— Чем занимаешься-то? — выдавил он и криво улыбнулся, продолжая неторопливо размешивать кофе.
      — Так, ничем конкретным.
      — Говорил же, что нашел какое-то место?
      — Я говорил?
      — Ну, не ты, может, кто-то говорил. В фирме какой-то охранной. В «Оцеплении», что ли. Нет?
      — Не взяли. Потерся у них пару месяцев, потом отказали. Не прошел стажировку.
      — Да? А чего так?
      — У них спроси!
      — Понятно… А сюда каким ветром занесло? К девочкам, что ли, ходишь?
      — К мальчикам! Заглянул по старой памяти перекусить.
      — Да-а? А с этим уе… ком тоже случайно встретился?
      — Я с ним встречи не искал. Оказался рядом — так что ж мне, шарахаться от него, что ли?
      — Сколько совпадений… Ну и как встреча прошла?
      — Послушай, Гена… Не пойму я, чего ты хочешь? Сказал бы прямо, а?
      — Прямо? Хм… Так я и сам не знаю, чего хочу, вот ведь в чем беда! Совпадений всяких много. Вот я и думаю, к чему бы это? Может, ты подскажешь?
      — Вряд ли. Я пойду, если ты не возражаешь.
      — Я? Ни в коем случае! Иди! Если ничего сказать не хочешь. Как здоровье, в порядке?
      — Не жалуюсь!
      — Вот и хорошо. Это самое главное, чтобы со здоровьем было все в порядке, при такой нервной жизни!
      — При какой? — Я уже начал подниматься из-за стола и замер, оперевшись на спинку стула.
      — Дерьмовый здесь кофе варят… Да? Кстати, у Фунтика, говорят, проблемы в последнее время. Да?
      — А я здесь при чем?
      — Не знаю. — Савельев отхлебнул кофе и скривился. — Не с тобой ли они связаны? Так, случайно… Вон, сейчас-то у него вид совсем нездоровый был, как будто пирожными и лимонадом объелся.
      — Понятия не имею, чего он там объелся. А ты что, защищать его взялся?
      — Я? Конечно! За двадцать процентов от его доходов, а если со стрельбой, то и все двадцать пять. А что делать, зарплата маленькая, да и той второй месяц не платят! Ты что-то имеешь против?
      — Гена, я тебя уважаю и все такое прочее, но… Не пошел бы ты на… ?
      — Вот так! И это за все хорошее, что я для тебя сделал? — Он усмехнулся, разглядывая остатки кофе на дне своей чашки. — Да-а, обидеть человека, плюнуть в душу ему легко, а потом как быть? Кстати, товарищ твой, ну тот, который весь в судимостях, как поживает?
      Я мгновенно покрылся потом, а сжимаемый пальцами стул дрогнул и царапнул ножками по паркету. Гена продолжал разглядывать свою чашку, а я не сомневался, что он заметил мою реакцию. Если он уже знает о трупе Красильникова — все, игра закончена. Он даже не даст мне отсюда уйти.
      Но Савельев, похоже, ничего еще не знал и вопрос об Антоне задал без всякой задней мысли. Резко подняв голову, он пристально посмотрел на меня, потер виски и уставшим голосом сказал:
      — Федя, даже ежу ясно, что у тебя неприятности. Ты не слишком далеко залез? Смотри, свернешь себе голову… Ты парень неглупый, да только вот неграмотный и… какой-то однолинейный, что ли! Летишь вперед, а по сторонам, пока в столб не упрешься, и не смотришь!
      Я задвинул стул и сунул руки в карманы.
      — Я пойду?
      — Иди! — Гена махнул рукой. — Что я тебя, задерживаю, что ли? Иди…
      На улице стоял отделенческий «уазик». Тот же самый, который был и при мне, насквозь прогнивший, с расползающимися колесами и обвисшим брезентом. Измятая крышка капота была задрана, и в моторе, дымя папиросой и сплевывая под ноги, ковырялся водитель. Кажется, какой-то новенький.
