Не знаю почему, но когда мои стражи получили приказ снова привязать меня к дереву смерти, они повели меня прямо мимо вигвама, принадлежавшего Сус-Хомаши - Одному Перу. У входа стояла его дочь Какхо-Ото - Темный Волос. Без всякой задней мысли я остановился и спросил:
      - Моя молодая краснокожая сестра тоже радуется, что воины ее племени наконец-то поймали злого бледнолицего?
      Она снова покраснела до корней волос и ответила после мгновенного колебания:
      - Сэки-Лата вовсе не злой.
      - Откуда тебе известно, злой я или нет?
      - Это знают все.
      - Почему же вы хотите меня убить?
      - Потому, что ты изувечил Тангуа, и потому, что ты вождь апачей, а не бледнолицый.
      - Я бледнолицый и навсегда останусь им.
      - Разве Инчу-Чуна не сделал тебя вождем своего племени? Разве ты не пил кровь Виннету, а он твою?
      - Это так, но разве я снял хоть один скальп с сыновей кайова? Разве я сам напал на Тангуа? Меня вынудили защищаться. Пусть Какхо-Ото не забывает об этом.
      - Сэки-Лата знает мое имя?
      - Я узнал, что ты дочь великого и славного воина, поэтому спросил, как тебя зовут. Пусть в твоей жизни будет много зим и солнц, много больше, чем мне осталось часов.
      Я направился к дереву. Мои стражники не пытались помешать мне беседовать с девушкой, но я не сомневаюсь в том, что они не делали подобных поблажек ни одному пленнику. Причиной тому было не только поведение Пиды и его отношение ко мне, но и то, как старый вождь изменился со временем, что было следствием не одного только преклонного возраста, смягчающего нрав. Сын влиял на отца. Молодые побеги придали старому дереву новые качества, наполнили и его новыми соками...
      Когда меня снова привязали к дереву, мне никто не надоедал - не только воины, но и женщины и дети держались поодаль. Видимо, вожди дали приказ не приближаться ко мне, чем я был весьма доволен. Думаю, никому не доставит удовольствия чувствовать себя диковиной, на которую все пялят глаза.
      Потом я увидел Какхо-Ото. Она вышла из вигвама с глиняной миской в руках и подошла ко мне.
      - Мой отец разрешил мне принести тебе пищу. Ты примешь мой подарок?
      - С удовольствием, - ответил я. - Но я не могу есть, у меня связаны руки.
      - Я покормлю тебя.
      Взяв нож, она принялась накалывать на его острие мелко нарезанное печеное бизонье мясо и подавать мне его в рот кусок за куском. Молоденькая индеанка кормила Олд Шеттерхэнда из своих рук, как ребенка! Несмотря на всю нелепость положения, меня разбирал смех, и я с трудом сдерживался. Хотя девушке, которая так милосердно отнеслась ко мне, кормить приговоренного к смерти не казалось чем-то особенным.
      Мои стражники с серьезным видом наблюдали за нами. Когда я проглотил последний кусок мяса, один из них решил вознаградить девушку тем, что сказал:
      - Какхо-Ото нравится Сэки-Лате.
      Девушка взглянула на меня своими темными глубокими глазами, и я почувствовал, что краснею точно так же, как раньше она. Не сказав ни слова, она отвернулась и пошла назад, но через несколько шагов остановилась и спросила:
      - Воин кайова сказал правду?
      - Он спросил меня, нравишься ли ты мне, и я ответил, что да, - не стал отпираться я.
      Она ушла, и я принялся бранить моего словоохотливого стражника, что, впрочем, не произвело на него ни малейшего впечатления.
      После обеда я увидел Гейтса, снующего между вигвамами.
      - Могу ли я поговорить вон с тем бледнолицым? - обратился я к часовым.
      - Да, но если вы заговорите о побеге, я сразу же прогоню его прочь, ответил воин.
      - Пусть мой брат не беспокоится, я убегу сам, без чьей-либо помощи.
      Услышав мой зов, Гейтс медленно направился ко мне, воровато озираясь по сторонам, словно человек, сознательно нарушающий приказ.
