- Масса Чарли! - услышал я свистящий шепот.
      Ах, вот оно что! Вверху, под самой кроной, чернело дупло, из которого выглядывало черное добродушное лицо Боба.
      - Подождите, масса, Боб сейчас спустится к вам!
      С тихим шелестом раздвинулись окружающие дуб кусты орешника, и негр предстал передо мной.
      - Заходите, масса Чарли. Ни один индеец не найдет здесь умного Боба и массу.
      Внизу, у корней, дуб треснул, и через эту трещину мы забрались внутрь сгнившего изнутри ствола.
      - Как ты нашел это замечательное укрытие? - удивленно спросил я.
      - Боб бежал и увидел зверя. Зверь залез в дерево и выглянул оттуда. Боб умный, он поступил так же.
      - Ты прав, Боб, в уме тебе не откажешь. А что это был за зверь?
      - Боб не знает, как его зовут. Зверь был небольшой, с хвостом и черными пятнами вокруг глаз.
      По-видимому, негра к дуплу привел енот.
      - А когда ты нашел дупло?
      - Как только индейцы прийти - Боб побежать и спрятаться здесь.
      - Так ты что - сидишь здесь со вчерашнего дня? Тогда рассказывай немедленно, что тебе удалось увидеть и услышать.
      - Много-много краснокожих.
      - И больше ничего?
      - Разве массе Чарли этого мало?
      - Они проходили здесь?
      - Проходили, но не заметили Боба. Потом стемнело, и они развели костер и жарили окорок медведя, которого убил масса Чарли. Они съели нашего медведя, масса!
      Негодование простодушного негра было вполне справедливым и понятным, но меня в ту минуту волновала судьба наших товарищей, а не медвежьей туши.
      - Что было потом, Боб?
      - Потом наступило утро, и индейцы ушли.
      - Куда?
      - Боб не знает, потому что не мог идти за ними. Но он видел через окошко, как они уходили и вели с собой массу Виннету, массу Сэма и массу Бернарда. У них на руках и ногах было много-много веревок.
      - Рассказывай все, Боб, не тяни.
      - А потом индейцы бегать по лесу и искать Боба, но он умный и хитрый, поэтому они не найти Боба.
      - Сколько краснокожих осталось в долине?
      - Боб не знает, сколько их, но знает, где они сидят. Там, возле медведя. Боб видеть их через окошко.
      Упираясь руками и ногами в стенки полого ствола, я вскарабкался к дуплу, которое Боб называл окошком, и выглянул наружу. Оттуда как на ладони был виден противоположный склон долины. Под буком, на котором спасался от медведя Боб, сидел на корточках индеец. По-видимому, команчи, прежде чем уйти, оставили в долине часовых, чтобы поймать меня, если бы мне вздумалось вернуться.
      Не зная еще, что предпринять, я спустился вниз к негру.
      - Боб, я увидел там только одного краснокожего.
      - В других местах сидят еще двое, но Боб не знает где.
      - Жди меня здесь, пока я не вернусь.
      - Масса Чарли хочет уйти? Нет, нет, останьтесь с Бобом!
      - Не бойся, Боб. Я должен уйти, чтобы спасти наших друзей.
      - Спасти массу Бернарда? Мы спасем его, а еще массу Виннету и массу Сэма! - воодушевился Боб.
      - Тогда сиди тихо, чтобы тебя не заметили краснокожие.
      Я покинул наше укрытие в источенном дереве. Все складывалось не так уж и плохо: я был не один, Боб мог оказаться полезным в моем нелегком деле. В глубине души я отдавал должное хитрости индейцев, оставивших засаду у медвежьей туши - вынужденный скрываться беглец не имеет возможности охотиться и, чтобы не погибнуть от голода, попытается вернуться к мясу.
      Спустя час я уже был на другом краю долины в нескольких шагах от индейца, которого видел из "окошка".
      Краснокожий стоял как изваяние. Ему было не более восемнадцати лет, возможно, он впервые принимал участие в военном походе соплеменников. На его шее висел свисток из обожженной глины, при помощи которого команчи подражают крику грифа. Опрятная, расшитая мелким бисером одежда и хорошее оружие выдавали в нем сына вождя. У меня не поднималась рука убить его, прервать эту молодую, полную надежд жизнь.
