Жена-девочка

В ответ последовало резкое восклицание мужа, и тот, вскочив с места, стал нервно ходить взад и вперед по части комнаты. Жена еще раньше облюбовала себе для подобных прогулок другую часть комнаты.

Не говоря больше ни слова, они ходили по своим маршрутам, то и дело, когда их пути пересекались, бросали друг на друга сердитые взгляды, словно тигр и тигрица в клетке.

В течение десяти минут или более продолжалась эта прогулка без единого слова.

Мужчина, которому первому наскучила эта безмолвная прогулка, и к тому же ему очень захотелось вернуться на свое место, вытащил свою сигару, зажег ее и закурил.

Женщина, которая, как было сказано, никогда не оставалась равнодушной к любым изменениям, закурила свою сигару, тонкую «королевскую», и, опустившись в кресло-качалку, вскоре покрылась облаком сигаретного дыма, так что она теперь напоминала Джуну, также почти невидимую в своей нимбе.

Конфликтующие перестали обмениваться взглядами – это стало теперь невозможным, – и в течение еще десяти минут или более продолжалось молчание. Жена молча концентрировала свой гнев, в то время как муж, казалось, был занят некоей серьезной проблемой, поглотившей все его сознание. Резкое восклицание, сорвавшееся с его губ, казалось, объясняло его решение; в то время как некоторые положительные эмоции на его лице, едва заметные сквозь сигаретный дым, говорили о том, что он пришел к вполне удовлетворительному для себя заключению.

Держа сигару в зубах и выпуская облако дыма, он наклонился к жене и произнес ее имя давно забытым, кратким, ласковым словом:

– Фан!

Форма и акцент, с которым это было произнесено, казалось, говорили о том, что буря в его душе уже улеглась. Возможно, никотин успокоил раздражение, бушевавшее в его душе.

Жена, несколько удивленная этим эффектом, вынула «королевскую» сигару из губ и голосом, в котором ощущались нотки прощения, ответила:

– Дик!

– Я хотел бы поделиться своей новой идеей, – сказал он, возобновляя беседу в совершенно другой форме. – Это великолепная идея!

– Я в этом весьма сомневаюсь. Что ж, мне будет лучше судить о ней, если ты расскажешь. Я чувствую, что ты намерен ее осуществить.

– Да, я намерен, – ответил он без малейшего намека на сарказм.

– Что ж, тогда давай послушаем.

– Итак, Фан, сейчас нам совершенно ясно то, что женившись, мы допустили большую ошибку.

– Ну, это ясно как дважды два – по крайней мере, мне это ясно.

– Тогда я ничем тебя не оскорблю, если возьму за основу подобную постановку вопроса. Мы женились друг на друге по любви – тем самым мы совершили глупость, которую только могли позволить себе.

– Я думаю, что мне об этом известно лучше чем тебе. Что же нового ты хочешь сказать?

– Это было больше чем глупость, – повторил ее никчемный муж. – Это был акт полнейшего безумия.

– Вполне возможно, особенно с моей стороны.

– Со стороны нас обоих. Ты не будешь возражать, что я ныне очень раскаиваюсь в том, что ты моя жена. Хотя бы потому, что я нарушил твои перспективы – хотя бы то, что ты могла бы выйти замуж за более богатого джентльмена.

– Ага, так ты признаешь это?

– Да, я признаю. Но и ты ведь должна признать, что я мог бы жениться на более богатой леди.

– На леди Старой Язве, например.

– Неважно. Леди Старая Язва могла бы предотвратить эту язву нашей совместной жизни, которая с каждым днем становится все глубже. Как тебе известно, я промотал почти все свое состояние, но у меня еще остались навыки игры в карты. Я отправлялся сюда с неким приятным ощущением, что здесь меня встретят голуби, а ястребы остались по ту сторону Атлантики. Да, это было так согласно моим мечтам, но что получилось на самом деле? Обнаружить, что самая унылая квартира в Нью-Йорке была бы лучшей среди салонов Лондона? Я уже спустил добрую сотню фунтов, без всякого шанса вернуть их обратно.

