– А при чем тут Сандвичевы острова?

– Я хотел вытравить этот рисунок. Громмет сказал мне, что на Сандвичевых островах сумеют вывести почти безболезненно.

– Зачем тебе вытравлять? Согласен, это не очень красиво, но ведь никто не видит твою татуировку.

– Могут увидеть случайно. А уж если я женюсь, то жена увидит!

– А! Иньеса?

– Хотя бы и Иньеса. Понимаешь теперь, почему мне хочется провести денек-другой на Сандвичевых островах? Если я не вытравлю этот рисунок, в каком положении я могу очутиться? Иньеса очень добра. Я ей рассказал, что она моя первая любовь. Ты сам понимаешь, нельзя не приврать немного. Это правда: она моя первая белая возлюбленная. О чилийке я давно забыл. Но как вытравить ее изображение? Я готов дорого заплатить за это.

– По-моему, это не требует больших денег. Достаточно дать на чай старику Громмету. Портрет твоей чилийки не окончен, пускай он снова примется за работу и закончит его, но в другом виде. Над головой можно поместить испанский флаг, а внизу буквы И. А. – Иньеса Альварес, после чего показывай татуировку хоть самой Иньесе.

– Блестящая идея! Но беда в том, что внешне чилийка не так красива, как Иньеса. Невозможно, чтобы она сошла за нее!

– Дай-ка взглянуть! По-моему, все в порядке. Два-три штриха, и можно найти сходство. У твоей девушки роскошные волосы, о которых ты так много говоришь. Можно слегка изменить костюм, в волосах изобразить черепаховую гребенку, на голову набросить мантилью, которая бы ниспадала на плечи, и выйдет красивая андалуска вроде твоей Иньесы.

– Честное слово, ты умница! Можно дорисовать веер.

– Это идея! И если уж ты так опасаешься несходства, пусть он нарисует веер так, чтобы он скрывал нижнюю часть лица. Обычно они его так держат. А глаза достаточно хороши!

– У чилийки глаза были чудесные!

– Ну, понятно. Иначе бы ты не обратил на нее внимания. А художник знал ее? Он видел оригинал?

– Я описал ее ему. Он на своем веку видал их видимо-невидимо. Он написал согласно моим указаниям.

– Очень хорошо! А если чилийка увидит несколько измененный свой портрет? Ведь мы должны прийти в Вальпараисо.

– Об этом я совсем не подумал. Но я не собираюсь с ней видеться и не думаю, чтобы это случилось. По-моему, это было бы нечестно, после того, как мы обручились с испанками. И если фрегат зайдет в Вальпараисо, я не пойду на берег, сколько бы мы ни стояли в гавани.

– Земля!

Это слово прервало разговор. Его прокричал матрос с мачты, увидев Мауна-Лоа.

XXXVIII. Экипаж готов взбунтоваться

По Тихому океану движется чилийское судно «Кондор».

Такие суда часто встречаются в Средиземном море и нередко в испанско-американских портах. Их можно видеть в Буэнос-Айресе, в Вальпараисо и Монтевидео.

В гавани Сан-Франциско «Кондор» имел вид корабля. Каким образом он теперь превратился в шхуну? Ответ очень прост: шхуна требует меньше рук, чем корабль.

Капитан Лантанас видел, что его экипаж невелик, и прибегнул к хитрости, которой часто пользуются в подобных случаях: прямые мачты стали скошенными за день до отплытия, так что «Кондор», вошедший в залив кораблем, ушел из него как шхуна.

Было восемь часов. Старшего помощника сменил на вахте младший. Море спокойно. Ветер слабый, попутный, особой бдительности не требуется. Правда, ночь темная, но не обещает бури.

Гарри Блью заметил, что надвигается дождевая туча, в этих местах Тихого океана это частое явление. Нечего бояться и темноты. В этой южной широте нельзя встретить ледяных глыб, а в широком просторе Тихого океана нечего опасаться столкновения с другими кораблями. Тем не менее, помощник капитана расхаживает вдоль палубы с таким же мрачным видом, как небо над его головой. Взор его полон тревоги, и походка не очень бодрая.

