А тем более его хозяину. Если это и в самом деле полковник Глотино, у него хватит ума на то, чтобы попытаться провести нас, как оно, скорее всего, и произошло. А теперь попробуем исходить из того, что эти два обманщика навешали нам лапши на уши, тогда вполне возможно предположить, что они имели при этом определенную цель: скрыть, что Отец-Ягуар идет вовсе не по нашим следам, а впереди нас. И, следовательно, получается, что этот проклятый немчура в курсе всех наших планов.

— Черт возьми! Выходит, мы должны готовиться к защите, а не к нападению! Этот Отец-Ягуар наверняка уже предупредил всех камба или даже составил из них войско. Да и парни, что всегда при нем, — не промах, сам черт им не брат.

— Я согласен с тобой, на всякий случай, надо соблюдать максимальную осторожность. Если он действительно где-то рядом, то, значит, только выжидает случая, чтобы напасть.

— Однако мы нигде не видели его следов.

— Ошибаешься. Один точно видели.

— Какой? Почему я ничего не заметил? Он, наверное, был очень слабый, едва заметный?

— Да нет, такой ясный, что яснее и быть не может. Я имею в виду эти пустые, как будто вымершие деревни, через которые мы проезжали.

— И это ты называешь следом?

— А что это, по-твоему, если не след? Индейцы покинули свои дома не просто так. Но почему? Думаю, из страха перед нами. Как будто узнали, что мы придем, да что там, они были уверены, что придем, в этом не может быть сомнений. А теперь ответь мне: кто мог сообщить им о нашем приближении?

— Не представляю.

— Я убежден: это сделал все тот же Отец-Ягуар! Конечно, я не могу утверждать, что знаю это точно, но моя интуиция до сих пор никогда меня не обманывала.

— Признайся, Бенито, что это пришло тебе в голову только что, — со скептической миной на лице сказал эспада. — Почему же раньше ты ничего об этом не говорил?

— Дело в том, что подозрения-то на этот счет давно бродили в моей голове: как только я увидел наши опустошенные тайники, то сразу же подумал об Отце-Ягуаре, но нельзя было исключать и того, что это сделали индейцы, случайно наткнувшись на них. Но теперь, после этого необъяснимого исчезновения наших пленников — а я по-прежнему ни на йоту не верю в то, что их съели крокодилы, — участие Отца-Ягуара во всех этих делах лично у меня не вызывает никаких сомнений.

— Нет, я не представляю, как практически он мог это сделать. Ремни лассо ведь как висели, так и висят над крокодильими пастями.

— Ты просто недостаточно хорошо знаешь этого человека, он и не на такие фокусы способен. Недаром же индейцы Северной Америки дали ему такое звучное, на свой лад, имя. Во-первых, надо принять во внимание, что этой чести удостаивается далеко не всякий белый, а во-вторых, оно говорит само за себя: «Сверкающая Рука». Тут подразумевается его удивительная ловкость и умение стрелять без промаха, но и все другое, что требуется в бою или походе, этот парень делает не хуже. Да и прозвище «Отец-Ягуар» ничем «Сверкающей Руке» не уступает.

— Если ты прав, то это означает, что мы в большой опасности, наверняка он возглавит отряды камба и нападет на нас: и это может произойти в любой момент.

— А вот тут я не соглашусь с тобой. У него было пока слишком мало времени, чтобы как следует подготовиться к настоящему сражению. Отец-Ягуар никогда не станет бросаться в бой очертя голову, он отнюдь не авантюрист. Но я нисколько не сомневаюсь в том, что он со своими людьми где-то поблизости и наблюдает за нами, потому что он все делает грамотно и толково, а сейчас ему необходимо произвести глубокую разведку. Нам надо спешить, к вечеру мы должны быть у Прозрачного ручья, а ночью атаковать деревню.

— А если в этой деревне камба вооружены?

