— Ты сокровище, Сабрина! Какой скучной была бы жизнь без тебя. Я хочу, чтобы за ужином ты села по правую руку от меня.

— Хорошо, — беззаботно ответила Стефания, но по выражению лица Оливии поняла, какое это важное имеет значение. Поэтому сразу же прибавила: — Это для меня большая честь.

Она видела, как Оливия пересекла весь зал в направлении появившейся в дверях Розы Рэддисон, которая радостно махала рукой приближающейся хозяйке дома.

Официант предложил Стефании бокал шампанского. Свет люстр отражался в искристом вине, напоминая драгоценности в открытой шкатулке. Стефания свободно гуляла по залу, чувствуя на себе восхищенные взгляды и принимая ото всех комплименты. Никто из присутствующих на вечере и не думал оспаривать ее права находиться в высшем обществе. И вместе с тем никому из них не было известно слово «закладная», никто из них никогда не оплачивал счет, присланный из бакалейной лавки, никто из них никогда не вскакивал утром с кровати и не бросался на улицу с мешком мусора, чтобы успеть закинуть его в зев уезжающей машины.

«Я принадлежу удивительному миру», — думала она.

В загородном особняке Шассонов в Кенте были просторные, квадратные комнаты, высокие окна, выходящие в сад; около дома — лужайка для крокета и небольшое озеро. Зал, в котором забавляли своих гостей перед ужином лорд и леди Шассон, славился своим покрашенным потолком и огромными канделябрами. Год назад Сабрина меняла здесь интерьеры. Это она придумала обить стулья замшей кремового цвета, а диваны — бледно-зеленым бархатом. Она решила покрасить паркетный пол в сочный и темный дубовый цвет, который изумительно отражал свет канделябров, так что казалось, будто гости гуляют по воздуху между искрящимися лучами света. На длинном сверкающем комоде «Чиппендейл» была размещена коллекция фарфоровых статуэток девятнадцатого века, а на небольшом трюмо красовался высокий белоснежный мейсенский аист. Трюмо стояло в центре дальней стены зала. Аист красиво отражался в зеркале. Словом, это зрелище притягивало к себе взгляды прибывающих на вечер гостей.

Задумчиво глядя на фарфорового аиста, Стефания медленно пересекала зал, рассеянно улыбаясь незнакомым людям, которые приветствовали ее справа и слева как добрую знакомую. Она не чувствовала никакой потерянности или смущения. От Сабрины пришло письмо, она сообщала, что дома все нормально. Долорес прислала свою служанку, чтобы та помогала по хозяйству. Так что проблем не было. В конце Сабрина написала: «Тело у меня еще такое разбитое, что в супружеской постели ни о чем другом, кроме сна, и думать нельзя».

Окруженная ослепительным светом канделябров, отражавшемся на паркете, улыбками и комплиментами, Стефания пыталась представить себе сестру, сидящую в Эванстоне, чтобы спасти семью Стефании и ее брак. Она опустила глаза на белоснежное шерстяное платье «шалис», которое выбрала из гардероба Сабрины для этого вечера, и подумала, что в Эванстоне бедняжка сестра вынуждена довольствоваться синими потертыми джинсами. Стоит, наверное, сейчас в них на кухне и готовит ужин.

«Я ей обязана решительно всем, — подумала Стефания. — Ровным счетом всем».

Она взяла с трюмо аиста и провела пальцами по его гладкой, глянцевой поверхности. Какие тонкие линии крыльев, перьев, когтей… Даже маленькая рыбка в клюве. Оливия думала, что этот аист — настоящее произведение искусства, как сказал Антонио. На вечере у Александры Майкл говорил ей что-то о фальшивках. И о леди Оливии Сабрина предупредила ее о том, чтобы она пока ничего не покупала у человека по имени Рори Карр, так как он-де может заниматься подделками.

