Конечно, я не мог спустить ему подобную наглость, тем более если не хотел раз и навсегда лишиться чести и уважения в глазах хозяев стойбища. Наказать его было делом одной минуты: я перехватил копье у самого наконечника, резко оттолкнул, а затем еще резче потянул на себя. Потеряв равновесие, краснокожий выпустил копье из рук и растянулся на земле.
      - Уфф! - взревел он, вскакивая на ноги и выхватил из-за пояса нож.
      - Уфф! - передразнил я его, забросив копье в вигвам и тоже достав нож.
      - Пусть бледнолицый вернет мне копье!
      - Пусть мой краснокожий брат сам возьмет его, - ответил я.
      Его лицо изменилось: по-видимому, мое предложение пришлось ему очень и очень не по вкусу. Тем временем на помощь ему пришел второй часовой, появившийся из-за вигвама.
      - Бледнолицему нельзя выходить из вигвама! Пусть он вернется внутрь! бесцеремонно приказал он, также угрожая мне копьем...
      Я прекрасно понимал, что играю с огнем, но отступать было некуда. Спустя мгновение и второй стражник лежал у моих ног, а его копье летело внутрь вигвама. В ярости они вдвоем завопили так, что подняли на ноги все стойбище.
      Рядом стоял вигвам, по размерам превосходящий все остальные, с прислоненными у входа тремя щитами. На крик часовых полог на входе раздвинулся и оттуда выглянула девичья головка - наверное, девушка захотела узнать причину шума. На одно мгновение на мне остановился взгляд темных блестящих глаз, в которых отражалось любопытство и восхищение, и сразу же видение исчезло, чтобы уступить место То-Кей-Хуну и остальным трем вождям. По их безмолвному знаку часовые послушно отступили.
      - Почему бледнолицый покинул вигвам? - строго спросил меня вождь.
      - Хорошо ли я слышу? Мой краснокожий брат, наверное, хотел спросить, что эти воины делают у моего вигвама?
      - Я приказал этим воинам охранять бледнолицего, чтобы с ним не случилось ничего дурного, поэтому будет лучше, если он останется в своем вигваме и не будет выходить из него без позволения.
      - Разве воины То-Кей-Хуна не выполняют приказ вождя? Разве ракуррои могут причинить зло гостю? Олд Шеттерхэнд не нуждается в охране, его рука достаточно сильна, чтобы размозжить череп любому, кто замыслит дурное. Мои краснокожие братья могут не беспокоиться. Пусть они вернутся в своей вигвам: я пойду осмотреть стойбище, а затем приду говорить с ними.
      Я вернулся в вигвам, чтобы взять оружие, однако, когда приподнял полог, чтобы выйти, меня встретил лес острых копий. Итак, ракуррои считали меня своим пленником! Подчиниться им было нельзя. Но в то же время даже мысль о сопротивлении была чистым безумием. Не долго думая, я кинулся к задней стенке вигвама, вспорол шкуры и выбрался наружу. Когда остолбеневшие от удивления краснокожие пришли в себя, она завыли так, что голоса их покрыли бы рев тысячи медведей, спущенных с цепи. Вернувшиеся было в свой вигвам вожди выскочили наружу с поспешностью, не подобающей их положению, и устремились за мной во главе беснующейся толпы сородичей.
      Чувствуя себя хозяевами положения, команчи не хотели считаться со мной как с воином, следовательно, надо было запугать их иным способом. Я вытащил из кармана подзорную трубу и направил сверкающий линзами окуляр на вождей.
      - Остановитесь, не то погибнут все сыновья ракурроев! - грозно воскликнул я.
      Краснокожие в ужасе отпрянули назад. Простодушные дети природы, индейцы легко придают магический смысл многим безделушкам, изобретенным белым человеком, особенно если не знают их назначения.
      - Что собирается сделать бледнолицый? - спросил То-Кей-Хун. - Почему он не остался в вигваме?
      - Олд Шеттерхэнд всегда поступает так, как ему хочется. Он известный колдун и может убить души всех команчей этого стойбища.
