— Вы оба считаете, что Трокмортон поступил со мной нечестно? Вы это хотите сказать?

— Научись смотреть правде в глаза, Боунз. Трокмортон сплавил тебе бракованную лошадь. Больше мне нечего добавить. — Арман хитровато улыбнулся Саймону, который только кивнул в знак согласия.

— Вы не верите, что он увяз в долгах? — Бартоломью сердито сверкнул глазами на приятелей. — И что его теребят приставы? По-вашему, ему не грозит Ривер-Тик? Разве у него не пусто в карманах? Разве он не на мели?

Саймон поддержал Армана.

— Боунз, у него денег куры не клюют, — сказал он, отпив шампанского. Было так приятно расслабиться перёд обедом, находясь в собственном доме, в окружении друзей, и чувствовать себя свободным от мыслей о беснующейся юной девушке наверху! «Такой свободный, что дальше некуда», — подумал он, рассеянно потирая пострадавшую щеку. — Твой Трокмортон, поди, уже где-нибудь отплясывает джигу и не нарадуется, что возместил половину денег за свою ошибку.

— Нет! — Боунз яростно мотал головой. — Это невозможно! Лошадь, вероятно, просто занемогла. Я видел ее на той неделе в Татте — она была веселая и резвая. И когда покупал, тоже! А сейчас понурая, совсем как неживая. Стоит все тут. А я думал выставить ее на бега!

Арман наклонился к своему бокалу с бренди.

— Кинь своей кобыле в желудок еще одного угря — и она снова оживет. — Он подмигнул Саймону, глядя поверх кромки бокала.

Саймон засмеялся в кулак, зная, что доверчивого Боунза, Трокмортона и даже самых почитаемых клиентов Таттерсолза надували самым элементарным способом. С угрем в брюхе дохлая кляча неизменно превращалась в быстрого скакуна и оставалась таковым, покуда тварь не переваривалась у нее в желудке. И наоборот, чтобы норовистую кобылу выдать за спокойную верховую лошадь для леди, ее поили элем и продавали. А потом, когда хмель проходил, она разносила перила в стойле.

Бартоломью по-прежнему гневно сверкал глазами на Армана.

— Забудь о ней, Боунз, — посоветовал другу Саймон. — Отправь несчастную животину в поместье и дай ей дожить там свой век. Или завтра с утра пораньше наведайся на Фишмангер-лейн[15].

— Вот вероломный человек! — проворчал Бартоломью. Он сокрушенно качал головой, словно был скорее разочарован, нежели разгневан жульничеством, и в развитие своей мысли распространил претензии с Трокмортона на весь род человеческий. Обобщения Бартоломью часто носили глобальный, равно как и запоздалый, характер. — Бессовестные люди! Пользуются добросердечием таких, как я, вот как это называется.

— Несчастный Боунз, — посочувствовал другу Арман, когда тот, внезапно постаревший, словно раздавленный, изнуренно поплелся к столику налить себе вина. — Больно видеть, как в близком тебе человеке истребили светлые чувства. Дорогой Боунз, я понимаю твои страдания и глубоко сопереживаю. — Он подмигнул виконту: — Саймон, ты видишь, наш друг в унынии. Мог бы сказать повару, чтобы он приготовил ему на вечер угря под соусом из петрушки.

Виконт подавил смешок, видя, как у Бартоломью вдруг окоченела спина и он, наливая в этот момент вино, плеснул через край бокала.

— Жестокий ты человек, Арман, — сказал Саймон, стараясь вдохнуть в свои слова как можно больше осуждения. Однако получилось не очень убедительно. — Меня всегда это в тебе восхищало.

Арман кивнул своей красивой темной головой, благодаря за комплимент.

— Так же, как меня, друг мой, восхищает твоя дьявольская изобретательность, умение зарезать острым ножом без крови. Кстати, как поживает твоя крошка? Рвет удила, жаждая помочь тебе поставить Филтона на колени? Видимо, так, если ты наконец дозволяешь нам ознакомиться с достижениями твоей матери. Хотя мне, я полагаю, грех жаловаться, ведь я вновь получил приглашение на обед.

