Глава 11

Калли всерьез рассматривала вопрос своего возвращения. Она думала об этом два дня и две ночи подряд. Собственно, что ей теперь делать в Лондоне? Она ехала сюда, чтобы пристрелить Ноэля Кинси, графа Филтона. И только.

Достаточно простая и понятная вещь для того, кто мыслил так же, как Каледония Джонстон. Но, увы, не все разделяли ее мнение.

И нужно ей было влезть в чужую карету! И наткнуться на Саймона Роксбери, виконта Броктона — неприятнейшую личность, на редкость надоедливое и настырное существо. Такой тип хоть кого выведет из себя. Надо же, влез во все дела своим елейным аристократическим носом! Но что унизительнее всего, учредил опеку над ней и контроль над ее планами.

Как она это допустила, если раньше никогда не шла ни у кого на поводу? Тот, кто думает иначе, может обратиться за подтверждением к Лестеру Пламу. Его всегда можно застать в будуаре виконтессы Броктон. И сейчас, поди, сидит у нее и что-нибудь обсуждает. Тонкости кулинарии, французские кондитерские изделия, сливочные соусы или меню на вечер. А сам тем временем уплетает знаменитые шоколадные пирожные Скарлет Апвуд.

А вот объект возмездия, Ноэль Кинси, так и не появился. Мерзкий тип отсутствует в городе уже более двух недель. Порядочный срок. Довольно много событий произошло за это время. Ее одарили новым гардеробом, провели курс обучения, достаточный, чтобы выдать ее за светскую даму. Виконтесса увенчала ее тяжестью матримониальных надежд относительно своего сына. И наконец, сама она без памяти влюбилась в Саймона Роксбери, несносного, безнравственного и, может быть, еще худшего человека.

Каким образом ее гнев превратился в интерес к этому одиозному мужчине? И как случилось, что интерес перерос в безрассудную, по ее убеждению, страсть, к которой примешивалась изрядная доля раздражения? Видимо, ей отказал разум, а в сердце воцарился хаос. Теперь приходится скрываться в своей спальне, грустить, подобно томной барышне, и придумывать отговорки. (Она даже по секрету сообщила виконтессе, что не может покинуть комнату из-за слишком обильных месячных, хотя это было откровенным враньем.)

Зачем? Она вовсе не труслива. Тогда почему сейчас она прячется от остальной, относительно свободной части обитателей этого большого дома? Чего ждет, пролеживая постель и читая глупые журналы? И долго ли ей как неприкаянной стоять у окна и смотреть на улицу, мечтая, когда можно будет выйти?

Нужно убить Саймона Роксбери. Нет, убийство для него слишком легкое наказание! Лучше взять на вооружение кое-что из их плана уничтожения Ноэля Кинси. Она выйдет замуж за Саймона Роксбери-Несносного, вот что ей следует сделать. В самом деле, она выйдет за него замуж и в отмщение возьмет его под очень плотную опеку. Пусть он живет, окруженный заботой и вниманием, до ста лет или больше и каждодневно страдает от этого.

Тогда ему все зачтется. И то, что он влез ей в душу, и то, что затронул в ней нечто, до того неведомое. Сделал из нормальной девушки какую-то размазню, думающую не о мести за любимого брата, а о сладостных поцелуях и объятиях Саймона Роксбери. Заставляет ее все эти длинные ночи предаваться мечтам о блаженстве, которое сулят его прикосновения.

Поэтому ей следует ненавидеть Саймона Роксбери.

О, если бы она смогла его возненавидеть!

— Хорошая новость! — объявил Бартоломью, врываясь к Саймону и нарушая его уединение, его добровольное изгнание. Эти долгие два дня и две почти бессонные ночи, отлученный от близких и друзей, он делил свои часы с графином бренди у себя в кабинете.

Виконт с любопытством оглядел приятеля, затем посмотрел мимо него на входящего Армана. При виде его довольной улыбки он испытал почти непреодолимое желание оторвать от кресла свое разбитое тело и пристукнуть этого самодовольного типа.