Стефания почувствовала, как внутри нее поднимается сильное волнение. Итак, Сабрина купила фарфор у Рори Карра. По крайней мере, одним из купленных предметов являлся мейсенский аист. Он был продан Оливии Шассон. Аист, которого Стефания сейчас держала в руке, очень походил на мейсенские вещи. Возможно, это работа Кандлера… Она перевернула фигурку, чтобы увидеть роспись мастера на донышке. Так и есть. Аист был совершенен. Настолько совершенен, что казалось, будто у него трепетали перышки на крыльях. Не удивительно, что Сабрину удалось обмануть.

Антонио сказал, что пришло время вернуть мейсенского аиста назад. Она могла это сделать вместо Сабрины. Она уже держит его в руках… Но как ей вернуть аиста? Каким образом? Она не могла сказать Оливии, что это подделка: тайны такого уровня имела право разглашать только сестра. Она не могла унести его, сославшись на необходимость исправить какой-нибудь дефект, ибо никаких дефектов не было, что увидел бы каждый. Она не могла украсть его, так как статуэтка была слишком большой для этого, а дом был наполнен людьми. И, тем не менее, ей казалось, что она должна обязательно придумать какой-нибудь способ до окончания выходных…

— Сабрина! Я так рада, что и ты здесь! Стефания даже вздрогнула. Подлетевшая неизвестно с какой стороны леди Рэддисон прокричала свое приветствие прямо ей в ухо. Роза была худющая и тонкая, как и ее гнусавый голос. На лице выделялись угловатый и хрящеватый нос и острый, подрагивающий подбородок. Единственным ее достоинством были глаза, и, чтобы подчеркнуть их красоту, она навела на них густой макияж. Оглядев ее с ног до головы, Стефания решила, что леди Рэддисон похожа на исхудавшую панду.

— Когда ты на днях сообщила мне об удавшейся покупке, я, признаюсь, изумилась, но не успела надлежащим образом отблагодарить тебя. Кстати, теперь я уверена, что ты не поверила тому глупому слуху…

— Глупому слуху? — перебила ее Стефания, а сама подумала: «Ну, давай же, давай! Выкладывай!»

— Увы, есть еще люди, призвание которых — устранить своим ближним разного рода неприятности.

— Но только не моя Розочка, — приятным голосом подхватил реплику леди Рэддисон бесцветный мужчина, появившийся за ее спиной. — Моя очаровательная женушка источает исключительно доброту и ласку. Я прав, дорогая?

— Питер всегда мнит себя интересным, — прошептала Роза.

— Поэтому она и удивляется, дорогая Сабрина, — не обратив внимания на слова жены, продолжал ее муж, — как так получается, что ты избегаешь ее? Неужели и по прошествии четырех лет ты все еще помнишь, что подслушала, как Розочка прохаживалась насчет твоего доброго имени на балу у Андреа Вернон?

— Подслушала… — без эмоций повторила Стефания.

— Питер несносен, просто несносен! — вскричала Роза. — Дорогая Сабрина, мы никогда и не думали обвинять тебя в грехе подслушивания! Твоя подруга Александра как-то недавно упомянула, что в тот вечер — о, как это было давно, — ты проходила недалеко и услышала, как мы выражали нашу печаль по поводу того, что ты и Дентон…

— Когда ты говорила, — вмешался опять Питер, — что Сабрина вышла за Дентона только из-за того, что у него все есть. Но ты, Сабрина, разумеется, незлопамятна на такие глупости, правда? Розочка, она ведь незлопамятна, да?

Роза вытянула шею.

— У Сабрины небеспредельное терпение, Питер. Твоя грубость задевает ее. Если бы она поверила в ту ложь, она бы не стала так за меня сражаться на аукционе! Ты ведь сражалась, Сабриночка?

У Стефании поднялись брови. Так вот оно что!.. Сабрина никогда не рассказывала ей эту историю. О, как это должно было быть ужасно!.. Но почему сейчас, когда Роза Рэддисон говорит об аукционе, у нее дрожит от злости голос?..

— А ты полагаешь, что я именно «сражалась»? — холодно спросила Стефания.

— Господи, конечно, раз тебе удалось сделать покупку за такую смехотворную цену! Ты просто чудо! Теперь Стефания поняла. Как она и думала, Роза сделала все, чтобы она провалилась на торгах. Чувствуя невыразимую обиду за свою сестру, Стефания спокойно произнесла:

— Я не имела права проиграть. Ведь это сильно бы огорчило тебя, душенька?