      Я доехал до офиса охранного предприятия «Спрут», и оказалось, что опоздал на каких-то десять минут — директор отправился обедать. Я выругался в адрес Савельева и уселся на диван в приемной. Помещение, которое занимала фирма, по сравнению с любым отделением милиции выглядело шикарно, но на фоне «Оцепления» смотрелось бледно. Штат «Спрута» был почти полностью укомплектован пенсионерами МВД и КГБ-ФСК, и, насколько я слышал, занимались они частной охраной…
      Яковлев — ровно через час — озабоченно вошел в приемную, неся под мышкой пачку газет и на ходу расстегивая куртку. Увидев меня, кивнул, ничем не выказав своего удивления, как будто знал, что я приду.
      — Наталья Ивановна, мне никто не звонил?
      — Нет. — Пожилая секретарша оторвалась от пишущей машинки и взяла со стола конверт. — Михаил Петрович заходил, оставил вам…
      — Спасибо, я понял. — Он убрал конверт в карман и, достав ключи от кабинета, повернулся ко мне: — Пошли?
      Я сел в кресло перед столом, а он долго снимал свою кожаную куртку и убирал ее в шкаф, приглаживал перед зеркалом волосы и оправлял пиджак. Потом сел, включил кофеварку на приставном столике и достал из стола трубку.
      — Ну-с, молодой человек… Какие проблемы? Он был очень неспокоен, это чувствовалось во всем. Я подумал, что отзвуки стрельбы на Рыбацкой докатились и до его конторы и сейчас он не ждет от меня ничего, кроме продолжения неприятностей.
      Мне захотелось встать и уйти. Но сделать этого я не мог и сказал:
      — Мне нужно встретиться с Гаймаковым.
      — Что?
      Он совсем не ожидал услышать это и растерялся. Толстые, с коротко остриженными ногтями пальцы шарили в пачке с табаком.
      — А почему ты думаешь, что я с ним знаком? — спросил он. — И откуда уверенность, что я захочу эту самую встречу организовывать? Ни с того ни с сего? Какой мне в этом резон?
      — Никакого. Я просто прошу помочь. Для вас это совсем не трудно.
      — Что? Это еще почему?
      — Я не собираюсь проситься к нему на работу. У меня есть информация, достаточно важная, которой я хотел бы с ним поделиться абсолютно бесплатно и на его условиях. На любых его условиях. При личной встрече. Где угодно и как угодно, это он пусть сам решает.
      — Хм… Насколько мне известно, Гаймаков адвокат, ни от кого не прячется и не бегает, к нему можно прийти в контору и записаться на прием…
      — У меня нет времени ждать, когда у него там будет прием и когда он согласится меня принять, и мне надо, чтобы меня кто-нибудь рекомендовал.
      — По-моему, это уже наглость… Не находите, Федор Ильич?
      — Нет. У меня есть информация, которая напрямую касается его… и еще многих-многих лиц, включая и вас, Виктор Михалыч. Так уж получилось.
      — Я могу хотя бы в общих чертах поинтересоваться, о чем идет речь?
      — Рыбацкая улица. Слышали про такую? Его лицо окаменело. А потом он тихо выругался.
      — Я так и знал! Значит…
      — Нет, не значит! Это был не я! Но я знаю об этом кое-что интересное. Если для вас это что-то значит, то моя встреча с ним может спасти десятки жизней.
      — А почему бы тогда не обратиться куда следует?
      — А куда? Куда следует обратиться? Яковлев усмехнулся:
      — Все это наталкивает на определенные соображения. Нет?
      — Не знаю. Мне нужно встретиться с Гай-маковым. Чего скрывать, для меня эта встреча значит многое, но и он, я уверен, не пожалеет. Да и вы тоже…
      — А не страшно… вот так вот мне доверяться?
      — Страшно. А что делать? К тому же вы человек умный, поспешных решений принимать не станете.
      — Не знаю. — Яковлев набил наконец свою трубку и закурил.
      Я тоже достал сигареты.
      — Не знаю, что и сказать. Все странно и смахивает на провокацию. Нет?
      — Ничуть. Подумайте сами:
      — Вот-вот, в таких случаях всегда именно так и говорят! Не знаю… Мы ж с Гаймаковым не друзья, в карты вместе не играем и по кабакам не ходим, так, виделись пару раз, да и то по старой работе… Он ведь когда-то тоже в милиции работал.