– Ну, и что из этого следует? Что за великолепная идея посетила тебя?

– Итак, ты готова выслушать ее?

– Какая любезность с твоей стороны – спросить моего разрешения! Разреши мне выслушать тебя! А вот соглашусь ли я – это уже другой вопрос.

– Хорошо, Фан, ты своими собственными словами подтвердила, что не будешь упрекать меня в возникновении этой идеи.

– Возможно, если это не была твоя идея, ты бы так не боялся этого. Однако, какие мои слова ты имел в виду?

– Ты сказала, что тебе было очень жаль, что я не женился на моей леди.

– Да, я сказала. Ну и что с этого?

– Больше того, что ты могла подумать. Значение этих слов для меня очень важно.

– Я подразумевала только то, что сказала.

– Ты сказала это в запале злости, Фан.

– Я это сказала вполне серьезно.

– Ха-ха! Я-то знаю, что это было бы слишком хорошо для тебя!

– Слишком хорошо? Ты себе льстишь, я думаю. Возможно, когда-нибудь ты поймешь свою ошибку.

– Ничего подобного. Ты любишь меня настолько, Фан, насколько я об этом знаю. Я сказал все это только для того, чтобы сделать свое предложение.

– Да ну тебя! Я все равно не стану любить тебя больше. Ну, Дик, ты хотел сказать мне что-то? Давай уже!

– Я хочу попросить у тебя разрешения…

– Разрешения на что?

– Жениться повторно!

Жена его последних двенадцати месяцев застыла в недоумении, как пораженная выстрелом. В ее взгляде читались гнев и удивление только что услышанным.

– Ты говоришь об этом серьезно, Дик?

Она спросила это автоматически. Она и так видела, что он был вполне серьезен.

– Подожди, я сейчас поясню свою мысль, – ответил он и приступил к разъяснению.

Она терпеливо ждала объяснений.

– Собственно, я хотел предложить вот что. Ты предоставляешь мне свободу жениться повторно. Кроме того, ты помогаешь мне практически осуществить это – для нашей общей выгоды. Мы сейчас находимся в стране, которая как раз подходит для подобного действия; и я – без ложной лести – именно такой человек, который может использовать эту ситуацию с пользой. Эти янки – богатые люди. И среди них имеется много наследниц богатого состояния. Было бы странным, если б я не смог выбрать одну из них себе в жены! Ну, и они могут быть достаточно изящны и красивы, чем ты, Фан, – чтобы я сумел соблазниться их прелестями!

Этот «комплимент» ее тщеславию тем не менее не встретил возражений. Она продолжала слушать молча, позволяя мужу продолжить свое разъяснение.

– Было бы глупо нам закрывать глаза на нынешнее положение вещей. Оба мы правы. Мы сами себя одурачили. Твоя красота помешала мне полностью раскрыть свои возможности в жизни, да и моя – довольно симпатичная внешность, я уже говорил об этом – сделали то же самое в твоей жизни. Это были взаимная любовь и взаимное крушение надежд – одним словом, предательство с обоих сторон.

– Истинная правда! Продолжай!

– Какая у нас перспектива? Я, сын бедного пребенда ^{note 5} , а ты… хорошо, это сейчас неважно в разговоре о делах нашей семьи. Мы приехали сюда в надежде улучшить наше состояние. Но земля молока и меда на самом деле оказалась полной злобы и горечи. Мы имеем на сегодня одну сотню потраченных фунтов. Когда ушли эти деньги, Фан?

Фан нечего было ответить на это.

– Мы можем ожидать здесь разве что некоторое понимание нашего аристократического происхождения, – продолжал муж-авантюрист. – Мы здесь потратили наличные деньги, но что мы можем иметь взамен – я или ты? Я не умею ничего, разве что управлять лошадьми, развозящими пассажиров, а ты – разве что смогла бы настроить свое музыкальное ухо для слушания звуков швейной машинки или шипящего пресса. О Небеса! Нам неоткуда ждать помощи!