Питер Рэддисон взорвался хохотом.

— Вот так удар, а, Розочка? Ниже пояса!

Не обращая на него внимания, Роза устремила горящий взгляд на Стефанию и… встретилась с ее спокойной улыбкой.

— Ты всегда была надменна! — прошипела она, обращаясь к Стефании. — Это, по меньшей мере, странно для человека, не принадлежащего к нашему кругу!

И в этот самый момент Стефания поняла, как ей избавиться от аиста, которого она все еще держала в руках.

— Прошу прощения, душенька? — мягко сказала она. — Мне что-то послышалось?.. Роза приблизила к ней свое пышущее злобой лицо.

— Я сказала, что ты не принадлежишь к нашему кругу… — Стефания вынуждена была сделать шаг назад, а Роза продолжала наступать. — И если ты думаешь, что тебе удалось кого-нибудь обмануть…

— О! — вскричала Стефания.

Отступив еще на шаг назад, она зацепилась каблуком о край толстого персидского ковра. Потеряв равновесие, она, падая, отчаянно всплеснула руками. Очаровательная мейсенская статуэтка взлетела высоко в воздух и через пару секунд со звоном грохнулась на паркетный пол…

— О, Боже мой! — потрясенно выдохнула Роза.

Стефания, потирая лодыжку, спокойно любовалась мелкими осколками белого фарфора, рассыпавшимися по скользкому полу. Место происшествия тут же окружили гости. Питер Рэддисон отшатнулся от своей жены. Откуда ни возьмись, появились двое слуг с вениками и совками. Подошла Оливия. Стефания тут же обернулась к ней:

— Боже, прости меня… Мне так жаль, что это случилось. Сама не знаю, почему я повернулась так неуклюже…

— Ты просто защищалась, дорогая, — ответила Оливия. — Если бы ты не отступила, Роза бы просто съела тебя!

— У нас был небольшой разговор, — почти не размыкая губ, прошипела Роза. — Но если уж решено на меня возложить ответственность за то, что леди Лонгворт перенервничала, можешь прислать мне чек на эту… птицу…

— Оливия, — спокойно заговорила Стефания. — Я возмещу тебе аиста, кажется, у меня есть похожее мейсенское изделие…

— Ни в коем случае, дорогая Сабрина! Ни в коем случае! Ты не обязана мне ничего возмещать. У нас такая страховка, что она покроет все Британские острова, если кому-нибудь вздумается украсть их. Найди мне другую птицу, и мы договоримся о цене без всяких скидок. Что у тебя с ногой? Может, вызвать врача?

— Нет, спасибо. Ничего серьезного, уже проходит.

— Тебе надо сесть.

— Оливия, — смущенно проговорил Питер Рэддисон. — Розе немного не по себе. Ты не будешь возражать, если я отвезу ее обратно в Лондон? Ты же знаешь, у нее случаются такие жестокие головные боли… Если дома ей станет полегче, я могу вернуться к тебе, если… Если это не нарушит покоя твоего вечера.

— Как тебе будет угодно, — равнодушно отозвалась Оливия, даже не взглянув на супругов Рэддисон. — Я провожу вас. А ты, Сабрина, сейчас же садись на диван и отдохни. Не думай о ноге.

Стефания спокойно устроилась на диване, обитом бархатом. Вокруг нее тут же поднялся нестройный хор голосов. Кто-то перемывал косточки Рэддисонам, кто-то рассказывал о художественной коллекции Шассонов, которая размещалась в галерее на втором этаже дома, кто-то напоминал о грядущем аукционе в Лондоне, некоторые почему-то вспомнили о том, что на декабрь в Барчестр-Тауэре назначен очередной благотворительный бал. Оливия исчезла за двойными дверями зала, сопровождаемая приунывшими супругами Рэддисон. Слуги закончили убирать осколки мейсенского фарфора.

«Я становлюсь специалистом по обману», — подумала Стефания.