Он точно крадется, низко наклонив голову и время от времени останавливаясь там, где сгустилась мгла. Очевидно, он занят не столько шхуной и ее снастями, сколько теми, кто ими орудует. Он следит за ними не во время работы, а тогда, когда они свободны и расхаживают по судну или собираются группами где-нибудь в уголке. Помощник капитана следит за ними. Для этого у него есть веские причины.

До выхода в море он уже мог убедиться, что экипаж, собранный на скорую руку, совсем плох. С первого взгляда было видно, что это негодяи, грубияны и пьяницы.

С младшим помощником, испанцем Падилья, их одиннадцать человек. Есть еще испанцы или испано-американцы: Хиль Гомес, Хозе Хернандес, Яцинто Веларде, Джек Страйкер, Билль Девис, француз Лакросс, один датчанин и голландец. Кто остальные двое – трудно определить, да, кажется, они и сами этого не знают. Таких можно встретить на любом корабле в море.

Старший помощник на «Кондоре», привыкший к дисциплине военных судов, возмущен беспорядком, царящим на коммерческом корабле. С таким экипажем могут быть не только трудности, с ними просто опасно. В этом он уже не сомневается. За немногими исключениями, все матросы прежде всего не матросы, а только грузчики. Двое из них лодочники, не имеющие понятия о корабельной снасти. Но всего страшнее ему кажется не неумелое обращение с парусами и канатами, а полное неповиновение. Они только что вышли в море, и уже каждую минуту можно опасаться, что вспыхнет бунт.

Учитывая мягкий характер Лантанаса, Гарри Блью считает, что это вполне возможно. Чилиец – миролюбивый человек. Он увлекается естественными науками, много читает. С острова Борнео он захватил двух орангутангов, за время своего долгого странствования собрал коллекцию разных редкостей. Он очень приятный человек, но совсем не способен управлять экипажем, особенно таким, какой у него теперь. На матросов он не обращает внимания и все эти хлопоты возложил на своего помощника Гарри Блью.

Помимо управления кораблем у Гарри на попечении две девушки. Они еще не выходили на палубу из своей каюты, и пока он за них спокоен. Он знает, что повар негр хорошо служит им, и что он человек добрый, кроткий, несмотря на свою черную кожу. Но все-таки ему становится жутко при мысли о пассажирках. Он знает, что матросы не умеют как следует делать свое дело, но зато наглости у них хоть отбавляй. Сначала можно было их оправдать тем, что они в нетрезвом состоянии, что очень естественно для людей, подобранных на улицах Сан-Франциско, погруженных в вечное распутство и пьяный разгул. Но они вот уже несколько дней на шхуне, выпивают только положенное число чарок, с ними обходятся ласково, а все-таки у них угрюмые недовольные лица. Малейшее замечание их выводит из себя.

Чего хотят эти люди? Чего им недостает? Вот вопросы, над которыми Гарри Блью не перестает ломать себе голову.

Мучаясь над их разрешением, он бродит по палубе, скрываясь в темных углах и стараясь уловить хоть какое-нибудь слово, которое дало бы ему ключ для раскрытия заговора, если таковой существует.

Скоро ему стала ясна причина неповиновения матросов, а также всего непонятного для него. Открыл он эту тайну, наполнившую его душу ужасом, случайно, в то время как стоял за полотном парусины, которую плотник натянул для защиты от дневного зноя и по забывчивости оставил на ночь.

Благодаря темному, беззвездному небу и этой парусине Гарри Блью находился в непроницаемом мраке. Его не разглядел бы даже тот, кто близко проходил мимо него. Не заметили его и двое людей, остановившиеся рядом возле той же парусины.

Они тихо разговаривали, и все-таки он слышал каждое их слово и стоял неподвижно, затаив дыхание. Они говорили на его родном языке, по-английски. Это были Джек Страйкер и Билль Девис.

Уже в начале разговора Гарри уяснил себе все, что заставляло его до сих пор недоумевать, и услышанное открыло перед ним картину, от которой волосы у него встали дыбом и кровь застыла в жилах.