Бывшая красавица Бромптона, потрясенная открывшейся перспективой, встала с кресла-качалки и снова начала ходить туда-сюда по комнате.

Внезапно она остановилась, и, повернувшись к мужу, спросила:

– Скажи мне, Дик, ты в душе не собираешься меня оставить?

Вопрос был задан серьезным, нетерпеливым тоном.

Также серьезен был и ответ:

– Конечно, я не собираюсь, о чем речь? Как ты можешь сомневаться во мне, Фан? Мы оба одинаково заинтересованы в этой сделке. Ты мне можешь абсолютно довериться!

– Что ж, тогда я соглашусь на эту авантюру. Но страх, что ты предашь меня, будет по-прежнему со мной.

Дик ответил на угрозу легкой улыбкой; и тут же страстным поцелуем в губы успокоил ту, которая сомневалась в нем.

ГЛАВА VII. ПОСЛУШНАЯ ДОЧЬ

– Офицер только недавно вернулся из Мексики – капитан, или что-то в этом роде, служивший в одном из полков, воевавших там. Конечно, он здесь совершенно без роду, без племени.

Такое заключение они услышали от владельца магазина.

– Может быть, ты случайно знаешь его имя, мама? – пробормотала Джулия.

– Конечно, моя дорогая. Клерк сказал мне, что он зарегистрирован в гостинице под именем Майнард ^{note 6} .

– Майнард! Если это тот самый капитан Майнард, о котором пишут во всех газетах, он не может быть без роду-племени! По крайней мере, джентльмены так не говорят. Да, он участвовал в героической осаде С., кроме того, он отличился в битве на мосту в другом месте с труднопроизносимым названием!

– Истории героических штурмов и мостов! Это никак ему не поможет теперь, когда он вышел в отставку из своего расформированного полка. Конечно, ни на какую пенсию или другие выплаты он не может рассчитывать, и теперь его беда – пустые карманы. Я это слышала от слуги, который был при нем.

– Он достоин сожаления после всего этого!

– Жалей его сколько твоей душе угодно, моя дорогая, но не позволяй развиваться своим чувствам. Герои хороши в жизни, когда у них есть доллары, чтобы им было на что существовать. Но без денег они ничто, и богатые девушки не выходят за них замуж.

– Ха! Ха! Ха! Кто это думает о замужестве с ним? – спросили одновременно дочь и племянница.

– Никаких флиртов с ним, – серьезно ответила миссис Гирдвуд. – Я не позволю вам этого – во всяком случае, не с ним.

– Но почему не с ним? А с кем-то другим можно, дорогая наша мама?

– На это есть множество причин. Мы совершенно не знаем, кто он. Кажется, он практически ни с кем здесь не знаком, и никто его не знает. Он неизвестен в этом городе, и, наверное, он ирландец.

– О, тетя! Я не вижу в этом ничего плохого. Мой отец также был ирландцем!

– Неважно, откуда он происходит, но это – храбрый и галантный человек, – присоединилась Джулия.

– А также красивый! – добавила Корнелия, бросив лукавый взгляд на кузину.

– Я полагаю, – продолжила Джулия, – что человек, который поднялся на утес – не говоря уже о том, что он пересек мост – и который потом, с риском для жизни, вытянул наверх из пропасти двух молодых леди не самого легкого веса – может обойтись без того, чтобы быть представленным обществу. Даже его сливкам (как они себя называют) – Дж., Л. и Б.

– Пфф! – презрительно воскликнула мать. – Любой джентльмен на его месте сделал бы то же самое, и сделал бы это для любой леди. Вы сами знаете, что он не сделал никакого различия между вами и Кецией, которая весит почти столько же, как и вы!

Услышав это замечание, обе молодые леди едва не упали от смеха. Они хорошо запомнили, как все было: после того, как они были спасены, они обратили внимание на странное, нелепое выражение лица негритянки, которую вытаскивали наверх по гребню утеса. Конечно, если бы она не была спасена последней, их воспоминания не были бы такими яркими.