— Хорошая новость? — переспросил он, удивляясь, каким образом его язык за ночь мог обрасти шерстью. Потом провел рукой по небритой щеке. Боже, как он опустился!

Саймон не знал, что в большей степени побудило его прибегнуть к пьянству. Тот злосчастный эпизод с Калли? Или вчерашнее происшествие в спальне? Дело в том, что накануне вечером он случайно увидел, как Силсби, страдающий ранним облысением, примеряет парик Одо Пинэйбла. В результате пришлось выслушивать объяснения камердинера по поводу некоей Скарлет, которая поселилась на Портленд-плейс и которую слуга жаждал поразить больше всего на свете.

Неужели Силсби, убежденный холостяк, всегда был таким странным? Как же он раньше-то не замечал?

Бартоломью, явно раздосадованный отсутствием внимания со стороны Саймона, принялся размахивать у него перед лицом сложенной газетой.

— Арман, я был прав! Он ничего не читал, как я тебе и говорил. Видимо, не смотрел газет несколько дней. Может даже, с тех пор как расстроил бедную мисс Джонстон и прогнал всех нас. Пьяница несчастный! Скажи, Саймон, она еще не простила тебя? Ну, теперь простит, клянусь Богом, дружище! — Бартоломью шлепнул газетой о письменный стол. Громовой хлопок вызвал боль позади глазниц, заставив Саймона поморщиться.

— Что там? — спросил он, подвигая к себе газету. Он поднял ее и поднес к глазам, пробегая строчки и молча спрашивая себя, как случилось, что он разучился читать… В самом деле, он помнил только, что может пить исключительно шампанское. И в разумных пределах. Если он позволял себе более одного бокала бренди, то потом заболевал. Очень тяжело, чуть ли не до смерти. Сейчас, чувствуя, как кислота подступает к горлу, он сделал вид, что прокашливается. — Ох, муки Господни! — проворчал он и взглянул на Армана: — Ты пришел помочь мне или будешь просто стоять и ухмыляться?

Арман занял кресло перед письменным столом, вытянулся во весь рост и положил ногу на ногу.

— Похоже, все так и есть, Саймон. Хорошие новости, как говорит Боунз. В точности как ты ожидал, внушал нам, внушал себе. Правда, с недавнего времени дело видится мне совсем по-другому. Мисс Джонстон приходит к одинаковому со мной заключению, хотя несколько медленнее. За прошедшие два дня она, видимо, осознала твое предательство, несмотря на то что ты продолжаешь сопротивляться. Она еще не прогнала тебя? И сама все еще здесь? Ты закрыл Калли в ее комнате и запер снаружи на засов? Все это потому, что ты не можешь ее отпустить. Не теперь, когда до тебя постепенно доходит, что Имоджин кругом права.

— Иди к дьяволу, Арман, — тупо сказал Саймон, роняя голову на руки, — и больше не ссылайся на Имоджин, если у тебя есть хоть какие-то добрые чувства ко мне, потому что ты ошибаешься. Еще как ошибаешься. По всем статьям.

— Я понимаю. Борьба с неизбежностью все еще продолжается. Это очень плохо. — Арман театрально вздохнул. — Жаль!

— Борьба с какой неизбежностью? И что значит это «жаль»? О чем вы двое толкуете? — Бартоломью снова шлепнул газетой. — Никто не хочет слышать хорошую новость? Тетушка Филтона приказала долго жить! На прошлой неделе, что совершенно достоверно, и сейчас, как я себе представляю, уже покоится в семейном склепе.

Саймон посмотрел на Армана, который только кивнул и подмигнул ему, а затем повернулся к Бартоломью.

— Женщина умерла, Боунз, а ты называешь это хорошей новостью?

— Ну, естественно, не для тетушки, Арман, — согласился тот и наконец опустился в кресло. Саймону не нужно было больше следить, как он порхает по комнате подобно испуганной птице, случайно залетевшей в помещение. — Но она дожила до преклонных лет, Арман. Весьма, весьма преклонных. Старые люди умирают, и это в порядке вещей. Нужно уступать место более молодым, неужели не понятно?

