Майн Рид

Жена-девочка

От переводчика

Роман Майн Рида «Жена-девочка» – один из основных, программных романов великого романиста приключенческого жанра позапрошлого, 19-го века. Тем более удивительно, что на русский язык этот роман не переводился. Моя авантюрная попытка представить этот роман читателю на русском языке вызвана в первую очередь собственным интересом к произведению, а также некоторым честолюбием: если не я, то кто же?

Роман представляет собой грандиозное многоплановое повествование, в котором есть всё, присущее Майн Риду, плюс еще немного: помимо приключенческого, закрученного сюжета, любовной интриги (да еще какой!), – обилие персонажей, причем не идеализированных, как часто бывает у этого писателя, а вполне реальных, юмор, патетика и героическая романтика, и, наконец, есть место политике. Чтение увлекает и захватывает, не говоря уже о переводе. И хотя перевод очень непрост и длится годами, были отдельные главы, которые я переводил залпом: зараз 2-3 главы при обычном темпе в несколько абзацев в день!

Наконец, работа завершена, и роман представлен читателю полностью.

Предисловие вдовы автора

Большинство событий, описанных в этой книге, действительно случились в реальной жизни или были придуманы на основе жизненного опыта автора.

Элизабет РИД.

Лондон, 1888Глава I

ОСТРОВ МИРА

Аквайднек – «Остров Мира!»

О, Коддингтон, и вы, королевские придворные! Как вы могли в погоне за модой на переименование всего, что звучит непривычно саксонскому уху, изменить это историческое название, данное краснокожими аборигенами, на ничего не значащее название «Rhodes»?

Ваше стремление присвоить острову искусственное классическое название – не что иное как результат вашего дурного вкуса. Ваше невежество привело к тому, что вы повторили ошибку старого голландского штурмана, давшего название «Roodt» этой замечательной стране!

Название, данное Блоком, было по крайней мере уместно по некоторой причине, более того, в нем было что-то поэтическое. Огибая Сачест Поинт, он созерцал величественный лес, окрашенный в красный цвет благодаря солнечно-золотой осени. Он был восхищен темно-красной листвой деревьев и алыми гирляндами ползучих растений. Перед его глазами предстали яркие цвета охры утесов. Именно поэтому в его судовом журнале было записано «Красный Остров»!

О, достойный Коддингтон, чем же вас не устроило название индейцев? И почему вы приняли так неуклюже переделанное название голландца?

Я буду придерживаться старого названия – «Остров Мира»; хотя прошли уже те времена, когда Вампаноаг погружал свои ветви в спокойные воды Наррагансета, и его легкие каноэ скользили вокруг острова.

Куда ушли те времена, Аквайднек? С тех пор тебя слишком часто обжигало горячее дыхание войн. Где теперь этот девственный лес, который так радовал глаз Верразано, свободный от сцен Тускана? Где эти величественные дубы, вязы и клены? Куда исчезли зеленые сосны и красные кедры? Где березы с их знаменитой корой, где каштаны, дающие еду голодному путнику, где сассафрас, который восстанавливает здоровье и продлевает жизнь?

Всего этого больше нет. Все это уничтожено огнем и топором безжалостного варвара – солдата.

Несмотря на твое разграбление, Аквайднек, твои богатства все еще привлекательны. Ты все еще Остров Мира, колыбель Любви; каждая пять твоей земли освящена шагами влюбленных, каждый выступ твоих утесов помнит эту старинную историю.

* * *

Ньюпорт, год 18 —, «разгар сезона.»

Апартаменты в одной их лучших Американских гостиниц, Океанхауз, с окном, обращенным на запад.

На третьем этаже расположен длинный балкон с видом на Атлантический океан, простирающийся широкой голубой полосой на расстояние, сколько хватает глаз. Слева – Сачест Поинт, который, подобно снежинкам, распыляется и прерывается скалой Корморант Рок; справа Бевер Тайл с маяком; между ними – рыболовецкие суда, обычное ремесло местного населения; вдали белеет парус корабля и виден дым парохода – оба, очевидно, совершают рейс между двумя крупными морскими портами Шаумут и Манхэттен.

Такой великолепный вид открывается из устья реки Наррагансет – ни одни красивые глаза часто отдыхали, рассматривая все это.

Но никогда еще подобное зрелище не рассматривали более красивые глаза, чем глаза Джулии Гирдвуд, жившей сейчас в этих апартаментах.

Она – не единственная, кто живет здесь. Рядом с ней еще одна молодая леди, ее кузина, Корнелия Инскайп. У нее тоже прекрасные глаза, синеватого оттенка, но они уступают черным глазам первой из них, глазам, буквально источающим флюиды любви.

На языке авторов романов Джулия была бы названа брюнеткой, а Корнелия блондинкой. Фигуры их различаются так же, как и цвет волос: первая высокая и отличается зрелой женской красотой, а вторая ниже ростом и более юная.

Различаются они и по характеру. Старшая более смуглая, и потому мысли ее кажутся более грустными, а движения медленными и задумчивыми; в то время как младшая, судя по разговору, более веселая и жизнерадостная, мысли Корнелии больше о будущем, чем о прошлом.

На них свободные утренние халаты, крошечные шлепанцы, надетые на их прекрасные ножки, и обе они расположились на креслах-качалках внутри комнаты, напротив окна. Глаза обеих устремлены к морской синеве, девушки только что обратили внимание на пароход, приближавшийся к Поинт Джудит и плывший в северо-восточном направлении.

Это было прекрасное зрелище: огромный черный монстр, прокладывавший дорогу по синей морской глади и оставлявший позади себя белый след бурлящей воды и пены.

Корнелия выскочила на балкон, чтобы получше разглядеть эту захватывающую картину.

– Интересно, что это за пароход? – сказала она. – Наверное, это Канард, один из тех огромных океанских пароходов!

– Ты ошибаешься, Нил. Жаль, что это не он, и жаль, что я сейчас не плыву на нем. Слава Богу! Пройдет несколько недель, и я уплыву отсюда на пароходе.

– Как! Тебе уже надоел Ньюпорт? Другого такого приятного уголка мы не найдем во всей Европе. Я уверена, что не найдем.

– Зато мы найдем более приятное общество и лучшие развлечения.

– Что ты имеешь против здешнего общества?

– То же, что оно имеет против нас. Я не говорю об аборигенах. Они ведут себя вполне прилично. Я говорю о тех, кто приезжает сюда на лето, как и мы. Ты спрашиваешь, что они имеют против нас. Странный вопрос!

– Я ничего особенного не заметила.

– Зато я заметила! Эти Дж., Л. и Б. смотрят на нас свысока, поскольку мы дочери лавочников! Ты не могла не заметить это.

Мисс Инскайп нечего было возразить, поскольку и она заметила, что кое-кто из этих людей действительно посматривал на нее свысока. Но она была из тех, кто придавал мало значения светской жизни, и поэтому такие нюансы ее мало волновали.

Однако гордой и честолюбивой Джулии все это было небезразлично. Нельзя сказать, что ею полностью пренебрегали, однако общество, собравшееся на фешенебельном морском курорте, посматривало на нее свысока, особенно вышеупомянутые Дж., Л. и Б.

– Но в чем причина? – продолжала она с возмущением. – Если наши отцы были лавочниками, то их деды занимались тем же. В чем разница, хотела б я знать?

Мисс Инскайп нечего было ей возразить.

Не желая раздражать гордую и честолюбивую кузину, она попробовала ее успокоить:

– Хорошо, Джулия, пускай мисс Дж., мисс Л. и мисс Б. смотрят на нас свысока, но зато их братья совсем не такие. Я тебя уверяю, что они совсем не такие!

– Оставь в покое их братьев! Что толку, что они снизошли до нас? Не делай из меня глупышку, Нил! Миллион долларов – наследство, оставленное мне отцом, которое я получу после смерти матери, – вполне объясняет такую снисходительность. Впрочем, если зеркало мне не врет, мне нечего беспокоиться!

Да, она имела все основания утверждать это! У Джулии Гирдвуд никогда не было причин для тревоги, когда она смотрела на себя в зеркало. Этот цветок расцвел и принял совершенные формы, и дочь лавочника чувствовала себя герцогиней. Лицо ее было так же совершенно, как и фигура. От нее исходили флюиды любви и желания; хотя, как это ни странно, к ним невольно примешивалось неприятное чувство некоей опасности. Это было похоже на то, чем так печально прославились Клеопатра, Лукреция Борджиа или красавец-убийца Дарнли.

В ней невозможно было отыскать ни одной неуклюже-грубоватой черты, даже малейшего признака неаристократического происхождения, или деревенщины и всего того, что ей сопутствует. Возможно, кое-что из этого можно было обнаружить в ее кузине, Корнелии. Но Джулия Гирдвуд так долго жила под флагами Пятой Авеню (здесь находился дом ее матери), что внешне ничем не отличалась от самых гордых девиц этой аристократической улицы.

– Ты права, Джулия, – согласилась с ней кузина. – Ты и богата, и красива. Мне жаль, но о себе я не могу этого сказать.

– Ах ты, маленький льстец! Хоть ты и не такая богатая, как я, то уж во всяком случае красотой мне не уступаешь. Впрочем, ни то ни другое здесь ничего не значит.

– Так почему ты приехала сюда?

– Это была не моя идея. Моя мама привезла меня сюда. Если говорить обо мне, я предпочитаю Саратогу, где не придают такого значения родословной и где дочь лавочника так же хороша, как и его внучка. Я хотела отправиться туда на этот сезон, но мама возражала. Ничего не могло ее устроить, только Ньюпорт, Ньюпорт, Ньюпорт! И вот мы здесь! Благодарение Небесам! Это недолго еще продлится.

– Хорошо, и поскольку мы уже здесь, давай наслаждаться тем, что дано здесь каждому: будем купаться и загорать.

– Ага, давай сделаем вид, что нам здесь хорошо! Если опустить тела мисс Дж., Л. и Б. в соленую воду, это во многом оправдает их присутствие в Ньюпорте! Это полезно и для них, ей-Богу! Это могло бы немного улучшить цвет их лица. Небеса знают, как они нуждаются в этом; и, Благодарение Небесам, я совсем в этом не нуждаюсь!

– Но ты будешь ли купаться сегодня?

– Нет, не буду!

– Но кузина! Это такая восхитительная процедура!

– Я ее ненавижу!

– Ты шутишь, Джулия?

– Нет, просто я хотела сказать, что ненавижу купаться в окружении этой толпы.

– Но ведь невозможно быть на пляже в одиночестве!

– Это неважно. Я не желаю с ними встречаться где бы то ни было – на пляже или в другом месте. Если бы только можно было купаться вон там, в глубоких синих водах, или среди этих белых скал, которые видны отсюда! Ах! Вот это была бы восхитительная процедура! Интересно, найдется ли такое местечко, где мы могли бы купаться в одиночестве?

– Да, я знаю такое местечко. Я открыла его на днях, когда собирала раковины вместе с Кеция. Оно находится внизу, под утесами. Там есть уютная небольшая пещера, великолепный грот с глубоким водоемом перед ним и гладким песчаным пляжем, белым как серебро. Утес нависает над ним, я уверена, что никто не сможет заметить нас сверху, особенно когда мы будем купаться. Таким образом, мы будем на пляже, и утес будет защищать нас от посторонних взоров. Мы можем раздеться в пещере без опасения, что кто-нибудь нас увидит. Кеция будет сторожить нас наверху. Ну, скажи мне, Джулия, ты пойдешь туда купаться?

– Хорошо, я не возражаю. Но что мы скажем маме? Она ужасно не любит, когда не соблюдаются правила приличия. Она будет против.

– Нам не следует раскрывать ей нашу тайну. Она не собирается сегодня купаться, она уже сказала мне сегодня об этом. Мы обе направимся сначала к обычному пляжу, как будто собираемся купаться там. Оказавшись вне поля ее зрения, мы можем уйти туда, куда нам надо. Я знаю тропинку, ведущую через поля прямо туда, к утесу. Так ты пойдешь со мной?

– О да, я согласна.

– Сейчас как раз время отправиться туда. Слышишь топот ног по коридору? Это купальщики направляются на пляж. Давай позовем Кеция и отправимся в путь.

Поскольку Джулия нисколько не возражала, ее предприимчивая кузина прошла в коридор и, остановившись перед дверью смежной комнаты, позвала: «Кеция!»

Это была комната миссис Гирдвуд, а Кеция, ее темнокожая служанка, играла роль горничной и прислуживала всем трем дамам.

– Что случилось, дитя? – отозвался голос, но, судя по нему, это была не Кеция.

– Мы собираемся идти купаться, тётя, – сказала молодая леди, приоткрыв дверь и заглянув в комнату. – Мы хотим, чтобы Кеция подготовила нам купальные платья.

– Да, конечно, – послышался тот же самый голос, который принадлежал миссис Гирдвуд. – Ты слышишь, Кеция? Послушайте, девочки! – добавила она, обращаясь к молодым леди, которые уже стояли вдвоем в дверном проеме. – Вам надо взять урок плавания. Помните, что мы путешествуем по большим морям и океанам, и вам надо научиться плавать, чтобы в случае чего не утонуть.

– О, мама! Ты нас пугаешь.

– Хорошо-хорошо, но я думаю, умение плавать вам в любой ситуации пригодится. Во всяком случае, вам не будет вредно научиться держать голову над водой и овладеть еще одним навыком. Поторопись, девушка, с купальными платьями! Все уже ушли на пляж, вы опаздываете. Ну же, ты нас задерживаешь!

Вскоре Кеция появилась в коридоре, неся с собой сверток – купальные принадлежности для молодых леди.

Крепкая, здоровая негритянка – на ее голове красовался шерстяной тюрбан (toque) в новоорлеанском стиле, а на плечи был накинут пестрый платок (bandanna) – была существенным атрибутом в семье владельца магазина; этот атрибут должен был подчеркнуть их принадлежность к Южным штатам и, конечно, аристократическое положение. Надо сказать, не одна лишь миссис Гирдвуд подобным образом выбирала служанок в расчете на внешний эффект.

Молодые девушки быстро сняли шлепанцы и надели пляжные туфли. Их головы покрыли кокетливо надетые женские шляпки, а на плечи (в течение дня могло быть достаточно прохладно) были наброшены шали.

– Ну, мы пошли, – сказав эти слова, кузины миновали галерею, спустились по длинной лестнице, пересекли веранду и вышли наружу, а затем направились по дороге на пляж.

Когда они оказались вне поля зрения из гостиницы, они изменили маршрут, свернув на тропинку, ведущую к утесу.

Менее чем через двадцать минут их можно было видеть спускающимися по одному из ущелий, ведущих вниз, – впереди шла Корнелия, сразу за ней Джулия и замыкала шествие негритянка с узлом их купальных принадлежностей.

ГЛАВА II. ДВЕ НАЯДЫ

Однако их заметили.

Один джентльмен, прогуливающийся вдоль утеса, видел, как девушки спустились вниз.

Он был из Охра Поинт, находящейся далеко отсюда, и таким образом он не был знаком с молодыми леди, сопровождаемыми чернокожей служанкой.

Ему подумалось, что их появление в этот час несколько странно. Ведь было самое время для купания. Издали он мог видеть коробки на пляже, из которых выходили группы веселых отдыхающих в зеленых, синих, темно-красных и алых костюмах, издали похожих на разноцветных лилипутов.

«Почему эти леди не пошли на пляж с ними? – удивлялся он. – А, понятно, они пошли собирать раковины, – предположил джентльмен. – Они ищут раковины среди морских водорослей. Из Бостона, без сомнения. И я готов держать пари, что они надели подводные очки для этого.»

Джентльмен улыбнулся, довольный своей сообразительностью, но улыбка вдруг исчезла с его лица. Цвет лица их служанки опровергал это заключение.

«Похоже, что они из Южных штатов», – пробормотал он.

После этого джентльмен перестал думать о них. У него в руках было ружье, и он собирался подстрелить одну из крупных морских птиц, время от времени пролетавших вдоль утеса.

Поскольку только что закончился отлив, и поток воды начал возвращаться, они пролетали низко, то и дело вылавливая себе пищу из мелководья и с песчаного берега.

Охотник, обратив внимание на это обстоятельство, решил спуститься пониже к морю, чтобы подстрелить дичь наверняка, и поэтому спустился в одну из расщелин, рассекающих утес, – в ту, которая была поближе к нему.

Придерживаясь направления на Форти Степс, он медленно подвигался вперед. То и дело встречающиеся выступы в скалах, а также зыбучий песок задерживали его движение.

Охотник, однако, не торопился. Нужно было выбрать хорошее место для удачного выстрела. Кроме того, оставалось еще несколько часов до удара колокола в Океанхауз, созывающего постояльцев на обед. Джентльмен был одним из них. До тех пор, пока не придет время обеда, нечего делать в гостинице.

Пока джентльмен совершает свою неторопливую прогулку, следует в нескольких словах описать его.

Стиль одежды явно указывает на то, что это охотник-любитель. Более того, по многим признакам заметно, что это военный. Об этом свидетельствуют фуражка, очевидно, прошедшая вместе с ним все тяготы военной службы, наполовину скрытое тенью лицо, покрытое загаром, что указывает на прохождение службы в одной из стран с тропическим климатом; в то же время вновь появившийся светлый оттенок означает недавнее возвращение. Простой гражданский сюртук, застегнутый на пуговицы, темно-синие брюки и сильно сбитые ботинки на ногах завершают его полувоенный костюм. Стоит отметить, что все предметы одежды так хорошо сидят на нем, словно подчеркивают колоритность его стройной и мужественной фигуры.

Лицо его вполне соответствует внешности. Не овальное, но той округлой формы, которая гораздо чаще свидетельствует о недюжинной силе и смелости. Красивый облик этого джентльмена венчают пышные темные волосы и аккуратные усы.

Всеми этими достоинствами обладал молодой человек, которому, несмотря на большое путешествие и военную службу в прошлом, было все еще около тридцати.

Он медленно подвигался вперед, только слышалось шуршание ботинок, когда он шел по слою гальки. Он слышал эти звуки, но не обращал на них внимание, зная, что это его собственные шаги.

Однако, когда охотник остановился, дожидаясь появления чайки вблизи расщелины, и собрался было прицелиться, другие звуки привлекли его внимание.

Эти звуки настолько были приятны уху, что он мгновенно позабыл о чайке. Птица пролетела мимо, и он даже не сделал попытку спустить курок, хотя расстояние вполне позволяло удачным выстрелом убить ее!