— В таком случае все, что мы затеяли, — напрасные усилия, и со всеми нашими надеждами можно будет распрощаться.

— Дьявольщина! Мы потратили на этот поход столько сил и средств! Мало того, что мы прослывем после неудавшегося путча никчемными людьми, так еще ведь и без гроша в кармане окажемся!

— Погоди паниковать. Идем ва-банк! Ну, а если вдруг фортуна повернется к нам задом, что ж, начнем все сначала, я вернусь в горы, на рудники, снова за золотишком и серебришком, а тебе никто не помешает вернуться к твоему ремеслу тореадора.

— Меня такая перспектива, знаешь ли, вовсе не воодушевляет. Я уже не слишком-то молод для того, чтобы бегать за быками по арене, и очень хорошо чувствую, что мои мускулы утратили свою былую гибкость и силу, кости размягчились, а суставы, наоборот, затвердели. Я, увы, стал слишком хорошей мишенью для быков!

— Но если не арена, что тогда тебя ждет? Опять ринешься в какую-нибудь авантюру?

— А для чего? Чтобы в один прекрасный день кто-нибудь нашел мой скелет в Кордильерах? Ха! Я, по-твоему, похож на идиота? Нет, я еще испытаю свою судьбу в другой области, у меня есть неплохие шансы для этого.

— И что это за область?

Тореадор некоторое время помедлил с ответом, словно взвешивая каждое свое слово, потом зашептал с видом заговорщика:

— Я пока не посвящал в это еще ни одного человека, но тебе скажу, раз уж так сложились обстоятельства, кто знает, может, завтра я умру, — так вот, мне было бы очень жаль, если бы вместе со мной умерла и моя тайна. Ты мой лучший друг, и тебе я ее открою.

— Ты страшно заинтриговал меня!

— Я говорю о сокровищах, о настоящих несметных сокровищах, местонахождение которых знаю только я один.

— О сокровищах? Слушай… а ты, как бы это сказать… тебя никогда прежде не подводило твое воображение? Ну, одним словом, ты сейчас в здравом уме?

— Нет-нет, я вовсе не в бреду, сокровища на самом деле существуют, это чистая правда! В доказательство своих слов я могу предъявить один предмет, который, впрочем, прекрасно тебе известен.

— Какой предмет ты имеешь в виду?

— Скальп с длинными белыми волосами, который ты видел в моем доме.

— А… скальп того индейца, который хотел напасть на тебя, а ты его прикончил?

— Тот самый. Только действительная история, с ним связанная, на самом деле не совсем совпадает с той, что я тебе до сих пор рассказывал: не индеец напал на меня, а я на него.

— Дьявол! Вот оно что! На этот раз у меня нет никаких сомнений, что ты говоришь правду. Знаешь, я всегда подозревал что эта темная история на самом деле имеет совершенно другую подоплеку, чем та, о которой ты всем так охотно рассказывал. Значит, напал вовсе не он на тебя, а ты на него, и его скальп каким-то образом связан с несметными сокровищами. Означает ли это, что убитый индеец был их владельцем?

— Да!

— Дьявольщина! Растолкуй мне все еще раз, и выражайся пояснее. Ты, насколько я знаю, не слишком-то богат. Но почему, если ты теперь, можно сказать, единственный владелец этих сокровищ?

— В том-то и дело, что пока я до них еще не добрался. У меня есть всего лишь несколько предметов, взятых из той сокровищницы. Их я нашел на теле индейца после того, как убил его.

— Но он успел сообщить тебе, где находится все остальное?

— Нет.

— То есть ты не знаешь, где нужно искать эти пресловутые сокровища?

— И да, и нет, я знаю, где они находятся, и в то же время не знаю этого.

— Послушай, не говори загадками!

— Я имею в виду, что знаю само место, где лежат сокровища, но как туда попасть, что находится рядом, вокруг — представления не имею.