Скоро она осознала, что жизнь Сабрины совсем не так скучна, как казалось ее сестре. «Амбассадор», несомненно, являлся центром ее деловой и общественной жизни, но повседневное руководство делами в нем великолепно осуществлял Брайан, тем самым обеспечив леди Лонгворт свободный график. Ей нужно было только посещать аукционы, заезжать в те дома, где она работала над интерьерами, совершать недельные круизы или заниматься в своем кабинете в магазине, когда ей того хотелось. После расписанной по минутам жизни в Эванстоне Стефания почувствовала здесь совершенную и абсолютную свободу. Ей не нужно было каждые пять минут, вздрагивая, поднимать глаза на часы, чтобы не опоздать домой. Ей не нужно было спешить с приготовлением ужина до прихода Гарта. Ей не нужно было мчаться сломя голову в бакалею, чтобы сделать покупки до ее закрытия. Теперь она смотрела на часы только для того, чтобы спокойно начать обдумывать, как она проведет остаток дня или подготовиться к очередному званому вечеру. В ее календаре была только одна неприятная запись: через три недели Нат Голднер должен был сделать повторный рентген руки Сабрины, признать ее здоровой и тем самым, ничего не подозревая, вернуть все на круги своя.

Утро понедельника, первый день октября, она начала с планирования: ей нужно было встретиться с подрядчиком, который работал в доме Макса, чтобы справиться о том, как там подвигаются дела. Днем она собиралась пойти с Максом на склад, чтобы взглянуть на его мебель. Если намеченный график не сорвется, через две недели она начнет обставлять верхние этажи.

Прежние владельцы дома своими нововведениями уничтожили оригинальный интерьер здания, заменили арматуру, переставили стены, врезали новые окна, замуровали старые, убрали печную трубу. За последние несколько лет, когда дом принадлежал какой-то частной школе, ученики покрыли стены и даже потолки четвертого этажа всевозможными шутливыми стишками, неприличными надписями и рисунками.

— Мистер Стуйвезант говорит, что это добавляет человечности неземной красоте дома, — сказал с усмешкой подрядчик. — Он просил оставить некоторые перлы. Стефания улыбнулась:

— Хорошо, я возьму его пожелание на заметку.

Они прошли по всему дому, проверяя работу, которая выполнялась строго по рекомендациям Стефании. Каждый день она чувствовала, что ее мысли и идеи становятся все более конкретными. Она уже отчетливо представляла себе, как восстановить симметрию стен и окон, как сделать так, чтобы солнечные лучи заливали весь дом вплоть до самых укромных уголков, пробуждая их к жизни. Никогда еще она не чувствовала себя такой счастливой.

И это было написано у нее на лице.

— Абсолютное счастье, — заметив ее настроение, сказал Макс, когда они шли по широким проходам склада, — у тебя всегда это бывает, когда начинаешь новый проект? Видишь в моем деле что-то особенное?

— Успокойся, всегда…

— Я дико разочарован.

— Но не удивлен, — засмеялась Стефания.

Она была рада его видеть. Макс резко выделялся на общем фоне сплетников своей уверенностью, силой, непосредственностью и небрежной интимностью в обращении, наконец, своей таинственностью. Он не докучал излишними вопросами, а его серые глаза не выдавали его эмоций. Между ними не было теплоты, с оттенком грусти думала Стефания. Но она высоко ценила те недолгие часы, которые проводила в его обществе.

Они прошли в широкий проход, по обе стороны которого тянулись шахты с огромными деревянными лифтами-подъемниками. Каждый был шесть футов высоты, шесть футов длины и шесть футов ширины. Лифты были забиты упакованными вещами. Воспользовавшись подъемным механизмом, подрядчик спустил на бетонный пол сразу двадцать два таких лифта, и рабочие тут же принялись ломами вскрывать дощатые упаковочные контейнеры. Каждый раз, когда на свет появлялся очередной предмет обстановки, Макс делал пометку в своем перечне. Стефания же смотрела на фантастическое зрелище во все глаза, изо всех сил стараясь не начать икать.