      - Ближе! Подойдите поближе! - попросил я его. - Или вам запретили говорить со мной?
      - Боюсь, как бы мистер Сантэр нас не увидел, - сознался Гейтс. - Он не хочет, чтобы мы разговаривали.
      - Разумеется. Он опасается, что я открою вам все его делишки.
      - У вас с ним счеты, но к нам он относится по-джентльменски.
      - Скоро вы на собственной шкуре убедитесь в обратном.
      - Я вовсе не собираюсь слушать ваши доводы, сэр, потому что знаю, как плохо вы к нему относитесь.
      - Не просто плохо - он мой враг, и у него есть веские основания, чтобы бояться меня.
      - Бояться вас? Не обижайтесь на меня, сэр, но мне кажется, что вас уже можно не бояться.
      - Только потому, что меня приговорили к смерти? Уж я-то как никто другой знаю, что между приговором и смертью есть существенная разница и не менее существенное расстояние по времени. Я уже столько раз должен был умереть, а, как видите, все еще жив. Скажите мне лучше, вы и в самом деле верите, что Олд Шеттерхэнд такой негодяй, каким его представляет Сантэр.
      - Я могу верить только одному из вас. Вы враги, а кто из вас прав, меня мало волнует.
      - Вам не следовало хотя бы обманывать меня!
      - Когда же я обманул вас?
      - В Магворт-Хиллз, когда скрыли от меня, что кайова направляются к могилам. Будь вы честным человеком, я бы не стоял здесь.
      - Но вы первый солгали нам! Вы назвались именем Джонс!
      - Ложь преследует единственную цель - извлечение выгоды, я же от вымышленного имени ничего не выигрывал. Это была даже не хитрость, а обычная мера предосторожности. На совести Сантэра не одна человеческая жизнь. Он дерзкий и опасный человек, который пытался убить меня. Вы же были его товарищами. Судите сами, мог ли я тогда открыться вам?
      - Несмотря на это, вы не должны были ничего от нас утаивать. Мы не заслужили вашего недоверия.
      - А доверия - тем более! Вы люди неопытные, по крайней мере, в сравнении с таким вестменом, как я. Я знал, что вас нанял Сантэр, поэтому мне волей-неволей пришлось скрыть от вас правду и присмотреться к вам поближе. Как же я мог открыто назвать свое имя, если вы на все лады расхваливали моего злейшего врага?
      - Но если бы вы тогда представились своим настоящим именем, мы бы поверили вам и встали на вашу сторону.
      - Теперь вы знаете, что я Олд Шеттерхэнд. Поверьте мне и встаньте на мою сторону.
      - Поздно, сэр, вы сами виноваты в том, что произошло, так как обманули нас.
      - Не пытайтесь выкрутиться. Неужели вы не убедились в том, что Сантэр горит желанием убить меня?
      - Он не желает вам зла. Он сам сказал об этом.
      - Как я ни пытаюсь доказать вам, что у Сантэра нечестные намерения, вы мне не верите, хотя любой вестмен на вашем месте уже давно почел своей прямой обязанностью покинуть его и помочь мне, пленнику, которому угрожает опасность.
      - Сантэр сказал, что хочет спасти вас.
      - Ложь! Сантэр заворожил вас, и вы прозреете слишком поздно.
      - Вам незачем беспокоиться о нас. И мы ничего плохого не сделали Сантэру, не выслеживали его и не пытались убить, поэтому нам нечего его бояться.
      - Вы все еще надеетесь найти золото? Учтите - в Магворт-Хиллз его больше нет.
      - Зато есть в другом месте, и рано или поздно мы узнаем, где оно лежит.
      - От кого?
      - Нам скажет об этом Сантэр.
      - Но до сих пор ни словом, ни намеком он не дал вам знать, где он собирается искать золото?
      - Нет.
      - Вам нужны еще доказательства, что он принимает вас за дураков?
      - Но не может ведь он сказать нам то, что и сам еще не знает!
      - Он-то знает, очень хорошо знает, каким образом отыскать место, где теперь спрятаны самородки.
      - Если вы так говорите, значит, тоже знаете это место.
