... Можно было бы продолжить список. Все это были люди, в которых классовый страх преобладал над государственным интересом и которые поэтому вносили в англо-советские отношения элементы вражды и взаимного отталкивания. За их спиной стояли наиболее твердолобые группы консервативной буржуазии.
      С другой стороны Ллойд Джордж, Герберт Самуэль, Синклер, Бивербрук, Иден, Кренборн, Вальтер Эллиот, Ванситарт, Гарвин, Сесиль... И здесь можно было бы продолжить список. У этих людей государственный интерес преобладал над классовым страхом, и поэтому они старались внести в англо-советские отношения элементы дружественности и взаимного сближения. За их спиной стояли либералы, основная масса лейбористов и все наиболее умные и гибкие группы консервативной буржуазии.
      Было, конечно, известное число людей, которые из Савлов превращались в Павлов и обратно. Наиболее ярким примером этого рода являлся Черчилль, который в 1920 г. был вождем европейского крестового похода против большевиков, а после прихода Гитлера к власти вынужден был менять вехи и в конце концов стал поборником сближения Англии с СССР. В том же духе проделала эволюцию небезызвестная герцогиня Аттольская, которая еще в 1930-1932 гг. занималась организацией бешеных антисоветских кампаний в связи с "принудительным трудом" и "преследованием религии" в СССР, а после победы фашизма в Германии сменила вехи и перешла в лагерь сторонников сотрудничества с Советской страной. Зато лейбористские лидеры Рамсей Макдональд и Филипп Сноуден дали законченные образцы как раз обратного развития: в ранний период русской революции они, казалось, готовы были поднять красный флаг над Букингемским дворцом, а к концу жизни стали озлобленными врагами Советского Союза. Как бы то ни было, но даже все колеблющиеся элементы в конечном счете все-таки распределялись по обе стороны того же самого водораздела.
      Еще хуже было положение во Франции. Эта республика "200 семей", привыкшая стричь купоны иностранных займов, сразу же после Октября воспылала гневом к Советской стране. Почему? Причины тут были двоякого рода - общие и частные.
      Причины общие во Франции были те же, что и в Англии: реакция против революции, капитализм против социализма. Частные причины были связаны с многомиллиардными займами, в предшествующие десятилетия данными Францией царскому правительству. Бумаги этих займов находились не только в руках крупных банкиров и промышленников, снимавших с них золотые пенки, но также в руках мелких лавочников, крестьян, консьержек, продавщиц, ремесленников и т. д., которым тузы финансового мира ловко сбывали мелкие купюры своих "кредитных операций". Тем самым миллионы простых людей вовлекались в круговорот мировых финансовых спекуляций, снимая бремя риска с плеч верхушки буржуазии.
      Октябрьская революция аннулировала все заграничные займы царской России. Это вызвало во Франции целую бурю. Используя создавшуюся ситуацию, финансовые заправилы подняли на йоги массы мелких держателей и на долгое время совершенно отравили политическую атмосферу страны. Французская правящая верхушка заняла в отношении России, если это только было возможно, еще более "твердолобую" позицию, чем английские консерваторы, и со свойственной галльскому темпераменту страстностью стала делать из нее все логические выводы. Французские генералы в 1918 г. принимали особенно активное участие в антисоветской интервенции. Французский флот в 1919 г. бомбардировал Одессу. Французское правительство в 1920 г. признало Врангеля "законным правителем" России, а когда Врангель потерпел крах, оно захватило часть русского черноморского флота, который так и не вернуло СССР. Когда контрреволюция и интервенция окончательно обанкротились, правящие круги Франции далеко не сразу, пошли по пути, указанному Ллойд Джорджем. В злобе и раздражении они ждали еще три года: только в 1924 г. Париж, наконец, "признал" Москву и установил с ней дипломатические отношения. Однако и после этого франко-советские отношения все никак не могли по-настоящему наладиться: страсти разочарованных займодержателей продолжали шумно бурлить, и подымающиеся от них ядовитые пары туманили слишком многие головы во Франции. На каждом шагу в Европе мы наталкивались на отравленную французскую рапиру, которой подчас удавалось наносить нам довольно чувствительные удары. И так как Франция располагала могущественной сухопутной армией, чего не было у Англии, то с нашей, советской, точки зрения в 20-е годы она представляла даже большую непосредственную опасность для СССР, чем Великобритания.
      Когда Англия в 1927 г. порвала отношения с Советским Союзом, Франция, к великому огорчению консерваторов, не последовала примеру своего заламаншского соседа. Тут сыграло роль то соперничество между Парижем и Лондоном, которое окрашивало собой весь период 20-х годов. Париж еще позволял себе тогда подчеркивать свою самостоятельность в международных делах. Зависимость Парижа от Лондона пришла несколько позднее - в 80-е годы.
      Кроме того, французские заправилы питали надежду, что если они не порвут с CСCP, то последний, находясь в открытом конфликте с Англией, легче пойдет на соглашение в вопросе о царских долгах.
      Однако Франция не сумела до конца сыграть свою роль. Французская буржуазия плохо контролировала свои чувства, когда речь шла о стране большевиков, и, точно в пароксизме антисоветского бешенства, везде и по всякому поводу бросалась в бой против нашей страны. К моменту, когда я приехал в Лондон в качестве посла, трудно было решить, где вражды к СССР больше - в Англии или во Франции. Помню, когда по дороге в Лондон я задал в Париже этот вопрос нашему послу В. С. Довгалевскому, тот усмехнулся своей несколько грустной улыбкой и ответил:
      - По-моему, оба лучше.