      — Я знаю.
      — И неплохой, могу сказать, офицер был! Хотя амбиций… Ну, это прошлое! А сейчас он добропорядочный адвокат… Так что не знаю, странная у вас все-таки просьба, молодой человек! Согласитесь, ведь так?
      — Согласен. И все-таки?
      — Что ж, я попробую позвонить Юрию… э-э-э… забыл, как его по батюшке. Попробую позвонить, поговорить… Не знаю уж, как он ко всему этому отнесется. Если откажется — не обессудьте!
      — Мы могли бы позвонить прямо сейчас?
      — Ну что вы! — Яковлев широко улыбнулся. — Такие дела с ходу не делаются. Я позвоню, обещаю, но чуть позже. Договорились?
      — Как мне узнать результат?
      — Звякните мне вечерком, часиков в шесть, не позже. Телефон-то еще остался?
      — Да.
      — Вот по этому номеру и позвоните, а я и скажу, чем наша беседа закончилась. Еще раз повторяю: обещать ничего не могу.
      — Я все-таки надеюсь.
      — Ну… — дымя трубкой, Яковлев развел руками. — Чем смогу — помогу, ничего сверхъестественного не обещаю. Кофе будешь?
      — Спасибо. Я позвоню.
      — Угу. До свиданья.
      Он придвинул какие-то бумаги и углубился в их изучение. Я поднялся и вышел.
      Я не сомневался, что он позвонит Гаймакову сразу же, как только я уйду. Должны они между собой какую-то связь поддерживать, я в этом и раньше не сомневался, а сейчас, понаблюдав за реакцией Яковлева на мои слова, полностью убедился в этом. Обязательно позвонит, а Гаймаков, проверив меня по своим каналам, на встречу согласится. Время до шести часов вечера ему нужно, чтобы узнать про меня побольше и к встрече подготовиться, на случай провокаций.
      Я был уверен, что то, что я смогу ему рассказать, заинтересует его. Я буду нужен ему — как свидетель на случай предстоящих разборок. Он ведь и сам прекрасно понимает, что главный удар нацелен на него, а в такой ситуации я буду лишним козырем. Что ж, раз уж мне все равно деваться некуда, то пусть лучше так. А там посмотрим…
      Я открыл дверь в квартиру, вошел в коридор и остановился. Тишина. Тишина и дурное, сбивающее с ног предчувствие. Трясущимися руками я достал пистолет и негромко позвал:
      — Лика!
      Молчание. Только на кухне загудели водопроводные трубы.
      — Лика!
      Держа оружие в полусогнутой руке у правого бока, я двинулся вперед. Заглянул в ванную и туалет… Окинул взглядом кухню… Вошел в комнату…
      Она лежала на диване. Согнутые в коленях голые окровавленные ноги были расставлены, а руки, обмотанные толстым слоем скотча, заведены за голову и вытянуты. Остекленевшие глаза были открыты… Из одежды на ней осталась рубашка, разодранная в лохмотья и насквозь пропитанная кровью. И на всем теле кровь, начавшая сворачиваться и темнеть.
      Я схватился за стенку, и меня вытошнило. За время работы в милиции я видел всякие трупы, но…
      Через несколько минут я отдышался и взял себя в руки. Я убрал оружие, подошел ближе к дивану и долго смотрел в ее лицо. Странно, но выражение лица было спокойным, даже умиротворенным, как будто перед смертью Лика уже не чувствовала боли и у нее было время, чтобы собраться с мыслями и что-то решить…
      На животе было множество пересекавшихся друг с другом ножевых порезов — легких, неглубоких, нанесенных умелой безжалостной рукой. Я вспомнил, как Лика рассказывала мне, что Реваз угрожал ей ножом-«бабочкой».
