ГЛАВА 11

Отправившись позже в тот же день на поиски Маргариты, Томас нашел ее гуляющей в парке со своей компаньонкой миссис Биллингз и, улучив момент, когда почтенная дама отстала, заговорившись с приятельницей, подошел к девушке.

— Добрый день, моя дорогая, — промурлыкал он и слегка прикоснулся к своей шляпе, не сводя восхищенного взгляда с ее изящного уличного платья и еще более изящной фигурки, которую оно облегало. — Уверен, ты провела чудесную ночь. О, Боже! Не рисовая ли это пудра на твоей верхней губке? Только не говори мне, что твоя нежная кожа пострадала. Похоже, мне придется совершить джентльменский поступок и пожертвовать-таки своими усами. Я меньше всего хотел бы причинить тебе боль или смутить тебя. Джентльмен с головы до пят — такой уж он есть, Томас Джозеф Донован.

Маргарита шла по дорожке, не поднимая глаз. На щеках ее рдели два ярких пятна.

— Уходи.

Томас в сдвинутой по моде слегка набок шляпе продолжал неотступно следовать за ней, заложив руки за спину, и не сходившая с его лица широкая ухмылка ясно говорила, что он от души веселится.

— Уйти? Покинуть тебя? Да я лучше соглашусь ткнуть себя в глаз острой веткой.

— Отлично. Предложение кажется мне разумным.

Может, отыщем такую ветку, а? Должна же быть здесь хоть одна.

— Маргарита, ангел, не могу поверить, что ты говоришь серьезно.

— Ты прав, — ответила она, не замедляя шага. — Я не имела этого в виду. Я предпочла бы, чтобы ты выпил яд, — лучше такой, который вызывает медленную мучительную смерть. Уверена, у меня не возникло бы никаких трудностей с продажей билетов на подобный спектакль. Вильям, без сомнения, получил бы громадное удовольствие, наблюдая за твоей предсмертной агонией из первых рядов. Пожалуйста, пошли мне записку на Портмэн-сквер, если надумаешь меня этим порадовать. А до тех пор, Донован, — прощай.

Томас вновь прикоснулся к своей шляпе и, повернувшись, быстро зашагал прочь в полной уверенности, что в конечном итоге его ждет победа.

Не успела она, однако, пройти и нескольких ярдов, как перед ней остановился наемный экипаж и из него выскочила молодая пара в театральных костюмах, которая тут же начала разыгрывать сцену из «Укрощения строптивой».

Маргарита прямо-таки рухнула на нижнюю ступеньку крыльца соседнего дома и расхохоталась, да так, что из глаз у нее потекли слезы.

Спустившись в этот день к ленчу, она увидела подле своей тарелки томик сонетов Шекспира и единственную желтую розу. На лежавшей под розой карточке была на этот раз написана строчка из «Ромео и Джульетты»: «Эта почка счастья готова к цвету в следующий раз…»[5]

Поднеся бутон к носу и вдохнув нежный аромат, Маргарита, наконец, приняла решение.

Она не откажется от своих планов в отношении «Клуба», но это совсем не означает, что она не может следовать велениям собственного сердца.

На следующий день, после полудня, на Портмэн-сквер доставили огромный букет цветов. К букету была приложена записка: «Извини, кустов послать не могу».

Маргарита, почти что бросив букет в руки Мейзи, кинулась в оранжерею и с грохотом захлопнула за собой дверь. Час спустя лакей принес ей только что доставленную от ювелира с Бонд-стрит коробочку и, открыв ее, она обнаружила внутри усыпанную бриллиантами изящную заколку для волос. Грохот разбившейся о каменный пол глиняной вазы для цветов был слышен на весь дом, вплоть до кухни.

Два часа спустя второй букет, теперь уже из роз, от бледно-розовых до ярко-красных, прибыл к черному входу и без всякой записки. Кухарка, понюхав один из бутонов, пожала плечами и отнесла цветы к себе в комнату.

Выйдя на следующее утро из особняка деда на Портмэн-сквер, Маргарита осторожно посмотрела налево, направо и снова налево, и лишь после этого сошла с крыльца и махнула Мейзи, чтобы та следовала за ней.

— К вам посетитель, мисс Бальфур, — провозгласил Финч, входя утром в гостиную, где сидела Маргарита в ожидании подобного сообщения.

