— Я? — Она так резко вздернула голову, что шляпа ее едва не свалилась. — Не будь смешным, Донован. Я для Вильяма лишь зеленая девица, только что начавшая выезжать в свет. Может быть, друг, не более того. Он не может знать, что я стою за всем этим, и…

— Он знает, Маргарита, — оборвал ее Томас на полуслове, и она вдруг вспомнила странное поведение Вильяма на музыкальном вечере, когда он почти что предложил ей стать его женой. Похоже, Вильям видел в ней не только «друга». Итак, сначала мать, а теперь и дочь? Возможно ли это? Однако Доновану было об этом неизвестно, и она не станет давать ему в руки дополнительное оружие, которое он непременно обратит против нее, желая удержать ее в Чертси. К тому же, какая могла быть связь между очевидной склонностью Вильяма к женщинам Бальфур и убийством ее отца или Ральфа?

— И что же ему известно, Донован? — спросила она, стараясь держаться так, чтобы между ними всегда был стол. На мгновение у нее мелькнула мысль, пригрозив ему пистолетом, заставить его пропустить ее к двери, но она тут же ее отбросила. Он только посмеется над ней… и вот тогда ей действительно захочется его пристрелить.

— Он знает о нас, Маргарита, — ответил Томас, садясь на край стола. — Ему сказал об этом Ральф.

— Что? Как? Когда? — Маргарита потерла лоб, пытаясь понять, потом пожала плечами, не желая показывать Доновану, как это ее расстроило. — Ну, это не столь уж и важно. Мне все равно. Какое, в сущности, имеет значение, если Ральф знал о нас, если он видел нас вместе в ту ночь возле конюшен за домом? И какое имеет значение, если сейчас о нас знает и Вильям? Я весьма сомневаюсь, что это разбило ему сердце.

— Не сердце, Маргарита. — Томас пристально посмотрел на нее. — Однако, как мне кажется, это ранило его гордость. Помнишь, я говорил тебе о своем разговоре с Мейзи? Так вот, она рассказала мне о том, как умерла твоя мама. И я думаю, это был Лейлхем, кто разговаривал с ней в лабиринте. А теперь, судя по некоторым замечаниям Мэпплтона и Перри, объектом его нежных чувств стала ты. Похоже, именно по приказу Лейлхема остальные члены «Клуба»и крутились постоянно возле тебя. Он хотел быть уверенным, что никто не ухаживает за тобой с серьезными намерениями.

— В довершение всего ты меня еще и оскорбляешь! Ты намекаешь, что в действительности ты совсем не был увлечен мною? — Не успели, однако, эти слова соскользнуть с ее губ, как Маргарита поняла, что ее попытка разыграть из себя этакую оскорбленную невинность просто смешна, и быстро отвела глаза. Ладно. Но он во всяком случае, был не единственным в этой комнате, кто умел логически мыслить. — Ну, если ты настаиваешь, Донован… Я… я думаю, это возможно. Но это совсем не означает, что Вильям считает, будто я имела отношение ко всем этим несчастьям, постигшим его приятелей и…

— Послушай, Маргарита, уже поздно, и я чертовски устал. Мне не хочется сейчас вдаваться в подробности, но Вильям, я уверен, полагает, будто это я, с твоей помощью, свалил их всех, а его самого поставил в положение, когда ему ничего другого не остается, как только согласиться со всем, что я от него потребую, так как в противном случае исповедь Хервуда будет передана мною в правительство. Так что в данный момент граф весьма разгневан и напуган… и, несомненно, ничего так не желает, как видеть нас обоих мертвыми.

— Извините, что опоздал, мистер Донован, и прибыл лишь к концу вашей беседы. Но то, что мне удалось услышать, было в основном верно. Да, я весьма разгневан, и вы двое очень скоро будете мертвы. Однако я нисколько не напуган. Страх является абсолютно непродуктивной эмоцией.

— Вильям! — Маргарита похолодела, увидев в дверях графа Лейлхема, в каждой руке у которого был направленный на них пистолет. Он был в темно-синем вечернем костюме и выглядел совершенно спокойным, очевидно вполне уверенный в своем превосходстве.

