– Тамарак, – сказал Винс в день «всех святых». Он сидел, облокотившись на подушки, накручивая на палец прядь ее волос, в то время как она лежала рядом с ним, глядя в окно. – Ты знаешь какие у нас далеко идущие планы насчет Тамарака?

– Когда ты произносишь это слово, кажется, что ты его жуешь, – сказала Анна. – Как будто это леденец, и ты облизываешь его и откусываешь по кусочку. Как будто ты каждый раз проглатываешь кусочек Тамарака.

Глаза Винса сузились. Он сильнее потянул ее за волосы, пока девочка не поморщилась от боли, она знала, что зашла слишком далеко; ему не нравилось, когда Анна видела его насквозь.

– Я спросил, знаешь ли ты, какие у нас большие планы, – тихо проговорил он. – И смотри на меня, когда я с тобой разговариваю.

Она отвернулась от окна и встретилась взглядом с его блестящими карими глазами.

– Я только знаю, что дедушка говорил об этом за воскресным обедом, а потом он много не рассказывал. Я думала, он кончил там строить. Прошлым летом, когда мы там были, все уже изменилось; я не знала, что дедушка хотел еще что-то сделать.

– Он решил расширить его. И хочет, чтобы Тамарак стал самым лучшим; крупнее и шикарнее, чем Зермат и Гштаат. Итан хочет, чтобы городок стал самым знаменитым курортом в мире, – и так как Анна молчала, он спросил. – А что ты думаешь об этом?

Она колебалась. В последние месяцы Винс часто спрашивал, что она думает, в основном, о его планах, касавшихся компании и его самого. Больше ей не нужно было развлекать дядю рассказами, теперь он хотел говорить о себе. И даже рассказывал ей о своих ссорах с Ритой. Он спрашивал мнение Анны обо всем этом, как будто ему был нужен ее совет. Но Анна никогда не давала советов. Она знала, что на самом деле ему нужно, чтобы его выслушали и согласились с ним.

– Мне кажется... если он, действительно, хочет именно этого. Мне бы хотелось, чтобы он вообще ничего не менял. Мне там все нравилось таким, как было всегда; такой испуганный городок. Все эти пустые хижины горняков, разрушающиеся дома и немощеные улицы... это был милый город-призрак, и люди в нем перемещались, как бы не касаясь его. Мне нравилось думать, что он спрятан далеко в горах и вечен.

– Это было давно, – прервал ее Винс– Вот уже десять лет все по-другому. И он не останется даже таким, каким является сейчас; через год-два ты его не узнаешь. Об этом я тебя и спрашивал, а ты мне не ответила.

И снова Анна заколебалась. Она не любила говорить с Винсом об Итане, ей это казалось предательством.

– Я ничего не знаю о знаменитых курортах. Я сказала тебе, что думаю, дедушка уже сделал, что хотел, я не знаю, что еще он хочет сделать. На самом деле, я не думаю, что он хочет этого. Его не интересует Зермат или какие-нибудь другие места. Он просто любит Тамарак. Какая ему разница, больше или меньше тот, знаменитее ли, чем какой-то Зермат?

– Отец поручил мне это, – решительно сказал Винс.

– Да, но... только управление, не так ли? Он не сказал тебе все там менять.

Винс нахмурился.

– Ты не знаешь, о чем говоришь.

– Зачем же тогда ты меня спрашиваешь?

– Я хочу знать, что ты о нем думаешь. Иногда ты видишь то, чего не видят другие. Что ему там нужно?

– Я думаю, – сказала Анна через минуту, – он хочет создать рай, где каждый будет совершенным и счастливым, и никто никогда не испытает больше грусти или разочарования.

Винс развеселился.

– Он не мечтатель, милая; а один из самых расчетливых бизнесменов, которые мне когда-либо встречались. В бизнесе, ориентированном на застройку земельных участков, нет места раю, и ты знаешь это.

– Поэтому он и собирается отойти от него.

Винс покачал головой.

– Итан не поедет в Тамарак; я туда еду. Он будет ездить туда и обратно, как всегда, но большую часть времени будет проводить здесь.