Саймон чуть было не прикоснулся к щеке в месте пощечины, но подавил импульсивное желание.

— Мне кажется, девушка выглядит вполне сносно, — сказал он, скрывая за этой безликой фразой красоту, находчивость и ум Каледонии Джонстон. — Однако матери еще предстоит порядком с ней поработать, прежде чем она выпустит ее в свет. Это точно. Слава Богу, уже слишком поздно делать что-то, чтобы в этом сезоне представить ее ко двору. Правда, из-за этого сократится число приглашений, но я по-прежнему не намерен подключать ее к моему плану и не хочу, чтобы она о нем знала. Или узнала, — добавил он, свирепо взглянув на Бартоломью, словно желая впечатать свою мысль ему в мозги.

Бартоломью вернулся на свое место с уже наполовину пустым бокалом.

— А что это за работа, которая еще предстоит? — спросил он, подмигивая Арману явно в расчете отомстить хотя бы одному из друзей за то, что его уличили в доверчивости с покупкой никудышной лошади. — Уроки верховой езды? Но девушка в них не нуждается. Может, целиться обувью в голову? Опять нет. Юная леди уже владеет этим искусством. О! Ты пошлешь ее изучать фамильный герб, чтобы она запомнила его как следует и не удрала из «Олмэкса» в чужой карете?

Саймон засмеялся вместе с ними, хотя на самом деле сейчас он не был расположен к шуткам.

— Боунз, я тут подумал, — сказал он, — и уже наполовину решил, что поручу эту работу тебе. Обучение завершишь ты, — добавил он грозно. — Калли утверждает, что не умеет танцевать.

— Калли? — недоверчиво переспросил Арман вкрадчивым голосом. — Как интимно! Право же, очаровательно.

Саймон бросил на него сердитый взгляд, мысленно ругая себя за небрежность в словах. Зная Армана Готье, он не должен был позволять себе подобной оплошности. Расплата, вероятно, последует в течение ближайшего часа.

Бартоломью тоже перестал улыбаться и выдвинулся вперед в своем кресле, ошеломленный известием.

— Не умеет танцевать?

— Ни одного па. Во всяком случае, она так сказала, и я вынужден ей верить. Ну что, Боунз, возьмешься добровольно ее учить?

— Только не я! — Бартоломью энергично замотал головой. — Я уже три года ноги на паркет не ставил. И не собираюсь. Вы оба знаете, что такое танцевать вальс, — многозначительно добавил он для большей убедительности. — Для меня это все равно что приготовления к смерти.

— Ты можешь сказать то же самое о любом другом танце, где интимных элементов больше, чем в кадрили, — не преминул заметить Арман. — К несчастью, ты имеешь привычку отдавливать партнершам ноги. Или я не прав, Боунз?

— Мисс Милсон была вынуждена прервать сезон без слов благодарности в мой адрес, — сквозь зубы признался Бартоломью и возвратился к истории трехлетней давности, которую все уже знали. — Я то наступал ей на туфли, то толокся, как кривое полено, под ее вытянутой рукой. Естественно, все это не улучшило ее перспектив, учитывая, что у нее и так один сезон прошел неудачно. — Он тяжко вздохнул, как бы в подтверждение того, что снова оказался жертвой этого жестокого мира. — Ее отец до сих пор не кланяется мне, когда мы встречаемся в клубах. Да, знаю, я совершил ошибку. Но в общем и целом я не виноват, что глупая крошка в конце концов сбежала с нищим сельским доктором. При чем здесь я? — Бартоломью испытующе посмотрел на Армана и Саймона.

— Да-да, конечно, ни при чем, — ответили они в унисон. Несогласие означало бы повторение всей этой смехотворной истории от начала и до конца, а это только еще больше расстроило бы Боунза.

— Но вернемся к мисс Джонстон с ее прискорбным неумением танцевать, — с ударением сказал Арман, взглядывая на Саймона. — Я так понимаю, что ты организуешь для нее несколько уроков и наймешь для этого учителя танцев?