Ей никогда прежде не приходилось видеть ничего подобного. В груде мебели были представлены все времена и стили, все предметы, начиная от русских самоваров и заканчивая стульями Уильяма Морриса. Взгляд потрясенной Стефании скользил по лампам стиля «Арт деко» и разобранной — высотой в пятнадцать футов — кровати с балдахином времен якобинцев.

Словом, коллекция Макса превратила сумрачный цех склада в галерею произведений искусства, в ослепительный дворец.

— Ты что, ограбил музей? — спросила она шутливо, чтобы как-то выйти из оцепенения. В его глазах сверкнули веселые искорки, когда он оторвался от списка, чтобы взглянуть на нее.

— Десять музеев. Так как ты думаешь, пригодится ли нам что-нибудь из всей этой груды? Ну, это уже было слишком.

— Не говори чепухи, Макс! Не надо мне упорно показывать свое равнодушие. Это чудо, и тебе об этом прекрасно известно. «Пригодится ли нам?» Как ты можешь так говорить? Издеваешься?

— Ну, ладно, ладно, понял. Да, чуть не забыл, Сабрина. Мне надо идти, ты уж меня прости. У меня сегодня важная встреча, и я не могу ее отложить. Я оставляю тебя здесь. Делай свой выбор. Мой шофер подождет тебя снаружи, хорошо? Сейчас он отвезет меня, а потом приедет обратно и будет ждать столько, сколько потребуется. Стефания отвернулась в сторону, чтобы скрыть разочарование оттого, что он уезжает. Она достала из упаковочной коробки маленькую фарфоровую канарейку, сидевшую на большом распустившемся цветке.

— Копенгаген, — задумчиво проговорила она, вспоминая тот день, когда мать с сияющим лицом принесла домой точно такую же птичку и сообщила, что приобрела ее в Париже на одном из блошиных рынков.

— Да, ну так я пошел…

— Хорошо, конечно, — сказала она, выходя из своей задумчивости. — Но я здесь буду находиться не один час. Шофер устанет томиться на улице…

— Ему хорошо заплачено за это. Ты поужинаешь со мной в четверг?

— Да.

Он поцеловал кончики ее пальцев:

— Тогда пока.

Огромная коллекция не на шутку взволновала Стефанию. Она чувствовала, как разгорается ее воображение. Дом Макса занял все ее мысли, и она потеряла счет времени, рассматривая мебель и время, от времени отдавая распоряжения подрядчику, находившемуся тут же, которому Макс заплатил огромные деньги только для того, чтобы тот неукоснительно слушался Стефанию.

«Я просто обязана доделать свою работу, — думала Стефания. — Я не могу уехать, не закончив ее». Макс, как, оказалось, позаботился и о строительных материалах, арматуре, досках и обоях.

В пятницу Стефания заскочила на часок в «Амбассадор», чтобы просмотреть корреспонденцию и подумать несколько минут в тиши кабинета об ужине, который накануне состоялся у нее с Максом. Все было так спокойно, мило, непосредственно. Макс источал дружелюбие, был ненавязчив я много шутил. Уже не первый раз она отдыхала от «высшего света», беседуя с Максом. «Я вновь начинаю волноваться» с опаской подумала она.

Колокольчики у входной двери тонко зазвонили и вывели ее из состояния задумчивости. Она посмотрела на дверь и увидела перед собой элегантно одетого пожилого мужчину. Того самого, с которым повстречалась на аукционе в Чилтоне. Впрочем, тогда ей не бросились в глаза его цепкость и какая-то мелкая суетность. Теперь он стоял перед ней и внимательно изучал ее взглядом, словно хотел что-то выяснить для себя прежде, чем начнется разговор.

Она протянула ему руку.

— Миледи, — проговорил он с поклоном. — Я принес вам кое-что необычное.

Драматическим движением он развернул сверток, находившийся у него в руках, и достал из него фарфоровую игрушку, состоявшую из двух фигур: величественная Венера ласково смотрела сверху вниз на шаловливого маленького Купидона, крылья которого были полусвернуты, а голова откинута назад к колчану с любовными стрелами. Игрушка была выполнена из бисквитного фарфора бледно-розового оттенка, известного среди знатоков под названием «роз помпадур». Испытывая радость первооткрывателя, Стефания узнала в игрушке школу севрского фарфора, изделия которой, начиная с восемнадцатого века, были в большой цене.