– Это сейчас, – упрямо сказала Анна. – Но я думаю, он построил Тамарак, чтобы когда-нибудь сам мог жить в месте, которое ему нравится больше всего.

Винс резко встал с постели и начал одеваться.

– Этот город мой, у меня на этот счет свои планы. И отец прекрасно знает об этом; я из них не делал тайны. Он не хочет рая, ему нужен город, который принесет деньги. Именно этого он хочет от меня: проследить, чтобы город дал деньги для его инвестиций.

Анна молчала.

– Ты думаешь, у него есть свои планы, о которых он никому не говорит. Ты думаешь, ему это так нравится, что он не позволит мне делать то, что я хочу, и будет держать меня на коротком поводке.

Анна ничего не сказала. Она не мыслила так глубоко, но слушая Винса, подумала, что тот, вероятно, прав.

– Когда увидишь его в следующий раз, спроси, что у него на уме. Не та каша, которой он кормит семью, а то, что держит про себя. Если у него есть свои собственные планы, я имею право знать о них.

– Спроси его сам, – сказала Анна. – Я не твоя штатная шпионка.

Винс помолчал, застегивая ремень.

? Я этого не слышал, – сказал он с улыбкой.

– Я бы предпочла, чтобы ты сам спросил его, – сказала она.

? А я бы предпочел не спрашивать, – он засунул бумажник в задний карман брюк. – Я увижу тебя в следующую среду. Ты мне расскажешь, что сказал дед.

? В среду? Но в прошлый раз ты говорил, что это будет вторник. Из-за твоей поездки.

– Я внес изменения. Какая разница?

– Ну, это... Я кое-чем занята в среду.

Винс отомкнул дверь и стоял, держась за ручку двери.

– Кое-чем занята?

– Я решила поработать в школьной газете. – Анна говорила торопливо. – И в среду в пять у нас заседание редколлегии; приготовят сэндвичи, если оно затянется.

Он снял руку с дверной ручки.

– Ты не говорила мне о газете.

– Я никому не говорила.

– Почему?

– Потому что мне нужны секреты, которые были бы только моими, а не чьими-то еще. – Я не думала, что тебе это может быть интересно.

– Мне интересно все о тебе, малышка. Ты там переписчик?

Уязвленная, она ответила:

– Я пишу рассказы. Я журналист-исследователь.

– И что же ты исследуешь?

– Все, что нужно. Мне нравится брать интервью. У меня это получается. Интересно представлять себе, почему люди совершают незаконные поступки.

Винс пристально посмотрел на нее, но Анна стойко ответила ему прямым взглядом больших глаз.

– Я хочу посмотреть следующий номер, – сказал он. – Вообще-то все номера. Я не собираюсь запрещать тебе делать это, но ты не должна скрывать от меня что-либо. И я надеюсь, ты будешь здесь в следующую среду.

– Пожалуйста, Винс, – она чувствовала себя бессильной, сидя перед ним обнаженной, в то время как он стоял над ней в своем деловом костюме, но она знала, что дядя рассердится, если набросить на себя простыню. – Я не могу пропустить это собрание.

– Это мой единственный свободный вечер на следующей неделе. – Он видел слезы в ее глазах. – Это так ужасно, провести вечер со мной? – тихо спросил мужчина.

Анна сжала кулаки так, что ногти врезались в ладони.

– Нет, но...

– Конечно, нет. Ты любишь меня. Скажи мне, что ты любишь меня, малышка.

– Я люблю тебя. Но нельзя ли мне пойти на это собрание?

– Скажи еще раз.

– Я люблю тебя, Винс. Но нельзя ли мне только в этот раз...

– Нет. Не спорь со мной, милая. Я не собираюсь менять свои планы в угоду тебе. Скажи им, чтобы перенесли свое собрание на другой день, что им еще делать? – приоткрыв дверь, он оглянулся. – В среду, – повторил он и закрыл за собой дверь.