— Это равносильно тому, что ты не знаешь вовсе ничего о том, где они лежат. Ну и зачем мне сдались такие сокровища, которые невозможно найти? А может, они вообще — плод твоего воображения?

— Они существуют, и я могу присягнуть, что это действительно так.

— Ну где же, где они? Хоть какие-то ориентиры тебе известны?

— В горах, в ущелье, которое называется Барранка-дель-Омисидио.

— О, это место мне хорошо известно. О нем ходят слухи, что там был убит последний Инка.

— Это чистая правда, потому что это тот самый индеец, которого убил я. И свои сокровища он спрятал именно там.

— Хм! Вообще-то я наслышан о том, как богаты были инки… А все предметы, которыми пользовался верховный правитель этого народа, должны были быть только из чистого золота. Испанцы в свое время отправляли отсюда к себе на родину целые корабли золота и серебра. Впрочем, возможно, это всего лишь легенды. Но ты рассказывай, рассказывай все, что тебе известно об этом!

— Но сначала ты дай мне клятву, что никому ни слова об этом не скажешь!

— Это само собой разумеется, кабальеро по-иному и не поступает! Но, чтобы успокоить тебя, я могу сказать, что я клянусь: буду нем, как рыба!

— Хорошо, тогда слушай! Это было в то время, когда я гастролировал в Чили, где провел много боев и завоевал немало наград, но как всегда, все спустил в кутежах. Ну, ты же знаешь мою натуру: не могу удержаться, чтобы не погулять как следует после славных дел. Так вот: в ту пору, когда все это случилось, я жил прекрасно, ел и пил в свое удовольствие, много играл, но однажды мне сильно не повезло, я проигрался в пух и прах, остался без единого гроша в кармане и вынужден был даже наняться слугой к одному богатому купцу из Мендосы, чтобы добраться до дома. Я, кажется, уже говорил тебе, что он туда так и не добрался, а вот почему, это уж особый разговор… можешь думать, что хочешь.

И он злорадно хохотнул. Гамбусино все понял: этот Перильо прикончил купца где-то по дороге, позарившись, понятное дело, на имущество того. А эспада после небольшой паузы продолжил:

— Итак, я остался в горах совершенно один. Был вечер, когда я въехал в Барранку-дель-Омисидио. Если ты бывал там, то должен знать, что это очень неприветливое место. Я предпочел бы, конечно, двинуться дальше, в Салину-дель-Кондор, но уже стемнело, а дорога туда была опасной. Я нашел камень, за которым можно спрятаться от ветра: привязал поблизости своего мула и улегся спать.

— И ты мог спокойно спать?

— А почему бы и нет?

— А купец из Мендосы?

— А, ты намекаешь на то, что ко мне должно было явиться его окровавленное привидение? Но, знаешь ли, я не дитя и не баба. Тот, кто мертв, мертв навсегда и не может никуда являться. Однако действительно в тот вечер я никак не мог уснуть, хотя и совсем по иной причине.

— А, понимаю! Индеец тебя потревожил, не так ли?

— Да, было полнолуние, луна сияла, что тебе люстра хорошая, на небе — ни облачка. Послышались шаги, я прислушался. Приближался какой-то человек, не замечающий пока ни меня, ни моего мула. Потом он остановился и стал смотреть на луну. В этот момент я смог как следует рассмотреть его лицо в лунном свете. Это был старик, но особенный какой-то, в нем совершенно не было заметно следов одряхления — наоборот, он казался сильным и даже, я бы сказал, красивым, хотя и немолодым мужчиной. За плечами у него висел лук, на боку колчан со стрелами, за пояс был заткнут нож, это было все его вооружение. Никаких вещей другого назначения при нем тоже не было. Замечательные у него были волосы, длинные, до колен, и белые, как снег, а на голове их схватывал обруч. Стоял он на одном месте довольно долго, не сводя глаз с луны, и что-то тихо шептал, похоже было на то, как будто он молился. Дождавшись, пока луна достигнет высшей точки своей траектории на ночном небе, седовласый пошел дальше.