XXXIX. Сиднейские каторжники

Джек Страйкер и Билл Девис – сиднейские каторжники, отбывавшие наказание в Австралии. Когда-то они служили матросами, но после путешествия на поселение за казенный счет у них появилось отвращение к морю. Пользовались они судами только время от времени, при необходимости пробраться с той или иной целью из одного порта в другой.

Бежав с поселения, они явились в Калифорнию, поднялись вверх по Сакраменто и какое-то время с переменным успехом занимались золотоискательством. Потом они вернулись в Сан-Франциско и стали в этой столице Тихого океана искать более легких способов к существованию. Скитаясь по грязным матросским притонам, они наткнулись на очень приятную неожиданность, встретившись с человеком, который предложил им пять тысяч долларов каждому за короткий переход на коммерческом корабле в Панаму. Такое несоответствующее их труду жалование нуждалось в объяснении, которое и дал щедрый наниматель, заручившись их обещанием быть молчаливыми. Оно удовлетворило сиднейских каторжников, которые не расспрашивали больше и подписали условие. Кончилось это тем, что они попали на палубу «Кондора», потому что именно он и оказался кораблем, отправляющимся в Панаму.

Тот, кто предложил им такое прекрасное место, не был ни хозяином корабля, ни капитаном его или помощником. Это был господин, уполномоченный заручиться их услугами. Он же обещал заплатить им, при известных условиях, еще больше, хотя и начальная плата представлялась исключительной.

Еще до вступления на корабль им частично изложили их обязанности. Честный матрос никогда бы на такое не пошел, даже несмотря на такую соблазнительную награду, но Джек Страйкер и Билл Девис взялись за дело без колебаний.

Они ведь были не матросы, а беглые каторжники, готовые на грабеж, убийство, – только бы за это платили деньги.

Оказавшись в числе экипажа «Кондора», они окончательно уяснили себе характер заключенного с ними договора и возложенных на них обязанностей. Они поняли, что большинство матросов наняты на тех же условиях и на такое же щедрое жалованье. Сначала это вызвало недоумение, но, обсудив все, Джек и Билл уяснили для себя, что заставило их нанимателя, младшего помощника Падилью, пойти на такую щедрость.

Страйкер и Девис решили обменяться имеющимися сведениями. Они весь день ждали удобного случая и не преминули воспользоваться им, как только их назначили на ночную вахту.

Девис заговорил первым:

– Как ты находишь, приятель, наше новое занятие? Ведь это получше, чем бить молотом камень на реке Сван с двадцатифунтовой цепью на щиколотках. Не правда ли?

– Лучше-то лучше, но, однако, не так хорошо, как могло бы быть.

– И все-то ты ворчишь. Пять тысяч долларов за переход, на который не уйдет и месяца. Какие-нибудь две-три недели. Уж если и это тебе не нравится, то уж не знаю, чего ты хочешь.

– Я тебе, брат, скажу чего: тридцать тысяч – вот это та сумма, на которую согласен Джек Страйкер.

– Ты шутишь, Джек?

– Ничуть, Билл. Как тебе известно, я не из шутников. И то, что я говорю тебе, более чем серьезно. Тридцать тысяч золотого песку, это самое меньшее, что мы должны получить на человека.

– Этак, пожалуй, не хватит на всех.

– Хватит. Я хоть и стар, но не глух. У меня хороший слух, и он не обманет меня. Прошлую ночь я подслушал, как Падилья шептался с одним из испанцев.

– Что же ты услышал?

– Что вся добыча потянет на триста тысяч долларов.

– Черт возьми! А ведь названа была только половина этой суммы. Падилья сам мне сказал.

– Неважно, что он тебе сказал. Я говорю тебе, триста тысяч. Разумеется, им выгодно уменьшить сумму, чтобы уменьшить и наши доли. Но я-то знаю, сколько, и меня на мякине не проведешь. Да и ты не валяй дурака, Билл. Риск для нас такой же, как для других.

– Что верно, то верно.