«Нимфы! Наяды! Русалки! Которая из трех? Прозефина спустилась со скалы, чтобы принять водные процедуры! О боги! О богини! Какая привлекательная картина!»

Эти слова сорвались с его уст, когда он стоял, пригнувшись, прямо напротив скалы, которая выдавалась над утесом. Под ней находилась бухта, где купались молодые леди – негритянка их охраняла, но она беззаботно смотрела по сторонам, сидя на одном из выступов скалы.

«Целомудренные Дианы! – воскликнул охотник. – Простите мне мое вторжение! Весьма нечаянное, ручаюсь вам. Я должен вернуться назад, – продолжил джентльмен, – чтобы спасти себя от опасности покончить со своей холостяцкой жизнью. Вы меня провоцируете! Я хотел было пройти, чтобы исследовать пещеру, как услышал ваш разговор. Я хотел просто пройти здесь. Как же неловко получилось, что вы остановили меня!»

Пробормотав последнюю фразу, он явно погрешил против истины. И это было особенно заметно по его действиям, поскольку он все еще слонялся вблизи скалы и продолжал наблюдать за дамами.

Они плескались в прозрачной воде, не доходившей им до пояса – нижняя часть тела была покрыта намокшими в воде юбками, вплотную обмотанными вокруг них, ноги их отчетливо просматривались в воде были похожи на морские кораллы, – две молодые девушки весело резвились, наслаждаясь купанием. Лишь Йосеф сумел бы устоять перед таким зрелищем ^{note 1} !

Их длинные волосы растрепались – они были двух цветов: черного и золотистого; капли жемчужинами сверкали в них, поскольку девушки своими руками с крошечными пальчиками, увенчанными розовыми полукругами ноготков, интенсивно брызгали водой друг в друга; постоянно расходившиеся круги по воде и музыка их веселых голосов – ах! Кто бы мог добровольно отвернуться при виде такой картины!?

Чтобы сделать это, охотнику пришлось приложить немало усилий, и только мысль о сестре помогла ему справиться со своими чувствами.

Размышляя о ней, он зашел за скалу, откуда уже не было видно так взволновавшей его картины.

«Ужасно неловко! – снова пробормотал он, на этот раз, возможно, гораздо искреннее. – Я хотел бы там пройти. Пещера была уже недалеко, и теперь мне придется возвращаться назад! Я должен или вернуться, или подождать, пока они не закончат свои водные процедуры.»

На мгновение он остановился, задумавшись. Он прошел уже значительное расстояние от того места, где спустился к утесу. Кроме того, путь назад был нелегок, как он уже успел убедиться.

И он решил остаться, пока «берег не будет свободен.»

Он сел на камень, вынул сигару и закурил.

Он был не более чем в двадцати шагах от водоема, где наслаждались купанием прелестные девушки. Он слышал плеск воды, потревоженной их ладонями, словно молодые лебеди били по воде крыльями. Он слышал их разговоры, прерываемые звонким смехом. Однако не было никакой опасности, что он невольно подслушает эти разговоры: шум моря не позволял расслышать, о чем они говорили. Только время от времени слышались громкие возгласы восхищения, которые исходили от двух Наяд, или раздавался пронзительный голос негритянки, предупреждавшей, чтобы они не заходили слишком далеко, поскольку начинался прилив.

Все эти картины он мог представить себе по услышанным звукам, но не видел, поскольку находился за скалой.

Прошло добрых полчаса, а девушки все еще не выходили из воды, по-прежнему резвились и звонко смеялись.

«Возможно, они самые настоящие русалки, иначе они не могли бы купаться так долго. Безусловно, будь это обычные девушки, они давно бы уже вышли из воды.»

Как видно из произнесенной фразы, охотник уже начинал терять терпение.

Но вот вскоре плеск воды прекратился, и больше не было слышно их смеха. Он мог еще слышать голоса девушек, ведущих беседу, и голос негритянки, то и дело раздающийся в паузах их разговоров.

«Они уже вышли из воды и одеваются, – с радостью заключил охотник. – Интересно, как долго они будут заниматься этим? Не более часа, я надеюсь.»

Он вытащил новую сигару, третью по счету.

«К тому времени, как я выкурю сигару, – рассуждал охотник, – они уйдут. Во всяком случае, они уже к тому времени оденутся; и, не рискуя оказаться невежливым, я пройду мимо них.»

Он закурил и прислушался.

Разговоры теперь велись беспрерывно, но более тихими голосами, и смех больше не раздавался.

Сигарета была уже почти выкурена, а те же серебристые голоса все не прекращались; к ним примешивался хриплый шум морских волн – и шум этот все нарастал, поскольку начался прилив. Внезапно подул свежий морской бриз, который усилил шум прилива; и голоса девушек на этом фоне были подобны приглушенному металлическому звуку где-то вдали, так что охотник стал сомневаться, на самом ли деле он слышит их.

«Самое время им уйти, – сказал он, вскакивая с места и выбрасывая окурок. – У них было достаточно времени, чтобы закончить свой туалет дважды, во всяком случае. Было бы глупо и далее любезно дожидаться окончания их развлечения, так пойдем, чтобы продолжить свое исследование!»

Он вернулся к выступу утеса. Еще один шаг вперед, и он неожиданно остановился – лицо его внезапно омрачилось. Вода вследствие прилива поднялась, скрыв камни, и выступ мыса теперь был на добрых три фута был покрыт ею; в то время как бушующие волны, то и дело накатываясь, поднимали уровень воды все выше и выше!

Не было видно никакого пути, чтобы пробраться к пляжу, расположенному ниже, или к выступу, расположенному выше, кругом вода!

Исследователь видел, что невозможно пройти в требуемом направлении, разве что попробовать перейти вброд, погрузившись в воду по пояс. Цель, которую он хотел исследовать, не стоила таких усилий; и с возгласом разочарования – он был сильно огорчен, что зря потратил на это столько времени – охотник развернулся и направился обратно к отвесному берегу.

Он уже не шел медленно, прогулочным шагом. Предчувствие возможных неприятностей заставило его двигаться в самом быстром темпе, на который он был способен. Что, если обратный путь также отрезан, что, если на его пути назад возникнет та же самая преграда, которая прервала его исследование?

Мысль эта его очень тревожила, и, торопливо взбираясь по скалам, пересекая участки, где раньше были лужи воды, а теперь – обширные водоемы, охотник вздохнул свободно, лишь снова достигнув ущелья, по которому спустился сюда.

ГЛАВА III. ДВА РИФМОПЛЕТА

Охотник ошибался, считая, что девушки уже ушли. Они все еще находились в бухте, только больше не разговаривали.

Их разговор закончился, когда они оделись, и они нашли себе занятия, которые требовали тишины. Мисс Гирдвуд приступила к чтению книги, которая, похоже, была поэтическим сборником; в то время как ее кузена, захватившая с собой мольберт и кисти, стала набрасывать эскиз грота, того самого, который служил им комнатой для переодевания.

Дождавшись, когда молодые леди выйдут из воды, Кеция тоже окунулась в воду в том же самом месте, однако прибывающий поток поднял уровень воды настолько, что ее темное тело было надежно скрыто от посторонних глаз в любой точке утеса.

Десять минут поплескавшись в воде, негритянка вернулась на берег; снова натянула свое клетчатое платье; отжала свои волосы, обильно намоченные соленой морской водой; поправила свой цветной платок и, поддавшись усыпляющему воздействию от погружения в соленое море, легла на сухую гальку и почти сразу заснула.

Таким образом, эта троица расположилась в полной тишине на отдых, и охотник-исследователь в момент, когда обнаружил преграду на своем пути и повернул назад, был в полной уверенности, что и прекрасные леди покинули место купания.

В течение некоторого времени эта тишина продолжалась; Корнелия наносила на свой мольберт яркие краски. Окружающая ее сцена была вполне достойна кисти, однако три человеческие фигуры на ней, по крайней мере, в своем естественном виде, не в состоянии были создать интересную картину. Поэтому в ее картине фантазия переплеталась с реальностью: молодые леди, время от времени купающиеся в таких уединенных местах, должны выглядеть смелыми и мужественными.

Разместив мольберт на камнях, таким образом, чтобы волны не могли его залить, она делала набросок своей кузины, склонившейся над книжкой напротив утеса, и темнокожей служанки с тюрбаном на голове, уснувшей на прибрежной гальке. Крутой обрыв утеса с гротом внизу, черные камни, нависающие над ущельем, протянувшимся сверху вниз, – обе его стороны заросли вьющимся растениями, а глыбы были покрыты кустарником причудливых форм, – все это должно было найти отражение на картине юной художницы.

Она уже значительно продвинулась в своей работе над картиной, когда восклицание кузины прервало ее занятие.

Старшая кузина уже некоторое время нетерпеливо перелистывала книгу, что означало либо ее желание поскорее добраться до развязки, либо сильное разочарование прочитанным.

Перевернув несколько страниц, она останавливалась, прочитывала несколько строчек и затем снова листала книгу, как бы пытаясь найти что-либо получше.

Наконец, эта процедура закончилась, и она с раздражением бросила книгу на гальку, воскликнув:

– Какой вздор!

– Ты о чем, кузина?

– Теннисон.

– Ты шутишь! Божественный Теннисон – любимый поэт нашего поколения?

– Поэт нашего поколения! Только не Теннисон!

– А кто же? Не Лонгфелло ли?

– Еще один такой же рифмоплет. Его американский сборник весьма посредственен, если вообще это можно назвать сборником. Тоже мне поэты! Их необычные причудливые рифмы – эти мелкие чувства, выраженные сильными средствами, – на самом деле не способны вызвать и миллионную долю эмоций во всех их виршах!

– Ты на самом деле так считаешь, кузина? Как же ты объясняешь их популярность во всем мире? Разве это не доказательство того, что они действительно являются поэтами?

– В самом деле, ну а как насчет Сутея? Бедный, тщеславный Сутей, который возомнил, что он выше Байрона! И мир разделил его заблуждение – по крайней мере половина его современников! А сегодня этого рифмоплета никто не хочет издавать.

– Но Лонгфелло и Теннисона ведь издают!

– Да, это так, так же как и мировое признание, как ты говоришь. Все это легко объяснимо.

– Как же так?

– Все это благодаря стечению обстоятельств, поскольку они появились после Байрона – сразу же после него.

– Я не понимаю тебя, кузина, объясни.

– Это очевидно. Байрон опьянил мир своей божественной поэзией. Его превосходные стихи для души были как вино для тела, ибо великолепные глубокие чувства не что иное как пир для души. И, подобно сильному опьянению для тела, это сопровождается похмельем – такой нервной слабостью, когда требуется принять синюю таблетку и слабительное. Это вызвало к жизни появление его абсента и горькой настойки из ромашки; и ими оказались Альфред Теннисон, поэт, удостоившийся милости королевы Англии, и Генри Уадсворт Лонгфелло, любимое домашнее животное сентиментальных леди в очках из Бостона. Таким образом, поэтическая буря сменилась прозаическим штилем, который продолжается уже более сорока лет до сей поры, и который не состоянии изменить жалкие потуги этих двух рифмоплетов!

– Питер Пайпер съел несколько острых перцев! ^{note 2} – процитировала Корнелия, звонко и добродушно рассмеявшись.

– Именно! – воскликнула Джулия, раздраженная веселым равнодушием кузины к подобным поэтическим перлам. – Только благодаря такой несерьезной игре слов, легкой сентиментальности и болезненному тщеславию, которые сумели родиться у этих посредственностей, а затем были срифмованы в строфы и изданы, эти рифмоплеты и получили мировую известность, о которой ты говоришь. Впрочем, если учесть, что нет достойных кандидатов в поэты, я не удивляюсь, кого у нас считают лучшими!

С этими словами она приподняла свою изящную ножку и в порыве злости пнула ею бедного Теннисона, глубоко втоптав книгу во влажный песок!

– О, Джулия, ты испортила книгу!

– Эту книгу уже невозможно испортить! Никому не нужная бумага. Вон, в одной из этих симпатичных водорослей, выброшенных на морской песок, содержится гораздо больше поэзии, чем во всех этих ничего не стоящих книжках. Пусть лежит здесь!

Последние слова были адресованы Кеция, которая, проснувшись, наклонилась, чтобы поднять растоптанную книгу.

– Пусть она лежит здесь, пока вода до нее не доберется; пусть волны морские предадут забвению книгу, а волны времени сотрут память об ее авторе. Есть только один настоящий поэт в нашем мире…

В это время Корнелия встала на ноги, не потому, что ее задели слова кузины – просто волны Атлантики уже добрались до ее юбки. Она стояла, и морская вода стекала с ее одежды.

Художница сожалела о том, что ей пришлось прервать рисование; картина была лишь наполовину готова; и теперь ей пришлось сменить точку обзора, с которой вид был уже не такой замечательный.

– Ничего, не страшно, – пробормотала она, закрывая альбом. – Мы сможем прийти сюда завтра. Джулия, ты не будешь возражать против этого?

– Напротив, кузина. Это очень здорово, такое купание вне общества и без лишних церемоний. Я еще не получала большего удовольствия за все время пребывания на этом острове, на… на… острове Аквайднек. Таково, кажется, его древнее наименование. Сегодня, наконец, я пообедаю с аппетитом!

Кеция свернула купальные костюмы и увязала их в узел, вот, наконец, все трое уже готовы двинуться в обратный путь.

Теннисон все еще лежал, зарытый в песок, и злобный его критик не позволил забрать книгу!

Они направились обратно в гостиницу, рассчитывая подняться на утес тем же путем, которым они спустились сюда. Другого пути они не знали.

Однако когда они достигли скалы, которая нависала над бухтой, все трое неожиданно вынуждены были остановиться.

Они сильно задержались в бухте, и в результате дорога назад была перерезана потоком воды, нахлынувшей из-за прилива.

Вода была только несколько футов глубиной, и можно было еще преодолеть это препятствие. Но вода все прибывала, и достаточно интенсивно, так что вскоре могла охватить их с головы до ног.

Они видели все это, но пока не чувствовали серьезной опасности. Это было неприятное препятствие, и только.

– Нам надо вернуться назад, – сказал Джулия, поворачивая к бухте. Двое ее спутниц направились следом.

Однако и здесь они столкнулись с тем же препятствием.

Такая же глубокая вода, та же самая опасность, что волны накроют их с головой!

И, поскольку они стояли, выжидая, вода все прибывала, – преграждающее им дорогу водное препятствие становилось все глубже и опаснее!

Назад, к тому месту, которое они только что покинули!

Здесь также глубина потока заметно увеличилась – он поднялся более чем на фут после того, как они покинули это место. С моря дул легкий бриз, однако ветер постепенно усиливался.

Пересечь водное препятствие было уже невозможно: ведь никто из них не умел плавать!

Одновременно у обеих кузин вырвался крик отчаяния – чувство опасности, зародившееся у них некоторое время назад, теперь вырвалось наружу.

Крик подхватила темнокожая служанка, выглядевшая гораздо более испуганной, чем ее хозяева.

В панике они снова бросились назад.

Теперь уже не было никаких сомнений в серьезности их положения: с обеих сторон путь был отрезан!

Ужас охватил их при виде все прибывающей воды. Их взгляд устремлен к утесу, на котором они могли бы спастись, но ущелье, ведущее к нему, было недоступно.

Отчаяние овладевало ими при виде этого утеса!

Лишь одна надежда поддерживала их. Если вода не поднимется выше их роста и не затопит их с головой, они могли бы без опасений остаться на месте, пока не начнется отлив.

Беглым взглядом они осмотрели волны, грот и камни наверху. Не знакомые с морской стихией, они тем не менее знали, что волны поднимаются с приливом, после чего наступает отлив. Но как высоко поднимется вода? Им не было известно никаких признаков, которые могли подтвердить опасения относительно их участи или, наоборот, вселить надежду на благополучный исход.

Эта неопределенность была еще хуже, чем даже уверенность в грозящей опасности.

Встревоженные этим, девушки инстинктивно сжимали друг друга в объятиях, их громкие крики оглашали окрестности:

– На помощь! На помощь!

ГЛАВА IV. «НА ПОМОЩЬ! НА ПОМОЩЬ!»

Их крик о помощи доносился до вершины утеса.

И услышал его тот самый джентльмен, который пришел сюда поохотиться; тот, кто совсем недавно слышал те же самые голоса совсем в другой тональности.

Покинув ущелье, он находился севернее Восточного пляжа; это был самый короткий путь к гостинице.

Он едва пришел в себя после неприятного происшествия, заставившего его совершить трудный обход; хотя его мысли больше были заняты не этим, а прекрасным лицом одной из двух прекрасных незнакомок, которых он увидел на пляже.

Это было лицо, которое имело смуглый оттенок.

Ее фигура также не выходила у него из головы. Его мимолетный взгляд на прелестную головку выше уровня моря, а на также линии фигуры, просматривавшиеся ниже, в полупрозрачной воде, произвел на него неизгладимое впечатление. Он так хорошо запомнил эту картину, что уже начал раскаиваться в своем порыве деликатности, заставившем его отступить за скалу.

Под впечатлением от увиденного он решил изменить свой маршрут, надеясь как бы случайно встретиться с прелестными купальщицами на вершине утеса.

Прошло однако немало времени, а девушки все еще не появлялись. Джентльмен видел сверху только пустынный пляж – несколько одиноких темных фигур, появившихся там, очевидно, спешили в гости к Нептуну.

Конечно же, обе эти русалки, сменив купальные костюмы на цивильные платья, давно ушли домой, в гостиницу. По крайней мере, так он думал.

Внезапно он понял, что его догадка неверна: где-то поблизости раздался крик, который повторился снова и снова!

Он подбежал к краю утеса и взглянул вниз. Все изменилось до неузнаваемости в открывшейся ему картине: поток прилива залил все известные ему приметы. Даже выступы скал были залиты и едва угадывались по тому, как вокруг них бурлила вода прибоя.

Вот снова раздался тот же крик!

Опустившись на колени, он подползал ближе и ближе, пока не оказался у самого края обрыва. И тем не менее он ничего внизу не заметил. Ни души. Не было ни одного места, где кто-либо мог бы разместиться, не утонув в бурном потоке. Не было видно ни берега, возвышавшегося над водой, ни скалы или выступа, где мог бы находиться человек. Только сердитые темные волны, ревущие подобно разгневанным львам, захватив берег, стремились унести все что там было в пучину океана!