      - Конечно, знаю!
      - Так скажите мне!
      - Увы, это невозможно.
      - Так вот она, ваша хваленая честность. Как же мы можем стать на вашу сторону? - Судя по его словам, Гейтс готов был назвать честным человеком любого, кто посулит ему золотые горы.
      - Как видите, мы не доверяем друг другу, поэтому вам не в чем меня упрекнуть. Вы сами вынуждаете меня хранить тайну. Где вы поселились?
      - Мы живем вчетвером в одном вигваме, который выбрал для нас Сантэр.
      - И где же он стоит?
      - По соседству с вигвамом Пиды.
      - Странно! Сантэр сам выбрал его?
      - Да. Тангуа разрешил ему жить, где он захочет.
      - И он поселился рядом с молодым вождем, который относится к нему не так уж и дружелюбно. Берегитесь! Если Сантэр вдруг исчезнет из стойбища и бросит вас здесь одних, я за ваши скальпы и ломаного гроша не дам.
      - Но почему?
      - Пока они мирятся с вашим присутствием, но потом могут счесть вас врагами, и, если вас захотят поставить к столбу пыток рядом со мной, даже мне будет трудно спасти вас.
      - Спасти нас? Вам? - изумился Гейтс. - Вы говорите так, словно находитесь на свободе и пользуетесь дружбой и уважением кайова.
      - У меня есть на то веские причины, поверьте...
      - Черт побери! Сейчас он увидит, что я беседую с вами.
      Действительно, из-за вигвамов вышел Сантэр, увидел стоящего рядом со мной Гейтса и быстрым шагом направился к нам. Его лицо пылало злобой.
      - Э-э-э, да вы его боитесь, хотя пытаетесь убедить меня, что между вами дружба и полное доверие, - язвительно заметил я.
      - Никого я не боюсь, просто мистер Сантэр не хочет, чтобы мы разговаривали с вами, - неуклюже оправдывался Гейтс.
      - Поспешите, мистер Гейтс, бегите к нему навстречу и извинитесь прежде, чем он даст вам нагоняй.
      - Что вам здесь понадобилось, Гейтс? - еще не доходя до нас, набросился Сантэр на своего товарища. - Кто позволил вам вступать в разговор с Олд Шеттерхэндом?
      - Я случайно проходил мимо, и он позвал меня, - вяло защищался Гейтс.
      - Случайно? Зарубите себе на носу - я терпеть не могу случайностей! Идите со мной!
      - Но, мистер Сантэр, я не ребенок...
      - Замолчите! Ступайте за мной!
      Он ухватил Гейтса за руку и потащил за собой. Прожженный негодяй умел лгать, как никто, и ему удалось с помощью лжи обрести такую силу над этими людьми, что они беспрекословно слушались его и безропотно выполняли любые его приказания. Но хуже всего было то, что они даже не пытались сопротивляться.
      Мои стражники, хотя и с грехом пополам, но все же понимали английский. Они прислушивались к моей беседе с Гейтсом, и один из них, тот, кто охотно отвечал на мои вопросы, сказал:
      - Если овцы следуют за волком, то он сожрет их, как только почувствует голод. Почему они не верят предостережениям Сэки-Латы, который желает им добра?
      Вскоре появился Пида, чтобы проверить надежность ремней и узнать, нет ли у меня каких-либо просьб.
      - Наверное, Сэки-Лата уже устал стоять. На ночь его положат между этими столбами, - сказал он, указывая на врытые в землю столбы, о которых я уже упомянул. - А может быть, он хочет лечь прямо сейчас?
      - Нет, я еще могу стоять, - ответил я. - У меня есть одна просьба.
      - Скажи мне, и если я смогу, то охотно исполню ее.
      - Прошу тебя: берегись Сантэра.
      - Сантэра? Он червь и слизняк. Так считает Пида, сын вождя Тангуа.
      - Я согласен с тобой, но соседство с червями может быть опасно даже для могучего дуба. Я слышал, что он поселился рядом с тобой.
      - Да, соседний вигвам был свободен.
      - Остерегайся, чтобы он не зашел в твой.