      Я ударил его вполсилы. Такой удар не принес бы вреда взрослому, закаленному в боях воину, но юношу сразил наповал. Связав молодого команча по рукам и ногам, я сунул ему в рот кляп, снял с его шеи свисток и подул в него.
      Раздался резкий, протяжный звук, и тут же, словно в ответ, что-то зашуршало в кустах и оттуда вышел старый индеец. Он даже не успел удивиться - я оглушил его ударом приклада, связал и уложил рядом с юношей.
      Безусловно, команчи оставили в долине не двоих воинов. Они знали меня, и было бы смешно надеяться, что старик и почти мальчик смогут пленить Олд Шеттерхэнда. Где-то поблизости должны были скрываться еще несколько воинов. Звать их тем же свистком было опасно, поэтому я решил найти то место, где индейцы укрыли своих лошадей. Двигаясь осторожно вдоль опушки, я тихонько заржал, подражая голосу моего жеребца, и тут же счастье улыбнулось мне: из лесу донесся ответ. На одной из полян стояли стреноженные индейские лошади. Их было шесть, значит, еще четверо команчей сидели в засаде в разных концах долины и ждали моего появления.
      Вскинув на плечо молодого индейца, я понес его к дубу, в котором ждал меня Боб. Он то и дело выглядывал в "окошко" и, увидев меня, выскочил навстречу.
      - Ах, масса Чарли поймал индейца! Масса убил его?
      - Нет, Боб. Он жив. Ты должен помочь мне и спасти мистера Бернарда.
      - Что должен сделать для этого старый черный Боб?
      - Ты взвалишь этого индейца на спину и потащишь его вверх по склону, а потом вниз - пока не дойдешь до большого клена. Жди меня там. Но ни в коем случае не развязывай краснокожего - иначе он тебя убьет.
      - Нет, масса, Боб не хочет, чтобы его убили!
      - Делай, как я тебе сказал.
      Огромный негр легко взвалил на спину юношу и понес его к перевалу прочь из долины, а я вернулся к индейским лошадям. Нельзя было допустить, чтобы команчи, заметив исчезновение своего товарища, пустились в погоню.
      Сокровища, взятые нами в лагере грабителей, исчезли. И еще раз который уже! - я убедился в том, что золото совершенно справедливо называют "смертоносной пылью". Из сотни человек, пускающихся на поиски золота на Диком Западе, остается в живых не более десяти. Блеск и звон соблазнительного дьявольского металла будит злых демонов, и только под покровительством сильного закона зло, таящееся в золоте, превращается в благо.
      Я связал лошадей цепочкой, взял первую под уздцы и повел за собой. Животные упирались, недовольно фыркали, но я, хоть л не без труда, сумел перетащить их через перевал и беспрепятственно провести вниз.
      Негр сидел под старым кленом, не спуская глаз с пленника. Он явно чувствовал себя не в своей тарелке один на один с краснокожим, хотя тот и был связан по рукам и ногам. Увидев меня, Боб облегченно вздохнул и радостно улыбнулся.
      - Как хорошо, что масса Чарли вернулся! Индеец делал страшные глаза, страшнее, чем сам дьявол. Он ворчал и хрюкал, как животное, и черный Боб ударить его по щеке, чтобы он замолчать.
      - Ты не должен был его бить, Боб. Ударивший индейца по лицу становится его смертельным врагом. Теперь, если когда-нибудь он окажется на свободе и встретит тебя, ты погиб.
      - Черный Боб погиб? Тогда лучше сразу убить индейца, чтобы он не убил Боба.
      С этими словами негр достал нож и приставил его к груди пленника.
      - Остановись, Боб! Если мы сохраним ему жизнь, он поможет нам освободить мистера Бернарда.
      Я вынул кляп изо рта индейца.
      - Пусть мой краснокожий брат дышит свободно, но говорить он будет только с моего разрешения.
      - Ма-Рам будет говорить когда ему вздумается, - ответил индеец. - Даже если я буду молчать, бледнолицый все равно убьет меня и возьмет мой скальп.