— Никто иной, ты, неблагодарная маленькая шлюха, — проговорил он, слегка повернув голову в ее сторону. — Я не хотел верить Ральфу, пока не увидел своими глазами, как Донован карабкается к тебе в спальню по водосточной трубе. Я был потрясен, потрясен до глубины души.

— Черт! — выругался Томас, кляня себя на чем свет стоит. — Как это я не заметил вашего герба на той карете.

— Вы меня весьма обяжете, Донован, закрыв свой глупый американский рот. Благодарю вас. Так, о чем я говорил… Ах, да. Это было для меня ужасным потрясением, но я с ним в конце концов справился. Я собирался положить к твоим ногам весь мир, Маргарита, разделить с тобой все, что у меня есть. Но ты оказалась дурой, такой же дурой, как и твоя мать. Похоже, вас, женщин Бальфур, привлекают лишь мужчины ниже вас по положению. А Виктория, как выяснилось, была к тому же еще и слабой женщиной. Такой ее сделал Жоффрей. Мне следовало бы это знать, но я надеялся, что она все же сможет внять голосу разума. Однако я ошибся. Виктория была уже неспособна измениться. Одно слово правды — и она тут же упала в обморок! Когда я возьму власть в свои руки, все слабые, все неполноценные будут тут же уничтожены, и тогда мне не придется больше о них беспокоиться. И сегодня я начну осуществление этого плана с вас, дети мои.

Маргарита была слишком возмущена, чтобы ее могла испугать эта угроза.

— Ты… ты сказал ей, что убил моего отца?! У нее было слабое сердце. Ты должен был знать, что подобное заявление убьет ее. Почему ты сделал это, Вильям? Ради Бога, почему?

— А почему бы и нет, Маргарита? Она мне стала не нужна после того, как отвергла мое предложение. Но довольно разговоров. Мне еще надо избавиться от тела, которое я оставил в саду в Лейлхем-холле. Кажется, это один из твоих цыганских дружков, дорогая. А теперь будь так любезна, вытащи из-за пояса пистолеты и положи их на стол. Умница. Наконец-то мы все понимаем друг друга.

— Вы уверены в этом, ваша светлость? — спросил небрежным тоном Томас. Все это время он оставался совершенно спокоен, словно не замечая направленного на него пистолета. — Большое вам спасибо за то, что вы убрали цыгана. Он был нам весьма полезен, помогая сокрушить Хервуда и остальных, но теперь я с ним покончил. Я отослал его в Лейлхем-холл, не сомневаясь в том, что вы избавите меня от него.

— Донован? Что ты говоришь? Ты послал Марко в Лейлхем-холл, чтобы его там убили? — Маргарита смотрела на него во все глаза, не зная, чему верить. Томас врал всегда с такой легкостью, что было почти невозможно понять, когда он говорит правду. — Как можешь ты такое говорить? Как можешь ты намекать, что желаешь и дальше иметь дело с Вильямом? Ты ведь любишь меня… ты клялся, что ты меня любишь?

— Вы видите, ваша светлость? — развел руками Томас, обращаясь к графу, словно приглашая того принять во внимание, что ему пришлось выстрадать, имея дело с подобной особой. — Вы и в самом деле думаете, будто ей было известно, что я возился с ней лишь ради победы над вами и вашей компанией ослов? Уверен, вы согласны со мной, милорд, что все они были полными ослами? Но вы и я… по крайней мере, я надеюсь, что мы с вами понимаем сейчас друг друга. У меня есть письмо моего президента, которое я готов передать вам, а у вас есть власть и силы начать все сначала, возводя здание на этот раз на более прочном фундаменте нашего взаимного недоверия. Вы получаете письмо президента, а я сохраняю у себя признание Ральфа. Таким образом у нас обоих будут какие-то гарантии. Ну, как, вы согласны с моим предложением, партнер?

Партнер? У Маргариты голова шла кругом. Она быстро взглянула на графа, желая увидеть, как он отреагирует на заявление Томаса. Господи, только бы это было враньем!

Несколько мгновений Лейлхем молчал, очевидно обдумывая слова Томаса, и Маргарита опустила глаза, прикидывая расстояние между собой и лежавшими на столе пистолетами.