Крик, который Анна сдерживала так долго, вырвался, замерев в горле. Слепо протянув руку, она схватила керамическую фигурку дамы в длинном сером платье, ценную статуэтку, которую ей купила Мэриан, и швырнула ее через всю комнату. Но даже сейчас, даже в гневе и отчаянии, она помнила, что нельзя производить слишком много шума, и бросила ее в цветастые гардины. Статуэтка стукнулась о них и упала на ковер, где одна рука отломилась с резким треском. Анна зарыдала.

Она плакала, пока не устала так, что не могла больше плакать. Тогда медленно стала действовать по заведенному порядку, которому всегда следовала после ухода Винса. Расправила постель и постелила чистые простыни, поставила на проигрыватель несколько своих пластинок: веселые народные песни, легкие и счастливые. Потом приняла горячую ванну, лежа на спине, с закрытыми глазами, утопая в жасминовой пене, доходившей до подбородка. Потом вытерлась и припудрилась, надела мягкую, свежевыглаженную пижаму. И наконец, скользнула в свою прохладную постель и читала до двух-трех часов ночи. И только тогда почувствовала, что все в порядке и можно засыпать, и чутко спала, пока в семь часов не зазвенел будильник. Она никогда не помнила своих снов.

В среду Анна пошла на заседание редколлегии в пять часов и ушла раньше, чтобы быть готовой к приходу Винса. Когда Мэриан остановила ее на лестнице и спросила насчет обеда, она сказала, что не голодна.

– Девочки, которые растут, как раз больше всего голодны, когда думают, что им не хочется есть, – мудро заметила Мэриан. – Анна, дорогая, может быть, ты хотела бы о чем-то поговорить? Не нужно ли тебе помочь в твоих школьных делах? Есть у тебя – я знаю, ты еще ребенок, но молодые люди так быстро теперь развиваются ? есть у тебя друг? Ты можешь пригласить его сюда после школы, если хочешь. Или своих подруг, им всегда будут рады, ты знаешь. Пошли на кухню; мы накормим тебя обедом и поговорим.

Анна покачала головой.

– У меня нет времени.

– Моя дорогая, у тебя впереди целый вечер. Не может же у тебя быть столько уроков?

– У меня много дел, тетя Мэриан, не могли бы вы прислать мне еду наверх? Вы правы, я действительно проголодалась, но поем у себя в комнате, я беспокоюсь, успею ли все сделать.

Мэриан улыбнулась и поцеловала ее в щеку.

– Это не займет много времени, – сказала она и пошла на кухню.

«Удивительно, – подумала Анна, – как легко можно добиться своего, всего лишь сказав людям, что согласен с ними». Но с Винсом это не срабатывало, никогда не срабатывало. Она всегда говорила ему, что он прав; она всегда говорила то, что тот хотел слышать, но никогда не добивалась от него, чего ей было нужно. Проходили недели и месяцы, а отчаяние и ненависть всегда были в ней. «Это как опухоль, – думала Анна, – огромная опухоль, набухающая, как воздушный шар. Наверное, так люди и умирают, если опухоль становится все больше и больше, разрушая все, пока ничего не останется: ни костей, ни крови, ни легких, ни сердца. Я умираю, – думала она. – Я умру, если что-нибудь не сделаю».

А потом был апрель, и ей исполнилось пятнадцать лет.

Мэриан купила ей новое платье, как всегда, для праздника в честь ее дня рождения, который они с Ниной устраивали каждый год. И когда все собрались, то занимали за столом те же места, что и на ее прошлогоднем дне рождения. Она задула свечи на торте и все пропели «С днем рождения». Нина расцеловала ее в обе щеки.

– Мы любим тебя, дорогая, – сказала она. – Я надеюсь, мы не слишком много делали тебе замечаний в течение этого года; если все-таки это так, я приношу свои извинения, – она глуповато засмеялась. – Я говорю это в каждый твой день рождения, да? Ладно, ты ведь знаешь, мы на тебя надеемся: чтобы ты была такой безупречной, какой можешь быть. Мы поклялись в этом твоей бедной матери, – она подняла свой бокал. – Ты милая девочка, Анна, чистая и добрая, ты не доставляешь нам никаких неприятностей. И я желаю тебе счастливого дня рождения и многих, многих лет.