— А ты за ним следом, конечно? — спросил гамбусино.

— Я хотел это сделать, но происходило все это почти на самом краю обрыва. Индеец начал спускаться вниз, но мне, чтобы следовать за ним, для начала неплохо было бы изучить это место, чего, как ты, наверное, догадываешься, я не сделал заранее. Поэтому я всего лишь подполз к краю обрыва и глянул вниз. У меня невольно поползли мурашки по телу… Каменная стена уходила вниз почти отвесно. Я не заметил на ней ни малейшего углубления, в котором могла бы поместиться стопа человека, но индеец тем не менее спускался вниз как по лестнице. Его шевелюра в лучах луны отсвечивала серебром на самом дне ущелья. Кто он был? Что здесь ему было нужно? Почему он не стал дожидаться наступления дня, чтобы спуститься в ущелье без риска для жизни? И где остался его мул? А может, он настолько беден, что у него нет даже мула? Сколько я ни думал над этими вопросами, у меня даже предположений никаких на этот счет не появлялось. Всю ночь я пролежал на краю пропасти, ожидая его возвращения. Старик появился только под утро, с мешком за спиной. Выбравшись на ровное место, он поднял руки к солнцу, словно приветствовал восходящее светило, постоял так несколько секунд и пошел дальше, не заметив меня. Но скоро он скрылся с моих глаз, поднявшись на скалу, которая была гораздо выше того места, где я находился.

— Ну, на этот-то раз, я надеюсь, ты пошел за ним?

— Еще бы! Я быстро отвязал своего мула, вскочил на него и направился вслед за ним. Очень скоро я оказался на той высокой скале, где он исчез из поля моего зрения. Это место было входом в широкую долину. Индеец был уже там. Я пришпорил своего мула, чтобы поскорее догнать этого загадочного старика. Въехав в долину, я заметил, что на противоположном ее краю имеется скалистый коридор, ведущий в другую долину. Вот у самого начала этого коридора я и догнал седовласого, оставаясь по-прежнему незаметным для него. Но тут меня выдал своим ржанием мой мул. Индеец резко обернулся на этот звук и, увидев меня, бросился бежать, да с такой прытью, какой, казалось мне, никак нельзя было ожидать от старого человека. Я пришпорил мула еще раз. Индеец метнулся вправо, потом влево, но спрятаться ему было совершенно негде: коридор, связывавший две долины, был именно коридором — узкая тропа, отвесные стены. А до входа во вторую долину надо было еще добежать. Я крикнул ему:

— Стой! А то буду стрелять!

Но он не подчинился этому требованию. И тогда я выстрелил. Пуля чиркнула о скалу совсем рядом с ним. Индеец остановился и оглянулся. Не выпуская двустволку из рук, я шагнул ему навстречу. Тогда он спросил меня:

— Сеньор, что я вам сделал, что вы стреляли в меня?

— А почему ты убегал от меня, когда я приказал тебе стоять на месте? — ответил я.

Он расправил плечи, весь как-то подтянулся, тряхнул своей шевелюрой, словно лев гривой, и произнес надменным тоном, словно был, по меньшей мере, принцем королевской крови:

— С чего это вы взяли, что можете мне приказывать?

При этом его глаза сверкнули. Но сверкание исходило не только от них. Груз, который он нес на спине, был завернут в сеть, и сквозь ее дыры в лучах утреннего солнца полыхнул… как будто блеск золота. Он пошевелился, и я понял, что груз действительно состоит сплошь из чистого золота. Я выстрелил, и он упал на землю. Отчего и почему я поступил в этот момент именно так, а не иначе, я не отдавал себе в этом отчета и тогда, не могу это объяснить и сейчас. Но дело было сделано.

— Ты выстрелил ему в грудь? — спросил гамбусино.