— Имоджин успела обо всем позаботиться. Некто Одо Пинэйбл в данный момент уже ступает на пуантах по моим коврам. — Саймон кивнул в сторону музыкальной гостиной, выходящей окнами на фасад. — Если вы прислушаетесь, то услышите, как моя дорогая матушка долбит по клавишам. Фальшивит с первых же нот! О, да это, кажется, вальс! Вы никогда ее не слышали? Возможно, мои уши более чутки к диссонансам, но я не питаю больших надежд на успех, если она будет продолжать в том же духе. Что скажете?

Несколько секунд все слушали. Бартоломью поморщился, когда виконтесса, преодолевая довольно сложный пассаж, ошиблась на две ноты подряд через одну, взятую правильно.

— Вообще-то я слышал звуки, Саймон, но подумал, что леди просто упражняется в гаммах. Требовать от мисс Джонстон учиться танцевать под эту музыку? Нет, это не годится. Никуда не годится! — После этого заявления Бартоломью поставил бокал и поднялся, аккуратно расправляя свой жилет на несуществующем животике. — Во всяком случае, я вижу один способ исправить положение. Кроме того, я хотел бы взглянуть на твою обновленную подопечную. Просто из любопытства, как ты понимаешь.

Саймон тоже встал.

— Она вовсе не моя подопечная, Боунз, — поправил он друга, пропуская их с Арманом к двери впереди себя. — Просто из соображений благоразумия намерен держать ее подальше от опасности, покуда не разделаюсь с Кинси. Потом я подарю ей кусочек сезона за издержки, а также в благодарность за то, что она будет занимать Имоджин все это время. Лишь в этом и состоит моя ответственность, ни больше ни меньше.

Арман задержался в дверях, когда Бартоломью уже вышел в коридор, и повернулся, чтобы посмотреть на друга.

— Ты действительно так думаешь, Саймон? — спросил он, пристально глядя на него.

— Да, — ответил тот, боясь потерять уверенность. Он был шокирован, осознав, что от нее остались жалкие крохи. Это после всего лишь нескольких часов, проведенных с Калли. После тех криков с провозглашением чистой дружбы.

Арман улыбнулся, обнажив ослепительно белые зубы. Его улыбка была так же обманчива, как и блеск темных глаз.

— В таком случае, памятуя об отдавленных ногах, я бы не доверил ее обучение такому человеку, как Боунз. Если бы решение принимал я, то обязательно хорошенько бы все продумал. Так не лучше ли нашей дорогой мисс Джонстон стать моей, а не твоей подопечной?

— Арман, она не для развлечений, — подчеркнул Саймон, непроизвольно сжав челюсти. Что происходит, черт побери?! — Не обращай внимания на ее вызывающий вид. Бесшабашное поведение и брюки еще ничего не значат. Она девушка достаточно воспитанная и образованная. И пока она под моим патронажем, я…

— Под твоим патронажем? — прервал его Арман. — Ой-ой-ой! Я усматриваю здесь противоречие. Ты только что сам открещивался от ответственности. Какой же тут патронаж? Или дело во мне и ты вдруг почувствовал необходимость уберечь от меня лакомый кусочек?

— Калли не… — Саймон умолк. Затем сделал глубокий вдох и медленно выдохнул, понимая, что его друг намеренно задирается. — Мисс Джонстон — не лакомый кусочек. Это выражение к ней не подходит.

— Друг мой, но даже после короткого знакомства я смею утверждать, — сказал Арман с уверенностью, которая вывела бы из себя кого угодно, — что мисс Джонстон очень далека от… ну, скажем, от мисс Милсон. Ей нужен… она заслуживает умного, энергичного мужчину, а не сельского доктора. С подобным человеком она попросту зачахнет. Ты не согласен?

Хотя ответ, рожденный отчаянием, звучал очень солидно, Саймон знал, что Калли расхохоталась бы, если бы его услышала.

— Ее отец, сэр Камбер Джонстон, оказал неоценимую услугу самой королеве, за что был посвящен в рыцари. Выкинь ты из головы эти брюки, Арман! Даже если в какой-то момент девушка вела себя экстравагантно, она остается неприкосновенной, как и всякая другая в свой первый сезон.