— Кажется, я понял, Боунз, — сказал Саймон, чувствуя, что к нему возвращается чувство юмора. — Правда, я никогда не слышал, чтобы порядок вещей описывали таким образом, с точки зрения необходимости восстановления равновесия в природе. Итак, тетушка мертва. И где же теперь наш уважаемый Филтон, хотел бы я знать? Он вернется в Лондон, как обещал, или облачится в траур? Как ты полагаешь?

— Облачится в траур? — вмешался Арман. — Только в том случае, если тетушка оставила ему свое состояние. В противном случае, не получив подпитки, он устремится сюда, и как можно скорее. Вы согласны? Надеюсь, что она ничего ему не отписала. Тогда твой план не нарушится, — добавил он вкрадчиво и повернулся к Робертсу, вошедшему с двумя бокалами на серебряном подносе. — Вот добрый человек, — сказал он слуге. — Спасибо тебе. Это как раз то, что требуется нашей маленькой компании. Я не стал заказывать бокал для тебя, Саймон, — пояснил Арман, когда Робертс покинул комнату. — Может, выпьешь шампанского или удовольствуешься ушатом холодной воды на голову?

Виконт прищурился:

— Мисс Джонстон говорит, что ты довольно притягательный и в некотором роде раздражающий. А знаешь, я должен с ней согласиться! По крайней мере частично.

— Черт побери, я не понимаю и половины того, о чем вы говорите! — пожаловался Бартоломью, тряся головой и сердито сверкая глазами. — Итак, что мы теперь будем делать?

Саймон тоже затряс головой, но с другой целью — в надежде прочистить мозги.

— Что делать? — Он покосился на каминные часы. — Сейчас полдень. Я попрошу вас обоих посидеть здесь, пока я поднимусь наверх и вверюсь Силсби. Он соберет меня по кусочкам, и мы поедем к Филтону. Прокатимся мимо его дома. Если мерзавец в Лондоне, можно начинать осуществление моего плана. Идет?

— Значит, теперь она умеет танцевать? — спросил Бартоломью, не сомневаясь, что Калли является частью этого плана, хотя ему не меньше дюжины раз объясняли, что это не так. Боунз был очень хорошим человеком, но, однако, чрезвычайно рассеянным. — Хорошо, а то я уже забеспокоился.

— Проклятие! — Саймон ударил кулаком по столу. Поморщившись, он поднялся с кресла и направился к двери. — Боунз, ты принес мне газету? Я возьму ее. Мой экземпляр придется сжечь, пока его не увидела Ка… мисс Джонстон. Если она узнает, что Филтон в городе, ее не удержишь. Она захочет, чтобы ее представили обществу сегодня же. И вероятно, будет настаивать, чтобы этот подонок, черт бы его побрал, получил приглашение и на ее бал.

— Так ты собираешься сегодня вечером выпустить ее в этот водоворот? — сказал Арман. — При всем желании ты не сможешь этого сделать. Вспомни — сегодня воскресенье. — Он слегка отодвинул кресло и взглянул на Саймона, мчавшегося мимо со скоростью урагана. — Как всегда в этот день, тебя ожидает очаровательная леди Ллойд. Неделю назад ты уже разочаровал ее, поэтому не следует обижать даму вторично. Если она узнает, что ты променял ее на какую-то молоденькую провинциалку, коей покровительствует твоя мать, тебе грозят большие неприятности. Сомневаюсь, что это поможет мисс Джонстон, когда ее вывезут в свет в порядке… забыл, как ты сказал? Ах да, в порядке вознаграждения за то, что она развлекает твою мать.

После напоминания о любовнице виконт тотчас остановился.

— Ты прав, — сказал он, повернувшись к Арману. — Мисс Джонстон совершенно ни к чему эти сложности. Черт побери, я совсем забыл про леди Ллойд. Я собирался сегодня заняться Филтоном. — Саймон подумал секунду, радуясь, что голова начала проясняться. — Шейла всегда находила тебя привлекательным, Арман, — бросил он нарочито безразличным тоном. — Но я полагаю, во главе угла остаются Филтон и наш план?