      Я не могу здесь подробно останавливаться на "германской политике" Англии и Франции, однако должен сказать, что эта политика в 20-е годы была проникнута глубокими внутренними противоречиями и что все их действия в отношении недавнего врага сводились к длинной цепи провокационных полумер.
      В самом деле, Англия и Франция в значительной степени разоружили Германию, но оставили ей костяк армии и флота и совершенно не тронули ее военно-промышленного потенциала. Надо ли удивляться, что Гитлеру в дальнейшем удалось с такой легкостью организовать и вооружить свои орды? Англия и Франция не решились пойти по пути раздробления Германии и оставили ее как единую державу, но вонзили в ее тело, как болезненно разящее острие, Польский коридор. Англия и Франция сохранили в неприкосновенности существовавший в Германии хозяйственный организм, но возложили на плечи страны тяжелые репарации, которые были так плохо продуманы, что благодаря проблеме "трансфера"{34} вообще никогда не могли быть оплачены. Больше того, Англия и особенно США инвестировали в Германии столько нового капитала, что он с лихвой перекрывал выплаченные Германией репарации{35}. Англия и Франция при поддержке США в середине 20-х годов заключили с Германией локарнские договоры и открыли для нее доступ в Лигу Наций, но одновременно не переставали принимать самые энергичные меры для укрепления направленного против Германии "санитарного кордона". В дополнение ко всему только что сказанному тысячи повседневных мелочей на разные лады и подчас в весьма вызывающей форме подчеркивали бесправное, приниженное положение Германии со всеми вытекающими отсюда психологическими последствиями.
      Конечно, многое здесь происходило не по сознательно продуманному и согласованному "плану", а было стихийным результатом борьбы и конкуренции между версальскими державами и внутри версальских держав. В частности, например, оккупация Рура в 1923 г. была проведена Францией при явном неодобрении со стороны Англии и США, а широкие инвестиции в германское хозяйство осуществлялись США и Англией при явном неодобрении со стороны Франции. Тем не менее линия провокационных полумер в отношении Германии после окончания войны являлась неоспоримым фактом, и этот факт, разумеется, не мог не вызывать соответствующей реакции в Германии.
      В конечном итоге к тому моменту, когда мне пришлось приступить в Лондоне к работе, версальская система трещала по всем швам. Грозные симптомы были налицо: безудержная японская агрессия в Маньчжурии, полная беспомощность Лиги Наций перед лицом этой агрессии; бесплодная толчея на конференции по разоружению, созванной в Женеве в 1932 г.; наконец, бешеный рост фашизма в Германии, завершившийся в январе 1933 г. приходом к власти Гитлера... А с другой стороны - быстрый рост могущества Советского Союза, который, несмотря на все трудности и препятствия, только что успешно закончил в четыре года свою первую пятилетку и окончательно поставил крест над чаяниями западных политиков о восстановлении капитализма в нашей стране.
      Последующие шесть-семь лет были периодом все более прогрессирующего распада версальской системы. Версальская система пробовала "заговорить" нависшую над ней смерть словами, пробовала кричать, молиться, плакать, заклинать - все было тщетно. Сила исторического процесса неудержимо тянула ее вниз.
      Такова была историческая обстановка (то, что англичане называют "background"), на фоне которой мне пришлось проводить свою работу в Лондоне.
      Наказ советского правительства
      Какие задачи ставило передо мной Советское правительство, осенью 1932 г. отправляло меня в Англию своим послом? какими намерениями, планами и настроениями я отправлялся к месту моей новой работы?
      Могу смело сказать: Советское правительство посылало меня в качестве вестника мира и дружбы между СССР и Великобританией, и сам я с радостью и охотой взялся за выполнение такой миссии. Отнюдь не переоценивая своих сил, я заранее решил сделать максимум возможного для улучшения отношений между Москвой и Лондоном. В основе указанных стремлений Советского правительства лежали причины общего и частного характера.
      Причины более общего характера сводились к самой природе Советского государства как мирного государства, в котором нет тех классов или группировок, которые могли что-либо выиграть от войны. Рабочие, крестьяне, интеллигенция - те социальные элементы, из которых состоит советское общество, - могут только потерять от войны. Это совсем не означает, конечно, что они за мир во что бы то ни стало, - нет, нет! Большевики - не толстовцы. Как поется в известной советской песне, "наш бронепоезд стоит на запасном пути", поддерживается на уровне самой новейшей военной техники и, в случае какой-либо опасности для Советского государства, немедленно пускается и будет пускаться в ход. Однако по существу мы не хотим войны, мы ненавидим войну и в меру человеческих возможностей стараемся избежать войны. Мы с головой ушли в построение социализма и коммунизма, здесь наши ум и сердце, и мы не желаем ничего, что могло бы отвлечь нас от этой горячо любимой работы, а тем более серьезно ей помешать. Такова всегда была и есть генеральная линия Советского государства. Если тем не менее СССР на протяжении его истории пришлось немало воевать, то это объясняется тем, что война. навязывалась нам враждебными внешними силами, стремившимися стереть с лица земли первую в мире социалистическую страну. Так было в годы гражданской войны и иностранной интервенции. Так было в дни Великой Отечественной войны 1941-1945 гг.
      Причины частного характера, еще более усугублявшие стремление Советского правительства жить в мире и дружбе с Англией в момент моего назначения послом в Лондон, сводились, с одной стороны, к некоторым особенностям внутреннего положения страны, а с другой - к быстро нараставшей опасности фашизации Германии.
      Остановлюсь сначала на внутреннем положении СССР. Когда я выезжал в Англию, первая пятилетка подходила к концу. Фундамент нашей новой промышленности был заложен, но плодов героических усилий, которых это стоило, приходилось ожидать в будущем. Колхозный строй уже родился, но борьба против него со стороны кулачества еще не прекратилась.