– Вот видишь. Значит, и доли наши должны быть такие же, как у других.

– Ты прав, товарищ.

– Бесспорно. Дело такое, что можно угодить на виселицу, хотя, надеюсь, обойдется без кровопролития.

– Что ж ты советуешь делать, Джек? Ты ведь знаешь, куда ты, туда и я. Без тебя я ни шагу.

– Я потребую, чтобы делили по чести и всем поровну. Это решено. За что четверо испанцев должны хоть на доллар получить больше нас? Как я мог заметить, двое из них, Гомес и Хернандес, засматриваются на женщин. Это, как легко догадаться, их выигрыш. Да к тому же я слышал, как они говорили об этом. Гомес хочет блондинку, а Хернандес – черноволосую. Это их дело, лишь бы на здоровье. Тем более нечего им так уж разевать рот на золото. Тут Гомес, по-видимому, всему голова. Младший помощник, что нас нанимал, на таком же положении, как и мы, и слушается Гомеса. Их-то двух я и подслушал. Это Гомес говорил Падилье, что в шкафах в каюте лежит золота на триста тысяч. А так как нас здесь одиннадцать человек, так на каждого придется почти по тридцать тысяч. Не Бог знает, какая трудная арифметика. Нам нужно постоять за себя, Девис.

– Конечно. Боюсь только, что это трудновато.

– Ничуть, если мы припрем их к стене. Добычу делят четыре испанца, а нас, обделенных, остается семь. Только заикнись мы остальным – все примут нашу сторону, а нет – значит дураки.

– Не будут они дураками, им разница в двадцать тысяч долларов прибавит ума. Но чем все это кончится-то?

– Я понял так, что где-нибудь у перешейка мы подойдем к берегу. При виде земли корабль потопят, а золото перед тем перевезут на шлюпке, и все мы высадимся на берег. Там уж Гомес подготовил место. Потом мы поедем в какой-нибудь город и уж постараемся изобразить все так, чтобы это выглядело правдоподобно, иначе нас схватят, и все наши труды пропадут даром.

– А молодые барышни?

– Они уедут с Гомесом и Хернандесом. Дальше – это их дело. Конечно, с ними будет много хлопот, как обычно с женщинами. Так что пусть их увозят себе на здоровье, раз уж эти два молодца втюрились в них. Только пусть не возражают против честного дележа золота.

– А что будем делать со старым испанцем, с капитаном, с негром и старшим помощником?

– Пустим на дно вместе с кораблем. Уже шел разговор о том, что как завидим землю, оглушим их, и дело с концом.

– Ну, Джек, что касается троих, то шут с ними, они нам чужие, а вот Гарри Блью свой – англичанин. С ним не следует поступать так жестоко.

– Не говори вздор, Билл. Это еще что за сентиментальности? Хорош «свой», – нечего сказать! И страна миленькая, где десять миллионов нашего брата умирает от голода, а попробуй только протянуть палец к тому, что составляет твое естественное право, – тебе уж надели железные браслеты и на руки и на ноги. Распевают там свои псалмы, да распространяются о любви к отечеству. Выпустим его и будем дрожать, что он заявит в полицию. Нет, и с ним надо разделаться, как и с тремя остальными. Иначе нельзя!

– К сожалению, ты прав, Страйкер. Но зачем испанцы так затягивают это дело? Почему они ждут, пока мы подойдем к Панаме? Золото ведь тут, под руками. Не лучше ли было бы прежде захватить его, а там уж и рассуждать о дележе.

– Взять золото – это можно, и за борт бросить мы легко могли бы всех четверых. А вот кто поведет корабль, без капитана и помощника?

– А разве без них нельзя?

– Нечего и думать. Из всего экипажа только они двое знают толк в картах и хронометрах, а младший помощник признается, что ничего в этом не смыслит, так что хоть судно и крепкое, а без капитана и Блью – нам беда. Вокруг нас океан. Только сверни с фарватера и мы, чего доброго, никогда не увидим землю. Или, не дай Бог, мы встретим военный корабль, и даже не сумеем ответить ему. Поэтому испанцы и решили отложить дело, пока не подойдем к Панаме. Гомес говорит, что на перешейке есть много совсем незаселенных мест. Вот там мы и высадимся. Он покажет.