      - Мой краснокожий брат ошибается, - возразил я. - Ма-Рам будет жить и сохранит свой скальп, потому что Олд Шеттерхэнд убивает врага и только в честном бою.
      - Бледнолицый - Олд Шеттерхэнд? Уфф!
      - Ма-Рам не был моим врагом и теперь станет другом. Он проводит Олд Шеттерхэнда к вигваму отца.
      - Отец Ма-Рама - вождь ракурроев То-Кей-Хун, Рогатый Бык. Он убьет меня, если я предстану перед ним пленником бледнолицего.
      - Мой брат хочет, чтобы я вернул ему свободу?
      Юноша в изумлении впился в меня глазами.
      - Разве бледнолицые отпускают на свободу краснокожих воинов, чья жизнь в их руках?
      - Если мой краснокожий брат даст мне слово, что не попытается убежать и пойдет со мной к вигваму своего отца, то я сниму с него путы и дам коня и оружие.
      - Уфф! У Олд Шеттерхэнда крепкая рука и большое сердце. Он не похож на других бледнолицых. Могу я быть уверен, что он говорит то, что думает?
      - Я никогда не лгу. Будет ли мой краснокожий брат повиноваться мне, пока мы не встанем лицом к лицу с То-Кей-Хуном?
      - Ма-Рам будет послушен воле Олд Шеттерхэнда!
      - Тогда пусть Ма-Рам примет из моих рук дым мира и пусть его душа превратится в дым, а тело - в пепел, если он нарушит данную клятву.
      Я вывел из укрытия моего мустанга и достал из сумки две сигары. Это были тонкие гаванские сигары, взятые мною в лагере стейкменов. Освободив пленника, я усадил его рядом с собой, и мы закурили, в точности исполняя ритуал братания.
      - Разве у бледнолицых нет Великого Духа, который бы дал святую глину для трубки мира? - спросил Ма-Рам после того, как были произнесены обычные в таких случаях слова.
      - Великий Дух бледнолицых могущественнее и сильнее всех остальных духов, и он дал много глины для трубок. Но бледнолицые курят трубки только в своих вигвамах, а в прерии пьют дым мира из сигар, которые занимают намного меньше места.
      - Уфф! Сикарр! Великий Дух бледнолицых очень мудр. Сикарр удобнее, чем трубка! - удивился простодушный юноша, безбожно коверкая новое слово.
      Боб, все еще боявшийся, что индеец не простил ему пощечину, заметив, что мы мирно сидим и курим, решил присоединиться к нам, чтобы обезопасить себя от мести.
      - Масса Чарли, разрешите и Бобу покурить дым мира с краснокожим, попросил он.
      - Вот и тебе сигара, но ты кури ее в пути. Нам уже пора выступать, ответил я.
      Нам действительно было пора трогаться в путь. Команч отобрал из приведенных мною лошадей свою и вспрыгнул ей на спину. Боб сел на второго коня, а остальных я повел в поводу за своим мустангом.
      К тому времени я уже хорошо знал нравы индейцев. Обмануть врага считается доблестью у краснокожих, однако же дым мира часто связывает их крепче, чем самая страшная клятва. Поэтому я не опасался, что Ма-Рам попытается бежать.
      В поисках следов команчей нам пришлось обогнуть горный хребет, отделявший нас от долины, и выехать на равнину. Индейцы, оставленные охранять вход в долину, увидев нас, подняли жуткий вой, но их крики были нам не страшны: оставшись без лошадей, часовые никак не могли пуститься в погоню за нами. Ма-Рам, несмотря на молодость, настолько хорошо владел собой, что его бесстрастное бронзовое лицо даже не дрогнуло. Он молча ехал рядом со мной, не пытаясь оглянуться.