      Подзорная труба уже сыграла свою роль - она остановила команчей. Теперь следовало поразить воображение дикарей чем-нибудь более существенным и устрашающим. Поэтому я взял в руки штуцер.
      - Пусть краснокожие мужи смотрят на тот столб у вигвама.
      На краю стойбища у одного из вигвамов стояла длинная жердь. Я вскинул штуцер и выстрелил: пуля пробила верхнюю часть жерди, а вокруг прозвучал шепот одобрения. Известно, что дикие народы умеют ценить отвагу и ловкость врага. Вторая пуля попала на дюйм ниже первой, третья - ровно настолько же ниже предыдущей. Теперь шепот умолк, краснокожие забыли о мастерстве стрелка и удивлялись чудесным свойствам оружия. Им были знакомы лишь обычные ружья, поэтому двадцатипятизарядный штуцер работы мастера Генри казался им колдовством. После четвертого выстрела толпа замерла неподвижно, а после седьмого удивление перешло в смертельный испуг. Между тем я повесил штуцер на плечо и произнес:
      - Кто из краснокожих мужей еще сомневается в том, что Олд Шеттерхэнд великий колдун? Любого, кто посмеет напасть на него, ждет смерть. Хуг!
      Толпа расступилась передо мной, никто не пытался удержать меня. У входа в вигвам стояли женщины и девушки и пялили на меня глаза, словно я был не живым человеком, а сказочным существом. Честно говоря, именно такое впечатление я и хотел произвести.
      У одного из вигвамов я заметил двух воинов с копьями. Это значило, что там содержали пленника. Но кого именно? Пока я раздумывал, стоит ли мне спросить об этом часового, изнутри донесся знакомый голос:
      - Масса Чарли, выпустите Боба! А не то индеец зажарит его и съест!
      Было бы бесчеловечно оставить негра в неизвестности, наедине с его страхами, поэтому я, продолжая играть роль великого колдуна и хозяина положения, подошел к вигваму, откинул полог и выпустил пленника. Стражники так оцепенели от страха, что даже не пытались воспротивиться. Индейцы, гурьбой шествовавшие за мной, тоже молчали.
      - Тебя посадили сюда сразу же после того, как мы приехали? - спросил я Боба.
      - Да, масса, индейцы сняли Боба с лошади и увели в дом из шкур, где Боб и сидел, пока масса Чарли его не выпустил.
      - Ты не слышал, где они держат мистера Бернарда?
      - Боб ничего не слышать и не знать о массе Бернарде.
      - Иди за мной и не отставай.
      Не успели мы миновать следующий вигвам, как нам навстречу вышли четверо вождей, сопровождаемых большим количеством воинов в полном вооружении. Видимо, они объезжали нас кругом, чтобы перехватить и помешать мне осмотреть все стойбище. Я сжал рукой приклад штуцера, но То-Кей-Хун подал успокаивающий знак.
      До сих пор То-Кей-Хун называл меня "белым мужем" или "бледнолицым". Теперь же обратился ко мне со словами "белый брат". Уважение индейцев ко мне явно выросло.
      - Мои краснокожие братья выкурят со мной трубку мира?
      - Сначала они выслушают тебя, и, если твои слова будут правдивы, ты станешь одним из сыновей команчей.
      - Я согласен. Пусть краснокожие братья проведут Олд Шеттерхэнда к месту совета.
      Мы повернули назад. Проходя мимо моего вигвама, я заметил невдалеке длинноногую Токи Сан-Иэра, а рядом - лошадей Виннету и Бернарда, привязанных к кольям. Однако ни у одного из вигвамов не было часовых, значит, не было там и пленников.
      Посреди стойбища была большая площадь, свободная от вигвамов. Со всех сторон ее заполнили индейцы.
      Вожди вышли на середину и сели. Дюжина краснокожих, судя по сединам и рубцам от ран - старейшин, уселась полукругом напротив них. Не дожидаясь приглашения, я тоже опустился на траву и подал Бобу знак встать за моей спиной. По-видимому, приглашать меня сесть никто не собирался, так как То-Кей-Хун строго посмотрел на меня и спросил:
      - Почему белый муж садится? Мы привели его на суд, и он должен стоять.