– Это действительно благоразумно. Когда у человека есть деньги, ему все равно, где высадиться. А в Панаме мы наверно найдем все, что есть и в других местах.

– Вот это ты верно говоришь. С деньгами человеку всюду хорошо.

– Можно и потерпеть, когда впереди такая славная получка, – сказал Девис, принимая покорный вид.

– Я не собираюсь терпеть ради каких-то несчастных пяти тысяч, и тебе, Билл, не советую. Я уже сказал, что у нас такие же права, как и у других.

– Ты только начни, Джек, а уж я поддержу тебя. Думаю, и на остальных мы можем рассчитывать.

– Надо думать, что они поддержат нас. Сегодня же ночью займусь этим, вот только отстою у колеса. Чу! Бьют склянки. Я ухожу, а когда отдежурю, Билл, ты поджидай меня с голландцем, который с нами на вахте, и с датчанином. Похоже, что они скорее других поймут нас, так что за них первых и примемся.

– Хорошо, Джек!

Оба заговорщика вышли из-за парусины, Страйкер отправился к колесу, а Девис в кубрик.

ХL. В ожидании ужаса

Неудивительно, что у Гарри Блью от услышанного волосы стали дыбом.

Теперь ему была ясна причина неповиновения матросов. Эта причина – триста тысяч долларов, спрятанных в каюте.

Для него самого это была новость. О золоте ему капитан ничего не говорил. Оно было перевезено на судно до прибытия на него Гарри Блью. В ту ночь, когда он разыскивал Томаса Сильвестра и стучался в двери его квартиры, корабельный агент вместе с преданным лодочником переправили золото на чилийский корабль.

Теперь оно – гибель для дона Грегорио, его близких и еще троих.

Гарри Блью никак не мог прийти в себя после того, что он слышал. Голова отказывалась работать, сам он был не на шутку испуган. Однако он постарался взять себя в руки.

Все было придумано еще на берегу, и злодеи собрались на корабле для того, чтобы привести свой замысел в исполнение. Четыре испанца, или, как он называл их, калифорнийца, узнав о драгоценном грузе, пригласили себе помощников, чтобы похитить его. Это совершенно ясно из слов Страйкера, точно так же, как и покушение на девушек и решение убить остальных.

Помощник «Кондора», поразмыслив, понял, что если с кем и может поделиться, так это с Лантанасом, доном Грегорио и поваром.

Первый – человек хладнокровный, высокого роста, но вряд ли обладает большей силой, чем требуется для пользования подзорной трубой. Второй – уже старик и слаб здоровьем. Третьего можно вообще не считать, так как пользоваться оружием он все равно не умеет. И хотя можно положиться на его честность, но нельзя надеяться на него, когда дело дойдет до схватки с грабителями.

Сначала матрос решил было рассказать все капитану Лантанасу, но скоро он отбросил эту мысль.

Простодушный чилиец, пожалуй, не поверит в правдивость такого злодейского замысла, но даже если и поверит, то каким-нибудь легкомысленным поступком только ускорит роковой исход. Нельзя ничего говорить и дону Грегорио. От обоих следует тщательно скрывать страшную тайну. Иначе жертвы будут брошены в море, и среди них Гарри Блью. Он продолжал стоять за парусиной. Где бы это ни случилось – в открытом море или на берегу – конец один: девушек похитят, дона Грегорио, его самого, капитана и повара застрелят или зарежут, золото утащат, корабль потопят, а разбойники на шлюпках доберутся с золотом до берега.

Какое-то время Гарри Блью стоял в полном отчаянии, не будучи в состоянии даже связно думать. Неясные и трудновыполнимые планы сменяли один другой в его голове.

Он стоял во мраке и что-то тихо бормотал.

– Я должен присоединиться к ним, – решил он. – Это единственная возможность спасти наши жизни. Я так и сделаю. Помоги мне только Бог, а я это сделаю!