      Под вечер мы уже добрались до Пекос и остановились на ночлег. В переметных сумах индейца был изрядный запас вяленого мяса, поэтому мы могли не тратить время на охоту. Расстояние между нами и команчами, которых я обвел вокруг пальца в долине, стало так велико, что можно было не бояться, что за ночь они сумеют настигнуть нас. Краснокожие бесстрастны по натуре, а суровое воспитание приучает их скрывать свои чувства. Однако наш молодой пленник вел себя слишком невозмутимо даже для индейца. Возможно, со временем ему предстояло стать великим воином. Ни жестом, ни словом он ни разу не выдал своего волнения и сразу же лег спать. А я и Боб по очереди стояли на часах. С рассветом я снял сбрую с четырех ненужных нам лошадей и загнал их в воду. Животные переплыли реку и исчезли в лесу на противоположном берегу. Ма-Рам молча наблюдал за моими действиями.
      Следы, по которым мы шли, отчетливо виднелись на траве, а это говорило о том, что команчи не опасались погони. К тому же зачем трем сотням воинов опасаться одного бледнолицего? Их отряд держался правого берега реки и двигался вниз по течению до того места, где Пекос пробила своими водами глубокий каньон в Сьерра-Гуадалупе. Там следы расходились, и я долго ломал голову, не понимая, зачем индейцам понадобилось разделяться. Большая их часть повернула в горы, а остальные продолжили путь в прежнем направлении.
      Я спрыгнул с лошади и внимательно осмотрел следы. Отпечатки копыт старой Тони, хорошо известные мне, вели вдоль реки.
      - Сыновья команчей отправились на могилу великого вождя? - спросил я Ма-Рама.
      - Мой брат сказал правду.
      - А те, - указал я на след отряда, ушедшего вдоль реки, - повели пленников к вигвамам команчей?
      - Так приказали вожди ракурроев.
      - Сыновья ракурроев увезли с собой сокровища бледнолицых?
      - Они оставили их у себя, так как не знают, кому из бледнолицых принадлежит золото.
      - Где стоят их вигвамы?
      - В прерии, на берегу реки, которую белые люди называют Пекос.
      - Ты хочешь сказать, в прерии между теми двумя горными хребтами?
      - Да.
      - В таком случае мы не пойдем по следу, а повернем к югу.
      - Мой белый брат - мудрый воин, но сейчас он ошибается. В горах к югу отсюда нет воды ни для нас, ни для лошадей.
      Я посмотрел ему в глаза, но краснокожий не отвел взгляд.
      - Видел ли когда-нибудь мой брат-команч горы у большой реки, на которых бы не было воды? Ручьи текут в долину с каждой горы.
      - Мой бледнолицый брат скоро сам убедится, кто прав! - упорствовал молодой хитрец.
      - Я догадываюсь, почему Ма-Рам не хочет идти в горы.
      - Тогда пусть мой брат скажет мне об этом.
      - Сыновья ракурроев едут с пленниками вдоль реки. Если я направлюсь на юг, то нагоню их еще до того, как они доберутся до своих вигвамов.
      Чувствуя, что я разгадал его уловку, краснокожий умолк.
      Вдоль реки вели следы шестнадцати лошадей, а это значило, что Виннету, Сэма и Бернарда охраняют тринадцать воинов. Рассчитывать на помощь Боба не приходилось: этот старый добрый негр не был воином. Сражаться же в открытую с сильным вооруженным отрядом было нельзя: в случае нападения охрана могла перебить пленников.
      Именно поэтому я повернул на юг. Местность была мне незнакома, а Ма-Рам отвечал на все мои вопросы уклончиво, и выведать что-либо от него было невозможно. Однако, несмотря на множество препятствий, мы перевалили через горный хребет, перед нами раскинулась уходящая вдаль прерия, по которой змеилась блестящая под солнцем Пекос. Ее берега поросли густым лесом, и мы продвигались очень медленно.
      Мои расчеты опередить отряд команчей и перехватить его по пути не оправдались: у одного из многочисленных притоков мы вышли на следы команчей, прошедших там днем раньше. А неподалеку обнаружилось и место, где краснокожие отдыхали, ожидая, пока спадет полуденный зной.
      Я тоже решил встать тут на отдых, но не у самой воды, а в ближайших зарослях, чтобы нас не заметил посторонний глаз. И вскоре убедился в справедливости пословицы: "Береженого Бог бережет". Не успели мы с Ма-Рамом устроиться на траве, как к нам прибежал Боб, водивший коней на водопой.