      - Я прогоню его, как пса.
      - Ты прогонишь его, если он придет к тебе открыто, а если он прокрадется тайком?
      - Ему не удастся войти незамеченным.
      - А если тебя не будет в вигваме?
      - В нем всегда сидит моя скво. Она прогонит Сантэра.
      - Он жаждет получить говорящие бумаги Виннету, которые стали твоим талисманом.
      - Он их не получит.
      - Я знаю, что ты не отдашь их ему добровольно, но сможешь ли ты помешать ему похитить их?
      - Даже если Сантэру удастся тайно проникнуть в мой вигвам, он не найдет говорящие бумаги.
      - Надеюсь, что так оно и будет. Ты разрешишь мне еще раз взглянуть на говорящие бумаги Виннету?
      - Ты уже прочел их.
      - Я не успел, мне помешал Сантэр.
      - Уже темнеет. Я принесу их тебе завтра, как только рассветет, и буду держать их перед твоими глазами, сколько понадобится.
      - Благодарю тебя. Еще я хотел предупредить, что Сантэр постарается украсть у тебя мое оружие. Спрячь его получше.
      - Даже если бы ему удалось проникнуть в мой вигвам днем, он не увидит оружия. Твои ружья завернуты в одеяла и лежат под моим ложем. Они - мои. Я буду твоим наследником, и ко мне перейдет слава Сэки-Латы, потому что он исполнит мою просьбу.
      - Охотно, если только смогу.
      - Я рассмотрел твои ружья и понял, что умею стрелять только из одного. Согласишься ли ты перед смертью научить меня, как заряжать и как стрелять из твоего штуцера?
      - Непременно.
      - Сэки-Лата - благородный воин. Спасибо тебе. За все, что ты сделаешь для меня, я постараюсь, чтобы к тебе относились хорошо, пока не начнутся твои муки.
      Он ушел, не подозревая о том, что вселил надежду в мое сердце.
      До той минуты я надеялся воспользоваться тем, что Гейтс, Клай и Саммер оставались свободными в стойбище кайова. Даже если они не были моими друзьями, они были белыми. Заметь я в них хоть малейшую готовность прийти мне на помощь, я бы исхитрился освободить руки от пут, и тогда никто не смог бы помешать мне бежать. Увы, эту мысль пришлось оставить. После разговора с Гейтсом мне стало ясно, что рассчитывать на него и его товарищей нельзя.
      Итак, я был предоставлен самому себе, однако, несмотря на отчаянное положение, не падал духом. Я не сомневался, что так или иначе мне удастся избежать мучительной смерти. Для спасения мне недоставало самой малости: освободить одну руку и добыть нож! Неужели мне, Олд Шеттерхэнду, это не удастся?
      Я вспомнил о краснокожей девушке по имени Темный Волос. Она явно сочувствовала мне, а я знал, что многим, очень многим белым посчастливилось воспользоваться расположением индейских женщин и бежать из плена. В любом случае я не мог позволить себе покорно дожидаться смерти и был готов пойти на самый отчаянный шаг.
      И вот в то самое мгновение, когда все мои мысли были заняты изобретением способа побега, ко мне обратился Пида с просьбой научить его стрелять из штуцера. Лучшего стечения обстоятельств невозможно было желать. Молодому вождю придется развязать мне руки, чтобы я показал ему, как следует заряжать ружье. Одним движением я выхвачу нож из-за его пояса, разрежу ремни, стягивающие ноги, и буду свободен. К тому же у меня в руках окажется мой замечательный штуцер с магазином на двадцать пять патронов. Надежда, правда, была невелика, но я ведь только рисковал жизнью, которая, честно говоря, уже и так мне не принадлежала.
      Конечно, несравненно лучше было бы сбежать тайно, не подставляя себя под пули краснокожих. Но как это сделать?
      Мысль моя работала лихорадочно, но в голову ничего дельного не приходило.