— Наш план? — улыбнулся Арман. — С каких это пор несколько моих уроков по совершенствованию карточной игры превратили твою авантюру в наш план?

— Так ты учил Саймона жульничать?! — воскликнул Бартоломью, явно расстроенный. — Это действительно так? О, я не думаю, что это вполне честно. Ты не считаешь, Арман?

— Он не учил меня жульничать, Боунз, — уточнил виконт, страстно желая пойти наверх и помокнуть в горячей ванне. — Во всяком случае, это не вполне подходящее слово. Арман только показал, как это делается и когда. Что касается честной игры, то я не сомневаюсь в своих способностях. Но Арман счел, что нужно иметь еще чуточку сверх этого, если я собираюсь победить Филтона, когда он примется передергивать.

— И мы, — продолжил Арман, подгоняя Саймона к двери, — я говорю «мы», поскольку теперь это наш план, хотим, чтобы Филтон был с позором изгнан из города, прежде чем наша дорогая мисс Джонстон начнет свой сезон. Ладно, давай порешим на этом. Чем скорее Ноэль Кинси уберется с нашего пути, тем скорее я смогу наблюдать истинную потеху. И запомни, друг мой, в предстоящем тебе состязании никакие уроки уже не спасут.

— Арман, я предупреждаю… — начал виконт.

— О, я обязуюсь развлекать леди Ллойд вместо тебя, — перебил его тот и посмотрел на Бартоломью. — А на следующей неделе очередь Боунза. Верно, Боунз?

Они оба взглянули на Бартоломью, сидевшего в кресле с открытым ртом.

— Боунз, ты ничего не хочешь сказать? — шутливо спросил Саймон.

Бартоломью закрыл рот, потом снова открыл его и поднял палец, словно собирался изречь что-то важное, но просто покачал головой и проглотил остатки вина.

— Ну, вот ты и взбодрился наконец, — насмешливо протянул Арман, видя, что Саймон полностью пришел в себя.

— От этого камина здесь становится чертовски жарко и…

Робертс мгновенно протянул ее светлости веер, не скрывая своего удовлетворения, что снова предвосхитил ее желание. Он наклонил голову в сторону Калли, принимая ее молчаливое одобрение.

— Парень слишком хорошо с этим справляется и оттого так безмерно доволен собой, — проворчала виконтесса, когда Робертс резво выпорхнул из гостиной, оставив их с Лестером. Компания расположилась вокруг подноса с чаем. После обеда Лестер предпочел не оставаться в столовой вместе с виконтом и двумя его гостями, проведшими большую часть дня на Портленд-плейс.

Калли до сих пор еще не успокоилась. Она волновалась в течение всего обеда, особенно когда на нее лукаво поглядывал Арман Готье. Бартоломью Бут, тот смотрел открыто. За супом он почти не сводил с нее глаз, будто ждал, что она может взять тарелку в руки и начать пить через край, или обнаружил, что у нее выросла вторая голова.

Все выглядело чрезвычайно загадочно. Но, по мнению Калли, это пошло ей на пользу, потому что заняло ее внимание. В результате она лишь пару раз взглянула на восседавшего во главе стола Саймона. Ел он плохо, пил только воду и говорил мало. Судя по растерянному и несчастному виду, минувшие два дня прошли у него не лучше, чем у нее.

Калли поняла, что ее почему-то очень заботит его самочувствие.

— Его сиятельство, кажется, нездоров, не правда ли? — спросила она, когда виконтесса передала ей чашку с чаем. — Почти совсем не прикоснулся к форели, а кардинальская подливка была восхитительна. И вообще весь обед вел себя очень тихо. Хотя отказ от диктаторства можно только приветствовать, но когда перемена настольно заметна, это приводит в замешательство. Может, виконту принять что-нибудь тонизирующее?