      - Масса Чарли, - испуганно воскликнул запыхавшийся негр. - Сюда скачут всадники! Один, два, пять, шесть! Масса! Нам надо убить пленника и бежать.
      - Не горячись, Боб! - оборвал я его и выскочил на опушку.
      По берегу реки, вверх по течению, во весь опор неслись шесть лошадей, но всадников на самом деле было только двое. Остальные четыре лошади скакали тяжело, изнемогая под вьюками. Я выжидал, не зная, что предпринять - неизвестные всадники были белыми.
      Пока я раздумывал, из-за излучины реки показались еще пятеро верховых. Это были краснокожие.
      Я поднес к глазам подзорную трубу и не смог сдержать возглас удивления:
      - Господи! Фред и Патрик Морганы!
      Что было делать? Убить негодяев или взять их живыми? В конце концов я решил не марать рук кровью убийц, предоставив команчам самим вершить правосудие. Я ждал со штуцером в руках. Беглецы приближались к нам, преследующие их индейцы скакали в полумиле сзади. В то мгновение, когда Морганы поравнялись с нашим укрытием, я нажал на курок, целясь в голову лошади, на которой сидел Фред Морган. Лошадь упала как подкошенная, всадник кубарем покатился по земле, а навьюченные животные заметались, пытаясь порвать ремни и освободиться.
      К моему удивлению, Патрик не бросился на помощь отцу, а проскакал мимо. Я снова вскинул штуцер, одним выстрелом свалив и его лошадь. Выскочив из своего укрытия, я уже собрался было броситься на негодяев, как вдруг подоспевшие индейцы, вместо того чтобы схватить еще не оправившихся от падения негодяев, обступили меня. Раздался боевой клич, и над моей головой нависли пять томагавков.
      - Уфф! - воскликнул неизвестно как оказавшийся рядом со мной Ма-Рам и простер свои руки над моею головой. - Этот бледнолицый друг Ма-Рама.
      Краснокожие отступили от меня на шаг и принялись озираться, ища глазами тех, за кем гнались, однако последствия их ошибки уже невозможно было исправить: Морганы уже скрылись в кустах. Лошади, перепуганные стрельбой и воем индейцев, взвились на дыбы, разорвали связывавшие их ремни, бросились в реку и камнем пошли на дно, куда их увлек тот тяжелый груз, что они несли на своих спинах. Это были наши лошади, а во вьюках золото.
      Краснокожие пустились в погоню за беглецами, но я схватил одного из них за руку и остановил.
      - Пусть мой краснокожий брат скажет мне, почему он гонится за своими белыми друзьями.
      - У бледнолицых змеиные рты и двойные языки. Ночью они убили часового и сбежали с сокровищами.
      - С золотом?
      - Они захватили не только самородки, но и волшебные листочки, зашитые в кожу.
      С этими словами команч отвернулся от нас и помчался помогать своим товарищам. Теперь все стало ясно: негодяи Морганы, не доверяя команчам, решили бежать ночью, прихватив с собой сокровища. "Волшебные листочки" были ценными бумагами из тайника капитана.
      К сожалению, Пекос глубока и быстра, а там, где навьюченные лошади прыгнули в воду, кружился опасный водоворот. Увы, не оставалось никакой надежды на то, что нам удастся достать из реки хотя бы малую толику "смертоносной пыли".
      Беспокойство за судьбу друзей было много сильнее, чем жажда мести. За Морганами гнались пятеро опытных воинов, и можно было не сомневаться, что они не отступят, пока не схватят убийц.
      - Почему мой белый брат стрелял в лошадь, а не во всадника? - спросил Ма-Рам. - Разве Олд Шеттерхэнд не научился правильно целиться?
      - Почему Олд Шеттерхэнд не убил Ма-Рама, над чьим сердцем он уже занес нож для удара? Я убил лошадей, чтобы остановить всадников и поговорить с ними.
      - Теперь Олд Шеттерхэнд должен пойти в погоню вместе со своими краснокожими братьями. Он поймает белых и поговорит с ними.
      Я еле сдержал усмешку. Юноша пытался отвлечь меня от погони за отрядом, ведущим пленников.