      Тем временем совсем стемнело, и у вигвамов стали разжигать костры. Индеанки готовили ужин. Темный Волос снова принесла мне еду. И на этот раз ей пришлось уговаривать отца, чтобы тот получил согласие старого вождя. Мы почти не разговаривали, я только поблагодарил ее за доброту, и она сразу же ушла. Вскоре мои стражники тоже покинули меня, а их место заняли двое других. Я спросил, когда смогу лечь, и они ответили, что ждут Пиду, который хочет лично проверить надежность узлов и ремней.
      Однако раньше молодого вождя ко мне пришел человек, которого я совершенно не ждал, - Одно Перо, отец девушки, приносившей мне еду. Он долго в молчании смотрел на меня изучающим взглядом, а потом, прежде чем заговорить со мной, приказал стражникам:
      - Пусть мои братья оставят нас наедине, пока я не позову их.
      Моя стража повиновалась без возражений, из чего я заключил, что старик пользовался среди соплеменников большим уважением и властью, хотя и не был вождем. Когда они ушли, Одно Перо сел передо мной на корточки и снова принялся молча рассматривать меня. Наконец он торжественно произнес:
      - Бледнолицые жили по ту сторону Великой Соленой Воды, я хотя у них было много земли, они приплыли к нам в огромных лодках, чтобы завладеть нашими горами и долинами.
      Он снова умолк. Правила индейского красноречия требуют, чтобы любой мало-мальски значимый разговор с белым человеком начинался с пространного вступления, где следовало перечислить все прегрешения бледнолицых. Я терпеливо ждал, когда он закончит обвинять белых и перейдет к сути. Но что же он хотел сказать мне? Передо мной показался проблеск надежды.
      - Краснокожие мужи встретили белых дружелюбно, как братьев, но они отплатили нам черной неблагодарностью.
      Он снова умолк. Я тоже выжидательно молчал.
      - И сегодня они думают только о том, как бы обмануть нас и согнать нас с земель, которыми всегда владели наши предки. Если им не удается добиться своего хитростью, они применяют силу.
      Последовало новое молчание.
      - Краснокожий муж встречает белого и совершенно уверен в том, что перед ним его смертельный враг. Разве есть среди бледнолицых люди, которые не желали бы нам зла?
      Теперь я догадался, куда клонил старик. Дело было во мне. Когда я и на этот раз не ответил ему, он спросил меня напрямик:
      - Сэки-Лата не желает говорить со мной?
      - Почему же? К чему мне отвечать, если я согласен с тобой?
      - Разве не все бледнолицые желают нам зла?
      - Нет, не все, - возразил я.
      - Пусть Сэки-Лата назовет хоть одного из них.
      - Я мог бы назвать много имен, но не сделаю этого. Если ты пошире откроешь глаза, то непременно увидишь одного из них.
      - Я вижу лишь Сэки-Лату.
      - Его я и имел в виду.
      - Ты хочешь сказать, что Сэки-Лата не питает к нам вражды.
      - Нет.
      - Ты когда-нибудь убивал или ранил краснокожих?
      - Мне приходилось защищать свою жизнь. Я давно доказал, что не желаю зла краснокожим. Сколько раз помогал я им в борьбе против белых! Если ты справедлив, то должен будешь согласиться со мной.
      - Сус-Хомаши справедлив.
      - Вспомни о Виннету. Мы были с ним братья. Разве Виннету не был краснокожим воином?
      - Он был великим краснокожим воином, хотя и нашим врагом.
      - Он не хотел быть вашим врагом, но вы вынудили его стать им. Он любил всех индейцев так же, как и своих апачей. Он старался жить в согласии со всеми краснокожими, но вы предпочитали воевать друг с другом. Сколько раз он пытался примирить племена, ставшие на тропу войны! Все, что мы с ним делали, мы делали из любви к краснокожему народу.
      Я нарочно говорил так же медленно и торжественно, как Одно Перо. Когда я умолк, он наклонил голову и в течение нескольких минут не проронил ни слова. Потом встал передо мной во весь рост и ответил:
      - Сэки-Лата не солгал. Сус-Хомаши справедлив и соглашается даже с врагом, если тот прав. Будь весь краснокожий народ похож на Виннету, а белый - на Сэки-Лату, мы жили бы рядом как братья и любили бы друг друга, а на земле с избытком хватило бы места для наших сыновей и дочерей. Мне жаль, что никто не последовал вашему примеру. А если за вождями никто не идет, вождей ждет верная гибель. Виннету пал от пули, а Сэки-Лата скоро умрет у столба пыток.