      Я ответил ему пренебрежительным жестом и произнес:
      - Тогда почему краснокожие мужи сидят перед Олд Шеттерхэндом, если он тоже. вправе судить их?
      Их лица оставались неподвижными, как маски, но я заметил, что мои слова были для них полной неожиданностью.
      - Язык белого мужа шутит. Мы разрешаем ему сидеть. Но почему он освободил человека с черной кожей и привел его сюда? Разве белый муж не знает, что негру не подобает присутствовать на совете краснокожих воинов?
      - Чернокожий - мой слуга, он следует за мной и делает то, что я велю ему, нравится это хоть тысяче краснокожих вождей или нет. Однако довольно пререкаться, оставим это занятие скво. Пора начинать совет.
      Я понимал, что, снявши голову, по волосам не плачут и, взявшись играть роль, следовало довести ее до конца. Бесстрашие, граничащее с наглостью, могло вызвать уважение индейцев, в то время как послушание вело к гибели.
      То-Кей-Хун закурил трубку и вручил ее сидящему рядом вождю, тот передал дальше по кругу, однако меня обошли, чувствовалось, что меня действительно привели не на совет, а на суд.
      Затем вождь встал и начал говорить. Обычно индейцы молчаливы, но иногда на советах, перед внимающей аудиторией, в них пробуждается красноречие, и они говорят не хуже, чем европейские государственные мужи на своих заседаниях. Среди краснокожих есть вожди, чье ораторское искусство известно и в других племенах, слава о них распространяется от Мексики до Великих озер.
      То-Кей-Хун начал с обычного в таких случаях вступления, то есть с обвинения всех белых людей во всех смертных грехах.
      - Пусть белый муж слушает, что ему скажет вождь команчей То-Кей-Хун. Много солнц минуло с тех пор, как краснокожие мужи жили одни на землях между Великими Солеными Водами. Они строили селения и охотились на бизонов, им принадлежал блеск солнца и дождь, реки и озера, леса и пустыни, горы и прерии. У них были жены и дочери, братья и сыновья, и все они были счастливы. Но потом появились бледнолицые, у которых кожа бела, как снег, а сердце черно, как сажа. Сначала пришло всего лишь несколько человек, и краснокожие мужи приняли их как гостей в своих вигвамах. Бледнолицые привезли с собой огненное оружие и огненную воду, своих богов и своих колдунов, принесли измену, болезни и смерть. У них были лживые языки и острые ножи, они обманули краснокожих мужей. Бледнолицые прогнали краснокожих из страны предков, где находятся могилы отцов, прогнали из вигвамов и охотничьих угодий, а когда те стали защищаться, безжалостно их убивали. Бледнолицые сеют распри среди племен краснокожих и травят нас, как зверей, они не оставляют нам места на наших же землях. Пусть проклятие ляжет на их головы!
      Возгласы одобрения горячей и во многом справедливой речи послужили наградой вождю.
      - Один из этих бледнолицых, - продолжал То-Кей-Хун, - прибыл в наше стойбище. У него кожа лжецов и язык предателей. Но краснокожие воины выслушают его слова и будут судить его по справедливости. Пусть теперь говорит он! Хуг!
      То-Кей-Хун сел. После него по очереди поднимались и другие вожди и произносили такие же выразительные речи, сводившиеся к обвинениям против белых и к требованию, чтобы я доказал свою невиновность. Пока они говорили, я достал бумагу и карандаш и нарисовал сидящих против меня вождей, воинов, выстроившихся за ними, и вигвамы.
      Когда высказался последний вождь, То-Кей-Хун обратился ко мне:
      - Что делает белый муж? Он должен слушать наши речи и отвечать нам.
      Я протянул ему лист с рисунком.
      - Уфф! - воскликнул вождь, бросив на него взгляд.
      - Уфф! Уфф! Уфф! - прозвучал троекратный возглас, как только остальные вожди разглядели рисунок.