— Забавно. Ральф с Перри всегда говорили, что вы честолюбивы, мистер Донован. Итак, вы надеетесь, что, несмотря ни на что, наше с вами дело все же выгорит? — произнес наконец граф, оценивающе глядя на американца. В общем-то, он был не против небольшого изменения в своем плане. — Но как же она? — махнул он рукой с зажатым в ней пистолетом в сторону Маргариты.

— Она? Она ни черта не стоит в постели, если вы намекаете на это, милорд. Должен сказать, ваша светлость, английские женщины холодны как лед. У меня губы едва не отмерзли, когда я ее целовал, не говоря уже об остальном. Думаю, мы с вами избавимся от этой холодной девицы.

Лейлхем посмотрел на Маргариту и улыбнулся. Улыбка его не предвещала ничего хорошего.

— Итак, моя дорогая, для тебя, похоже, все кончено. Не хочешь сказать что-нибудь на прощание американцу перед смертью? Что-нибудь нежное, ласковое… любовное?

Маргарита глубоко вздохнула. В голове у нее созрел план.

— Да, Вильям, хочу, — произнесла она совершенно спокойно и вдруг закричала, повернувшись к Доновану и одновременно схватив со стола пистолет: — Ты, грязный подонок!

И в ту же самую секунду Томас прыгнул на графа, закрыв Маргариту, так что она не могла выстрелить в Лейлхема из-за боязни попасть в Донована.

Один пистолет тут же полетел на пол, когда мужчины схватились, и Маргарита продолжала беспомощно топтаться на месте, умоляя небеса, чтобы Донован на миг выпустил Вильяма из своих железных объятий.

Внезапно прогремел выстрел, и она застыла на мгновение, закрыв от ужаса глаза, но тут же вновь их открыла.

Почему они продолжают стоять?

В кого попала пуля?

Медленно руки Вильяма Ренфру, в правой из которых он все еще сжимал дымящийся пистолет, поднялись и ухватили американца за плечи. Он заглянул Доновану в глаза, затем повернул голову и посмотрел на Маргариту. Губы его шевельнулись, словно он собирался что-то сказать, но изо рта у него не вырвалось ни звука. Все так же медленно руки его скользнули вдоль тела Донована, и в следующее мгновение он рухнул на пол.

— Не стреляй, ангел. Одной лишней дырки в теле более чем достаточно, — проговорил спокойно Томас и вдруг согнулся, прижав руку к левому боку. — Он стоял слишком близко ко мне, чтобы промахнуться. У тебя, случайно, не найдется какой-нибудь тряпицы перевязать мою рану? Как ни противно мне говорить об этом, но кровь из нее хлещет так, что очень скоро во мне ее не останется ни капли.

Обежав стол и на мгновение задержав взгляд на безжизненном теле графа Лейлхема, у которого из груди, посреди темного расплывающегося пятна, торчала рукоять ножа, Маргарита бросилась к Томасу и, встав на цыпочки, покрыла его лицо поцелуями!

— Ты, идиот! Броситься прямо на его пистолет! Ты, милый… восхитительный… бесстрашный идиот!

Томас поморщился, и она тут же отодвинулась от него, внезапно сообразив, что причиняет ему боль. Трясущимися руками она стала вытаскивать заправленную в бриджи рубашку, собираясь оторвать от нее кусок, чтобы перевязать ему рану.

— Ну, не совсем уж идиот, ангел. Просто я не был уверен, что ты стреляешь так хорошо, как говорила. Но с твоей стороны было весьма любезно отвлечь его на мгновение.

— Ого, — проговорила Маргарита спокойно, склонив голову набок и подняв на Томаса глаза. — Мне кажется, меня здесь оскорбляют, но я тебя прощаю, поскольку ты ранен. Откуда ты узнал, что я попытаюсь схватить пистолет?

— Я и не знал. Я мог лишь надеяться. Если подумать, то я еще должен радоваться, что ты меня не застрелила. А откуда ты узнала, что я врал Лейлхему?

Маргарита улыбнулась, помогая ему снять сюртук.

— Это было просто. Конечно же, ты врал Вильяму. У меня много недостатков, Томас Джозеф Донован, но в постели я кое-чего стою!

— Разумеется, дорогая, — проговорил он с ухмылкой. — Господи, как же я люблю тебя… эй, поосторожнее с рубашкой! Я как-никак ранен, не забывай об этом!