– Ну хорошо, девочки, я рада видеть, что вам это доставляет удовольствие. Смейтесь, сколько хотите, но я говорю вполне серьёзно. Не только ни о каком бракосочетании не может быть и речи, даже и четвертой его части – никакого флирта! Я не хочу слышать никаких разговоров об этом! Что касается тебя, Корнелия, я не собираюсь как-то тебя контролировать. Ты можешь поступать, как считаешь нужным.

– А как же я? Я не могу? – сразу же отреагировала впечатлительная Джулия.

– Да, ты тоже можешь, моя дорогая. Ты можешь выйти замуж за Майнарда или за кого-нибудь еще, того, кто возбуждает твое воображение. Но если ты сделаешь это без моего согласия, тебе достанутся в будущем лишь деньги на мелкие расходы. И помни, что твой отец оставил мне миллион, чтобы я обеспечила твою жизнь.

– Это действительно так!

– Да! Но если ты будешь поступать мне назло, я проживу еще тридцать долгих лет, а может, и пятьдесят, – сколько смогу!

– Хорошо, мама. Я не стану отрицать, что ты все это говоришь искренне. Если я не буду слушаться тебя, надо признать, меня ждет замечательное будущее.

– Так ты будешь меня слушаться, Джулия? – сказала миссис Гирдвуд, уговаривая свое дитя. – Или не будешь? Ты знаешь лучше меня: если твоя дорогая мать чему-то тебя учит, это не даром потраченное время и неприятные речи. Но если говорить о времени, – продолжила «дорогая мать», достав часы, висящие на поясе, и взглянув на них, – то через два часа начнется бал. Идите в комнату и переоденьтесь.

Корнелия, подчиняясь приказу, вышла в коридор и, проскользнув по нему, вошла в квартиру, где она жила с кузиной.

Джулия, напротив, вышла на наружный балкон.

– Черт бы побрал эти балы! – сказала она, зевая. – В тысячу раз лучше было бы мне пойти спать вместо этого удовольствия!

– Но почему, глупое дитя? – спросила мать, ее сопровождавшая.

– Мама, ты знаешь, почему! Это будет так же, как в последний раз – я одна среди этих наглых людей! Я их ненавижу! Как бы я хотела их чем-нибудь оскорбить!

– Ближе к ночи ты сумеешь это сделать, дорогая.

– Но как, мама?

– Надев мой головной убор с алмазами. Это последний подарок, который мне подарил твой дорогой отец. Это стоило ему двадцать тысяч долларов! Если бы мы могли показать им чек на покупку алмазов, где указана эта цена, как бы заблестели их глаза от зависти! Впрочем, неважно; я думаю, они догадаются об этом и без чека. Все это, моя девочка, вполне достаточно, чтобы оскорбить их!

– Нет, этого недостаточно.

– Недостаточно! Алмазы, которые стоят двадцать тысяч долларов! Другой такой диадемы нет в Штатах! Да что говорить – нет ничего подобного во всем мире! Поскольку алмазы сейчас вошли в моду, это будет для тебя бесконечным триумфом; ты в любом случае будешь вполне удовлетворена этим. Возможно, когда мы вернемся сюда снова, мы сможем продемонстрировать алмазы в еще более привлекательном виде.

– Каким образом?

– Мы сделаем корону! – склонившись к уху дочери, прошептала мать.

Джулия Гирдвуд начинала беседу словами, которые полностью соответствовали ее собственным мыслям. Выросшая в атмосфере неограниченного богатства, она баловалась любой роскошной вещью, которую запросто можно было обменять на золото. Но было и такое, чего нельзя купить даже за золото – вход в некий мистический круг, называемый «обществом», или иначе – войти на равных в компанию сливок общества.