      - Это колдовство! - сказал То-Кей-Хун. - Белый человек поймал души команчей и заключил их в белом листе. Я вижу здесь То-Кей-Хуна, а рядом с ним трех его братьев. За ними стоят воины и вигвамы. Что бледнолицый собирается сделать?
      Простодушный дикарь сам подсказал мне, что делать.
      - Краснокожий муж сейчас сам увидит.
      Я взял листок, свернул его трубочкой и засунул в ствол штуцера.
      - То-Кей-Хун видел, что я поймал души команчей, заколдовал их, и теперь они в стволе моего ружья. Если я выстрелю, ветры развеют их по прерии и они никогда не попадут в Страну Вечной Охоты.
      Мои слова произвели на вождей такое сильное впечатление, что они вскочили на ноги и со страхом уставились на меня. Однако перегибать палку тоже не стоило, так как загнанный в безвыходное положение индеец способен на самые непредсказуемые поступки.
      - Пусть краснокожие мужи сядут со мной и выкурят трубку мира. Как только мы станем братьями, я верну команчам их души.
      Пока ошарашенные индейцы медленно опускались на землю, я решил рискнуть и окончательно показать им, что ничего не боюсь. На траве лежала трубка То-Кей-Хуна и расшитый кисет с кинникинником - смесью табака с листьями конопли, которую обычно курили индейцы. Никто не смеет прикоснуться к трубке вождя, однако я пошел на отчаянный шаг: медленно взял трубку, набил ее под взглядами замерших индейцев и встал с гордым и надменным выражением лица, какое только мог изобразить.
      - Мои краснокожие братья, - начал я ответную речь, - верят в Великого Духа. Он владыка неба и земли, отец всех племен, и он хочет, чтобы все люди жили в мире и согласии. Ваш Маниту - мой Маниту, и если по его воле краснокожих мужей столько же, сколько стебельков травы между этими вигвамами, то бледнолицых столько, сколько травы во всей прерии. Белые прибыли сюда из-за Великой Соленой Воды и выгнали краснокожих из "охотничьих угодий. Они поступили несправедливо и заслуживают наказания, но краснокожие мужи возненавидели всех бледнолицых, а не только тех, кто повинен в их несчастьях. Разве команчи не знают, что на земле живет не один народ бледнолицых людей? Разве в обычае команчей обвинять невиновных? Олд Шеттерхэнд не принадлежит к тем, кто вышел на тропу войны против краснокожих братьев, и ему не надо оправдываться. Пусть краснокожие воины откроют глаза и посмотрят на Олд Шеттерхэнда, который стоит перед ними. Разве у его пояса висит хоть один скальп индейца? Разве его одежду украшает бахрома из волос ваших братьев? Кто назовет имя сородича, чью кровь пролил Олд Шеттерхэнд? Он лежал в лесу и смотрел, как воины ракурроев курили трубку мира с его бледнолицыми врагами, но не стал мстить. Он поймал Ма-Рама, сына великого вождя То-Кей-Хуна, но не убил его, а вернул оружие и привел к вигваму отца. В горной долине сыновья ракурроев ждали Олд Шеттерхэнда в засаде, чтобы схватить его и лишить жизни. Он имел право убить их, но не стал этого делать. Разве Олд Шеттерхэнд не мог последовать за воинами, ушедшими в горы, убить многих из них и осквернить могилу великого вождя? Разве он не помог команчам, которые гнались за бледнолицыми, убившими часового и укравшими золото? Разве по его вине упал хоть один волос с головы сыновей ракурроев? Теперь Олд Шеттерхэнд собрал души команчей на белом листе и может их погубить, рассеять по прерии, так что ни одна из них не войдет в Страну Вечной Охоты. Но он не сделает этого. Он желает выкурить трубку мира и стать братом ракурроев, чьи вожди отважны, мудры и справедливы и чьи воины не знают страха перед врагом. В знак своей дружбы он готов пить дым мира.