Она подняла руку к волосам, дабы убедиться, что ни один локон не выбился из-под желтой бархатной ленты, которой Мейзи закрепила ей волосы, сделала глоток сладкого чая и поставила чашку на столик.

— Вероятно, это американец, Финч, я права? — спросила она, мысленно поздравив себя с тем, что догадалась, как работает изобретательный ум Донована. Он охотился за ней на протяжении трех дней и сейчас, пожалуй, было самое время позволить ему, наконец, поймать себя.

— Нет, мисс, и думаю, не стоит добавлять, что из-за этого я проиграл еще одну пятерку сэру Гилберту, — ответил Финч и, поймав удивленный взгляд Маргариты, пояснил: — Это сэр Перегрин Тоттон, с нетерпением ожидающий в нижнем холле, когда ему будет дозволено войти. Должно быть, он только что вытащил ту из своих ног, которой уже стоит в могиле, дабы немного проветриться. Может, мне взвалить его себе на плечо да принести сюда? Из холла досюда путь не близкий, и мне совсем не хочется иметь на руках труп, если, не дай Бог, у него вдруг случится разрыв сердца.

Маргарита в сердцах топнула ногой, только сейчас осознав свою ошибку. Донован не придет на Портмэн-сквер. Он тянет время, выжидая момент, когда сможет застать ее одну, как тогда на обсаженной кустами аллее в парке. Как и она, он понимает, их следующая встреча будет такой, что им обоим не захочется, чтобы ее прерывали. И на любые ленты у нее в волосах он взглянет лишь затем, чтобы сдернуть их в тот же момент и погрузить пальцы в ее пышные кудри. Почувствовав, что краснеет, Маргарита поспешно закашляла в попытке скрыть смущение, вызванное столь дурной и совсем не подобающей настоящей леди мыслью.

— Вижу, ты слишком много времени проводишь в обществе дедушки, Финч, — проговорила она как можно более чопорным тоном, хотя и понимала, что все ее упреки были как об стенку горох. Финч все равно сделает все по-своему. Он жил в Чертси еще до ее рождения и давно уже был равнодушен ко всему, кроме поддержания своего авторитета. К тому же, сказать по правде, ее забавляли шутки дворецкого. — Пожалуйста, проводи сэра Перегрина сюда, — добавила она, — и постарайся быть с ним повежливее. Как-никак, он один из наших самых дорогих друзей.

— Никак только не возьму в толк, почему. Не успел он пробыть здесь и минуты, как тут же заявил, что ваза на столике в холле, над которой еще так тряслась ваша святая бабушка, — обычный кусок глины и ни гроша не стоит. Ну, да ладно. Пойду приведу сюда его светлость, пока он не начал давать лакеям указания заняться перестановкой мебели. — Финч, качая головой, повернулся к двери. — В жизни не встречал такого тупого, надутого индюка.

Маргарита отложила в сторону журнал « La Belle Assamblee », который лениво перелистывала, не особенно вчитываясь в рекламу кремов для лица и тела, и постаралась собраться с мыслями и приготовиться к встрече с сэром Перегрином — первой с того дня, как он укрылся в своем особняке с зашифрованным манускриптом, который отыскал, когда они с ним ходили по книжным лавкам.

Она ожидала увидеть его раньше, но, похоже, ошиблась, предположив, что он хоть в какой-то мере обладает умом, о котором твердил с таким завидным постоянством. Ей следует в будущем быть более осторожной и не давать увлечь себя высокопарным рассуждениям сэра Перегрина о собственных достоинствах, иначе она не сможет заставить его сделать и шагу по дороге к публичному позору, не вооружившись прежде фонарем и колокольчиком, дабы звенеть у него над ухом, поощряя идти в нужном ей направлении.

Она едва успела сложить на коленях руки и растянуть губы в застенчивой улыбке, как хрупкий сэр Перегрин буквально влетел в комнату, размахивая над головой пожелтевшими страницами рукописи.

— Маргарита! — воскликнул он, падая перед ней на одно колено с юношеским проворством, которое, вне всякого сомнения, несказанно удивило бы Финча, если бы он увидел эту сцену. — Дайте мне вашу нежную ручку, дабы я мог засвидетельствовать вам свое почтение. Позвольте мне поцеловать подол вашего платья. Я стольким вам обязан. Я обязан вам всем.