— Прямо в сердце. Он, как только я вскинул ружье, сделал обманное движение, но у меня реакция оказалась все же лучше: я уловил его намерение и выстрелил в него снизу. И попал прямо в сердце. Сеть развязалась и соскользнула с груза. На землю выкатилось несколько небольших золотых предметов. Это были какие-то сосуды и другие мелкие предметы непонятного мне назначения. Я снял свое пончо с седла и завернул в него золотые вещички…

— И, конечно, сразу же покинул Барранку?

— Нет. За последние дни пути мы с моим мулом не встретили никакой воды, ни одного, даже самого маленького, ручейка. У меня-то, конечно, было несколько глотков воды для себя, но мул не смог бы идти дальше, если бы не напился в самое ближайшее время. Я знал, конечно, как и ты, наверное, знаешь, что недалеко от Салины-дель-Кондор есть несколько источников. Ну вот я и решил сначала отправиться туда, а уже потом вернуться за сокровищами.

— Но прежде ты снял с убитого скальп?

— Снял. Но опять-таки не могу сказать, почему это вдруг мне пришло в голову. Меня охватило какое-то непонятное, странное состояние, в котором смешались всякие разные яркие эпизоды из уже пережитого, хранящиеся в моей памяти, впечатления, вынесенные из разных путешествий. И сквозь эту сумятицу вдруг пробивается какой-то голос, который настойчиво требовал: «Сними скальп! Сними скальп!» Не понимаю, почему я с тобой говорю, как на исповеди? Ну ладно. Раз уж так вышло, скажу еще и то, что не последнюю роль тут сыграло мое тщеславие: вспомнил я, что видел во многих частных собраниях среди разных диковин скальпы индейцев, и захотелось мне тоже иметь свой, да еще с такой редкостно красивой шевелюрой. Я снял кожу с его головы и завернул скальп в пончо.

— Вот, значит, как все было, — задумчиво сказал гамбусино, затем помолчал немного и добавил: — А ты знаешь, я бы не взял скальп с собой…

— Почему это?

— Он легко может выдать тебя с головой…

— Хотел бы я знать, каким образом?

— Очень просто. Он — ведь очень редкий, можно сказать, уникальный скальп. Ну много ли ты видел на свете людей с такими, как у него, волосами? А ведь у этого индейца были родственники, друзья, знакомые, а среди них наверняка найдется кто-нибудь, кто тоже знает о кладе. Об этом ты не подумал? Ну что ты скажешь им, если они тебя спросят, откуда у тебя этот скальп? Я бы на твоем месте ни за что и никогда никому не рассказывал об этом приключении, и, уж конечно, не показывал бы сам скальп.

— Да ладно тебе меня пугать! Эта история случилась ведь уже достаточно давно, несколько лет назад.

— И все же осторожность не помешает. Я не просто так тебе это говорю. Видишь ли, мне встречался старый индеец, у которого была очень похожая шевелюра, и попался он мне не где-нибудь, а здесь, в горах. Это сходство вряд ли случайно, скорее всего, убитый тобою незнакомец и похожий на него старик — родственники. А если этот старый индеец как-нибудь случайно услышит про скальп и разыщет тебя, а? Что будешь делать?

— Как его зовут, ты знаешь?

— Его все называют Ансиано, но я думаю, это скорее прозвище, чем имя, потому что он весьма почтенного возраста, ему уже больше ста лет. Но держится он весьма бодро, не хуже сорокалетнего, по крайней мере. Хитер и сообразителен.

— Я его не знаю, и он меня, надеюсь, тоже. Он беден или богат?

— Беден.

— Значит, он ничего не знает о сокровищах и твои опасения сильно преувеличены.

— Вполне возможно. Но меня беспокоит еще кое-что… Ладно, рассказывай дальше про ту ночь! Мы остановились на том, что ты снял с убитого индейца скальп.