      - Воины ракурроев умны и мужественны. Им не нужна помощь Олд Шеттерхэнда. Они сами поймают бледнолицых и приведут их в свои вигвамы. Пусть Ма-Рам садится на лошадь и едет за мной.
      Это происшествие напрочь отбило у меня всякое желание отдыхать. В то же время моя задача облегчалась: до сих пор наши друзья ехали под охраной тринадцати воинов, теперь из этого числа следовало вычесть Морганов, преследующих их пятерых команчей и убитого часового, а это значило, что пленников караулили только пятеро индейцев. Появилась надежда, что мне удастся освободить их.
      Пустив коней галопом, мы помчались вперед. Уже темнело, а мы все еще шли по следу. Ма-Рам высматривал место для ночлега и через каждую пройденную милю предлагал нам остановиться на отдых. Однако я упрямо погонял своего мустанга и разрешил всем спешиться и лечь спать, лишь когда стало уже совсем темно.
      С рассветом мы продолжили погоню. Теперь нам помогали вытоптанные бизоньими стадами тропы, по которым лошадям было легче скакать. Следы говорили о том, что команчи опережают нас всего лишь на несколько часов. Мне даже казалось, что к полудню мы нагоним их, но судьба распорядилась иначе. На одной из встретившихся нам полян вся трава была изрыта копытами множества коней, и дальше маленький отряд с пленниками двигался вместе с непонятно откуда появившейся шайкой краснокожих, в которой насчитывалось по меньшей мере сорок человек.
      - Уфф! - воскликнул Ма-Рам.
      Его лицо оставалось бесстрастным, но в глазах блестела радость. Я прекрасно его понимал. Его сородичам теперь нечего было опасаться меня.
      - Как далеко отсюда до стойбища команчей? - спросил я юношу.
      - Ракуррои живут в большом селении, больше, чем города бледнолицых, и только на время охоты разбивают стойбища. Если мой брат поедет быстро, то будет там еще до того, как солнце скроется за травами прерии.
      Ма-Рам сказал правду. К вечеру вдали показалось несколько темных полос, в которых я, посмотрев в подзорную трубу, узнал длинные ряды вигвамов. Это был временный лагерь, разбитый на сезон охоты на бизонов. По-видимому, занятые пленниками команчи позабыли даже выставить часовых, потому что мы сумели беспрепятственно подъехать к вигвамам. Однако я решил не въезжать в стойбище.
      - Мы встретим здесь великого вождя То-Кей-Хуна? - спросил я Ма-Рама, останавливая коня.
      - Отец Ма-Рама никогда не покидает своих воинов.
      - Пусть мой краснокожий брат известит великого вождя, что Олд Шеттерхэнд хочет навестить его.
      Юноша удивленно взглянул на меня.
      - Разве Олд Шеттерхэнд не боится оказаться среди врагов? Он может ударом кулака убить бизона и выйти с ножом против медведя, но ему никогда не справиться с команчами, которых больше, чем деревьев в лесу.
      - Олд Шеттерхэнд охотится на зверей, но никогда не отнимает напрасно жизнь у краснокожих братьев. Он не боится сиу, кайова, апачей и команчей, потому что он друг всем мужественным воинам. Его пуля настигает лишь предателей и негодяев. Олд Шеттерхэнд подождет здесь. Мой брат может идти.
      - Но ведь Ма-Рам пленник Олд Шеттерхэнда!
      - Ма-Рам больше не мой пленник. Мы пили с тобой дым мира. Ты свободен.
      - Уфф!
      Молодой индеец сжал коленями бока лошади, поднял ее на дыбы и галопом умчался. Мы с Бобом спешились и присели на землю отдохнуть. Добродушный негр состроил озабоченную гримасу и спросил:
      - Масса Чарли, что сделает индеец с черным Бобом, если Боб пойдет вместе с массой?
      - Поживем - увидим, - уклончиво ответил я, сам не зная, чем закончится мое предприятие.
      - А если не поживем? А если индеец поджарит Боба у столба?
      - Не так страшен черт, как его малюют. В любом случае мы должны отправиться к команчам, если хотим спасти твоего массу Бернарда.
      - Пусть индеец сварит и слопает Боба, лишь бы отпустил массу Бернарда.