— Я слышал выстрел! Томми? Ты где, малыш? — Дули в одной рубашке, едва прикрывавшей его худые ноги, ворвался в комнату, размахивая над головой пистолетом, и Томас поспешно шагнул вперед, загородив собою Маргариту на случай, если пистолет в руке его друга вдруг выстрелит. — Ого! — воскликнул ирландец, едва не наступив босой ногой на тело Лейлхема. — Но тебе следовало бы подождать меня, парень. Что я теперь скажу Бриджет? А, я тебя спрашиваю? Что я храпел в своей постели, пока ты тут разыгрывал из себя героя? Ты ранен? Отлично! Так тебе и надо за то, что ты тут развлекался без меня.

Маргарита едва не прыснула, мгновенно попытавшись спрятать смех за кашлем — как раз в тот момент, когда в комнату вошли сэр Гилберт с Финчем, — но вдруг посерьезнела, вспомнив, что Вильям сказал про Марко.

— Донован… Марко! Мы должны сейчас же пойти в Лейлхем-холл.

— Зачем, сестра моего сердца? Разве только полюбоваться, как он славно горит? А, Донован, я вижу, вы меня не разочаровали. Сейчас я унесу его отсюда.

При первых же звуках голоса Марко все тут же обернулись. Друг детства Маргариты, живой и невредимый, стоял у двери, выходившей в сад, выглядя в этот момент в своей красной, с пышными рукавами рубахе и цветастом платке на голове настоящим князем Египта.

Оставив Томаса, — рана его была поверхностной и в сущности он не нуждался в ее сочувствии, — Маргарита быстро пересекла комнату и кинулась цыгану на грудь.

— Вильям сказал, что ты мертв!

— Он попал не в меня, сестра, а в Джорджио. А одного выстрела явно недостаточно для того, чтобы свалить этого мальчишку. Занимаясь его раной, я и упустил графа. — Марко подошел к безжизненному телу. Мгновение он бесстрастно смотрел на Вильяма, затем плюнул в него.

— Это за Джорджио. А это, — он пнул тело, — за меня.

Он повернулся с улыбкой к Томасу.

— Джорджио предлагает вам подумать насчет цыганской свадьбы. В качестве выкупа за нашу сестру ему бы хотелось получить двух коз и одну жирную свинью. Он считает, что за пулю в плечо ему кое-что причитается. Дырка маленькая, но он все же настаивает. Три козы и одна жирная свинья… Я? Я прошу только позволить мне станцевать разок с моей сестрой напоследок.

У Маргариты защипало глаза, и она обратила затуманенный взор на Томаса, не зная, как он отнесется к подобной идее.

— Сэр Гилберт? — вопросительно проговорил Томас. — Вы согласны с предложением Марко? Возможно, сейчас и не совсем подходящий момент просить руки вашей внучки, но мне бы очень хотелось взять ее в жены.

— Пожалуйста, дедушка, — взмолилась Маргарита. — Не думай, ты не останешься один. Донован сказал мне, он будет очень рад, если ты навестишь его в Филадельфии. Ты можешь жить там сколько пожелаешь… и потом ты увидишь настоящих индейцев. Финч тоже может поехать, если хочет.

— Не поддавайся на ее уговоры, сынок, — сказал сэр Гилберт Томасу. — Жить с ней ой как нелегко. — Старик повернулся к Финчу в поисках подтверждения своих слов, и дворецкий, ухмыльнувшись, согласно кивнул. — Она своевольна, упряма, капризна и, к тому же, еще и колючая как еж.

— Ах ты, противный старикашка! — воскликнула Маргарита под громкий хохот Томаса. — Придется мне на пару недель сократить твою ежедневную норму джина.

— Убедился? — проговорил, глядя на Донована, весьма довольный собой сэр Гилберт. — Эй, Марко, куда это ты направился?

Цыган уже вытащил нож из груди Лейлхема и, вытерев его о свои штаны, отдал Доновану. И теперь, взвалив тело графа себе на плечо, направлялся к двери в сад. На пороге он остановился и оглядел по очереди всех в комнате. Выражение его лица при этом было необычайно серьезным.