Анна уставилась на свои руки. Ей хотелось оказаться одной в своей комнате. Но она не будет одна. Винс сказал, что придет туда. Чтобы отпраздновать ее день рождения.

– Ну, Анна, – отец поднял бокал с вином. – Пятнадцать лет, такая большая девочка. Твоя мать очень гордилась бы тобой. У меня нет слов, чтобы сказать тебе, как я тоскую по ней и как бы я хотел, чтобы она могла разделить радость от того, что ты выросла. Мама оценила бы твой характер и ум, хоть я и считаю, что ты временами слишком резка. Обрати внимание, это может повредить твоей популярности. Ее восхитила бы и твоя понятливость и твое обаяние. Ты во многих отношениях похожа на нее. И я восхищаюсь твоей стойкостью; ты не нытик или какая-нибудь беспомощная кисейная барышня. Ты очень взрослая, и я очень горжусь тобой. С днем рождения, Анна.

– Послушай, послушай, – сказал Уильям. – Мы все гордимся тобой. Ты настоящая маленькая женщина. Постарайся радоваться этим годам детства, пока они не пролетели. Не торопись погрузиться в заботы о пропитании и в такую прозу жизни, как деньги и секс.

– Уильям, – мягко сказала Мэриан, – это не очень подходящее пожелание в день пятнадцатилетия Анны.

– Всегда подходящее пожелание сказать ребенку, чтобы он оставался ребенком. А пятнадцать лет – еще детский возраст, по-моему.

– Моя очередь, – сказал Итан. – Дорогая Анна, я не знаю, что происходит в твоей головке в эти годы взросления. Я дорожу тем временем, которое мы проводили вместе – мне всегда хотелось, чтобы это случалось почаще, – но даже если мы проводили вместе несколько часов после обеда, признаюсь, мне не кажется, что я знаю тебя настолько хорошо, как мне хотелось бы. Может быть, я прошу слишком многого; боюсь, твой возраст часто представляется мне очень странным – и готов поспорить, таким же кажется тебе мой возраст. В этом году обещаю чаще выкраивать свободные дни, и мы обследуем какие-нибудь новые музеи и магазины или что тебе захочется увидеть, и поговорим, о чем тебе захочется говорить. Если только ты захочешь. Я знаю, как молодые люди любят проводить время именно с молодыми людьми, а не с дедами. Так что дай мне знать. Ну, а теперь, я хочу сказать, что восхищаюсь тобой и люблю тебя, а в будущем желаю тебе обладать внутренней силой и цельностью, умом и любовью.

– С днем рождения, милая, – сказал Винс. Он шутливо приветствовал ее и одарил своей самой нежной улыбкой. – Я согласен с Уильямом: ты совсем как, маленькая женщина.

Анна посмотрела на них на всех, на груду подарков, ожидающих ее, и вдруг почувствовала, что вся жизнь будет такой: эти люди, эти тосты, эти подарки. Ничего не изменится, она никогда не вырвется. Даже если уедет, все равно останется пленницей. Винс найдет ее, где бы она ни была, откроет дверь ее спальни, назовет «малышкой» и заставит делать то, что она ненавидит. Дважды в неделю, вечно, она будет торопиться домой, чем бы ни была занята, только бы Винс не рассердился, лишь бы не заставить его ждать. Дважды в неделю, вечно, она будет принимать горячую ванну и пытаться смыть с себя все...

– Дедушка, – громко сказала Анна в горячем, отчаянном порыве. – Винс приходит в мою комнату по вечерам и... заставляет меня... делать... всякие нехорошие вещи.

За столом воцарилась ужасная тишина.

– Ох, нет, ох, нет, нет, – простонала Мэриан.

– Винс? – недоверчиво произнес Уильям.

– Этого не может быть, – прошептала Нина. – Не может быть.

Чарльз вскочил с места.

– Винс, ты подонок, что ты сделал...

– Это ложь, – громко сказал Винс. Видно было, как билась вена у него на шее. – Маленькая сучка. Что, черт побери, на нее нашло? Мы тут празднуем ее...

– Винс? – повторил Уильям уже громче.

– О, Боже, – сказал Фред Джакс, – какая глупая..