— Ха! — фыркнула виконтесса, прикасаясь к своим ярко-желтым волосам. Мадам Иоланда подобрала ей очаровательный мягкий каштановый цвет, более подходящий для леди ее возраста, но ее светлость в последний момент отвергла предложение парикмахерши. — Не тонизирующее. Мальчику нужно дать как следует по темечку, чтобы не окунался в бутылку. Это еще никого до добра не доводило. Мужчин нужно учить доходчиво. Я так и сказала однажды его отцу, когда раскрыла историю с танцовщицей, которой он дарил букетики. Была одна такая маленькая нахалка из «Ковент-Гарден», с двумя торчащими передними зубами. Они выглядывали у нее, даже если она держала рот закрытым. Честно говоря, я никогда не понимала, что в ней привлекательного. Но вы запомните, милая, дать в ухо мужчине — верный способ обратить на себя его внимание. Лестер, не будете ли вы так добры открыть окно? Здесь совсем нечем дышать. — Виконтесса со щелчком развернула веер и принялась обмахивать себя ниже подбородка. — Разумеется, история с маленькой танцовщицей произошла до того, как я дала моему дорогому мужу хорошую оплеуху. Мы поженились через две недели. Но после этого он до конца жизни больше ни на кого не взглянул, царство ему небесное, — закончила она, подмигивая Калли с явным намеком. Понятное дело, Имоджин в очередной раз принялась за сватовство.

Положение спас Лестер — да воздастся ему!

— Торчащие зубы при закрытом рте? — сказал он с неподдельным интересом. — Миледи, как это возможно? Вы имеете в виду, наподобие клыков? Калли, у кого есть клыки? У львов? Тигров? О Боже, это змеи! Калли, ее светлость опять смеется! Ведь это шутка, не правда ли?

Виконтесса театрально закатила глаза и, переглянувшись с девушкой, любовно посмотрела на Лестера. Она протянула руку к своему огромному бюсту, извлекла из-под лифа носовой платок с кружевом и начала легонько прижимать к вискам. Ее благоволение к Лестеру было столь же очевидно, сколь и понятно. Их объединяло родство душ, по крайней мере в отношении гастрономических пристрастий. Она даже подарила ему еще один новый костюм, в благодарность за Скарлет.

— Лестер, дорогой, не ломайте себе голову, — ласково посоветовала ему Имоджин, продолжая обмахивать свое пылающее лицо. — От таких глубоких мыслей один только вред. Подумайте лучше о нашей предстоящей битве с моим соседом. Вы ведь видели, что я выигрывала три вечера подряд. Теперь ваша очередь попытать удачу. Либо это, либо время выбирать новую игру. Я так люблю карты!

Упоминание о картах заставило Калли вспомнить о Ноэле Кинси, все еще отсутствующем прохвосте, и ее планах, исполнение которых откладывалось слишком долго.

— Имоджин, мистер Пинэйбл возвращается завтра? — спросила она, памятуя о приближении бала и еще не разученном вальсе. Правда, все равно ей не придется танцевать, пока она не получит разрешение патронессы. Но время пролетит быстро. Сегодня днем пришла бумага из «Олмэкса». Несмотря на трудности, виконтесса каким-то образом добилась своего и не скрывала ликования. Она не умолкала целый час и едва не задохнулась от восторга.

Да и как она могла дышать, если продолжала носить свои корсеты и без конца ела? Калли кусала нижнюю губу, глядя на виконтессу, сидевшую очень прямо в своем кресле, так как согнуться ей не позволял зашитый в корсет китовый ус. К тому же Кэтлин слишком туго затянула шнурки.

Виконтесса на секунду задержала сливовое пирожное на полпути от губ и уставилась на него с таким видом, будто оттуда выползали черви. Она вдруг сильно побледнела. Теперь ее румяна резко выделялись на пепельно-серых щеках, а на коже лба и вдоль верхней губы начала проступать легкая испарина.

— Имоджин, что с вами? — встревожилась Калли, вполне уверенная в фатальной неизбежности происходящего. Она сделала знак Лестеру, чтобы он приблизился к дивану и сел рядом с пожилой леди. Вероятно, это было ее второе пирожное. Видит Бог, после того количества пищи, которое они только что поглотили, нормальному человеку больше уже ничего не требовалось. — Как вы себя чувствуете?