      Видимо, только теперь Одно Перо посчитал, что пора заканчивать вступление и переходить к делу. Я решил не торопить его и молчал.
      - Сэки-Лата прославил свое имя, поэтому ему придется пройти через страшные мучения, прежде чем он попадет в Страну Вечной Охоты. Разве позволит он своим врагам увидеть, его слабость?
      - Нет. Если мне суждено умереть, я встречу смерть, как воин, которому воздвигнут могилу славы.
      - Ты говоришь "если мне суждено умереть"! Разве ты считаешь возможным избежать смерти?
      - Да.
      - Сэки-Лата даже не скрывает, что хочет бежать?
      - Я всегда говорю правду.
      - Но высказать такую правду - большая смелость!
      - Я никогда не был трусом.
      Моя откровенность привела его в замешательство.
      - Уфф! Уфф! - воскликнул он, возведя руки к небу. - Сыновья кайова до сих пор щадили тебя, но теперь я вижу, что с тобой надо обращаться сурово!
      - Тебе меня не запугать, я горжусь тем, что сказал тебе правду. Никто другой не отважился бы говорить с тобой так открыто.
      - Сэки-Лата прав. Никому другому недостанет смелости признаться, что он собирается бежать. Сэки-Лата не просто смел, он дерзок!
      - Нет. Человек дерзкий поступает так от отчаяния, когда ему терять уже нечего. Моя откровенность другая, у нее иные причины.
      Не мог же я сказать ему в глаза, что знаю, зачем он пришел!
      Одно Перо хотел спасти меня, предложив в жены собственную дочь. Став мужем индеанки, я получил бы свободу, но был бы вынужден стать кайова. Такой исход я не мог принять, поэтому вынужден был отклонить предложение Одного Пера, но так, чтобы краснокожий не оскорбился моим отказом. Это и было главной причиной моей откровенности. Я намекал ему на то, что способен сам спасти свою жизнь, не прибегая к браку с индеанкой.
      Однако Одно Перо не догадался об истинном значении моих слов и продолжил тоном превосходства:
      - Сэки-Лата хочет причинить нам зло, хотя и знает, что бежать ему не удастся. Наверное, гордость воина не позволяет ему признаться, что он погиб. Однако тебе не перехитрить меня.
      - Я уверен, что сбегу!
      - Нет. Ты умрешь здесь, у столба пыток. Если бы я полагал, что у тебя есть возможность бежать, я сам день и ночь сидел бы рядом с тобой и не спускал с тебя глаз. Но ты можешь избежать смерти.
      - Каким образом? - спросил я, понимая, что уже не в силах помешать Одному Перу выполнить его намерение.
      - С моей помощью.
      - Я не нуждаюсь ни в чьей помощи.
      - Разве можно отказываться от помощи, если речь идет о жизни и смерти? Твоя Гордость больше, чем я думал, она настолько велика, что ты даже не думаешь о благодарности. Но я и не требую, чтобы ты благодарил меня. Я только хочу, чтобы ты стал свободным. Моя дочь Темный Волос очень жалеет тебя.
      - Ты хочешь сказать, что я не мужественный воин, а человек, достойный жалости? Жалость оскорбляет!
      Я говорил намеренно жестко, чтобы в последний раз попытаться остановить его, но мне не удалось. Индеец мягко ответил:
      - Ни я, ни моя дочь не хотели обидеть тебя. Она много слышала о тебе и знает, что Сэки-Лата - самый смелый воин среди своих белых собратьев. Она хочет спасти тебя.
      - У нее доброе сердце, но ей недостанет сил спасти меня.
      - Это не так трудно, как ты думаешь. Ты знаешь многие обычаи краснокожих людей, но один из них тебе все-таки неизвестен. Мы расскажем тебе о нем, и ты подчинишься ему. По закону краснокожих людей, тот, кто возьмет в жены дочь краснокожих, становится сыном племени.