      Я закурил трубку, пустил струю дыма к небу, к земле, потом на все четыре стороны света и протянул ее То-Кей-Хуну. К счастью, мне удалось если и не убедить вождя в дружеских намерениях, то, по крайней мере, ошеломить его настолько, что он принял трубку из моих рук, повторил ритуал и передал ее дальше. Последний из вождей вернул ее мне, и я снова сел, на этот раз рядом с вождями.
      - Теперь наш белый брат вернет нам наши души?
      "Украденные души" были моим главным козырем в сложной и опасной игре, поэтому следовало потянуть время.
      - Разве я уже сын команчей?
      - Олд Шеттерхэнд стал нашим братом. Он получит вигвам и сможет делать что ему вздумается.
      - Какой вигвам вы предназначили мне?
      - Олд Шеттерхэнд великий воин и будет жить в вигваме, который выберет сам.
      - Тогда пусть мои краснокожие братья идут за мной, чтобы я вместе с ними мог взглянуть на жилище.
      Вожди охотно исполнили мое желание. Я шел вдоль вигвамов, пока не остановился у того, где стояли четверо часовых. Приложив ладонь к губам, я завыл койотом, и в то же мгновение мне изнутри ответили точно таким же воем. Одним прыжком я встал у входа и воскликнул:
      - Олд Шеттерхэнд будет жить здесь!
      Вожди смотрели друг на друга в полном изумлении, они не предполагали, что я могу указать именно на тот вигвам, в котором находятся пленники.
      - Пусть мой брат выберет себе другой вигвам. Этот уже занят.
      - Почему? Кем он занят?
      - Мы отдали его врагам команчей.
      - Кто они?
      - Виннету, вождь апачей, белый убийца индейцев по имени Сан-Иэр и молодой бледнолицый воин.
      Ответ вождей удивил меня. Оказывается, команчи не знали, что я друг пленникам и путешествовал в их обществе. Конечно, я не говорил об этом Ма-Раму, но ведь Патрик и Фред Морганы должны были рассказать им обо мне!
      - Олд Шеттерхэнд желает видеть этих людей! - потребовал я и не раздумывая вошел внутрь вигвама.
      Вожди немедленно последовали за мной.
      Мои друзья лежали на земле, связанные по рукам и ногам. Кроме того, их и так беспомощные тела были накрепко притянуты толстыми сыромятными ремнями к столбам внутри вигвама. Они узнали меня, но не произнесли ни слова и не проявили радости, так как не могли понять, что же происходит.
      - В чем повинны эти люди?
      - Они убили наших воинов.
      - Мой краснокожий брат видел это собственными глазами?
      - Мне сообщили об этом сыновья раккуроев.
      - Сыновьям ракурроев еще придется доказать это. Отныне вигвам принадлежит мне, и эти люди - мои гости.
      Я достал нож, собираясь разрезать ремни, стягивающие пленников, но один из вождей удержал мою руку.
      - Они должны умереть, поэтому мой белый брат не может считать их своими гостями.
      - Кто мне запретит?
      - Четверо вождей ракурроев!
      - Неужели вожди осмелятся помешать Олд Шеттерхэнду?
      Я встал между ними и пленниками. Следовавший за мною тенью негр стоял у меня за спиной.
      - Боб, разрежь... сначала на Виннету, - сказал я, бросая ему нож.
      Негр рванул было к своему хозяину, но затем повиновался мне, понимая, что в нашем положении от Виннету будет больше проку, чем от Бернарда.
      - Пусть черный человек остановится и бросит нож! - воскликнул тот же вождь.
      Но он опоздал: Виннету был уже свободен.
      - Уфф! - взвизгнул в бешенстве вождь и хотел кинуться на Боба, наклонившегося над Сан-Иэром.
      Я преградил ему путь, и он, забыв дым мира, выхватил нож и ударил меня. Краснокожий метил мне в грудь, но мне удалось увернуться, и нож вонзился в плечо. Не успел он вырвать нож из раны и нанести еще один удар, как уже лежал у моих ног, сраженный кулаком. За ним настала очередь второго вождя. Третьего я схватил за горло и сжал, мешая ему позвать на помощь. Несмотря на онемевшие от ремней руки и ноги, Виннету уже сидел верхом на поверженном То-Кей-Хуне.