      На полу, около дивана, валялся большой кухонный нож. Тот самый, которым я сегодня утром готовил себе бутерброды. Он был заляпан кровью, а на длинном, изогнутом от частой заточки лезвии виднелись темно-бурые мокрые кусочки… Я, не отрываясь, смотрел на этот нож, на валявшуюся рядом катушку скотча, и меня снова вытошнило…
      Взяв с кресла одеяло, я накрыл труп и ушел на кухню. Сел там к столу и закурил, ничего не соображая. Мне хотелось поклясться, что я отомщу убийцам. Но я не хотел ей, мертвой, врать.
      Откинув край одеяла, я последний раз посмотрел на лицо Лики. На коже уже начали проступать трупные пятна, а я все стоял и смотрел в ее застывшие глаза. Я понял, что за последние несколько дней успел ее полюбить…
      Я очнулся от оцепенения, когда за окном прогрохотала электричка.
      Выйдя из дома, я забросил ключи от квартиры в сугроб.
      Все, теперь действительно все. Через несколько дней, если не сегодня вечером, труп обнаружат. Если это будет не Катя, а кто-то другой, рано или поздно ее разыщут, и она не станет скрывать, что давала ключи Лике и молодому человеку по имени Федор. На этом круг замкнется.
      Поднимаясь на платформу железнодорожной станции, я поскользнулся и разбил колено. То самое, которое уже бил во дворе дома на улице Рыбацкой. На улице Мудацкой…
      Я стоял на ступеньках и смеялся во весь голос, вытирая слезы и снова заливаясь смехом, растирая ушибленное место. Редкие пассажиры подозрительно косились на меня, я не обращал на них внимания, радуясь тупой игре слов. Улица Мудацкая… И дальше, после нее, все пошло по-мудацки…
      Потом я посмотрел на часы. Пора было звонить Яковлеву.

* * *

      — Я разговаривал с Гаймаковым.
      — Ну и?..
      — Он согласен на встречу.
      — Когда и где?
      — Через два часа, то есть в двадцать десять, позвонить по этому номеру… Это радиотелефон. Тебе скажут, куда подъехать. Звонить ты должен откуда-нибудь из центра, чтобы успеть добраться к месту. Все понял?
      — Да.
      — Тогда — удачной встречи!
      Я представил, как Яковлев кладет трубку на аппарат, вздыхает с облегчением и потягивает трубку с ароматным табаком. Он гладит подбородок, смотрит в окно на то, как падают на голые деревья хлопья снега, и думает о том, правильно он поступил или нет. От кого-то я слышал, что «Спрут» был создан как своего рода клуб для людей, всю жизнь отдавших беспокойной и неблагодарной работе, полностью себя к ней адаптировавших и ничего другого делать не умеющих. «Спрут» — его детище, и он несет ответственность за людей, привыкших к тому, что государство, которому они честно отслужили, постоянно их обманывало и подставляло, а под конец нае… ло капитально. Он сделает все, чтобы понести минимальные потери в предстоящих передрягах и сохранить то немногое, что он и его товарищи отвоевали в этой жизни. Он сделает все.
      — Спасибо, — искренне пробормотал я в замолчавшую трубку и вышел из будки.
      Я поехал в центр города и плотно перекусил, просмотрев дневные газеты. О гибели Антона нигде не сообщалось, и это мне не понравилось. В последние годы газеты старались растрепать все, что им становилось известно, нимало не заботясь тем, какую пользу или вред могут принести конкретным людям те или иные публикации. Заставить их дать нужную в интересах дела информацию или вообще промолчать можно было только в самых экстренных случаях.
      За время моей работы в 15-м отделении милиции газеты писали о нас раз десять, всегда искажая факты. Поначалу это меня жутко задевало, особенно когда в самом начале карьеры я прочел, как наше отделение преследует беззащитного журналиста, объявленного в розыск за пьяный дебош на вокзале: оказывается, мы врывались в квартиру его престарелых родителей, где он был прописан и не жил, о чем мы, конечно же, знали, угрожали оружием его отцу, словесно издевались над матерью и грозили расстрелять его любимого бультерьера.