ХLI. Заговор против заговора

«Кондор» летит с попутным ветром. У руля стоит Джек Страйкер. Море тихое, и рулевому легко управляться со своими обязанностями.

Взошедшая луна освещает его рябое лицо с безобразно толстыми губами, с обрюзглыми щеками, с плоским, как у бульдога, носом. Глаза его зеленоватые, вечно закисшие, и один из них налит кровью.

Страйкер недолго стоял один, он заметил, что кто-то подходит к нему, и, приглядевшись, узнал старшего помощника.

– Идет проверять, – проворчал беглый каторжник. – Очень мне нужна его проверка! Джек Страйкер проведет судно по курсу не хуже любого другого.

– Ну, Страйкер, – останавливаясь перед рулевым, сказал помощник капитана, – со шхуной немного хлопот. Ветер дует попутный. Она делает, я думаю, узлов девять, не меньше.

– Ничуть не меньше! – ответил Страйкер, тронутый ласковым тоном своего начальника: – Судно это идет хорошо. Только оснастка на нем не совсем обычная. Я что-то такой никогда не встречал.

– Ты, должно быть, перебывал на многих судах, судя по тому, как управляешься с рулем. Ты умеешь править судном.

– Как не уметь! – ответил тот, польщенный тем, что его похвалили. – Джек Страйкер мог научиться этому делу.

– Не был ли ты прежде военным матросом?

– Был и матросом. Стоит только взглянуть на мою спину. На ней порядочно рубцов от кошки. Да мне на это наплевать! Много славных матросов могут похвалиться тем же.

– Я с кошкой незнаком, хотя долго-таки служил на военном корабле. Приходилось мне плавать и на таких судах, которые сами уходили от военных кораблей. Вот там хорошо. Право, хорошо!

– Неужели? – сказал каторжник. – Что ж, это была контрабанда, или, может быть, торговля невольниками?

– Что придется! И то, и другое! Жизнь – штука нелегкая. То в гору, то под гору! Вот и здесь теперь получил я место помощника, потому что умею управлять кораблем и держать курс. А плата все-таки неважная, а особенно если сравнить с тем, что осталось позади. Остаться бы мне лучше в Калифорнии, да отправиться на золотые россыпи в Сакраменто.

– А вы там не были, Блью?

– Никуда не выходил из Сан-Франциско.

– Ну, так вы ничего не потеряли, Блью. Мы с Биллом Девисом ходили на Фетер-Ривер, где промывают золото, но золота не нашли, а натрудились вдоволь. Еще Бог знает что, и водки было мало. Не понравилась нам эта жизнь, и ушли мы оттуда.

– Ну, так, значит, я сделал хорошо, что не пошел на прииски, – сказал Блью. – Я бы пришел, пожалуй, как и вы с Девисом, с пустыми руками. Да и водки, как ты говорил, было мало. А уж это не по мне. Мне подай все, что следует, а то… Ну, да что тебе говорить об этом, ты и так без слов поймешь меня, как бывший военный матрос, Страйкер. Так, я думаю, ты и теперь не откажешься от хорошего глотка.

– Не то что от одного… – быстро ответил Страйкер, который, как и все подобные ему люди, любил выпить.

– Отлично! Вот тебе глоток рома, самого лучшего. На здоровье!

Блью протянул черную бутылку рулевому, который поднес ее к губам и, сделав из нее долгий глоток, возвратил ее хозяину, который тоже выпил за компанию.

После этого разговор между ними возобновился и стал еще дружелюбнее.

Ром раскрыл сердце сиднейского каторжника и сделал его почти доверчивым. А товарищ его, отбросив всякие церемонии, повел беседу фамильярно со своим подчиненным. Все это кончилось тем, что между ними установилось взаимное доверие, которое бывает между ворами. Блью первый решился затронуть чувствительную струну.