      Короткая, как вспышка молнии, схватка происходила в глубокой тишине. Единственным звуком, который могли услышать часовые у входа в вигвам, было исполненное удивления и негодования "Уфф!". Вожди лежали на земле, надежно связанные и с кляпами во рту. Однако, хотя мы стали хозяевами жилища, хозяевами положения оставались команчи.
      - Господи! - пробормотал вполголоса Сэм. - Мы уж ни на что не надеялись. - Он растирал онемевшие конечности. - Разрази меня гром, не пойму, как тебе удалось пробраться сюда.
      - Оставим рассказы на потом, а пока вооружитесь. У этих четверых оружия хватит на целый взвод.
      На всякий случай я зарядил штуцер, объяснил товарищам, что если команчи попытаются снова схватить их, то следует прикрыться вождями, но не убивать их, и вышел. Вокруг вигвама стояла толпа краснокожих зевак, ожидающих дальнейшего развития событий.
      - Знают ли мои братья, что я стал сыном команчей? - обратился я к часовым.
      Индейцы не кивают головой в знак согласия, а опускают глаза, и часовые молча уставились в землю.
      - Тогда пусть краснокожие воины стерегут вигвам и не позволяют никому войти, пока сами вожди не прикажут другое.
      Затем я обратился к команчам, обступившим вигвам:
      - Пусть мои братья созовут все племя к месту совета.
      Команчи разошлись, не выразив удивления и не потребовав объяснений. Человек, не знакомый с обычаями индейцев, мог бы подумать, что я зашел слишком далеко и веду себя неосмотрительно, но на самом деле это было не так. Краснокожие вовсе не такие дикари, какими их принято считать. Они подчинятся старинным и незыблемым правилам и законам, и тот, кто умеет использовать эти правила и законы, может надеяться на удачу.
      Рана в плече кровоточила, и мне пришлось по пути стянуть ее платком, чтобы ее не заметили. Десять минут спустя место совета заполнилось воинами, в круг вошли старейшины и сели напротив меня. Обычно такое собрание проходит под громкие возгласы, однако на сей раз все молчали. Серьезные и сосредоточенные краснокожие воины стояли вокруг нас, как изваяния, напряженно ожидая того, что должно было случиться.
      - Олд Шеттерхэнд стал братом команчей. Известно ли моим братьям об этом?
      - Да, - ответил за всех один из старейшин, поседевший, но еще могучий воин с двумя страшными рубцами на лице.
      - Ему, великому вождю и воину, был обещан вигвам, который он сам выберет. Скажите, принадлежал ли ему этот вигвам заранее?
      - Да, принадлежал.
      - А если бы Олд Шеттерхэнд выбрал для себя тот вигвам, в котором содержались пленники? Он тоже принадлежал бы ему заранее?
      - По закону Олд Шеттерхэнд мог выбрать для себя любой вигвам, значит, и тот, где находились пленники, тоже принадлежал ему, - согласился со мной все тот же старейшина.
      - Олд Шеттерхэнд и выбрал для себя вигвам с пленниками, но вожди запретили ему воспользоваться своим правом. Пленники попросили защиты у Олд Шеттерхэнда, разве мог он отказать им, не потеряв чести?
      - Нет, не мог.
      - Поэтому Олд Шеттерхэнд сказал, что они его гости, и взял их под свою защиту. Имел он право поступить так?
      - Он был обязан поступить так, если он честный воин. Но когда настанет день суда, Олд Шеттерхэнд не сможет помешать судить их. Однако он может говорить слова в их защиту и умереть вместе с ними.
      - Имеет ли право Олд Шеттерхэнд снять ремни с пленников, если сам поручится за них?
      - Да.
      - Как видят мои братья, Олд Шеттерхэнд соблюдал права и обычаи, но один из вождей команчей хотел его убить и даже ранил в плечо. Что делает воин ракуррои, если другой человек покушается на его жизнь в его же жилище?
      - Он волен убить того человека.
      - А тех, кто помогает убийце?
      - Их тоже.