– Тихо! – рыкнул Итан. Он наклонился вперед в своем кресле во главе стола и пристально посмотрел на Анну, сидевшую через два стула от него, сгорбившись, она уставилась в свою тарелку. – Это правда?

Все еще не поднимая глаз, она кивнула. Девочка была в ужасе. А потом начала плакать.

– Это подлая ложь, – снова сказал Винс. Он повысил голос, поворачиваясь к Итану. – Она лгунья! Она всегда была такой.

– Не смей называть ее так! – закричал Чарльз.

– Вы не должны верить ей, – продолжал Винс, – вы знаете, что ей нельзя верить. Она же неуправляемый ребенок, преступница...

Гейл, которая сидела рядом с Анной, начала плакать, ее голос раздавался, как вопль на фоне сдавленных рыданий сестры.

– О, нет, – сказала Нина. – Посмотри, что ты наделала. – Она посадила Гейл к себе на колени. – Все хорошо, милая, успокойся; все будет хорошо.

– Молчать! – снова прикрикнул Итан на Винса. – Если тебе невмоготу, можешь уйти.

– Уйти? Боже мой, она обвиняет меня в изнасиловании!

– Он должен остаться, папа, – сказал Уильям. – Он должен иметь возможность защищаться. Ты не можешь заткнуть ему рот.

– Анна, скажи что-нибудь! – закричал Чарльз.

– Защищаться? – произнесла Мэриан дрожащим голосом. – Как? Что он мог бы сказать? Только если... – она всмотрелась в Анну. – Ты, действительно, уверена, Анна? Это так ужасно, обвинять кого-нибудь, особенно своего дядю, который любит... – она оборвала фразу на полуслове. – Может быть... тебе не кажется, что ты могла мечтать об этом? Иногда наши мечты кажутся такими реальными...

Все так же плача, не поднимая глаз, Анна яростно замотала головой.

– Винса глупым не назовешь, – задумчиво сказал Фред Джакс– По крайней мере я так о нем никогда не думал. Если это правда... – он оценивающе взглянул на Винса, как бы пересматривая его позиции в семье и компании.

– Я не собираюсь защищаться от лжи, – раздраженно заявил Винс. – Она ребенок, который пытается привлечь к себе внимание; она все никак не вырастет. Посмотрите на нее: она никогда не причесывается, всегда грязная; носится по лесам, как какой-нибудь зверек; запирается в своей комнате вместо того, чтобы побыть с семьей, как все остальные; ругается, как водитель грузовика; дерзит... – он повысил голос, чтобы заглушить протесты окружающих. – Она бессовестная лгунья! Все мы знаем это! Как вы можете ее слушать? Она же неуправляемая, она... она...

– Она это придумала, – вмешалась Рита, когда Винс запнулся. Все замолчали и удивленно посмотрели на нее. Во время семейных обедов Рита почти всегда молчала. – Нетрудно представить себе; Анна всего лишь ребенок и никто особенно ее не любит... Думаю, что никто, потому что она никогда не ходит в гости к другим девочкам и не приводит их сюда, не так ли? По-моему, я никогда об этом не слышала. И Мэриан часто говорила, что она не приводит друзей домой после школы. И я догадываюсь, она не ходит на свидания, ведь так? Создается впечатление, что девочка, действительно, одинока и, вероятно, ей страшно хочется, чтобы кто-нибудь уделил ей время, вот она и льнула к Винсу, ведь он такой привлекательный, мечта любой девушки. Она никогда не смотрит на него в упор, вы заметили? И отстраняется, если он подходит близко, и старается не смотреть на него, как будто она смертельно боится, что по ее лицу можно о чем-то догадаться. Думаю, в конце концов она попыталась бы заставить его сказать ей что-нибудь приятное, а он скорее всего просто не замечал ее – у него нет времени для детей, вы знаете, даже для своего собственного ребенка, – и похоже, она была рассержена и разочарована или что-то в этом роде, и захотела отомстить.

Винс одной рукой обнял Риту. Не глядя на него, она передернула плечами, стряхивая его руку.

Чарльз обошел вокруг стола, чтобы встать позади Анны.