— Для вас наступают счастливые времена, и я не хочу, чтобы вид этой кучи дерьма омрачал, даже в малой степени, вашу радость. Я забираю его туда, где ему и место.

— Лишнее топливо для разведенного тобой костра, а, Марко? — спросил Томас, которого Маргарита в этот момент подталкивала к креслу, пытаясь усадить этого глупого человека, пока он не свалился. — Итак, бедный граф сгорел в собственном доме. Какая жалость! Какая непоправимая потеря… Да, думаю, это будет лучше, чем вызывать местные власти и отвечать на их многочисленные вопросы, не так ли?

— Я ничего не слышал, мой друг, потому что вы ничего у меня не спрашивали. — Марко улыбнулся. — Мало есть на свете мест, где нас привечали бы так, как здесь. И теперь холодный серый туман, так долго царивший над этой землей, сгорает, чтобы уже никогда не появиться вновь. Очень скоро над всеми нами вновь засияет солнце. Мне этого достаточно. Этого должно быть достаточно и вам.

— Да, Марко, да, — сказала Маргарита, усадив наконец Томаса в кресло. Сейчас было совсем не время объяснять мистическое мировосприятие цыган. — Он… никто из нас и не просит большего. Ступай с Богом, Марко. И спасибо тебе.

Цыган кивнул и так же бесшумно, как и появился, выскользнул за дверь.

— Ничего бы не пожалел, — пробормотал Дули, — чтобы рассказать об этом мамаше Бриджет. Но ведь она все равно мне никогда не поверит, не так ли?

Спустя долгое, долгое время, когда рана Томаса была промыта и перевязана, а сэр Гилберт, Финч и Дули разошлись по своим комнатам, Маргарита сидела на краешке кровати, глядя, как ворочается ее возлюбленный, пытаясь устроиться так, чтобы его не беспокоил раненый бок.

— Черт! Эта кровать, должно быть, сделана из камней, или я просто не спал так долго, что уже забыл, как это делается! — воскликнул раздраженно Томас, приподнимаясь на подушках. — Иди ко мне, ангел. Если уж я не могу заснуть, давай, по крайней мере, поговорим.

Маргарита повиновалась, нырнув под одеяло и положив ему голову на грудь.

— И о чем ты хочешь поговорить со мной, Донован? Или ты просто хочешь извиниться еще раз все те ужасные слова, которые сказал про меня Лейлхему?

— Ты собираешься заставить меня расплачиваться за это еще очень, очень долго, я прав, дорогая? Маргарита улыбнулась.

— Годы, и годы, и годы, Донован. Можешь на это рассчитывать.

Он усмехнулся, и грудь его у нее под щекой слегка дрогнула.

— Что это про тебя сказал твой дедушка? Своенравная? Упрямая? Нет, там было еще что-то. Ах, да, я вспомнил! Колючая как еж! Так, моя любовь? Возможно, он и прав, и мне следовало бы хорошенько все обдумать, прежде чем жениться на тебе с такой поспешностью. В конечном итоге, я очень молод, мальчишка, можно сказать, и мне предстоит еще столько увидеть, столько испытать…

— Заряженные пистолеты все еще лежат на столе в кабинете у дедушки, Донован, — напомнила она, приподнимая голову и заглядывая в его смеющиеся глаза.

Он провел кончиком пальца по ее изогнувшимся в улыбке губам.

— Я так думаю, что последнее слово никогда не будет ни за кем из нас, а, ангел? Мы все так же будем ругаться и спорить, даже держа на коленях наших собственных внуков.

— И все так же любить друг друга, Томас, — прошептала Маргарита, прижимаясь к нему. — Не забывай никогда о нашей любви. — Она подождала мгновение, ожидая ответа Томаса, и тут вдруг сообразила, что дыхание его стало ровным и глубоким.

Он крепко спал, бедняжка. Что и ей давно уже следовало делать. И в собственной спальне. В своей постели. Миссис Биллингз так бы ей и сказала. И Мейзи, Господь свидетель, была бы целиком на стороне компаньонки. Этого требовали правила приличия. Да, она должна была бы сейчас встать и выйти из комнаты, поступив как благонравная английская мисс. Именно так ей и следовало сделать.

Примечания