Среди этого хаоса бушующих волн снова послышался крик! И снова, и снова, пока он не превратился в непрерывные призывы о помощи!

Теперь он уже не сомневался в значении этих криков. Купальщицы были внизу, и они были в опасности!

Но как им помочь?

Он поднялся на ноги. Джентльмен внимательно осмотрел все вокруг – как обрыв, так и все возможные другие пути, ведущие вниз, к берегу.

Поблизости нет никакого жилья, значит раздобыть веревку невозможно.

Он обратился в сторону Восточного пляжа. Возможно, там есть лодка. Но придет ли эта помощь вовремя?

Сомнительно. Продолжающиеся непрерывные призывы о помощи означали серьезную опасность. Возможно, в эту минуту несчастные уже тонут в бурном потоке!

И тогда он вспомнил об ущелье, полого спускающемся к берегу. Оно должно быть недалеко. То самое ущелье, по которому спустились молодые леди. Он умеет хорошо плавать, и, добравшись вплавь до бухты, он сумеет их спасти.

Крикнув в ответ, что он идет к ним на помощь, и как мог ободрив терпящих бедствие, он начал быстро, как только возможно, спускаться по гребню утеса.

Добравшись до ущелья, он вошел в него и очень скоро спустился до уровня моря.

Не останавливаясь, он побежал вдоль берега, по песку и гальке, преодолевая острые выступы скал и протискиваясь между скользких валунов, покрытых морскими водорослями.

Так он достиг места, где бухта упиралась в отвесную скалу. Здесь ему снова были слышны крики отчаяния среди шума морского прибоя.

Идти дальше было невозможно: вода была глубиной по шею, она бурлила и прибывала.

Сбросив ботинки, сняв оружие, кепку и пиджак и положив все это на выступ скалы, он вошел в воду и начал борьбу с бушующими волнами.

Это едва не стоило ему жизни. Дважды его со всей силы выбрасывало на скалу, и каждый раз он получал сильные ушибы.

Однако ему удалось обогнуть скалу и заплыть в бухту, где волнение воды было намного слабее.

Теперь он поплыл без помех и вскоре оказался среди неудачливых купальщиц, которые, увидев его, перестали кричать и поверили в свое спасение.

Все они находились в пределах грота, куда вернулись, поскольку это было самое высокое место, куда они смогли добраться. И тем не менее, вода заливала их лодыжки!

Увидев джентльмена, они бросились ему навстречу и оказались по колено в воде.

– О, сэр, – крикнула старшая из кузин. – Вы видите, в какую неприятную ситуацию мы попали. Можете вы помочь нам?

Пловец принял вертикальное положение. Он осмотрелся вокруг, прежде чем ответить.

– Вы умеете плавать? – спросил он.

– Увы, никто из нас не умеет…

«Это плохо, – пробормотал он про себя. – Но, в любом случае, сомнительно, чтобы я смог перевести их через это место. Хорошо уже, что мне удалось это сделать самому. Я едва не разбился. Но, черт возьми, как мне переправить их?»

Это были его размышления, и девушки не могли знать, о чем он думает. Но они видели, его невеселое лицо и мрачный взгляд и стояли, дрожа от страха.

Внезапно он обратил свой взгляд на утес. Он вспомнил, что еще наверху заметил там расщелину. Теперь ему представилась возможность рассмотреть ее в деталях от подножия утеса и до вершины.

Луч надежды осветил его лицо. Это могла быть хорошая идея!

– Пожалуй, вы сможете подняться на утес вон там? – высказал он свой вопрос-предложение.

– Нет-нет! Я уверена, что нам не удастся взобраться на утес этим путем. Я не смогу.

– И я не смогу.

– Вы смогли бы подняться, цепляясь за кустарник. Это не так уж трудно, как кажется. Эти кусты помогут вам, есть также места, где можно поставить ногу. Сам я мог бы взобраться на утес без труда, но, к сожалению, я не смогу сопровождать вас во время подъема. Там нет достаточно места, чтобы подняться двоим одновременно.

– Я уверена, не сумею пройти и половины пути и упаду!

Это сказала Корнелия. Джулия придерживалась такого же мнения. Негритянка же была до такой степени напугана, что не имела собственного мнения. Губи ее приобрели пепельно-бледный оттенок, и она была не в состоянии что-либо сказать.

– Раз так, нет никакой другой возможности, кроме как попытаться переплыть поток, – сказал незнакомец, снова поворачиваясь в сторону моря, и тщательно исследуя прилив. – Нет! – решительно сказал он, окончательно отказываясь от этого плана. – Вплавь я смог бы спастись сам, хотя сейчас я и в этом не уверен. Вода поднялась с тех пор, как я прибыл сюда. Со стороны моря дует сильный ветер. Я – хороший пловец, но переправить вас с собой… Боюсь, мне это не под силам.

– Но послушайте, сэр, – обратилась к нему девушка с темно-коричневыми глазами, – разве мы не могли бы остаться здесь, пока не начнется отлив?

– Это невозможно. Взгляните туда! – ответил джентльмен, показывая на утес.

Достаточно было даже беглого взгляда, чтобы убедиться в его правоте. Горизонтальная линия, явно заметная на отвесных стенах утеса, благодаря тому, что вода вдоль нее подточила камень, и являлась верхней границей прилива. Она проходила высоко наверху!

У обеих девушек вырвался крик ужаса, когда они поняли, что это означает. Именно сейчас они впервые ощутили всю полноту опасности, которая им угрожает. Если до этого момента они еще тешили себя надеждой, что прилив не приведет к уровню воды, способному полностью затопить их, то теперь они воочию увидели контрольную линию, проходящую намного выше поднятых вверх рук!

– Не надо падать духом! – воскликнул незнакомец, внезапно приободрившись, как будто некая новая счастливая мысль пришла ему в голову. – У вас есть накидки. Дайте мне их, обе.

Не спрашивая, зачем, обе девушки сняли с плеч и передали ему свои кашемировые накидки.

– У меня возник план, – сказал незнакомец, доставая нож и разрезая дорогую материю на полосы. – Как я не догадался сделать это ранее! С помощью этих полос материи я смогу поднять вас на утес.

Очень скоро материя была разрезана на несколько полос. Связав их концы, они получили достаточно длинную «гирлянду», способную послужить им в качестве веревки.

Испуганные молодые леди нетерпеливо помогали ему в этой работе.

– А теперь, – сказал он, как только подобие веревки было готово, – я смогу поднять вас одну за другой. Кто пойдет первой?

– Иди ты, кузина! – сказала девушка с темно-коричневыми глазами. – Ты самая легкая. Пусть он сначала опробует этот подъем с самым легким весом.

В создавшемся положении не было времени для каких-либо споров или церемоний, и посему Корнелия приняла предложение. Незнакомцу осталось только приступить к исполнению своего плана.

Веревка была тщательно обвязана вокруг талии девушки, другой конец веревки также тщательно прикреплен к телу мужчины. Связанные таком способом, они начали восхождение на утес.

Хоть и с трудом, но оба альпиниста, опытный и новичок, преодолели подъем. И вот уже юная леди стоит целая и невредимая на вершине утеса.

Она не проявила никаких признаков радости. Ведь кузина ее все еще находилась внизу и была в опасности!

Развязав веревку, он спустился вниз тем же самым путем, как и в первый раз: снова обогнув скалу, ему пришлось бороться с бурным потоком, – и вот уже оказался под защитой бухты.

Веревка была сброшена вниз, поймана и обвязана вокруг талии другой девушки. Начался трудный подъем, после чего и Джулия была спасена!

Но на этом он не остановился. Благородный спасатель не допускал даже и мысли, чтобы бросить в беде служанку с черным цветом кожи!

И в третий раз, подвергая опасности свою жизнь, он вернулся к негритянке и таким же способом поднял и ее, чтобы та присоединилась к белым девушкам в выражении своей благодарности.

– Мы никогда не забудем то, что вы для нас сделали, – сказала девушка с темно-коричневыми глазами.

– О, никогда-никогда, – воскликнула другая, обладательница голубых глаз.

– Мы бы хотели попросить вас еще об одном одолжении, сэр, – сказала первая девушка. – Нам очень неудобно просить об этом. Но мы оказались бы в очень щекотливой ситуации, если бы все узнали о нашем неприятном приключении. Поэтому не могли бы вы помочь нам еще раз и никому не рассказывать о происшедшем?

– О, относительно меня вы можете не беспокоиться. Я не скажу никому ни слова, будьте уверены! – отвечал благородный незнакомец.

– Тысяча благодарностей! Мы действительно вам очень обязаны! Хорошего дня вам, сэр!

Отвесив поклон благодарности, девушка с темно-коричневыми глазами направилась по тропинке, ведущей от утеса к Океанхаузу. Несколько более глубокое чувство благодарности можно было наблюдать в голубых глазах другой девушки (это была Корнелия); хотя она удалилась столь поспешно, что не успела высказать никаких внешних проявлений этого чувства.

Замешательство, вызванное только что пережитым, могло служить ей оправданием в этом.

Что касается негритянки, она не нуждалась в подобном оправдании.

– Да хранит вас Господь, благородный масса! Да хранит вас Господь! – произнесла она слова искренней, подлинной благодарности, которые джентльмен заслужил по праву.

ГЛАВА V. ЗЛАЯ ОХОТНИЧЬЯ СОБАКА

Удивленный и не без некоторого чувства огорчения, охотник остался на том же месте, думая о трех дамах, которых он только что спас от почти неминуемой смерти.

«Тысяча благодарностей! Мы действительно вам очень обязаны!»

Он повторил эти слова, подражая тону, которым они были сказаны.

«Клянусь моей верой! – продолжал он, делая акцент на каждом слове. – Весьма прохладное отношение! Что я, черт возьми, сделал для этих дам? В стране, где я родился, меня так же бы благодарили, если б я, скажем, помог им подняться по лестнице или вернул обороненную перчатку… „Хорошего дня вам, сэр!“ И даже не спросили моего имени, и не представились! И ни намека на новую встречу!»

«Ну да ладно, пожалуй, у меня будет еще возможность проследить за ними. Они направляются прямо к Океанхаузу. Это достойная роскошная клетка для этих прекрасных птичек. Райских птичек – судя по их перышкам неземной красоты. Ах! Особенно смугленькая. Ее походка грациозна, как у павы, а глаз как у орлицы!»

«Странно, сердце отдает свое предпочтение одной из них! Странно, что я увлекся той, которая, казалось бы, выразила мне меньшую благодарность. Нет, пожалуй даже она говорила со мной в надменном тоне. Я был бы очень удивлен, если бы мои чувства нашли у нее ответ.»

«Смог бы я полюбить эту девушку? Я почти уверен, что смог. Была бы это истинная, чистая любовь? Не уверен. Это не такой тип женщины, которую мне хотелось бы взять в жены. Я уверен, она всегда бы одевалась…»

«Постой-ка! Я совсем позабыл о моих пиджаке, шляпе и ботинках. Что, если прилив унес их!? Хорошенькое дело – я возвращусь в гостиницу в одной рубашке! Без шляпы и на босу ногу! То-то будет пересудов в гостинице! О Боже!»

Тон последнего восклицания весьма отличался от прочих речей, которые вел джентльмен сам с собой. Если все это он пробормотал как бы в шутку, с улыбкой на губах, то с восклицанием «О Боже!» его лицо покрыла мрачная тень.

Резкое изменение настроения объяснили его последующие слова.

«Мой бумажник! И в нем тысяча долларов! Все мои деньги! Если я их потеряю, я не смогу более останавливаться в гостинице! Я не смогу оплатить счета! И мои бумаги и документы! Некоторые из них очень важны для меня! Боже, помоги мне. Если они утонули…»

И снова он поднялся на утес; снова спустился вниз по ущелью, с такой поспешностью, как будто еще одна прекрасная незнакомка с глазами орлицы звала на помощь!

Он уже достиг уровня моря и пошел вдоль берега, когда увидел темный предмет на воде – на расстоянии примерно одного кабельтова от берега. Это была небольшая весельная шлюпка, и в ней находилось два человека.

Она направлялась к Восточному пляжу, но гребцы прекратили работать веслами и сидели, опустив их в воду. Они были как раз напротив бухты, в которую он столько раз совсем недавно с трудом пробирался, спасая девушек.

«Какая жалость! – подумал он. – Двадцать минут назад я бы попросил этих людей помочь мне спасти этих несчастных, и тогда они не лишились бы этих платков, которые, должно быть, стоили им кругленькую сумму, – без сомнения, пятьсот долларов за штуку! Лодка, должно быть, проплывала вдоль берега в это время. Как глупо с моей стороны, что я не видел этого!»

«Что это они остановились? Ага! Мои пиджак и кепка! Они увидели их, да и я тоже. Хвала Небесам, мой бумажник и мои документы в безопасности!»

И он поспешил было забрать их, поскольку прилив угрожал вскоре все затопить, как вдруг заметил темную фигуру некоего монстра, приближающуюся со стороны моря к тому же месту, куда стремился и он. Когда она добралась до мелководья и встала на ноги, ее тело можно было хорошо разглядеть, и охотник с удивлением обнаружил огромную собаку породы ньюфаундленд!

Животное, очевидно, приплыло из лодки – собака была послана оттуда. И приплыла она для того, чтобы на глазах у охотника подбежать к выступу, схватить в зубы его вещи и затем погрузиться с ними в воду!

Пиджак, сшитый у лучшего портного, тысяча долларов в карманах и документы, стоящие в десять раз больше!

– Назад! Назад! – закричал владелец, помчавшийся к месту грабежа. – А ну верни мне все это, ты, скотина! А ну верни! Отпусти это!

– Давай, вперед! – донесся голос с лодки. – Вперед, Бруно, вперед, умная собака! Еще немного!

Слова эти сопровождались смехом, который эхом отдавался от утеса. Слышны были голоса обоих лодочников.

Лицо охотника стало чернее камней утеса, расположенного позади него, и он от неожиданности застыл на месте.

До того момента он предполагал, что эти люди не видели его и что собака была послана, чтобы подобрать вещи, которые могли бы считаться «невостребованной собственностью». Но команда, данная животному, и презрительный смех сразу рассеяли его заблуждения, и он удостоил их такого испепеляющего взгляда, который мог ужаснуть и более веселых людей, чем они.

Хотя волна справедливого гнева завладела молодым охотником, он тем не менее вполне владел собой, несмотря на оскорбление.

В жизни ему приходилось много путешествовать по разным странам мира, преследовать команчей, вышедших на тропу войны, сражаться на штыках против лихой кавалерии в Мексике, и поэтому такими фокусами его невозможно было вывести из себя.

– А ну, дайте команду вашей собаке вернуться назад! – крикнул он голосом, усиленным новым громким эхом от камней утеса. – Верните собаку, или, клянусь Небесами, вы оба горько пожалеете об этом!

– Вперед, Бруно! – продолжали подбадривать собаку наглецы, бросая вызов молодому джентльмену. – Вперед, умная собака! Еще, еще немного!

Охотник, без пиджака, на мгновение застыл в нерешительности, не зная, как поступить. Собаку догнать было уже невозможно, также бессмысленно было попытаться достичь вплавь лодки, чтобы рассчитаться с наглецами, чьи слова продолжали безнаказанно оскорблять его.

Однако его растерянность продолжалась недолго, лишь несколько секунд. Оглядевшись в поисках выхода из затруднительного положения, он обратил внимание на свое ружье, все еще лежащее на выступе, там, где он его оставил.

С радостным криком он бросился к выступу, и вот уже оно снова в его руках. Ружье было заряжено крупной дробью, поскольку он как раз охотился на морских птиц, но так и не выстрелил тогда.

Он не стал тратить время на предупреждение. Наглое поведение двух молодчиков избавило его от церемоний, и, быстро прицелившись, он послал заряд в спину ньюфаундленда.

Собака отпустила пиджак, раздалось отвратительное рычание, и раненное животное поплыло к лодке.

Смех больше не отражался эхом от утеса. Он прекратился, как только раздался выстрел.

– Получите вашу собаку! – сказал он достаточно громко, чтоб его услышали. – И если вы приблизитесь на вашей лодке, я могу угостить пулей и вас!

Они предпочли не рисковать. Их шутка закончилась неудачно, и, с трудом втащив собаку на борт, они продолжили греблю.

К счастью для охотника, прилив все еще продолжался, так что его пиджак с долларами и документами вскоре вынесло на берег.

Ему пришлось изрядно потрудиться и как следует выжать свою промокшую одежду, чтобы в ней можно было появиться в гостинице. По счастью, ему никто не встретился по дороге от скалистого берега, ставшего единственным свидетелем его подвигов, до Океанхауза.

«На сегодня довольно приключений!» – пробормотал он, приближаясь к гостинице, заполненной сотнями отдыхающих.

Он не знал, что здесь его ожидал новый сюрприз. Вступив на длинную веранду, он заметил двух господ, появившихся на другом ее конце. Их сопровождала огромная собака, которая нуждалась в медицинской помощи.

Господа также узнали его. Эта встреча была отмечена хмурыми взглядами с обеих сторон, и мрачное настроение участников недавнего происшествия не было развеяно даже гонгом, созывающим постояльцев гостиницы на обед.

ГЛАВА VI. ПАРА ЛЮБЯЩИХ СУПРУГОВ

«Жениться по любви! Ах! Каким я был глупцом!»

Человек, пробормотавший эти слова, опустил локти на стол и, обхватив руками голову, нервно теребил волосы.

«Каким я был глупцом, что женился по любви!»

В ответ послышался женский голос за пределами квартиры. В этот же момент приоткрытая дверь распахнулась, и на пороге показалась говорившая. Это была женщина, очень красивая внешне, которая в этот момент вся дрожала от негодования.

Мужчина смотрел на нее в растерянности.

– Ты слышала меня, Франциска? – сказал он тоном, в котором одновременно слышались и упрек, и раскаяние.

– Да, я слышала тебя, Ричард, – ответила женщина, с достоинством входя в комнату. – Очень красивые речи для человека, женившегося на мне без малого двенадцать месяцев назад! Негодяй!

– Ты, наконец, поняла, как меня назвать! – парировал мужчина. – Этого вполне достаточно, чтобы сделать меня злодеем!

– Не поняла, чего достаточно?

– Так говорить о муже, от которого ты получила состояние в несколько тысяч в год, не говоря уж о титуле!