— Что лишний раз убеждает меня в правильности моих заключений, ко все большему прискорбию, — сказал Арман. Но ни в голосе, ни в лице у него не было заметно печали. — Вы со своей матерью из кожи вон лезете, чтобы понравиться этой очаровательной маленькой проказнице. Вы хотите сделать из нее образец самой унылой из всех добродетелей. А потом собираетесь выставлять ее на эти бесконечные парады пресных дебютанток, заполняющих бальные залы каждый сезон. На мой взгляд, эта было бы чертовски досадно. Хочешь небольшое пари, Саймон? Та сумма, что Боунз заплатил за дохлую лошадь, вместе со всем выигрышем, который ты планируешь отправить в местное благотворительное учреждение, кажется мне справедливой ценой. Какие бы надежды ты ни возлагал на Имоджин, как бы ни вытравливал у меня из памяти образ в штанах и как бы ни убеждал себя, что ты невосприимчив к экстравагантным, по твоему определению, девичьим чарам, у тебя ничего не выгорит с нашей прелестной плутовкой. Ну так как, спорим?

— Ты пришел сюда из озорства, не правда ли? — Саймон в упор смотрел на Армана Готье, который перевел глаза на свою вытянутую руку и с невозмутимым видом рассматривал кожицу вокруг ногтевых лунок. — О Боже, Арман… да ты, никак, собираешься… Неужели правда? — Только сейчас до Саймона дошли побудительные мотивы его друга. — Но почему?

— А потому, дружище, что мне нравится эта… твоя маленькая Калли, — сказал Арман со своим американским прононсом, к которому на сей раз примешивался легкий французский акцент. Саймон часто слышал эту намеренную тягучесть в голосе друга. Арман весьма умело пользовался ею, когда рукой победителя накрывал стопу карт. — И еще, как ни больно в этом признаваться, из-за любви, которую я к тебе питаю, Саймон. Так что у меня достаточно причин покорить женщину. И мужчину тоже. Короче, я думаю, ты положил глаз не на то добро.

Саймон запрокинул голову и громко захохотал.

— Ты совсем спятил! — воскликнул он, возвращаясь назад, чтобы забрать свой бокал с шампанским. — Ладно, иди догоняй Боунза в музыкальной гостиной. Наш друг пошел спасать мисс Джонстон от француза. И попробуй очаровать ее своей прекрасной внешностью. Я подойду через минуту. Я обещал подписать несколько бумаг. Только что вспомнил.

— Стало быть, ты оставляешь поле действия открытым? Ты в самом деле не хочешь сохранить ее для себя? Ты уверен? — Арман бросал Саймону вопрос за вопросом, пока тот, стоя возле столика с вином, снова наполнял свой бокал.

Виконт повернулся и, небрежно прислонясь бедром к углу столика, ответил так же лениво, с нарочито носовым оттенком:

— Не беспокойся, Арман. Прими мое благословение, если тебе так неймется защемить шею в пасторской мышеловке. Только держи ухо востро. Мисс Джонстон тут выказала нешуточный познавательный интерес к флирту.

В данный момент Саймон впервые видел перед собой не любимого друга, а потенциального соперника.

И еще он понял, когда Арман улыбнулся и, ловко отсалютовав, покинул комнату, что, кажется, впервые ему солгал.

Но больше всего его тревожило, что он, видимо, лжет и себе тоже. Он немедленно прогнал эту мысль прочь. Какой абсурд!

Калли рассчитывала, что Саймон сам станет учить ее танцам. Она и не предполагала, что этим займется кто-то другой, пока не появился новый наставник, весь запыхавшийся и порядком вспотевший. Наверняка бежал до Портленд-плейс, подумала она. Возможно даже, покидая своего прежнего ученика, впопыхах сбил его с ног и перепрыгнул через безжизненное тело. Жаждал поскорее положить в карман бешеную сумму, так как Саймон был готов платить деньги любому и каждому. Наверное, даже тому, кто просто подскажет ему правильную дорогу из гостиной в его же доме.

Не сказать, чтобы ей не нравился мистер Одо Пинэйбл. В общем, он оказался довольно милым человеком, если не считать его противоестественной шепелявости, постоянно холодных влажных рук и лукового запаха изо рта.