Мужчина внимательно наблюдал за ее реакцией. Стефания ничем не выдала себя, сидя за своим столом и сложив на нем руки. «Опять игра, как на аукционе», — подумалось ей.

— Очень мило, — спокойно сказала она.

— Миледи, — укоряющим тоном произнес он, — это ведь замечательная, фантастическая вещица! Продана частными лицами в Германии на прошлой неделе. Мне заранее сообщили о ней, и я сразу же вспомнил о вас! «Не покупай».

Стефания на секунду прикрыла глаза, чтобы осмыслить этот внезапный порыв. Откуда у нее появилась эта мысль? Она взглянула мимо статуэтки за окно, где проплывали Низкие облака, и шумела оживленная улица. Здесь же, в кабинете, повисла напряженная тишина. Продавец поправил у себя на шее платок. Это было почти незаметное движение, но оно выдало, что он нервничал.

— Мы не обсуждали цену, миледи, но вы, разумеется, верно, оцените вещицу.

Она быстро перевела взгляд с окна на его лицо. Он откашлялся.

— Возможно, вы захотите подумать некоторое время. Я могу оставить вещицу у вас. Мы ведь доверяем друг другу…

Она продолжала неподвижно смотреть на него и заметила, как он сглотнул. Затем еще раз…

— Наслышан, — сказал он, воровато оглядывая магазин, — о том печальном инциденте, который случился на вечере у леди Шассон. Странное совпадение все-таки: разбить вещицу, которую сами же подарили…

И тут Стефанию пронзила мысль. Она поняла, кто перед ней стоит. Рори Карр. Он пришел, чтобы выяснить что-нибудь об истории с аистом: действительно ли то была случайность?

— Мистер Карр… — проговорила она, проверяя свою догадку.

— Да, миледи? «Прямо в десятку! — с облегчением подумала Стефания. — Значит, это и есть тот человек, который продал Сабрине того аиста».

— Сейчас мне не нужен фарфор, — сказала Стефания, подпустив в голос легкую нотку сожаления. — Какой бы красивой ни была вещь, я вынуждена от нее отказаться.

— Но, миледи!.. Как неожиданно. Мы ведь с вами так долго и приятно сотрудничаем, что…

— Да, — прервала она его твердым голосом. И тем больше твердости было в ее голосе, чем больше беспокойства появлялось в голосе Рори Карра. — Но сегодня сделка не состоится. Я купила много фарфора в Китае и в данный момент не испытываю в нем нужды.

— Миледи?..

— Не испытываю, мистер Карр. А теперь, если позволите мне, я вернусь…

Она заметила искорки страха, блеснувшие в его глазах.

— Миледи, кто знает… возможно, вы измените свое мнение…

— Под влиянием каких-нибудь ваших слов? Увы, вы не можете рассказать мне ничего такого, что я уже не знаю, — сказала Стефания.

Возможно, тут она допустила некоторую поспешность, дух риска и приключений уже овладел Стефанией. Дразнящую опасностью проблему с фарфоровым аистом она уже решила самостоятельно. А теперь она мстила Рори Карру за обман Сабрины: его мучило беспокойство, и это ему было только на пользу. Во всяком случае, он должен испытать то, на что обрек сестру, — страх. Узнав о фальшивке, Сабрина так же сильно испугалась. Если бы только она знала об этой истории раньше, Стефания еще на аукционе не стала бы цацкаться с этим человеком.

Но, впрочем, это было уже не важно. Все закончилось. Он сейчас уйдет и больше никогда не переступит порога этого магазина.

— Я оставлю все-таки Венеру, миледи, и позвоню вам через пару дней.

— Не стоит оставлять, мистер Карр. Но если я переменю свое мнение, я сама позвоню вам.