Даже в непринужденной, легкой атмосфере пляжа она чувствовала, что она – чужая. Она находила, также как ее мать, что Ньюпорт – слишком фешенебельный район для нью-йоркских торговцев, однако он достаточно хорош в плане продажи ими различных товаров. То, что сказала ее мать только что, было подобно воплощению некоей мечты, поражавшей ее воображение, и слово «корона» произвела на нее больший эффект в плане отказа от капитана Майнарда, чем самая продолжительная лекция матери.

И мать хорошо это понимала. Она не пыталась своими запретами пробудить в ее дорогой Джулии огонь романтического неповиновения. Но в этот момент матери пришло в голову, что победу надо закрепить, и она продолжала по пути домой ковать железо, пока горячо.

– Да, корона, моя дорогая, а почему бы и нет? Есть много лордов в Англии и подобных им во Франции, большинство из которых с радостью ухватилось бы за эту идею. Миллион долларов и твоя красота – ты не должна краснеть при этом, дочь – две вещи, редко соединенные друг с другом, не каждый день появляются на улицах Лондона или Парижа. Это подарок любому принцу! А теперь, Джулия, еще пару слов. Я искренне хочу сказать тебе правду. С этой целью, и только с ней, я хочу показать тебя Европе. Ты должна дать мне обещание сохранить свое сердце свободным и отдать руку человеку, которого я выберу для тебя. И тогда я подарю вам на свадьбу половину состояния, оставленного мне твоим отцом!

Девушка колебалась. Может быть, она думала о своем спасателе? Но если она и думала о Майнарде, то интерес к нему был достаточно слабым, чтобы бороться с такими заманчивыми предложениями. Кроме того, Майнард не смог бы так позаботиться о ней. И, обдумывая подобную альтернативу, она не видела особых трудностей для принятия решения.

– Я говорю об этом совершенно серьёзно, – продолжала убеждать ее честолюбивая мать. – Настолько серьёзно, насколько ты чувствуешь отвращение к положению, в котором мы здесь находимся. Я считаю, что эти малоизвестные потомки «подписавших Декларацию» должны считать за честь жениться на моей дочери! Но! Ни один из них не женится, по крайней мере с моего согласия.

– Без твоего согласия, мама, и я не выйду замуж.

– Я знала, что ты умная, послушная девушка! И ты получишь свадебный подарок, который я тебе обещала. А сегодня вечером ты не только должна надеть мои алмазы, но – я настаиваю – чтобы ты всем сказала, что они принадлежат тебе. А теперь зайдем в комнату, и я тебе их дам!

ГЛАВА VIII. АРИСТОКРАТ ИНКОГНИТО

Этот странный диалог, закончившийся полным согласием матери с дочерью, происходил напротив окна квартиры миссис Гирдвуд. Была ночь, беззвездная и тихая, и, конечно, все это весьма благоприятствовало тому, кто привык подслушивать чужие разговоры.

И вот – такой невольный слушатель разговора нашелся.

В комнате справа, этажом выше, проживал джентльмен, который в этот день сделал довольно приятное приобретение.

Он купил ночной корабль в Нью-Йорке и записал в регистре его новое название «Свинтон», а после него – небольшую приписку от мистера Аттачеда: «и слуга» – последний был темноволосым, темнолицым юношей, одетым в ливрею, и служил помощником Свинтона по морским путешествиям.

В Ньюпорте, скорее всего, мистер Свинтон был незнакомцем; он провел большую часть дня, осматривая этот небольшой город, основанный Коддингтоном, и получил много интересных сведений и впечатлений об истории этих мест.

Во время пребывания в городе ему встречались многие отдыхающие, однако, очевидно, он не был ни с кем из них знаком, да и его самого никто не знал.

Отдавать дань уважения незнакомцу, даже имеющему все внешние признаки джентльмена и сопровождаемого на почтительном расстоянии хорошо одетым и верным слугой, было не в привычках обитателей Ньюпорта.

Те, кто случайно столкнулся с ним, поступали именно так, но кто-то думал:

«Это весьма представительный посетитель Ньюпорта.»