      Из кафе я отправился в кинотеатр, чтобы убить оставшиеся до срока час и пятнадцать минут. Кроме меня в зрительном зале обосновались с десяток гопников и озабоченная своими проблемами троица с большой бутылкой и единственным стаканом. Я с трудом высидел нужное время. Фильм оказался старым, начала семидесятых годов боевиком непонятно чьего изготовления, а звяканье посуды, плевки на пол и идиотский гогот за спиной действовали мне на нервы. Выходя из зала, я столкнулся с неопределенного возраста и пола грязным существом в драном пуховике и вязаной шапочке, издающим сильный запах бензина. Существо икнуло и попросило десять тысяч. Я цыкнул на него, и оно исчезло…
      В назначенный срок, минута в минуту, я набрал номер. Ответили сразу:
      — Да! Это кто? Браун.
      — Значит так, Браун: берешь такси и через десять минут оказываешься на углу Крепостной и Разночинной, там, где раньше магазин «Богатырь» был. Понял? Время пошло, больше тридцати секунд тебя никто ждать не станет.
      — Я могу не успеть, это же вон куда ехать!
      — Твои трудности. Успевай. Все, пока!
      Машину я поймал минут через шесть. Водитель ехал быстро, насколько позволяли дорожные условия, и все равно мы здорово опаздывали. Впрочем, поставленное мне условие было изначально невыполнимо, и я надеялся, что меня дождутся. Жесткое ограничение во времени было продиктовано соображениями безопасности: намекнули, что встреча состоится в центре, а в последний момент заставили тащиться на окраину, подстраховавшись на случай, если я готовлю какую-то «подлянку». Я вспомнил про Савельева и выругался: если бы мы не встретились в гостинице, мне не пришлось бы целый час ждать Яковлева, я раньше успел бы домой, и, возможно, это бы что-нибудь изменило. Лику ведь убили совсем незадолго до моего прихода.
      Лика… Так стремилась пробиться к свету, завоевать свой кусок счастья, и что ей досталось? Даже если она и наврала мне про свои заграничные похождения…
      Крепостная была улицей с односторонним движением, застроенной старыми домами. Квартиры здесь стоили безумных денег, а цепочки машин вдоль тротуаров наглядно свидетельствовали о том, что прежних обитателей элитного жилья постигла не самая завидная участь. Когда-то среди участковых милиционеров район этот считался дурным: постоянные скандалы, пьяная поножовщина и мордобои, ежевечерние грабежи. Сейчас здесь тихо, новые обитатели квартир сами присматривают за порядком на улице и не допускают пьяных разборок. Что здесь случается, так это заказные убийства…
      Я вышел из такси. Прохожих на улице не было, и выстроившиеся у тротуаров машины были пусты, лишь какие-то парни выгружали из фургона в ларек ящики и коробки.
      Я встал перед витриной бывшего магазина «Богатырь», а ныне салона элитной меховой одежды и долго прикуривал, наблюдая за грузчиками. Я не ошибся, это были люди Гаймакова. Или чьи-то другие. Моя персона их очень интересовала, хотя интерес свой они умело скрывали.
      Я успокоился. По крайней мере, теперь я был уверен, что кто-то на встречу придет. Не хотелось, чтобы это был суровый дядя с автоматом, высунувшийся из окна промчавшейся мимо машины. Мне бы все-таки хотелось сначала поговорить. Хоть немного.
      Через четверть часа я подумал, что ожидание слишком уж затягивается. Могли бы пожалеть если не меня, то своих же ребят, которые с достойным лучшего применения упорством ворочали на морозе ящики. И как раз в этот момент из-за угла вывернули две автомашины.
      Красный «вольво-850» резко затормозил и прижался к поребрику метрах в пяти от меня, а серебристый, с черными и зелеными вертикальными полосами микроавтобус проехал чуть дальше и встал посреди улицы, включив аварийную сигнализацию. Искоса посмотрев в сторону ларька, я заметил, как два «грузчика» присели на корточки над своими коробками, удерживая в них что-то двумя руками.
      Дверь микроавтобуса откатилась назад, и на асфальт выпрыгнул невысокий, коренастый блондин в расстегнутой пропитке. Он пошел ко мне, не торопясь и слегка ухмыляясь. Выглядело это так, будто он собирался подойти, дать мне по роже и уехать, ни слова не говоря.