— Теплее и теплее, — пропела виконтесса, подмигивая и улыбаясь. — И все прекрасные цвета… — Она не договорила и с гаснущей улыбкой на лице закатила глаза.

Калли тотчас выскочила из своего кресла.

— Лестер, держи ее! — скомандовала она и, подобрав юбки, выбежала в коридор. В эти минуты Саймон вместе с друзьями как раз поднимался к матери. — Саймон… Имоджин плохо! — крикнула она и помчалась обратно. В гостиной она увидела Лестера, зажатого, как в тисках, между высокой боковиной дивана и потерявшей сознание леди.

— Расшнуруйте ее корсеты, — приказал виконт, вбегая в комнату. Он понял все с одного взгляда, но не желал сам устранять причину, коль скоро здесь присутствовала женщина, которая могла выполнить за него эту обыденную работу.

— При вас? — резко сказала Калли, сердито глядя на него. — Воображаю, как бы ей это понравилось! Саймон, ради Бога, освободите Лестера и уведите всех отсюда. И пусть кто-нибудь сходит за Кэтлин.

Дальше все развивалось очень быстро. Имоджин была переведена своим любящим сыном в сидячее положение. Арман с Бартоломью тем временем вызволили Лестера, задыхавшегося под внушительной тяжестью виконтессы, и они втроем покинули комнату. Или сбежали. Смотря на чей взгляд, подумала девушка. Саймон, присев на корточки, привалил к себе грузное тело матери, чтобы Калли могла подобраться к ее спине и расстегнуть пуговицы.

— Два обморока за два дня, — посетовал Саймон. — Вчера, я слышал, ей стало плохо у вас в комнате. — О Боже! — недовольно заворчал он, когда перо, украшавшее голову его матери, чуть не выкололо ему глаз. — Зачем ей эти дурацкие ухищрения…

— Мы оба знаем зачем! — прервала его Калли, распускавшая шнуры и тихо роптавшая, когда попадались неуступчивые узлы. Понимая, что ей никак нельзя выдавать Имоджин, она замялась. Не могла же она раскрывать довольно низменные причины ее приверженности к корсетам. Не объяснять же Саймону, что его мать жаждет делить ложе с мужчиной! Калли быстро нашла выход из положения, решив сказать лишь часть правды. — Имоджин не хочет быть вдовствующей виконтессой и стремится выглядеть молодой и очаровательной, чтобы заполучить себе мужа. Она полагала, что примирится со своим титулом, если вы женитесь на мне. Вы ведь знаете, что я ей нравлюсь. Она надеялась, что я не сошлю ее во вдовий домик, и поэтому оставила на время корсеты. Но сейчас они вернулись и, как видите, с возмездием. — Калли умолкла на секунду, сердито сверкнув глазами. — Саймон, вы не можете держать ее устойчивее? Я и так едва справляюсь с этими шнурками.

— Можем поменяться местами, — сказал он сквозь зубы, когда внушительное тело виконтессы в ярко-желтом атласном халате сложилось пополам, как яичница, и нависло у него над головой. — Так вы говорите, она все еще мечтает нас поженить? Я не придаю этому большого значения.

— Я тоже, — подхватила Калли, снова берясь за работу. — Но Имоджин по-прежнему думает, будто все предначертано, и, кажется, мне не удастся ее разубедить. Однако, — продолжала она, помня, что ее задача — выручить виконтессу и заморочить голову Саймону, — оказывается, мы с вами настолько нелогичны, что не поняли самых очевидных вещей. Ваша матушка заявляет, что снова займется… чем бы вы думали? Не чем иным, как устройством собственной жизни. Таким образом она хочет избегнуть участи одинокой старухи. Не то чтобы я верю этому — нет, конечно. Мне кажется, она хочет просто пристыдить нас и заставить пожениться. Она думает, это поможет ей сохраниться — не даст клевать носом за пудингом или потерять сознание во время прогулки в парке.

— До чего же скользкий халат, — сказал Саймон, прилагая все усилия, чтобы не дать матери сползти на пол. — Сам дьявол не справится с этим атласом. Как вам удается одновременно рассказывать и делать дело? — дружелюбно спросил он.