– Но я могла бы иметь несколько десятков тысяч в год и титул лорда благодаря своему мужу! Да, твоя диадема красуется на моей короне, тебя хватило только на то, чтобы прикрепить этот символ к моей шляпе!

– Ах! Как жаль, что ты отказала своему лорду!

– Ах, как мне тебя жаль! Ты не женился на своей прекрасной леди!

Получивший отпор Бенедикт ^{note 3} , не в силах более продолжать эту словесную дуэль, опустился на стул и, расположив локти на столе, снова принялся теребить свои волосы.

Взад и вперед по комнате ходила его оскорбленная жена, подобная рассвирепевшей тигрице, но в душе торжествующая.

Эти мужчина и женщина были замечательной парой. Оба они происходили из богатых аристократических семей; более того, он был красив как Аполлон, а она прекрасна, как Венера. По изысканности манер им не было равных. Только что описанная сцена скорее напоминала Люцифера, разгневанного на Джуно.

Беседа проходила на английском языке; судя по акценту, оба говоривших происходили из Англии. Это предположение подтверждалось целым рядом предметов, взятых ими в путешествие и теперь разбросанных по полу, – на них были этикетки и клеймо «Произведено в Англии». Тем не менее их апартаменты располагались на втором этаже второразрядной гостиницы в Нью-Йорке.

Объяснялось это достаточно просто. Приятная во всех отношениях пара только недавно прибыла сюда с парохода, пересекшего Атлантику. Меловая таможенная надпись «О.К.» на их багаже была еще совсем свежая.

Изучая эту пару путешественников – особенно после их странного диалога, характеризующего некоторые стороны английской жизни, можно прийти к следующим выводам.

Мужчина, очевидно, прирожденный «джентльмен», и, очевидно, он воспитывался не в лучшей школе. Он служил в Британской армии. В этом нет никакого сомнения, это так же очевидно, как и то, что он теперь уже там не служит. На нем все еще лежит отпечаток армии, хотя служба его уже закончилась. Хотя завершил службу он не по собственной инициативе, а после некоего намека от начальника, или после некоего «коллективного» письма его сослуживцев-офицеров с требованием уйти в отставку. Если он и был когда-то богатым, то все свои деньги спустил на службе в армии. Теперь он беден. Его внешность выдает в нем наклонности авантюриста.

Примерно к такому же выводу можно прийти и относительно женщины, его жены. Ее внешний вид и поступки, эффектное платье, некоторое безрассудство, которое выдает выражение ее лица, – все это не подлежит сомнению для того, кто хоть раз наблюдал за «Роттен Роу», этим всемирно известным аттракционом. В этой рьяной фанатке он без труда разглядит характерный тип «симпатичной наездницы» – своеобразной «загадки сезона».

Так случается довольно часто. Красивый мужчина и красивая женщина – оба одинаково черствые сердцем, поддаются взаимной страсти, которая продолжается достаточно долго, чтобы сделать их мужем и женой, однако обычно заканчивается с окончанием медового месяца. Так случилось и с описываемой парой.

Бурная сцена была у них далеко не первой. Это был всего лишь один из эпизодов, подобные стычки случались у них почти ежедневно.

После этой стычки на некоторое время установилось относительное спокойствие, но долго оно продолжаться не могло. Темное грозовое облако не может рассеяться без сильного разряда электричества.

И это случилось: женщина, за которой осталось последнее слово, словно не удовлетворенная своей маленькой «победой», возобновила беседу.

– И ты полагаешь, что мог жениться на своей леди – я знаю, кого ты имеешь в виду – на этой старой язве, леди К. – точно, вы были бы замечательной парой! Правда, она вполне могла лишиться своих передних зубов и проглотить их, целуя тебя. Ха! Ха! Ха!

– Леди К. – о чем ты говоришь? Я мог взять в жены половину из знатных особ, и некоторые из них были не менее красивы и молоды, чем ты!

– Ты трепач и хвастун! Это ложь, и ты знаешь это! Не менее красивы, чем я! Как быстро ты сменил мелодию! Ты ведь прекрасно знаешь, что все называли меня «красавицей Бромптона»! Слава Б-гу, я не нуждаюсь в том, чтобы ты признал мою красоту. Мужчины, у которых вкус в десять раз лучше, чем у тебя, составили свое мнение, и этого вполне достаточно!

Последние слова были произнесены напротив псише ^{note 4} , перед которым женщина остановилась, не без некоторого самовосхищения.

Зеркало отражало ее красивую фигуру, что нисколько не противоречило ее словам.

– Вполне возможно! – отозвался пресыщенный повеса, растягивая слова, что выдавало его полное безразличие или напускное притворство. – Я полагаю, некоторые из них могли иметь у тебя успех!

– В самом деле! Тогда так оно и будет!

– О! Я готов к этому. Ничто другое не доставило бы мне большего удовольствия! Слава Б-гу! Мы прибыли в страну, где в этих вопросах люди руководствуются здравым смыслом и где с легкостью можно получить развод, без лишнего шума и дешевле, чем какую-либо лицензию! Пока продолжается наше путешествие, я сделаю все что могу, чтобы помочь тебе в этом. Полагаю, мы вполне можем сказать в суде правду, что мы не сошлись характерами.

– Ваша супруга должна была быть ангелом, чтобы отрицать это!

– Что ж, можно не опасаться, что ты будешь отрицать это, тем более, что ангелов, спустившихся на землю, не существует.

– Ты просто хочешь меня оскорбить! О, милосердие! И я связала свою жизнь с этим ничтожеством, который при первом удобном случае готов бросить меня!

– Бросить тебя? Ха! Ха! Ха! Кем ты была, когда женился на тебе? Брошенной, никому не нужной вещью, если не хуже! Самый черный день в моей жизни был тот, когда я решил подобрать тебя!

– Негодяй!

Это грубое слово, брошенное возмущенной женщиной, несомненно говорило о приближающейся кульминации конфликта. Если ссорятся между собой два джентльмена, такой поворот почти всегда приводит к открытому столкновению. В случае же ссоры леди и джентльмена все иначе, хотя, безусловно, это ведет к крутому повороту событий. В данном случае подобный всплеск эмоций предвещал скорое окончание ссоры.

В ответ последовало резкое восклицание мужа, и тот, вскочив с места, стал нервно ходить взад и вперед по части комнаты. Жена еще раньше облюбовала себе для подобных прогулок другую часть комнаты.

Не говоря больше ни слова, они ходили по своим маршрутам, то и дело, когда их пути пересекались, бросали друг на друга сердитые взгляды, словно тигр и тигрица в клетке.

В течение десяти минут или более продолжалась эта прогулка без единого слова.

Мужчина, которому первому наскучила эта безмолвная прогулка, и к тому же ему очень захотелось вернуться на свое место, вытащил свою сигару, зажег ее и закурил.

Женщина, которая, как было сказано, никогда не оставалась равнодушной к любым изменениям, закурила свою сигару, тонкую «королевскую», и, опустившись в кресло-качалку, вскоре покрылась облаком сигаретного дыма, так что она теперь напоминала Джуну, также почти невидимую в своей нимбе.

Конфликтующие перестали обмениваться взглядами – это стало теперь невозможным, – и в течение еще десяти минут или более продолжалось молчание. Жена молча концентрировала свой гнев, в то время как муж, казалось, был занят некоей серьезной проблемой, поглотившей все его сознание. Резкое восклицание, сорвавшееся с его губ, казалось, объясняло его решение; в то время как некоторые положительные эмоции на его лице, едва заметные сквозь сигаретный дым, говорили о том, что он пришел к вполне удовлетворительному для себя заключению.

Держа сигару в зубах и выпуская облако дыма, он наклонился к жене и произнес ее имя давно забытым, кратким, ласковым словом:

– Фан!

Форма и акцент, с которым это было произнесено, казалось, говорили о том, что буря в его душе уже улеглась. Возможно, никотин успокоил раздражение, бушевавшее в его душе.

Жена, несколько удивленная этим эффектом, вынула «королевскую» сигару из губ и голосом, в котором ощущались нотки прощения, ответила:

– Дик!

– Я хотел бы поделиться своей новой идеей, – сказал он, возобновляя беседу в совершенно другой форме. – Это великолепная идея!

– Я в этом весьма сомневаюсь. Что ж, мне будет лучше судить о ней, если ты расскажешь. Я чувствую, что ты намерен ее осуществить.

– Да, я намерен, – ответил он без малейшего намека на сарказм.

– Что ж, тогда давай послушаем.

– Итак, Фан, сейчас нам совершенно ясно то, что женившись, мы допустили большую ошибку.

– Ну, это ясно как дважды два – по крайней мере, мне это ясно.

– Тогда я ничем тебя не оскорблю, если возьму за основу подобную постановку вопроса. Мы женились друг на друге по любви – тем самым мы совершили глупость, которую только могли позволить себе.

– Я думаю, что мне об этом известно лучше чем тебе. Что же нового ты хочешь сказать?

– Это было больше чем глупость, – повторил ее никчемный муж. – Это был акт полнейшего безумия.

– Вполне возможно, особенно с моей стороны.

– Со стороны нас обоих. Ты не будешь возражать, что я ныне очень раскаиваюсь в том, что ты моя жена. Хотя бы потому, что я нарушил твои перспективы – хотя бы то, что ты могла бы выйти замуж за более богатого джентльмена.

– Ага, так ты признаешь это?

– Да, я признаю. Но и ты ведь должна признать, что я мог бы жениться на более богатой леди.

– На леди Старой Язве, например.

– Неважно. Леди Старая Язва могла бы предотвратить эту язву нашей совместной жизни, которая с каждым днем становится все глубже. Как тебе известно, я промотал почти все свое состояние, но у меня еще остались навыки игры в карты. Я отправлялся сюда с неким приятным ощущением, что здесь меня встретят голуби, а ястребы остались по ту сторону Атлантики. Да, это было так согласно моим мечтам, но что получилось на самом деле? Обнаружить, что самая унылая квартира в Нью-Йорке была бы лучшей среди салонов Лондона? Я уже спустил добрую сотню фунтов, без всякого шанса вернуть их обратно.

– Ну, и что из этого следует? Что за великолепная идея посетила тебя?

– Итак, ты готова выслушать ее?

– Какая любезность с твоей стороны – спросить моего разрешения! Разреши мне выслушать тебя! А вот соглашусь ли я – это уже другой вопрос.

– Хорошо, Фан, ты своими собственными словами подтвердила, что не будешь упрекать меня в возникновении этой идеи.

– Возможно, если это не была твоя идея, ты бы так не боялся этого. Однако, какие мои слова ты имел в виду?

– Ты сказала, что тебе было очень жаль, что я не женился на моей леди.

– Да, я сказала. Ну и что с этого?

– Больше того, что ты могла подумать. Значение этих слов для меня очень важно.

– Я подразумевала только то, что сказала.

– Ты сказала это в запале злости, Фан.

– Я это сказала вполне серьезно.

– Ха-ха! Я-то знаю, что это было бы слишком хорошо для тебя!

– Слишком хорошо? Ты себе льстишь, я думаю. Возможно, когда-нибудь ты поймешь свою ошибку.

– Ничего подобного. Ты любишь меня настолько, Фан, насколько я об этом знаю. Я сказал все это только для того, чтобы сделать свое предложение.

– Да ну тебя! Я все равно не стану любить тебя больше. Ну, Дик, ты хотел сказать мне что-то? Давай уже!

– Я хочу попросить у тебя разрешения…

– Разрешения на что?

– Жениться повторно!

Жена его последних двенадцати месяцев застыла в недоумении, как пораженная выстрелом. В ее взгляде читались гнев и удивление только что услышанным.

– Ты говоришь об этом серьезно, Дик?

Она спросила это автоматически. Она и так видела, что он был вполне серьезен.

– Подожди, я сейчас поясню свою мысль, – ответил он и приступил к разъяснению.

Она терпеливо ждала объяснений.

– Собственно, я хотел предложить вот что. Ты предоставляешь мне свободу жениться повторно. Кроме того, ты помогаешь мне практически осуществить это – для нашей общей выгоды. Мы сейчас находимся в стране, которая как раз подходит для подобного действия; и я – без ложной лести – именно такой человек, который может использовать эту ситуацию с пользой. Эти янки – богатые люди. И среди них имеется много наследниц богатого состояния. Было бы странным, если б я не смог выбрать одну из них себе в жены! Ну, и они могут быть достаточно изящны и красивы, чем ты, Фан, – чтобы я сумел соблазниться их прелестями!

Этот «комплимент» ее тщеславию тем не менее не встретил возражений. Она продолжала слушать молча, позволяя мужу продолжить свое разъяснение.

– Было бы глупо нам закрывать глаза на нынешнее положение вещей. Оба мы правы. Мы сами себя одурачили. Твоя красота помешала мне полностью раскрыть свои возможности в жизни, да и моя – довольно симпатичная внешность, я уже говорил об этом – сделали то же самое в твоей жизни. Это были взаимная любовь и взаимное крушение надежд – одним словом, предательство с обоих сторон.

– Истинная правда! Продолжай!

– Какая у нас перспектива? Я, сын бедного пребенда ^{note 5} , а ты… хорошо, это сейчас неважно в разговоре о делах нашей семьи. Мы приехали сюда в надежде улучшить наше состояние. Но земля молока и меда на самом деле оказалась полной злобы и горечи. Мы имеем на сегодня одну сотню потраченных фунтов. Когда ушли эти деньги, Фан?

Фан нечего было ответить на это.

– Мы можем ожидать здесь разве что некоторое понимание нашего аристократического происхождения, – продолжал муж-авантюрист. – Мы здесь потратили наличные деньги, но что мы можем иметь взамен – я или ты? Я не умею ничего, разве что управлять лошадьми, развозящими пассажиров, а ты – разве что смогла бы настроить свое музыкальное ухо для слушания звуков швейной машинки или шипящего пресса. О Небеса! Нам неоткуда ждать помощи!

Бывшая красавица Бромптона, потрясенная открывшейся перспективой, встала с кресла-качалки и снова начала ходить туда-сюда по комнате.

Внезапно она остановилась, и, повернувшись к мужу, спросила:

– Скажи мне, Дик, ты в душе не собираешься меня оставить?

Вопрос был задан серьезным, нетерпеливым тоном.

Также серьезен был и ответ:

– Конечно, я не собираюсь, о чем речь? Как ты можешь сомневаться во мне, Фан? Мы оба одинаково заинтересованы в этой сделке. Ты мне можешь абсолютно довериться!

– Что ж, тогда я соглашусь на эту авантюру. Но страх, что ты предашь меня, будет по-прежнему со мной.

Дик ответил на угрозу легкой улыбкой; и тут же страстным поцелуем в губы успокоил ту, которая сомневалась в нем.

ГЛАВА VII. ПОСЛУШНАЯ ДОЧЬ

– Офицер только недавно вернулся из Мексики – капитан, или что-то в этом роде, служивший в одном из полков, воевавших там. Конечно, он здесь совершенно без роду, без племени.

Такое заключение они услышали от владельца магазина.

– Может быть, ты случайно знаешь его имя, мама? – пробормотала Джулия.

– Конечно, моя дорогая. Клерк сказал мне, что он зарегистрирован в гостинице под именем Майнард ^{note 6} .

– Майнард! Если это тот самый капитан Майнард, о котором пишут во всех газетах, он не может быть без роду-племени! По крайней мере, джентльмены так не говорят. Да, он участвовал в героической осаде С., кроме того, он отличился в битве на мосту в другом месте с труднопроизносимым названием!

– Истории героических штурмов и мостов! Это никак ему не поможет теперь, когда он вышел в отставку из своего расформированного полка. Конечно, ни на какую пенсию или другие выплаты он не может рассчитывать, и теперь его беда – пустые карманы. Я это слышала от слуги, который был при нем.

– Он достоин сожаления после всего этого!

– Жалей его сколько твоей душе угодно, моя дорогая, но не позволяй развиваться своим чувствам. Герои хороши в жизни, когда у них есть доллары, чтобы им было на что существовать. Но без денег они ничто, и богатые девушки не выходят за них замуж.

– Ха! Ха! Ха! Кто это думает о замужестве с ним? – спросили одновременно дочь и племянница.

– Никаких флиртов с ним, – серьезно ответила миссис Гирдвуд. – Я не позволю вам этого – во всяком случае, не с ним.

– Но почему не с ним? А с кем-то другим можно, дорогая наша мама?

– На это есть множество причин. Мы совершенно не знаем, кто он. Кажется, он практически ни с кем здесь не знаком, и никто его не знает. Он неизвестен в этом городе, и, наверное, он ирландец.

– О, тетя! Я не вижу в этом ничего плохого. Мой отец также был ирландцем!

– Неважно, откуда он происходит, но это – храбрый и галантный человек, – присоединилась Джулия.

– А также красивый! – добавила Корнелия, бросив лукавый взгляд на кузину.

– Я полагаю, – продолжила Джулия, – что человек, который поднялся на утес – не говоря уже о том, что он пересек мост – и который потом, с риском для жизни, вытянул наверх из пропасти двух молодых леди не самого легкого веса – может обойтись без того, чтобы быть представленным обществу. Даже его сливкам (как они себя называют) – Дж., Л. и Б.

– Пфф! – презрительно воскликнула мать. – Любой джентльмен на его месте сделал бы то же самое, и сделал бы это для любой леди. Вы сами знаете, что он не сделал никакого различия между вами и Кецией, которая весит почти столько же, как и вы!

Услышав это замечание, обе молодые леди едва не упали от смеха. Они хорошо запомнили, как все было: после того, как они были спасены, они обратили внимание на странное, нелепое выражение лица негритянки, которую вытаскивали наверх по гребню утеса. Конечно, если бы она не была спасена последней, их воспоминания не были бы такими яркими.

– Ну хорошо, девочки, я рада видеть, что вам это доставляет удовольствие. Смейтесь, сколько хотите, но я говорю вполне серьёзно. Не только ни о каком бракосочетании не может быть и речи, даже и четвертой его части – никакого флирта! Я не хочу слышать никаких разговоров об этом! Что касается тебя, Корнелия, я не собираюсь как-то тебя контролировать. Ты можешь поступать, как считаешь нужным.

– А как же я? Я не могу? – сразу же отреагировала впечатлительная Джулия.

– Да, ты тоже можешь, моя дорогая. Ты можешь выйти замуж за Майнарда или за кого-нибудь еще, того, кто возбуждает твое воображение. Но если ты сделаешь это без моего согласия, тебе достанутся в будущем лишь деньги на мелкие расходы. И помни, что твой отец оставил мне миллион, чтобы я обеспечила твою жизнь.