— Дальше… Дальше все получилось не совсем так, как я ожидал. Не успел я обогнуть верхом на муле скалу, как тут же наткнулся на какого-то белого парня. Он вполне мог быть очевидцем случившегося. Единственное, что вселяет в меня надежду, — это то, что ночь была хоть и ясная, но все же разглядеть меня хорошо он никак не мог, тем более, что я дал оттуда деру.

— Какая глупость с твоей стороны! И почему же ты не убил свидетеля?

— Я бы не успел это сделать, потому что он схватился за ружье раньше меня. Мне удалось беспрепятственно скрыться с этого места, и через полчаса мы с моим мулом были уже у ручья. Попив свежей воды и остудив горячий лоб, я ощутил, что во мне просыпается, ну знаешь, то, что люди называют иногда шестым чувством, и это самое чувство мне подсказывает, что попавшийся мне так некстати белый парень обязательно пойдет за мной по пятам.

— Ну, а кроме шестого чувства, что еще заставило тебя так подумать?

— Да то, что он наверняка наткнется на труп и захочет найти убийцу.

— Уж это точно. Послушай, а ты помнишь, как он выглядел?

— Лица не разглядел, слишком было мало времени для этого, да и темнота, повторяю, мешала, могу сказать только, что это был не мальчик, потому что голова у него — седая.

— А ты не разглядел, случайно, какая у него фигура?

— Тоже нет — он сидел на земле. Но судя по его облику в целом — ну, там, какие у него руки, ноги, голова — он человек явно не маленького роста, за это я могу поручиться.

— Да… — скептически протянул гамбусино. — Сочувствую тебе. Оставить в живых единственного свидетеля своего преступления! Этот парень может объявиться в любой момент и обвинить тебя в убийстве. По-моему, ты должен найти его еще до того, как у него возникнет такое желание. Тебе так не кажется, а, приятель?

— Кажется, но боюсь, что он меня опередил.

— Что? Ты встретил его снова?

— Мне показалось однажды, что это был он, тот самый парень… Он посмотрел на меня с угрозой, и во взгляде его читалось еще нечто такое, что другие люди, как бы они меня ни ненавидели, не могли ко мне питать.

— Ты это о ком? Я его знаю?

— Да, знаешь. Я говорю об Отце-Ягуаре.

— Дьявольщина! Снова этот проклятый Отец-Ягуар!

И Перильо рассказал Бенито Пахаро о встрече с Отцом-Ягуаром в кафе в Буэнос-Айресе и про то, как тот вроде бы ни с того, ни с сего напомнил ему о Салине-дель-Кондор. Он так разволновался, рассказывая, что стал говорить вдруг очень громко. Разбуженные звуком его голоса, зашевелились некоторые их спутники, спавшие у костра. Но гамбусино не обратил на это никакого внимания, он волновался не меньше своего приятеля эспады и тоже очень громко спросил Перильо:

— А как он был одет, тот парень, которого ты встретил в горах?

— И рубашка, и штаны на нем были из кожи, а на голове — шляпа с широкими полями.

— Хм, Отец-Ягуар одевается именно так, когда он отправляется в горы. Да, у нас появился еще один повод держаться подальше от него. Ну, рассказывай дальше! Что случилось потом?

— Я гнал мула галопом целый день и целую ночь, останавливаясь очень редко и то лишь на несколько минут Старался, как только мог, замести следы как можно тщательнее. Мне это удалось. Но я понимал, что возвращаться в Барранку за золотом сразу же было бы очень опасно, хоть несколько недель, да надо было выждать. За это время я съездил в Чикану, и там мне посчастливилось встретить старых приятелей, которые помогли сбыть золотишко. Они купили его у меня, не задавая лишних вопросов. Карманы, набитые деньгами, не давали мне покоя, и я отправился в Сальту, где, конечно же, снова сел за игорный стол, а встал из-за него снова бедняком. Мне едва-едва хватило оставшихся грошей, чтобы собрать кое-какие вещи, проще сказать, самое необходимое для новой поездки к Барранке.