Когда он ушёл, она прошла к себе в кабинет, закрыла за собой дверь и позвонила Сабрине. Никто не ответил. Сегодня пятница, в Эванстоне десять часов утра. Где же она может быть? Неужели она на этой неделе вышла на работу? Стефания попыталась вспомнить прошлый телефонный разговор. Было ли в нем какое-нибудь упоминание о работе? Вроде нет. Она закрыла глаза и напрягла память. Вообще, о чем они тогда говорили? Стефания не помнила. Она начала терять внутреннюю связь со своей реальной жизнью, со своим домом.

«Я не имею права! — думала она. — Я не имею права терять эту связь! Семья — единственное настоящее, что у меня есть».

Не открывая глаз, она постаралась представить свой дом в Эванстоне… Крыльцо… Гостиная… Там стоит новая лампа. Лежит угольный карандаш Пенни… Дырка на диване, которую Стефания планировала зашить до своей поездки в Китай. А на кухне новая вешалка для кружек и… Что там, на разделочном столе?.. Ага, кухонный набор, подаренный на день рождения! Об этом в одном из телефонных разговоров сообщила Сабрина. Так, теперь лестница наверх и спальня. Одеяло на постели и полосатые обои… Хотя нет, Полосатые обои здесь, в спальне лондонского дома на Кэдоган-сквер. Здесь полосатые обои и синий ковер и… что?

В сознании Стефании обе спальни слились в нечто единое, потом вновь разделились, только уже нельзя было понять, где из них какая… Какая настоящая…

Беда была в том, что она слишком сильно устала, что бы думать. Она бралась за все дела сразу, а спала очень мало. Каждый вечер Стефания уходила то на вечеринки, то на концерты, словом, выезжала в свет, как это и полагалось леди Лонгворт. Она коллекционировала мероприятия, словно марки в альбоме. Они все отличались элегантностью обилием красок и света, разнообразным угощением и множеством развлечений. И все это занимало вечерние часы вскоре она поняла, что это так же восхитительно, как и утомительно: вертеться в атмосфере, питаемой слухами участвовать в их распространении, улыбаться и делиться воспоминаниями с людьми, которых первый раз видишь, подходить к каждой группе и заинтересованно принимать участие в беседе, затем переходить к другой, где уже нужно говорить на иную тему, и, главное, не перепутать эти группы и уметь отличать одну от другой. Ко времени возвращения домой Стефания, как правило, была настолько усталой, что валилась тут же на кровать и спала без сновидений. А утром нужно было осознавать, какую жизнь она сегодня ведет: свою реальную, американскую, или великосветскую, лондонскую.

Порой трудно было сразу все сообразить и отличить явь от грез.

— Где я? — спрашивала она иногда вслух. — Где мой дом? Этот же вопрос вырвался у нее из уст и сейчас, когда она, погруженная в задумчивость, сидела в своем кабинете в «Амбассадоре».

— Миледи? — послышался голос Брайана. Она подняла глаза и увидела, что он стоит в дверях. Стефания отбросила все свои путаные мысли.

— Брайан, — произнесла она, — я только что встречалась с Рори Карром и сказала ему, что мы не станем у него ничего покупать. Запомните. Договорились? Возникли некоторые вопросы относительно его личности.

— В каком смысле, миледи?

— Возможно, он занимается подделками. Пока мы не уверимся в том, что это не так, нам следует избегать его. Брайан не стал проявлять любопытства, а Стефания собрала свои чертежи и уехала в новый дом Макса. Тем же вечером ей позвонила Габриэль. Она пожаловалась, что у нее с Бруксом возникли проблемы, и рассказала о некоторых ссорах и своих подозрениях.

С тех пор каждый вечер, как только Стефания появлялась дома, звонил телефон, она поднимала трубку, и Габриэль делилась с ней своими новыми страхами.

— Он изменился, — сказала Габриэль спустя неделю после первого звонка. — Он стал какой-то холодный и… Похоже, он в чем-то меня подозревает. Он следит за мной! Если я пишу или читаю письмо, он обязательно должен заглянуть мне через плечо. Если я говорю по телефону, он спрашивает: с кем? А теперь он стал вечерами уходить в свой офис. Он и сейчас там. Знаю, я звонила ему…

— Ты спрашивала его о том, что произошло? — поинтересовалась Стефания.