– Это действительно так!

– Да! Но если ты будешь поступать мне назло, я проживу еще тридцать долгих лет, а может, и пятьдесят, – сколько смогу!

– Хорошо, мама. Я не стану отрицать, что ты все это говоришь искренне. Если я не буду слушаться тебя, надо признать, меня ждет замечательное будущее.

– Так ты будешь меня слушаться, Джулия? – сказала миссис Гирдвуд, уговаривая свое дитя. – Или не будешь? Ты знаешь лучше меня: если твоя дорогая мать чему-то тебя учит, это не даром потраченное время и неприятные речи. Но если говорить о времени, – продолжила «дорогая мать», достав часы, висящие на поясе, и взглянув на них, – то через два часа начнется бал. Идите в комнату и переоденьтесь.

Корнелия, подчиняясь приказу, вышла в коридор и, проскользнув по нему, вошла в квартиру, где она жила с кузиной.

Джулия, напротив, вышла на наружный балкон.

– Черт бы побрал эти балы! – сказала она, зевая. – В тысячу раз лучше было бы мне пойти спать вместо этого удовольствия!

– Но почему, глупое дитя? – спросила мать, ее сопровождавшая.

– Мама, ты знаешь, почему! Это будет так же, как в последний раз – я одна среди этих наглых людей! Я их ненавижу! Как бы я хотела их чем-нибудь оскорбить!

– Ближе к ночи ты сумеешь это сделать, дорогая.

– Но как, мама?

– Надев мой головной убор с алмазами. Это последний подарок, который мне подарил твой дорогой отец. Это стоило ему двадцать тысяч долларов! Если бы мы могли показать им чек на покупку алмазов, где указана эта цена, как бы заблестели их глаза от зависти! Впрочем, неважно; я думаю, они догадаются об этом и без чека. Все это, моя девочка, вполне достаточно, чтобы оскорбить их!

– Нет, этого недостаточно.

– Недостаточно! Алмазы, которые стоят двадцать тысяч долларов! Другой такой диадемы нет в Штатах! Да что говорить – нет ничего подобного во всем мире! Поскольку алмазы сейчас вошли в моду, это будет для тебя бесконечным триумфом; ты в любом случае будешь вполне удовлетворена этим. Возможно, когда мы вернемся сюда снова, мы сможем продемонстрировать алмазы в еще более привлекательном виде.

– Каким образом?

– Мы сделаем корону! – склонившись к уху дочери, прошептала мать.

Джулия Гирдвуд начинала беседу словами, которые полностью соответствовали ее собственным мыслям. Выросшая в атмосфере неограниченного богатства, она баловалась любой роскошной вещью, которую запросто можно было обменять на золото. Но было и такое, чего нельзя купить даже за золото – вход в некий мистический круг, называемый «обществом», или иначе – войти на равных в компанию сливок общества.

Даже в непринужденной, легкой атмосфере пляжа она чувствовала, что она – чужая. Она находила, также как ее мать, что Ньюпорт – слишком фешенебельный район для нью-йоркских торговцев, однако он достаточно хорош в плане продажи ими различных товаров. То, что сказала ее мать только что, было подобно воплощению некоей мечты, поражавшей ее воображение, и слово «корона» произвела на нее больший эффект в плане отказа от капитана Майнарда, чем самая продолжительная лекция матери.

И мать хорошо это понимала. Она не пыталась своими запретами пробудить в ее дорогой Джулии огонь романтического неповиновения. Но в этот момент матери пришло в голову, что победу надо закрепить, и она продолжала по пути домой ковать железо, пока горячо.

– Да, корона, моя дорогая, а почему бы и нет? Есть много лордов в Англии и подобных им во Франции, большинство из которых с радостью ухватилось бы за эту идею. Миллион долларов и твоя красота – ты не должна краснеть при этом, дочь – две вещи, редко соединенные друг с другом, не каждый день появляются на улицах Лондона или Парижа. Это подарок любому принцу! А теперь, Джулия, еще пару слов. Я искренне хочу сказать тебе правду. С этой целью, и только с ней, я хочу показать тебя Европе. Ты должна дать мне обещание сохранить свое сердце свободным и отдать руку человеку, которого я выберу для тебя. И тогда я подарю вам на свадьбу половину состояния, оставленного мне твоим отцом!

Девушка колебалась. Может быть, она думала о своем спасателе? Но если она и думала о Майнарде, то интерес к нему был достаточно слабым, чтобы бороться с такими заманчивыми предложениями. Кроме того, Майнард не смог бы так позаботиться о ней. И, обдумывая подобную альтернативу, она не видела особых трудностей для принятия решения.

– Я говорю об этом совершенно серьёзно, – продолжала убеждать ее честолюбивая мать. – Настолько серьёзно, насколько ты чувствуешь отвращение к положению, в котором мы здесь находимся. Я считаю, что эти малоизвестные потомки «подписавших Декларацию» должны считать за честь жениться на моей дочери! Но! Ни один из них не женится, по крайней мере с моего согласия.

– Без твоего согласия, мама, и я не выйду замуж.

– Я знала, что ты умная, послушная девушка! И ты получишь свадебный подарок, который я тебе обещала. А сегодня вечером ты не только должна надеть мои алмазы, но – я настаиваю – чтобы ты всем сказала, что они принадлежат тебе. А теперь зайдем в комнату, и я тебе их дам!

ГЛАВА VIII. АРИСТОКРАТ ИНКОГНИТО

Этот странный диалог, закончившийся полным согласием матери с дочерью, происходил напротив окна квартиры миссис Гирдвуд. Была ночь, беззвездная и тихая, и, конечно, все это весьма благоприятствовало тому, кто привык подслушивать чужие разговоры.

И вот – такой невольный слушатель разговора нашелся.

В комнате справа, этажом выше, проживал джентльмен, который в этот день сделал довольно приятное приобретение.

Он купил ночной корабль в Нью-Йорке и записал в регистре его новое название «Свинтон», а после него – небольшую приписку от мистера Аттачеда: «и слуга» – последний был темноволосым, темнолицым юношей, одетым в ливрею, и служил помощником Свинтона по морским путешествиям.

В Ньюпорте, скорее всего, мистер Свинтон был незнакомцем; он провел большую часть дня, осматривая этот небольшой город, основанный Коддингтоном, и получил много интересных сведений и впечатлений об истории этих мест.

Во время пребывания в городе ему встречались многие отдыхающие, однако, очевидно, он не был ни с кем из них знаком, да и его самого никто не знал.

Отдавать дань уважения незнакомцу, даже имеющему все внешние признаки джентльмена и сопровождаемого на почтительном расстоянии хорошо одетым и верным слугой, было не в привычках обитателей Ньюпорта.

Те, кто случайно столкнулся с ним, поступали именно так, но кто-то думал:

«Это весьма представительный посетитель Ньюпорта.»

Действительно, ничто в мистере Свинтоне не противоречило этой гипотезе. Он был джентльменом приблизительно тридцати лет, и все говорило о том, что эти годы он прожил довольно приятно. Среди глянцевых завитков его темно-рыжих волос невозможно было обнаружить ни одного седого; и если бы вороний коготь коснулся его лица, след этого когтя невозможно было бы обнаружить под хорошо ухоженными бакенбардами, соединенными с усами вокруг его губ – короче говоря, под обильной растительностью на его лице, которой обычно отличались служившие в английской конной гвардии. Не было никакого сомнения, что он «англичанин»; тем более, что он именно так записался при регистрации, как при въезде в город, так и в гостинице.

Было время так называемого «чайного ужина», и незнакомец от нечего делать выглядывал из окна своей спальни, находившейся на четвертом этаже, и спокойно курил сигару.

Разговор, произошедший между ним и его слугой, демонстрировавший, с одной стороны, снисходительность хозяина, с другой – определенные их дружеские отношения, закончился. После этого слуга без стеснения развалился на диване, а хозяин, опираясь локтями на подоконник, продолжил распространять вокруг себя сигарный дым и запах никотина, который смешивался с морским воздухом, пахнувшим йодом и водорослями.

Тихая, спокойная обстановка способствовала таким же мыслям, и мистер Свинтон размышлял:

«Чертовки хорошее место! Дьявольски симпатичные девочки! Надеюсь, я найду здесь такую, которая привыкла сорить деньгами, и поразвлекусь с ней вволю. Конечно, я могу нарваться на старую ведьму, у которой всего вдоволь, и мне потребуется время, чтобы распознать это. Дайте мне взглянуть на ее рог изобилия, и если я не сумею его повернуть узким концом вверх, тогда – тогда я поверю тому, что говорят об этих дамах-янки: они берегут свой кошелек еще более строго, чем их небогатые кузены в Англии. Есть несколько наследниц, о которых я слышал. Одна или две имеют некоторую часть миллиона – долларов, конечно. Пять долларов составляют один фунт. Дайте подумать. Миллион долларов – это две сотни тысяч фунтов. Неплохо! Оно стоит усилий, даже половина этого. Интересно, эта красивая девушка, при который постоянно находится ее мать, – насколько она умна? Небольшой любовный роман, как в театральной пьесе, вполне мог бы соблазнить ее. Ах! Кого я вижу внизу? Женские тени в открытом окне, этажом ниже. Если б только они вышли на балкон, я смог бы расслышать, о чем они говорят. Я хотел бы услышать небольшой скандал, и если они кроме того что женщины, еще и с другой стороны Атлантики, стоило бы их послушать. Ей-Богу! Они выходят! Как раз то, что мне надо.»

Это произошло в тот момент, когда Корнелия удалилась в свою комнату, а миссис Гирдвуд вслед за дочерью вышла на балкон, чтобы продолжить начатую в комнате беседу.

Благодаря тишине ночи и природным законам акустики мистер Свинтон слышал каждое сказанное ими слово – даже самым слабым шепотом.

Чтобы его наверняка не увидели, он спрятался за венецианский ставень и, стоя напротив открытого окна, слушал разговор, словно опытный шпион.

Когда разговор был окончен, он выглянул наружу и увидел, что молодая леди зашла в комнату, но ее мать все еще оставалась на балконе.

Спокойно, не создавая шума, он отошел от окна, вызвал слугу и поговорил с ним в течение нескольких минут низким голосом, немного торопясь; очевидно, он давал слуге некие важные для себя указания.

Затем хозяин надел шляпу и, набросив легкий сюртук на плечи, поспешил удалиться из комнаты.

Слуга последовал за ним спустя некоторое время.

И вот – через несколько десятков секунд англичанина можно было увидеть прогуливающимся с равнодушным видом возле балкона напротив, в нескольких футах от того места, где стояла, наклонившись над перилами, богатая вдова.

Со стороны джентльмена не было никакой попытки заговорить с нею. Без того, чтобы быть представленным женщине, такую попытку можно было расценить как бестактность. И отчасти поэтому лицо англичанина было обращено не к ней, а к морю, и он спокойно смотрел на скалу Корморант Рок, уже не освещенную солнцем, но продолжающую сверкать в темноте ночи. В этот момент невысокая фигура возникла позади него. Человек кашлянул, словно пытаясь привлечь внимание англичанина. Это был слуга.

– Мой лорд, – сказал он низким голосом, но достаточно громким, чтобы быть услышанным миссис Гирдвуд.

– А, Франк, что случилось?

– Какой костюм ваша светлость изволит одеть на бал?

– М… м… блестящий черный, разумеется. И белый галстук.

– А какие перчатки, ваша светлость? Белые или желтоватые?

– Желтоватые, цвета соломы.

Слуга, поправив шляпу, удалился.

«Его светлость», как был представлен мистер Свинтон, продолжил, как казалось, спокойно рассматривать Корморант Рок.

Зато более не могла оставаться спокойной вдова, купившаяся на эту приманку. Эти волшебные слова «мой лорд» проникли ей душу. Живой, настоящий лорд находится в шести футах от нее. Боже мой!

У дамы есть привилегия заговорить первой, чтобы прервать неловкое молчание. И миссис Гирдвуд не замедлила ей воспользоваться.

– Сэр, я полагаю, вас почти никто не знает как в этой стране, так и в Ньюпорте?

– О да, мадам, это на самом деле так. Я приехал в эту чудесную страну последним пароходом. Я прибыл в Ньюпорт только утром, баржей из Ньюарка.

– Надеюсь, вашей светлости понравится Ньюпорт. Здесь его считают фешенебельным и популярным местом с отличным пляжем.

– О, здесь замечательно, я считаю, замечательно. Но послушайте, мадам, вы называете меня «ваша светлость». Можно спросить, чем я обязан такой чести?

– О, сэр, как я могла назвать вас иначе после того как услышала, как называет вас ваш слуга?

– А, Франк, этот бестолковый парень! Черт бы его побрал! Простите меня, мадам, за эти грубые слова. Я очень сожалею об этом. Дело в том, что я путешествую инкогнито. Вы, мадам, понимаете, насколько это глупо – особенно в этой свободной стране – взять и выдать меня? Настоящий болван, ручаюсь вам!

– Без сомнения. Я вас отлично понимаю, мой лорд.

– Благодарю вас, мадам! Я полагаюсь на вашу интеллигентность. Но я хотел бы попросить у вас об еще одном одолжении. Благодаря глупости моего слуги я полностью в вашей власти. Я полагаю, что разговариваю с настоящей леди. Конечно, я уверен в этом.

– Я надеюсь на это, мой лорд.

– Тогда, мадам, одолжение, которое я хотел попросить у вас, заключается в том, чтобы вы не выдавали мой небольшой секрет. Но, может, я прошу у вас слишком многого?

– Нисколько, сэр, совсем немного.

– Вы обещаете мне?

– Да, я обещаю вам, мой лорд.

– Вы оказываете мне очень большую любезность! Сто тысяч благодарностей, мадам! И я буду вам очень благодарен. Скажите, вы собираетесь пойти на бал сегодня вечером?

– Да, я как раз собиралась пойти туда, мой лорд. Я пойду с дочерью и племянницей.

– О-о! Я надеюсь, что буду иметь удовольствие увидеть вас там. Я не знаком здесь ни с кем, но теперь я уже знаком с одной леди. Я покидаю место своего заточения, или, иначе говоря, буду общаться с людьми, как принято в этой стране.

– О, сэр, вы не должны чувствовать себя здесь посторонним. Если вы захотите танцевать и пригласите на танец мою племянницу или дочь, могу вам обещать, что они будут счастливы оказаться с вами рядом!

– Мадам, вы просто поражаете меня своим великодушием.

На этом разговор закончился. Подошло время одевать платье для бала, и они расстались – с низким поклоном лорда и подобострастной любезностью леди, – чтобы ждать новой встречи вскоре – в танцевальном зале при свете люстр.

ГЛАВА IX. ПЕРЕД БАЛОМ

Балы Терпсихоры, проводимые в фешенебельном пляжном районе Нового Света, привлекают еще больше, чем то же самое в Старом.

В танцевальном зале, отнюдь не рассчитанном на посещение лишь высшим светом, одинокий посторонний джентльмен практически не сможет проявить себя в танце – особенно в «кадрили». Так как круги танцующих, давно знающих друг друга, занимают выбранные заранее места и комната переполнена, то любой посторонний, решивший потанцевать, просто не найдет себе свободного места. А распорядители на балу обычно больше заняты своими делами, чем выполняют почетные обязанности, возложенные на них и отмеченные розой или лентой в петлице.

Когда танцуют в «кругу», у незнакомца есть больший шанс присоединиться к танцу. Это достигается взаимным согласием двух людей, и незнакомец должен быть последним неудачником, чтобы не найти ветерана танцев, который разместил бы его в танцующем кругу.

Что-то подобное можно было ощутить в атмосфере танцевального зала Ньюпорта, даже в те дни, до гражданской войны, когда такие низкопробные методы были вещью неслыханной, а оставшиеся не у дел («idle») обвиняли тех, кто зарабатывал («unstruck»), в темных делишках.

Отчасти подобную атмосферу ощутил на себе и молодой офицер, недавно вернувшийся из Мексики, – он был чужим для «общества» в той стране, за которую сражался, еще в большей степени, чем в той, против которой воевал!

К тому же он был всего лишь путешественником – наполовину бродягой, наполовину авантюристом – и странствовал скорее по необходимости, чем для своего удовольствия.

Пойти на танцы среди незнакомых людей – достаточно скучное занятие для путешественника, если только танец не принадлежит к числу вольных, самые простые из которых – моррис (танец в костюмах героев «Робин Гуда»), танец в масках или фанданго (популярный мексиканский народный танец).

Майнард знал или догадывался, что в Ньюпорте те же, описанные выше, порядки, как и в других местах. Но, тем не менее, он решил пойти на бал.

Отчасти он сделал это из любопытства, отчасти – чтобы убить время, а также, возможно, не в последнюю очередь, – чтобы не упустить шанс еще раз встретиться с девушками, с которыми он познакомился при таких необычных обстоятельствах.

С тех пор он видел их несколько раз – за обеденным столом и в других местах, но только вдали, и без малейшего шанса вступить с ними в разговор, нарушающий этикет – принятые правила знакомства.

Он был слишком горд для того, чтобы самому возобновить отношения с ними. Кроме того, это они должны были решить для себя и предложить ему познакомиться с ними поближе.

Но они не сделали этого! Прошло два дня, но они не проявляли к нему никакого интереса – ни разговором, ни посланием, ни поклоном или выражением благодарности!

– Что я могу ожидать от таких людей? – говорил себе отставной офицер. – Они, должно быть, очень большие…

Он собирался сказать «снобы», но его остановила мысль, что так не говорят о леди.

Кроме того, как можно назвать так Джулию Гирдвуд! (Он постарался узнать ее имя, и это ему удалось.) Подобный эпитет не идет к ней даже более, чем к графине или королеве!

При всей его храбрости он не мог справиться с неким чувством огорчения, такого сильного, что ему казалось – где бы он ни был, Джулия Гирдвуд всегда с ним рядом. Ее прекрасное лицо и стройная фигура все время стояли у него перед глазами.

Майнард корил ее за безразличие к самому себе – но разве это можно было назвать неблагодарностью с ее стороны?

Может, это объяснялось обещанием молчать, которое он дал девушкам на утесе?

Что ж, тогда это извиняло их обеих. Со времени последнего приключения он видел девушек только в сопровождении матери-опекуна, очень серьезной дамы. Может быть, они до сих пор скрывали все это от матери? И именно поэтому девушки держались от него на расстоянии?