— И как ты на этот раз туда съездил?

— Увы, безрезультатно! — Эспада вздохнул и продолжил: — На том месте, где я оставил убитого индейца, и косточки было не найти, все растащили кондоры. Потом я еще несколько раз возвращался на это место, излазил его вдоль и поперек, но все впустую. А ценности, я уверен, где-то там спрятаны. Больше им негде быть.

— Это вполне вероятно. Я думаю, в одиночку ты просто не в силах был успешно вести их розыск. Тут надобны и сноровка, и опыт, которые достигаются многолетними упражнениями в таких делах, чтобы добиться каких-то результатов.

— Да я и сам это понимаю, вот поэтому и хочу сколотить для поисков сокровищ надежную компанию из бывалых парней. Я надеюсь, ты согласишься войти в нее?

— Я согласен, но должен тебе сразу сказать, что, чем раньше мы начнем поиски, тем будет лучше. От случайностей не убережешься, любой, понимаешь ли, может наткнуться на сокровища, а ты останешься с носом, хотя и взял грех на душу из-за них. И знаешь, раз наш поход на камба принял такой поворот, что в результате него мы можем потерять последнее, то не лучше ли нам будет плюнуть на все эти индейские междоусобицы и путчи и заняться верным делом — поисками сокровищ?

— Погоди, я должен подумать, твое предложение застало меня врасплох.

— Подумаем вместе. Итак, главный вывод, который можно сделать из твоего рассказа, таков — мы ни в чем не можем быть уверены на сто процентов, но вероятность того, что сокровища там, все-таки гораздо выше, чем вероятность их отсутствия. Это первое существенное в данном случае соображение. А второе заключается в том, что хотя у нас и нет никаких доказательств или намеков на то, где конкретно следует искать сокровища, но отправная точка для поисков все-таки имеется.

— Что ты имеешь в виду?

— Сразу видно, что тебе не хватает сообразительности. Это, конечно, задачка не для среднего ума. Ну ладно, давай опять думать вместе. Итак, некий индеец спустился в ущелье с одной стороны и довольно быстро покинул его, поднявшись по противоположной стене. Почему он так сделал — вот в чем вопрос. Отчего не поднялся тем же путем, что спускался?

— Ну… скорее всего потому, что путь по другой стене был легче.

— Ничего подобного. Спускался он днем, и по стене, которая не представляет особой сложности для человека, часто бывающего в горах, а вот поднимался ночью, и по очень опасной стене. Следовательно, для него это было необходимо. Где-то в этой стене вход в сокровищницу! Там, на месте, оглядевшись внимательно, я бы наверняка нашел еще какие-нибудь доказательства того, что это так. А теперь я задам тебе такой вопрос: на что претендуешь ты и на что позволишь надеяться мне?

— Ты имеешь в виду то, какая доля сокровищ будет принадлежать тебе, а какая — мне?

— Да.

— Две трети — мои, остальное — твое.

— Ты, конечно, первый их открыл, не спорю! Но без моей помощи ты никогда в жизни до них не доберешься. Почему же, в таком случае, ты должен получить в два раза больше меня? Нет, справедливее будет, если мы разделим между собой все поровну.

— Об этом пока рано рассуждать. У нас есть еще время в запасе.

— Да, время еще есть. Казалось бы. Но на самом деле его может и не быть совсем, если наш поход против камба потерпит фиаско. В этом случае нам придется отступать в горы. И, спасаясь от врагов, я хотел бы знать уже точно, что мне надо делать и ради чего предстоит стараться и подвергать свою жизнь опасности. Кстати, об опасности: чем дальше, тем больше мне не дает покоя предчувствие скорой встречи с Отцом-Ягуаром. Он явно где-то рядом и наверняка выслеживает нас. Надо бы обойти вокруг лагеря.