— Он не скажет… Он вообще со мной в последнее время почти не говорит. И возвращается поздно. Я не могу каждый день ждать его до ночи… Да и боюсь, потому что он приходит и ведет себя так, как будто меня нет. Он смотрит на меня, а я почему-то чувствую себя виноватой… Нет, лучше заснуть, чем видеть его лицо, когда он возвращается с работы. А когда я утром просыпаюсь, его уже нет.

«Да, — подумала Стефания. — Мне это знакомо. Я могу себе представить, каково жить под одной крышей с человеком, который тебя едва замечает».

— Я не могу понять, что стряслось, — дрожащим голосом проговорила Габриэль. В ту минуту она напомнила Стефании напуганного ребенка. Пенни! Когда дочь чего-то боится, она точно так же себя ведет: вот-вот заревет, каждую секунду хлюпает носом.

— Хочешь, я приеду к тебе и останусь до утра? — предложила Стефания.

Она посмотрела за окно. Темнота. На часах пробило полночь. Ей очень хотелось остаться дома. Только что она вернулась после обеда, на который уже третий раз за неделю ее приглашал Макс. Чувствуя усталость и радость одновременно, ей необходимо было спокойно подумать в одиночестве. Но отчаяние, которое чувствовалось в дрожащем голосе Габриэль, было настолько очевидно, что Стефанию захлестнули волны жалости и заботы, которые она не ощущала уже очень давно.

— Нет, не надо, Сабрина. Спасибо. Спасибо. Ты мила и я люблю тебя. Не знаю, что бы делала без тебя. Но Брук сразу поймет, что я тебе все рассказала. Я не хочу, чтобы он это знал. Лучше позвоню тебе завтра. Но на следующий день вместо звонка она сама появилась в дверях дома Стефании.

— Он сказал, чтобы я уходила, — упавшим голосом сообщила Габриэль. — Он сказал, что я… что я… — Она сделала над собой усилие и договорила: — Что я шпионка. Что я продала секрет новой партии косметики «Вестер-марк» другой компании. Даже не помню какой… Она беспомощно подняла глаза на Стефанию. Та обняла ее и прижала к своей груди. Габриэль расплакалась. Они сели на диван. Стефания стала покачиваться всем телом, как бы убаюкивая Габриэль. Почувствовав, что ее блузка намокла от слез, она прислонилась щекой к вьющимся волосам подруги.

— Не плачь, малышка Пенни, — ласково проговорила она и тут же, ужаснувшись своей промашке, затаила дыхание. Но Габриэль, кажется, не расслышала, и Стефания добавила: — Ничего, Габи, не волнуйся. Мы обязательно выясним, в чем тут дело. Все будет хорошо. Неожиданно для самой себя Стефания поняла, что тоже всхлипывает. Ей было дико жаль свою малышку… Пенни. Она заморгала.

— Габи, ты с кем-нибудь говорила о косметике «Вестермарк»?

— Нет, клянусь тебе! Я ничего в этом не понимаю. Я даже никогда не думаю о работе моего Брукса. Разве что когда сажусь к туалетному столику… Да и зачем мне это? Я не вижу никакой разницы между продукцией этих фирм. Хоть убей, не отличу помаду «Вестермарка» от помады «Ревлона» или «Эсти Лаудер»! Они все для меня одинаковы! Ой, прости! Только не говори об этом Бруксу! Стефания подавила улыбку.

— Ты захватила с собой какие-нибудь вещи? — спросила она.

Обреченно глядя на Стефанию, Габриэль отрицательно покачала головой.

— В таком случае надо будет это сделать позже.

— Нет… Я не могу вернуться туда до тех пор, пока он сам не позвонит. Он ведь позвонит, правда?

— Если он этого не сделает, тогда я сама позвоню.

С этими словами Стефания помогла обессиленной Габриэль подняться наверх, в розово-зеленую спальню, в которой ей самой пришлось спать год назад, когда она приезжала в гости к Сабрине.