— Ах, сэр, вы совсем вскружили голову бедной девушке своими комплиментами, — жеманно проговорила Маргарита и закатила глаза, почувствовав на среднем пальце руки его горячий поцелуй. — Но поднимайтесь же, молю вас, и объясните, что вы имели в виду, поскольку, клянусь, я не поняла ни слова. Надеюсь, Перри, вы не пили так рано? Это было бы совсем на вас непохоже.

Сэр Перегрин с трудом поднялся на ноги, отряхнул быстро колено и, сев подле Маргариты, вцепился обеими руками в манускрипт.

— Но я пьян, моя дорогая. Пьян от счастья! От восторга, в который привело меня мое открытие! От мысли, что даст это открытие науке!

И тебе, подумала, усмехнувшись про себя, Маргарита. Дорогой Перри, я уверена, ты не разочаруешь меня и не станешь скрывать от всех свой гений. Нет, насколько мы с отцом тебя знаем. Она достала кружевной платочек и принялась обмахиваться.

— Ради Бога, Перри! Вы не даете бедной женщине угнаться за вашими мыслями. Постарайтесь успокоиться и объясните все толком. Какое отношение я имею к каким-то научным вопросам? Вам же прекрасно известно, что я лишь недавно покинула классную комнату. И, несомненно, если вы сделали открытие, то в этом только ваша заслуга, дорогой Перри. Об ином я и слышать не хочу.

Сэр Перегрин непонимающе наморщил лоб. В следующее мгновение, однако, лицо его прояснилось, и он слегка похлопал Маргариту по руке.

— Не беспокойтесь, мое дитя. У меня нет ни малейшего желания вовлекать вас в это дело. Я хотел лишь сказать, что именно вы привели меня в тот знаменательный день в книжную лавку. Разумеется, вы не имеете никакого отношения к моему блестящему открытию. Насколько мне помнится, вы тогда собирались выложить целых двадцать фунтов из выделяемой вам ежеквартально суммы за неуклюжую подделку под Чосера.

— Макиавелли, Перри. Это была неуклюжая подделка под Макиавелли, — поправила его светлость Маргарита, и ей невольно пришла на память строчка из знаменитого макиавеллевского «Государя»: «Существуют три типа интеллекта, — писал великий политический философ, — первый — это когда человек понимает все благодаря собственной сообразительности, второй — когда ему кто-то все объяснит, третий же — когда он ничего не может понять ни сам, ни с помощью объяснений. Первый тип самый лучший, второй очень хороший, третий же совершенно бесполезный». Донован, черт его возьми, понимал все сам, подумала Маргарита, тогда как сэр Перегрин, считающий себя необычайно умным, обладал, несомненно, «бесполезным» типом интеллекта.

Однако его можно было использовать.

— Да-да. Пусть будет Макиавелли, если вам так уж хочется. Все это не имеет абсолютно никакого значения, — проговорил раздраженно сэр Перегрин, не выносивший, когда ему возражали даже по самому пустяковому поводу. — Но вы должны выслушать меня. Должны постараться понять, насколько позволяет вам ваш женский ум, огромную важность сделанного мной открытия.

— Конечно, Перри. Если вы настаиваете. Но, может, прежде я позвоню и попрошу принести свежего чая и еще одну чашку? Финч, несомненно, будет весьма рад услужить вам, поскольку вы, как он не устает мне повторять, вызываете у него чувство глубокого уважения и восхищения.

— Чая? — сэр Перегрин посмотрел на Маргариту так, словно она предложила поджечь ему волосы на голове. — Я не хочу никакого чая. Вы меня не поняли? Я пытаюсь рассказать вам об открытии, которое потрясет этот остров до основания.

— Правда? Боже мой, как интересно. В таком случае мы, конечно, не станем пить чай. Может, тогда теплые булочки? Нет? Ну, хорошо, Перри, но только прошу вас, говорите помедленнее, рассказывая мне свои новости, чтобы я могла хоть что-нибудь в них понять.

Она едва удержалась, чтобы не влепить ему пощечину. Сэр Ральф, по крайней мере, не отказывал ей в уме, в отличие от этого надутого индюка.

Положив тонкий манускрипт себе на колени, сэр Перегрин благоговейно разгладил пожелтевшие от времени страницы.