      - Мои братья мудры и справедливы. Четверо вождей ракурроев хотели убить меня, но я сохранил им жизнь. Теперь они лежат связанные в моем вигваме, а мои гости охраняют их. Смерть за смерть, жизнь за жизнь! Я требую освободить моих гостей взамен за свободу тех, кто предательски напал на меня. Пусть мои братья совещаются, я подожду их решения. Но помните, что мои гости убьют вождей, если кто-нибудь другой, а не Олд Шеттерхэнд, переступит порог вигвама!
      Ни один мускул не дрогнул на каменных лицах индейцев, ни вздохом, ни движением не выдали они своего волнения. Я встал и вышел из круга, чтобы не слышать, как ракуррои будут совещаться. Им предстояло нелегкое дело, ведь речь шла об участи их вождей, они не могли отдать их на заклание, не покрыв себя позором.
      Воины расступались передо мной, и ряды их снова бесшумно смыкались за моей спиной. Отойдя подальше, я сел и приготовился терпеливо ждать.
      Совет длился несколько часов. Наконец трое старейшин приблизились ко мне и сели напротив.
      - Вожди команчей нарушили закон, и Олд Шеттерхэнд вправе убить их. Но он не отнимет у них жизнь. Он отдаст их воинам ракурроев, и те будут судить их.
      - Мои братья забыли, что воины могут судить вождей только за трусость в бою. Поэтому право судить их принадлежит Олд Шеттерхэнду.
      - Как он намерен поступить с ними?
      - Я их убью, если мои гости не получат свободу.
      - Олд Шеттерхэнд знаком с людьми, которых считает своими гостями? Это Сан-Иэр, известный как убийца индейцев.
      - Видели ли мои братья тело хотя бы одного убитого им воина ракурроев?
      - Это Виннету, вождь апачей. Его племя давно враждует с команчами. Сотни воинов отправил он своей рукой в Страну Вечной Охоты.
      - Назови мне хотя бы одно имя сына ракурроев, павшего от его руки. Апачи не воевали с ракурроями.
      - Ты прав, не воевали, - вынужден был признать старейшина. - Имя третьего пленника нам неизвестно.
      - Оно известно мне. Это человек с севера, который никогда не посягнул на жизнь или собственность сыновей краснокожих скво.
      - Как бы то ни было, мы не можем дать свободу пленникам, но если Олд Шеттерхэнд убьет вождей, он погибнет у столба пыток вместе с теми, кого он назвал своими гостями.
      - Мои братья шутят, - ответил я, про себя решив, что пора выкладывать последний козырь в затянувшейся игре. - Разве кто-нибудь из вас захочет напасть на Олд Шеттерхэнда? Разве вы забыли, что в стволе его ружья спрятаны души всех ракурроев?
      Краснокожие смутились. Однако на их лицах, как я ни вглядывался в них, не было и следа ненависти или злобы. Я вел себя мужественно, согласно индейским понятиям о чести, поэтому для них не было позора в том, что они вели со мной переговоры.
      - Пусть наш бледнолицый брат подождет, пока мы не вернемся,- сказали они и снова ушли.
      На этот раз они совещались не более получаса. Те же трое старейшин, приблизившись ко мне, сказали:
      - Мы даем свободу Олд Шеттерхэнду и его гостям на одну четвертую часть солнца!
      Итак, ракуррои вспомнили о старом индейском обычае и не преминули воспользоваться им. Отпустив пленников на свободу на шесть часов, они собирались потом устроить на них охоту, в которой примут участие все воины племени. Поступив так, они спасали своих вождей, у нас же времени было слишком мало, чтобы уйти далеко. Воинственных команчей ждала славная потеха, и они наверняка уже предвкушали сладостные мгновения погони. Однако мы имели право покинуть их стойбище только к вечеру и скакать всю ночь, пока преследователи рыскали в темноте наугад. Было бы глупостью не согласиться на такие условия, но я все же решил поторговаться.
      - Олд Шеттерхэнд согласен, но с условием, что его гостям вернут оружие.
      - Они его получат.
      - Моих гостей схватили, хотя они не замышляли ничего плохого. Вожди же должны получить свободу, хотя пытались убить меня. Такой обмен несправедлив.