Ко всему прочему, ее поразили его брови, вернее, бровь — природа наградила беднягу всего одной. Густая и черная, она проползала от глаза до глаза через переносицу, как мохнатая гусеница, и притягивала к себе взгляд девушки.

Впрочем, бровь выполняла довольно полезную функцию, сопровождая своими движениями то, что Калли уже научилась делать на счет «раз-два-три». Она словно завороженная смотрела, как на высоком лбу Одо Пинэйбла бровь совершает прыжки в такт музыке. Хоп-хоп-хоп! Третий подскок означал, что пора делать поворот и начинать все сначала.

Холодные влажные руки, луковое дыхание и бровь, вдобавок к этому жестокая атака на фортепиано со стороны виконтессы — все это отнюдь не соответствовало тому романтическому образу, который рисовала себе Калли.

— Раш-два-три, раш-два-три, — повторял Одо Пинэйбл. — Быштрее, мишш Джонстон, быштрее! — командовал он, и его бровь взлетала все выше и выше, угрожая исчезнуть в густых черных волосах. Эта войлочная шевелюра будто попала на голову по ошибке, принадлежа в действительности кому-то другому. — Мишш Джонштон, помогайте мне, прошу ваш! Кошмар, ешли так будет на публике! Для меня это полный крах!

— Я все понимаю, мистер Пинэйбл, — сказала Калли, отворачиваясь. Он не только шепелявил. Во время разговора его рот исторгал столько же влаги, что и ладони. Калли едва не захлебнулась от потопа, пока ее учитель говорил о кошмаре и крахе. — Я буду стараться.

— Вы прошто шледите за мелодией, и больше ничего, — успокоил ее мистер Пинэйбл, когда виконтесса взяла новый аккорд, достойный того, чтобы, раз его услышав, забыть навеки. Впрочем, Калли больше занимало другое. За время объяснений мистер Пинэйбл произвел четыре неудачных плевка. Если их наберется с полдюжины, решила она, осмотрительно оберегая лицо во время очередного поворота, придется учиться вальсировать с зонтиком, чтобы защитить глаза.

Когда дверь открылась и вошел Бартоломью Бут, Калли наградила его такой восторженной улыбкой, что он покраснел до самых уголков своего высокого воротничка.

— Мисс Джонстон, я пришел спасти вас, — поспешил объявить Боунз. — Я проходил мимо по коридору и услышал эти необыкновенные звуки. — Кланяясь, он внимательно оглядел ее сверху донизу. Изумление и одобрительный блеск в его глазах подняли ей настроение. — И позволю сказать, — продолжал он, снова распрямляясь, — что почел бы за высшую честь составить вам пару и сопровождать вас до конца урока.

— Ха! Только через мое изувеченное тело! — решительно заявила виконтесса и обрушила на клавиатуру сцепленные пальцы, открывая слуху еще одну гамму, заслуживающую вечного забвения. — Я уже набила руку, Боунз. Добром вас прошу, перестаньте обхаживать девушку, уходите! Вам это ни к чему, и вы этого не хотите. Или я не права? Зачем вы пришли? Мы что, мешаем моему сыну или вам?

— Ну… гм… ну… — заикаясь, бормотал Бартоломью, по-прежнему осматривая Калли. А она, гордая своим видом и готовая показать себя чуточку больше, отошла от мистера Пинэйбла. Придерживая юбки с одного бока, она повернулась кругом, чтобы он увидел ее во всем великолепии. Затем снова улыбнулась гостю и кокетливо наморщила нос, давая понять, что это только приманка. Или она флиртовала с ним таким образом? Нужно будет спросить у Саймона, если он удостоит ее еще одним уроком.

— Боунз, я с вами разговариваю! — Имоджин снова ударила по клавишам. — Вас прислал мой сын?

Бартоломью серьезно посмотрел на Калли. Затем коротко улыбнулся, что скорее походило на болезненную гримасу, и снова посерьезнел, будто сознавая, что не должен улыбаться, так как этим попустительствует ее развязному поведению, но в то же время чувствуя, что может ее обидеть, если по крайней мере не поприветствует ее счастливую улыбку. Он был такой милый, такой прелестный и совершенно выбитый из колеи, что безумно хотелось чмокнуть его в щеку.