— Вы понимаете, это было чрезвычайно трудно, но с самого начала мне стало ясно, что в руках у меня необычайная ценность. — Наклонившись к Маргарите, он понизил голос до заговорщицкого шепота: — Записи сделаны шифром, причем на латыни. Шифр оказался чертовски трудным, но мне все-таки удалось найти к нему ключ.

— Сделаны кем, Перри? — тоже шепотом спросила Маргарита и мысленно вновь поблагодарила деда, настоявшего в свое время на том, чтобы она выучила латынь, и «Максвелла» за его многочисленные и разнообразные таланты. — И зачем? С какой целью?

Сэр Перегрин бросил взгляд на единственную дверь, словно боясь, что кто-то может их подслушать, и, нервно облизав губы, ответил:

— Его звали Бальбус. Само его имя послужило мне ключом, поскольку в переводе оно означает «тот, кто говорит невнятно». Ну, да это не столь уж и важно. Он и его семья жили здесь, в Лондоне, до того, как римские легионы покинули Англию, отправившись на защиту Италии. Ему пришлось срочно уехать и оставить все свои драгоценности и домашний скарб здесь. Перед отъездом, однако, он все спрятал — зарыл в землю — и оставил этот зашифрованный манускрипт, в котором подробно описал, где искать зарытые сокровища.

Маргарита бросила взгляд на пожелтевшие страницы.

— Но, Перри, никакой пергамент не мог бы так долго сохраниться. Вне всякого сомнения, это подделка, как и мой Макиавелли.

Покачав головой, сэр Перегрин пренебрежительно махнул рукой, словно она сказала заведомую глупость.

— Хотя Бальбусу и пришлось покинуть Англию, он явно не отказался от надежды когда-нибудь сюда вернуться и выкопать свои сокровища. Его слова были записаны его сыном, затем сыном его сына и так далее, пока один из его потомков не попал, наконец, в Англию спустя несколько десятилетий после вторжения на остров Вильгельма Завоевателя. Но было уже поздно. — Сэр Перегрин с силой прижал руки к своей костлявой груди. — Как, должно быть, страдали они, находясь так близко от своих сокровищ и не имея ни малейшей возможности до них добраться… До настоящего момента.

Довольная улыбка мгновенно стерла с лица сэра Перегрина выражение сочувствия к бедному Бальбусу и его потомкам.

— Вам и в голову не придет, Маргарита, где этот дурак спрятал свои сокровища. Вы и за сто лет не догадаетесь, почему потомкам Бальбуса так и не удалось получить их назад.

— Уверена, вы правы, Перри. Но не томите же меня. Если вы тотчас же всего мне не скажете, клянусь, я умру от любопытства.

Сэр Перегрин потер довольно руки. Лихорадочный блеск в его глазах выдавал присущую ему страсть к приключениям.

— Если мои расчеты верны, — а у меня нет никаких причин в этом сомневаться, поскольку я был всегда силен в математике, — Бальбус закопал свои самые ценные сокровища не далее, чем в десяти футах от того места, где сейчас проходит южная стена часовни Святого Петра!

— Но ведь часовня находится в стенах Тауэра, которые возвел еще Вильгельм Завоеватель! — воскликнула Маргарита. В голосе ее звучали одновременно восторг и растерянность. — О, Перри, как ужасно! Неудивительно, что семья этого несчастного не могла добраться до спрятанных им сокровищ. Но и вам, Перри, это не удастся. Вы никогда не сможете добиться королевского разрешения даже на то, чтобы воткнуть лопату в землю за стенами Тауэра.

— Но оно у меня уже есть, дорогая дитя. Я только что от Стинки, который убедил принца Уэльского разрешить там раскопки. — Сэр Перегрин внезапно нахмурился и добавил: — Мне, правда, придется разделить славу с принцем, ну, да это к делу не относится. Нет, вы только представьте себе, Маргарита! Представьте, какой фурор произведет эта находка, и не только в Лондоне, но и во всем мире! Древние монеты, статуи, мозаика! Я пригласил руководителей всех самых значительных научных обществ присутствовать на раскопках, которые начнутся через два дня — как вы понимаете, мне нужно время, чтобы поместить сообщение об этом событии в газетах. Принц обещал создать для всех этих сокровищ музей — прямо в стенах Тауэра — и намекнул также, что назначит меня его куратором. Наконец-то после стольких лет насмешек и равнодушия людей, равных мне, или даже ниже меня, я стану знаменит!