– Расскажи-ка мне, Страйкер, чай, приходилось тебе переживать тяжелые времена и тяжкие наказания? Случалось это и с Гарри Блью. Ты говоришь, что тебе до этого дела нет, и мне также. Мы с тобой одного сорта люди. Теперь мы вместе на одном и том же корабле. Ты матрос, а я твой офицер. Только ведь это все равно. Звания у нас разные, а дело одно. Можно было бы нам с тобой теперь обделать свои делишки. Хочешь, я тебе скажу, как?

– Говорите, пожалуйста! Джек Страйкер всегда готов выслушать того, кто обещает ему выгодное дело.

– Я вижу, ты хороший рулевой. Не знаю, будешь ли ты так же хорош, когда дело подойдет к тому, чтобы набить карманы золотом.

– Это смотря как? То есть не в том, что делать, а какова будет добыча, сколько денег. Вот вопрос.

– Столько золота, что, пожалуй, не донесешь. Как бы не свалился под такой тяжестью.

– А вы еще спрашиваете, соглашусь ли я? Странный вопрос, особенно если он обращен к Джеку Страйкеру. Он согласится, будьте спокойны!

– Я знал, что ты не струсишь. А дело такое, что всякий разбогатеет, кто только за него возьмется.

– Покажите, где взять. А уж Джек Страйкер своего не упустит.

– Так вот, друг, золото тут под боком, на нашем судне. В каюте внизу лежит золотого песку около полутонны. Хозяин его – старик испанец. Кто может нам помешать овладеть им? Надо только с матросами переговорить, все легко устроится. Не сомневаюсь, большинство согласится. Мы разделим все на равные части. Придется тысяч двадцать – тридцать долларов на брата. Как тебе это, Страйкер?

– Улыбается. Только меньше, чем за тридцать тысяч долларов, я не двинусь с места.

– Ты помоги мне только уговорить других. Может быть, ты знаешь кого-нибудь из матросов, кому можно без опасения намекнуть об этом? Понимаешь? Только намекнуть.

– Знаю двух-трех. За одного даже поручусь. Это мой старый товарищ, Билл Девис. На него можно смело положиться. А теперь, Блью, так как вы были со мной откровенны, и я хочу вам отплатить тем же. Я ведь знаю про золото, которое хранится в каюте, и знал это еще тогда, когда поступал на «Кондор». И сейчас мы с Биллом говорили именно об этом. Им овладеть желаете не один вы. Испанцы уже обмозговали это дело прежде, чем поступили сюда. Четверо из них, как мне известно, поделили все поровну. А вот остальным-то придется только по известной сумме.

– Ты просто удивил меня, Страйкер.

– Говорю вам всю правду, как знаю. Я верю, что вы хотите быть заодно с нами. Это избавит нас от хлопот, а вам спасет жизнь. Я не буду скрывать от вас, Блью, что мы решили вас бросить за борт вместе с испанцем, капитаном и негром-поваром.

– Вот любопытная штука, черт возьми! Спасибо, Джек, что ты мне сказал. Какое счастье, что мы с тобой так откровенно говорили!

– Для всех большое счастье. Мы с Биллом хотели постоять за себя и требовать равного дележа. А вот, когда вы на нашей стороне, нам легко противостоять испанцам. Если они не согласятся, начнется драка, и Джек Страйкер легко уложит двоих.

– А Гарри Блью еще двоих.

– Дело это мы, конечно, уладим.

– А сколько будет с нами, как ты думаешь?

– Почти все, кроме испанцев. Весь экипаж, кроме них, будет наверное за нас. Большинство-то уж во всяком случае, будет на нашей стороне.

– Когда мы примемся за дело?! Нечего откладывать его в долгий ящик.

– Я вот только поговорю кое с кем, как только сменюсь. Вахтенные примутся за выпивку, прежде чем идти вниз. Это самое удобное время.

– Верно! Так подготовь-ка их, Страйкер. Но помни, будь осторожнее, не выдай ни себя, ни меня. Прежде выведай, что они думают. А завтра мы опять с тобой встретимся на утренней вахте. Ты мне расскажешь, как идет дело.

– Хорошо, обделаю все потихоньку. Положитесь уж на меня.