Это было весьма вероятно. Ему приятно было думать, что все это именно так, более того, один или два раза он встретился с темными глазами Джулии, с ее особенным пристальным взглядом, направленным на него. Но как только девушка заметила его ответный взгляд, она сразу же отвела глаза в сторону.

«Эта игра способна разбудить совесть короля», – говорил Гамлет.

Бал! Он способен был объяснить этот маленький секрет, и, возможно, некоторые другие. Майнард знал, что встретит там всех троих – мать, дочь и племянницу! Было бы странно, чтобы он не смог бы представиться им на балу; а если же не смог – есть стюарды, обслуживающие бал.

И он пошел на бал, приодевшись с большим вкусом, по законам моды, – в те дни либеральная мода допускала белый жилет.

Но через некоторое время – а время летело вперед, как метеор – он стал казаться ему чернее ночи!

Бал был объявлен открытым.

Экипажи останавливались на площади около Океанхауза, и самые разнообразные виды шелка зашелестели по коридорам этого караван-сарая.

В большом зале, где обычно обедали постояльцы гостиницы, было расчищено место (и в результате получился танцевальный зал, достойный Терпсихоры), оттуда были слышны негармоничные звуки настройки скрипок и продувания труб тромбонов.

Семья Гирдвуд прибыла с большим блеском – мать была одета подобно знатной герцогине, хотя и без алмазов. Последние блестели на лбу Джулии и искрились на ее белой, как снег, груди – комплект включал в себя ожерелье с кулонами.

Она была одета иначе чем обычно; и, по правде говоря, ее блестящая одежда выглядела превосходно. Кузена была одета более скромно, тоже неплохо, но Джулия просто затмевала ее.

Мадам Гирдвуд совершила ошибку: она приехала слишком рано. Конечно, в зале уже находились некоторые из богатых и представительных господ. Но это были организаторы и распорядители бала; те, кто был облечен полуофициальной властью, собирались в группы, разглядывавшие, вместе с другими наблюдателями, вошедших дам.

И семья Гирдвуд должна была проследовать под их пристальными взглядами на свое место в другой конец зала.

Они совершили это с достоинством и имели успех, хотя и не без известных надменных взглядов некоторых присутствующих, сопровождавшихся такими словами, сказанными шепотом, что если б дамы это услышали, некоторое смущение постигло бы их.

Это был второй бал в Ньюпорте – если не считать танцевальных вечеров, – в котором участвовали мадам Гирдвуд и ее подопечные.

От первого они не получили удовольствия, особенно Джулия.

Теперь у них была более приятная перспектива. Мадам Гирдвуд появилась, облеченная доверием мистера Свинтона, знаменитого инкогнито, с которым она лично беседовала совсем недавно.

Она видела этого джентльмена до того, в течение дня: как известно, он не сидел, запершись в своей комнате. Она была достаточно наблюдательной, чтобы установить, что он достаточно красив: прекрасное лицо и стройная фигура. И волосы его тоже имели достаточно аристократический вид! А как же иначе? Она одна знала причину – она и ее дочь, которой мать, конечно же, сообщила доверенную ей тайну. Небольшое нарушение данного обещания, но настолько мелкое, что ее не должны были слишком строго осуждать за это.

Она знала последнее место пребывания «моего лорда» – Канада, как он сказал ей, – откуда он совершил краткое путешествие в Нью-Йорк за свои деньги.

Она надеялась, что никто в танцевальном зале не узнает его – по крайней мере, до окончания развлечения, но не ранее, чем она представит ему себя со своей семьей, и он оценит, как ей представлялось, это знакомство.

Она имела все основания на это надеяться. Вдова владельца магазина, она обладала исключительным тактом, присущим матери и делающим ей честь. Такая черта характера не принадлежит исключительно какой-то области или стране. Это может встречаться как в Нью-Йорке, так и Лондоне, Вене или Париже. Она поддалась первому впечатлению – с «компромиссами», которые ему сопутствовали, и в свете этой теории – которую она предполагала осуществить на практике – проинструктировала свою дорогую Джулию, как одеться и подобрать украшения к балу.

Дочь обещала слушаться мать во всем. Да и кто не согласился, если впереди светила перспектива получения алмаза, стоящего двадцать тысяч долларов?

ГЛАВА X. ПРЕДЫДУЩЕЕ ОБЯЗАТЕЛЬСТВО

Из всех возможных состояний самым невыносимым является ожидание начала танцев на балу.

Это состояние самое тягостное, какое только может быть.

И какое облегчение наступает, когда видишь поднятую палочку дирижера и напряжение его помощников, которое, согласно пословице, усмиряет даже дикаря, и которым наполняется танцевальный салон с блестящим при свете канделябров полом!

Это облегчение наступило и для мадам Гирдвуд с ее девушками. Они уже начали тяготиться многочисленных взглядов, направленных на них. По крайней мере, Джулия, отчасти подозревавшая, что она является объектом циничной критики из-за надетых на нее алмазов.

Плохо скрываемая злоба переполняла ее, и злобу эту никак не могли погасить уже начавшиеся подборы пар танцующих, когда не нашлось никого, кто пригласил бы ее или кузину.

В этот момент появился джентльмен, чье присутствие совершенно изменило поток ее мыслей. Это был Майнард.

Несмотря на предупреждение матери, мисс Гирдвуд не могла равнодушно глядеть на него. Даже если бы Джулия видела Майнарда впервые, она все равно обратила бы на него внимание: это был самый красивый джентльмен в зале, и, вероятно, вряд ли здесь появится еще кто-то красивее его.

Он шел от входа, очевидно, чтобы подойти к месту, где расположилось семейство Гирдвуд.

Джулия задавала себе вопрос, намерен ли он подойти к ним. Она надеялась, что это именно так и есть.

– Мама, я ведь могу потанцевать с ним, если он меня пригласит?

– Пока нет, дорогая, пока нет. Наберись терпения и жди. Его светлость, лорд – мистер Свинтон – может прийти в любой момент. Ты должна танцевать первый танец с ним. Интересно, почему его еще нет, – нервничала нетерпеливая мать, в десятый раз оглядывая салон через линзу для глаз. – Я полагаю, что прийти рано не приличествует таким важным персонам. Но, несмотря на это, ты, Джулия, должна быть свободна до последнего момента.

А тем временем «последний момент» уже настал. Прелюдия к балу закончилась, она сопровождалась гулом голосов шепчущихся гостей и шелестом шелка: джентльмены продвигались к своим местам. Скользя по блестящему полу, они подходили к дамам в широких юбках, и, нагибаясь в формальном поклоне и протягивая руку, выдавали стандартную фразу: «Могу я попросить вас об одолжении?» На что следовала демонстрация некоторой нерешительности со стороны леди, возможно, просмотр регистрационной карточки, легкий малозаметный наклон головы, после чего дама неохотно вставала с места и, наконец, принимала предложенную руку с таким видом, будто некая высшая сила одобрила ее выбор.

Ни одна из опекаемых мадам Гирдвуд молодых леди не была приглашена к участию в подобной пантомиме. Конечно, стюарды не выполняли свои обязанности. Не было в зале других столь красивых и нарядных леди, как юные Гирдвуды, однако не нашлось также и джентльменов, желающих потанцевать с ними. Их состояние отвергнутых дам мог изменить лишь случай.

Вдова владельца магазина начала понимать, что положение не из приятных. Теперь она чувствовала, что придется умерить свои завышенные требования к возможным партнерам для своих девушек. И, поскольку никакого лорда пока не было видно, пожалуй, не стоит возражать против бывшего офицера.

– Придет ли он вообще? – размышляла она вслух, имея в виду Свинтона.

– Подойдет ли он к нам? – думала Джулия, и мысли ее были о Майнарде.

Она не могла отвести от него глаз. Очень медленно приближался этот красивый джентльмен. Ему мешали пары, спешащие занять свои позиции для танца. Но Джулии было заметно, что он также смотрел на них – на нее саму и на кузину, – туда, где они стояли.

Он приблизился к ним и, очевидно, не решался подойти, спрашивая взглядом разрешение.

Очевидно, увидев в их глазах поддержку, он решился подойти поближе к молодым леди и поприветствовал их поклоном.

Обе они возвратили ему поклон, возможно, более тепло, чем он ожидал.

Девушки, казалось, были свободны от танцев. Кому из них предложить себя в качестве партнера? Он хорошо знал, кому, но следовало соблюсти правила приличия.

Поскольку все это было очевидно и матери, у нее не осталось другого выбора.

– Джулия, моя дорогая, – сказала мадам Гирдвуд, представляя довольно элегантно одетого господина, который только что обратился к одному из ее стюардов. – Я надеюсь, ты свободна для этой кадрили? Я обещала танец с тобой этому джентльмену. Мистер Смитсон – моя дочь.

Джулия взглянула мельком на Смитсона, а затем так посмотрела на него, словно желала некстати возникшему партнеру оказаться как можно дальше отсюда.

Но поскольку она все еще не была занята, Джулия вынуждена была принять предложение.

Чтобы другой мистер Смитсон не опередил его, Майнард поспешил пригласить Корнелию, образовав таким образом с ней «альтернативную пару».

По-видимому, удовлетворенная таким поворотом событий, мадам Гирдвуд вернулась на свое место.

Однако спокойствие и удовлетворение происходящим быстро ее покинули. Не успела она сесть на подушку, как заметила подошедшего к ней джентльмена знатного происхождения, в желтоватых, цвета соломы лайковых перчатках. Это был никто иной как «его светлость» лорд инкогнито.

Мадам Гирдвуд сразу же вскочила с места и начала оглядывать зал, ища глазами своих девочек. Ее вопросительный взгляд выражал отчаяние: было уже слишком поздно. Кадриль началась. Мистер Смитсон танцевал «вправо-влево» с ее дочерью. Черт бы побрал этого мистера Смитсона!

– Ах, мадам! И снова мне не везет! Бал начался, я опоздал и уже пропустил кадриль.

– Да, это так, мистер Свинтон, вы пришли немного поздно, сэр.

– Как жаль! Я полагаю, ваши молодые леди уже заняты?

– Да, они танцуют вон там.

Мадам Гирдвуд показала туда, где танцевали девушки. Приложив к глазам свою очковую линзу, мистер Свинтон посмотрел на танцующих. Его глаза блуждали в поисках дочери мадам Гирдвуд. О племяннице он не думал. Его внимание больше занимал партнер Джулии, чем она сама.

Взглянув на него лишь однажды, он, казалось, остался вполне доволен. Мистер Смитсон не был для него серьезной помехой.

– Надеюсь, мадам, – сказал он, поворачиваясь к матери, – надеюсь, что мисс Гирдвуд не расписала свою карточку на весь вечер?

– О, сэр, конечно нет!

– Полагаю, следующий танец – я смотрел программу, это вальс – я буду иметь честь вальсировать с нею? Могу ли я рассчитывать на ваше покровительство в случае, если было дано предыдущее обязательство?

– Насколько я знаю, такого не было дано. Я обещаю вам, что моя дочь будет вдвойне счастлива танцевать вальс именно с вами, сэр.

– Благодарю вас, мадам! Тысяча благодарностей!

И, уладив это обстоятельство, приятный знатный дворянин продолжил разговор с дочерью владельца магазина в таком дружеском тоне, будто она была ему равной по положению.

Госпожа Гирдвуд была восхищена им. Насколько любезнее и благороднее этот истинный представитель британского дворянства, чем какой-нибудь выскочка из Нью-Йорка или Бостона! Ни Старый Доминион, ни Южная Каролина не смогли бы взрастить такого замечательного джентльмена! Какой подарок судьбы, что он вовремя оказался на ее пути! Благослови этого «болвана Франка!», этого камердинера «его светлости».

Таким образом, Франк вполне мог рассчитывать на подарок, который мадам Гирдвуд уже мысленно предназначила ему.

Джулия была уже занята кем-нибудь на следующий танец? Конечно нет! Ни на следующий, ни через танец. Она должна танцевать с этим джентльменом всю ночь, сколько бы он не пожелал. Это должно быть именно так! Как бы она хотела освободиться от данного ему обещания и позволить всему Ньюпорту узнать, что мистер Свинтон – лорд!

Подобные мысли одолевали мадам Гирдвуд – конечно, она их не высказывала вслух.

В кадрили партнеры танцуют друг напротив друга. Улучшив момент, Майнард воспользовался этим и пригласил Джулию Гирдвуд на вальс. Договорившись об этом, они разошлись в разные стороны. И вот, в течение менее минуты после этого можно было наблюдать в одном месте зала группу, состоящую из двух леди и двух джентльменов, которые, казалось, разрешали некоторый спорный вопрос между ними.

Это были мадам Гирдвуд и ее дочь, а также джентльмены мистер Майнард и мистер Свинтон.

Все четверо только что оказались вместе; двое джентльменов обошлись без того, чтобы обменяться приветствием или поклонами, но зато обменялись взглядами, в которых читалась как достаточно высокая доля взаимного признания, так и некоторая антипатия.

Мадам Гирдвуд пришла в некоторое замешательство и потому не обратила на это внимание. Но зато дочь ее все видела достаточно отчетливо.

Что за проблема возникла у них?

Дальнейший разговор объяснит это.

– Джулия, моя дорогая, – послышались слова мадам Гирдвуд, – я заняла тебя на первый вальс мистеру Свинтону. Мистер Свинтон – это моя дочь.

Едва закончилось это представление, как выступил Майнард, требуя выполнения предыдущего обещания танцевать именно с ним. И в это время заиграла музыка.

Джентльмены обменялись злобными взглядами; это продолжалось только секунду, и молодой офицер, овладев собой, направился к мисс Гирдвуд, протягивая ей руку и приглашая на танец.

Та же, под грозным взглядом матери, казалось, колебалась, принять ли предложение.

– Извините мою дочь, сэр, – сказала мадам Гирдвуд, – но она уже занята.

– В самом деле? – воскликнул экс-капитан, с удивлением посмотрев на мать и поворачиваясь к дочери для объяснения.

– Я думаю, что нет, мама, – ответила Джулия в нерешительности.

– Но ты занята, мое дитя! Ты же знаешь, что я обещала тебя мистеру Свинтону еще раньше, чем начался бал. Это недоразумение! Надеюсь, сэр, вы простите ее?

Последние слова были адресованы Майнарду.

Он еще раз посмотрел на Джулию. Та все еще пребывала в нерешительности. Но взгляд ее говорил: «Простите меня…»

Прочитав этот взгляд, Майнард сказал:

– Ну что ж, если мисс Гирдвуд желает этого, я освобождаю ее.

Он снова устремил взгляд на ее лицо, следя за движением губ.

Губы не двигались – она молчала!

Молчание – знак согласия. Старая известная пословица пришла ему на ум, и этот неблагоприятный ответ так его поразил, что Майнард быстро отвесил поклон остальной троице, повернулся и покинул их. Вскоре он исчез, затерявшись среди танцующих.

Через шесть секунд после произошедшего Джулия Гирдвуд уже кружилась по залу, и ее влажная щека прислонилась к плечу человека, никому не известному, но танцующему так, что все им восхищались.

«Кто этот необыкновенный незнакомец?» – этот вопрос задавали себе все присутствующие. И даже Дж., Л. и Б. – шепотом, конечно.

Мадам Гирдвуд готова была заплатить тысячу долларов, чтобы удовлетворить их любопытство, – настолько она желала сразить их фактом, что дочь ее танцует с лордом!

ГЛАВА XI. СТРАСТИ В ТАНЦЕВАЛЬНОМ ЗАЛЕ

В дополнение к гостиничному «бару», в котором вы пропиваете свои деньги, в Океанхаузе было еще одно заведение, предназначенное исключительно для выпивки.

Это было аккуратное, темное помещение, частично находящееся под землей; вела туда лестница, по которой спускались поклонники Бахуса.

Кроме этого ограниченного круга лиц, местонахождение сего питейного заведения никому не было известно.

В этой подземной части гостиницы разговоры джентльменов, имеющих пристрастие к алкогольным напиткам, могли быть чрезвычайно грубыми и не предназначались для нежных ушей прекрасных сильфид, которые проплывали по коридорам этажом выше.

Это место несомненно должно было дополнять такое приличное благородное заведение, как Океанхауз, более приспособленный к аскетическому укладу жизни Новой Англии.

Пуритане предпочитали пить спиртные напитки «втихую».

В ночь, когда случался бал, этот бар пользовался особым покровительством не только постояльцев Океанхауза, но и других гостиниц, а также окрестных «коттеджей».

Терпсихора – измученное жаждой существо – лучший клиент Бахуса, и, закончив очередной танец, она обычно посылает толпу поклонников к святому месту этого веселого бога.

На бал в Океанхаузе, наверх, можно было принести легкие спиртные напитки: шампанское, некрепкие вина с желе и со льдом, но только в подземелье вам разрешалось выпить что-нибудь покрепче, выкурив при этом сигару.

Именно по этой причине многие джентльмены на балу в перерывах между танцами спускались по лестнице, ведущей в подземный бар.

Среди них был и Майнард, поспешивший уединиться под покровительством питейного заведения.

– Стакан бренди! – потребовал он, остановившись у стойки бара.

– Подумать только, Дик Свинтон! – говорил он, ожидая, пока принесут напиток. – Значит это правда, что он был изгнан из своего полка. И он вполне заслужил это, как я и ожидал. Черт бы побрал этого проходимца! Интересно, каким ветром принесло его сюда? Некий вояж карточного шулера, я полагаю – набег хищника на это голубиное гнездо Америки! Возможно, под покровительством матери леди Гирдвуд, и, без сомнения, преследуя ее дочь. Интересно, как ему удалось представиться Гирдвудам? Я готов держать пари, что они не подозревают, кто он на самом деле.

– Стакан бренди, мистер!

– Ну хорошо, – продолжал он, когда бренди со льдом и мятой немного сняли его внутреннее напряжение. – Это не мое дело; после того, что произошло, я не собираюсь вмешиваться. Они еще узнают настоящее лицо этого человека. Это ненужное предостережение. Чтобы случилась эта небольшая неприятность, я просто должен молчать и не обвинять этого молодчика, хотя я готов выложить двадцать долларов, чтобы иметь право лишний раз ущипнуть его за нос!

Капитан Майнард не был человеком склочным и злопамятным. Мысли его были вызваны оскорблением, произошедшим совсем недавно, и связанным с этим душевным волнением.