      При этом негр скорчил такую гримасу, которая, без сомнения, отбила бы у краснокожего всякое желание съесть его. А чтобы хоть как-то насладиться жизнью перед тем, как умереть мученической смертью, он достал кусок вяленого мяса и принялся уплетать его за обе щеки.
      Нам не пришлось долго ждать. С диким воем из стойбища вылетел отряд всадников. Они кружили вокруг нас, постоянно сжимая кольцо, словно желая затоптать нас копытами. За ними прискакали четверо краснокожих со знаками вождей и заставили своих коней перелететь через нас. Боб повалился на траву, а я продолжал спокойно сидеть, зная, что пока нам ничто не грозит.
      - Индеец растоптал Боба насмерть! - заохал негр, осторожно приподнимая голову и осматриваясь по сторонам и, по-видимому, не веря, что остался жив.
      - Успокойся, Боб, - обратился я к нему. - Краснокожие проверяют, насколько мы отважны.
      - Краснокожие проверяют?! Тогда пусть идут сюда, и Боб будет очень смелый и отважный!
      И он поскорее сел рядом со мной. Тем временем вожди соскочили с лошадей и направились к нам. Старший из них заговорил первым:
      - Почему белый муж не встает, когда к нему приближаются вожди команчей?
      - Я приветствую вас как гостей, - спокойно ответил я. - И приглашаю моих краснокожих братьев сесть рядом со мною.
      - Вожди команчей садятся только рядом с вождями. Разве бледнолицый вождь? Где его вигвамы и где его воины?
      Я сжал томагавк в руке.
      - Только сильный и отважный воин может стать вождем. Если краснокожие воины не верят, что я вождь, пусть выйдут на поединок со мной.
      - Как зовут бледнолицего?
      - Краснокожие и белые воины называют меня Олд Шеттерхэндом, Разящей Рукой.
      - Похоже, белый муж сам взял себе такое имя!
      - Вожди команчей могут выйти на поединок со мной с томагавками и ножами, а я приму их вызов без оружия. Хуг!
      - Бледнолицый говорит гордые слова. Но у него еще будет время доказать свою отвагу. Пусть он садится на свою лошадь и едет с воинами ракурроев.
      - Выкурят ли они со мной трубку мира?
      - Сначала они должны посоветоваться, могут ли они сделать это.
      - Уверен, что могут, потому что я прибыл к ним с миром.
      Я вскочил в седло, Боб тоже вскарабкался на спину своей лошади. Вожди обступили меня, остальные встали вокруг негра. Диким галопом мы пронеслись между рядами вигвамов и остановились у самого большого из них.
      Боба я уже не видел, однако это не обеспокоило меня. Пока был жив я, краснокожие не могли расправиться ни с кем из моих друзей. Со всех сторон меня окружали мускулистые бронзовые фигуры. Вождь, разговаривавший со мной, властно протянул руку к моему штуцеру.
      - Пусть бледнолицый отдаст нам свое оружие.
      - Я прибыл к вам не как пленник, а как гость, поэтому оружие останется при мне, - твердо отвечал я.
      - И все-таки белый муж должен отдать нам свое оружие, пока мы не узнаем, зачем он к нам пожаловал.
      - Неужели краснокожие мужи трусливы, как старые скво? Только тот, кто боится; может просить меня отдать оружие.
      Мои слова явно задели вождя за живое, и он вопросительно обвел глазами соплеменников, живой стеной окруживших нас. Наверное, он прочел на их лицах спокойствие, так как перестал настаивать на своем и произнес:
      - Воинам ракурроев неведомы тревога и страх. Белый муж может сохранить свое оружие.
      - Как зовут моего краснокожего брата?
      - Олд Шеттерхэнд говорит с То-Кей-Хуном, от чьего имени дрожат враги.
      - Я прошу моего брата То-Кей-Хуна показать мне вигвам, где я смогу подождать, пока воины ракурроев захотят беседовать со мной.
      - Бледнолицый хорошо говорит. Он будет жить в вигваме до тех пор, пока старейшины не решат, выкурить с ним трубку мира или нет.