Действительно, ничто в мистере Свинтоне не противоречило этой гипотезе. Он был джентльменом приблизительно тридцати лет, и все говорило о том, что эти годы он прожил довольно приятно. Среди глянцевых завитков его темно-рыжих волос невозможно было обнаружить ни одного седого; и если бы вороний коготь коснулся его лица, след этого когтя невозможно было бы обнаружить под хорошо ухоженными бакенбардами, соединенными с усами вокруг его губ – короче говоря, под обильной растительностью на его лице, которой обычно отличались служившие в английской конной гвардии. Не было никакого сомнения, что он «англичанин»; тем более, что он именно так записался при регистрации, как при въезде в город, так и в гостинице.

Было время так называемого «чайного ужина», и незнакомец от нечего делать выглядывал из окна своей спальни, находившейся на четвертом этаже, и спокойно курил сигару.

Разговор, произошедший между ним и его слугой, демонстрировавший, с одной стороны, снисходительность хозяина, с другой – определенные их дружеские отношения, закончился. После этого слуга без стеснения развалился на диване, а хозяин, опираясь локтями на подоконник, продолжил распространять вокруг себя сигарный дым и запах никотина, который смешивался с морским воздухом, пахнувшим йодом и водорослями.

Тихая, спокойная обстановка способствовала таким же мыслям, и мистер Свинтон размышлял:

«Чертовки хорошее место! Дьявольски симпатичные девочки! Надеюсь, я найду здесь такую, которая привыкла сорить деньгами, и поразвлекусь с ней вволю. Конечно, я могу нарваться на старую ведьму, у которой всего вдоволь, и мне потребуется время, чтобы распознать это. Дайте мне взглянуть на ее рог изобилия, и если я не сумею его повернуть узким концом вверх, тогда – тогда я поверю тому, что говорят об этих дамах-янки: они берегут свой кошелек еще более строго, чем их небогатые кузены в Англии. Есть несколько наследниц, о которых я слышал. Одна или две имеют некоторую часть миллиона – долларов, конечно. Пять долларов составляют один фунт. Дайте подумать. Миллион долларов – это две сотни тысяч фунтов. Неплохо! Оно стоит усилий, даже половина этого. Интересно, эта красивая девушка, при который постоянно находится ее мать, – насколько она умна? Небольшой любовный роман, как в театральной пьесе, вполне мог бы соблазнить ее. Ах! Кого я вижу внизу? Женские тени в открытом окне, этажом ниже. Если б только они вышли на балкон, я смог бы расслышать, о чем они говорят. Я хотел бы услышать небольшой скандал, и если они кроме того что женщины, еще и с другой стороны Атлантики, стоило бы их послушать. Ей-Богу! Они выходят! Как раз то, что мне надо.»

Это произошло в тот момент, когда Корнелия удалилась в свою комнату, а миссис Гирдвуд вслед за дочерью вышла на балкон, чтобы продолжить начатую в комнате беседу.

Благодаря тишине ночи и природным законам акустики мистер Свинтон слышал каждое сказанное ими слово – даже самым слабым шепотом.

Чтобы его наверняка не увидели, он спрятался за венецианский ставень и, стоя напротив открытого окна, слушал разговор, словно опытный шпион.

Когда разговор был окончен, он выглянул наружу и увидел, что молодая леди зашла в комнату, но ее мать все еще оставалась на балконе.

Спокойно, не создавая шума, он отошел от окна, вызвал слугу и поговорил с ним в течение нескольких минут низким голосом, немного торопясь; очевидно, он давал слуге некие важные для себя указания.

Затем хозяин надел шляпу и, набросив легкий сюртук на плечи, поспешил удалиться из комнаты.

Слуга последовал за ним спустя некоторое время.

И вот – через несколько десятков секунд англичанина можно было увидеть прогуливающимся с равнодушным видом возле балкона напротив, в нескольких футах от того места, где стояла, наклонившись над перилами, богатая вдова.