– Это, должно быть, была воля матери, которая предпочла выбрать в женихи мистера Свинтона, а не меня. Ха! Ха! Ха! Если б она только знала его так, как знаю его я!

Последовал еще один большой глоток из стакана с бренди.

– Но девушка была согласна с мамой. Это совершенно ясно, иначе почему она так спешила дать мне ответ? Ради Дика Свинтона! О, дьявол!

И еще треть стакана была выпита.

– Пусть меня повесят, но это не заставит меня сдаться! Они могли бы подумать так, если бы я не вернулся в танцевальный зал. Но что я там буду делать? Я ни с кем из других одиноких женщин в зале не знаком, и я буду безуспешно искать такую несчастную, а они будут смеяться надо мной. Неблагодарные создания! Пожалуй, я не должен был так серьезно относиться к маленькой блондинке. Я мог бы снова танцевать с ней. Но нет! Я не доставлю им удовольствия, приблизившись к ним. Я, пожалуй, доверюсь стюардам – они подыщут мне партнершу.

Он еще раз поднял стакан и поднес к губам, на этот раз опорожнив его.

После этого он поднялся по лестнице и, прогулявшись, вернулся в танцевальный зал.

Ему повезло со стюардами. Он случайно встретился с джентльменом, имя которого было ему незнакомо, но с помощью которого нашел много партнеров по танцам.

В результате он участвовал в каждом из танцев – вальсе, кадрили, польке и чечетке – он танцевал с приятными во всех отношениях дамами, некоторые из которых считались одними из самых красивых в зале.

При таких обстоятельствах, как казалось, он должен быть забыть о Джулии Гирдвуд.

И все же он не забыл о ней.

Странно, что она до сих пор привлекала его. Были другие дамы, возможно, не менее красивые, как она, но в пестрой толпе танцующих глаза его постоянно искали ту, которая принесла ему только одни огорчения. Он видел, как она танцует с человеком, которого он имел серьезные основания презирать, – она танцевала с ним долго, всю ночь, и все восхищенные взоры присутствующих были обращены к этой паре.

С болью в сердце смотрел Майнард на эту прекрасную женщину, но еще горше ему было наблюдать, как она что-то шептала на ухо Ричарду Свинтону и прислоняла свою щеку к его плечу, и они кружились по комнате, не прерывая своих теплых отношений.

И снова он возвращался к своей прежней мысли: «я готов выложить двадцать долларов, чтобы иметь право лишний раз ущипнуть его за нос!»

Он не знал, как это сделать и тем более не знал, сколько это будет ему стоить, и все же он был близок к этому.

Возможно, он нашел бы способ сделать это, но тут как раз вовремя произошло событие, успокоившее экс-капитана.

Он стоял у входа, недалеко от места, где формировались пары. Гирдвуды покидали танцевальный зал, и Джулия наклонилась к руке Свинтона. Поскольку она приблизилась к Майнарду, он видел, что взгляд ее направлен на Свинтона. Майнард попытался разгадать значение этого взгляда. Взгляд был презрительный? Или нежный, влюбленный?

Он не мог разобрать этого. Джулия Гирдвуд обладала редкой для своего возраста способностью скрывать свои чувства.

Внезапно, как будто подчинившись какому-то решительному порыву, или, возможно, испытывая сильную потребность в раскаянии, она отпустила руку партнера, оказалась позади него, и тот продолжил удаляться с другими Гирдвудами. Немного отойдя в сторону, чтобы подойти поближе к Майнарду, она быстро, полушепотом сказала ему:

– Как нехорошо с вашей стороны было покинуть нас!

– В самом деле?

– Вы должны вернуться и объясниться, – добавила она с укоризной. – Я не могу помочь вам сделать это.

Прежде чем Майнард успел ответить, она ушла, но брошенный ею упрек неприятно отозвался в его ушах.

– Какая странная эта девушка! – пробормотал он удивленно. – Во всяком случае, чудачка! В конце концов, пожалуй, не стоит обвинять ее в неблагодарности. Это, наверное, произошло под влиянием матери.

ГЛАВА XII. ПОСЛЕ БАЛА

Бал уже почти закончился; утомленные, обессиленные танцующие спешно покидали танцевальный зал. Красавицы-леди уже покинули его, и среди них – Джулия Гирдвуд. Только заядлые танцовщики, все еще не уставшие, продолжали упорно танцевать. Для них наступило время истинного наслаждения – ведь они с удовольствием готовы танцевать всю ночь до рассвета.

У Майнарда тоже не было никакого резона оставаться в зале после того, как мисс Гирдвуд ушла. По правде говоря, он и находился там только из-за нее. Но в таком душевном состоянии с такими противоречивыми чувствами было очень мало шансов уснуть, и он решил, прежде чем вернуться в свою спальню, еще раз отметиться в заведении Бахуса.

С этой целью Майнард снова спустился по лестнице, ведущей в бар в подвале.

Спустившись туда, он обнаружил, что его уже опередили некоторые джентльмены, также спустившиеся сюда из танцевального зала.

Они стояли, собравшись в группы, – пили, курили и вели беседу.

Лишь мельком взглянув на них, Майнард подошел к стойке и заказал себе крепкий напиток – на сей раз он удовлетворился простым бренди с водой.

В ожидании пока принесут напиток он обратил внимание на голос, доносившийся из группы трех человек, которые, подобно Майнарду, заняли столик перед стойкой бара, разместив там свои бокалы.

Говоривший стоял спиной к экс-капитану, но ему достаточно было взглянуть на бакенбарды, чтобы узнать Дика Свинтона.

И собеседников его также узнал Майнард – это были те самые пассажиры гребной лодки, чью собаку он ранил из своего пистолета.

Мистер Свинтон, очевидно, недавно с ними познакомился, возможно, этим вечером; и они, похоже, так любезно его приняли, будто они его знали ранее или совсем недавно узнали, что он был лордом!

Он разговаривал с ними с тем замечательным акцентом, который должен был подчеркнуть в нем, очевидно, английского дворянина; но на самом деле – карикатуриста и богемного бумагомарателя, которому эпитет «мой лорд» подходил так же, как английскому крестьянину.

Майнард находил это немного странным. Но прошло уже немало лет с тех пор, как он имел дело с этим человеком, и поскольку со временем происходят некоторые изменения, возможно, стиль разговора мистера Свинтона не был исключением.

Из того, что он и оба его слушателя были в довольно теплых, дружеских отношениях, можно было сделать вывод, что они уже провели некоторое время перед стойкой. При этом они уже достаточно выпили, чтобы не замечать новых посетителей, и поэтому они совершенно не обратили внимания на вошедшего Майнарда.

И он также не заметил бы их, если б не услышал слова, касающиеся, очевидно, его самого.

– Между прочим, сэр, – сказал один из незнакомцев, обращаясь к Свинтону, – если не секрет, что это за маленькая стычка, происшедшая с вами в танцевальном зале?

– Ай-ай, о какой стычке ты говоришь, мистер Лукас?

– Было что-то странное – как раз перед первым вальсом. Участвовали в этом темноволосая девушка с алмазным головным убором – та самая, с которой ты так много танцевал, мисс Гирдвуд ее зовут, как я полагаю, – и великолепный господин с усами. Старая леди, кажется, также участвовала в этом. Мой друг и я случайно оказались рядом и видели, что произошла некая сцена между вами. Так ли это?

– Ну что ты? Никакой сцены не было. Только и всего, что господин хотел кружиться в вальсе с этим божественным созданием, но леди предпочла его вашему скромному слуге. Вот и все что было, джентльмены, я вас уверяю.

– Мы думали, что у него с тобой произошло некое столкновение. Происшедшее было дьявольски похоже на это.

– Не со мной. Я полагаю, недоразумение произошло между ним и молодой леди. Действительно, она дала ему предыдущее обязательство, которое не было записано в ее карточке. С моей стороны – я не имел никаких претензий к молодому господину – абсолютно никаких – даже не заговорил с ним.

– И все же ты глядел на него со злобой, так же как и он на тебя. Я подумал, что ты собираешься столкнуться с ним, так же как и он с тобой.

– Ай-ай, он меня лучше понял, – так же как и тот господин.

– Значит, ты знавал его и прежде?

– Чуть-чуть, совсем немного – много лет тому назад.

– В стране, откуда ты родом, наверное? Он, кажется, англичанин.

– Нет, ничего подобного. Он – проклятый ирландец.

Уши Майнарда загорелись.

– Что же было с ним много лет назад? – спросил более молодой новый знакомый Свинтона, которой не уступал в любопытстве своему старшему товарищу.

– Что было с ним? Ай-ай, дружище, ничего, абсолютно ничего.

– Никакого занятия или профессии?

– О, да; когда я знавал этого господина, он был лейтенантом в пехотном полку. Один из самых бесполезных людей в корпусе, как я знаю. Мы не должны были принимать его команду в нашем полку.

Пальцы Майнарда нервно задергались.

– Конечно, нет, – продолжила «важная персона». – Я имею все основания, джентльмены, так полагать, потому что являюсь Гвардейцем – Гвардейцем Ее Величества Гвардии Драгунов.

– Значит, он служил у вас в одном из полков, сформированных до начала мексиканской войны. Вы знаете, почему он оставил службу?

– Хорошо, господа, хоть я и не привык болтать об инцидентах, случившихся с моими сослуживцами-военными. Я обычно осторожен в таких вопросах, очень осторожен, на самом деле.

– О, конечно, довольно об этом, – откликнулся задавший вопрос. – Я потому только спросил, что мне кажется немного странным: офицер нашей армии вынужден оставить службу.

– Если бы мне было известно о каком-либо доверии к этому господину, – продолжил Гвардеец, – я был бы счастлив сообщить вам об этом. К сожалению, мне нечего вам сказать по этому поводу. К большому сожалению, нечего.

Мускулы Майнарда, особенно мускулы его правой руки, сильно напряглись. Совсем немного требовалось для того, чтобы он вмешался в беседу. Еще одной подобной реплики было вполне достаточно, и, к сожалению для себя, мистер Свинтон ее произнес.

– Все это правда, джентльмены, – сказал он; обилие выпитого, очевидно, лишило его возможности соблюсти, как обычно, принятую им предосторожность. – Правда в том, что господин Лейтенант Майнард, или Капитан Майнард, как я полагаю, не сам ушел в отставку – его изгнали со службы в Британской армии. Что конкретно произошло, я не знаю, но знаю, что это правда.

– Это ложь! – закричал подошедший Майнард, резким движением снял перчатку со своей руки и полоснул ею по щеке клеветника. – Это наглая ложь, Дик Свинтон! И если вы не опровергнете это, как надлежит вам сделать, вы будете способствовать распространению ложных слухов. Никогда не было того, о чем вы говорите, и вы это знаете, негодяй!

Щека Свинтона стала белой как перчатка, которой его ударили; но это было скорее проявлением трусости, чем гнева.

– Ай, действительно! Так вы были здесь и все слышали, Майнард! Хорошо, хорошо, я уверен… вы говорите, что это неправда. И вы назвали меня негодяем! И ударили меня своей перчаткой!

– Я повторю эти слова и снова ударю вас. Я плюну вам в лицо, если вы не возьмете свои слова обратно!

– Взять свои слова обратно!

– Так! Довольно разговоров! Я даю вам время, чтобы вы взяли свои слова обратно. Моя комната номер 209, на четвертом этаже. Я надеюсь, что вы найдете друга, которому не составит труда подняться ко мне. Вот моя визитка, сэр!

Свинтон взял визитную карточку пальцами, которые сильно дрожали во время этого. В то же время соперник, презрительно взглянув на него и его дружков, подошел к противоположной стойке бара, хладнокровно допил свой стакан и без единого слова поднялся по лестнице наружу.

– Ты встретишься с ним, не так ли? – спросил старший из компаньонов Свинтона.

Это был не очень корректный вопрос, но, судя по всему, человек, его задавший, считал излишним проявлять какую бы то ни было деликатность.

– Конечно, конечно, – ответил ему Гвардеец Ее Величества Конной Гвардии, не обращая внимание на бестактность. – Проклятый осел на мою голову, тоже мне! – продолжил он, размышляя. – Я здесь чужой, нет у меня друзей…

– О, об этом, – прервал его Лукас, хозяин собаки-ньюфаундленда, – не беспокойся. Я буду счастлив быть твоей второй рукой.

Человек, с такой готовностью предложивший свои услуги, был самым что ни на есть отъявленным трусом, которого только можно найти в этой фешенебельной гостинице, где и происходила беседа, – разве что сам Свинтон мог с ним сравниться. Лукас и сам был заинтересован в дуэли с капитаном Майнардом. Но безопаснее было оставаться на вторых ролях, и Луи Лукас понимал это как никто другой.

Не в первый раз брал он на себя подобную роль. Уже дважды в прошлом поступал он таким образом, блефуя и создавая много шума вокруг себя, – такое по ошибке принимают за храбрость. В действительности он был трусом; и хотя неприятные воспоминания от столкновения с Майнардом мучили его, он позволил себе оставить эту обиду без ответа. И вот, ссора его соперника со Свинтоном подоспела вовремя и была ему на руку.

– Я или мой друг всегда к твоим услугам!

– С удовольствием, – согласился его напарник.

– Благодарю вас, господа, благодарю обоих! Это очень любезно с вашей стороны! Но, – продолжил Свинтон, колеблясь, – я должен, к сожалению, отказаться от помощи любого из вас в моем неприятном деле. У меня есть некоторые старые друзья в Канаде, служившие со мной в полку. Я телеграфирую им. И этот господин должен будет подождать. А теперь к черту все это! Давайте забудем это и пропустим еще по стаканчику.

Все это было сказано довольно хладнокровно, так, что даже все выпитое уже не могло оправдать отговорку. Да, это была, в действительности, лишь отговорка, чтобы выиграть время и избежать дуэли с Майнардом.

Был некоторый шанс на это, если б не было свидетелей, но если слух об этом дойдет до чьих-либо ушей, то не останется ничего другого, кроме вызова на дуэль.

Такие мысли мелькали в голове мистера Свинтона, пока готовили и подавали новые горячительные напитки для всей компании.

Еще один стакан с напитком коснулся его белых сухих губ, и, после того как продолжилась беседа ни о чем между ним и его знакомыми, мистер Свинтон на время забыл о своих ужасных беспокойных мыслях.

Это забвение продолжалось, поскольку он выпил больше чем предполагал, и выпитое успокоило его. Однако часом позже, когда он поднялся наверх, даже алкогольный туман в голове не мог стереть четкое и ясное воспоминание о его столкновении с «проклятым ирландцем»!

И вот, в его собственной квартире атмосфера дворянского происхождения внезапно улетучилась. Так же, как и некое подобие речи. Его разговоры напоминали теперь разговоры простого пьяницы. Они были адресованы камердинеру, все еще способному выслушивать их.

Малый вестибюль на одной из сторон его квартиры был, как предполагалось, спальней этого пользующегося доверием слуги. Судя по диалогу, который последовал, слуга действительно мог считаться пользующимся доверием, и незнакомый человек был бы весьма удивлен, услышав все это.

– Очень славную ночь ты провел! – сказал камердинер тоном скорее хозяина, чем слуги.

– Точно… точ… ик!.. Ты говоришь правду, Франк! Н-нет, совсем не славная ночь. Совсем наоборот – п… п… п… поганая ночь!

– Что ты имеешь в виду – что ты напился?

– Им… имею в виду! Я имею в виду эти д… дурацкие игры. Черт побери! Отличный шанс! Никогда не делайте этого. Миллион долларов! Все пропало – этот дьявольский господин!

– Какой господин?

– Будь он проклят – я его видел… встретил на балу… бал… бар… ниже. Давайте еще выпьем! Крепкие напитки повсюду… вокруг… кто принесет этот дурацкий напиток?

– Попробуй выразиться яснее! Что ты хочешь этим сказать?

– Что я хочу сказать? Чтосказать? Он… ик… о нем.

– О нем! О ком?

– Кто… кто… кто… кото… Майнард. Ты, конечно, знаешь Майнарда? Он из тридцатого… тридцатого… неважно, из какого… полка. Это неважно… Он здесь… пр… пр… проклятая злая собака.

– Майнард здесь! – воскликнул камердинер довольно странным для слуги голосом.

– Это точно он! Живой и здоровый, черт бы его побрал! Явился в полном здравии, чтобы испортить все – он всегда все портит.

– Ты уверен, что это он?

– Уверен, уверен! Я так думаю. Он дал мне серьезный повод не сомневаться в этом – проклятие на его голову!

– Ты говорил с ним?

– Да, да.

– Что он сказал тебе?

– Сказал он немного… немного… что он явился… что он сделал.

– Что?

– Дьявол! много… да, да. Не стоит сейчас думать об этом. Давай ляжем спать, Франк. Я расскажу тебе обо всем утром. Это игра. Это Юп… Юпитер.

Более не в состоянии продолжать беседу и еще меньше – раздеться, мистер Свинтон повалился на кровать поперек последней; и, свесившись вниз, вскоре с храпом уснул.

Могло показаться странным, что слуга лег на кровать рядом с ним, однако так он и сделал.

Но уважаемый читатель ведь не знает, что маленьким камердинером была его жена, а вместе с тем это именно так!

Да, это была его любезная «фанатка», она и разделила таким образом кушетку своего мужа-алкоголика.

ГЛАВА XIII. ВЫЗОВ С ПОСЫЛЬНЫМ

– Откровенно говоря, я совершил большую глупость, – рассуждал молодой ирландец, когда вернулся в свою спальню и опустился на стул. – Не было никакой необходимости так поступать. Такая болтовня, тем более что Дик Свинтон здесь чужой, никак не могла бы мне повредить. Конечно, здесь его никто не знает; и это, кажется, играет ему на руку; без сомнения, он готов обобрать половину таких богатых голубков, как те, что были с ним недавно.

– Вполне вероятно, что он наврал кое-что подобное про меня и матери этой девушки – впрочем, и про себя также. Наверное, поэтому со мной обращались так невежливо! Тогда хорошо, что я поймал его за руку, и я заставлю его раскаяться в своем вранье. Был изгнан из Британских войск! Проклятая злая собака, прогавкавшая эту сплетню про меня! Противно даже думать о таком. То, что я слышал, всего лишь факт в его собственной биографии! Это, наверно, и навело его на мысль сказать подобное. Я не думаю, что он продолжает служить в Гвардии: иначе что он здесь делает? Гвардейцы не покидают Лондон без серьезной и обычно малоприятной причины. Я сделаю все, чтобы его опозорить. Он уже был на грани позора, как я слышал.