Капитан Пелехо понял, что лучше ему убраться отсюда подобру-поздорову, пока эти двое не начали осматривать ближайшие кусты. Ему удалось скрыться с места незамеченным и вернуться в лагерь, никого не разбудив. Но если бы он задержался еще ненадолго, то услышал бы чрезвычайно интересное для него окончание разговора:

— Минуточку! — сказал Антонио Перильо Бенито Пахаро, поднимавшемуся с земли, чтобы начать свой обход. — Если завтра, как ты предполагаешь, Отец-Ягуар нападет на нас и нам придется подняться в горы, кто еще пойдет с нами?

— Что за вопрос? Нам с тобой больше никто не нужен.

— А я бы предпочел отправиться туда с несколькими спутниками.

— Почему?

— Там опасно.

— Но ты же был там один, и ничего страшного с тобой не произошло!

— То, что никого со мной тогда не оказалось, было чистой случайностью. Мы представления не имеем, что нас там ждет. Провести поиск вдвоем мы сможем, а вдруг, чтобы откопать сокровища, наших с тобой сил окажется слишком мало?

— Однако тот индеец ходил туда в одиночку!

— Ну, так он и нес-то всего несколько небольших предметов. А нам, я чувствую, понадобится рабочая сила.

— С которой мы должны будем поделиться?

— Нет.

— То есть как это «нет»? Никто не станет помогать нам без того, чтобы не пообещали какую-то долю.

— Вот это ты верно заметил: именно пообещали. Но это еще совсем не значит, что он должен непременно получить от нас то, на что рассчитывает.

— Что ты имеешь в виду?

— А ты не догадываешься? Так и быть, объясняю: я с превеликим удовольствием расплачусь с каждым из них пулей в лоб или ударом ножа в сердце.

— Ах, вот оно что? Ну это другое дело.

— Слава Богу, наконец-то до тебя дошло! Так что — берем помощников?

— Ну, раз ты этого хочешь, берем.

— Договорились! А теперь решим, из кого будем выбирать. Может, возьмем солдат?

— Нет, эта идея мне не по душе.

— Тогда, может, абипонов?

— Не надо!

— Ну тогда кого же?

— А почему ты считаешь, что вообще надо выбирать непременно из тех, кто под рукой? Путь до ущелья Смерти отсюда не близкий, и мы скорее окажемся там, если поскачем только вдвоем. Белых мне бы не хотелось убивать… Индейцы — еще ладно… Но абипонов не стоит брать в компанию, потому что мы поедем по их территории. Нет, нам нужно нанимать помощников из какого-нибудь другого племени, их должно быть к тому же не слишком много, а то, знаешь ли, всех не перестреляешь. Впрочем, избавиться от индейцев мы сможем и другим способом.

— Это верно. Но сейчас меня больше волнует другой вопрос — удастся ли нам удрать от наших нынешних спутников?..

— А почему это должно нам не удаться? Камба ударят вот-вот. Чем больше наших людей ввяжется в этот бой, тем лучше для нас. Остальные тут же разбегутся кто куда, и никому до нас не будет никакого дела.

— А я думаю о том, что солдаты не должны и не станут в бою покидать своего командира. Но командир-то у них — ты. А может, в связи с этим обстоятельством лучше поручить командование этому неврастенику капитану Пелехо?

— Ха-ха! Вот тут-то пуля и найдет наконец этого заносчивого парня. Будет, право же, забавно, когда выяснится, что наш поход потерпел неудачу под командованием такого знаменитого «профессионала». А мы с тобой кто были в его глазах, вспомни? Да просто глупцы и трусы, испугались, видите ли, загадочного исчезновения пленников, ну и раздули из мухи слона. Ладно, утро вечера мудренее, там будет видно, что делать дальше.

И он встал-таки на этот раз с земли. Обошел лагерь, как хотел, но ничего подозрительного не заметил и, успокоенный, лег спать.