      - Я знаю этот закон.
      - Он становится сыном племени даже в том случае, если был врагом или пленником. Ему прощают вину и даруют жизнь.
      - Это я тоже знаю.
      - Тогда ты понимаешь, что я хочу сказать. Ты сказал стражникам, что моя дочь нравится тебе. Ты нравишься ей. Согласен ли ты, чтобы она стала твоей скво?
      - Нет.
      Воцарилась гробовая тишина. Краснокожий не ожидал от меня такого ответа. Он никак не мог взять в толк, почему осужденный на смерть отвергает одну из самых желанных девушек племени, дочь уважаемого воина.
      - Почему? - коротко спросил Одно Перо после долгого молчания.
      Неужели я мог открыть ему настоящие причины моего отказа?! Прямо сказать, что образованный европеец никогда не решится перечеркнуть все свое будущее ради простой краснокожей девушки, что брак с ней не принесет счастья ни мне, ни ей? Я не хотел ему объяснять, что Олд Шеттерхэнд не принадлежит к числу тех бледнолицых, которые берут в жены краснокожую скво для того, чтобы вскоре бросить ее, и что очень часто у них бывают такие жены почти в каждом племени. Следовало найти понятный для него и благородный в его глазах повод для отказа.
      - Мой краснокожий брат говорит, - начал я издалека, - что считает меня великим воином. Мне кажется, что он сказал неправду.
      - Ты действительно великий воин.
      - Но ты же хочешь, чтобы я получил жизнь в подарок от женщины! Разве ты согласился бы на подобный шаг?
      - Уфф! - воскликнул он и умолк. Очевидность моего довода потрясла его. Затем он спросил: - Ты хочешь стать моим другом?
      - Я буду гордиться дружбой с тобою.
      - А что ты думаешь про мою младшую дочь Темный Волос?
      - Она самый красивый цветок среди дочерей кайова.
      - Заслуживает ли она того, чтобы ее взяли в жены?
      - Любой воин, которому ты разрешишь стать ее мужем, почтет за счастье привести ее в свой вигвам?
      - Значит, ты отказал ей не из-за презрения?
      - Твоя дочь очень хороша. Она нравится мне, но Олд Шеттерхэнд должен сам защищать свою жизнь и сражаться за нее, а не получить ее из рук женщины.
      - Уфф! - с уважением повторил Одно Перо, а я продолжал:
      - Неужели ты считаешь, что Олд Шеттерхэнд согласится на это, чтобы потом над ним насмехались? Чтобы у каждого костра в прерии рассказывали о том, какой ценой он купил свободу?
      - Нет.
      - Ты считаешь, что Олд Шеттерхэнд может позволить, чтобы о нем говорили, что он убежал от объятий смерти в объятия молодой и красивой скво?
      - Нет.
      - Разве не должен я поддерживать славу своего имени и беречь честь даже ценой собственной жизни?
      - Ты обязан поступить так.
      - Теперь ты понимаешь, почему я сказал тебе "нет"? Я благодарен тебе и твоей прекрасной дочери за вашу доброту.
      - Уфф! Уфф! Сэки-Лата настоящий воин. Мне очень жаль, что он должен умереть. Я подсказал ему единственно возможный путь к спасению, но теперь ясно вижу, что славный муж не может следовать по этому пути, не потеряв чести. Когда я передам его слова своей дочери, она тоже не обидится на Сэки-Лату.
      - Да, расскажи ей все! Мне не хотелось бы, чтобы она подумала, что я отказался взять ее в мой вигвам из-за нее самой.
      - Темный Волос еще больше полюбит тебя. Когда ты будешь терпеть смертельные муки и все другие будут смотреть на тебя и радоваться, она сядет в темном углу вигвама и закроет свое лицо. Хуг! Я все сказал.
      Одно Перо встал и удалился. Сразу же после его ухода появились стражники и заняли свои места рядом со мной.