– Он, конечно, будет сопротивляться. Он не был бы Диком Свинтоном, если бы помог мне в этом – я достаточно хорошо знаю этого пройдоху. Но я не оставил ему никакого шанса выкрутиться. Удар перчаткой по лицу, не говоря уж об угрозе плюнуть ему в лицо – при свидетельстве двух странных джентльменов, наблюдавших это! Если он не законченный трус, он не осмелится оставить все это без ответа.

– Конечно, он вызовет меня, и что я буду после этого делать? Трое или четверо товарищей, с которыми я успел наладить хорошие отношения – все они не друзья мне, ни один из них. Кроме того, разве кто-нибудь из них обязан заботиться обо мне после такого недолгого знакомства?

– Что же мне делать? Телеграфировать Графу? – продолжил он после паузы, размышляя. – Он сейчас в Нью-Йорке, я знаю, и я уверен, что он без промедления пришел бы мне на помощь. Это дело только бы восхитило его, старого рубаку, – теперь, когда Мексиканская кампания завершилась, он рад был бы снова обнажить свой справедливый меч. Входите! Кто это бесцеремонно стучит в дверь честного джентльмена в столь поздний час?

Еще не было и 5 часов утра. За окнами гостиницы можно было услышать стук колес экипажей, которые развозили по домам последних возвращающихся с бала гуляк.

– Навряд ли Свинтон послал своего эмиссара в такой час. Входите!

За открывшейся дверью показался ночной портье, работник гостиницы.

– Ну, что вам угодно, мой дорогой?

– Один джентльмен желает видеть вас, сэр.

– Приведите его!

– Он просил меня, сэр, передать вам свои извинения за то, что потревожил вас в столь ранний час. Только потому, что у него к вам очень важное дело.

– Что за вздор! С чего бы это он говорит в таком духе? Друг Дика Свинтона более деликатный джентльмен, чем он сам?

Последняя реплика была сказана тихо и не предназначалась служащему гостиницы.

– Он сказал, сэр, – продолжил портье, – что прибыл пароходом…

– Пароходом?

– Да, сэр, пароходом из Нью-Йорка. Он прибыл только что.

– Да-да, я слышал гудок парохода. Ну, дальше?

– Тот, кто прибыл пароходом, – он думал… он думал…

– Черт побери! Это мой давний друг, не надо утруждать себя, передавая его мысли в вашем изложении. Где он? Проведите его ко мне, и пускай он выскажется сам.

– Из Нью-Йорка? – продолжил Майнард после того, как швейцар удалился. – Кто же мог пожаловать ко мне оттуда? И что за столь важное дело, чтобы разбудить человека в половине пятого утра? – ведь он, наверное, полагал, что я сплю – но, на его счастье, я не в постели. Или столица Британской империи горит, и Фернандо Вуд, подобно Нерону, веселится на его руинах? Ба! Розенвельд!

– Майнард!

Они обменялись приветствием, по которому можно было понять, что встреча их была неожиданной и после долгой разлуки. Друзья обнялись – их пылкая давняя дружба не ограничилась простым рукопожатием. Оба активных участника недавней Мексиканской кампании воевали бок о бок, под градом пуль в нелегких сражениях. Их дружбу скрепил крайне тяжелый штурм Чапультепека, когда смертельный столб огня, выпущенный из пушки, повалил на землю не одного контрэскарпа, и смешавшаяся кровь погибших струёй стекала в канаву.

С тех пор они расстались и не видели друг друга. Неудивительно поэтому, что их встреча пробудила эти воспоминания и была очень трогательной.

Несколько минут ни один из них не был в состоянии сказать что-либо связное. Они обменивались лишь восклицаниями. Майнард первым сумел прийти в себя.

– Да благословит тебя Господь, дорогой мой Граф! – сказал он. – Мой великий учитель военной науки. Как же я рад тебя видеть!

– Не больше, чем я тебя, дорогой друг!

– Но скажи, какое дело привело тебя сюда? Я не ожидал тебя, но вот странное совпадение: я как раз в этот момент думал о тебе!

– Я здесь, чтобы встретиться с тобой – и мне нужен именно ты!

– Ах! Для чего же, мой дорогой Розенвельд?

– Ты сказал, что я твой учитель военной науки. Пусть будет так. Но ученик теперь превзошел многих, включая и своего учителя, – он стал знаменит и известен повсюду. Именно поэтому я здесь.

– Выкладывай, что случилось, Граф!

– Лучше прочитай вот это, чтобы избавить меня от долгих объяснений. Как видишь, письмо адресовано лично тебе.

Майнард взял запечатанный конверт, который вручил ему друг. На конверте было написано:

КАПИТАНУ МАЙНАРДУ.

Вскрыв конверт, он прочитал:

«Комитет немецких беженцев в Нью-Йорке, ввиду последних известий из Европы, надеется, что светлые идеи свободы еще не подавлены на их древней родине. Они приняли решение снова вернуться туда и принять участие в борьбе, начатой в Бадене и Палатине. Впечатленные храбростью, показанной Вами в последней Мексиканской войне, и Вашим теплым отношением к нашим соотечественникам, воевавшим с Вами, а также зная Вашу приверженность идеям свободы, они единодушно решили предложить Вам возглавить это предприятие. Представляя опасность, которой Вы подвергнетесь, а также учитывая Вашу храбрость, они могут Вам обещать, что никакая другая награда не заменит Вам всеобщей любви и благодарности немецкого народа. Чтобы Вы могли доказать это, они предлагают Вам доверие и всеобщую преданность нации. Ответьте нам, готовы ли вы принять это предложение?»

Примерно полдюжины человек подписалось под этим письмом, и Майнард бегло пробежал список. Он знал этих людей и слышал об их движении.

– Я принимаю предложение, – сказал он после нескольких секунд раздумья. – Ты можешь вернуться и передать мой положительный ответ комитету.

– Вернуться и передать ответ! Мой дорогой Майнард, я приехал, чтобы вернуться с тобой!

– Я лично должен приехать?

– Сегодня же. Восстание в Бадене началось, и ты отлично знаешь, что революция не будет ждать. Важен каждый час. Они ждут твоего прибытия следующим пароходом. Я надеюсь, что ничто не сможет помешать тебе немедленно уехать? Что? Есть какая-то помеха?

– Да, это так, есть кое-что – я не могу уехать немедленно.

– Это случайно не женщина? Нет-нет! Ты выше этого.

– Нет, не женщина.

Майнард сказал это, но на его лице появилось странное выражение, как будто он что-то скрывал.

– Нет-нет! – продолжал он с натянутой улыбкой. – Не женщина. Это всего лишь один человек и всего лишь одно дело к нему.

– Объясните, капитан! Кто или что это?

– Хорошо, это просто ссора. Около часа назад я ударил этого человека по лицу.

– Ха!

– Сегодня вечером здесь, в гостинице, был бал.

– Я знаю об этом. Я встретил нескольких людей, покидавших бал. Ну и что же?

– Там была молодая леди…

– Я так и думал. Кто-нибудь когда-нибудь слышал о дуэли, в которой не была бы замешана леди, молодая или старая? Извини, что я тебя прервал.

– В конце концов, – сказал Майнард, очевидно, изменяя тактику, – я не должен был говорить тебе о ней. Она почти или совершенно непричастна к этому. Это произошло в баре уже после того, как бал закончился, и она уже в то время спала, как я полагаю.

– Тогда оставьте ее в покое, пусть себе спит.

– Я зашел в бар, чтобы взять стакан крепкого напитка и выпить на ночь. Я стоял у стойки, когда услышал, что кто-то произнес в разговоре мое имя. Трое людей находились вблизи от меня и вели довольно торопливую беседу; вскоре я выяснил, что разговор был обо мне. Они много выпили и не замечали меня.

– Одного из них я знавал в Англии, когда мы оба служили в Британских войсках.

– Двух других – я предполагаю, что они американцы – я впервые увидел приблизительно два дня назад. Я стал участником небольшой стычки с ними, о которой не буду распространяться, чтоб не отвлекать тебя; хотя я более чем наполовину был уверен, что они пришлют мне вызов на дуэль. Этого, однако, не произошло, и ты можешь себе представить, что это за типы.

– Это был мой бывший знакомый по Британской армии, и он позволил себе вольности насчет моего характера, когда отвечал на вопросы своих собутыльников.

– Что же он им сказал?

– Сплошную ложь; и самым наглым оскорблением было то, что меня выгнали из Британской армии! В то время как это случилось именно с ним! После этого…

– После этого ты выгнал его из бара. Я полагаю, что ты потренировался на нем в ударах ногами!

– Нет, я не был столь груб. Я всего лишь ударил его по щеке моей перчаткой, а затем вручил ему мою визитную карточку.

– По правде говоря, когда мне сказали о твоем появлении, я подумал, что это был его друг, а не мой; хотя, зная этого человека, я удивился, что он направил ко мне посыльного так скоро.

– Я рад, что пришел ты, Граф. Я был в серьезном затруднении: я не знаком здесь ни с одним человеком, который смог бы стать моим секундантом. Я полагаю, что могу рассчитывать на тебя?

– О да, конечно, – ответил Граф так беззаботно, как будто его просили угостить сигарой. – Но, – добавил он, – нет ли какого-нибудь способа избежать этой дуэли?

Этот вопрос ни в коей мере не был проявлением малодушия. Даже беглого взгляда на Графа Розенвельда было достаточно, чтобы исключить подобное.

Сорока лет от роду или более, с усами и бакенбардами, в которых только-только начала появляться седина, с настоящей военной выправкой – он с первого взгляда производил впечатление человека, имевшего в своей жизни богатую практику участия в самых жестоких дуэлях. И то же время он не производил впечатления хулигана или задиры. Напротив, в его характере можно было обнаружить мягкость и доброту – но, когда было необходимо, он изменял им, проявляя на твердость и бескомпромиссность.

И вот, такая перемена произошла с ним сейчас, когда Майнард решительно ответил:

– Нет.

– Проклятье! – прошипел он по-французски. – Я возмущен! Подумать только, такое важное дело, как свобода всей Европы, должно пострадать от этой глупости! Правильно говорят, что женщина – проклятие человечества!

– Есть у тебя какие-либо соображения, – продолжил он после этой невежливой тирады, – когда этот господин пришлет своих секундантов?

– Это невозможно предсказать. В течение этого дня, я полагаю. Не должно быть никакой причины для отсрочки, насколько я понимаю. Небесам было угодно, чтобы мы с ним, хорошо знакомые друг с другом, оказались рядом в одной гостинице.

– Вызов пришлют через некоторое время, в течение дня. Стреляться или драться как-то по-другому вы будете, возможно, завтра утром. Отсюда нет железной дороги, а пароход отходит только раз в день, в 7 часов вечера. Таким образом, мы потеряем целых двадцать четыре часа! Про-кля-тье-е-е!

Граф Розенвельд произнес вслух эти подсчеты, теребя свои огромные усы и смотря на некую точку под ногами.

Майнард молчал.

Граф продолжил свои несвязные речи, время от времени произнося громкие восклицания вперемешку на французском, английском, испанском и немецком языках.

– О, Небеса, я знаю, что делать! – вдруг воскликнул он, вскочив с места. – Я знаю, Майнард, я знаю!

– Что тобой, мой дорогой Граф?

– Я знаю, как сэкономить время! Мы вернемся в Нью-Йорк на пароходе ближайшим вечером!

– Но не избежав дуэли! Я полагаю, что ты учел это в твоих расчетах?

– Конечно, учел! Мы будем участвовать в дуэли и все равно успеем вовремя.

Если бы Майнард не был тонким деликатным человеком, он сразу бы выразил свое сомнение в этом утверждении.

Но он просто попросил друга разъяснить ему подробности.

– Все очень просто, – ответил Граф. – Ты был пострадавшим, и, таким образом, ты имеешь право выбрать время дуэли и вид оружия. Оружие сейчас неважно. Главное – время, которое нам так нужно сейчас.

– Ты хотел бы, чтобы я дрался сегодня?

– Хотел бы, и так оно и будет.

– А что, если вызов будет сделан слишком поздно – скажем, вечером?

– Черт побери! – произнес Граф распространенное мексиканское ругательство. – Я меньше всего думаю об этом. Вызов должен прибыть достаточно рано, если ваш соперник джентльмен. Я знаю, как вынудить его сделать это вовремя.

– Как именно?

– Ты напишешь ему, – то есть я напишу, что ты вынужден покинуть Ньюпорт сегодня вечером; очень важное дело внезапно заставляет тебя уехать отсюда далеко. Обратись к нему, чтобы он как человек чести прислал свой вызов немедленно, так, чтобы ты с ним успел сразиться. Если он откажется, то ты в соответствии со всеми законами чести будешь считаться свободным и сможешь уехать в любое время, когда пожелаешь.

– Это будет означать, что я сам вызвал его на дуэль. Будет ли это корректно?

– Конечно, будет! Я отвечаю за это. Все будет полностью соответствовать нормам – строго согласно кодексу.

– Что ж, тогда я согласен.

– Довольно! Я должен приступить к составлению письма. Это привычное дело для меня, но потребует некоторой работы ума. Где у тебя ручка и чернила?

Майнард указал на стол, где были все необходимые письменные принадлежности.

Придвинув стул, Розенвельд сел за стол.

И вот, взяв ручку и быстро начертав на листе положенные этикетом начальные приветственные фразы, он продолжил далее сочинять письмо-вызов, как человек, сильно заинтересованный в том, чтобы письмо возымело действие. Думая о революции в Бадене, он изо всех сил стремился поскорее устроить своему другу предстоящую дуэль, или освободить его от нее, чтобы оба смогли принять участие в борьбе за свободу на своей любимой родине.

Послание вскоре было написано, аккуратно скопировано, и копия вложена в конверт. При этом Майнарду даже не было позволено прочитать его до конца!

Письмо было адресовано мистеру Ричарду Свинтону и передано ему служащим гостиницы в тот момент, когда в коридорах Океанхауза послышался громкий удар гонга, возвестивший о начале завтрака для гостей.

ГЛАВА XIV. ПРОСЬБА УСКОРИТЬ ДУЭЛЬ

Первый же удар гонга прервал сон мистера Свинтона.

Спрыгнув со своей кушетки, он принялся расхаживать по комнате большими шагами, слегка пошатываясь.

На нем было то же платье, что и на вчерашнем балу, кроме перчаток цвета соломы.

Но он не думал ни о платье ни о туалете. Его тревожные мысли сосредоточились совсем на другом, чтобы он обращал внимание на собственный вид. Несмотря на то, что голова его сильно кружилась от вчерашней выпивки, он достаточно отчетливо вспомнил события прошедшей ночи. Да, он очень хорошо помнил, что произошло.

Мысли его были самые разнообразные. Майнард знал его давно, и, возможно, ему была известна неприятная и постыдная история, произошедшая со Свинтоном. Если бы его соперник предал эту историю огласке, великолепная идея Свинтона была бы загублена на корню.

Но это было ничто по сравнению с мыслями об его позоре – пятно на его лице от пощечины могло быть стерто лишь с риском для жизни.

Эта мысль приводила его в дрожь, и он продолжал ходить в тревоге по комнате. Его волнение было слишком заметно, чтобы он мог утаить это от жены. В его тревожном взгляде они читала некий ужасный рассказ.

– Что с тобой, Дик? – спросила она, положив руку на его плечо. – У тебя неприятности? Расскажи мне об этом.

Сказано это было с нежностью и любовью. Все же сердце «симпатичной наездницы» еще сохранило частицу божественного дара, присущего женщине.

– Ты все еще думаешь о ссоре с Майнардом? – продолжила она. – Я права?

– Да! – ответил муж хриплым голосом. – И ссора зашла слишком далеко!

– Как все случилось?

В своем не совсем связном рассказе – учитывая алкогольное опьянение накануне, это было вполне объяснимо – он поведал жене все подробности, ничего не скрывая, даже собственного недостойного поведения в этой истории.

Было время, когда Ричард Свинтон не позволял себе так опускаться в глазах Франциски Вилдер. Время это прошло, закончилось раньше, чем их медовый месяц. Супруги ближе узнали друг друга, и это вылечило их от взаимных иллюзий относительно партнера, тех иллюзий, которые собственно и сделали их мужем и женой. Роману чистой и беспорочной любви пришел конец, и вместе с тем каждый из них потерял былую привлекательность в глазах партнера. Собственно, Дику такая потеря уважения к себе теперь была даже полезна, ибо он поделился своими бедами с преданной женой, чтобы как-то успокоить себя, хотя и чувствовал, что в ее глазах выглядит почти трусом.

Было бы глупо для него пытаться скрыть это. Она уже давно обнаружила этот порок в характере мужа – и это, возможно, было главной причиной для нее сожалеть о том дне, когда она стояла с Диком у алтаря. Связь, которую она сохранила с мужем, была теперь всего лишь следствием обостренного чувства опасности и необходимости самосохранения.

– Ты ожидаешь, что он пришлет вызов? – спросила она; как женщина, она, конечно, не знала всех тонкостей и правил этикета поединка.

– Нет, – ответил он, поправляя ее. – Вызов должен прийти от меня, как оскорбленной стороны. Если б только это было иначе… – продолжал он бормотать, рассуждая. – Как я ошибся, не вызвав его сразу, на месте! Если б это было сделано, все могло бы там и закончиться, а теперь все происшедшее загнало меня в угол, и я должен искать из него выход.

Он развернулся и направился в другой конец комнаты, и тут ему представился альтернативный выбор. Это было исчезновение отсюда!

– Я мог бы упаковать вещи и убраться отсюда, – рассуждал он под диктовку своей трусости. – Что я теряю? Никто здесь меня пока еще не знает, никто не запомнил меня в лицо. Но мое честное имя? Они узнают обо всем. Он предаст это огласке, и позор будет преследовать меня повсюду! А шанс сделать себе состояние – неужели я должен его потерять? Я уверен, что у меня все получится с этой девочкой. Мать уже на моей стороне! Полмиллиона долларов сразу! Стоит отдать жизнь за это – по крайней мере, рисковать жизнью, да, клянусь Небесами! Я все это потеряю, если уеду, и выиграю, если только останусь! Проклятый мой язык, подсказавший мне эту идею уехать! Уж лучше б я родился глухим!

Он продолжил ходить по комнате, пытаясь укрепить остатки своей храбрости и готовность к борьбе, при этом стараясь подавить свои трусливые инстинкты.