Но вместо этого, повернувшись спиной к Имоджин, Калли послала ему воздушный поцелуй. Виконтесса так пропагандировала экстравагантность, но почему-то только для себя! Странно.

У Бартоломью глаза чуть не выскочили из орбит. Он быстро повернулся к Имоджин.

— Мэм, вы что-то спрашивали? Саймон… он… то есть я… гм… Простите, повторите еще раз.

— Я думала, вы способны больше сказать от собственного лица, Бартоломью Бут. — Имоджин пару раз цокнула языком и торжествующе улыбнулась. — Ну что, нет слов? И все это сделала я одна, без помощи Саймона, как видите. Чудеса! Вы не находите?

Бартоломью поспешил сделать выдох, явно расслабившись от того, что ему дали разрешение сказать, что он думает.

— О да, мэм! — воскликнул он. — Истинное чудо! А Саймон считает, что следует еще работать и работать, прежде чем можно будет выпустить ее в свободное плавание. С трудом верится.

Калли резко повернула голову, словно ее ударили.

— Он… он так сказал, мистер Бут?

— Боунз, вы своим заиканием и коровьими взглядами и так достаточно навредили, — заворчала Имоджин. Когда она, поднявшись с мягкой скамеечки, направилась к Бартоломью, это сильно напоминало марш пехотинца. — Лучше бы молчали, чем повторять чужие глупости.

Стремительно миновав мужчину, который благодарил Бога, что получил только выговор, а не оплеуху, виконтесса выглянула в коридор.

— Саймон! — крикнула она. — Я хочу говорить с тобой! Сейчас! О, это вы, Арман? Идете строить глазки, как этот олух Боунз? Ну, что же вы встали? Входите, входите! Мы даем представление каждый день, в два и в четыре. Билет — два пенса. К сожалению, дрессированная обезьянка прибудет только завтра, но мы сделаем для вас все, что в наших силах. Саймон!

Чтобы не захихикать, Калли прикрыла рот кулаком и закусила костяшки. Потом довольно насмешливо посмотрела на Армана Готье, бесстыдно чмокнувшего Имоджин в напудренную щеку. Уж он-то точно не боялся женщин — не в пример своему другу. Мистер Бут, казалось, был близок к слезам, как та служанка, Летти, что утром приносила им завтрак. Виконтесса, видите ли, косо на нее посмотрела за то, что она пришла с подносом без заварного чайника.

— Прошу прощения, мисс, — сказал Арман Готье, входя в гостиную, как в собственную комнату, и направляясь поцеловать руку Калли. Прижимаясь губами к ее внезапно запылавшей коже, он погладил большим пальцем ее ладонь. — Мне сказали, где-то здесь скрывается мисс Каледония Джонстон. Но я не вижу и намека на ее присутствие. Или я просто ослеплен вашей красотой? Вы не знаете, где тот маленький оборвыш? — Арман Готье принялся старательно заглядывать во все углы, словно пропавшая мисс Джонстон могла притаиться за одним из кресел. — Как жаль! Нам будет ее недоставать, не правда ли? Пойдемте, мое очаровательное создание. Давайте уедем отсюда. Бледное английское солнце и мой экипаж ждут нас.

Понимая, что этот умопомрачительно красивый мужчина смеется над ней, и в то же время не имея ни малейшего представления, как отвечать на его безобидное подтрунивание, Калли молча воззвала к Бартоломью Буту.

Но с таким же успехом она могла бы обратить свой зов к бюсту Марка Антония на камине. Бартоломью только мимоходом кивнул ей, полностью занятый своим делом. Он спешил освободить дорогу виконтессе. Милая леди уже возвращалась, и поэтому он устремился к скамеечке, недавно ею покинутой, и сел, почтя за благо притвориться невидимкой.