Со стороны джентльмена не было никакой попытки заговорить с нею. Без того, чтобы быть представленным женщине, такую попытку можно было расценить как бестактность. И отчасти поэтому лицо англичанина было обращено не к ней, а к морю, и он спокойно смотрел на скалу Корморант Рок, уже не освещенную солнцем, но продолжающую сверкать в темноте ночи. В этот момент невысокая фигура возникла позади него. Человек кашлянул, словно пытаясь привлечь внимание англичанина. Это был слуга.

– Мой лорд, – сказал он низким голосом, но достаточно громким, чтобы быть услышанным миссис Гирдвуд.

– А, Франк, что случилось?

– Какой костюм ваша светлость изволит одеть на бал?

– М… м… блестящий черный, разумеется. И белый галстук.

– А какие перчатки, ваша светлость? Белые или желтоватые?

– Желтоватые, цвета соломы.

Слуга, поправив шляпу, удалился.

«Его светлость», как был представлен мистер Свинтон, продолжил, как казалось, спокойно рассматривать Корморант Рок.

Зато более не могла оставаться спокойной вдова, купившаяся на эту приманку. Эти волшебные слова «мой лорд» проникли ей душу. Живой, настоящий лорд находится в шести футах от нее. Боже мой!

У дамы есть привилегия заговорить первой, чтобы прервать неловкое молчание. И миссис Гирдвуд не замедлила ей воспользоваться.

– Сэр, я полагаю, вас почти никто не знает как в этой стране, так и в Ньюпорте?

– О да, мадам, это на самом деле так. Я приехал в эту чудесную страну последним пароходом. Я прибыл в Ньюпорт только утром, баржей из Ньюарка.

– Надеюсь, вашей светлости понравится Ньюпорт. Здесь его считают фешенебельным и популярным местом с отличным пляжем.

– О, здесь замечательно, я считаю, замечательно. Но послушайте, мадам, вы называете меня «ваша светлость». Можно спросить, чем я обязан такой чести?

– О, сэр, как я могла назвать вас иначе после того как услышала, как называет вас ваш слуга?

– А, Франк, этот бестолковый парень! Черт бы его побрал! Простите меня, мадам, за эти грубые слова. Я очень сожалею об этом. Дело в том, что я путешествую инкогнито. Вы, мадам, понимаете, насколько это глупо – особенно в этой свободной стране – взять и выдать меня? Настоящий болван, ручаюсь вам!

– Без сомнения. Я вас отлично понимаю, мой лорд.

– Благодарю вас, мадам! Я полагаюсь на вашу интеллигентность. Но я хотел бы попросить у вас об еще одном одолжении. Благодаря глупости моего слуги я полностью в вашей власти. Я полагаю, что разговариваю с настоящей леди. Конечно, я уверен в этом.

– Я надеюсь на это, мой лорд.

– Тогда, мадам, одолжение, которое я хотел попросить у вас, заключается в том, чтобы вы не выдавали мой небольшой секрет. Но, может, я прошу у вас слишком многого?

– Нисколько, сэр, совсем немного.

– Вы обещаете мне?

– Да, я обещаю вам, мой лорд.

– Вы оказываете мне очень большую любезность! Сто тысяч благодарностей, мадам! И я буду вам очень благодарен. Скажите, вы собираетесь пойти на бал сегодня вечером?

– Да, я как раз собиралась пойти туда, мой лорд. Я пойду с дочерью и племянницей.

– О-о! Я надеюсь, что буду иметь удовольствие увидеть вас там. Я не знаком здесь ни с кем, но теперь я уже знаком с одной леди. Я покидаю место своего заточения, или, иначе говоря, буду общаться с людьми, как принято в этой стране.

– О, сэр, вы не должны чувствовать себя здесь посторонним. Если вы захотите танцевать и пригласите на танец мою племянницу или дочь, могу вам обещать, что они будут счастливы оказаться с вами рядом!

– Мадам, вы просто поражаете меня своим великодушием.

На этом разговор закончился. Подошло время одевать платье для бала, и они расстались – с низким поклоном лорда и подобострастной любезностью леди, – чтобы ждать новой встречи вскоре – в танцевальном зале при свете люстр.