      Благодарение Богу, одно сражение я выиграл! Это был тот подводный камень, невидимый глазу мореплавателя, который пробивает днище корабля и разрушает все надежды на благополучный исход плавания. Если бы Одно Перо почувствовал себя оскорбленным, если бы мой отказ разжег в нем чувство мести, я стал бы его личным врагом. Краснокожий был бы способен выполнить свою угрозу и стеречь меня как зеницу ока днем и ночью.
      Вскоре пришел Пида, и меня "уложили" спать. Меня растянули между четырьмя столбами, привязали к ним руки и ноги, а под голову подсунули свернутое одеяло.
      Как только ушел Пида, меня навестил новый гость, которому я очень обрадовался. Этот был мой чубарый, щипавший неподалеку в одиночестве травку. Он отказался идти в табун, и все время бродил поблизости от меня. Обнюхав меня с ног до головы, мустанг потрепал меня зубами за волосы и лег рядом. Стражники не стали прогонять его.
      Преданность коня обрадовала меня. Если мне действительно удастся освободиться, то не придется терять драгоценное время на поиски лошади, к тому же мой чубарый по резвости превосходил даже лошадь Пиды.
      Как я и полагал, уснуть было невозможно. Растянутые руки и ноги занемели, начали ныть суставы. Время от времени я погружался в сон, словно проваливался в черную дыру, но почти сразу же просыпался. С рассветом меня снова привязали к дереву, и мне показалось, что я воскрес.
      Я с любопытством ждал, кто же мне принесет еду. Темный Волос? Скорее всего, нет. Я отказал ей и ее отцу. Наверняка она обиделась на меня и больше не придет.
      Но она пришла и снова накормила меня из своих рук. Девушка не произнесла ни слова и только глядела на меня своими темными грустными глазами, в которых читались жалость и восхищение.
      Вслед за ней появился Пида.
      - Я уезжаю на охоту, - сказал он. - Нам понадобится много мяса, чтобы завтра, после твоей смерти, устроить большой праздник, а затем торжественно захоронить твое тело на Наггит-циль. Поэтому я уезжаю с отрядом сыновей кайова. Мой мешочек с "лекарствами" и говорящей бумагой Виннету остается в моем в вигваме. Когда я вернусь, я выполню свое обещание и покажу ее тебе.
      Я пожелал ему счастливой охоты, и он ушел. Вскоре я увидел отряд охотников, мчавшихся по прерии. А два часа спустя я заметил Сантэра, идущего между деревьями, с ружьем на плече и с оседланной лошадью в поводу. Он остановился передо мной и принялся рассматривать меня с улыбкой превосходства.
      - Как видишь, я тоже собрался на охоту и считаю своим долгом уведомить тебя об этом.
      Он умолк, ожидая моего ответа, а я притворился, что не вижу и не слышу его.
      - Ты что, оглох?
      Я молчал.
      - Поверь, я страшно огорчен тем, что случилось, и не столько из-за тебя, сколько из-за себя.
      И он издевательски погладил меня по плечу.
      - Прочь отсюда, негодяй! - рявкнул я.
      - О, а я-то думал, что ты уже разучился говорить. Это очень хорошо, потому что мне хотелось порасспросить тебя кое о чем.
      Он продолжал рассматривать меня. В его лице появилось нечто дьявольское, и я вдруг понял, что он замыслил совершить очередную подлость.
      - Я думаю, что ты охотно ответишь мне. Ха-ха-ха! Раз уж славный Олд Шеттерхэнд стоит у дерева смерти, а подлец Сантэр гуляет на свободе, то ты просто обязан ответить мне. Ты случайно не знаешь местечка, которое на языке апачей называется Деклил-То?
      Если бы мое тело не было туго спеленуто ремнями, я бы вздрогнул. Это слово упоминалось в завещании Виннету. Я впился глазами в Сантэра.
      - Ну что ты так на меня смотришь, словно у тебя вместо глаз наконечники стрел? - он снова расхохотался. - Я знаю, что это значит Темная Вода, но не знаю, где это.
      - Откуда тебе стало известно, негодяй?! - вскричал я.
      - Не стоит задавать вопросы. Лучше ответь на мои. Там где-то рядом находится Тсе-Шош.