– Я не хочу слышать это от Риты. Я хочу услышать, что скажет Винс.

– Черт побери, – взорвался Винс. – Здесь не о чем говорить!

– Винс! – воскликнула Мэриан, взглянув на Гейл, которая сидела, уткнувшись в плечо Нины, и на других детей, переводивших широко открытые глаза с одного говорившего на другого.

– Нина, отведи детей в детскую, – сказал Итан. – Почему никто до сих пор не подумал об этом?

Нина колебалась, не желая покидать комнату. Но Итан резким движением головы указал на дверь, и она вышла, держа Розу на руках, собрав Гейл, Дору и Кита перед собой.

– Я не могу в это поверить, – бормотал Уильям снова и снова, потряхивая головой. – Я не верю, – он равномерно стучал кулаком по столу. – В нашем доме... мы не такие... Не верю... не могу поверить...

– Ничего не случилось! – разразился гневом Винс. Через стол он посмотрел на Чарльза, стоявшего у Анны за спиной. Он упорно избегал смотреть на Анну; казалось, они с Чарльзом были одни. – Чарльз. – Его голос был тихим и мягким. – Чарльз, ты меня знаешь; никто не знает меня лучше, чем ты. Ты знаешь, я не могу сделать ничего подобного. Никоим образом я не мог бы прикоснуться к ней. Это немыслимо! Ради Христа, Чарльз, она же твоя дочь! А ты для меня самый дорогой человек на свете. Что бы я делал без тебя? Ты помог мне вырасти, ты всегда приходил мне на помощь в нужный момент, ты мой лучший друг. Неужели ты, действительно, думаешь, что я мог бы что-нибудь сделать твоей дочери? Боже мой, Чарльз, она для меня так же священна, как ты!

Чарльз посмотрел на склоненную голову своей дочери.

– Анна, ты слышала это?

Она сидела неподвижно.

– Чарльз, – сказала Мэриан. Она стояла, сжимая и разжимая руки, губы у нее дрожали. – Я думаю, мы должны подождать. Это слишком тяжело для всех нас. Если бы мы подождали...

– Чего? – спросил Чарльз. Он встал на колени рядом со стулом Анны. – Посмотри на меня, Анна. Теперь подумай хорошенько. Это не игра. Ты выдвинула ужасное обвинение, которое может очень повредить твоему дяде. Ведь именно это ты сделала? Или тебе показалось? Будь осторожна, выбирая слова, Анна, будущее твоего дяди под угрозой.

Анна почувствовала, как все внутри у нее сжалось. Лицо отца расплывалось, когда она смотрела на него сквозь слезы. Он ей не улыбался, а строго глядел на нее. Девочка повернулась к Итану, прошептав:

– Пожалуйста.

Итан внимательно смотрел на нее.

– Расскажи нам, что случилось, моя дорогая.

Снова наступила тишина.

– Я не могу, – прошептала она. И обернулась к взволнованной Мэриан, стоявшей у другого конца стола.

– Расскажи нам, милая, – сказала Мэриан. – Мы выслушаем тебя. Расскажи нам все, что хочешь.

Анна пристально посмотрела на тетю. Девочка сгорала от стыда и не могла выговорить ни слова. Она покачала головой.

– Ну, тогда, – мягко сказал Винс. Он обошел вокруг стола. Анна сжималась все больше по мере того, как он к ней приближался. – Извини, что тебе пришлось пройти через это, Чарльз. Если я могу чем-то помочь... хотя, думаю, мне лучше держаться подальше от Анны. Я мог прикоснуться к ней, ты знаешь, из хорошего отношения, а все бы подумали... О, Боже, Чарльз, – его глаза наполнились слезами, – ...как все это могло случиться с нами?

Анна взглянула на своего отца в то время как его глаза встретились с полными слез глазами Винса и увидела то, что видела всегда: восхищение, что-то вроде бессильной зависти и любовь к своему любимому брату, самому любимому существу в мире.

– Ничего с нами не случилось, – сказал Чарльз Винсу. Он обвил рукой плечи Анны. – Анна чудесная девочка, ничего с нею не случилось. Ей пятнадцать лет, она превращается в женщину, такую же добрую и красивую, какой была ее мать, с нею ничего не случилось. Не так ли, Анна?