      Блондин остановился в метре передо мной, сунул руки в карманы широченных брюк, покачиваясь с пятки на носок, внимательно оглядел меня с головы до ног и спросил:
      — Ну?
      Я пожал плечами:
      — Да.
      — Что — да?
      — А что — ну?
      Блондин рассмеялся, сверкнув золотыми зубами.
      — Да, Федя, ты мне нравишься… Чего хотел-то?
      — Ничего. Не с тобой же мне говорить.
      — Ну-у, ты не заводись, не тебе сейчас условия ставить. Сам ведь встречи искал, нам от тебя ничего не надо, а вот ты как раз лицо заинтересованное. Так что не очень… Один пришел?
      — Один.
      — Пошли в автобус, там пушку свою сдашь. А потом разговаривать будем.
      — Не раньше, чем буду уверен, что мне есть с кем говорить.
      — Опять? Я ведь и уехать могу!
      — Не стоит. Любопытство потом замучает.
      — Думаешь? Я вот сомневаюсь… Ладно! Сам ведь понимаешь, пока не будет уверенности, что никаких сюрпризов у тебя с собой нету, разговора не состоится.
      Если бы они хотели меня застрелить, все эти сложности ни к чему. Шлепнули бы прямо на улице. Против них моя пукалка поможет не больше, чем зажигалка, даже если я успею ее достать.
      — Пошли.
      В салоне микроавтобуса была установлена какая-то хитроумная аппаратура, вызвавшая у меня ассоциацию с командным пунктом ракетного комплекса. Однако оставалось достаточно места, чтобы в салоне разместились четверо, не считая водителя и сидевшего рядом с ним мужчину в пальто с поднятым воротником и в очках без оправы.
      Блондин залез вслед за мной и задвинул дверь. Я отдал пистолет, и меня тщательно обыскали. Сидевший до того за пультом худощавый парень долго водил по моей одежде каким-то прибором, бормоча себе под нос что-то неразборчивое. Потом сказал блондину:
      — Все в порядке. Он чистый.
      — Да, вчера мылся, — отозвался я, и блондин рассмеялся.
      — Я ж говорил, он мне нравится! Мужчина в очках обернулся и внимательно посмотрел на меня. Взгляд у него был тяжелый и недоверчивый. Его лицо показалось мне знакомым, и спустя минуту я понял, что это — Однорогов. По сравнению с той фотографией, которую показывал мне Марголин, он здорово постарел.
      — Пошли. — Он распахнул свою дверцу, спрыгнул на землю и зашагал к «вольво», держа руки в карманах пальто и сильно сутулясь. Я направился следом.
      Он уселся на переднее сиденье, кивком предложив мне разместиться сзади.
      В машине оказались двое — водитель, коротко стриженный мужчина лет тридцати с внешностью баскетболиста, флегматично жующий резинку, и еще один, развалившийся в левом углу заднего сиденья. Я сразу понял, это и есть Гаймаков.
      Он выглядел лет на сорок пять, был невысок ростом, упитан и хорошо, совсем не броско одет. Светло-русые, с заметной проседью на висках волосы были аккуратно подстрижены, круглое лицо с волевым подбородком окаймляла ухоженная бородка, а светло-голубые глаза смотрели пытливо и насмешливо, что придавало его лицу неуместное в этой ситуации слегка восторженное выражение.
      — Я — Гаймаков, — представился он, как только я закрыл за собой дверь, и протянул руку. — Не скажу, чтобы время нас очень прижимало, но и особо растягивать его не стоит. Давайте сразу перейдем к делу. У вас нет возражений?
      Я пожал плечами.
      — Ну и отлично! Моих товарищей можете абсолютно не стесняться, у меня с ними секреты могут быть только в личной жизни. Чтобы вы не сомневались, с кем имеете дело, я подтвержу свои слова…
      Он расстегнул пальто, порылся во внутренних карманах пиджака и достал удостоверение адвоката. Там была вклеена его фотография и вписана фамилия. Я вспомнил, как Антон при первой нашей с ним встрече тоже показывал мне свои документы, и вздохнул.