      - Чего еще требует наш белый брат?
      - За удар ножом вожди дадут нам трех лошадей, которых я сам выберу из табуна. Им же я оставлю трех наших.
      - Мой брат хитер, как лиса. Он знает, что его лошади устали, но пусть будет так, как он того хочет. Когда Олд Шеттерхэнд освободит вождей?
      - Они будут свободны в то же мгновение, когда мы покинем стойбище краснокожих братьев.
      - Вернет ли он нам души, заколдованные на белом листке и спрятанные в ствол ружья?
      - Олд Шеттерхэнд дает слово, что не выстрелит их в воздух.
      - Пусть Олд Шеттерхэнд уезжает куда хочет. Он великий воин и так же хитер, как и силен. Наверное, мозги вождей застилал туман, если они согласились выкурить с ним трубку мира. Хуг!
      Теперь я мог уйти. Я медленно шел сквозь строй краснокожих к вигваму, где меня ждали друзья. Как только я переступил порог, они сразу же поняли, что я добился желаемого, однако молча смотрели на меня.
      - Нам дали свободу на шесть часов.
      - Свобода! - запрыгал как мальчишка Боб, и вдруг его радость как рукой сняло. - Только на шесть часов? А потом индейцы снова схватят массу Бернарда и Боба?
      - Да, - с сомнением в голосе протянул Сэм. - Вот ведь незадача, крепко мы влипли! За шесть часов далеко не уйдешь, особенно пешком. А как быть с моей Тони?
      - Ты получишь ее и все, что тебе принадлежит, так же, как и Виннету. Остальные лошади слишком устали, и хотя не хочется оставлять им моего мустанга, я договорился, что сам выберу трех лошадей из табуна.
      - Чарли, ты умница! - рассмеялся Сэм. - Почему ты не пошел в купцы? Ты мог бы продавать снег зимой! Как тебе это удалось? Целых шесть часов времени и пять свежих лошадей! Этого вполне хватит, чтобы натянуть нос краснокожим. Надеюсь, ты не ударишь в грязь лицом и не выберешь на радостях старых козлов вместо коней.
      Пока он зубоскалил, снаружи послышалось невнятное бормотание. Я выглянул из вигвама и увидел старуху, которая готовила для меня еду.
      - Пусть бледнолицый идет за мной, - позвала она.
      - Куда?
      - Пойдем, я провожу тебя к Ма-Раму.
      Я не мог не откликнуться на этот зов и пошел за старухой. У вигвама, в котором жили вожди, меня ждал верхом на коне Ма-Рам. Рядом стоял мой мустанг.
      - Пусть мой брат следует за мной, я покажу ему, где пасется табун вождей,
      Так вот, значит, в чем было дело! Я вскочил в седло и последовал за Ма-Рамом в прерию, где находился небольшой табун. Юноша ловко набросил лассо на вороного жеребца и подвел его ко мне.
      - В прерии нет лучше коня, чем этот. Ма-Рам получил его от отца и дарит его Олд Шеттерхэнду за то, что он не отнял у него скальп.
      Поистине королевский подарок был для меня неожиданностью. Такого вороного жеребца невозможно было догнать! Я поблагодарил юношу и, тут же выбрал лошадей для Бернарда и Боба. Виннету и Сэм, насколько я их знал, все равно ни за что не согласились бы на обмен.
      На обратном пути Ма-Рам остановился у своего вигвама и пригласил меня войти. Я охотно принял его приглашение и прошел внутрь, где меня угостили пресным хлебом, так хорошо выпекаемым индейцами и считающимся у них лакомством. Уже прощаясь и выйдя из вигвама, я увидел темноглазую девушку, ту самую, что утром выглядывала из вигвама, когда я расправлялся с моими часовыми. Сейчас она приторачивала к моему седлу переметную суму с провизией. Заметив меня, девушка зарделась от неожиданности встречи.
      - Кто ты, прекрасная дочь ракурроев?
      - Я Чистый Родник, дочь вождя Рогатого Быка.