– Почему ты не можешь сказать нам? – спросил Итан у Анны. Его голос был твердым, не таким мягким, как обычно, когда он говорил с нею.

– Когда я задаю вопрос, то ожидаю ответа, Анна. У нас в семье если обвинения выдвигаются, то сопровождаются объяснениями. Я никого не могу наказать, если у меня нет фактов. Я надеюсь, ты расскажешь мне, что именно ты имеешь в виду, и тогда мы будем знать, как поступить.

Анна зажмурилась, чтобы не видеть всех этих мужчин, смотревших на нее: Итана, Фреда, Винса, Чарльза, Уильяма. Мэриан беспомощно стояла с противоположной стороны стола; Рита погрузилась в свое обычное молчание. «Я сама виновата. Я завлекла и соблазнила его, а потом впустила его в свою комнату и делала все, что он хотел, и делала это снова и снова все время. Я не могу это сказать. Я ничего... не могу рассказать им».

Озадаченный, рассерженный и бессильный Итан смотрел на нее. Мэриан сжала свое лицо ладонями.

– Что мы можем сделать, Анна? Я знаю, тебе трудно, но ты должна рассказать нам, чтобы мы знали, что делать.

«Вы могли бы поверить мне».

– Может быть, Рита права, знаете ли, – сказал Фред Джакс тихо, как бы говоря сам с собой. – Думаю, у девушек бывают такие фантазии, а Винс очень подходит для них. Широкая белозубая улыбка. Вы сами знаете.

– Я уверен, что Анна поверила в свою выдумку, – сказал Уильям. – Она не злой ребенок; и вовсе не хочет навредить кому-то в нашей семье. Что-то заставило ее сказать все это, каким бы шокирующим это ни оказалось. Мне бы хотелось, чтобы она рассказала, что же она имела в виду. Для нас это очень тяжело, Анна; мы готовы помочь тебе, но ты не хочешь разговаривать с нами. Ты нам не доверяешь? Мы хотим сделать для тебя все возможное.

Анна, понурясь, молча сидела на своем стуле. Уильям вздохнул.

– Ну, что будем делать? – он обвел глазами сидящих за столом. – Собирается ли Анна рассказать кому-то еще об этом? Или уже рассказала? Анна? Ты жаловалась на Винса твоим учителям или друзьям в школе?

– Анна, – сказал Чарльз, не дождавшись ее ответа. Он положил руку на ее волосы. Она не могла бы сказать, был ли этот жест ласковым или угрожающим. – Ты кому-нибудь еще говорила?

Она покачала головой под его рукой.

– Хорошо, конечно, так мы сохраним это в тайне, – твердо заявил Фред Джакс. – Никто из нас не хочет скандала, это может повредить всем нам. И семье, и компании. Мы будем помалкивать и разберемся во всем, да, Анна? Нам нужно услышать, что ты скажешь, чтобы понять.

– Не давите на нее! – резко сказала Мэриан. – Мы должны дать ей время. Она поговорит с нами позже. Я так думаю. – Мэриан посмотрела на каждого, кроме Винса. – Я считаю, девочка сможет сказать правду.

– О, Боже, Мэриан, не надо, – проворчал Винс; глаза его снова наполнились слезами. – Ты не должна так думать; ты же знаешь, я не мог... неужели, черт побери, ты думаешь, я был способен?

– Не знаю, – ответила Мэриан, встряхнув головой. – Мне мало что известно. Но я знаю, что мы должны дать Анне возможность самой рассказать нам, что случилось. Она испугана, а вы, мужчины, затравили ее.

– Ничего не было! – снова закричал Винс – Она выдаст вам какую-нибудь чертову сказочку!

– Заткнись, Винс, ради Бога, – пробурчал Фред.

– Но что же нам делать, если мы ни в чем не уверены? – спросил Уильям.

В комнату вошла Нина.

– Я сказала горничным пока не убирать со стола. Рассказала Анна, что случилось? – она осмотрела всех за столом. – Ну, должна же она была что-нибудь сказать!