      — Ну-с, а теперь я вас внимательно слушаю…
      Я рассказал все. Про то, как оказался в «Оцеплении»; про Гостинку и про Бабко; про Марголина и Шубина; про ситуацию на Рыбацкой и о том, что последовало после, включая убийство Лики. Я исказил ситуацию с Антоном, представив дело так, будто он сам вывалился в окно в результате драки, и совсем вскользь упомянул про «золотой поезд» и гостиницу, решив придержать это в качестве козыря… Однорогов ни разу не обернулся, но и по его затылку было заметно, как он заинтересовался. Что касается Гаймакова, то он, по-моему, был ошарашен, и, хотя лицо его сохраняло все то же восторженное выражение, глаза теперь смотрели без всякой усмешки.
      Когда я замолчал, он пробормотал: «Да-а, дела», и взъерошил пятерней затылок.
      — Что скажешь, Кирилл Львович? Однорогов передернул плечами:
      — Подумать надо. Вообще-то похоже на правду…
      — То-то и оно, что похоже… Только правда ли это или одна только видимость? А если правда, то вся или удобная Феде? А-а, что скажешь, молодой человек?
      Неожиданно Гаймаков схватил меня за плечо и сжал пальцы. Я и не ожидал, что в его рыхлом теле может быть столько силы!
      — Скажу, что наврал я вам все, дяди. На самом деле я в школе учусь и книжек начитался.
      — Не смешно. — Однорогов поморщился. — Ты все сказал? Или чего про запас в рукаве придержал?
      — Конечно, придержал, — немедленно подхватил Гаймаков, отпуская мое пальто и разминая пальцы. — Федя ведь у нас парень ушлый, не смотри, что дураком прикидывается. Да, Федя?
      Однорогов опять поморщился и сказал:
      — Тут подумать надо… Долго надо думать!
      — У нас время есть. Подумаем, проверим. Федя пока в гостях у нас поживет. Да, Федя? Ты никуда не спешишь? Лучше не спеши, все равно опоздал. Мы люди ж гостеприимные, пока самим не надоест, никого не отпускаем. Правда, Левыч?
      — Да я за тем и шел, — отозвался я.
      — Да? Ну и прекрасно! Считай, что мы нашли общий язык… Пока! Пока нашли… Боря, позвони ребятам, скажи, пусть приезжают.
      Водитель вылез. Прохаживаясь вокруг машины, он позвонил по радиотелефону, поговорил, а потом сел обратно.
      — Через десять минут будут. У них там заморочка маленькая…
      — Потом расскажешь. Ни к чему Феде наша головная боль, у него своей хватает.
      Я поймал себя на мысли, что Гаймаков вызывает у меня сильную неприязнь: идиотским выражением лица и манерой говорить, растягивая слова и произнося их слащавым тоном. Но выбирать мне не приходилось; какой бы ни был, всяко лучше, чем Марголин.
      Микроавтобус продолжал стоять посреди дороги, мигая аварийными огнями, и водители редких машин относились к этому с пониманием, объезжая препятствие по дуге.
      Ждать пришлось немного дольше обещанных десяти минут. Гаймаков, слава Богу, замолчал, занятый своими мыслями, и ожидание не тяготило меня. Напротив, впервые за последние дни я почувствовал какое-то подобие спокойствия.
      Рядом с нами остановился темно-серый «рэндж-ровер», и по оживившемуся лицу Гай-макова я понял, что это те, кого мы ждали.
      — Пересаживайся, — сказал Однорогое, — погостишь у нас несколько дней. Пушка твоя, естественно, у нас останется.
      Я пересел на заднее сиденье джипа, где сидело двое здоровых угрюмых мужичков. Гаймаков вылез из «вольво» и прошел к микроавтобусу, оглаживая бороду и посматривая по сторонам с видом доброго помещика. Из автобуса вылез блондин, который подходил ко мне первым, и они о чем-то поговорили, поглядывая на меня. Грузчики убрали куда-то коробки и теперь стояли около фургона. Особой бдительности они уже не проявляли; им не терпелось поскорее уехать.