ГЛАВА IX. ПЕРЕД БАЛОМ

Балы Терпсихоры, проводимые в фешенебельном пляжном районе Нового Света, привлекают еще больше, чем то же самое в Старом.

В танцевальном зале, отнюдь не рассчитанном на посещение лишь высшим светом, одинокий посторонний джентльмен практически не сможет проявить себя в танце – особенно в «кадрили». Так как круги танцующих, давно знающих друг друга, занимают выбранные заранее места и комната переполнена, то любой посторонний, решивший потанцевать, просто не найдет себе свободного места. А распорядители на балу обычно больше заняты своими делами, чем выполняют почетные обязанности, возложенные на них и отмеченные розой или лентой в петлице.

Когда танцуют в «кругу», у незнакомца есть больший шанс присоединиться к танцу. Это достигается взаимным согласием двух людей, и незнакомец должен быть последним неудачником, чтобы не найти ветерана танцев, который разместил бы его в танцующем кругу.

Что-то подобное можно было ощутить в атмосфере танцевального зала Ньюпорта, даже в те дни, до гражданской войны, когда такие низкопробные методы были вещью неслыханной, а оставшиеся не у дел («idle») обвиняли тех, кто зарабатывал («unstruck»), в темных делишках.

Отчасти подобную атмосферу ощутил на себе и молодой офицер, недавно вернувшийся из Мексики, – он был чужим для «общества» в той стране, за которую сражался, еще в большей степени, чем в той, против которой воевал!

К тому же он был всего лишь путешественником – наполовину бродягой, наполовину авантюристом – и странствовал скорее по необходимости, чем для своего удовольствия.

Пойти на танцы среди незнакомых людей – достаточно скучное занятие для путешественника, если только танец не принадлежит к числу вольных, самые простые из которых – моррис (танец в костюмах героев «Робин Гуда»), танец в масках или фанданго (популярный мексиканский народный танец).

Майнард знал или догадывался, что в Ньюпорте те же, описанные выше, порядки, как и в других местах. Но, тем не менее, он решил пойти на бал.

Отчасти он сделал это из любопытства, отчасти – чтобы убить время, а также, возможно, не в последнюю очередь, – чтобы не упустить шанс еще раз встретиться с девушками, с которыми он познакомился при таких необычных обстоятельствах.

С тех пор он видел их несколько раз – за обеденным столом и в других местах, но только вдали, и без малейшего шанса вступить с ними в разговор, нарушающий этикет – принятые правила знакомства.

Он был слишком горд для того, чтобы самому возобновить отношения с ними. Кроме того, это они должны были решить для себя и предложить ему познакомиться с ними поближе.

Но они не сделали этого! Прошло два дня, но они не проявляли к нему никакого интереса – ни разговором, ни посланием, ни поклоном или выражением благодарности!

– Что я могу ожидать от таких людей? – говорил себе отставной офицер. – Они, должно быть, очень большие…

Он собирался сказать «снобы», но его остановила мысль, что так не говорят о леди.

Кроме того, как можно назвать так Джулию Гирдвуд! (Он постарался узнать ее имя, и это ему удалось.) Подобный эпитет не идет к ней даже более, чем к графине или королеве!

При всей его храбрости он не мог справиться с неким чувством огорчения, такого сильного, что ему казалось – где бы он ни был, Джулия Гирдвуд всегда с ним рядом. Ее прекрасное лицо и стройная фигура все время стояли у него перед глазами.

Майнард корил ее за безразличие к самому себе – но разве это можно было назвать неблагодарностью с ее стороны?

Может, это объяснялось обещанием молчать, которое он дал девушкам на утесе?

Что ж, тогда это извиняло их обеих. Со времени последнего приключения он видел девушек только в сопровождении матери-опекуна, очень серьезной дамы. Может быть, они до сих пор скрывали все это от матери? И именно поэтому девушки держались от него на расстоянии?