– Ох, Анна, – вздохнула Мэриан. – Тебе, действительно, нужно поговорить с нами. Может быть, и правда нельзя откладывать. Пожалуйста, не томи нас! Если бы только ты поговорила с нами! Мы не можем притворяться, будто ничего не случилось, или обещать никому не рассказывать, потому что если это правда, мы должны рассказать... – ее голос дрогнул, и она тяжело вздохнула. – Мы должны рассказать полиции.

– Что Винс изнасиловал свою племянницу? – спросил Фред. – Это ты...

– Ты, сукин сын, – разразился Винс бранью. – Я же сказал тебе...

– Я тебе верю, – сказал Фред. – Я спрашивал свою жену, собирается ли она сказать полиции именно это.

Мэриан посмотрела на него долгим взглядом.

– Я бы сказала им правду.

– Ну а если мы не согласны с этим? – сказал он. – Я имею в виду, пока мы согласны, я того же мнения, что и Уильям. Я бы предпочел не втягивать семью в этот цирк с газетными репортерами.

– Это же ради Анны, – сказал Чарльз. – Если до этого дойдет, ей придется хуже всех.

Фред кивнул.

– Я согласен с Чарльзом. Мы должны подумать об Анне.

Уильям фыркнул.

– Мы думаем о самих себе.

Итан смотрел на них. Лицо его было отяжелевшим и мрачным.

– Анна, – вдруг сказала Мэриан. – Ты не хочешь поговорить со мною наедине?

Слишком поздно.

– Анна, моя дорогая, пожалуйста, помоги нам, – попросила Мэриан.

«Вы мне не помогли».

– Анна, скажи нам, что ты хочешь, чтобы мы сделали, – настойчиво повторил Итан. – Это ужасный день для нашей семьи. Мы хотим, чтобы все было справедливо. Помоги нам. Если ты не хочешь рассказать, что случилось, скажи, по крайней мере, что ты хочешь от нас.

– Я хочу, чтобы вы любили меня! – Анна рыдала, из носа у нее текло, а голос был не похож на ее собственный. Она оттолкнула свой стул.

– Мы здесь еще не кончили, – сказал Чарльз.

– Я закончила! – она кинулась к двери, а голос еще тянулся за нею, оттолкнувшись от стены. – Я кончила. Я кончила. Я кончила.

В темноте своей комнаты она села по-турецки на пол. Мэриан постояла за закрытой дверью, зовя ее, потом пришла Нина, Итан и Уильям. Потом Гейл. Анна послушала, как она стучится в дверь и, наконец, впустила ее. Она зажгла маленькую настольную лампу, чтобы они могли видеть друг друга.

Гейл обняла Анну.

– Я ничего не понимаю!

– Тебе здесь нечего делать, – сказала Анна. – Тебе даже не следовало слушать всю эту чепуху; тебе ведь только девять. Иди спать.

– Скажи мне, – просила Гейл. – Скажи мне! Я люблю тебя!

Анна покачала головой.

– Я не могу. Послушай. Ты будешь внимательно слушать меня? Будь ближе к Мэриан, как можно ближе. Если с тобой случится что-нибудь, что тебе не нравится, скажи Мэриан. Она хорошая, Гейл. Она тебе поможет, только нужно ее немного подтолкнуть, иначе она так и будет витать в своем собственном мире. – Гейл засмеялась. – Нет, серьезно. Ты меня слушаешь? Держись поближе к ней. Не позволяй никому делать с тобой то, что тебе не нравится.

– Не нравится что?

– Все, что тебе может не понравиться. Скажи Мэриан, если кто-нибудь попытается. Ладно?

– Хорошо.

– Гейл, я так считаю. Я говорю серьезно.

Глаза Гейл были широко открыты в полумраке комнаты.

– Хорошо. Я запомню.

– Ну, тогда иди спать. – Анна прижала ее к себе. – Я не уделяла тебе много внимания. Извини. Ты, правда, милая. Иди теперь. Иди спать.

– Я могла бы остаться здесь с тобой.

– Я не хочу. Иди, Гейл. Я не хочу, чтобы ты оставалась здесь.