      Расставшись с Гаймаковым, блондин направился к нашему джипу, легко запрыгнул на высокое сиденье рядом со мной и радостно сказал: — Видишь, какая у нас дружба получается! Ни на минуту не расстаемся. Привет, Славик! Здорово, Сеня! Поехали?
      Водитель Сеня флегматично включил передачу. Машину он вел так, будто мы были не на заснеженной городской улице, а на летней автостраде, и не обращал внимания на другие автомобили. У меня создалось ощущение, что он пропускает их под колесами своего высоченного джипа. Вскоре мы выбрались за город, и Сеня вдавил акселератор от души. Я уснул и проснулся от толчка блондина. — Вставай, приехали!
      Машина вкатилась в распахнутые ворота на огороженную высоким кирпичным забором территорию усадьбы. Я увидел двухэтажный, из того же белого кирпича дом с высокими сводчатыми окнами, занесенные снегом деревья сада, какие-то хозяйственные постройки и гараж. Сеня остановил «ровер» у крыльца и, не глуша мотор, обернулся:
      — Мы, наверное, сразу поедем. Обойдетесь тут без нас?
      — Разберемся, — кивнул блондин, спрыгивая на землю и потягиваясь. — Завтра заедете?
      — Как получится. А вообще-то вряд ли.
      — Как знаете. А то бы на охоту сходили, шашлычок организовали…
      — Какая сейчас охота? — усмехнулся второй пассажир.
      — Не знаю. — Блондин развел руками, и я подумал, что по манере вести себя он напоминает Гаймакова. — Какая-нибудь, я думаю, есть… Ну, бывайте! Пошли, Федя!
      В доме нас встретили двухметровый амбал Саша и худощавый, гибкий и подвижный Коля. Пока мы выбирались из машины, Саша вышел на крыльцо, позевывая и почесывая живот, держа в руке помповое ружье.
      — Закемарил немножко, — добродушно пояснил он, пропуская нас и запирая дверь.
      — А ворота чего, так и будут открытыми? — спросил мой спутник.
      — Попозже закрою. Кто сюда сунется? Коля сидел в комнате и смотрел телевизор.
      Наше появление его не заинтересовало. Он оторвался от экрана, чтобы поздороваться, и сразу же сел обратно в кресло. На полу, около его ног, стояли пустые пивные бутылки и валялась упаковка от соленых орехов. По лицу блондина было заметно, что увиденное ему очень не нравится, но он сдержался и не стал делать замечание охранникам в моем присутствии. Только пробормотал:
      — Смотрю, расслабились вы тут совсем…
      — Да брось ты, Леха, — отозвался Саша, поигрывая ружьем на манер дубинки, — здесь, бля, сидишь круглыми сутками, от скуки дуреешь… А на фига? Я сюда не рвался…
      — Ладно. Сготовьте чего-нибудь пожрать. Только не как в прошлый раз, я тогда полночи блевал, думал, кишки вылезут! Попроще, без всяких китайских наворотов.
      — Это к нему, — Саша махнул помповиком в сторону напарника. — Слышь, Николай, тебя зовут!
      Коле очень не хотелось отрываться от телевизора, он недовольно сморщился и указал рукой в коридор:
      — Там в холодильнике все есть. Разогреть сами не можете?
      — Не можем. — Блондину Лехе надоело, и он решил показать свою власть. — Иди и сделай. А ты закрой ворота и дом обойди, чтоб ни одного окна незапертого не осталось.
      — Кто же их открывает-то в такой мороз? — Вот иди и проверь. Не знаете, что в городе творится?
      — Кто сюда доберется? — пробормотал Саша, взял ружье и вышел в коридор.
      Коля, демонстрируя недовольство, выключил телевизор и отправился на кухню.
      — Располагайся, — блондин кивнул в сторону дивана. — Потом я покажу тебе твою комнату. Извини, спать тебе придется под замком. Вдруг ты лунатизмом страдаешь?
      Я уселся на диван, наблюдая, как Алексей поправил дрова в камине, а потом, раскалив конец кочерги, прикурил от нее сигарету.
      — Замечаешь, какой здесь воздух?
      — Где? Здесь, по-моему, только дымом и пивом воняет.