      Он подал знак рукой и пошел вперед. А я, взяв мустанга под уздцы, последовал за ним. Мы шествовали сквозь плотный строй воинов, из-за чьих спин то тут, то там выглядывали старые и молодые женские лица, на которых, в отличие от бесстрастных, словно каменных физиономий мужчин, читались любопытство и восхищение. Они впервые видели бледнолицего, осмелившегося войти по доброй воле в логово дикого зверя.
      Стойбища индейцев всех племен похожи друг на друга: вигвамы стоят рядами, и строят их исключительно женщины, так как мужчинам не пристало унижать себя иной работой, помимо войны и охоты. Остальные заботы по хозяйству лежат тяжелым грузом на плечах слабого пола.
      Женщины выделывают шкуры, предназначенные для покрытия вигвама, расстилают их на земле и углем рисуют на них "выкройку", по которой потом режут шкуры на куски и сшивают тонкими ремешками. Вырыв неглубокую канаву по размеру будущего жилища, они устанавливают в середине основную опору в виде высокой рогатины, к которой привязывают длинные боковые жерди. Это нелегкая работа. Женщины взбираются высоко на столб и, цепляясь за него только ногами, руками удерживают в нужном положении толстые, тяжелые жерди, закрепляя их гибкими или сыромятными ремнями. После этого им предстоит работа потруднее - покрыть остов шкурами. Ряд жердей покороче подпирает длинные, чтобы они не сломались под тяжестью шкур или под напором ветра. Если вигвам большой - то его владелец при желании может натянуть между опорами шкуры или холст, получив таким образом несколько помещений. В крыше оставляют отверстие, через которое уходит дым от костра.
      Вигвам, в котором меня поселили, был маленьким и еще не обжитым. Я привязал мустанга у входа, откинул полог и вошел внутрь, даже не оглянувшись на вождя.
      Долго побыть одному мне не удалось: минут пять спустя полог колыхнулся, и в вигвам проскользнула старая индеанка. Она сбросила с плеч большую вязанку хвороста, вышла, но тут же вернулась с горшком, полным мяса, разожгла костер и поставила горшок на огонь.
      Я молча наблюдал за ней, так как по индейским обычаям воину не пристало первым заговаривать с женщиной, к тому же сквозь щели между шкурами за мной внимательно наблюдала не одна пара любопытных глаз.
      Вода в горшке бурлила, в воздухе распространялся запах вареного мяса. Через час старуха поставила горшок перед мной и удалилась. Я тут же принялся за еду и должен признать, что с удовольствием уплел большой кусок бизоньего мяса и выпил весь бульон, хотя в нем не было ни крупицы соли, а чистота горшка смутила бы самого неприхотливого завсегдатая портовых кабаков.
      Справедливости ради надо сказать, что принимали меня уважительно и гостеприимно. Я и сегодня мог бы поклясться, что тот закопченный горшок был единственным во всем стойбище.
      Насытившись, я вытянулся на земляном полу у догоравшего костра, положил голову на свернутое одеяло и погрузился в раздумья. Снаружи было тихо, только слышалось, как хрустит кукурузой мой мустанг, о котором тоже позаботились хозяева стойбища, да раздавались шаги двух часовых, обходивших мое жилище по кругу. Я стоял, а точнее, лежал лицом к лицу с труднейшей задачей, но как ни ломал голову, не мог ничего придумать. Я сумел проникнуть в стойбище команчей, но как освободить друзей, если и за мной и за ними следила не одна сотня зорких глаз? В конце концов я решил, что утро вечера мудренее, и заставил себя уснуть.
      Утром меня разбудило какое-то глухое ворчание. Открыв глаза, я увидел вчерашнюю старуху индеанку. Она уже разожгла костер и ставила на огонь знакомый мне горшок.
      Старуха и не пыталась заговорить со мной, что, впрочем, в порядке вещей для того, кто знаком с обычаями индейцев. Позавтракав с не меньшим аппетитом, чем вчера поужинал, я решил было выйти из вигвама, но не успел высунуть голову наружу, как ко мне подскочил один из часовых и направил на меня копье, словно собираясь проткнуть меня, как трактирщик протыкает вертелом цыпленка.