У Калли кружилась голова от сознания, что Арман Готье поцеловал ей руку. И потом, он так интимно пожал ей пальцы — жест промежуточный, вежливый и в то же время откровенно провокационный, попадающий в опасное теневое пространство. Вдохнув поглубже для храбрости, она посмотрела на него краешком глаза и пробормотала:

— Рада снова вас видеть, мистер Готье. Для меня это исключительное удовольствие поверьте. — Калли возвела глаза к небу, полагая, что ничего глупее этого сказать было просто невозможно. Нет бы ответить что-нибудь на его замечание о погоде и солнце! И с этими мыслями, нимало не страдая от неловкости своего положения, с улыбкой продолжала: — Но боюсь, я должна остаться здесь, так как через час будет обед, мистер Готье. И все же, если бы мы нашли где-нибудь маленькую круглую шляпу и бубен, вы могли бы при желании сыграть роль обезьянки в упомянутом представлении. Если не хвост, то столь необходимая страсть к забавным проделкам у вас, кажется, в наличии. О, и не мешало бы вернуть мне мою руку, когда вы найдете удобным. Я только недавно поняла, как сильно к ней привязана.

— Это просто бесподобно! — засмеялся мистер Готье, отпуская ее руку и поворачиваясь к мистеру Буту. — Боунз, запомни сей выдающийся день! Похоже, я влюбился!

— И это весьма прискорбно, скажу я вам, Арман Готье, — решительно заявила появившаяся в дверях виконтесса, — так как вопрос с девушкой уже оговорен. Саймон! Иди-и сюда!

— Ваши прожекты простираются все в том же направлении? — певуче спросил мистер Готье. — В самом деле, Имоджин? Как интересно! — Он с любопытством повернулся к своему другу, только что вошедшему в комнату. Саймон был очень красив, но казался каким-то пришибленным.

Калли даже порадовалась. Так ему и надо, учитывая, что утром он ее порядком смутил и расстроил. Поначалу невинно шутил и предлагал дружить. Потом провел тот ужасный урок с целованием рук. Затем последовали пощечина и неловкое молчание, пока собиралась корзина. И так же он молчал в течение всего долгого пути до Портленд-плейс, а под конец поспешил избавиться от нее прямо в холле.

— Мама, ты снова мечешь громы и молнии? — съязвил Саймон, поджав губы. — Ну что сейчас не так? — Он обратил суровый взгляд на Одо Пинэйбла, чья степень испуга на его родном языке обозначалась выражением de trop[16]. Француз выглядел почти комично. — А вы, — ласково, чуть ли не дружески, сказал ему Саймон, — ступайте.

В мгновение ока собрав свои ноты и плащ, учитель ретировался с неловкой поспешностью человека, укутанного в бараньи отбивные и отчаявшегося вырваться из логовища голодных львов.

— Ну вот, теперь сюда приедет следующий губошлеп, который потребует полтора пенни за каждую четверть часа — довольно весело заметила Имоджин, наблюдая за бегством учителя. — И ты еще думаешь, что платья девушки стоят состояния? Ха! Эта сумма пустяк в сравнении с тем, во что в итоге тебе обойдутся слуги, работающие в этом сумасшедшем доме. Им надо хорошо платить, чтобы у них не возникло желания выбалтывать в пивных наши семейные секреты. Да, Саймон, только так. Иначе наше тайное предприятие будет преподнесено на обед всему Мейфэру.

— А тебе бы этого хотелось? — колко заметил тот, явно удрученный. — Ладно, что у вас здесь происходит? Мама, ты без моей помощи не можешь проследить даже за такой элементарной вещью, как урок танцев?

— Ах ты, щенок несчастный! — вспылила Имоджин. — Как будто я в чем-то виновата! — Она поднялась, встав во весь рост, надо сказать, весьма внушительный. — Я ведь могу и палкой отстегать — не настолько ты стар для наказания. Предупреждаю тебя, Саймон!

Калли собралась открыть рот в защиту виконтессы, но не стала, посмотрев на Армана Готье, по-прежнему стоявшего рядом. Небольшая семейная неурядица, казалось, его не смущала — скорее забавляла. Он с изяществом подносил к носу табак и улыбался, переводя взгляд с матери на сына, словно следил за представлением.

— Вам это доставляет удовольствие? — спросила его Калли. — Вы не находите, что они ведут себя по меньшей мере странно?