– Возьми еще глоток рома. Только бы это плавание было для нас удачным. И потом уже никто из нас не проведет ни одного дня до конца жизни, не выпив славной бутылки рома.

Страйкер поспешил поднести флягу к губам и отдал ее только тогда, когда она опустела.

Гарри Блью бросил ее за борт и, расставшись со Страйкером, пошел дальше, как будто наблюдая за кораблем. Когда он вышел из-за паруса большой мачты, месяц осветил его лицо. Самый опытный физиономист не мог бы сказать, что на нем написано: угрызения совести или отчаянная решимость.

ХLII. Всем поровну

Наступила уже третья ночь после того, как покинули гавань Сан-Франциско.

Наверху вторая вахта под начальством Падильи. Первая вахта только что сменилась. На дежурстве, кроме Падильи, испанцы Гомес, Хернандес, Веларде и два матроса неизвестной национальности. Остальной экипаж внизу. Старший помощник пошел отдыхать. Дневные работы закончены, и экипаж свободен.

В каюте матросов царил беспорядок. Кто сидел на нарах, кто на сундуке. Вместо стола на полу большой сундук, на котором стоит черная бутылка с ромом, любимый напиток матросов. У каждого в руке чарка, во рту трубка. Каюта переполнена табачным дымом.

На сундуке лежит колода грязных из-за долгого пользования карт. Но в эту ночь никто за них не может взяться. Мысли сидящих тут людей заняты совсем другими вещами: они думают о золоте, находящемся в кормовой каюте. И говорят они не о том, как добыть его, а о том, как поделить.

Этот вопрос поднимается не первый раз, о нем говорили целый день. Но обсуждался он в тесном кругу двух – трех человек. Ознакомившись с делом и убедившись в сочувствии старшего помощника, Страйкер мало-помалу выведал мысли своих товарищей. Он открылся каждому отдельно, и все согласились с ним.

Конечно, в этом не участвовали испанцы. С ними он решил переговорить в ту же ночь, потому что остальные требовали немедленного ответа.

Собравшиеся ожидают прихода вахтенных. Те уже знают, что, когда они освободятся от дежурства, то должны пойти вниз, где их ждут.

Вскоре они явились. Сначала два матроса неизвестной национальности. Один по прозвищу Старина, а другой под менее почетной кличкой – Стряпка. Потом сошли вниз младший помощник Падилья и Веларде. Первый – нескладный человек лет сорока, со смуглым неприятным лицом. Второй – помоложе, стройнее и не до такой степени грубый в словах и движениях. Падилья тотчас же попросил, чтобы ему объяснили, зачем их позвали.

Страйкер выступил вперед.

– Не присесть ли вам лучше, господин помощник, – сказал он, – то, что мы хотим обсудить, требует времени. Так что, садитесь. А может быть, вы не прочь будете выпить?

И, говоря это, каторжник налил из бутылки в свою чарку рому и предложил Падилье. Испанец принял, выпил и передал чарку Веларде, после чего сел. Веларде сделал то же самое. Уселись и Старина со Стряпкой.

– Ну, – сказал младший помощник. – В чем дело?

– Двоих нет, – сказал Страйкер. – Они, вероятно, у руля?

– Гомес рулевой, а Хернандес не знаю где. Может быть, с ним вместе.

– Это неважно, – ответил Девис. – Можно решить и без них. Говори, Джек, объясни им, о чем мы толковали!

– На это не нужно много времени и много слов, – сказал Страйкер. – Я хочу сказать только, чтобы добыча разделена была поровну.

Оба, и Падилья, и Веларде, изобразили удивление на лицах.

– Это что значит? – спросил Падилья, делая вид, что не понял.

– Только то и значит, что добыча должна быть разделена поровну. Понимаете, господин Падилья? Не прикидывайтесь непонимающим: Джека Страйкера вам не надуть. Я стреляный воробей, меня на мякине не проведешь. А если уж хотите мне бросить песку в глаза, так пускай песок будет золотой, тот самый, что лежит в каюте.

Старина и Стряпка сидели безучастно. Страйкер уже все объяснил им. Они готовы были поддержать его.