— Так вот и удается, — ответила Калли, подсовывая указательный палец под очередную тугую тесемку и чувствуя, как внутри вскипает неподвластное разуму раздражение. Два дня не разговаривали, а теперь он будет обсуждать с ней Имоджин? Да как он смеет?! О мужчины! Совершенно бесчувственные существа! — К тому же я уже почти закончила и то и другое, — сказала она. — Но если все ее глупости, о которых я уже упоминала, — продолжала она, тяжело дыша и ослабляя один за другим длинный ряд шнуров, — то есть ее волосы… корсеты… эти нелепые перья… и «скользкие» халаты вполне объяснимы, то менее всего понятно, как можно поглощать такое неимоверное количество пищи. И форель… и устричный паштет… и молодая гусятина… и засахаренные фрукты и целые горы шоколадных пирожных от Скарлет… Есть! Теперь все расшнуровано! Попробуйте уложить ее обратно.

Калли, почти бездыханная, устало привалилась к спинке дивана с декоративной резной планкой и, распластав на ней руки, посмотрела вниз на виконтессу, обложенную подушками. На щеках пожилой женщины обозначился чуть заметный румянец. Она начала медленно приходить в себя, поворачивая голову из стороны в сторону и тихо постанывая. Вскоре веки ее затрепетали, и наконец она открыла глаза.

— Саймон… — Имоджин улыбнулась сыну, по-прежнему сидевшему возле нее на корточках. Она протянула унизанные кольцами пальцы и потрогала темный локон, упавший ему на лоб или потревоженный одним из ее перьев. — Ну чем не прелесть? Ты сам это знаешь, Саймон. Ты просто восхитителен! Всегда…

Калли непроизвольно хихикнула и быстро заставила себя умолкнуть. Однако ее смешок привлек внимание виконтессы. Она встрепенулась и поднесла руку к голове, еще больше растрепав свой плюмаж.

— О, привет, Калли! Что вы здесь делаете? — И вдруг, нахмурясь, посмотрела в потолок. — И что здесь делаю я? Где я?

— На пути в бедлам, мама, — сухо сказал Саймон, медленно поднимаясь на ноги. — Если так пойдет дальше, санитары препроводят тебя в загородную лечебницу. Ты упала в обморок, и уже не в первый раз.

— Я? О, родной мой! Видимо, это так.

— Да, Имоджин, — с укором сказала Калли, приводя в порядок ее прическу. Но получилось только хуже, потому что Саймон как раз наклонился поцеловать мать в щеку, и в глаз ему ткнулось другое перо. Калли притворилась, что не слышит, как он тихо чертыхнулся. — Имоджин, дорогая, вы должны оставить свою затею. Вы меня слышите? Во-первых, вы слишком часто падаете в обморок. Во-вторых, это выглядит довольно глупо. Вы похожи на солидного датского дога, пытающегося изображать из себя нервную комнатную собачку, простите меня за такое сравнение. И потом, вы своей тяжестью задавили Лестера. В этот раз он чуть не задохнулся. Неужели вы собираетесь ловить себе супруга, падая вот таким образом? Так вы никогда его не поймаете.

Виконтесса скорчила гримасу и принялась хохотать. От громкого рокота, исходящего изнутри ее чрева, у нее сотрясались плечи.

— Вы правы, Калли. Датский дог! Или огромное объемистое дерево, пытающееся казаться изящным розовым кустом! Мне больше нравится второе сравнение, хотя я вас понимаю. Выходите замуж за Саймона — и я перестану. Правда перестану. Даже соглашусь быть не только вдовой, но и бабушкой, я полагаю. Возможно, даже начну заниматься чем-нибудь вроде разведения цветов и оставлю всякие мысли найти себе прекрасного…

— Имоджин! — тотчас прервала ее Калли, опасаясь, что, еще не оправившись после обморока, она может сказать примерно то же, чем заставляла краснеть Лестера и обращала его в бегство.

— Мама… — вслед за ней повторил Саймон, не понимая причин ее беспокойства. Калли была в этом уверена, считая, что он просто пытается избежать еще одной лекции на темы брака.