— Имоджин ничего так не любит, как хорошенько поспорить, — объяснил он. — Поэтому Саймон, будучи послушным сыном, время от времени дает ей такую возможность. Как она сама говорит, устраняет застой в крови. Настоящая дикарка — вот она кто, наша Имоджин. Я бы не раздумывая на ней женился, если бы она только пожелала и… если бы не превосходила меня в весовой категории.

Калли презрительно скривила верхнюю губку и выпалила:

— Сильно же вы меня любите, мистер Готье! — Ей пришлось произнести это довольно громко, чтобы ее услышали, так как в эту минуту виконтесса разразилась длинной тирадой. Она поведала присутствующим о недавнем открытии Лестера — восхитительных шоколадных пирожных в небольшом ларьке возле Пиккадилли, о зловредных корсетах и о бесчестье вдовства, будь оно проклято!

Бартоломью провел пальцем вдоль клавиатуры, привлекая внезапным звуком всеобщее внимание, и произнес многозначительно:

— Позволь мне сказать, Саймон. — Он развернул свое ненормально тощее тело и оторвался от скамейки с видом человека, находящего высшее удовольствие в изречении всевозможных пророчеств.

— Нет, Боунз! — к изумлению Калли, прорычал виконт, желая испепелить ее взглядом. Его мрачное лицо подсказало ей, что на сей раз Арман Готье далек от истины. Это не было игрой с матерью. Сейчас виконт действительно гневался, и не на мать, а на нее.

Его следующие слова подтвердили правильность ее предположения.

— Калли! Похоже, у нас предвидятся некоторые трудности, так как одного учителя танцев мы уже потеряли. И я полагаю, что все дело в вас. Боюсь, вам уже некогда брать уроки хороших манер. И я был уверен, что вы это поняли. Извольте объясниться немедленно!

Он гневается? Это он-то?! И хочет, чтобы она объяснилась? Да как он смеет?! Он прекрасно знал, что делал. Не далее как сегодня утром он насмехался и запугивал ее. Пытался застигнуть врасплох и выбить из колеи, чтобы заставить подчиниться ему. Правда, она в свое время планировала сделать с ним то же самое, но сейчас это не имело никакого значения.

Он сам не захотел найти время, чтобы обучить ее нескольким простым па. И после всего этого прогнал человека! Ради чего? Только стремясь показать, как ему хочется, чтобы его план заработал!

Его, Саймона Роксбери, не толкали в бока, не шпыняли, не обмеряли, не кололи булавками. Это не его держали взаперти почти две недели, принуждая практиковаться в бессмысленных, скучных вещах. Это не с ним обращались так, как будто его воспитала волчица и он только что выучился прямо ходить. И потом… и потом, ему ли так себя, вести?! Ведь это не она тормозит их план! Разве она виновата, что ее не выпускают в свет очаровывать Ноэля Кинси?

Как он смеет?!

Если уж ему так хотелось что-то выяснить, то, по ее представлениям, он должен был задабривать ее, а не приказывать. Ну что ж, сейчас она ему покажет!

Надеясь улыбкой скрыть свое недовольство, Калли исполнила почтительный реверанс. Грациозно взмахнула рукой, призывая в свидетели всех присутствующих, и начала:

— Вы легко поймете, в чем дело, милорд, если проследите все с самого начала. Слушайте внимательно. Когда я ехала в город пристрелить Ноэля Кинси, ваше участие не предполагалось и не требовалось. Вы сунули нос не в свое дело и загубили очень хороший план. Потом заручились моей поддержкой… нет, шантажом подключили меня к собственному плану, где вы столько всего понаворочали! В результате из-за вас я вынуждена лгать своему отцу. Не сказать, что это неслыханное преступление, и все же вам не следовало подбивать меня на обман. Вы вынудили несчастного Лестера одного слоняться по городу, что весьма опасно для него. А между тем Ноэля Кинси даже нет в городе! И все это время я позволяю себя увещевать. Это моя ошибка. Но все остальные ошибки — ваши, виконт Броктон. И я никогда не прощу вам того, что вы так недооцениваете меня и так переоцениваете себя!